Зачем в кромешной спящей тьме 
Ты появился вдруг такой  
красивый, 
Зачем галлюцинируется мне 
О́ттень 
невызревшей  
сливы? 
 
Так жив, что с закрещенной грудью 
лёг, 
Так мёртв, что бросаешься в прыть, 
И шёлком не вышить шёлковых щёк, 
И мраморный лоб 
не вы́мраморить. 
 
Вéрченым ветром так ненадолго 
Поцелуйные брови спрятаны 
За беспутной встревоженной чёлкой, 
Что пахнет зачем-то  
ладаном. 
 
Дурни шутят 
сидят: 
ты среди матриц 
И костей в кровяном  
соку 
Ищешь бога, 
а я, 
не влюблявшись ни разу, 
Любовную лирику 
тку. 
 
Чур, не серчай, что в себе души 
Не найду для тебя 
и, чур, 
Что во сне приходится петь, не взыщи, 
Про индиговый 
мой 
велюр. 

Ну,  
так скольких богов отыскали, позвольте, 
В молекулярной кашице? 
Как там у вас на душевном фронте? -  
мною 
спрашивается. 
 
Известнякового цвета 
Руку прижав 
к суконной гру́ди 
Начинал вымышлять  
этот 
Обманщик собственной 
сути: 
 
'Повздорили когда-то дух и тело. 
Не будем говорить, где и когда. 
Всевременно и 
повсеместно 
кипела 
Телодуховная  
суета...' 
 
И подобное всякое. 
Осунулся вновь - 
Зиждитель играет в жмурки. 
Жизнь в мясе и газе нашёл, любовь - 
В уравнениях 
и мензурках. 
 
В том, что сыскали, 
виновны до хруста. 
В подребе́рье - жужжание сплина. 
Схлопнем его, 
а скребущую пустошь 
Захохочем под жжёную  
глину. 
 
Исканью - содомова атомность, 
В груди - кипятка  
гоморровы  
песни. 
Но прелестна всё же твоя 
нерадость, 
и весь ты 
всё же 
прелестен. 

Померещилась мёрзлая прорубь 
В груди, что грозится 
выкипеть. 
Вдовца - глухой заколоченный ворот, 
И взгляд -  
финала 
смотрителя. 
 
Плоть наша бренна, 
ум наш незряч, 
Чёрный свод звездопаден и хмелен. 
Чтобы мир не сошёл с ума, 
в ландышах спрячь 
Подресничную свою 
зелень.