Аспар. Португальцы в Индии - на пути к господству (1497-1550). Перевод книги Р.С.Уайтуэя. Глава 3

Глава III.

ВООРУЖЕНИЕ И МЕТОДЫ ВЕДЕНИЯ ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ. -- ПУТЕШЕСТВИЯ. -- ПИРАТСТВО. -- СУХОПУТНЫЕ СТРАНСТВИЯ

Вооружение и методы ведения войны. - Оружие и военные приемы индусов, населявших крайнюю южную часть полуострова, куда еще не проникли мусульмане, сильно отличались от современных им европейских. "Индийцы в Индии сражаются больше языком, чем руками", - презрительное замечание одного современного автора, который сам не раз брал в руки пику (1). В основном, возможно, потому, что они не имели тогда никаких серьезных внешних врагов и сражались только со своими сородичами по касте и единоверцами, война стала для индийцев чем-то вроде игры, управляемой серией сложных правил, и нарушение одного из них влекло за собой всеобщее осуждение и презрение, что было хуже смерти (2). Их вооружение составляли копья, сабли и щиты; лакировка и полировка оружия, которая делалась с той целью, чтобы ни солнце, ни дождь не действовали на него и оно блестело "подобно зеркалу", показывает значительно развитый вкус владельцев оружия. Сабли были железными, не стальными, некоторые - изогнутые, некоторые - короткие и округленные, не имевшие острия; рукоять, составлявшая примерно 1/3 общей длины оружия, была усилена дополнительным железным противовесом; индийские сабли не имели никакой гарды, только небольшую полосу тщательно откованного железа, защищавшую пальцы; эта железная поковка была обвешана многочисленными медными кольцами, звеневшими при сабельной рубке. В качестве защитного облачения они носили подобие простеганных курток, которые доходили до локтей и до середины бедер; на руке, в которой они держали саблю, была надета перчатка из аналогичного материала. На головах они носили колпаки, также подбитые хлопком, с полосами ткани, которые почти целиком покрывали лицо и шею.

Не существовало ни ночных сражений, ни засад. Битвы происходили лишь днем, когда солнце уже высоко взошло над горизонтом; враждующие стороны разбивали свои лагеря рядом друг с другом, и воины в каждом из них ночью крепко спали. Поутру солдаты обеих армий смешивались у водоема, снимали свою броню, ели рис, жевали бетель, сплетничали и делились новостями. При звуках барабанного боя каждая сторона отходила прочь и выстраивала свои ряды. Считалось похвальным первым забить в барабаны, но не дозволялось начинать никакой атаки, пока противоборствующая сторона не оповестит ответным барабанным боем о своей готовности к сражению. Затем армии строились в сомкнутые шеренги. В передних рядах стояли мечники, которые, с их щитами, касающимися друг друга и земли, двигались на сближение чуть наклоняясь и идя очень медленным шагом. За мечниками шли стрелки из лука, которые стреляли очень низко над землей, чтобы поразить неприятельских солдат в ноги; за этими лучниками были другие воины, которые метали во врага, также над землей, либо палицы из тяжелого черного дерева, либо железные кольца с острыми краями, подобно дискоболам; это оружие было способно перерубить кость или, по меньшей мере, отбросить человека назад и сделать брешь в рядах; позади всех шли копейщики с пиками и дротиками.

Сражения всегда происходили на открытой равнине, и движение навстречу друг другу, - всегда полусогнувшись, - было очень медленным; обе стороны иногда проводили целый день в поочередных атаках и отступлениях. Когда вновь звучал барабанный бой, обе стороны опускали оружие, и сражение на этот день прекращалось. Бить в барабаны можно было только тогда, когда обе стороны остановились, и считалось более почетным, если грохот барабанов раздавался в тот момент, когда данная сторона получала некоторое преимущество в сражении. Вся стратегия была направлена на захват и защиту лагеря; в обеих армиях присутствовали писцы, фиксировавшие весь ход сражения. Иногда, когда одной из сторон удавалось прорвать вражеские ряды, начиналась большая резня, но по сигналу барабанов обе стороны смешивались вместе и не было никакого напрасного кровопролития, даже если кто-либо из воинов убил собственного брата. В определенных случаях, при смерти родственника или восстании вассала, предводитель той стороны, которая желала установить временное перемирие, после того, как ряды обеих армий выстраивались на поле боя, выходил вперед, втыкал в землю свой дротик, прислонял к нему свой меч и щит, и отходил прочь; вождь другой стороны повторял его действия, и таким образом заключалось перемирие. Эта искусственная система очень быстро рухнула под ударами борьбы с португальцами. Так, у саморина всегда был обычай предупреждать врага утром того дня, когда намечалась атака, звуком трубы, которую поднимали четыре специально сопровождавших его с этой целью человека. В 1536 г. он едва не застал врасплох португальцев, внезапно нарушив этот обычай (3).

Что касается индийских мусульман, то они значительно превосходили индусов по своим методам ведения военных действий, имели лучшее оружие и использовали любой шанс добиться победы на поле боя, будь то днем или ночью. В яростном сражении при Пандарани Колламе в 1504 г., где португальцы атаковали превосходившие их по численности силы врага, многие их соперники были облачены в простеганные куртки, и когда они в испуге побросались со своих кораблей за борт, то утонули, поскольку их намокшая хлопковая "броня" мгновенно становилась очень тяжелой и тянула своих владельцев на морское дно (4). Все же в отношении своих воинских качеств даже они считались солдатами самого низшего разряда в тех войсках, которые прибыли в составе египетского флота из Суэца. Португальцы принципиально не вели подсчета вражеских пехотинцев; их единственным защитным вооружением был щит, а лучники не имели даже этого (5). Ни одна из битв, описанных португальскими историками, - а они были многочисленными, и хронисты охотно пускались в подробности, - не представляется чем-то бСльшим, чем уличной свалкой в увеличенных масштабах.

Описания методов ведения военных действий в Южной Индии, которые приводят португальские источники, придают дополнительный вес гипотезе, что эти методы были занесены из Северной Индии брахманами с целью смягчить природную свирепость коренных народов, которых они обращали в индуизм. Самая ранняя форма, в которой их можно найти - это 6 правил, которых совместно договорились придерживаться противоборствующие стороны в великой войне Бхаратов, и увековеченных в "Махабхарате", которая содержит некоторые наиболее причудливые обычаи. Вполне вероятно, как утверждают некоторые современные ученые (6), что эти 6 правил были внесены в окончательную редакцию поэмы ее авторами-брахманами в позднейшее время, чтоб придать им историческую санкцию в глазах последующих поколений; но то же самое едва ли можно сказать об их включении в законы Ману, где они также встречаются. Независимо от того, чья точка зрения лежит ближе к истине, - т.е. действительно ли враждующие армии, сошедшиеся в битве на равнине Курукшетра, руководствовались этими правилами, или нет, - вопрос о древности этих правил не играет принципиальной роли; для нас более интересно то, что сообщения португальских авторов подтверждают, что брахманы несли с собой при распространении цивилизации в Индии такое влияние, которое позволило им навязать свои гуманные традиции ведения войны диким народам, подпавшим под их влияние, - традиции, которые хотя и оставили свой след вплоть до наших дней в рыцарском кодексе чести некоторых индийских народов, особенно раджпутов, но одновременно сделали их во многом беззащитными перед нападением внешних врагов, которые сполна могли воспользоваться преимуществами этой искусственной системы, сковывавшей действия их противников.

