|
|
||
Я лежала на диване, вытянувшись на спине, с устроившейся у меня на животе кошкой, когда вошёл Тони. Сгустились ранние зимние сумерки, но я даже не подумала включить свет. Он налетел на кресло, выругался, налетел на столик, выругался и наконец нашёл выключатель. Я пришла к заключению, что он не рассчитывал найти меня в своём обиталище, поскольку он нервно отскочил и взвизгнул, когда увидел меня.
- Какого чёрта... С тобой всё в порядке? В чём дело, Вики? Ты не заболела?
Он тяжёлой поступью подошёл к кровати, оставляя мокрые следы на полу, и положил холодную руку мне на лоб.
- Со мной всё хорошо, - сказала я. Его пальцы были как у трупа. - Просто думаю.
- Ты и Шерлок Холмс.
Тони сел на край кровати. Он был в приподнятом настроении, поэтому я решила, что сегодня он ничего себе не потянул и не сломал.
- Я не куплюсь на эту малоподвижную технику логических рассуждений, Вики. Ты ничего не узнаешь, если будешь вот так здесь лежать.
- Ты разнёс воду вокруг кровати, - раздражённо сказала я. - Встань.
- Да это всего лишь растаявший снег.
- Я знаю, что это растаявший снег, и я против. Вставай.
Тони выпрямился во весь рост.
- Который час? - спросила я, зевая.
- Начало шестого. Дитер и Элис присоединяться к нам, как только переоденутся. Послушай, Вики, я кое-что выяснил...
- Полагаю, ты последуешь их примеру, - сказала я, критично осматривая лужу, образовавшуюся вокруг его ног.
- Я переоденусь через минуту. Я хочу рассказать тебе, что я выяснил...
- Ян Перлмуттер придёт сюда к шести.
- Пока ты лежала здесь и предавалась лени, я выяснил... Что? Перлмуттер? Куда? Сюда? Как...
- Шмидт поймал его... или же он Шмидта.
Тони так и стоял, подтаивая и поглядывая с досадой, пока я давала разъяснения. Я не испытала чувства вины из-за того, что подпортила его великую новость. После долгих размышлений я решила, что не буду предъявлять ему его бесчестную ложь. Всегда ведь может найтись какое-нибудь невинное объяснение, правда я не могла придумать ни одного, а потому была очень расстроена его поведением. Если я не могу доверять Тони, то кому тогда могу доверять?
Сэру Джону Смиту? Я была дурой, когда решила, что леопард может избавиться от своих пятен. Хуже того - слепой дурой, которую так ошеломил Джон Дон и его последователь, что прошло немало времени, прежде чем я заметила фатальную ошибку. Возможно, Джон был тоже немного ошеломлён. Ему не свойственна подобная беспечность. Скорее всего, он просто стареет. Хотела бы я дожить до того дня, когда Джон, известный под фамилией Смит, позволит женщине затуманить его кристально чистый эгоизм.
Шмидту я тоже не могла доверять. Он без малейших колебаний обманет меня, если сможет уговорить себя, что действует в моих же собственных интересах. Я бы поступила точно так же.
Я никому не могла доверять. И после всей этой борьбы, я приняла решение защитить Тони, оставив его в неведении...
Мой рассказ поставил его в тупик по другой причине. Теория Яна предвосхитила ту, что разумно сформулировал Тони, поговорив с Дитером и Элис.
- Он и Элис, они оба получили копии той фотографии, - сообщил мне Тони.
- Вот как?
- Я рассчитывал на чуть больший энтузиазм. Даже, быть может, на капельку восхищения. На что-то вроде: "Ох, Тони, какой ты умный" или "Тони, ты никогда не перестаёшь поражать меня..."
- Не перестаёшь, - сказала я безжалостно. - Итак, ты всё выболтал Дитеру и Элис?
- А почему бы и нет?
- А почему бы и нет? - эхом отозвалась я. - Почему нет, в самом деле? Поему бы нет?
- Ты нездорова, - сказал Тони.
Я отмахнулась от его руки.
- Похоже, что они сейчас действуют сообща. Именно Дитер предложил осуществит эту вылазку. Элис не обратила внимания на фотографию, решив, что это послание от какого-то чудака.
- На её не было сообщений?
- Полагаю, что нет. И точно не было на моей. Дитер... - Тони призадумался. - Он не сказал ничего определённого, но на ней должно быть что-то. Он позвонил Элис и привлёк её внимание. Уговорил её присоединиться к нему.
- Хитрый маленький мошенник, - сказала я. - Мне-то он не предложил действовать сообща с ним.
- Ты не слишком подходишь для работы сообща, - усмехнувшись, сказал Тони. - Дитеру нравится быть Шерифом. Элис лучше подходит на роль Индейца, чем ты. - Затем он добавил великодушно. - Верно подмечено. Мне следовало спросит у Дитера, как он узнал, что именно Хофман прислал ему фотографию.
- Я думаю, что точно так же, как и Ян.
- Странно, однако, - сказал Тони. - Почему Хофман дал ключик Перлмуттеру и Дитеру, но не всем остальным?
- Я не знаю.
У меня был ещё один вопрос, который я не собиралась задавать Тони (с тех пор как узнала, что Энн была плодом его воображения). На фотографии Перлмуттера была изображена фрау Шлиман, а не фрау Хофман. Быть может, на фотографии Тони в конце концов как раз была запечатлена наша нелепая Елена. А как насчёт Дитера и Элис - фрау Хофман или фрау Шлиман? Господь свидетель, я это выясню. Но, если уж на то пошло, я всё равно не знала, что это могло означать.
- Комитет, - Тони беседовал сам с собой. - Знаешь, а это не лишено смысла.
- Может быть, для тебя это и не лишено смысла. Иди капать на свой этаж, Тони. Я хочу переодеться.
- Это мой этаж, - негодующе сказал Тони.
С видом скваттера Поселенец на незанятой или государственной земле. устанавливающего право собственности, он бросил мокрую куртку на пол.
- Ох. Верно. Я забыла, что я в твоём номере.
Тони расстегнул молнию на лыжных штанах и попытался перешагнуть через них. Поскольку он забыл снять свои тяжёлые мокрые ботинки, штаны сбились в комок вокруг его голеней.
- Не будь такой скромницей со мной, Вики, - мягко сказал он, ведя борьбу со штанами. - Когда я понял, что ты ждала меня... Эй, не уходи. Я хочу...
Пусть он был надёжно прикован к месту мокрой одеждой, собравшейся вокруг его ног, но руки-то у него были очень длинные. Одна из них дотянулась до меня, когда я бочком пробиралась к двери, и ловко завернула меня прямо в его объятья. Это могло бы выглядеть столь же очаровательно как старые номера Астера [Фред Астер(1899-1987)-американский актёр, танцор, хореограф и певец, звезда Голливуда, один из величайших мастеров музыкального жанра в кино] и Роджерс, [Джинджер Роджерс(1911-1995)- американская актриса, певица и танцовщица, обладательница премии "Оскар" в 1941 году. Стала наиболее известна благодаря совместным выступлениям в паре сФредом Астером] если бы не тот факт, что я не испытывала дружеских чувств, как Джинджер, в придачу к тому, что ноги Тони были обездвижены. Мы рухнули на кровать, дергая не только руками, но и другими частями тела, и при этом ведя беседу срывающимися голосами: мой голос звучал грубо, голос Тони - примирительно. И вот в этот самый момент вошёл Шмидт.
