Аннотация: ДОН ЖУАН ДЕ КАСТРО, ГУБЕРНАТОР И ВИЦЕ-КОРОЛЬ. - ГАРСИА ДЕ СА, ГУБЕРНАТОР. - ЖОРЖЕ КАБРАЛ, ГУБЕРНАТОР. 1545-1550
Глава XIV.
ДОН ЖУАН ДЕ КАСТРО, ГУБЕРНАТОР И ВИЦЕ-КОРОЛЬ. -- ГАРСИА ДЕ СА, ГУБЕРНАТОР. -- ЖОРЖЕ КАБРАЛ, ГУБЕРНАТОР. 1545--1550
Дон Жуан де Кастро. - Дон Жуан де Кастро, который сменил Мартина Афонсу де Соузу, родился 27 февраля 1500 г. и был сыном дона Алваро де Кастро. В молодости он был учеником доктора Перо Нуниша, впоследствии ставшего контролером доходов в Индии; в 18-летнем возрасте - вследствие конфликта с отцом - он примкнул к португальской армии, сражавшейся в Северной Африке. Он отличился в боевых действиях и вернулся домой в 1527 г. уже известным человеком. Он женился на своей кузине, дочери Лионело Коутиньо, который был убит вместе с маршалом Фернандо Коутиньо в Каликуте во времена Альбукерке. В течение 10 лет, которые он провел в Португалии после возвращения из Африки, он жил в своем имени в Синтре, где его навещал инфант принц Луиш, очень тепло к нему относившийся; де Кастро посвятил ему некоторые из своих позднейших сочинений.(1)
В 1538 г. он отплыл в Индию с флотом Гарсиа де Норонья, и по этому случаю отказался от предложенного ему поста капитана Ормуза, утверждая, что не заслужил такой чести, хотя и принял пенсион в размере 450 ф.ст. в год. Его отчет о плавании дона Гарсиа в Диу представляет большую ценность. (2) В 1541 г. он сопровождал Эстебана де Гаму в Суэц и снова составленный им отчет об этом путешествии не утратил своего значения даже в наши дни. Он приводит объяснение причин разлива Нила в Египте, (3) которое, как мы теперь знаем, соответствует истине; в то же время его диссертация о происхождении мифа о сатирах показывает его пытливый ум и ученость. (4) Он отмечает направление ветра; отклонения иглы компаса; присутствие птиц; действие ветра на деревья; признаки дождей; и очень редко не дает вполне разумного объяснения новых географических названий. Он вернулся в Европу в 1542 г. на корабле со многочисленными фидальго и небольшим количеством моряков; путешествие было примечательно тем, что фидальго и их слуги разделили между собой всю работу на корабле, и плавание совершилось необычно быстро.
Он был избран на пост губернатора благодаря влиянию принца Луиша и вопреки мнению Совета Индий; в результате ему пришлось отплыть на Восток с неполностью укомплектованным флотом и взять с собой трех контролеров доходов, дабы компенсировать собственный предполагаемый недостаток деловой сметки. Жуан де Кастро был человеком, подверженным бурным порывам страстей, с которыми его рассудок не всегда мог совладать. (5) Его личная храбрость и бескорыстие не подлежат сомнению, но в то же время он был слишком тщеславен даже по меркам своего времени и своей страны. Он восторженно подражал римским триумфам с их варварской пышностью - стены, падающие при его прикосновении, толпы пленников, сопровождавших его при въезде в город, и театрально повергаемые в дорожную пыль вражеские знамена. Он любил, чтобы на портретах его изображали в стиле античных героев, с венком из пальмовых листьев вокруг головы и пальмовой ветвью в руке. (6) Другие губернаторы удовлетворялись тем, что титуловали себя в своих договорах "великолепнейшими сеньорами", но для Жуана де Кастро этого было недостаточно - он называл себя "Лев моря". (7) Вестибюль его дома в Гоа, где посланники от туземных правителей терпеливо дожидались, пока он соизволит их принять, был украшен изображениями драконов, демонов и других сказочных чудовищ в надежде, что внушаемое ими чувство ужаса поможет сделать посланников более податливыми на переговорах.
Жуану де Кастро не повезло с биографом и историками. Его жизнеописание, оставленное Андраде, хотя и удостоилось множества похвал, - слишком манерная, напыщенная и не заслуживающая доверия работа, (8) тогда как истории, относившиеся к его времени, были фальсифицированы. Обвинение серьезное, но вполне обоснованное. Мы узнаём от Коуту, (9) что Каштаньеда составил историю правления Жуана де Кастро в десяти книгах, но что, по просьбе некоторых фидальго, которые присутствовали в Диу во время второй осады этого города и остались недовольны этим прямодушным повествованием, король Португалии приказал уничтожить две последние книги. Коуту сам перенес еще более худшие искажения; его собственный свояк, священник брат Адеодато де Тринидаде, переписал его Шестую декаду, которая содержит описание событий, произошедших во время Жуана де Кастро. (10) Таким образом, не только было подорвано все доверие к надежности повествования, но исчезли и несомненные литературные достоинства этого исторического труда.
Полное издание писем де Кастро, к сожалению, до сих пор отсутствует. Те, что были напечатаны, рассеяны тут и там по различным периодическим изданиями; история документов не везде приводится, а орфография зачастую модернизирована. Тем не менее даже в таком усеченном варианте они возвышают наше мнение об их авторе. Он был слишком благородным человеком, чтобы заполнять свои письма сплетнями о подчиненных; он всегда хотел подчеркнуть перед королем их достоинства и хорошую службу. Судя по ним, он предпочитал больше говорить о политических аспектах португальского правления в Индии и видел, что его будущность зависит от обладания сильным флотом; он косо смотрел даже на территории, прилегающие к Бассейну, хотя они и приносили большой доход, поскольку это владение несло в себе угрозу того, что португальцы будут вовлечены во внутренние дела континентальной Индии. (11) Бассейн для де Кастро был важен только как источник поставки древесины, необходимой для судостроения. Он ясно видел, кроме того, что увеличение числа разбросанных по побережью крепостей приводит к неизбежному ослаблению позиций португальцев на Востоке.
Он оставил Португалию в середине марта 1545 г. и с ним отплыли два его сына, Алваро и Фернандиш, а также Раис Шамс-уд-дин из Ормуза, находившийся в Португалии с 1529 г. Во время длительной остановки в Мозамбике Жуан де Кастро использовал свободное время на то, чтобы составить план новой крепости, которая была возведена во время его губернаторства, (12) и отправить Лореншу Маркиша для исследования восточного побережья Африки, - путешествие, благодаря которому он оставил свое имя на современных картах. Де Кастро прибыл в Гоа и вступил в полномочия 1 сентября. Его впечатления, судя по письму к королю, вначале носили благоприятный характер; (13) он посчитал, что Индия вполне могла снабжать себя всем необходимым, но впоследствии был вынужден пересмотреть свое поспешное суждение, поскольку оказалось, что отданные под его управление территории были дочиста разорены его предшественниками, что создало для него множество разнообразных проблем.