В середине 14 в. в Европу был завезен порох, и к концу 15 в. произошел заметный прогресс в производстве лафетных пушек, которые стали меньше весить и были снабжены колесами; железные ядра также вытеснили каменные. Утверждается, что английские йомены гвардии имели на вооружении некоторые своего рода "ручницы", изготовленные двумя оружейниками, еще в 1485 г. На кораблях Васко да Гамы были пушки, но такое оружие осталось совершенно неизвестным на африканском побережье, тогда как на Малабарском берегу их хоть и знали, но не использовали. Даже в 1506 г., когда Лореншу д`Алмейда посетил Цейлон, сингальцы понятия не имели о огнестрельном оружии, и грохота пушечной канонады оказалось достаточно, чтобы они оставили всякую мысль о сопротивлении. Когда Васко да Гама вторично прибыл в Каликут в 1502 г. и подверг город бомбардировке с кораблей, саморин имел, по словам очевидца (7), "только две низкопробных пушки; те (мастера), которые отлили их, не предполагали ими пользоваться, и их стволы были слишком длинными, чтобы их можно было заряжать (напомню, что пушки в 16 в., да и много позже, до конца 19 в., заряжались не с казенной, а с дульной части. - Aspar)". На следующий год, когда саморин атаковал Дуарте Пашеку со всеми своими силами, он привез только несколько железных пушек, которые стреляли каменными ядрами такого же веса, какие по силу было метнуть взрослому мужчине (8). В начале 1503 г. два миланца, Жуан Мария и Пьетро Антонио, которые знали толк в литье пушек, перебежали от португальцев на службу к саморину. Они изготовили много пушек и обучили своему делу многих местных ремесленников прежде, чем были убиты во время бунта несколькими годами позже по подозрению в том, что они снова собираются вернуться на службу к португальцам (9). В 1505 г. четыре венецианца прибыли в Малабар на корабле через Красное море для того, чтобы обучить индийцев технологии отливки пушек (10), и с этого времени индийцы уже не теряли навыков этого мастерства.

Альбукерке обнаружил, что некая разновидность больших "ручниц" применялась в Малакке, которую он завоевал в 1511 г., но мушкеты (немецкого производства) впервые были завезены в Португальскую Индию только в 1512 г., и "нашлось лишь несколько человек, отважившихся стрелять из них" (11). Ремесленники Гоа не умели самостоятельно изготовлять мушкеты или чинить готовые образцы. В 1510 г. Альбукерке начал привлекать для участия в своих военных экспедициях отряды наемных солдат, сведущих в своем ремесле, прививая им некоторые азы дисциплины; офицеры, которых он письменно призывал обучать этих наемников строевой подготовке (12), имели на вооружении мушкеты; сами они проходили аналогичную воинскую школу в Италии. Альбукерке отплыл в Индию, имея на борту эскадры корпус из 300 пикинеров, 50 арбалетчиков и 50 стрелков из фитильных ружей (13). Поскольку они много негодовали и возмущались по поводу введения новшества строевой подготовки, его преемник отменил ее, как он поступил со многими другими полезными начинаниями Альбукерке. Альбукерке посвящал армейский досуг тщательной заботе об экипировке своих подчиненных. "Белый нагрудник трудно было сохранять в чистоте в индийском климате; кожаные кирасы не нуждаются в постоянной чистке; пики и копья должны использоваться для проведения кровопусканий; в Индии есть только один выдающийся цирюльник, и флот не может стоять в бездействии, дожидаясь, пока ему заблагорассудится прибыть к нам. Людей надо поощрять, - с энтузиазмом продолжает он, - чтобы они гордились своим вооружением; ведь это общественное мнение делает людей способными на подвиги" (14).

Ранние фитильные ружья обладали одним неоспоримым преимуществом. Порох, применявшимся для них и для больших пушек, имел разный состав, и при первой осаде Диу несколько пушек взорвались из-за того, что оба вида пороха смешали. Стрелку из фитильного ружья приходилось смело встречать натиск врага во время перезарядки оружия, - длительной операции, в течение которой неприятель имел возможность осыпать его градом стрел (15); именно таким способом Криштован де Соуза был разгромлен в 1519 г. мусульманскими лучниками из Дабула. Даже в 1526 г. португальцы были вынуждены, сделав залп из аркебуз, бросать их и вступать в схватку с врагами, используя другое оружие (16); впоследствии португальцы брали с собой в военные походы своих рабов, чтобы те несли запасное оружие. Тем не менее, владение им давало им преимущества; между 1530 и 1538 гг. эмир Зейлы почти завоевал Абиссинию, поскольку его армия была вооружена аркебузами, - оружием, неизвестным в этой стране, и только высадка прибывшего на помощь абиссинцам португальского отряда помогла им отстоять свободу (17). В 1536 г. скорость стрельбы возросла в результате введения патронов, содержавших точно отмеренное количество пороха и пулю (18).

Индийские пушки обычно были железными, и португальцы уничтожали их как бесполезные, но в 1634 г. медные пушки так часто становились объектом кражи, что правительство издало распоряжение в будущем отливать пушки только из железа. Бомбарды устанавливались в проломах крепостных стен; их казенники постоянно держали в боеготовности, и случайный взрыв нескольких из них однажды прервал нападение Педро Алвариша Кабрала на некоторые суда в Капукаде в 1500 г. Пушки представляли равную опасность как для друзей, так и для врагов; во время ранних рейдов португальским эскадрам часто приходилось прекращать бомбардировку, т.к. отдача пушек причиняла кораблям больше повреждений, чем неприятельские ядра. Стреляли зачастую особо не целясь; так, произведенный португальцем вслепую выстрел по корпусу египетского судна во время сражения дона Лореншу с мусульманами при Чауле в 1508 г. смел всех защитников с орудийного помоста (19). Когда Лопе Суариш находился у Джидды в 1517 г., у турок была пушка "василиск", которая метала ядра весом в Ў центнера; она была установлена на галере рядом с португальскими кораблями, и отдача была такой сильной, что галера перевернулась кверху килем и выстрел пропал впустую. Направление стрельбы и угол подъема орудий можно было изменить лишь с большим трудом, и во многих случаях португальцы проходили тяжеловооруженными по мелководью, поскольку береговые пушки были направлены так, чтобы держать под прицелом корабли, подплывавшие во время высшей точки прилива. Еще в 1536 г. пушки, как оказывается, перевозили на верблюдах и слонах, а иногда также в повозках, запряженных волами; в последнем случае они стреляли с задней стороны повозок.

