Разрушающая волна
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Повесть о честолюбивой деве, о нежном юноше и о том, как любовь, столкнув два совершенно непохожих мира, вопреки литературным канонам, не побеждает всё.
|
От автора: Действие происходит в Астанисе, мире "Пророка, огня и розы", лет этак на 500 раньше описанных в "Пророке" событий. Другой связи между текстами нет.
Двадцать второго дня в третьем месяце Воды, несмотря на быстрый и бурный приход весны, неожиданно снова выпал снег. Едва распустившиеся цветы персика, нежно-розовые и лиловые, утопали под белыми шапками, а мостовые оказались покрыты наледью, так что следовало ступать по ним очень осторожно, чтобы не поскользнуться и не упасть.
Тэйра, служанка из богатого дома Вэнсан, в одиночестве пересекавшая площадь перед Алыми Воротами, остановилась и, как будто зачарованная, поглядела на белоснежные хлопья, медленно опускавшиеся на землю.
Так могло бы показаться тому, кто видел её со стороны.
Но если бы кто-то стоял напротив неё, то он не увидел бы и тени мечтательности в её больших, чуть навыкате, светло-серых глазах, зорких, как у орла, и орлиным же взглядом впивавшихся в окружающий пейзаж - но отнюдь не с тем, чтобы полюбоваться им, а с тем, чтобы впитать его в себя до мельчайших деталей: запомнить, проглотить и похоронить в глубинах памяти, чтобы в нужный момент извлечь на свет.
Любая деталь может пригодиться - никогда не знаешь зачем, никогда не знаешь, когда.
Так, память у Тэйры была превосходная, и она старалась извлечь из этой своей особенности все возможные преимущества, так же как и из остальных своих достоинств, которых было не так уж много. Она была не слишком хороша собой: черты её лица, хоть и правильные, казались довольно блеклыми и незапоминающимися, а улыбку, в которой иногда кривились тонкие бледные губы, никак нельзя было назвать очаровательной. Тёмные волосы, туго стянутые заколкой на затылке, были жидковаты, и Тэйра предпочитала не распускать их даже по праздникам, а длинный нос с горбинкой, чуть загнутый, как у хищной птицы, сильно старил девушку - в свои восемнадцать она выглядела никак не меньше, чем на двадцать пять.
Всё это могло бы составить большую проблему, если бы Тэйра была знатной госпожой, созданной для любви и развлечений, но она была лишь служанкой - и то, что вызвало был слёзы высокорождённой, стало первой ступенькой вверх для дочери лавочницы. Благодаря своей специфической, малопривлекательной внешности Тэйра никак не могла затмить другую девушку, и поэтому её госпожа, толстая и ленивая Сида, отличавшаяся, несмотря на слишком юный возраст, необычайным сладострастием, сделала Тэйру поверенной во всех своих любовных делах, не опасаясь, что служанка, как это часто случается, украдёт у неё симпатию знатного господина.
По вечерам Сида, не имевшая никаких преимуществ перед подругами, удовлетворяла своё тщеславие тем, что во всех подробностях пересказывала служанке свои похождения, считая, что та, ещё менее красивая, должна завидовать ей. А Тэйра слушала и запоминала, во всех деталях... И, хоть она нисколько не завидовала ни рыхлому, белому телу госпожи, ни, тем более, её многочисленным интрижкам, она знала, что однажды взыщет с неё по всем счетам.
Про себя она благодарила Богиню за то, что та дала ей некрасивое лицо, но сильный ум, а её госпоже - наоборот.
Ведь если бы, не приведи Аларес, случилось по-другому, разве оказалась бы она, рождённая на зловонных окраинах Нижнего Города, здесь, перед трёхъярусными Алыми Воротами, ведущими в святую святых - дворец семейства Санья, или, точнее, целый квартал дворцов, выстроенных для членов этого рода, наиболее старинного и знатного во всём Астанисе?