Население Гоа громко роптало из-за выпуска обесцененных монет, (14) но с этим несложно было справиться, изъяв из оборота "легкие" деньги, что и сделал де Кастро, и выпустив взамен другие, подлинной стоимости. Де Соуза считал остаток денег, которые он вытянул из Шамс-уд-дина, своей личной добычей, и хотя он при отъезде из Гоа пообещал судить значительную сумму казначейству Кочина, но по зрелому размышлению пришел к выводу, что, оставив эти деньги при себе, чтобы преподнести в дар королю, он сумеет обеспечить себе более благоприятный прием в Португалии. Де Кастро, следовательно, пришлось встречать возникшие перед ним трудности с пустой казной.
Убийство Абу Бакара в Каннаноре и начавшуюся вследствие этого войну удалось прекратить без особых проблем; обе стороны в глубине души желали мира, и заверений де Кастро, что вина за это преступление целиком лежит на его предшественнике, оказалось вполне достаточно. Конфликт с Адил-шахом из-за Мир Али был более серьезным. По условиям первоначального соглашения, португальский губернатор должен был выслать Мир Али в Малакку, но этого не было сделано, т.к. Мартин Афонсу де Соуза посчитал, что Мир Али будет для него ценным заложником. Когда Адил-шах, однако, предложил 17000 ф.ст. за выдачу своего соперника, де Соуза показал готовность пойти ему навстречу; и когда, заняв пост губернатора, де Кастро обнаружил в Гоа двух посланников, ожидавших, когда им передадут с рук на руки Мир Али, он действовал прямолинейно и достойно. Мир Али прибыл в Гоа, положившись на слово губернатора, что он будет в безопасности, и его ни в коем случае нельзя было выдавать. (15) Хотя его отказ и не привел к немедленному началу боевых действий, отношения между обеими сторонами продолжали оставаться напряженными, и португальский посланник оставался в плену у Адил-шаха.
В конфликте с султаном Гуджерата не было никакой надежды избежать войны, хотя не взвывает сомнений, что де Кастро не осознавал в течение нескольких месяцев всю опасность ситуации. Тот факт, что португальцы снесли стену, возведенную султаном между Диу и фортом по условиям договора, был лишь одной из причин для недовольства гуджератцев. Султан Махмуд III, хотя и слишком молодой, чтобы лично помнить обстоятельства гибели своего дяди, султана Бахадура, и слишком зависящий от той группировки знати, которая возвела его на престол, чтобы обладать большой властью, воспитывался в ненависти к имени португальцев и в желании отомстить им. Португальцы, со своей стороны, не только не предпринимали ни малейшей попытки примириться с гуджератцами, но наоборот, казалось, сознательно накаляли обстановку, бесцеремонно вмешиваясь в их внутренние дела. В 1545 г. таможенные сборы Диу были отданы на откуп определенному португальцу, и в заключенное с откупщиками соглашение португальское правительство включило статью, узаконившую все требования, которые они всегда присваивали, но которые никогда не признавали гуджератцы. Все торговые суда, приходящие к берегам Гуджерата, кроме тех, что принадлежал португальцам, должны были вначале зайти в Диу и уплатить таможенную пошлину, причем для утонченной алчности португальцев было недостаточно, чтобы торговец являлся сам, - он должен был привести и свой корабль. Капитан Диу, таким образом, получал возможность покупать то, что он желал, из груза, по назначенной им самим цене. В результате установления этих правил, которые были навязаны силой военных кораблей, все порты Гуджерата, за исключением Сурата, который часто посещали сами португальцы, были закрыты. Ситуация приняла, конечно, непереносимый характер.
Когда в марте 1546 капитан Диу, дон Жуан Маскареньяш, убедился, что блокада города в период наступления сезона муссонов становится неизбежной, он выяснил, что крепость, вследствие характерной непредусмотрительности португальцев, не имела ни достаточного количества солдат, ни необходимого количества припасов для того, чтобы выдержать осаду; ее гарнизон насчитывал только 200 человек, тогда как нужно было почти 800. Враг португальцев, Сифр Агха, то ли по неосторожности, то ли под влиянием великодушия, позволил им получить небольшую партию припасов перед началом осады, и капитан Диу отправил срочное послание губернатору, прося у него как можно быстрее прислать людей и боеприпасы. В Гоа дон Жуан де Кастро сам находился в стесненном положении: у него не было денег, а подготовка к выходу в море стоявших в Гоа кораблей потребовала бы как минимум нескольких лет. (16) С большими личными усилиями он оснастил 6 фуст из Гоа и 2 - из Бассейна, и послал их под командованием своего сына, дона Фернандиша, в Диу. Португальцы по всей форме средневековых традиций объявили войну Гуджерату.
Капитан Диу между тем обнаружил, что в самом форте гнездится измена. Некий Руи Фрейре, человек из Диу, во время пребывания в Сурате был подкуплен Сифр Агхой и пообещал взорвать пороховой склад и впустить в крепость гуджератские войска через некоторые низкие балконы, выходящие на море. Вернувшись к себе домой, Фрейре вовлек в заговор одного мулата по имени Франсишку Родригеш, и оба они в течение нескольких дней тайно скрывались в форте и почти сумели пробраться в хранилище пороха, когда до капитана донеслись слухи об их замысле от одной женщины легкого поведения, которая была замужем за одним из солдат гарнизона форта и поддерживала связи с турецкими солдатами в городе; эту информацию подтвердил абиссинский дезертир. Маскареньяш встретил трудности с большим благоразумием. Он понимал, что открытое разоблачение и допрос приведут к публичному скандалу и посеют в его небольшом отряде взаимное недоверие, которое еще больше его ослабит. Поэтому он выслал обоих мужчин из крепости под благовидным предлогом особых поручений: одного - в Гоа, другого - в бассейн, и запретил им возвращаться обратно. В дальнейшем Маскареньяшу снова довелось столкнуться с той же самой проблемой внутренней измены. Во время генерального штурма большое количество врагов было впущено в крепость через женские покои, и они были отброшены назад только после ожесточенной схватки с некоторыми потерями для португальцев.
18 апреля 1546 г. гуджератские войска начли стягиваться к форту. Сифр Агха вначале смог собрать только 10000 воинов, но у него была очень мощная артиллерия и неограниченное количество принудительных рабочих. Эти последние были горемыками, которые, не принимая личного участия в битве, почали крайне скудные пищевые пайки и никакой оплаты, и больше чем кто бы то ни было страдали от распри, в которой они ничего не потеряли и не выиграли бы в случае победы любой из двух враждующих сторон. Водный форт (имеется в виду форт Паникот, построенный в устье протоки, отделяющей остров Диу от материка. - Aspar) продолжал оставаться важной составной частью обороны; и в этой осаде, как и в предыдущей, атаке подвергалась только одна линия укреплений главного форта - та, что была обращена к городу. Эта линия включала три бастиона - бастион Св.Томаса, ближайший от моря, бастион Сантьяго в центре и бастион Св.Иоанна рядом с каналом, отделявшим остров от материка; эти бастионы были соединены куртинами. Ночью с 20 на 21 апреля осаждающие возвели внушительные батареи, и т.к. водный форт препятствовал прямой атаке на бастион Св.Иоанна, который был самым уязвимым местом во всей оборонительной цепи, (17) гуджератцы приготовили брандер, чтобы уничтожить его, но португальцы перехватили судно и сожгли. Провал этой атаки на водный форт привел к тому, что осаждающим пришлось ограничить зону главной атаки двумя южными бастионами и вести огонь по бастиону Св.Иоанна только с одной стороны.
