Ни тьмы ни света - таких понятий здесь просто не существовало.
Ни верха ни низа. Кир не мог определить - падает он, летит или уже стоит на земле. Потому что не было и его. Он растворился, став частью великого Ничто. Исчезли органы зрения, осязания, слуха. Он даже не мог вспомнить, что это такое - видеть и слышать, чувствовать запах или ощущать рукой твердую поверхность. И конечно же дышать - воздуха тоже не было. как и легких.
Стремительно, одна за другой, исчезали мысли. Или очень медленно. Времени здесь тоже не было. Просто Кир заметил, что почти перестал думать о чем-либо. А потом и эта мысль ушла. Последней мелькнула паническая - меня нет.
Да, таков он, этот единственный выход. Исчезнуть, пропасть, слиться с домом, чтобы окончательно стать никем и ничем.
Впрочем, и дома тоже не было. Он исчез там, за последней дверью. Здесь даже не существовало таких понятий, как "дом".
Осталось только одно - маленькая, еле ощутимая, точка осознания. Частичка того, кто когда-то был человеком. Но и эта точка угасала, словно последняя искра большого пожара. Вот-вот ее не станет. И все закончится.
Прошло несколько мгновений или пара веков и все погасло. Чтобы тут же возродиться опять. В глаза ударила темнота, и это было счастье. Это была самая настоящая, осязаемая темнота, пахнущая пылью и деревом. И Кир чувствовал эти запахи, видел черную пелену перед глазами. Какое счастье - видеть. У него снова были руки и ноги, стоял на твердом полу. Повел руками в стороны и не ощутил ничего.
Звуки. Совсем рядом, словно за тонкой стеной. Шум голосов, звон посуды, шуршание ткани. Тихие, почти неслышимые, эти звуки создавали мерный гул на странность умиротворяющий. Словно шум дождя после долгой ночи.
Не было болота, его гниющих запахов, тумана, зеленой луны. Кир понял, что ему удалось. Он вскочил в последнее мгновение на никому неведомую тайную тропу и теперь ни охота, ни Хозяйка не могут ему повредить. Надолго ли?
Серенида рассказывала так:
- Комната с пропастью. Ты уже видел ее? Это ошибка, искажение, как будто камень, уложенный в неправильном месте или кладовка без окон и дверей, про которую все забыли, которой нет на плане. Дом очень часто менялся, вот и получилось такое... Откуда я про нее знаю? Очень давно я была здесь гостьей. Моя семья дружила с прежним хозяином еще тогда. когда дом был светлым и радостным и принимал всех. Очень давно. Я нашла эту комнату. Тогда она была спрятана куда надежнее. Хозяин и рассказал мне про нее. Про то, куда она ведет. Он очень любил дом, хотел узнать про него больше, изучал, записывал. Где теперь эти записи?
Да, где записи? Лежат, сгнившие, на очередном забытом всеми чердаке, или сгорели давно в огне кухонной печи, растопленной Хозяйкой?
Главное одно - с помощью этой неучтенной комнаты можно обойти плен дома. Ты словно становишься и сам неучтенным. Обнуляются все данные, тебя стирает из памяти дома как ненужный файл. Ты снова свободен. Вот только надо дойти до конца. Что ждет впереди?
Но звуки совсем близко были такими умиротворяющими, такими... домашними. Никакой опасности. Все угрозы остались позади в холодном болотном царстве.
Кир сделал несколько шагов и рука встретила твердое. Стена. Нет, дверь.
Незаперта. Кир толкнул ее ладонью и глаза обжег нестерпимый свет. Но уже через пару мгновений он потускнел, глаза приспособились. Всего лишь яркое солнце за ситцевыми занавесками.
Большой холл, никаких тебе узких коридоров. Солнечные лучи играют на паркете. Высокие окна, кажется, такие называют французскими. Если хочешь - открывай и шагай прямо на землю. Под окном раскачиваются головки шафранов, занавески белые, ни пятнышка. Чистота и блеск. Летнее удручающее тепло. О стекло бьется муха, шевелятся под легким ветерком края скатерти. На столе - ваза с цветами. Тот же дом, хоть и изменившийся до неузнаваемости. Вернее, как понял Кир почти сразу же - дом до изменения. С улицы послышался цокот копыт, звук колес. Экипаж? Как они там назывались? Карета? Коляска?
