Сегодня Тиоко Говорящий-с-ночью впервые за долгое время поверил, что жизнь будет лучше.

Он совершал обряд Высокого солнца и все племя, бывшее когда-то неисчислимым, словно термиты, взирало в торжественном молчании на своего шамана. Год за годом коварный и неназываемый враг уносил души и малых и старых, не жалея никого.

Но мы научились быть осторожными.

И вот теперь даже малые дети, которые по случаю праздника разрисовали лица друг друга красным и белым, знают, как легко можно потерять еще только начинающуюся жизнь.

Шаман танцевал, извиваясь и кружась, проводя магические жесты изукрашенным жезлом. Топорщились перья на его голове - целые тысячи перьев - соединённые между собой, змеились узоры по темной коже. Только блеска не было. Уже очень давно никто из племени Птичьих детей не надевал гладко отполированных медных браслетов, не украшал себя сияющими металлическими дисками. И была тому причина.

Первые звезды появились уже на бесконечном небе, когда шаман закончил свой танец. И лишь теперь соплеменники разразились радостными криками. Праздник Высокого солнца - время, когда великий Белый Сапсан сходит на землю и щедро одаряет удачей всех своих детей. Благодатное время. И Тиоко знал, что достойно завершил Танец, а значит - не обидится великий Сапсан, не отвернет взгляда. Будет удачной охота, будет еда для всего племени, а беды и болезни обойдут стороной. Потому-то так радостно и шумели женщины, готовясь к великому празднику. Скоро закипит вода под крышками глиняных котлов, скоро вариться там нежнейшему мясу для всего племени. Уже горят костры, вокруг которых, потрясая копьями, закружатся совсем скоро в диком танце мужчины.

Шаман прошел мимо тростниковых хижин, и никто из соплеменников не посмел остановить его разговором или вопросом. Все знают, как тяжело дается каждый обряд, сколько сил забирает и души. Тиоко ребенком немало досадовал оттого, что праздник Высокого солнца для всех, кроме шаманов. Ни дед, ни отец его, завершив Танец, не выходили потом из хижины, не присоединялись к общему веселью.

И лишь станцевав свой первый Танец, понял он, что не может сразу вернуться в этот мир тот, кто был только что в стране духов - по-другому смотрят глаза его и другие мысли на сердце.

Но есть беседы, которые не стоит откладывать.

Тиоко подошел к хижине вождя Сойно и кивнул его жене, которая шила у входа при свете масляной лампы. Игла из рыбьей кости дрожала в ее старческих руках, но шов получался крепким и на диво ровным. Хорошая игла. Одна из последних. Ловить рыбу в лодке ли или с берега не отважится сейчас даже самый храбрый воин племени. И то - не трусость, а лишь спасение от неминуемой смерти.

Шаман отодвинул циновку и вошел в душную хижину.

- Приветствую тебя, Говорящий-с-ночью. Удачен ли был танец в этом году?

Вождь и сам видел обряд. Как же иначе, как же встречать Высокое солнце без вождя? Но то была традиция.

- Белый Сапсан радуется сегодня и посылает на нас свое благословение. Танец поведал мне это.

Старик кивнул, и следующий вопрос отразился в его глазах, слезящихся даже от слабого отблеска костров снаружи. Вождь никогда не задавал этого вопроса вслух, но Тиоко все понял и так.

- Я не видал его, старейший. Он никогда не показывается в стране духов.

Давний враг племени был очень хитер и очень осторожен. Где жил он? Откуда приходил только затем, чтобы забрать еще одну жизнь? Тиоко не знал, как не знал и его отец. Может быть дед, мудрый и сильнейший шаман Ойо Медвежье око, мог бы поведать многое, ведь это он вызвал врага. Давно. И враг убил его.

- Десять детей появилось на свет в эту луну. - Сойно спугнул тяжкие воспоминания.

Как и полагается вождю, он думал дальше других. И, шаман видел по глазам, что мысли были светлые.

- И ни один из них не умер. Мы снова станем великим народом. Тем, кого бояться и звери и боги.

- Скажи мне, знающий, - продолжил вождь, - а не искупили ли мы своего проступка? Ведь так давно уже не было смертей.

"Может быть, он ушел?" - спрашивали глаза вождя, так надеясь на нужный ответ.

Но кто мог это проверить?

- Мы не даем пищи ему уже не одну луну - подумав, ответил шаман, осторожно подбирая слова. - Но я не знаю, великий, сколько он живет и сколько будет с нами. Может статься, что он здесь навечно.

- Твой дед бы знал. - Слова не прозвучали обидой или укором.

Чего обижаться, коли смерть не дала деду передать все тайны сыну, а от него - к внуку. И дед и отец не пережили той ночи.

Та ночь. Никогда, даже проживи он еще сто лун, не забудет шаман того, что было. Вот и сейчас вопрос вождя вызвал из цепкой памяти душный запах костра, тяжелое дыхание деда, что творил невозможное. И узкое тело невиданной великой лодки. Мертвой лодки, которая больше уже никуда не поплывет.