В течение первых нескольких дней обстрела форта вражескими батареями португальцам приходилось экономить свои скудные запасы пороха, и они несли тяжелые потери от огня осаждающих. Прибытие 18 мая в Диу подкреплений из Гоа и Бассейна во главе с доном Фернандишем увеличило силы защитников крепости до 400 человек. Даже после этого плотность артиллерийского огня и мушкетной стрельбы противника превосходила португальские. Самым страшным изобретением среди всей вражеской машинерии был механизм для метания обломков скал, действие которого хотя и не наносило сильного урона гарнизону, но заметно деморализовало его, пока наконец смерть французского ренегата, создателя этой машины, не позволила португальцам вздохнуть с облегчением; ведь, в то время как сам он настолько поднаторел в обращении со свои "детищем", что мог, как говорят, послать в форт 30 скальных глыб подряд, его преемник мог только метать скалы обратно, в своих собственных друзей, так что в конце концов "они послали эту машину к дьяволу".
В июне осаждающие возвели высокий вал напротив бастиона Св.Томаса, с вершины которого перед ними предстала как на ладони вся внутренняя часть форта; и когда гарнизон снес этот вал, враги начали рыть подкопы и продвигаться при помощи зигзагообразных закрытых сверху траншей к краю рва, чтобы забросать его землей. В течение нескольких дней португальцы по ночам выносили землю, которой мусульмане днем заполняли ров, используя для этой цели старую калитку в стене форта, выходящую ко рву. 24 июля Сифр Агха лично явился осмотреть эту калитку, и когда он стоял, разглядывая ее через низкую стену, он был убит пушечным ядром, оторвавшим ему голову. Смерть командира осаждающего войска дала португальцам недельную передышку, пока на его место не был назначен сын погибшего, Руми-хан; португальцы в целом ничего не выиграли от этой замены отца, который вел осаду довольно вяло, на сына, который был их достойным врагом.
Пока силы и решительность врага возрастали, небольшой гарнизон форта каждый день нес потери; к тому же ряды португальцев косила вспыхнувшая в форте болезнь, и едва 200 человек оставалось на ногах, чтобы отражать атаки. К 4 июля первый натиск муссона миновал, и Маскареньяш отправил капитана форта, Жуана Коэльо, и двух моряков, чтобы сообщить губернатору о необходимости срочного прибытия подкреплений. На этот раз Жуан де Кастро сумел успешно подготовить несколько кораблей и собрать необходимое количество припасов и снаряжения; и хотя он получил письмо Маскареньяша только 10 июля, уже 25-го числа, за 2 дня до возвращения Коэльо в Диу, он отправил свого сына, дона Алваро, с 37 фустами на помощь осажденной крепости. Тем временем трудности небольшого гарнизона все больше возросли. Ров был засыпан землей, а в стенах бастионов, Св.Томаса и Св.Иоанна, зияли бреши, и к вершине "была устроена насыпь, по которой могла въехать повозка"; враги почти каждый день устремлялись на приступ этих проломов. (18) Все лекарства подошли к концу; запасы продовольствия либо также были израсходованы, либо испортились на складах, с которых огонь вражеской артиллерии снес крыши; португальцы съели всех кошек и собак, и день, когда удавалось подстрелить ворону или зобатого аиста, становился настоящим праздником для больных, питавшихся мясом пернатой дичи; единственными съестными припасами, остававшимися в крепости, были рис и сахар грубого помола, и почти все запасы пороха иссякли.
27 июля вражеские батареи прекратили огонь, и начались операции по закладке мин под стены крепости. Эти операции оказались для португальцев полной неожиданностью, и закончились страшным бедствием. Присутствие в гарнизоне дона Фернандиша не способствовало созданию гармоничной обстановки. Нашлись интриганы, которые воспользовались представившимся случаем, чтобы настроить сына губернатора против капитана Диу. Дон Фернандиш сам по себе был человеком молодым и неопытным, и наставник, которого к нему приставил отец - тот самый Диого де Рейносо, который привез в 1544 г. Каштаньозу из Массауа в Гоа, - вместо того, чтобы уладить разногласия, еще больше способствовал их разжиганию. Бастион Св.Иоанна стоял отчасти на природной скале, отчасти - на земляной рукотворной насыпи, где прежде находился ров старого форта. Осаждающие знали об этом слабом месте и подвели под эту насыпь мину. За защиту бастиона отвечал дон Фернандиш, и 10 августа гуджератцы при помощи серии обманных маневров заставили его во главе 70 лучших солдат гарнизона совершить вылазку для отражения ложной атаки. Когда осаждающие отступили в полном порядке и не понеся потерь, Маскареньяш заподозрил, что здесь скрывается некая опасность, и приказал защитникам отступить с бастиона. Дон Фернандиш и его люди готовы были подчиниться, но какое-то пренебрежительное замечание, которое обронил Диого де Рейносо, задело их самолюбие и заставило вернуться обратно; (19) в тот же миг под их ногами взорвалась мина. Дон Фернандиш, Диого де Рейносо и 46 других португальцев были убиты, и 22 - ранены.
Пыль от взрыва еще не успела осесть, когда Жуан Коэльо, капеллан, с крестом в руке занял место в образовавшемся проломе, и остатки небольшого гарнизона, сплотившись вокруг символа их веры, были готовы к отражению атаки. Рабы из балок и камней быстро возвели временное укрепление, и в ту же ночь португальцы перешли за новую линию обороны, отрезавшую наполовину разрушенный бастион от остальной части крепости. Неудивительно, что маленький остаток гарнизона - 70 оставшихся в строю, почти все из которых были ранены, - умолял капитана позволить им совершить вылазку, чтобы пасть всем вместе в открытом бою, а не погибать поодиночке, укрываясь за стенами. Мусульмане, упорно продолжавшие штурмовать проломы, завладели вскоре всеми стенами и шаг за шагом теснили португальцев. 13 августа гарнизон немного приободрило появление Антонио Мониза Баррето и нескольких людей, которые, с неминуемым риском для жизни, переправились на маленькой лодке из Чаула, где дон Алваро, чей флот насчитывал тогда 60 кораблей, ждал, пока на море установится благоприятная погода, чтобы попытаться придти на помощь Диу. После этого дня маленькие подкрепления стали приходить почти ежедневно, и 29 августа прибыл и сам дон Алваро, обнаружив, что крепость практически полностью открыта для доступа осаждающих, стены и бастионы превратились в бесформенную груду камней, а маленький гарнизон из последних сил обороняется за внутренней стеной укреплений.