На турецком и египетском флотах португальцам приходилось встречать пушки хорошего качества и опытных артиллеристов, чья мастерская стрельба во время осады Диу в 1546 г. вызвала искреннее восхищение их противников; хронисты писали, что они способны попасть 20 раз в куриное яйцо и насквозь пробить ядром весом всего в 3 фунта большую бочку, наполненную землей. Артиллеристами на португальской службе часто были фламандцы и немцы, а канониры на турецких кораблях обычно были ренегатами из Южной Европы. Большие пушки наделяли определенными личностными чертами и нарекали ласкательными именами, - так, при осаде Чаула в 1571 г. у мусульман была большая пушка, которую португальцы называли "Мясник" (20), а канониром при ней состоял брахман по имени Рама. После того, как осада продолжалась уже несколько месяцев, между "Мясником" и португальской пушкой под названием "Лев" завязалась форменная регулярная дуэль. Руи Гонзалиш, португальский артиллерист, облачившись в праздничный костюм, забирался верхом на пушку и красовался там, гримасничая и угрожая, а его противник Рама делал то же самое на своей. Дуэль продолжалась три дня и закончилась поражением "Льва" (21).

Когда египтяне появились в первый раз в 1508 г., португальцы оказались в невыгодном положении, т.к. они не имели ни сеток для зашиты от ядер и зажигательных снарядов, ни пороховниц, но они скоро позаимствовали их у врага, и последние стали особенно излюбленным предметом вооружения; они представляли собой что-то вроде ручных гранат, и в случае крайне нужды их можно было смастерить из двух черепиц, обратив наружу их вогнутые стороны; снаряжение переносилось в кожаном мешке. В начальный период порох использовался скорее для зажигательных целей, чем как взрывчатое вещество для мин (22). Мины часто взрывались в руках у их создателей, но взрыв одной из них во время осады Гоа 10 августа 1546 г. под бастионом Св.Иоанна, от которого погибли дон Фернандиш де Кастро и от 40 до 50 португальцев вместе с ним, был все же исключением.

В отношении защитной брони португальцы имели перевес над своим противником, и хотя португальскому солдату, облаченному в кирасу, грозила опасность задохнуться в своей броне в условиях жаркого климата Индии, все же, с другой стороны, он мог считать себя практически неуязвимым для вражеского оружия: в португальских источниках нередки упоминания о битвах, заканчивавшихся массовой резней побежденных врагов без потерь со стороны португальцев. Маршал Коутиньо был убит в Каликуте не в последнюю очередь из-за того, что он сбросил с себя мешавшую ему броню. Однако, как бы высоко мы не оценивали преимущество португальцев в вооружении, причина их успехов не ограничивалась только одним этим фактором, - у них были обширные преимущества морального свойства. Натренированные благодарю их длительному участию в европейских войнах, и закаленные в столкновениях с опасностями неизведанных морей, ранние авантюристы не теряли присутствия духа перед лицом бесчисленных испытаний, выпадавших им на долю, в условиях, когда поражение и смерть становились равнозначными понятиями. И то обстоятельство, что мы, изучая факты четыре века спустя, лучше осведомлены о слабости их противников, не умаляет славу тех, кто возглавлял португальцев в этом противостоянии.

Путешествия. - Нам сложно по-настоящему представить себе условия, в которых совершали свои рейсы ранние португальские мореплаватели. Сейчас, когда мы знаем, что природные явления, хотя и обладающие разрушительной силой, подчиняются определенным законам, море выглядит совершенно иначе с палубы современного океанского парохода, чем с борта небольших суденышек, на которых совершались более ранние плавания. В пересчете на современные меры корабли Васко да Гамы имели водоизмещение от 60 до 150 тонн; когда же стали строить более крупные суда, то их мореходные качества не стали выше, а продолжительность плаваний - короче; на самом деле, процент потерь в португальском флоте вырос очень значительно. Фалькао, в приводимых им статистических данных, делил все рейсы кораблей, отправлявшихся в Индию, на два периода (23): один - от путешествия да Гамы до вступления на португальский престол Филиппа II Испанского в 1579 г., второй - от 1580 до 1612 г. Это выглядит следующим образом:

Период	Количество кораблей, отплывших из Португалии	Количество кораблей, оставшихся в Индии	Разница	Из них вернулись обратно
1497-1579	620	256	364	325
1580-1612	186	29	157	100

Т.е. в первый период в Португалии благополучно вернулись 90 % кораблей, а во второй - только 63 %; эти цифры показывают примечательный упадок навигационного искусства.

Коуту, возможно, приводит одну из причин этого, когда, касаясь другого предмета, кстати замечает (24): "Мы, португальцы, не стремимся докопаться до сути вещей и знаем их крайне поверхностно, как это происходило на реке Сурата и в других местах, которые мы часто посещали на протяжении свыше 160 лет. Как голландцы, так и англичане знают об этих местах гораздо больше нашего, - ведь они уже при первом заходе туда обнаружили якорные стоянки между отмелями и берегами, где их корабли оставались в такой же недосягаемости для нашего флота, как если бы они находились у себя дома. Наши флотилии, которые каждый день приходили и уходили оттуда, узнали о них (стоянках) от англичан". Кроме того, итальянец Пьетро делла Валле, который примерно 20 лет спустя отплыл на английском судне из Ормуза в Сурат, был поражен инструкцией, данной служащим всех рангов: от 20 до 30 человек должны были ежедневно проводить наивгационные измерения, причем более опытные обучали несведущих. На португальских кораблях, с другой стороны, он обнаружил, что кормчий, - единственный человек на борту, умеющий обращаться с астролябией и секстантом, - держал результаты своих наблюдений в строжайшем секрете и ссорился с каждым, кто хотел бы также принять участие в этих замерах; много кораблей погибло вследствие этого. Делла Валле даже обвиняет кормчего в том, что он преднамеренно допустил кораблекрушение, чтобы получить страховое возмещение, - эпизод, поразительно напоминающий современные события. Также существовал обычай зажигать по вечерам огни только на единственном корабле эскадры, причем разрешалось зажигать только один фонарь в нактоузе (ящик для судового компаса) и один - в капитанской рубке (25). В источниках засвидетельствовано несколько случаев, когда из-за пренебрежения правилами навигации освещенное судно-"поводырь" терпело крушение, а вслед за ним - и другие корабли эскадры. Эти причины - общие, и одинаково относятся к обоим периодам, но любая опасная практика имеет тенденцию становиться более опасной с ростом деморализации.

Во время более ранних плаваний суда строились одновременно как военные и как торговые; с флотом Васко да Гамы впервые вышли в море корабли, обреченные остаться в Индии, - т.е. военные, а не грузовые. Алмейда и Альбукерке оба проявили большой интерес к верфям Кочина, и на момент смерти последнего там был построен крупный корабль, почти готовый для спуска на воду. Однако вскоре опыт показал, что корабли с глубокой осадкой были непригодны для участия в индийской войне, в которой редкими были сражения с организованным флотом, но зачастую приходилось, преследуя неприятеля, заходит в устья рек и речных проток. Васко да Гама во время своего второго плавания в Индию, взял с собой генуэзского судостроителя, который пообещал построить лодки "для ловли москитов". Эти лодки могли быть парусными или гребными; они брали на борт 30 солдат, а гребцы держали оружие под скамьями, будучи готовыми в любой момент достать его и наравне с солдатами вступить в рукопашную схватку.