Многочисленные сёстры, братья и племянники Тэйры, которых она безо всякого удовольствия навещала примерно раз в год, отдали бы все свои жалкие игрушки за то, чтобы побывать перед этими воротами и увидеть изогнутые крыши пяти- и семиэтажных павильонов хотя бы издалека.
Далеко не все высокорождённые удостаивались приглашения в дом Санья. А она, служанка Тэйра, была здесь в роскошном, вытканном цветами наряде - всё потому, что госпоже Сиде взбрело в голову заочно влюбиться в юношу из семьи Санья. Он, этот юноша, которому успели дать прозвище Прекрасный Мечтатель, как говорили, почти не выходил из дома и всё сидел над своими книгами - красивый и утончённый, как цветок сливы, и такой же хрупкий и одинокий.
Всё это, вкупе со знатной фамилией и сокровищами рода Санья, у которых, по слухам, даже стены в домах были из чистого золота, делало Прекрасного Мечтателя самым популярным женихом в столице, даром, что его почти никто не видел. Рассчитывать взять его в мужья, конечно же, не могла ни одна девушка, не носившая фамилии Санья - браки в этой семье издавна заключались между родственниками - но каждая тешила себя надеждой сорвать первый поцелуй с уст юноши, по слухам, не только красивого, но и невинного, или даже успеть заполучить его ласки до того момента, как он назовётся чьим-то законным мужем. Разумеется, толстая сладострастная Сида не была исключением.
И в то же время она, чья уверенность в собственной привлекательности была прямо пропорциональна отсутствию последней, не была настолько глупа, чтобы не понимать: ей нечем очаровать недоступного Санью, даже если появится возможность предстать перед его прекрасными очами.
- Тэйра, прежде чем я с ним увижусь, ты должна выяснить о нём всё, что сможешь, - ныла Сида по вечерам, когда служанка её причёсывала. - Что он читает, что любит делать, какие у него любимые блюда. Ну пожалуйста, Тэйра! Ты же у меня умница. Я хочу, чтобы ты увидела его, а потом обо всём мне рассказала. Хорошо?
Служанка молчала и только улыбалась своей загадочной улыбкой, которая, как уже было сказано, никак не могла назваться привлекательной, но в то же время таила в себе странный магнетизм, под власть которого попадали те, чьё покровительство Тэйра считала для себя полезным.
Например, её толстая, глупая госпожа, слепо доверявшая своей некрасивой, умной служанке.
Так вот и получилось, что, когда госпожа дома Вэнсан решилась послать приглашение молодой госпоже из семейства Санья - полюбоваться вместе цветением абрикосовых деревьев - это не старшая дочь семьи отправилась вручать его, как было положено, а её любимая служанка, о чём сама Сида на коленях упрашивала мать.
И теперь Тэйра стояла перед Алыми Воротами в роскошном наряде знатной госпожи, и в корзине её, в знак приглашения, были свежесрезанные орхидеи из парников - самый редкий зимний сорт - скреплённые драгоценными нитями жемчуга.
Но вдруг пошёл снег, и Тэйра остановилась.
Увидев это, госпожа Сида, как и другие, решила бы, что её служанка замерла, потрясённая столь высокой честью, выпавшей на её долю, или, на худой конец, замечталась о невинном юноше из семьи Санья, но мысли Тэйры были не об Алых Воротах, и не о дворцах из золота и яшмы, и уж совсем не о Прекрасном Мечтателе.
Её мысли были о его сестре.
Мадэлина Санья - старшая дочь в семье, выбравшая, как это полагалось, стезю жрицы, и оставившая ради этого и свою фамилию, и своё богатство, и все свои роскошные наряды - вот о ком были помыслы служанки.
Остановившись перед Алыми Воротами, она на мгновение вспомнила, как увидела эту девочку десять лет назад, и с тех пор уже не забывала никогда.
В тот день на престол взошла новая Светлейшая Госпожа - Императрица - и, по традиции, ворота Среднего Города были открыты для простолюдинов, что случалось не чаще, чем два раза в столетие.