С прибытием подкрепления Маскареньяш испытал новые трудности. Новички не успели еще "нюхнуть пороха" и поэтому не могли спокойно слушать жужжание свистящих над ухом пуль и стоять на стенах укреплений, зная, что они в любой момент могут взлететь на воздух вместе с ними самими. На беззлобную насмешку бывалых солдат гарнизона они, задетые за живое, отвечали, что не относятся к той породе людей, которым по нраву отсиживаться за кирпичами и глиной, но готовы вступить в бой с врагом лицом к лицу и показать, чего они стоят в открытой схватке. Дела зашли так далеко, что они, при поддержке дона Алваро, взбунтовались и потребовали, чтобы им дали возможность совершить вылазку против врага, и капитану Диу с горстью сторонников не оставалось ничего другого, кроме как пойти навстречу их требованиям. Утром 1 сентября прошел сильный дождь и намокшие фитили у мушкетов на время сделали это оружие бесполезным, но во второй половине дня 400 человек осажденного гарнизона во главе с доном Алваро и доном Франсишку де Менезишем совершили вылазку против оборонительных сооружений, по меньшей мере столь же прочных, как и сами стены форта в начале осады, - которые вдобавок защищали почти 20000 гуджератцев. Конечно, атака потерпела неудачу, и неудача могла бы показаться смешной, если бы она не обернулась столь катастрофическими последствиями. Когда Франсишку де Менезиш был убит и даже до бунтовщиков дошло, что атака была безнадежной, дон Алваро бежал, и его люди попрятались в высокой траве у подножия вражеских укреплений, пока Жуан Маскареньяш не стал колоть их своей пикой, - тогда они в панике бросились обратно. Эта бесславная авантюра стоила португальцам 40 убитых и 70 раненых, многие из которых затем скончались.
К тому времени осаждающие соединили остров с материком при помощи моста, переброшенного над каналом, - работа, потребовавшая значительных навыков, т.к. в канале господствовало сильное приливное течение. В форте, - если то, что от него осталось, еще можно было назвать фортом, - положение дел оставалось неизменным. Гуджератцы удерживали внешнюю линию укреплений; португальцы - домА, между ними проходила стена, на которую представители каждой из противоборствующих сторон периодически поднимались, чтобы дать выстрел по врагу. Новости, которые доходили извне до слуха защитников крепости, были неутешительные: они узнали, что турки заняли Басру и их галеры уже были замечены во многих местах на побережье Аравии. Губернатор продолжал присылать подкрепления и припасы, и поскольку капитан Диу оставил крепость, чтобы совершить ту злополучную вылазку 1 сентября, он отправил с Васко да Кунья специальные приказы, в которых строжайшим образом запретил впредь такое самовольство. Португальцы не предпринимали ни единой попытки захватить внешние линии укреплений, т.к. все они были заминированы. Праздник рамазана в 1546 г. выпал на 10 октября, и к этому дню в Диу находилось же 1800 португальцев, в изобилии снабженных всем необходимым; праздник прошел без нападений.
Между тем Жуан де Кастро собрал подкрепление по всему побережью. На равнине около Гоа он построил, опираясь на рисунки, присланные капитаном Маскареньяшем, макет вражеских укреплений в Диу, и его солдаты посредством тренировок обучались штурмовать их. (20) Когда все было готово, он двинулся на север. Вначале план губернатора заключался в том, чтобы удерживать форт Диу и опустошать побережье Гуджерата, пока султан не будет вынужден запросить мира, но после личной рекогносцировки Жуан де Кастро изменил его. Крепость была так разрушена, что на ее восстановление ушел бы весь сухой сезон, и, следовательно, необходимо было прежде всего отбросить от нее врага.
Португальцы могли в целом выставить около 3500 солдат для нападения на 20000-ную армию, осаждавшую Диу, которую поддерживал, по слухам, султан Гуджерата с 50000-ной армией в резерве: разница, несомненно, была огромной. 6 ноября Жуан де Кастро появился перед Диу; он сбил с толку врагов ложными инсценировками высадки, и в течение трех последних ночей войска тайно вошли в форт, поднявшись со стороны, обращенной к морю, при помощи веревочных лестниц. Приготовления были завершены к 10 ноября; рано утром в этот день по условному знаку, поданному запуском трех сигнальных ракет из форта, лодки двинулись вперед, под звуки труб, с факелами, со множеством пик, сложенных вдоль палуб, с запальными фитилями, привязанными к рукам находившихся в лодках португальцев; над всей флотилией гордо реяло знамя губернатора. В лодках находились только моряки, в достаточном количестве, чтобы управлять ими; двигаясь вперед и затем отступая, они держали большую часть гуджератской армии в напряжении, и мусульмане не сумели распознать обмана до самого наступления сумерек. Тем временем настоящая атака португальцев в двух боевых схватках привела к тому, что им удалось значительно оттеснить ту часть врагов, которая противостояла их вылазке из форта. Жуан Маскареньяш возглавил авангард; губернатор лично командовал португальскими силами во второй битве, и перед ним шел францисканец Антонио де Казаль, высоко подняв над собой распятие. Люди в отряде де Кастро попятились и их удалось убедить двинуться в наступление, только распустив слух о бегстве неприятеля.(21)
Первая битва состоялась на линии батарей; Антонио де Казаль со своим крестом первым взобрался на стену. Пуля перебила ему одну руку. "Смотрите, - закричал отважный монах, - что сделали неверные псы, когда увидели символ нашей веры! Умрем же за Христа!" Стремительный натиск португальских солдат смел линию батарей прежде, чем оборонявшие ее гуджератские войска, отвлеченные обманным маневром португальских моряков в лодках, успели вернуться обратно на свои позиции. Когда враги получили подкрепление в виде этих свежих войск, битва разгорелась снова, но португальцы не намерены были отступать и одним яростным натиском отбросили прочь мусульман. Они обратились в бегство так внезапно, что поток беглецов увлек за собой даже нескольких португальцев, пронзенных копьями и бессильных причинить урон. Поскольку Руми-хана больше никто никогда не видео живым, полагают, что он остался среди 3000 убитых врагов; 600 мусульман были захвачены в плен. Португальцы признали, что их потери составили 100 убитыми и 400 ранеными; из этих последних, из-за отсутствия нужных лекарств, многие умерли. Тела мертвых сожгли, но так много трупов было похоронены в руинах, что после окончания осады вспышка эпидемии унесла жизни 1500 португальцев и многих местных жителей.