Жалование корабельных команд, хотя и сильно менялось, но все же, судя по всему, сполна окупало тяготы и неудобства службы; но вначале все члены экипажа получали свою долю от стоимости груза. Метод расчета долей представляет значительный интерес: один матрос приравнивался к двум юнгам (grummet) (26), а 3 грузчика - к одному "юнге". Конопатчик, плотник, канатчик, стюард, цирюльник, брадобрей и священник каждый приравнивался к двум матросам, боцман и каптенармус - к одному с половиной. Суда частных авантюристов впервые прибыли в Индию вместе с флотом Жуана де Нова в 1501 г.; авантюристы часто были флорентийцами по происхождению; они же обеспечивали корабли командой (которая вообще-то должна была состоять из португальцев) и такелажем; поставляли властям оружие, снаряжение и продовольствие. Еще до выхода корабля в рейс определялся вес перца, который необходимо было привезти обратно на родину, а остальная часть корабельного пространства предоставлялась в распоряжение авантюристов и команды. По завершении плавания 22% прибыли от стоимости груза, принадлежащего королю, выплачивалось авантюристам в качестве фрахта (27).

Условия плаваний сильно отличались от привычных нам. Каждое встреченное судно автоматически считалось вражеским, пока не выяснялось, то оно принадлежит своим; но если незнакомое судно пыталось "перехватать ветер", то, пусть даже оно принадлежало соотечественнику, одного этого было достаточно для того, чтобы оправдать пушечный залп в его сторону (28). Не только каждое судно потенциально рассматривалось как вражеское, но португальцы не всегда спешили придти на помощь даже дружескому кораблю, терпящему бедствие. Когда четыре корабля из флотилии Кабрала опрокинул налетевший шквал, остальные корабли преспокойно отплыли прочь, оставив своих товарищей цепляться за кили перевернувшихся корпусов; случаи подобного рода происходили в известной мере из-за незнания навигации, а отчасти из-за того, чтобы не допустить вспышки паники. Пример совершенно иного рода подал великий Магеллан: он, рискуя жизнью, спас нескольких моряков, брошенных их командиром на побережье Суматры; и несколько месяцев спустя, когда судно, на котором он направлялся в Португалию, потерпело крушение на отмелях Падуа, он отказался присоединяться к другим офицерам в их бегстве и подал примерам другим представителям знати, объявив о своем намерении разделить общий жребий с простыми моряками (29). Фернандо де Кастро, францисканец, также прославился своим человеколюбием: когда в 1559 г. корабль Лукиша Фернандиша де Вашконселуша начал тонуть и все офицеры покинули его в корабельной шлюпке, то францисканец отказался отправиться вместе с ними: "Души этих двухсот человек (оставшихся на борту) - более ценны, чем моя жизнь", - сказал он, и все вместе утонули (30).

Учитывая несовершенство тогдашних навигационных инструментов, управление кораблем часто отдавалось на волю случая. В конце 15 в. необходимо было высадиться на сушу, чтобы провести любые мало-мальски точные наблюдения. Васко да Гама во время своего первого плавания в Индию периодически высаживался на сушу, чтобы определить курс корабля (31). Впоследствии мореплаватели бывали более небрежными и часто сбивались с курса; так, в 1531 г. Мануэль де Ботельо, плывший из Португалии в Кочин, обогнул Цейлон, не подозревая об этом, и оказался у Никобарских островов; он был, очевидно, небрежным навигатором, поскольку во время обратного плавания потерпел крушение на острове около Каликаре. Он получил другой корабль и отплыл в Европу в сопровождении своего брата, также бывшего капитаном, но оба этих корабля бесследно исчезли, - предполагали, что они потерпели крушение, но более вероятно, что в море между братьями вспыхнула застарелая неприязнь и они попросту потопили друг друга, открыв пальбу из корабельных пушек.

Одним из самых неудачных вояжей, отмеченных хронистами, можно по праву считать возвращение на родину губернатора Франсишку Баррето, которому понадобилось два года, чтобы добраться до Европы. Он отплыл в начале 1559 г. Март месяц прошел в попытке обогнуть мыс Доброй Надежды. Корабль был старым, весь прогнил и давал течь; груз перца попал в помпы во время откачки воды и забил их (32). Так и не сумев миновать мыс, он вернулся в Мозамбик и ждал там в течение семи месяцев начала следующего сезона, чтобы повторить попытку; во время стоянки Баррето вынужден был потратить сумму, равную 4000 или 5000 ф.ст. на закупку продовольствия для команды и ремонт судна. 7 ноября он отплыл из Мозамбика в сопровождении другого корабля, но его судно снова дало течь, а попутчик действительно затонул. Баррето, на борту корабля которого собралось 1137 человек (включая тех, кого спасли с затонувшего судно), а паруса были в клочья разорваны штормом, ничего не оставалось делать, как снова повернуть назад; он достиг Мозамбика 17 декабря того же года. В марте 1560 г. он вернулся в Индию за новым кораблем и отплыл снова 20 декабря, прибыв наконец в Лиссабон 13 июня 1561 г.

Условия жизни на борту были крайне тяжелыми. Линсхотен, плывший в Индию в 1583 г., и Москет - в 1608 г., оба оставили практически совпадающие описания (33). Во время плавания в Индию пассажиров еще кормили, но, возвращаясь оттуда, они должны были сами доставать для себя провизию; в обоих вояжах люди сами обеспечивали себя топливом и готовили на огне пищу. Суда были ужасно переполнены; Москет оставил жутковатое описание убожества, грязи и болезней, свирепствовавших на борту. Едва возможно было уснуть, когда скудную порцию воды кто-то крал. Смертность была колоссальной, люди отползали прочь, чтобы умереть, забившись в какой-нибудь угол, и их трупы иногда находили только спустя несколько дней. В среднем до Индии добирались живыми не более 60% людей, покинувших Португалию (34). Наиболее тягостный реестр смертности, дошедший до нас, относится к кораблю, на котором плыл вице-король Лореншу Пиреш де Тавора в 1576 г. За время пути скончался как сам вице-король, так и 900 из 1100 человек, находившихся на борту.

