Поднявшийся при появлении Танцующего ветер был подобен юной деве. Так же легко и робко он касался лица мужчины, взъерошивал серые волосы и ласкал утомлённые глаза. Словно трепетная невеста, ветер замирал от любого движения своего партнёра, уступая тому право не только вести в этом танце, но и выбирать дальнейшие. И человек отвечал ему такой же нежной лаской, пропуская сквозь пальцы и душу бледно-лиловые потоки ожившего воздуха. Он любил первый ветер.
Затем порывы усиливались. Они больше не напоминали что-то трепетное и нежное, нет, теперь это был полноправный хозяин Долины. Если бы у ветра было имя, оно бы звучало могуче и неудержимо, подобно именам скандинавских богов. Эти резкие порывы, по краям окрашенные в цвет мёртвой стали, мало заботились о своём партнёре. Да что там! Их движения всё более и более напоминали сражение двух стихий, и Танцующему стоило немалого труда удержать лидерство в этом поединке. Подобно большой и игривой кошке, ветер напрыгивал на человека, толкал его тяжёлыми мягкими лапами, дышал в лицо свежестью и смертью. Но мужчина не отступал, раз за разом укрощая строптивого зверя, заставляя его повиноваться своей воле и слушаться своих приказов.
И ветер отступал.
На какой-то краткий миг, равный вечности, помноженной на мимолётное, Долина утихала. В этот неощутимый промежуток между невероятным и невозможным она пустела и забирала с собой в пустоту весь окружающий мир. Лишь запах, терпкий осенний запах сожженной листвы оставался с Танцующим, своей привычной горечью успокаивая и ободряя его. За эту микроскопическую бесконечность мужчина всегда успевал сделать ровно четыре глубоких вдоха, не больше, но и не меньше. Порой ему казалось, что просто именно столько нужно этого странного терпкого яда, чтобы навсегда отравить свою кровь Долиной.
С четвёртым выдохом мир разлетался миллионом осколков и тут же собирался вновь, чуждый и сияющий. Детали его перемешивались, подобно детскому калейдоскопу, и Танцующий был волен выбирать любую из них. Но ветер сам, с заботливостью старого пса подтаскивал к своему партнёру самые красивые и чарующие осколки, и складывал их у ног человека бриллиантовой горкой. Мужчина в ответ гладил шёлковую спину игривого потока, оставляя на паутинной шёрстке тёмные следы ладоней.
Среди оставленных ветром сокровищ обязательно находилось что-нибудь нужное. Это мог быть блестящий камушек, кусочек стекла, рудный самородок или деревянная бляшка. Каждый - часть этого мира, вырванная из своего места-времени шаловливым потоком. И если взять этот осколок в руки, сжать его крепко-крепко, а потом отпустить на волю, то он мог показать то место, откуда пришёл. Дымные горы и алые глубины, чащобы лесов и пустота равнин, человеческая судьба и рок земной - всё мог увидеть тот, кто приходил в Долину Прозревающих Ветров.
Но лишь один человек на свете приходил сюда не за странными сокровищами ветров.
Он просто любил этот дикий, но нежный поток.
Он просто танцевал с ним.
Потом-потом, когда совсем темнело, Танцующий уходил. Он сжимал в ладони обтёсанный водой кусочек морской гальки и мечтал о том, как вернётся домой и выпьет целую кружку ароматного травяного чая.
Потому что для того, кто только что танцевал с ветром, нет ничего лучше, чем горячий чай.