Одержав победу, португальцы без задержки приступили к восстановлению форта. Новые внешние стены были удлинены, и прежний ров оказался теперь внутри их кольца, и т.к. внутренние стены также были отремонтированы, форт опоясался двумя линиями укреплений. Работы велись днем и ночью, и губернатору пришлось подчиниться прямым указаниям короля Португалии и помочь фидальго кормить за своим столом людей, которые состояли под их началом. У губернатора не было денег, чтобы заплатить многим людям, которым осталось только громко требовать того, что им причиталось по праву; в качестве последнего ресурса он попросил занять ему денег в долг у муниципалитета Гоа, и, не имея возможности дать какой-то иной залог, послал членам муниципалитета несколько волосков из своей бороды. (22) Муниципалитет Гоа вернул ему залог и 6000 ф.ст., (23) но т.к. вскоре после этого было захвачено судно с ценным грузом на борту, губернатор смог быстро погасить задолженность. Поскольку ни одного фидальго не представлялось возможным уговорить взять на себя тягостное бремя капитанства в Диу, (24) Жуану Маскареньяшу пришлось остаться на своем посту и после окончания срока своих полномочий. Когда работы продвинулись так далеко, что город можно было считать полностью защищенным, губернатор вернулся в Гоа, и 21 апреля 1547 г. совершил триумфальный вход в город, что заставило королеву Португалии язвительно заметить, что он сражался как христианин, а торжествует как язычник.(25)
Всю остальную часть пребывания Жуана де Кастро на посту губернатора можно охарактеризовать как монотонную историю поиска денег для выплаты жалованья солдатам, мелких успехов и бесплодных триумфов. Адил-шах, воспользовавшись тем, то губернатор отбыл на помощь Диу, решил вернуть себе территории Сальсетте и Бардес, которые он уступил португальцам при условии, что они отправят в ссылку его соперника Мир Али, которого, вопреки соглашению, они по-прежнему держали в Гоа. Он поставил в главе своих войск Гонзало Ваш Коутиньо, ренегата, который бежал из гоанской тюрьмы в 1540 г. Жуан де Кастро со своей 6000-ной армией в октябре 1547 г. легко отразил вторжение и разбил Коутиньо, чьи силы не превосходили 700 человек; этот мелкий успех дал повод для очередного триумфального входа в город Гоа, и враждебность с Адил-шахом продолжала глухо тлеть. Это состояние "ни мира, ни войны" так и осталось нерешенным на протяжении все жизни де Кастро.
Последствия войны с Гуджератом сказались по всему Востоку, где бы ни простиралась зона португальской торговли. Гуджератские ткани были наиболее ходовым товаром при заключении меновых сделок, применявшимися в Бассейне, Гоа, Ормузе и Малакке, и сокращение таможенных поступлений из этих мест довольно сильно ударило по карману португальского правительства. (26) Несмотря на свое хроническое безденежье, Жуан де Кастро считал своим долгом совершить карательный рейд против султана Махмуда в надежде поставить его на колени, и в ноябре 1547 г. он отправился на север с полуторатысячной армией; но многие ведущие фидальго сильно критиковали его за то, что он лично встал во главе этих экспедиционных сил, отправленных в набег, поскольку они считали, что такую "охоту", как они ее называли, более подобало бы поручить кому-нибудь из младших по званию офицеров. В Бассейне губернатор обнаружил, что его уже опередил племянник капитана этого города, который совершил вылазку против Броча и разграбил его. Затем от экспедиционного корпуса отделился отряд дона Алваро, направившегося грабить Сурат, при поддержке Кара Хуссейна, зятя Сифр Агхи; трусливый дон Алваро, тем не менее, не решился атаковать город, хотя, как обнаружилось впоследствии, Сурат был полностью неподготовлен к защите.
Когда португальцы поучили новости, что султан Махмуд-шах, узнав о приближении Жуана де Кастро, выступил в поход со свое армией и встал лагерем около Броча, губернатор, бахвалившийся в принятой тогда манере тем, что приказал выковать вертел, предназначенный якобы для того, чтобы изжарить на нем своего врага, отплыл к этому месту, но когда португальцы увидели многократно превосходящие неприятельские силы, они не приняли боя и отступили. (27) Пропустим без излишних подробностей рассказ о повторном опустошении уже разграбленных городов и неоправданной жестокости, с которой португальцы относились к беззащитному мирному населению. (28) Губернатор не осмелился появиться в Диу, где солдаты местного гарнизона громко роптали на невыплату жалования; будучи стеснен в средствах, он все равно не мг бы достойно наградить их за хорошую службу или хотя бы удовлетворить их законные требования. У губернатора Индии, как он писал королю, не было ни пяти хлебцов и двух рыбок, чтобы разделить их среди 5000 нуждающихся, "ни их достоинств, так что пусть Господь Наш сотворит для них чудо".(29)
После краткого визита в Гоа в конце года Жуан де Кастро снова отплыл на север, уже в более приподнятом настроении, т.к. он сумел изыскать средство, как справиться хотя бы с частью одолевавших его трудностей. Капитаном Ормуза был Луиш Фалькао; он покинул свой пост, немало обогатившись, но над его головой висели тяжелые обвинения в злоупотреблениях. Надеясь, что если он погасит хотя бы часть задолженности по выплате жалования солдатам, то сможет в какой-то мере оправдаться перед губернатором, он предложил свою кандидатуру на пост капитана Диу, и его предложение было принято; выплатив Ќ часть жалования из собственных средств, он на какое-то время утихомирил роптавших солдат. Но остаток долга губернатор так и не смог погасить; он не хотел и сменять солдат, т.к. ему некого было отправить в Диу вместо них; в то же время сама алчность португальцев привела к тому, что Диу почти обезлюдел; ни одно судно не заходило в эту пустующую гавань. Луиш Фалькао в том же самом году был убит прямо в своей комнате в крепости; кто сделал роковой выстрел, оборвавший его жизнь, так и осталось неизвестным.(30)
К 1547 г. жители Адена, уставшие от власти турок, установленной Сулейман-пашой, евнухом, в 1538 г., призвали в город соседнего арабского вождя Али-бин-Ибрагима, который без особых трудностей изгнал небольшой турецкий гарнизон. Боясь, то турки вернутся с подавляющими силами, Али обратился за помощью к португальцам, и капитан Ормза, получив его послание, оправил к нему на помощь небольшой отряд во главе с Пайо де Норонья, близким родственником вице-короля Гарсиа де Норонья и губернатора Жуана де Кастро. Когда Пайо вступил в Аден, ему был оказан очень благожелательный прием, и было принято решение, что, тогда как Али-бин-Сулейман выступит против турок по суше, дон Пайо останется охранять город и детей вождя. Но в первую же ночь, проведенную в Алене, его так встревожил шум на городских улицах, который, по его мнению, означал, что жители города затевают измену, что он больше не спал на берегу, а всякий раз возвращался на свой корабль. Когда Али был разгромлен и убит, и турки снова осадили Аден, дон Пайо тайком ускользнул под покровом ночи.(31)
Тем временем губернатор, услышав о первоначальном воззвании из Адена, подготовил к выходу в море флот. У него не было денег, а не желавшие оплывать до погашения задолженности солдаты из гарнизона Бассейна подняли мятеж и под звуки горна и барабанный бой промаршировали к дому, где губернатор лежал больной. Ему удалось успокоить бунтовщиков мягкими словами, и никто не пострадал за участие в мятеже, кроме злополучного барабанщика, которому отрубили руки. Наконец губернатор, заняв деньги у некоторых фидальго, все же отправил в Аден дона Алваро и 300 солдат, но они прибыли к городу через 6 дней после бегства дона Пайо и повторного захвата города турками. Поскольку дон Алваро не имел достаточных сил, чтобы атаковать турок, он вернулся в Шахр, где, рядом с городом, находился небольшой форт, построенный из обожженных на солнце кирпичей, с гарнизоном из 35 арабов, которым он предложил сдаться. Но арабы отвергли капитуляцию, и дон Алваро приказал начать штурм; после упорной схватки, стоившей португальцам больших расходов пороха и 40 человек убитыми, форт был захвачен, а гарнизон перебит. Все доставшиеся португальцам трофеи состояли из старика и старухи, которых арабы выпустили из крепости, чтобы они добровольно сдались португальцам и тем самым спасли себе жизнь; этими единственными пленниками дон Алваро украсил свой триумфальный вход в Гоа в апреле 1548 г. Но провал экспедиции стал смертельным ударом для губернатора.(32)
Смерть сына, дона Фернандиша, сильно подкосила здоровье Жуана де Кастро. Он покинул Бассейн в апреле 1548 г., будучи болен лихорадкой, и в Гоа, вместо того, чтобы излечиться от болезни, ему стало еще хуже. Когда он уже не мог больше заниматься делами, он передал свои обязанности совету, состоявшему из капитана Гоа, епископа, канцлера и Руи Гонзалвиша де Каминья, одного из контролеров доходов. 23 мая в Гоа пришел быстроходный корабль из Португалии с новостями, что в награду за его службу в Диу Жуан де Кастро был назначен вице-королем с трехлетним продлением срока его полномочий. Умирающий был уже далек от земных страстей; равнодушно восприняв эту новость, 5 июня 1548 г. Жуан де Кастро скончался. Он умер от болезни, пишет Фариа-и-Соуза, от которой теперь люди не умирают, - от горя за бедственное состояние Португальской Индии и отсутствие всяких средств помочь ей. (33) Когда был вскрыт пакет с королевскими приказами, оказалось, что новым губернатором будет Гарсиа де Са.