Пиратство. - В дополнение к лицензиям на длительные рейсы, которые жаловались короной, капитаны крепостей, при португальской системе, имели право выдавать собственные лицензии и гарантии безопасности лицам, намеревавшимся совершить краткосрочные плавания; зачастую эти документы становились просто прикрытием для откровенного пиратства. Грань между узаконенными каперами и обычными морскими разбойниками была столь зыбкой, что занимавшиеся этим ремеслом лица пользовались любой возможностью для насильственного захвата чужого имущества, не испытывая ни малейших проблем с законом; и даже если они и нарушали условную черту, то легко могли добиться прощения. На побережье Индии в течение многих поколений единственным законом оставалось право сильного; так, на берегу Малабара (за исключением Каликута) господствовал обычай, в соответствии с которым любое судно, сбившееся с курса и зашедшее в чужой порт, считалось законной добычей правителя этого порта, - ведь его послал к нему в руки сам бог. Войны, сопровождавшие португальское вторжение, способствовали рассвету пиратства. Португальцы были слишком сильны на море, чтобы встретить там какое-либо открытое сопротивление, - зато система прибрежных заводей и проток служила отличным укрытием для легких и быстроходных кораблей корсаров, всегда готовых наброситься на более слабую жертву. Некоторые так называемые пиратские вожаки были на самом деле предводителями на службе у саморина, которые вели партизанскую войну (наиболее знаменитыми из них были мусульманские адмиралы раджи Каликута из династии Мараккаров, которые на протяжении всего 16 в. вели фактически непрерывную морскую войну против португальцев, нанося им порой немалый ущерб. - Aspar). Около Гоа, в Сангамешваре, находилось целое гнездо пиратов, которые, нанимаясь порой на службу к властям самого Гоа, выходили на охоту за торговыми судами на путях к этому городу, и в 1584 г. они разгромили регулярную португальскую экспедицию, отправленную против них (35).

С упадком португальского господства язва пиратства распространилась не только на все побережье Индии, но также и на Персидский залив (36). Объем торговли все больше рос, а никаких военно-морских сил, способных справиться с пиратами, не существовало. Тавернье, в середине 17 в., оставил много рассказов о нападениях этих корсаров, - одной из их жертв был английский морской капитан по фамилии Клерк, который со своей командой до последнего оборонял судно, и перед тем, как перейти в лодки и покинуть корабль, оставил в крюйт-камере зажженные фитили. Пиратам все же удалось захватить команду в плен и они потребовали с моряков выкуп в размере 4000 крон за них самих и 2400 крон за тех 1200 пиратов, которые погибли на захваченном корабле, взлетевшем в воздух вместе с ними, - по 2 кроны за каждого. Овинтон передает рассказ некоего Эдуарда Сэя, капитана "Сердечного Согласия", которое также попало в руки к морским разбойникам. Подкупив одного из пиратов, он спрятал часть своих денег в дуле пушки, но, к несчастью для Сэя, праздновавшие возвращение домой после удачного налета пираты на радостях пальнули из этой пушки, и последние пенни капитана оказались за бортом. Даже в начале этого века (книга Уайтуэя была издана в 1899 г. - Aspar) еще сохранялись остатки этих пиратских банд. Рас-эль-Кема, один из их оплотов, был захвачен в ноябре 1809 г. (37)

Несколько примеров позволят представить описанную здесь обстановку боле наглядно. В 1523 г., когда губернатором был дон Дуарте де Менезиш, каперские свидетельства выдавались вполне свободно. Франсишку Перейра Пестана, капитан Гоа, среди прочих выдал лицензию на право захвата торговых кораблей к западу от мыса Гвардафуй некоему Антонио Фалейро, который успел побывать и торговцем, и солдатом. Капитан Гоа должен был обеспечить команду всем необходимым снаряжением из арсенала в обмен на свою долю прибыли от рейса (38). Фалейро был человеком до некоторой степени образованным, знал несколько языков и завербовал для участия в предполагаемом плавании около 20 португальцев, преступников и других, обещая "озолотить их бороды", и укомплектовал личным составом две лодки. Они отплыли вместе с двумя торговыми судами, террадой из Ормуза и хукером (huquer) из Каннанора. На острове за Диу они напали на торговое судно, державшее путь из Диу в Персию, и хотя у его капитана имелся выданный португальскими властями пропуск, они разграбили "купца", захватив товаров на сумму 15000 ф.ст. и обратили команду в рабов. Хукер разбился у побережья Аравии, вблизи Дофара, и только 9 человек остались в живых; отражая по пути нападения местных племен, они сумели пробиться через враждебную страну и добраться до Дофара, где им пришел на помощь местный шейх. Тем временем Фалейро направился в Калхат, где выгодно продал награбленные им товары, и несмотря на то, что шейх Калхата дружелюбно отнесся к португальцам, Фалейро, под предлогом уплаты долга, открыл огонь из пушек по дому шейха и не прекращал стрельбы до тех пор, пока шейх не послал ему подарок стоимостью 200 ф.ст.

Оттуда Фалейро повернул к Дофару, догнав по пути корабль, направлявшийся в Красное море. Команда, полагая, что сможет внести за себя выкуп в Дофаре, не оказала ни малейшей попытки к сопротивлению или к бегству. В Дофаре Фалейро приказал шейху выкупить это судно, а также и все другие суда, стоявшие в гавани, угрожая в противном случае все их сжечь; 9 спасшихся после кораблекрушения португальцев, которым помог шейх, отплатили черной неблагодарностью за его заботу, подстрекая Фалейро на разграбление города. Шейх, однако, сумел использовать данную ему отсрочку для того, чтобы как следует подготовиться к вооруженному столкновению с незваными гостями, и когда между ним и португальцами наступил разрыв отношений, Фалейро оказался бессилен привести в исполнение свою угрозу. Пираты оставили город, и Фалейро отправил захваченное им судно к побережью, чтобы избавиться от груза, а для того, чтобы управлять "призом", перевел на него экипаж в составе шести португальцев и нескольких канаресцев под командованием Афонсу де Соуре. Они отплыли, имея на борту крайне мало питьевой воды, но кормчий знал несколько мест вблизи побережья, где можно было пополнить ее запасы. Протянувшаяся вдоль побережья Аравии цепь высоких гор защищала море от ветра, и поэтому судно так медленно продвигалось вперед, что даже скудный запас воды, имевшийся на борту, начал иссякать. Команда была переведена на жесткий суточный паек, и т.к. стояла сильная жара, многие мусульмане умерли от жажды. Когда они оказались напротив одного из желанных водных источников, то оказалось, что судно находится в 15-ти милях от суши, и из-за безветренной погоды никак не удавалось подойти ближе берегу; поэтому португальцы решили спустить на воду шлюпку и бросить жребий, чтобы выяснить, кому из них поручить рискованную задачу высадиться на враждебном берегу. Жребий выпал Афонсу де Вейга, Жуану Сиргуэйро и другим; им дали несколько отрезов ткани для раздачи местным жителям, если они окажут португальцам негостеприимный прием, и они отчалили в корабельной шлюпке, взяв с собой свои мушкеты и посадив на весла нескольких рабов-гребцов.