Вождь молчал, задумчиво гладя одряхлевшими пальцами узоры татуировки на лице.

- Сорок лун. - задумчиво произнес он - Я не видел своего лица. Но, когда дух Смерти склонится над моим плечом, не откажусь я взглянуть, сколько морщин прибавилось с той поры. И не откажусь я посмотреть, ушел ли он. Когда я буду умирать...обещаешь ли ты мне, шаман?

Сойно кивнул на дальний угол хижины. Туда свет почти не достигал, но шаман сумел разглядеть вещь укрытую надежно плотной тканью. Никто больше не держал это в доме. И потому Тиоко даже не сразу понял, что перед ним.

А поняв, замер в испуге, хоть и не боялся уже очень давно почти ничего. Но шаманом не зовется тот, кто впускает в себя страх. И потому он ответил, как подобает.

- Я клянусь, старейший, что выполню твою просьбу, и пусть Первое солнце будет тому свидетелем.

Вождь кивнул, принимая клятву.

- Удачи тебе, знающий, - произнес он, и шаман понял, что беседа окончена.

Он вышел в душную ночь и вдохнул ее цветочные и дымные ее запахи. Усталость этого дня навалилась ему на плечи и высыпала каплями холодного пота на лбу. Пусть остальные Птичьи дети веселятся всю ночь, а он не в силах был сейчас даже ускорить шаг, чтобы быстрее рухнуть в своей хижине в смертельный сон. Клятва старейшине лишила его остатков последних сил. Клятва и бронзовое зеркало. Он узнал его очертания там в хижине под плотным покрывалом.

Шаман проснулся от тишины. Розовые перья зари еще не заглянули в его хижину, но рассвет был близок. Это понял Тиоко и по утренней прохладе и по отсутствию звуков праздника. Сон принес отдых его телу, но не успокоил мысли. Почему-то все чаще в последнее время возвращался он мыслями к той ночи. Словно пытаясь вспомнить каждое мгновение. К той ночи... или к тому, что было ранее.

Лодка появилась утром. Небывалых размеров, небывалой формы, словно дикая птица села она на белоснежную отмель. Маленький Тиоко увидел врага первым. Так уж вышло, что по совету отца ночевал он вдалеке от деревни, учась разговаривать с духами. Он следил, укрывшись в зарослях, за тем, как гулкие звуки летят над притихшим берегом, как страшные незнакомцы, не похожие на людей, суетятся на необозримом пространстве за высокими бортами. Не убежал Тиоко, когда сошли они на берег, странно двигаясь и странно разговаривая. Этих созданий было много, и они громко кричали, словно дикие звери.

Убежал он лишь когда подняли они диковинные копья прямо к небу, и раздался страшный грохот.

Задыхаясь, бежал Тиоко к племени. Путь был неблизок, и шум колотился в ушах. Ему казалось, что пришельцы убили Солнце, и теперь оно падает на землю бесчисленными осколками.

Дед Медвежье-око долго слушал запыхавшегося внука. А потом слушали отец и вождь Сойно.

А еще, чтобы своими глазами увидеть свершившееся, прокрались они к великой лодке и сами увидели, как многочисленны и страшны незваные гости. И как грохочут их копья, убивая все, на что укажут.

Увидели они и самое страшное - на берегу уже возникли странные, неуклюжие дома, а на кострах жарилось мясо. Значит пришельцы решили остаться.

- Это не люди. - Промолвил тогда дед, посовещавшись с духами. - Это посланники Тьяхоу, матери мертвых. Они пришли, чтобы забрать нас.

Кто защитит детей своих, как не сам Белый Сапсан? Но далеко он от мира людей и смельчак тот, кто сможет обратиться к нему с просьбой, и чьи слова послушает он. Но на то и шаманы племени.

В ту же ночь три поколения шаманов разожгли великий костер. Все жители племени укрылись в своих хижинах, чтобы не узреть ненароком то, что видеть не положено.

Правду говорят, что обитатели мира духов коварны и злобны. Почему Белый Сапсан не защитил своих детей в ту ночь? Может, слишком слабы были их голоса, и слишком неловок Танец, вот он и не услышал.

Тиоко просил о помощи бога, и вершил Танец до тех пор, пока не потемнело в глазах, и кровь не начала пульсировать, вторя его просьбам. Он не чувствовал больше себя, он летел сквозь тьму, блестящую, как рыбья чешуя. И взывал.

А потом все закончилось. Тиоко понял, что просьба услышана. Но почему ему стало так страшно?

Он очнулся, лежа на холодном песке. Дождь хлестал и превращал все вокруг в серые тени. И первое, что увидел Тиоко, был отец.

Мертвый и пепельно-белый, он лежал, распахнув в ужасе неподвижные выцветшие глаза.

- Не смотри! - резкий, словно карканье ворона, оклик, заставил его отшатнуться.

Дед сидел под дождем, закутавшись в свой широкий плащ, затканный перьями, и его глаза перетягивала полоска ткани.

- Закрой глаза. - приказал дед, и Тиоко послушался.