Гарсиа де Са. - Гарсиа де Са впервые появился в Индии вместе с Диого Лопишем де Секейрой в 1518 г., и был капитаном Малакки и Бассейна, но отмечается как пример редкого бескорыстия, что за весь период службы он накопил только 10000 ф.ст. Он отличился во время первого восстановления форта Диу, и впоследствии пал жертвой сильного королевского гнева, превзошедшего даже те широкие границы, в пределах которых виновные все же получали прощение. В то время, кода он был капитаном Бассейна, пришел приказ конфисковать все его имущество, заковать в цепи и отправить в Португалию. В результате расследования оказалось, что он, еще будучи капитаном Малакки, для общей пользы отчеканил небольшое количество медных монет; сплетники и злопыхатели представили это действие как посягательство на королевскую прерогативу, а король пошел у них на поводу. Его друзья в Индии поддержали его сторону, и приказ так и не был выполнен. Любовь к чеканке, тем не менее, не покинула его вследствие этой неудачи, поскольку, за тот период, когда он был губернатором, он выбил первую золотую монету, "Сан-Томе", которая примерно была эквивалентна 1 ф.ст.; и хотя введение этой монеты вначале столкнулось с некоторым препятствием, она оказалась удобной при расчетах и находилась в обращении в течение многих последующих лет. Гарсиа де Са был обязан своим назначением настоятельным рекомендациям Жуана де Кастро.
Гарсиа де Са исполнилось свыше 70 лет; он вступил в брак с женщиной-туземкой, когда там находилась при смерти, чтобы узаконить двух родившихся от нее дочерей: обе они вышли замуж в то время, кода он занимал должность губернатора. Они получили известность благодаря своей красоте, а одна из них, донна Леонор, - и благодаря своей трагической судьбе. Она вышла замуж за Мануэля де Соуза Сепульведу и погибла вместе с ним при кораблекрушении, которое явилось одним из наиболее трогательных инцидентов индо-португальской эпохи. Долгий опыт губернатора в индийской администрации возмещал недостаток его телесных сил, и он посвятил свое внимание рутинной работе, связанной с занимаемой им должностью. Смена правителей оказалась на руку португальцам в их отношениях с другими государствами. Адил-шах направил своего посланника, Муктабар-хана, в Гоа, и 28 августа 1548 г. он заключил мир, очень благоприятный для португальской стороны. (34) Португальцы получили всё, что хотели, включая уступку округов Сальсетте и Бардес, а их находившийся в тюрьме посол был отпущен на свободу; взамен они должны были только пообещать, что перед тем, как разрешат Мир Али покинуть Гоа, обязательно предупредят об этом Адил-шаха. Мирный договор с Гуджератом был подписан в январе 1549 г. и подтверждал условия прежнего соглашения, за исключением того, что португальцы должны были отказаться от попытки сноса стены, отгораживающей их поселение в Диу от всего остального города.
На кораблях годовой эскадры 1548 г. в Индию прибыло много так называемых солдат, которые мало годились для того, чтобы способствовать подъему репутации своей страны на Востоке. Ни один из них не получал какой-либо оплаты во время путешествия, и они были оставлены без денег в течение года после прибытия в Индию. Не имея собственных средств и лишенные какой бы то ни было возможности заработать себе на жизнь, они опустились до того, что целыми отрядами бродили по улицам, выпрашивая себе подаяние. Губернатор пытался как мог облегчить их положение; у него было четыре стола, за которыми он кормил обедом и ужином по 200 человек кряду, но эти несчастные, голодные как собаки, дрались друг с другом за кусок хлеба прямо за столом, и в одном случае потасовка переросла в настоящий бунт с применением оружия.
Раджа Танура, вассал саморина, в течение многих лет пытался сбросить с себя иго своего сюзерена. Первая из этих попыток относится еще к 1531 г., когда он продал участок земли, где расположен форт Чалиам, Нуньо да Кунья за 300 ф.ст. Он, очевидно, не смог пожать всех выгод, которые надеялся получить в результате этой сделки, и через некоторое время он выразил желание принять христианство, - это, по меньшей мере, показывало, что он был достаточно проницательным человеком, чтобы угадывать приметы времени. Впервые он пустил в ход эту наживку в 1545 г., в то время, когда губернатором был Жуан де Кастро; но последний отнесся к его намерению с определенным подозрением, поскольку раджа просил, чтобы его желание обратиться в христианство оставалось в тайне; и де Кастро отправил в Чалиам Диого де Борбу, чтобы разузнал подлинные намерения раджи; когда же священник, поближе изучив дело, доложил, что это "обращение" было со стороны раджи только предлогом, чтоб заручиться поддержкой со стороны португальцев в его распре с саморином, дело заглохло. Потерпев неудачу с одним губернатором, раджа не отчаялся, а возобновил переговоры с другим, и его новая попытка оказалась более успешной. Для обучения правильной церковной доктрине к нему был отправлен иезуит по имени Антонио Гомез. (35) Раджа тайно покинул свою столицу, явился в Гоа, был встречен там с королевскими почестями и принят с большой помпой в лоно римско-католической церкви. С пылким энтузиазмом новообращенного он повелел своим подданным также обратиться в христианство под угрозой изгнания ослушников из пределов королевства, отведя для этой великой перемены срок в 20 дней; возможно, было даже к лучшему, что подданные не подчинились, поскольку его собственное обращение оказалось непродолжительным. Даже по пути в Гоа он соблюдал все общественные традиции, подобающие индусу из высшей касты, а на следующий год, по призыву саморина, собрал войска и выступил в поход против своих друзей-португальцев. Во время сезона доджей 1549 г. Гарсиа де Са вновь слег от приступа старой болезни и умер 6 июля 1549 г. Новым губернатором стал Жорже Кабрал.