Вместо того, чтобы тактично удалиться или разразиться смехом - обе реакции соответствовали бы ситуации, Шмидт потёр руки и просиял лучезарной улыбкой, которая растянулась от уха до уха.
- Как приятно видеть, что вы вместе и так дружны. Не обращайте внимания на папу Шмидта, просто продолжайте то, чём занимались.
Это в мгновенье охладило пыл Тони, впрочем, как и мой локоть, заехавший ему под подбородок.
- Если бы мы занимались тем, чем вы думаете мы занимались, а мы этим не занимались, то мы, безусловно, не стали бы продолжать с вами в качестве арбитра на боковой линии.
- Тогда чем вы занимались? - с любопытством спросил Шмидт.
Тони неподвижно лежал, спрятав лицо в ладонях, словно павший на поле боя рыцарь. Я не столь безжалостна, как мне бы хотелось. Унижение этого мужчины тронуло меня. Я склонилась над его ногами и стала освобождать их от ботинок. Эта процедура оказалась весьма непростой, поскольку всё промокло насквозь и его попытки уподобится Терпсихоре привели к тому, что его штаны несколько раз перекрутились.
- Мы обсуждали дело, - сказала я. - Я рассказала ему про Перлмуттера... Куда он пошёл, Шмидт?
- Я упустил его, - признался Шмидт. - Видите ли, я совершил ошибку. Мне следовало замаскироваться. Он заметил меня в этом костюме...
- Ничего страшного, - рассеяно сказала я.
Шмидт склонился над Тони, приподнял одну руку и заглянул ему в лицо.
- Вам удалось что-нибудь отыскать в бумагах Хофмана, mein Freude? [Моя радость (нем)]
- Нет, - пробурчал Тони.
Шмидт отпустил руку, и судя по тому, что Тони издал хрюкающий звук, приземлилась она достаточно тяжело.
- В них ничего нет, - сказала я.
Тони сел.
- Так вот почему ты была здесь. Ты не веришь, что я могу хорошо выполнить работу.
- Нет, - сказала я ледяным голосом. - Чёрт побери, прощай ноготь. Снимай же свою чёртову одежду.
- Такие выражения не пристали леди, - заметил Шмидт.
- Я не даю...
- Ничего? - Шмидт поднял кипу бумаг и начал её просматривать. - Совсем ничего? Ни карт, ни ключей от ячейки для хранения, ни зашифрованных сообщений?
Мы с Тони решили, что вопрос не достоин ответа. Шмидт же продолжил:
- А это что? Ach, Gott, это же любовное письмо! "Моей обожаемой, моей собственной Елене..." Ха, но ведь это существенно! В деле нет никакой Елены. Значит так старый господин величал свою любовницу? Она может знать...
Я забрала бумаги из рук Шмидта.
- Они написаны жене, - сказала я. - Писем совсем немного. Думаю, они нечасто разлучались. Но она хранила их, перевязав голубой лентой.
- Ох, - глаза Шмидта увлажнились. - Как трогательно. Её звали Еленой?
- Нет, Амелией. Елена - это её прозвище. Он цитировал Гёте и Марло: "Вот этот лик, что тысячи судов гнал в дальний путь..." [К. Марло. Трагическая история доктора Фауста. Сцена XIII. Пер. Н. Н. Амосовой] Ох, прекратите реветь, Шмидт, иначе я тоже начну. Вы сентиментальный старый... сентиментальный дурак.
Мой голос прозвучал грубо, но вовсе не из-за готовых легко пролиться слёз Шмидта. Виной всему было воспоминание о лице женщины на той фотографии. Это морщинистое лицо когда-то было прекрасным, во всяком случае в глазах мужчины, который её любил.
Я собрала остальные письма.
- Я сожгу их, - сказала я. - Совесть должна была подсказать Фридл, что нужно поступить именно так, а не передавать их чужим людям.
Шмидт одобрил. Тони не выразил своего мнения. Он всё ещё вёл борьбу со своими ботинками, когда я покинула их.
***
Я не захватила с собой платья, поскольку не рассчитывала, что буду посещать какие-либо официальные светские мероприятия. И пожалела об этом, увидев, что Элис вырядилась в норку и обувь на четырехдюймовых каблуках, впрочем, слабость моя была скоротечной. Я избегаю подобных соревнований тем охотнее, что у меня нет норковой шубы. И тут мне в голову пришёл вопрос, а как Элис обзавелась ею.
Дитер щеголял носом как у Граучо Маркса [Джулиус Генри "Граучо" Маркс(1890-1977)-американский актёр, комик, участник комик-труппы, известной как Братья Маркс] с накладными усами (слабая попытка, если мы говорим о Дитере). Когда кое-кто (я) выразил неодобрение, он сказал, что сейчас Weihnacht и вечером в толпе будут встречаться и другие отдыхающие в масках и костюмах. Я усомнилась. А вот на лице Шмидта мелькнула выражение зависти. Он спросил Дитера, где тот раздобыл нос, и они приступили к оживлённой дискуссии по поводу костюмов и магазинов для фокусников, в которых продают ужасный реквизит для розыгрышей.
Шмидт, обожающий вечеринки и щедрый себе же во вред, забронировал столик и заказал шампанское. Тони говорил очень мало. Он всё ещё был сердит на меня, а Элис его не особенно заботила. Она, похоже, тоже была не в настроении. Под шубу она надела облегающее чёрное коктейльное платье, расшитое блёстками. Взглянув на незанятый стул, она сказала неприятно: "Для мертвеца на пиру?"
- Нет, - проговорила я. - Мы ждём ещё кое-кого. Яна Перлмуттера.
Это отвлекло Дитера от обсуждения вопящих подушек.
- Яна? Он здесь?
Неожиданно он разразился хохотом.
- А что смешного? - кисло спросил Тони.
Дитер снял нос и вытер глаза.
- Вы не видите, насколько это комично? Мы все прячемся за масками, таим секреты друг от друга. Особенно смешно в случае с Яном, он шпион по природе своей. Как вы его выманили?
Надувшись, Шмидт изложил свою версию "захвата". Дитер взорвался смехом.
- Да, очень забавно. Бедняга Ян, должно быть, его гордость весьма пострадала. Он рассчитывал найти приз и удрать с ним прежде, чем кто-нибудь сможет его остановить.
- Как и все мы? - спросила я, посмотрев на Тони, который в ответ сверлил меня злым взглядом.
- Конечно, - жизнерадостно сказал Дитер. - Вы можете вообразить себе судебные баталии, если его когда-нибудь найдут? У всех есть притязания - у греков, турок, немцев, - а Метрополитен-музей или Музей Гетти попробуют купить его. У них достаточно денег, которые можно было бы потратить. Но если один из нас скажет: "Ха, вот оно, оно у меня, и что вы теперь сделаете?", отнять его уже будет непросто. И если бы я был в Восточном Берлине...
