Ползёт тоска, вливается в окно,
вздыхая, шаркая, скорбя,
быть может, обо всей судьбе земной...
И вот, решила навестить она теперь тебя.

Идёт тоска, заходит незаметно в дверь,
смотрю я на неё и - верь, не верь, -
тоска - это такой многоголовый зверь
печальный, серый и большой,
как слон, как облако с душой,
как десять змей, что заблудились в собственных хвостах,
как непонятный, беспричинный страх.

- Ну заходи, тоска, - я говорю,
достав печеньки и мешок конфет (уже почти пустой). -
Ты запоздала. Нужно было - к ноябрю,
когда лицей, и крик гусей, и это там... багряный, золотой.

Мы написали бы стихи с тобой!
Они остались бы в веках!
Подумай только про литературный бой,
что школьникам внушает бесконечную тоску и страх!

(Сочинение, которое нужно писать не тебе. М-м-м...)

Вздыхает слон. А, может, змей. А, может, бегемот.
Опять всё плохо (а весь мир желает видеть "Alles gut!") -
он опоздал, не угодил, не смог, ну вот,
и для чего он только нужен тут?

Вздыхаем вместе. Глажу тридцать три хвоста,
меж делом, доставая тридцать три листа,
и с них выходят тридцать три богатыря,
желанием спасти весь мир горя.
- А от кого спасать-то? От меня? -
бормочет зверь, и остаётся лишь обнять
все головы, рога, хвосты,
потом же - вытащить сто шесть конфет
и положить, по три, в распахнутые рты.

(Не волнуйтесь, я считать умею. Последние семь - для меня).

И вот уже, пожалуй, веселей. Вставай, покуда не проспал:
ведь зеленеет за окном весна; богатыри сражаться cо всем злом земным идут.
А зверь - чего же - не пропал,
ведь без него все хокку, Хокусаи - даже Пушкин! - пропадут.

Конфетных фантиков вот лишь гора,
и хорошо бы, кто-то их убрал,
но если нет, то будут конфетти -
рассыплем их на всём пути,
что кто-то потерял, забыл, найти пытался, но не смог, увы,
но - видишь? - жили как-то тридцать три хвоста (и головы),
искали дверь, где радость бы жила, и не могли найти её давно,
но где-то ждали их (как и тебя), и на конфеты ставили окно.

(Тьфу, то есть наоборот! Хотя...)