Они отплыли в 8 утра, но течение снесло их далеко вдоль берега, и в результате они пристали к нему только за 2 часа до захода солнца. Они сошли на берег и приступили к поискам воды, но попали в засаду арабов, которые следили за ними с холмов; некоторые были ранены, но все же сумели без потерь вернуться обратно к лодке и снова отплыли в море. Двигаясь вдоль береговой линии, они не встретили никакого сопротивления и раздобыли воду из нескольких солончаковых источников под пальмами вблизи берега. Уже после захода солнца, утомленные жарой и голодные, т.к. весь день почти ничего не ели, португальцы приняли решение вернуться на судно, но гребцы так устали, что ни палочные удары, ни угрозы смерти со стороны португальцев не могли заставить их грести. Тогда португальцы сами сели за весла, но они не нашли судна, и т.к. на рассвете они снова обнаружили землю в пределах видимости, они повернули к ней, чтобы снова высадиться и попытаться, поднявшись на вершину холма, отыскать в море судно, - в этом заключался их единственный шанс на спасение. Только при закате солнца они подошли к берегу и бросили якорь на некотором расстоянии от него, в качестве меры предосторожности на случай засады. Афонсу де Вейга достиг берега вплавь, держа перед собой свою пику, и, не заметив ничего подозрительного, поднялся на холм и начал осматриваться, но так и не смог обнаружить в море судно; как выяснилось, де Соуре прождал их недолгое время, а затем, решив, что лодка была захвачена, поднял паруса и ушел в море; вскоре после этого его судно было взято на абордаж мусульманами и все находившиеся на борту португальцы перебиты. Что касается де Вейга и его компаньонов, то кода рабы слышали о состоянии дел, они бросили лодку и бежали на берег. Оставшиеся одни португальцы подкрепили силы, наловив и поев рыбы, и приняли решение подождать до следующего дня, чтобы увидеть, не придет ли с какой-нибудь стороны спасение; если же этого не случится, у них был единственный шанс - идти пешком вдоль берега в Маскат. Впрочем, он немного приободрились, обнаружив 8 галлонов пшеницы в мешке, случайно брошенном в лодку вместе с балластом.

В тот же самый вечер молодой араб примерно 18-ти лет, одетый в дишдаш и чалму и с дротиком в руке, внезапно появился рядом со скалой, где коротали время португальцы; думая, что это засада, де Вейга выстрелил в него из аркебузы, и если бы араб вовремя не пригнулся, то был бы убит на месте. Когда пуля просвистела мимо, он бросился в море и отплыл от берега, после чего, опомнившись и придя в себя после выстрела, он передал португальцам, объясняясь отчасти при помощи слов, отчасти жестами, что он следил за ними, когда пас свои стада на холмах, и видел, как их корабль отплыл прочь; так что теперь им лучше всего будет отправиться в его деревню под названием Мете, где шейх дружественно относится к португальцам. Португальцы обещали щедро вознаградить его, если он принесет им пишу; молодой человек ушел и на следующий деньг в то же самое время вернулся обратно, принеся с собой корзину лепешек из белой муки, которые ели арабы (39), бутыль из тыквы, полную белого меда, пять домашних птиц и дружественное послание от шейха; и в ту же самую ночь, за 2 или 3 часа до рассвета, португальцы услышали песню четырех африканских рабов, присланных шейхом, чтобы отнести их в его деревню. Утром португальцы уже были в Мете, но Жуан Сиргуэйро отказался двигаться с места, опасаясь измены, пока шейх - добрый малый, - услышав о трудностях, сам не явился к нему и, на ходу перебирая четки, не заговорил с ним по-португальски и поприветствовал его. Двое из трех европейцев в конечном счете добрались до Индии, но третий, Жуан Сиргуэйро, утонул при крушении судна, на котором он надеялся совершить быстрое плавание. Антонио Фалейро в течение некоторого времени продолжал заниматься пиратским ремеслом, а затем вернулся в Индию, где он переждал сезон муссонов около Чаула и получил прощение от губернатора за свои грабительские "подвиги". Относительно его дальнейшей судьбы нам известно лишь то, что он служил на бастионе Гогала во время первой осады Диу в 1538 г. и попал в плен вместе с остальной частью гарнизона; но он избежал участи, постигшей других пленников, которые стали галерными рабами, благодаря тому, что принял ислам, и позднее пытался взбунтовать гарнизон Диу.

Фалейро пиратствовал на арабском побережье; Дамиан Бернальдиш делал то же самое в Бенгальском заливе (40). Когда Нуньо да Кунья возвращался из своей первой неудачной экспедиции в Диу в 1531 г., он выдал торговцу Дамиану Бернальдишу, который сопровождал его в этой экспедиции, лицензию на плавание в Бенгал; но когда Бернальдиш обогнул мыс Коморин, он стал одинаково грабить и врага и друга. На Никобарских островах он захватил и разграбил мусульманское судно, лично обогатившись на 9000 ф.ст., после чего решил приберечь судно с артиллерией для губернатора в качестве трофея. Но прежде, чем он достиг Читтагонга, туда прибыли письма от губернатора, который прознал о "подвигах" Бернальдиша, адресованные визирю и Кхвайя Шихаб-ад-дину, местному торговцу, дружественно настроенному к португальцам, в которых он просил их арестовать Бернальдиша, как только последний вместе со своей командой окажется в пределах досягаемости. В это время в гавани стояло 17 португальских кораблей; Шихаб-ад-дин и их капитаны устроили совещание и, зная, что Бернальдиш, вероятно, сумеет исхлопотать себе прощение, решили ничего не предпринимать. У Брнальдиша все шло хорошо, пока однажды он не захватил в плен с требованием выкупа одного влиятельного мусульманского вождя. Когда известие об этом распространилось городе, визирь взял в заложники столько португальцев, сколько смог захватить, прежде чем они бежали на свои корабли. Бернальдиш отказался обменять этих португальцев на мусульманина, и даже когда их привели на берег, раздетых и исхлестанных плетьми, Бернальдиш велел передать визирю, то тот может хоть повесить их к своему удовольствию, но своего "мавра" он отпустит только тогда, когда получит 2000 ф.ст. выкупа. Никобарский корабль стоял рядом с судном Бернальдиша, и несколько человек, имевших разрешение жить на нем, видя, что игра становится опасной, решили на всякий случай заручиться расположением губернатора, и с этой целью отправили ему само судно. Вскоре после полуночи, когда отлив пошел на убыль, они перерезали трос и отплыли вниз по течению; окликнувших их сонных часовых на корабле Бернальдиша они успокоили, сказав, что собираются только поменять место якорной стоянки. Утром, обнаружив их отсутствие, Бернальдиш обменял своего "мавра" на пленных португальцев и бросился в погоню; но его корабль сел на мель у Читтагонга и так и не смог догнать беглецов. Бернальдиш высадился в Читтагонге, чтобы оттуда проследовать в Виджаянагар и испросить прощение у колониальных властей, но жившие в городе португальские поселенцы пребывали настороже, схватили его, заковали в цепи и отправили к губернатору. Он был приговорен к изгнанию сроком на 10 лет, но умер в тюрьме, причем возникло подозрение, что его кончину ускорили при помощи яда, после того, как губернатор отнял у Бернальдиша все деньги, которые еще оставались при нем.