- Ш-ш-ш, - сказала я. - Вот он идёт.
- Почему я должен "ш-ш-ш"? - спросил Дитер. - Я не сказал ничего такого, чего не сказал бы ему. Ха, Ян, старый товарищ, как обстоят дела в прекрасном социалистическом обществе, э? Ты ещё не получил дачу на берегу Чёрного моря?
- Нет, - сказал Ян. - Gutten Abend, Elise, Vicky, mein Herren. [Добрый вечер, Элис, Вики, господа (нем)]
Элис протянула ему вялую руку, и он склонился над ней, утешившись, очевидно, что хоть кто-то поступает так, как полагается.
- Так приятно снова тебя видеть, Ян, - пробормотала Элис. - Вики, почему бы тебе не подвинуться, тогда Ян сможет сесть между нами? Так гораздо лучше, чем две дамы, сидящие рядом.
По-моему, можно было ещё поспорить по поводу того, кого из нас следует разбавить, но я сделала так, как она сказала, и Ян сел. Они составили отличную пару. В отличие от остальных мужчин Ян облачился в официальный серый костюм-тройку и мрачный тёмный галстук. Ему требовалась только чёрная повязка на руке, чтобы завершить образ, но даже отвратительная одежда и унылые цвета не могли испортить абсурдную привлекательность Яна. Он бы божественно смотрелся в одеждах того царя с картины (в дорогой парче ярких цветов и шапероне, спадающем изящными складками).
Тони, сидевший с другой от меня стороны, нанёс мне резкий удар по рёбрам, и я заметила, что за столиком воцарилась тишина. Несколько человек начали говорить одновременно. Тони пробормотал уголком рта: "Ты выглядишь как юная фанатка, увидевшая рок-звезду. Прекрати строить из себя идиотку".
- У меня не будет недостатка в помощниках, - сказала я.
Дитер ударил по столу.
- Тост, - объявил он, поднимая бокал. - Давайте выпьем за... за Генриха Шлимана!
Шмидт захихикал, а плотно сжатые губы Тони расслабилась. Ян серьёзно кивнул головой. Но Элис, осушив бокал, раздражённо сказала:
- Я посылаю к чёрту Генриха Шлимана. Он всё это начал...
- Да, но ты не можешь его винить, - сказал Дитер.
Он наклонился и смачно чмокнул её в щёку.
- Это я виноват, что ты здесь, Herzgelibte, [Любимая моя (нем)] так что к чёрту ты должна послать Дитера.
- К чёрту Дитера, - сказала Элис.
Я поняла, что она слегка пьяна. Она, должно быть, немного выпила, прежде чем присоединиться к нам.
Ян проигнорировал эту сцену.
- Я рад, что вы решили быть откровенными, - сказал он, обращаясь ко всем за столом. - Как я уже сегодня говорил Вики, глупо, что мы не сотрудничаем.
- К чёрту сотрудничество, - пробормотала Элис. - Я думаю, что вы все сошли с ума. Это погоня за призраком, мы лишь зря тратим своё время.
- Ох, ты ранишь меня, - воскликнул Дитер, хватаясь за сердце. - Я не трачу своё время зря, Schatzie. [Дорогая (нем)] Что плохого в том, что мы получили приятный отпуск? Сюда... ещё шампанского.
- Я, пожалуй, не откажусь.
- Ты утверждаешь, что для тебя это лишь приятный отпуск? - спросил Ян, нахмурившись. - Ты отказываешься...
- О, не будь таким подозрительным, старый марксист, - сказал Дитер. - Никто не пытается тебя надуть, Ян. Мы приехали сюда по той же самой причине - мы признаём это - а теперь мы понимаем, что зашли в тупик. Разве не так? Хофман мёртв, сокровище спрятано, если оно вообще когда-либо существовало, если оно было здесь с самого начала, и вот, собственно, и всё. А теперь я говорю, забудь о нём, получай удовольствие.
- Но... - начал Ян.
- Никаких "но". У тебя есть идея, теория, которую ты хочешь сообщить? Нет? А у тебя, Вики... ты как, Тони? - его блестящие глаза двигались вдоль стола. - А у тебя, Дитер? Дитер говорит, что нет, у него нет идей. Так что давайте забудем об этом и повеселимся, э?
- Да будет так, - громко сказала Элис.
Вынос первой смены блюд положил конец, если не разногласиям, то самой дискуссии. Появился оркестр и начал играть причудливую смесь американского софт-рока и сентиментальных баварских вальсов. Наполнившись едой и напитками, последним особенно, Тони пригласил меня потанцевать. Я отказалась. Тони на танцполе даже более опасен, чем на лыжах. Тогда мне назло он пригласил Элис, а она была только рада принять предложение.
Дитер и Шмидт вернулись к своему разговору о маскировке, и таким образом я оказалась наедине с Яном. Какое-то время он молча ел. Затем оркестр разразился вальсом (полагаю, что это был вальс) и Ян торжественно проговорил: "Окажете мне честь?"
- Почему нет, - сказала я.
На танцплощадке было так много людей, что нам только и оставалось, что стоять на одном месте, раскачиваясь из стороны в сторону. Ян довольно неплохо раскачивался. Я сказала ему об этом, и он вернул мне комплимент. Он прижимал меня даже ближе, чем требовалось в столь тесных условиях, и когда его рука стала совершать то, что моя мама называет "неприличными телодвижениями", я с изумлением заметила: "Ты удивляешь меня, Ян".
- Удивляю? Тем, что я всё-таки мужчина?
С близкого расстояния его улыбка была убийственно ослепительной. Он продолжил:
- Ты думаешь, что я какой-то автомат? Нет, Вики, я мужчина. И я испытываю те же чувства, что и любой другой мужчина в компании прекрасной женщины.
И он подтвердил слова действиями. В самый интересный момент музыка прервалась на ударах кимвал и Тони двинулся в нашу сторону, таща за собой Элис, которую он толкнул в объятья Яна.
- Обмен партнёрами? - предложил он.
Тони прижал меня к своей мужественной груди, и мы неловко задвигались по танцполу под мелодию "Du kannst nicht true sein". [Ты не можешь быть верным (нем)] Как же верно, с грустью подумала я. Как трагически, мучительно, до боли верно. Шампанское всегда делает меня сентиментальной.
Тони шампанское делает воинственным.
- И чем ты там занималась с Яном? - спросил он. - Ты дала мне от ворот поворот, а затем отправилась тискаться с этим... этим... Ты знаешь, что он преследует, так ведь?
- Тоже, что и я. По правде говоря, мы оба тратим своё время зря.
- Ох. Ты не можешь доверять ему, Вики. Он просто хочет...
- Тони, попробуй уяснить, что всё просто превратилось в фарс? Это похоже на один из тех фильмов, в которых комичные агенты спецслужб спотыкаются о ноги друг друга, выпадают из окон и падают в бассейны.
Мы вернулись к столику. Ну хоть Шмидт весело проводил время. Дитер выглядел столь же расслабленным и счастливым, а вот Ян сел, погруженный в хмурую задумчивость, отвечая на оживлённую болтовню Элис резко и односложно.
