Бездыханно входил в свой квадратный метр
По паркетному хребту,
Скинув с себя подплечников фетр
И галстучную тошноту,
Впившись глазами в стекольную гладь,
Будто окон не видел ранее,
Водворялся на стул, начинал не бывать
Небывалое
какое-то
послание.
Какую-то заумь о том, как сквернá
Моя суть, и какой я битый,
И как удивительно возле меня она
Накрутила себе
орбиту.
"Если я неподъёмно грозен,
Если я так ехиден и груб,
Отчего же тогда при молитве,
роза,
Имя моё не покинет губ?
Напомни, когда я в последний раз
С устами встречался милыми?"...
К чертям - зачеркать невидимый фарс
Невидимыми
чернилами!
Я от глаз нецветных в слугу
Обернусь и сделаюсь наг.
Ты полагаешь - спастись могу?
Наивно
полагать
так.
Взгляд твой
неминуемый -
Маленький, пыльный, пепельный, -
В награду за немощь мою дарует
Ожоги
последней
степени.
Хожу, обожженный, пухлее горшка,
Дую чванливую тень я,
В любви признаюсь исподтишка
Смрадом смертельного жженья.
Один полувзгляд - и ланиты в саже,
Он - всех ядер ядро, всех пожаров пожарище -
Выжжет меня, пускай буду я даже
На противном краю
земного
шарища.
Для меня тяжелее вольфрама
Чета скромных подгубных ямок,
Для меня горячее всяких геенн
Разветвившая лоб
молния
вен.
Горячее и запах меренги,
И пригубленный пухом висок,
И красное пятнышко на коленке
От мадамно скрещенных ног.
Заметелит снегом предплечий,
Ста́на волной зацунамит.
Она будет чаять, а я отвечу
Что-нибудь вроде
"я занят".
Я - полумолчалец любовной склоки,
Липнет краткость к зубам
ирисками,
По утрам с отвращеньем читаю строки,
Казавшиеся ночью
шекспировскими.
Связал малословную я крупицу
В ответ на твои мириады строк.
И как только смел на свете родиться
Бестолковый такой
крошка-бог?
Вот бы страсть выклевать клювом орлиным,
Вот бы скрошить,
из-под рёбер выдавить,
Вот бы ты вместо моей бригандины
Выжгла бумагу письма
невидимого.
Вот бы забыла курьёзного имени!
Всю мирскую любовь к концу от начал
В трепете жил рассказала бы ты мне,
Я б - как последний мерзавец -
молчал.