Так, крепко зажмурив веки, слушал он своего деда, могучего шамана Медвежье око и боялся уже не того, что произошло, а того, что будет дальше.

- Нас услышал дух. Дух-убийца выполнил нашу просьбу. - Говорил дед. - Но теперь он не хочет возвращаться назад. Надо показать ему путь. Иначе он убьет нас всех.

- Где он сейчас? - спросил Тиоко.

Сидеть с закрытыми глазами стало невыносимо. Казалось, дух-убийца уже кружит рядом, примериваясь для удара.

- Он живет в отражениях, - сказал дед.

И Тиоко вспомнил о блестящих браслетах, что не покидали руку отца. И о лужах. И еще он подумал: хорошо, что сейчас слишком рано. Все еще спят в хижинах, а если и не спят, то лежат тихо, прислушиваясь к шуму дождя снаружи.

И еще он подумал о том, что будет, когда все проснутся.

Он почувствовал движение рядом - это дед поднялся и прошел мимо. Край его плаща хлестнул Тиоко по лицу.

С закрытыми глазами Тиоко вслушивался в то, что происходило вокруг. Вот шаги - это дед подошел к общему колодцу, из которого брало воду все племя. Зашуршал плащ, словно перешептываясь с дождем. Легкий шорох - это дед снял с глаз повязку, склонился прямо над гладью воды. И потекли секунды безмолвия.

Лишь капли дождя, дробясь бесчисленное множество, создавали свою музыку.

Тиоко верил, что дед сможет прогнать духа-убийцу. Он посмотрит духу прямо в глаза, и тот уйдет навсегда, испугавшись могущества шамана.

Но почему это длится так долго?

Тиоко дрожал от холода, и не мог открыть глаза. Ведь, пока глаза закрыты, остается надежда.

Но он был шаманом, и потому знал, что надо принимать все, что приходит к нам по воле богов. Каким бы плохим оно не было.

И потому Тиоко посмотрел.

И понял, что теперь он - единственный шаман племени.

Год за годом Тиоко думал о том, почему все получилось так. Дух-убийца выполнил то, о чем его просили. Он убил всех приплывших странных гостей, и диковинная лодка сиротливо старела на берегу. Никто не осмелился бы приблизиться к ней. Но почему дух не ушел?

И лишь однажды, когда вождь Сойно был слишком откровенен, поведал он Тиоко то, что терзало и его сердце долгие годы. Дед ошибся тогда. Или нашептали ему неправду коварные духи. Те страшные гости были не мертвецами. Они пришли как друзья. А дети Белого Сапсана убили их всех.

Вернуть бы все назад.

С той поры прошло сорок лун, и тяжкими они были для всех. Дети Белого Сапсана стали осторожны, и хорошо знали, как опасны могут быть духи. Но даже предупрежденные, они продолжали умирать. Лужица под ногами, блестящий бок кувшина - все становилось смертью. Сколько девушек умерло, поддавшись жгучему желанию хоть раз полюбоваться на свое лицо. Сколько детей - тех, кто, не слушая запретов, убегал искупаться в жаркий полдень.

Но гибель одних становилась наукой другим.

И теперь лишь шаман Тиоко и дряхлый вождь помнили о той поре, когда можно было увидеть отражение.

Родились новые дети, которые теперь уже сами стали дедами. Запрет впитался в кровь, в память и дети Белого Сапсана привыкли жить рядом с коварным врагом, беречься от него.

Тиоко встал с постели и вышел, откинув циновку, прямо в розово-желтую зарю. Солнце смотрело на него сверху, и легкие облака были похожи на перья Белого Сапсана, благословляющего своих детей.

"Мы не ловим рыбу - думал Тиоко, - мы не знаем ее вкуса. И не знаем, как приятно плавать в море в солнечный день. Когда идет дождь, мы скрываемся в своих хижинах. Мы набираем воду и пьем ее из сосудов с узкими горлышками.

Мы не видим себя.

Уже сорок лун я не видел своего лица. Каким я стал? Много ли морщин у меня на лице? Не знаю.

Но мы живем.

А это - самое главное.

И если приплывет еще раз большая и странная лодка, я клянусь, что не совершу той же ошибки, что и мой дед. Миром встретим мы странных чужеземцев. Может, они помогут нам избавиться от духа-врага.

Когда занялась заря, показался берег. Капитан с волнением оглядывал в подзорную трубу песчаные отмели и зеленую кайму деревьев. Именно сюда когда-то стремился его дед, мечтая открыть новые земли и привезти на родину диковинные товары, а, может, и рабов. Дед сгинул без вести. Капитан полагал, что он не сторговался с туземцами и поплатился за это жизнью. Что ж, он сам не совершит такой ошибки. Вряд ли туземцы поймут цену денег. На крайний случай, капитан погрузил на борт хороший запас оружия. Но, зачем стрелять, если дело можно решить миром? Потому-то и вез он в трюме разноцветные бусины, яркие ткани и, самое главное, несколько ящиков простеньких, но изящных зеркал.

Кому не понравится разглядывать в них свое отражение?