Когда мы добрались до выноса десертов и кофе, я заметила, что Фридл переходит от одних гостей к другим, как и подобает хорошей хозяйке. Хофман тоже так делал, но он обладал тактом и неподдельным живым интересом, которые его вдова могла только имитировать, но не перенять. Её улыбка была машинальной, движения - резкими, и она всё время поглядывала в сторону нашего столика.
Ян тоже наблюдал за ней.
- Это фрау Хофман? - спросил он.
- Раньше она была официанткой. Разве ты не помнишь её?
- Нет, - и Ян прибавил, - никто никогда не смотрит им в лицо, так?
- Особенно в случае с Фридл.
- Bitter? [Простите? (нем.)] - спросил Ян, бросив озадаченный взгляд.
- Это была шутка, Ян. Впрочем, не слишком удачная. Уверен, что не помнишь её? Раньше она была шатенкой... с косами...
- О да, - равнодушно сказал Ян. - Она была одной из подружек Дитера.
- Точно не твоя?
- Я предпочитаю высоких светловолосых дам, - сказал Ян, бросив на меня сентиментальный взгляд.
Я никогда не знаю, что следует говорить в ответ на подобные замечания. К счастью, сталкиваюсь я с ними не слишком часто. Мгновенье спустя Ян сказал совсем другим голосом:
- Он бы, несомненно, доверился своей жене.
Дитер уловил это замечание.
- Он был бы идиотом, если бы доверился этой. В её голове совсем нет мозгов.
- О? Откуда ты знаешь? - поинтересовался Ян.
- Да не будь ты таким самодовольным ограниченным пуританином, - беззлобно сказал Дитер. - Да мы тут все подкатывали к Фридл, и ты не исключение. Если хочешь ещё раз попробовать, то вперёд. Но должен тебе сказать, что она не стала бы управлять этой захудалой маленькой гостиницей в этом унылом городишке, если бы знала, где находится ценность, которую можно продать. Да она бы свою мать продала... Ах, фрау Хофман! Будьте так любезны, пропустите с нами рюмочку ликёра. У нас тут так весело.
Он реквизировал стул, стоявший у ближайшего столика, и Фридл приняла приглашение, любезно склонив голову. Дитер, чьё круглое лицо стало мрачным как у гробовщика, принёс свои соболезнования по поводу смерти её мужа. Мы поддержали это выступление слегка смущённым и при этом всецело неубедительным бормотанием, в ответ Фридл выразила свою признательность с надлежащей сдержанностью. Приняв рюмку с коньяком из рук Дитера, она сказала:
- Я помню, что в это время в прошлом году вы все были здесь. Я надеюсь, что вам всё нравится?
Мы вновь ответили ей бормотанием.
- Я рада, - сказала она. - Женщине совсем непросто оставаться одной. Непросто найти хорошее подспорье.
- Но конечно же, - сказал Ян, - многие старые работники остались здесь. Гостиница такая маленькая, что все себя ощущают частью семьи, да?
Я видела, о чём он думает, этот хитрый дьявол. Он пытался выяснить, кому Хофман мог довериться. Точно так же поступил бы любой хороший дотошный частный детектив, но я уже обдумала этот вариант и отклонила его. Если уж Хофман не раскрыл секрет своему лучшему другу, то он, скорее всего, не стал бы секретничать со своей кухаркой или водителем.
Фридл ответила ему целым рядом жалоб. Несколько пожилых сотрудников уже взяли расчёт, повар угрожал уволиться, более молодые предпочитают работать в Гармише, где и заработная плата повыше и развлечений побольше. Дитер по-отечески похлопал её по спине.
- Вы всё ещё молоды, фрау Хофман. Пока слишком рано думать о таких вещах, но, поверьте мне, время залечит ваши раны. Столь привлекательная женщина не всегда будет одна.
Фридл самодовольно улыбнулась.
- Вы так добры, герр профессор.
- Но это же правда. Ещё немного коньяка?
Он поймал мой неодобрительный взгляд и в открытую подмигнул. Его рука всё ещё лежала на плече Фридл, сжимая и скользя в характерной для Дитера манере. Фридл не возражала. Она хихикнула и кивнула головой.
- Хмф, - сказал Шмид, пристально вглядываясь.
Но не он один нашёл их поведение неуместным. Элис громко сказала:
- Нам пора идти, если мы не хотим остаться без мест на представлении.
- Ещё полно времени, - легко сказал Дитер. - Места предусмотрены только для высокопоставленных лиц города, все остальные, люди попроще, будут давиться в дружеской толчее.
Он передал Фридл её рюмку. Она слишком поспешно взяла её (или, быть может, её рука была недостаточно твёрдой). Пролилось всего несколько капель, но в тот же момент отвалился и один из накладных ногтей Фридл и, перелетев через стол, с брызгами приземлился в кофе Шмидта. Гримаса отвращения на лице Шмидта, когда он таращился на свою чашку, могла бы показаться забавной, если бы вся разыгравшаяся сцена не была такой мерзкой.
Инцидент отвратил Шмидта от еды, и довольно скоро мы ушли. Фридл старалась не показывать свою руку, но я увидела мельком оголившийся палец. Ноготь был изгрызен до мяса.
***
После перегретых и спёртых пределов гостиницы ночной воздух пьянил как вино. Облака скрыли ночные звёзды, но Марктплац сияла как сцена, а тёмные склоны Хексенут сверкали огнями, словно это была гигантская рождественская ёлка. Даже Элис позабыла о своём дурном настроении.
- О, посмотрите, - воскликнула она, - что это?
- Факелы, - сказал Тони. - Молодёжь несёт их в процессии через лес на вершину горы, где сложен огромный костёр.
- В сущности это языческий праздник, - пояснил Ян. - Старые дохристианские празднования зимнего солнцестояния. Во время самой долгой ночи в году зажигали огни, чтобы поприветствовать, возвращающееся солнце, которое было божеством для язычников. Ночные демоны особенно опасны в это время года, как вы понимаете, поэтому невежественные крестьяне громко шумели, чтобы отпугнуть их. Без сомнения, когда-то на вершине этой горы находилось языческое капище. Название "Ведьмина шляпа" ...
- Мы все изучали фольклор, - сказала я.
- Да, не надо нам читать лекций, - добавил Дитер. - Судя по всему, будет весело. Пойдёмте, давайте найдём место получше. Где проходит шествие?
- Спускается с горы, я думаю, - сказал Тони. - И заканчивается в церкви.
Люди с тележек и в киосках, затянутых зелёным, покупали безделушки и закуски, такие современные светские подношения как: сладкую вату и попкорн, свежеиспечённые пряники и скрученные красно-белые сахарные тросточки. Шмидт купил огромную карамельную трость и набил карманы пряниками, которые он начал жевать, как только мы стали пробираться сквозь толпу. Люди заполнили Марктплац и прилегающие улицы, чьи крутые уклоны превратились в неформальные стоячие зрительные места. Люди в толпе были весёлыми и благовоспитанными, но пиво текло рекой, и я подозревала, что, прежде чем ночь закончится, случится несколько драк. Верёвки, протянутые от деревянных рам, обрисовали путь, ведущий через Марктплац и вокруг фонтана. Завершался он, как и сказал Тони, в церкви.