Жорже Кабрал. - Жорже Кабрал находился в Индии с 1525 г., и подобно своему предшественнику, поочередно был капитаном крепостей как в Малакке, так и в Бассейне. Он вступил в брак и привез в Индию жену, португальскую даму, став первым губернатором, жена которого проживала с ним в Гоа. Фактически, именно под ее влиянием Жорже Кабрал согласился занять предложенный ему пост, тогда как сам он склонялся к мнению, что скромная должность капитана Бассейна и связанные с не надежные преимущества выглядят предпочтительнее, чем более почетная, но и более обременительная должность губернатора Индии, все преимущества которой могли быть утрачены в тот же месяц, когда в Индию прибудет новый преемник Жуана де Кастро.
Корреа, который знал не понаслышке всех губернаторов Индии, кроме Алмейды, считал, что Кабрал был самым даровитым среди всех их; но, судя по письмам Ботельо, он, по-видимому, ничем особенно не выделялся из среды тогдашних чиновников, хотя следует признать, что те действия, в которых его обвиняли, Кабрал совершал не столько ради своей личной выгоды, сколько ради выгод своей жены и ее родственников. Кабрала подстерегали те же трудности, что и других губернаторов: фидальго отказались подчиняться приказам человека, который ничем не превосходил по знатности их самих. Первые месяцы своего правления все заботы Кабрала были сосредоточены на приготовлении к тому, чтобы дать отпор турецким галерам, которые, по слухам, собрались в Красном море, и только в августе 1550 г. пришли достовернее сведения, что хотя приготовления действительно велись, но со временем они были приостановлены.
Конец правления Кабрала был отмечен острым противостоянием, в которое переросло хроническое соперничество между саморином и раджей Кочина. Губернаторы - его предшественники - с большой мудростью сумели при помощи небольших ежегодных выплат привлечь на свою сторону мелких правителей южного Малабара, в чьих владениях произрастал перец или через которые его доставляли на побережье. Пять вождей, например, получали 72 ф.ст. в год, а один - 42. (36) Вся целесообразность политики этих платежей в полной мере проявилась тогда, когда саморин захотел расширить свое влияние на юг Малабара, совершив торжественный обряд коронации в Эддапалли, но после того, как эта попытка провалилась, Мартин Афонсу де Соуза, который командовал португальскими силами, расположенными в Кочине, решил сэкономить на этих выплатах и прекратил их.
Разногласия между раджей Кочина и четырьмя другими государствами южного Малабара начались еще в 1541 г., и хотя последние во всеуслышание объявили о своей верности португальцам, последние решили поддержать своего старого союзника, раджу Кочина, против них. Того из вождей, который открыто присоединился к саморину, они называли либо "королем перца", либо "Арел Бардела". Бардела - остров к югу от Кочина, отмеченный на современных картах как Варрадхула. Если бы капитан Кочина, Франсишку да Сильва, обладал способностями дипломата, конфликт можно было бы урегулировать во время сезона доджей 1550 г., т.к. раджа Кочина не имел никакого желания начинать войну, а Арел предложил, чтобы их спор решил сам капитан, выступив в роли третейского судьи. Да Сильва, однако, потребовал от него изъявить полное подчинение радже Кочина, и т.к. Арел отверг такой вердикт, он вторгся в его владения. Войска Арела были разгромлены, сам Арел убит, а его дворец - сожжен; но, с другой стороны, в ходе военных действий погиб и сам да Сильва. Сторонники мертвого Арела дали клятву отомстить за своего вождя, и причинили страшное опустошение, даже в самом Кочине, тогда как другие вожди Малабара определенно присоединились к саморину. Получив новости о смерти Арела, саморин собрал свои силы и двинулся на юг. Капитан Кранганора со своим небольшим отрядом преградил ему путь на берегу большого озера Тричур, но саморин уклонился от него, пройдя окольными путями у подножия горной цепи Гат. Когда он появился на юге Малабара, 13 местных вождей примкнули к нему, увеличив армию саморина в общей сложности до 140000 человек. Из них около 40000 человек заняли Варрадхулу, а прочие остались на материке. Мануэль де Соуза Сепульведа, командующий португальскими войсками, воспользовался этим ослаблением сил врага, чтобы рассечь его армию на две части, при помощи флота. Встав во главе больших сил, губернатор собрался напасть на остров, но едва он завершил последние приготовления к высадке, его армия растаяла как снег под солнцем. Новый вице-король, который должен был сменить Жорже Кабрала, прибыл в Кочин, и фидальго поспешили бросить последнего, чтобы поклониться восходящему солнцу дона Афонсу де Норонья. Из-за этого военные действия фактически прекратились, но в течение нескольких лет неспокойное состояние страны препятствовало португальцам получать их годовую поставку перца. В ноябре 1550 г. Афонсу де Норонья официально вступил в полномочия. Это событие произошло в Кочине во время пребывания на посту губернатора Жорже Кабрала, что может быть приписано влиянию духовенства, которому он был очень подчинен. Около Кочина находился храм, особенно почитаемый раджей, и Кабрал, услышав, что в нем хранится много сокровищ, решил разграбить его; по настойчивым просьбам раджи они отказался от своей затеи, но вскоре после его отъезда бывшие подчиненные Кабрала все же осуществили это преступление, и начиная с того времени раджа Кочина также отложился от португальцев.
С окончанием сроков правления Гарсиа де Са и Жорже Кабрала, которые выполняли обязанности после смерти Жуана де Кастро, наша история подходит к своему логическому завершению. Жуан де Кастро был последним правителем в течение начального периода индо-португальских контактов, который пытался добиться господства над Индией, и имена его преемников (некоторые из них были людьми праздными, некоторые - коррумпированными, некоторые - и теми и другими одновременно) уже не являются теми вехами, которые отмечают прогресс вдоль мрачного пути вырождения. Симптомы упадка, это правда, начали проявляться со времен смерти Альбукерке, но среди исчезновения как общественной, так и личной морали португальская нация в течение ряда лет еще сохраняла ту силу духа, которая позволяла ей одерживать верх над уступавшими ей в этом отношении народами Востока. Задачу историка "возвышения Портгалськой Индии", когда он подошел к дате, после которой исчезает и эта сила духа, можно считать выполненной.
Примечания:
(1) Ему приписывается ввоз апельсинового дерева. Сладкий апельсин, несомненно, был привезен португальцами в Европу в 1548. Смотри Hehn, "Wanderings of Plants and Animals", p. 338.
(2) Его описание "пещер Слона" очень примечательно. Оно содержит размеры и детали, которые редко можно встретить даже в современном путеводителе. Этот пассаж следовало бы проверить на месте компетентному наблюдателю. Есть изменения, произошедшие в результате действия времени.
(3) Roteiro 1541, p. 64.
(4) Roteiro 1541, p. 87.