Сухопутные странствия. - В течение 15 и 16 вв. важнейшими путешественниками были евреи, - они непрерывно упоминаются в источниках. Вот некоторые примеры: в 1512 г. три еврея пришли к Альбукерке из Каира с новостями о состоянии дел в мусульманском мире; в 1543 г. двое были отправлены наземным путем из Индии в Португалию, чтобы разведать, чем заняты турки, и передать эти сведения королю; и в 1581 г., после того, как власти Индии признали вступление на португальский трон Филиппа II Испанского, один еврей сопровождал везущего эти новости посланника через Персию (41). Тенрейро, который сам странствовал по Восточной и Центральной Азии около 1528 г., особо подчеркивает ту необычайную легкость, с которой евреи могли пройти везде; но Джидда, из-за своей близости к Мекке, была скорее исключением, т.к. евреи, путешествовавшие по Красному морю, миновали этот город и высаживались в Коссейре. Ранние португальские разведчики, впрочем, выдавали себя за мусульман, нося их одежду и тщательно подражая их обычаям (42).

Король Жуан II использовал находившихся у него на службе евреев в качестве разведчиков сухопутных маршрутов; при их помощи он несколько обогатил те скудные географические представления, которые имелись у него об Индии, и подготовил почву для скорейшего освоения морского пути вокруг мыса Доброй Надежды, когда тот был открыт да Гамой. Первая отправленная по поручению этого монарха экспедиция во главе с Антонио де Лисбоа была вынуждена вернуться обратно, т.к. ни один из ее участников не знал арабского языка. Состав второй был лучше подобран: в нее вошли Афонсу де Пайва и Перу де Ковильян, которые выехали из Португалии 7 мая 1487 г., имея при себе около 170 ф.ст. на дорожные расходы. Их путь лежал через Барселону и Неаполь на Родос и в Александрию. Из этого города они направились дальше уже под видом мусульман, и прошли через Тор в устье Суэцкого залива, Суакин и Аден. Здесь участники экспедиции разделились: Афонсу переправился в Африку, чтобы собрать сведения о загадочной стране Пресвитера Иоанна, а Ковильян отплыл на восток, в Индию; сборным пунктом по возвращении был назначен Каир. Ковильян посетил Каннанор, Каликут и Софалу, и через Ормуз вернулся в Каир, где услышал об убийстве Афонсу и встретил двух португальских евреев, посланных на его поиски, раввина Авраама и сапожника Иосифа. Последний уже пересекал Месопотамию и отвез письмо Ковильяна с рассказом о его странствиях в Португалию, в то время как Ковильян и Авраам направились в Ормуз; отсюда Ковильян отослал Авраама в Португалию с копией отчета о своем маршруте, и отбыл в Абиссинию, где он оставался до самой смерти в положении почетного узника. Родриго де Лима встретил его там в 1520 г.

Первое сухопутное путешествие в Португалию состоялось в 1513 г., когда Альбукерке отправил из Красного моря Фернана Диаша, мусульманина, который перешел на сторону португальцев во время африканских войн. Он выдавал себя за беглого раба (43), добрался до Португалии и благополучно вернулся обратно в Индию. Самым выдающимся землепроходцем, после Ковильяна, следует признать, однако, Антонио Тенрейро, который избрал новый путь. В Индии у него произошла стычка с одним человеком, слишком богатым, чтобы противостоять ему, и по этой причине он добился, чтоб его включили в состав посольства, отправленного в 1524 г. губернатором доном Дуарте де Менезишем к шаху Персии Исмаилу. Воспользовавшись подходящим случаем, он покинул миссию и направился в Каир, очевидно, замаскировавшись под мусульманина. Он целым и невредимым вернулся в Ормуз, и когда в 1528 г. возникла срочная необходимость передать некоторые новости о турках в Португалию, гонцом, естественно, был выбран Тенрейро. Он покинул город в конце сентября, и в Басре обнаружил, что пропустил караван, направлявшийся в Алеппо. С помощью местного шейха он обзавелся арабом-переводчиком и двумя верховыми верблюдами, и выехал в свою рискованную одиночную поездку. Они шли через пустыню в течение 22 дней, считая восьмидневную остановку, сделанную для того, чтобы выходить верблюда Тенрейро, который напоролся на кол в приступе беспричинной паники. Направлявшийся в Алеппо караван они догнали в 8 днях пути от этого города, и араб с верблюдами вернулся обратно. В Алеппо Тенрейро остановился в доме у некоего Андре, венецианца, с которым он свел дружбу во время своего предыдущего путешествия, но дела складывались не в его пользу: Андре был человеком богатым и был вызван в Константинополь держать ответ за свои легкомысленные траты, Тенрейро же уничтожил некоторую компрометирующую его переписку и поспешил в Португалию. Фактически, он находился в пути 3 месяца (44). В 1565 г. другой путешественник, Местре Афонсу, главный враг дона Франсишку Коутиньо, предпринял сухопутную поездку; он оставил очень подробный дневник своего путешествия (45).

Это были более или менее "официальные" путешественники, но, кроме них, известно и много других европейцев, побывавших на Востоке. Назовем лишь тех из них, кто не оставил после себя никаких письменных отчетов, и бывших зачастую ренегатами или рабами: Малик Айяз, первый губернатор Диу, с которым завязали сношения португальцы, был русским по происхождению, захваченным в плен и обращенным в рабство еще в детские годы. Другой, Сифр Агха, был итальянским ренегатом. Были также итальянские торговцы, которые побывали на Востоке, например, венецианец Бонадьюто де Альбан (46), попытавшийся предупредить Айриша Корреа о замышляемом против него мятеже в 1500 г.; он отплыл в Португалию вместе с Альбукерке после его первого посещения Индии в 1503 г., а затем вернулся в качестве переводчика на флоте Алмейды. Он отправился в Индию еще около 1480 г. в компании Франсиско Марсильо, венецианского консула в Александрии, выехавшего в Индию в качестве посланника. Были также два еврея, попавших в плен к Альбукерке при захвате мусульманского судна в Красном море в 1510 г.; один из них обратился в христианство, женился и осел в Гоа; другой, владевший многими языками, стал самым доверенным советником Альбукерке (47), и в 1515 г. также принял крещение под именем Алешандру д`Атаиде. После смерти своего покровителя он отправился в Португалию и передал королю много сведений о планах Альбукерке; но, столкнувшись в Лиссабоне с крайне возмутительной попыткой шантажа (48), он почувствовал отвращение к христианству и вернулся на венецианском судне в Каир, где встретился с Тенрейро и счел нужным скрыть от последнего факт своего отступничества от христианской веры.