Христианская теология превратила духов, населявших леса и поля, в демонов, которых надлежит изгонять и очищать. Охотники на склонах горы погонят их из своих убежищ в церковь, где священник обрушит их глубоко во мрак. Бедненькие маленькие нимфы и сатиры, спотыкаясь и визжа, будут спасаться бегством от охотников, которых подгоняет ритуальный бич голоса священника. Поскольку церемония должна повторяться каждый год, то можно предположить, что демоны не уничтожались, им лишь причиняли временные неудобства. И я была этому рада.
Я поняла, что немного перебрала с алкоголем. Вопреки популярному убеждению свежий воздух отнюдь не проясняет голову. По правде говоря, он даже обогащает пары. Остальные также были абсолютно пьяны. Лицо Яна разрумянилось и под шубой его рука обнимала плечи Элис.
Поочерёдно прибегая то к толчкам, то к лести, Дитер проложил путь сквозь толкущиеся тела. Методы его были скверными: я слышала, как он сказал одной крупной женщине, которая с неохотой уступила своё место, что его бедный старый папочка болен проказой и хочет ещё раз взглянуть на праздник перед смертью. Он подразумевал Шмидта, чьё лицо действительно говорило о наличии какой-то отвратительной болезни. Крошки от пряника прилипли к сахарным пятнам, которые оставила карамельная трость, и выглядел он абсолютно отвратительно. Отпрянула ли женщина назад из сострадания, или из страха подцепить болезнь, я точно сказать не могу. Метод Дитера оказался действенным. Стояли мы у самой верёвки.
Мерцающие факелы слились в извивающуюся змееподобную фигуру, которая устремилась к вершине горы. Затем огромный язык пламени взвился ввысь, и наблюдатели издали восторженные крики. Это было язычество, чистое и простое, и оно было весьма заразным. Я поняла, что тоже кричу. Когда голоса смолкли, брызги фейерверка отразились по всей долине. Словно искры распространяющегося огня или горящая лава из самого сердца вулкана, вновь появились факелы, и они стали разрастаться во вне и вниз, и теперь они двигались быстрее, так как бегущие пересекали склон на опасной скорости. Их сопровождали звуки взрывов, становясь всё громче по мере того, как они приближались к деревне - то были шутихи, рожки и случайные выстрелы одного из старомодных мушкетонов, который где-то откопали по случаю. В некоторых альпийских деревушках созданы специальные организации, которые называют Рождественскими стрелками. Их члены весь год практиковались в стрельбе из старых пороховых шомпольных ружей.
Толпа раскачивалась из стороны в сторону, смеясь и аплодируя. Дети отбились от родителей и прыгали как безумные на открытом пространстве. Их быстро выхватил какой-то взрослый, но некоторые молодые люди остались, пренебрегая опасностью быть раздавленными безумным потоком, который вот-вот должен был обрушиться на них. Вышел священник и остановился на ступенях храма. Он был облачён в алое и кружева, держал в руках Библию и был окружён свитой.
Затем появилась голова процессии. Действо не было похоже на парад, оно являло собой беспорядочный бег. Люди бежали на пределе своих сил, их ноги топтали снег, их факелы кружились, их лица раскраснелись от бега и возбуждения. Шум был оглушительным. Некоторые молодые люди ждали до самого последнего момента, чтобы отскочить в сторону или чтобы присоединиться к краю стремительной массы. Родители крепко вцепились в детей. Когда яркий хвост извивающихся факелов приблизился на опасно близкое расстояние, завизжали девушки отчасти от подлинного, отчасти от притворного ужаса. Когда же процессия прогремела по направлению к священнику, он не отступил, продолжая улыбаться и держа в руках позолоченное распятие. Бегуны внезапно остановились и разошлись в стороны, чтобы занять места, которые были оставлены для них с двух сторон от церковных ступеней.
Это должно было ознаменовать конец представления, но вместо того, чтобы разойтись, топа стала напирать на верёвки и нервные смешки сменились криками. Священник продолжал стоять с высоко поднятым распятием в руках. А потом из темноты из-за пределов площади донёсся тихий топот и странный шелест.
Они бежали в полном молчании, странно двигаясь не в ногу, то бросаясь из стороны в сторону, то сбиваясь в кучу, но при этом не умеряя своей бешенной скорости.
Они были обёрнуты соломой и напоминали ожившие стога, их лица были порождением ночного кошмара: вытянутые мохнатые морды, заострённые клыки, их звериные головы венчали рога. Они были вооружены, но не огнестрельным оружием, а цепями, колунами, топорами и длинными заострёнными пиками.
Один из них метнулся в нашу сторону, подняв топор над головой. У него была голова оленя, на которой были закреплены огромные грозные рога и стеклянные глаза. Люди вокруг нас вздохнули и качнулись. Я потеряла равновесие и на мгновенье почувствовала острый неподдельный ужас, испугавшись, что упаду под плотно скучившиеся тела и буду затоптана. И тогда меня подхватила и удержала чья-то рука. Угрожающая фигура развернулась, чтобы присоединиться к своим товарищам, и странная процессия прошла дальше к открытому пространству перед храмом, которое было окружено угрожающими бегунами. Толпа зааплодировала, когда мимо промаршировал почётный караул, последняя сила света. Они несли ружья и были облачены в своего рода униформу (очевидно, отряд был отобран в одном из Рождественских стрелковых клубов).
На этом парад закончился и люди направились в сторону церкви. Ян продолжал крепко прижимать меня к себе. Его губы двигались у самого моего уха.
- Бедняжка Вики, тебя напугали демоны? Ничего не бойся, я уберегу тебя от мрака.
- Я поскользнулась, - холодно сказала я.
По правде говоря, я всегда до жути боялась ведем и демонов (или лучше сказать жутких костюмов). Корни страха уходят в то время, когда на пикнике по случаю Хэллоуина меня, девочку лет восьми, загнала в угол кучка жестоких двадцатилетних, нарядившихся в костюмы скелетов.
Ян мне не поверил.
- Я всегда хотел тебя, - горячо прошептал он. - Попозже я загляну к тебе. Скажи мне, где твой номер...
Даже если бы я соблазнилась предложением, что было не так, поскольку в мотивах Яна было что-то подозрительное, то явная гласность охладила бы мой пыл. Некоторые из нашей группы обернулись (одним из них был Тони).
- В следующий раз, когда тебе приспичит, просто оставь записку на доске объявлений, - грубо сказала я и резко развернулась на каблуках прямо под носом у Яна. Он отпустил меня чуть резче, чем я того ожидала. Я качнулась вперёд, отскочив к верёвкам, и столкнулась лицом к лицу с некой личностью в лыжной маске, окрашенной в пронзительные малиновые и зелёные цвета. Голубые васильковые глаза томно смотрели на меня. Рот, обрамлённый разрезом маски, скривился от какой-то сильной эмоции. Вероятно, сдерживаемого смеха.
Джон по своему обыкновению растворился в толпе, а мои дорогие старинные друзья столпились рядом, чтобы обсудить наши дальнейшие действия. Дитер был всецело за то, чтобы пройтись по ночным заведениям Гармиша, а Элис, дрожавшая и раскачивающаяся на своих нелепых каблуках, выступила в поддержку идеи продолжить развлечения под крышей. Остальным это было не интересно, поэтому парочка удалилась под ручку. На Яна легло тяжёлое бремя решить, за какой группой он будет шпионить. Нерешительно махнув рукой, он убежал за Дитером и Элис.