Это прошлое. Наверное, еще до революции. Кир сделал несколько неуверенных шагов. Странно он, должно быть, смотрится здесь в своих современных джинсах.
Он добрел до стола, сбоку был ряд стульев темного дерева, почти упал на один из них. Неожиданно нахлынуло все пережитое. Далеко-далеко, не в этих временах, идет охота на него. Скачут нездешние кони, блестит невиданное оружие, расползаются под копытами болотные хляби.
А здесь - тишина и покой, которого так долго не хватало. Никто не достанет его, никто не найдет. Посидеть бы еще. Хоть пять минут.
Из проема сбоку вынырнули двое в одинаковых ливреях бутылочного цвета. Слуги.
Кир напрягся, но остался сидеть спокойно. Устал гость, отдыхать изволит. Чего непонятного?
И ничего не произошло. Никто не кричал "Держи самозванца!". Двое бесшумным шагом протекли мимо, отработанно уронив в почтении гладкие головы. Потом один обернулся.
- Чайку не изволите-с? Мигом устроим.
Кир кивнул. Слуга резво удалился. Он был очень молод, лет пятнадцати. А товарищ его, как успел заметить Кир, постарше. Он все отворачивал лицо, но за доли секунды Кир кое-что увидел. Сначала не придал значения, а вот теперь, оставшись опять в одиночестве, осмыслил и поймал догадку. У второго слуги на лбу было темное пятно. Большое, наползало на глаз. Сердце кольнуло, хотя Кир никогда на него не жаловался. Боль потекла тонким ручейком под ребра. Стало трудно дышать. Пройдет много лет, и этот слуга будет висеть недвижимый в подвале дома. А потом Кир его убьет. Время закольцевалось здесь, можно ли изменить, предостеречь? Впрочем, кто ему поверит? А если и поверят, из дома выхода нет. Для них, для верных слуг.
Он вздрогнул от нежного звона.
- Просим-с
Каким чудом на столе возник пышущий жаром самовар? В его ярких боках отразился тот, молодой слуга. Он раскладывал на столике вазочку с пряниками, сахарницу, серебряные приборы. Потом так же незаметно удалился. Ни грамма любопытства, ни одного пытливого взгляда на странного гостя. Здесь облик Кира никого не пугал. Ему даже на мгновение показалось, что он стал прежним. Но достаточно было бросить взгляд на руки - новые, мертвенно-бледные, чтобы морок развеялся. Ароматный чай в чашке исходил паром. Вдалеке еле слышно пробили часы. Полдень. За стеной послышался гомон голосов, но тут же затих. Это было странное чувство, спокойствие среди бури. И Кир позволил себе несколько минут покоя. Здесь он был никому не нужен и не интересен. Совершенно один и совершенно свободен. Это счастье, которое хотелось задержать и запомнить. Но и оно закончилось. Словно предупреждая, заныл висок, вернулась, прокралась головная боль. Он почти забыл о ней в этом доме. Следом заныло колено и словно пробежала под рубашкой стайка мелких насекомых, это проснулись царапины и ушибы. Кир вдруг понял, что вряд ли сможет встать. Недомогание навалилось на него постепенно, но уверенно. Даже чай стал горчить и уже не приносил наслаждения. Остановившееся время снова догнало. Надо идти.
Он поднялся с большим трудом, чуть не подломилась нога. За время жизни в доме он столько раз падал, ушибался, разбивал руки и колени, и каждый раз удивлялся, почему все заживает так быстро. Значит, не зажило. а просто временно замерло. Он больше не гость и дом больше не обязан его лечить. Сквозь рукав проступило кровавое пятно. Пока немного.
- Ничего, - сказал сам себе Кир. - Ничего. Бывало и хуже.
Бывало. В семье Борзенковых вообще болезни не одобрялись. Отец считал, что почти все недомогания - суть леность и баловство. Старшие сыновья, казалось, не болели никогда. Только Кир вечно оказывался худшим. И все силы бросал на то, чтобы этого никто не заметил. Шел в поход с ушибленной ногой, бежал кросс с температурой, а, едва выздоровев, до утра готовил очередной реферат, изнуряя себя бессонницей. Кому все это было нужно?
Для чего?
Может быть, именно для того, чтобы не обращать внимания на жалобы тела, а просто делать что должен.
И будь что будет.
Кир сделал пару шагов по натертому паркету. Надо идти дальше.
Тропа ждет.