О поляке по имени Гэбриэль мы имеем крайне скудные сведения. Коуту рассказывает о нем только то, что "он направился через Мусковию в страну узбеков, прожил несколько лет при дворе Абдуллы-хана Самаркандского, после чего отправился к Моголу, в чьем доме и на чьей службе он состоял 15 лет, а затем прибыл в этот город Гоа, где мы узнали о нем; и он многое поведал нам о тех странах, которые он очень хорошо запомнил, т.к. был человеком наблюдательным и смышленым, схватывавшим все на лету; он рассказал нам о том, что видел, столько же или больше, чем Марко Поло, венецианец, т.к. он объехал всю Мусковию, Узбекию, Персию, Тартарию, побывал в Камбалеке, при дворе Великого Хана, а также в некоторых частях Китая, вернулся в Хиндустан и объехал всю страну Моголов, весь Камбай и Синд, а затем, прожив несколько лет в Гоа, снова отправился в Камбай, где и умер" (49).

Заслуживает внимания пример религиозной нетерпимости, вследствие которого евреи, народ, оказавший столько важных услуг государственным деятелям Португалии в конце 15 и начале 16 вв., в середине 16 в. подверглись гонениям. В соответствии с указами, датируемыми 15 и 20 марта 1568 г., ни одному еврею не разрешалось отправляться морем в Индию, и на капитанов была возложена ответственность за снятие их со своих кораблей в том случае, если бы они все же оказались на борту (50).

Примечания:

(1) Couto X. 10. 4.

(2) См. Correa, I. 354; ibid. III. 317 и 765; Varthema, p. 150. Смотри также Jordanus, p. 20.

(3) Castanheda, VIII. 144.

(4) Ibid., 1. 97.

(5) Ibid., II. 16.

(6) Talboys Wheeler. " История Индии," Vol I. p. 283.

(7) Thome Lopes.

(8) Castanheda, I. 68.

(9) Вартема знал этих мужчин в Калиукте, p. 274.

(10) Castanheda, II. 12.

(11) Correa, II. 302. Согласно примечанию к Varthema, p. 65, аркебузы были неизвестны в Аравии до 1515 г.

(12) Cartas, p. 19.

(13) Ibid., p. 83; смотри также p. 385. Португальское слово, использованное для тренировки - Soiсa, которое показывает, откуда они узнали о ней (от Suiss - "Швейцария". Португальские солдаты обучились методам стрельбы и ведения боя от швейцарских наемников в Италии - см. Уайтуэй, "Португальская экспедиция в Абиссинию в 1541-43 г., примечание 1 к главе 6 русского перевода. - Aspar)

(14) Ibid., p. 296.

(15) Barros, III. 3. 8. Нередко забывают, что в европейских войнах в течение этого столетия продолжали пользоваться луками и стрелами. Как сообщает Марбо, именно так были вооружены казаки в Лейпцигской битве (имеется в виду Лейпцигское сражение 1813 г. союзных войск России, Пруссии, Австрии и Швеции против войск Наполеона (оно же "битва народов"), закончившееся поражением французского императора. Луками и стрелами в заграничных походах русской армии периода войны с Наполеоном пользовались не казаки, а конные отряды башкир, заслужившие за меткость в обращении с этим оружием от французских солдат прозвище "северных амуров". Марбо, Жан-Батист-Антуан-Марселен (1782-1854) - французский генерал, один из участников Лейпцигского сражения. - Aspar).

(16) Correa, II. 947.

(17) Castro Roteiro 1541, p. 67.

(18) Correa, III. 69.

(19) Castanheda, II. 78.

(20) Португальское слово - "Cacapo", производное от "Касаб".

(21) См. Fryer, Письмо 4, Ch. 5, где приводится другой пример наделения пушек чертами индивида. Подъем мантелетов (в данном случаен - больших переносных щитов, прикрывающих орудие) и стрельба из пушки были довольно медленным процессом, и обе стороны всегда держали дозорных, чтобы те предупреждали всех уйти в укрытие, когда враги поднимали свой мантелет.

(22) Именно так порох использовался при обороне Ормуза в 1521.- Castanheda, V. 86. Форт Бассейн был после захвата в 1533 г. взорван вместе со всеми, кто находился в его стенах. - Correa, III. 474.

(23) Falcao, p. 194.

(24) Couto, IX. 24. 25.

(25) См. приказы по флоту Лопе Суариша в An. Mar. e Col., 3-я серия, p. 355; также Castanheda, I. 90.

(26) Слово "Grummet" сохранилось на юго-востоке Англии в значении "неопытный новичок, новобранец". На военно-морском флоте Пяти Портов "gromet" означало кают-юнгу. - Приходский словарь Сассекского диалекта.

(27) Correa, I. 234.

(28) Анекдотические рассказы о подобного рода встречах смотри в "Путешествиях" Москета, p. 56.

(29) Castanheda, III. 5. Рассказ подтвержден надежными источниками.

(30) См. Couto, VI. 8. 3, о предшествующей истории этого человека; этот рассказ - в ibid. VII. 8. 1. О другом примере гуманности, см. Correa, IV, 413.

(31) Барруш, I. 4. 2, сообщает много интересного по этому вопросу.

(32) В описании аналогичном путешествия Альбукерке сообщает, что "в руках у людей всегда были помпы, а на устах - имя Девы Марии".

(33) Linschoten, I. 10. Четвертое путешествие Москета, - то, в котором он отправился в Индию.

(34) I.inschoten, I. 199.

(35) См. у Pyrard de Lavаl, I. 446, описание малабарских пиратов его времени.

(36) Fryer приводит характерный отчет о своем путешествии из Суаллихоле в Персию.

(37) Asiatic Journal, II. p. 341.

(38) Историю Фалейро можно найти в Castanheda, VI. 35 на 39; Correa, II. 760. Корреа и Коуту упоминают его в связи с первой осадой Диу в 1538.

(39) Португальцы называли их "апас".

(40) Эта история Бернальдиша содержится в Castanheda VIII. 46, и Correa, III. 46.

(41) Cartas, p. 95. Correa, IV. 268. Couto, X. i. 13,

(42) Один зашел так далеко, что даже сделал обрезание в Малинди, - Cartas, p. 316.

(43) Albuquerque Cartas, p. 230. Correa, 11. 348.

(44) Повествование Тенрейро, опубликованное несколько лет спустя, представляет интерес.

(45) Его публикация была начата в An. Мар. e Col. Серия, p. 214, и продолжалась на протяжении многих последующих номеров.

(46) Это - португальская форма имени.

(47) Гашпар Перейра и Антонио Реал выдвинули определенные обвинения против Альбукерке в 1512; один из пунктов заключался в том, что он позволил этим двум людям управлять Индией. - Castanheda, III. 123.

(48) Correa, II. 134.

(49) Couto, V. 8. II.

(50) Livros dos Monroes, Vol. II. p. 216.

Оставить комментарий © Copyright Аспар (aspar@feosky.net) Размещен: 07/08/2011, изменен: 07/08/2011. 57k. Статистика. Глава: История		Ваша оценка:
Аннотация: Вооружение и методы ведения военных действий. - Путешествия. - Пиратство. - Сухопутные странствия

Аспар : другие произведения.

Португальцы в Индии - на пути к господству (1497-1550). Перевод книги Р.С.Уайтуэя. Глава 3