Их уход изрядно разрядил обстановку. Я всё ещё была зла на Тони, хотя и не так зла, как прежде. И как только я остыла, ко мне пришло возможное объяснение его непростительного поведения (относительно безобидное и чуточку лестное объяснение). Я решила, что всё что было, то прошло, хотя бы сегодня вечером.
Шмидт накупил побольше всего, что можно было съесть, и всего, что нам дали попробовать: пряников и карамельные трости, печенье и крендели, испечённые в форме снежинок, марципановых свинок, чьи сладкие розовые шеи были окружены сахарными венками... и, конечно, же пиво. Храм был забит до отказа, люди заняли даже стоячие места. Но двери отставали открытыми настежь навстречу яркой ночи, и мы собрались вместе с другими зрителями снаружи у ступеней и слушали как поют высокие сладкие детские голоса. "Stille Nacht, Heilige Nacht", ["Тихая ночь, святая ночь" (нем)] "O du frцhliche" ["О, ты радостный" (нем)] и старая чудесная колыбельная "Средь роз Мария, восседая, качает юного Христа".
Шмидт захлебнулся эмоциями и поэтому не мог петь, что было большой удачей, потому что петь он не умеет, но остальные присоединились к хору. Тони мычал густым баритоном, а я от себя добавила несколько неуверенных нот. Когда служба закончилась, прихожане высыпали на улицу, наполненные добродетелью и готовые к веселью. На площади начались танцы, а один из стрелковых клубов продемонстрировал строевую подготовку, и здесь же было невероятное количество того, что можно было съесть и выпить. Это была последняя ночь общенародного веселья (канун Рождества следует проводить в семейном кругу и в тихой молитве), поэтому люди веселились, как только могли. Веселье ещё было в разгаре, когда я убедила Шмидта, что нам следует его покинуть. Дети, люди постарше и семейные группы уже разошлись по домам, и обстановка становилась довольно оживлённой. Уже произошло несколько драк. Я опасалась, что Шмидт, верный себе, начнёт вызывать людей на дуэль и кто-то столь же пьяный может всерьёз рассмотреть его предложение.
Последний стаканчик на ночь утешил его, и взявшись за руки мы стали подниматься по лестнице, распевая его любимые рождественские гимны и старые сентиментальные популярные песни про Weihnachtsmann. [Санта Клауса (нем)] Тони не знал слов, что не мешало ему подпевать. Когда Шмид вошёл в их номер, вопя припев - Дидель-дадель-дум и дидель-дадель-дум, - Тони поймал мою руку.
- Могу я... Я хочу сказать, нормально, если я... Я имею в виду...
- Я знаю, что ты имеешь в виду, и нет, ты не можешь, и нет, не нормально, - я вырвала руку и зашагала прочь.
Честно говоря, я подумала, что это лишь доказывает, что некоторые люди не заслуживают хорошего обращения. У двери своего номера я обернулась. Тони смотрел на меня, уперев руки в бёдра, с хмурым выражением на лице. Если бы он выглядел извиняющимся, умоляющим или даже разочарованным, я могла бы почувствовать слабину, но его поза праведного негодования довела мою злость до точки кипения.
- Как тебе не стыдно, - сказала я. - Уже неверен, уже устал? Как ты мог так легко забыть дорогую малышку Энн, вязальщицу свитеров?
Из уважения к спящим постояльцам я не стала хлопать дверью. Смутно в отдалении я услышала, как прогрохотала, захлопнутая им дверь.
Горничная оставила лишь одну зажжённую лампу. Комнаты выглядела теплой и уютной, но в ней уже становилось прохладно. Бросив куртку на кровать, я быстро влезла в свою ночную рубашку и слегка приоткрыла окно. Я уже собиралась нырнуть в постель, как внезапно раздался стук (словно кто-то тихо постучал) у двери моего номера.
- Уходи, Тони, - громко отозвалась я.
Снова раздался стук. Мне пришло в голову, что это может быть не Тони. Я открыла дверь и выглянула.
Не Тони, не Ян, не Джон. Дитер.
Я предположила, что он решил разыграть одну из своих непристойных шуток. Для того он был подходящим образом одет в пальто, которое практически касалось пола, и фетровую шляпу, которая была в моде в шестидесятых годах. Пивные пары были столь сильны, что я отшатнулась. Дитер приял это движение за приглашение войти. Он проскользнул в щель и закрыл дверь. Затем он повернул ключ.
- О нет. Это ни к чему, - сказала я, отшатываясь от него. - Убирайся от сюда к чёрту, Дитер.
- Я сниму пальто и пока побуду тут, - сказал Дитер с глубокомысленным видом человека, цитирующего классику.
- Пожалуй, не стоит, - сказала я.
И всё же он это сделал. Мои глаза полезли на лоб. Он был одет в одну из самых ужасных пижам, которую я когда-либо видела (и это включая пижамы Шмидта, которые варьируются от просто безвкусных до крайне чудовищных). Дитерова была лавандового цвета, сплошь покрытой изображениями обнажённых женщин и грубыми надписями на немецком, французском и английском. Я разразилась смехом. Дитер выглядел обиженным. Он протянул руку и с силой толкнул меня. Я упала спиной на кровать. Дитер рухнул на меня.
Я устала, а кроме того, всё ещё была потрясена лавандовой пижамой. Мне потребовалось время, чтобы отреагировать. Когда же реакция последовала, я была удивлена, обнаружив, что мои попытки высвободиться оказались тщетными. Он обездвижил обе мои руки, а его рот накрыл мой, так что я не могла выразить своё раздражение. Именно раздражение - не страх и даже не беспокойство. Он был сильнее, чем я предполагала, но и я совсем не похожа на маленькую хрупкую жертву обстоятельств. Я решила расслабиться и выждать момент. Но стоило лишь мне услышать треск моей ночной рубашки, противный звук рвущейся ткани, как я обезумела. Эта ночная рубашка обошлась мне в 380 марок.
Прежде чем я успела треснуть Дитера, он внезапно стремительно поднялся в воздух. Я никогда не видела столь потрясающего зрелища. Казалось, что он на веки вечные завис с болтающимися руками и ногами и безобразно измазанным моей помадой ртом. Затем его ноги упали, тело его качнулось на бок, и он повалился на пол.
Я привстала на локте и взглянула на Джона.
- Что ж! Как мило. И Рембо не смог бы лучше справиться.
- Рембо снёс бы его.
Джон, нахмурившись, взглянул на свои ободранные кулаки, а потом заботливо поднёс их ко рту.
- Что мне и следовало сделать, - пробормотал он. - И когда я научусь сдерживать свои стремительные порывы? Полагаю, сейчас ты скажешь, что мне не нужно было тебя спасать.
- Ну, нет, - сказала я извиняющимся тоном. - В любом случае, это был очень красивый жест.
- Кто это?
- Всего лишь Дитер.
- Может быть, ты всё же нуждалась в спасении.