Маленькая Тэйра, которую в те времена ещё звали по-другому, впервые в жизни очутилась в той части столицы, где под ногами вместо зловонной грязи - плиты из белого камня, где деревья весной покрыты белоснежными цветами и источают дивное благоухание, где юноши и девушки неторопливо прогуливаются по улицам, разговаривая о поэзии, о сладости жизни и о любви.
Другая девочка потеряла бы на её месте голову, но Тэйра и тогда, как и десять лет спустя, только смотрела вокруг своим не по-детски внимательным, цепким, холодным взглядом и запоминала всё увиденное и услышанное.
Мать не любила её за этот взгляд и за то, что дочь в свои восемь лет осмеливалась давать ей советы и глядела как будто бы даже свысока, но наследница есть наследница. Если бы, вопреки традиции, она взяла с собой не старшую дочь, а другую, соседки посмотрели бы косо и за глаза перемыли бы ей все кости.
Поэтому именно Тэйра, а не другой ребёнок, отправилась вместе с матерью в Средний Город - лицезреть края одежд Императрицы и прославлять её красоту, великодушие и мудрость.
Но мать не могла отделаться от ощущения, что всё это - Средний Город, дома знатных господ, и даже сами края одежд Светлейшей Госпожи - не внушает её дочери должного восхищения, и это злило её.
- Смотри по сторонам, кому тебе говорят! - шипела она, пихая девочку в бок, хотя Тэйра только и делала, что смотрела. - Когда тебе ещё удастся поглазеть на жриц, хотела бы я знать? Неблагодарная, да ещё и дура! За что только Богиня наградила меня такой старшей дочерью?!
Мать принималась причитать, а Тэйра, с высоты своих восьми лет, смотрела на женщин в тёмных одеяниях - тех, кто отказался от своей прежней жизни и возможности утолить сладострастие в обмен на власть и возможность вершить судьбу страны. Эти женщины - служительницы Богини, давшие обет безбрачия и принявшие новые имена, стояли во главе любого учреждения, будь то суд, университет или больница; Верховная Жрица же была практически равна по положению самой Императрице.
- Поклонись, - прошипела мать, сдавив локоть дочери так, что на нём, без сомнения, остались синяки. - Поклонись жрицам, дура!
И вот тут-то Тэйра сказала то, что изменило её судьбу - а, может быть, было предопределено ею.
- Больно надо, - произнесла она равнодушно, однако не отрывая цепкого взгляда от тёмных одеяний. - Может, я и сама когда-то стану одной из них.
Подобное предположение было настолько неслыханной, невероятной наглостью - ни одна из женщин Нижнего Города не могла не то что произнести такого, но даже помыслить о том, чтобы однажды стать жрицей - что мать на мгновение потеряла дар речи.
А потом пришла в себя и влепила дочери такую увесистую затрещину, что та полетела под ноги идущим позади неё и была бы, без сомнения, затоптана насмерть, если бы толпа не расступилась перед богато украшенным паланкином.
Мадэлина Санья - вот кто скрывался за алыми занавесками, вытканными золотым узором. Девочка, которая в свои двенадцать лет успела потрясти всю столицу своими дарованиями; ученица жриц, настоящее имя которой, вопреки всем правилам, не было забыто - его просто не смогли забыть. Сегодня, в день своего Первого Посвящения и в честь вступления на престол Светлейшей Госпожи, Мадэлина, по прозванию Небесная Птичка, собиралась выступить на главной площади перед дворцовым садом, чтобы поразить публику своим талантом.
Всё это Тэйра, благодаря своему внимательному слуху, успела узнать за те несколько мгновений, что перешёптывалась толпа, глядя вслед роскошному паланкину, уносившему к дворцовым воротам необыкновенную девочку.
Пронеслась ли какая-то мысль в её сознании в тот момент?
Скорее всего, нет.
Но, подчиняясь какому-то невидимому внушению, Тэйра поднялась на ноги, властно взяла свою мать под локоть и повела её, изумлённую, вслед за паланкином - как будто это она была её матерью и госпожой, а не наоборот.