(5) В качестве одного из примеров, смотри письма Ботельо, p. 4. Некоторая корреспонденция, опубликованная в "Revista Universal Lisbonense" (2 серии, Vol. I. p. 89), может быть объяснена только этим дефектом. Эта переписка между Алейшу де Соуза Чичорро и доном Жуаном де Кастро изобилует вульгарными нападками. Редактор не поясняет, откуда получены эти письма, и скорее вводит в заблуждение, описывая Алейшу де Соуза, который отбыл из Индии вместе с Мартином Афонсу де Соузой, как главного подчиненного де Кастро. Корреа (IV. стр. 436), сообщает, что между обоими происходила полная взаимных упреков переписка; Алейшу де Соуза также особо упоминается в предсмертном меморандуме, продиктованном де Кастро Франциску Ксаверию и другим священникам, так что ссора, которую де Кастро упоминает в нем, имела место в действительности, и письма могут быть подлинными.
(6) Художник, оказывается, избрал распространенную пальму "kajur", примечательную в основном за свое отсутствие колосовых соцветий.
(7) Tombo, страница 39.
(8) Ему значительно лучше удалось рассказать историю о том капитане португальского корабля, который, услышав, как солдат спрашивает у повара лук, рявкнул на него: "Лук? Какой дьявол тебя надоумил? Наша единственная роскошь - это порох и пули", чем о человеке, сделавшем что-либо достойное памяти потомков. В отношении некоторых справедливых замечаний к стилю книги Андраде и о его методе работы с источниками, смотри издание D. Fr. Франциско de S. Luiz, p. 387.
(9) Коуту, IV. 5. I.
(10) Diogo Barbosa Machado s. v. Adeodato.
(11) Некоторые его представления выглядят резонными, - так, он сообщает, что плохих людей нельзя исправить при помощи одних лишь законодательных мер. Этот принцип был выше уровня понимания его современников, и Португальская Индия потерпела крах, так как никто не мог понять его.
(12) Если бы Мозамбик остался не укрепленным, турки могли бы серьезно помешать португальцам, перерезав их коммуникационную линию в этой важной точке.
(13) Смотри письмо королю от 1545 г., O Instituto Coimbra, Vol. II. p. 101; ему же от 1546 г. - в том же томе, p. 241.
(14) См. p. 70.
(15) Смотри переписку, O Instituto Coimbra, Vol. I. p. 327.
(16) Под гнетом одолевавших его трудностей дон Жуан де Кастро обратился к Селим-шаху, правителю Дели, и принялся подстрекать его к нападению на Гуджерат. Посольство встретило не очень благосклонный прием, так как не привезло с собой никаких подарков, но Селим-шах был слишком занят в своих владениях, чтобы думать о Гуджерате. Смотри письмо от 4 июля 1546, и ответ, O Институт Coimbra, Vol. II. p. 47.
(17) Под его фундаментом пролегала часть старого рва форта, который был засыпан землей.
(18) Именно во время одной из этой атак, 23 июля, осаждающие были впущены в форт посредство измены.
(19) Дон Жуан де Кастро сообщил об этом в скупых словах королю, не пытаясь оправдать ошибку своего сына. - O Instituto Coimbra, Vol. II. Стр. 293.
(20) Коуту, VI. 3, 9.
(21) Де Кастро не просто приказал им идти в атаку - он возглавил их. Он сообщает, что они показывали значительное противодействие вылазке, и только 25 человек последовали за ним. O Instituto Coimbra, Vol. III. p. 34: общее письмо де Кастро от 1546.
(22) См. стp. 168, где приводится аналогичный рассказ об Альбукерке.
(23) Ответ муниципалитета Гоа на посылку денег напечатан на стр. 460 издания "Жизни" Андраде Лиссабонской Академии. Он резюмирует недовольство "отцов города". Собранная сумма составляла 20,146 пардао и одну тангу, (в 1 пардао было 5 танг). Ввиду последнего преследования индусов подробно сообщается, что 9200 и больше пардао были пожертвованы ими. В документе делается упор на возмещении, - эпизод с займом Гарсиа де Нороньи не был забыт.
(24) Некоторые из этих лиц упомянуты в завещании Жуана де Кастро, т.к. он опасался, что король мог позабыть об их действительно достойной награды службе, и вспомнить только то, что они отказались отправиться в Диу.
(25) См. Корреа, IV. 587 - очень подробный отчет об этой процессии. Памятная доска о ней все еще существует в Гоа. - Фонсека, стр. 227.
(26) Альбукерке видел спрос на гуджератские ткани, и поэтому поддерживал мир с этой страной. - Cartas, p. 51.
(27) Коуту в его VI. 5. 7 приводит любопытную картину португальской армии в этот момент; ее глава, губернатор, был полон нерешительности и готов принять совет последнего докладчика.
(28) Корреа сообщает, что они обнаружили мало чего стоящего, за исключением старых кухонных горшков, и в одном месте - двух китовых ребер, которые губернатор привез с собой в Гоа и воздвиг из них арку на улице, где они простояли в течение десяти лет.
(29) O Institulo Coimbra, Vol. III. p. 87.
(30) Один мулат признался на его смертельном одре несколько лет спустя, что это он произвел выстрел. В замкнутом в тесном пространстве гарнизоне, по-видимому, было еще несколько человек, посвященных в тайну.
(31) Его малодушие стало притчей во языцех среди португальцев, и несколько лет спустя некий фидальго, проходя мимо двери его дома, увидел маленькую девочку, которая горько плакала. Она рассказала ему, что слуги дона Пайо отняли у нее курицу и не вернули ее, ни заплатили за нее. "Девочка, утешься и не плачь понапрасну" - ответил фидальго. - "Если бы они взяли Аден, то они вернули бы его, но курицу - никогда". Тем не менее Пайо де Норонья после своего возврата в Португалию получил в награду пожизненный пост капитана в Каннанора и отплыл в Индию в 1558 г. В Каннаноре он снова поставил под угрозу интересы своей страны и вызвал войну, которая продолжалась до его возврата на родину в 1565 г.
(32) Утверждается, что у епископа Гоа, дона Жуана д'Aльбукерке, был священник, чьим умом он восхищался. Следующий диалог между ними - даже если он на самом деле вымышлен - по крайней мере, выражает общие чувства. Епископ спросил: "Что это: из горького стало сладким, из великого - малым, и из малого - великим?" Священника отвечал: "То, что из горького стало сладким, - это миндаль, которым осыпали губернатора, когда он возвращался из Диу. Из великого стало малым - захват Броча, поскольку его взял дон Жорже де Менезиш. Из малого стало великим - захват Шахра, поскольку его взял сын губернатора". Couto, VI. 6, 6.
(33) Y matole un gencro de enfermedad que oy no mata algun hombre como succedio mil vezes en la antiquedad porque vea que se tambien enfenndades las emferdades mueren. Esta era un penetrante sentimiento del miserable estado que via la India sin la algun camino de reparar la. - Faria y Sousa, Том. II. 2, гл. 7.
(34) Ботельо, "Томбо", стр. 11.
(35) Об истории этого человека смотри "Житие" и письма Св. Франциска Ксаверия; смотри особенно Vol. 11. pp. 55 и 398.
(36) Ботельо, "Томбо", стр. 25, приводит их мена в следующем виде: 1) король перца; 2) король Порката (Поракката); 3) король Диампура (Удайямпура); 4) Ламбиа Перуна; 5) Мангуате Каимала; и по 42 ф.ст. в год получал Мангуате Casta da Lua.