- О, это была всего лишь глупая шутка. Только взгляни на эту пижаму.
- Над ней и правда можно посмеяться. Большей безвкусицы трудно представить.
- Точно. Дитер решил, что я здесь с Тони. Он, должно быть, надел её, рассчитывая, что Тони ворвётся и обнаружит нас в компрометирующем положении.
- Очень смешно, - пробормотал Джон. - Не в моих правилах критиковать твои индивидуальные наклонности, но то, как эти мужчины внезапно появляются и исчезают... Тони собирается присоединиться к нам?
- Я так не думаю. Но тебе лучше уйти. Если Дитер очнётся и увидит тебя...
- Едва ли он мог не заметить моего присутствия, - язвительно сказал Джон. - Но, если бы я знал, что ты развлекаешься, я бы надел маску.
- Думаю, он приходит в себя, - сказала я.
Бормотание бедного Дитера подтвердило диагноз. Джон взглянул на него сверху вниз.
- Нет, не приходит, - сказал он.
- Джон, не...
Слишком поздно (не то, чтобы он обратил бы внимание, в любом случае). Носок его ботика нанёс тщательно рассчитанный, но чрезвычайно мерзкий на вид, удар по челюсти Дитера. Дитер притих. Я содрогнулась.
Джон сел на кровать рядом со мной. Он начал говорить, затем нахмурился и пошарил рукой под собой.
- Что, чёрт побери, это такое?
Я внимательно осмотрела предмет, который он держал. События так стремительно разворачивались, что мне потребовалось время, чтобы опознать её.
- Это луковица.
- Это я вижу, - раздражённо сказал Джон. - Вероятно, мне следует быть более точным? Почему ты высиживаешь нарциссы в своей постели?
- Она, должно быть, выпала из моего кармана. Откуда ты знаешь, что это нарцисс?
- Моя дорогая мамочка - садовод-фанатик. Я высадил тысячи этих чёртовых штуковин по её просьбе. Бесполезно таскать их с собой, Вики, не то время года.
- Ну, я это знаю. Я нашла её на кладбище - на могиле госпожи Хофман. Она выглядела такой одинокой и замёрзшей...
Меня прервал стон, исходивший от лежащей у наших ног фигуры. Джон сказал:
- Его стоило пнуть посильнее.
- Даже не смей снова пинать его.
- Полагаю, что я не могу этим заниматься до бесконечности. У него должно быть челюсть как Гибралтар. Честное слово, Вики, ты тратишь на пустые разговоры больше времени, чем кто-либо, кого мне доводилось встречать. Отделайся от него. Я вернусь подобно МакАртуру.
- Когда?
- Как только ты отделаешься от него.
Джон поднялся на ноги, а затем испытующе посмотрел на меня.
- Справишься с парнем?
- Без проблем. Он совершенно пьян.
- Пахнет как пивоварня, - согласился Джон, привередливо поморщив нос. - Очень хорошо, тогда - а bientфt. [До скорого (фр)]
Он словно тень растворился в ночи, оставив холодную струю воздуха, что напомнило мне о том, что мой торс был обнажён навстречу ветрам. Осмотрев потери, я почувствовала искушение самой пнуть Дитера. Досада сделала меня менее терпимой к его стонам боли и заявлениям раскаяния, чем я могла бы быть в иной ситуации. Я безжалостно спровадила его в коридор и с удовольствием наблюдала, как он выполняет отступление, отталкиваясь то от одной, то от другой стены.
- Ты кое-что забыл, - выкрикнула я, бросая ему вслед пальто и шляпу.
Думаю, что не было необходимости говорить так громко. Как на удачу, именно в этот момент Шмидт решил открыть дверь своего номера. В свою очередь его восклицание, выражающее удивление и интерес, привлекло Тони к двери. Они так и стояли как Мат и Джефф, [Герои популярного американского комикса, созданного Бадом Фишем в 1907 г.] переводя изумлённые взгляды с Дитера в лавандовой пижаме на меня в том, что осталось от моей дорогой ночной рубашки.
Я отступила, хлопнув дверью. Когда я повернула ключ, холодный воздух погладил меня по спине, и я обернулась, скрестив руки на груди.
- Закрой же окно, - приказала я.
Он уже сделал это.
- Холодно? - поинтересовался он. - Что касается меня, то я нахожу, что здесь тесновато.
Он стащил с себя свитер и аккуратно повесил его на спинке стула.
- Прекрати немедленно, - сказала я, когда его пальца коснулись верхних пуговиц рубашки. - Это должен был быть деловой разговор.
- Ты неподходящим образом одета для него.
- Чёрт побери, где мой халат?
Он лежал на кровати. Я дотянулась до него, а затем судорожно подскочила, когда оглушительный стук отразился от моей двери.
- Вики? - заревел Тони.
- Что тебе нужно?
- Я хочу войти.
- Ну, ты не можешь. Уходи.
Я засунула руку в рукав. Не тот рукав. Джон с поддёргивающимися губами направился мне на помощь (во всяком случае, я так решила). Не халат, а его руки обняли меня. После пробной разведки его губы устроились во впадинке между шеей и плечом.
- Что случилось? - громко спросил Тони. - С тобой всё в порядке? Что ты сделала с ним? Что он сделал с тобой?
- Ни...о-о-о! Ничего.
Джон беззвучно посмеивался. Движение его губ было ужасно щекотным.
- Прекрати же, - пробулькала я.
- Что? - прокричал Тони.
- Отстань, Тони. Вот, что я имела в виду.
- К тебе это тоже относится, - добавила я, когда застучали прочь тяжёлые обиженные шаги.
Джон освободил меня и сел на кровать.
- Как у тебя это выходит? - с любопытством спросил он. - Где ты находишь эти нелепые типажи?
- Мы тут не развлекаемся, - сказала я, наконец-то засунув руки в рукава халата. - Как думаешь, нам удастся сейчас разумно поговорить?
- Да, думаю, так будет лучше. Невозможно предсказать, кто ворвётся в следующий раз. Посмотрим... так на чём мы остановились? Ты рассказывала мне о своём визите на могилу Хофмана.
- Это всё. Я навестила могилу, оставила венки. Это было относительно мирная интерлюдия для дня, который во всём остальном был полон сюрпризов. Не хочешь узнать, почему Шмидт напился прошлым вечером?
- Да, пожалуй.
- Он нашёл тело у меня на заднем дворе. Мёртвое тело.
- Кто-то, кого мы знаем?
- Ну не будь же таким спокойным и опытным в подобных вещах, - проворчала я, измеряя комнату шагами. - Это был Фредди. И если верить Шмидту, он был заколот.
- Прости меня, я не могу выдавить из себя горячие сожаления по поводу кончины Фреди, - сказал Джон. - Я видел, что его не было сегодня на месте. Я предположил, что он сбежал или, что его отослали, но меня не удивляет, что кто-то посчитал его излишней обузой. Давай подумаем... Шмидт обнаружил его вчера. Его должны были убить и оставить на том месте накануне вечером. Едва ли бы убийца стал рисковать, обставляя свои дела в дневное время. Твой район слишком густонаселённый. И чем же занимался твой благородный пёс позавчера вечером?
- Ранним вечером я отвезла его к человеку, который должен был за ним присмотреть. Что означает, - добавила я прежде, чем он вставил слово, - что убийца не знал о том, что у меня есть собака. Или знал, что собака не сможет ему помешать. Или ему было плевать, найдут тело или нет.
- Похоже, все варианты учтены, - признал он. - Почему бы тебе не подойти сюда и не сесть. Ты действуешь мне на нервы.
- Нет, спасибо. Позволь мне продолжить свой доклад. Если бы ты оставался дома, где тебе и надлежит быть, ты бы все эти интересные новости узнал чуть раньше.
- О, ты искала меня?
- Да. И Клара тоже.
- Не скажу, что сожалею из-за того, что разминулся с Кларой.
- Она отправилась со мной на кладбище.
- Прелесть какая. Похоже я слышу критическую нотку, даже обиду, в твоём голосе. Я что-то упустил?
- О нет. Вовсе нет. Посмотрим, что еще нового? Ах, да. Ян Перлмуттер забежал к нам с мороза или вылез из шкафа, или какового бы ни...
- Знаю.
- Знаешь?
Джон вскинул руку, словно пытаясь защититься от удара.
- Твоя подозрительность оскорбляет меня до глубины души. Я видел этого господина в твоей компании сегодня вечером, и я узнал его по снимку, которым ты так щедро поделилась со мной.
- О, - я села на кровать. - Так ты присматривал за мной? Или следил?
- Всего понемногу.
Его руки заскользили вдоль моей поясницы.
- Я же сказала, что это деловой...
- Всего понемногу, - повторил Джон. - Да, я видел Перлмуттера. Мне показалось забавным...
Каким-то образом я оказалась на спине со склонившимся надо мной Джоном, а мой халат, который я с таким трудом натянула, был наполовину снят. Он же продолжил, не сбиваясь с ритма:
-... видеть вас всех вместе, наблюдать как вы улыбаетесь друг другу и лжёте, - он поцеловал меня и продолжил ровно, - нагло друг другу каждым словом...
Я взвизгнула.
- У тебя ледяные руки.
- О, прости. Давай попробуем вот так.
Следующий звук, сорвавшийся с моих губ, не был криком, я думаю, это скорее был визг. Ответ Джона, если он вообще последовал, потонул в оглушительном треске. Дверь распахнулась во внутрь и большой, круглый снаряд с шумом влетел в дверной проём. Большой, круглый, оранжевый снаряд.
- Вы в безопасности, Вики, - закричал Шмидт. - Ничего не бойтесь!
- О, Господи, - сказал Джон. - Это же... у него...
Он скатился с меня и очень медленно и осторожно поднялся на ноги.
- Опустите пистолет, Шмидт, - опасливо проговорила я.
- О, так это вы сэр Джон, - воскликнул Шмидт. - Я так рад снова вас видеть, друг мой.
Джон обнажил зубы в болезненной улыбке.
- Я тоже счастлив видеть вас, герр Шмидт. Э... у вас весьма недурной пистолет. Кольт сорок пятого калибра, так ведь?
Шмидт кивнул головой, светясь от счастья.
- Да, это довольно редкая древность. Хотите взглянуть?
И он протянул пистолет Джону. Я думаю, он просто забыл, что его палец всё ещё лежал на спусковом крючке. Дуло же было направлено прямо в нос Джона.
- Очаровательно, - сказал Джон придушенным голосом.
Его рука, двигаясь с незаметной скоростью, сгребла оружие из пухленькой маленькой ручки Шмидта. Затем его лицо приобрело нежный зелёный оттенок, и он рухнул в ближайшее кресло.
- Вы не должны быть таким грубым, - обижено проговорил Шмидт. - Я бы дал его вам.
- Где вы его взяли? - спросила я.
В Германии с её восхитительной мудростью очень строгие законы, регулирующие оборот оружия.
Шмидт усмехнулся и подмигнул.
- Ха-ха, Вики. У меня свои связи.
- Должно быть, он даже не зарегистрирован, - пробормотала я. - Шмидт, что побудило вас, вломиться сюда?
- Вы закричали, - сказал Шмидт.
- Я не кричала. Я... Это был не крик.
- Ну, теперь-то я вижу, - сказал Шмидт, искоса посмотрев на меня с восхищением. - Я забываю, что у вас так много любовников. Сперва Тони...
Джон перестал растирать виски и бросил на меня задумчивый взгляд, но ничего не сказал. Шмидт же продолжил:
- Я знал, что это не Тони, так как он был со мной. Дитер очень разозлился, когда вы не разрешили ему заняться с вами любовью, он наговорил грубостей, которые вы не слышали, поскольку закрыли дверь, я боялся, что он может вернуться и сделать то, что он пообещал сделать с вами, поэтому я взял с собой пистолет на тот случай, если будут проблемы, и прокрался сюда на цыпочках, чтобы послушать под дверью и убедиться, что Дитер не вернулся, чтобы напасть на вас, а потом вы воскликнули... Ну, теперь вы знаете, как всё было. Вы встанете с кровати?
- Нет, - сказала я.
- Тогда я сяду здесь и мы проведём совещание, - объявил Шмидт.
- Шмидт, - устало проговорила я, - дверь распахнута настежь - и я не знаю, как мы это потом объясним - и я несколько не по случаю одета...
- Да, очень хорошо, - сказал Шмидт, разглядывая меня с откровенным одобрением.
- ... и понять не могу, почему Тони так и не объявился...
- Он не придёт. Он дуется, - объяснил Шмидт. - Он сказал, что вы ему нагрубили, так что он не имеет ничего против, если всё мужское население Бад-Штейнбаха надругается над вами. Но он так не думает, Вики.
- Уходите, Шмидт, - сказала я.
- Я не хочу уходить. Я хочу остаться здесь и поговорить с сэром Джоном.
- Боюсь, что не сегодня вечером, герр Шмидт.
Джон пришёл в себя. Он поднялся со всей своей прежней грацией и даже имел наглость широко улыбнуться мне.
- Попробуем у меня в следующий раз? - вежливо поинтересовался он. - Такой вечер мне суждено не скоро забыть, но его новизна померкнет при повторении.
- Уходи, Джон, - сказала я.
- Могу я получить свой пистолет назад? - кротко спросил Шмидт.
Джон взвесил его на ладони. Я знала, что ношение оружия противоречило его принципам ("наказание на порядок суровей"), но возращение пистолета Шмидту ещё больше противоречило его принципам.
- Он будет у меня, - сказала я, поднимаясь с мученическим вздохом.
Моя ночная рубашка соскользнула на бёдра и Шмидт издал слабый стон удовольствия. Я решила, что он получил достаточно приятных переживаний для одного вечера, поэтому надела халат и положила кольт в карман, мои действия сопровождались энергичными протестами Шмидта (против халата и "конфискации его штучки", как он выразился).
Я выпроводила их обоих и подтолкнула кресло к двери, чтобы удержать её на месте. Шмидт полностью вырвал язычок замка из гнезда. Вот, что у него хорошо получается, так это падать на вещи и ломать их. Я заснула. Никто меня не разбудил. И я не знала, радоваться ли тому или сожалеть.