И суеверная мать, увидевшая в глазах старшей дочери какой-то жутковатый блеск, заставивший её вспомнить о демонах Подземного Мира и содрогнуться, не осмелилась ничего сказать и оттолкнуть девочку, которую за мгновение до этого была готова отлупить на глазах у всей толпы.
Они пришли на площадь.
Аристократы и бедняки, впервые за последнее столетие перемешавшиеся в одной толпе и глядевшие друг на друга - одни с отвращением, другие с благоговением и восторгом - окружали Небесную Птичку, уже выпорхнувшую из своего паланкина.
Золотисто-каштановые кудри рассыпались по её плечам, светлое воздушное платье взлетало при каждом шаге - разве напоминала она чем-то суровых, строгих жриц в их тёмных облачения? Ни разу.
И Тэйра не знала, услышала ли она, или поняла интуитивно то, что узнала: Мадэлина Санья не мечтает властвовать ни в суде, ни в университете, ни даже в Храме; она не метит в Верховные Жрицы, не жаждет одним своим словом миловать или отправлять на казнь. Всё, чего она желает - это наслаждаться своим волшебством, творить из ничего прекрасные картины, чтобы услаждать чужие взгляды и разгонять чужую печаль.
Самым главным секретам жриц была магия - им были подвластны силы четырёх стихий. При помощи своих секретов знаменитые волшебницы древности вели сокрушительные войны; армии схлёстывались одна с другой, но, в конечном итоге, исход сражения определялся силой жриц.
Мадэлине Санье не было дела до войн; она кружилась в своём танце, и улыбка восторга играла на её губах, а вокруг неё цвели цветы и небо загоралось невиданными красками. Фантастические картины рождались и умирали в воздухе, как будто сотканные из ветра: дворцы и замки с золотыми крышами, драконы, фениксы с пылающими крыльями, принцы и принцессы, Императрицы и Верховные Жрицы древности - точь-в-точь такие же, как на знаменитых полотнах.
Жрицы никогда не показывали своё волшебство на потеху простому народу; Мадэлина Санья была первой, кому разрешили устроить представление - поговаривали, что сама Светлейшая Госпожа не смогла устоять перед очарованием лиловых глаз Небесной Птички. Толпа, впервые видевшая такое чудо, молчала и не могла пошевелиться.
Вместе с остальными, молчала и Тэйра.
Однако что-то впервые сотрясло её холодную душу, прежде не знавшую ни удивления, ни восторга. Её обожгло, как огнём, и будто бы что-то горячее потекло по её венам вместо крови. Цепкий, внимательный взгляд вспыхнул - посмотри мать в её лицо в тот момент, она бы точно решила, что в обличье её дочери в мир явился один из двенадцати ужасающих подземных чудовищ, Демонов Огня.
Но это мгновение прошло, и Тэйра снова стала сама собой - не по годам серьёзной, внимательной и равнодушной девочкой, не отвечавшей на придирки матери и чуждавшейся общества сестёр и братьев.
Никто не знал, какая перемена произошла в ней; меж тем в тот день для Тэйры открылось то, что остальные обычно ищут в зрелом возрасте и до самой смерти. Ибо ей открылся смысл её жизни, и она ясно и чётко увидела цель, которой должна будет достичь: превзойти Мадэлину Санью.
"Я стану жрицей! - произносила она про себя, не подозревая, что приносит клятву, такую же священную, как та, которую принесла Мадэлина Санья несколько часов спустя, принимая первое посвящение в жрицы. - Невзирая на то, что это невозможно для девочки из простонародья, я попаду в Храм, я научусь тому же, что умеет Мадэлина Санья, и я превзойду её!"
И вот, с тех пор прошло десять лет, и Тэйра оказалась перед Алыми Воротами, ведущими в дом семьи Санья, в котором находилась сейчас Мадэлина - это было невероятной поблажкой для неё как для жрицы, которым официально не разрешалось покидать дворец. Но все любили Небесную Птичку, и тысячелетние традиции рушились перед ней, как преграды из бумаги.
За это время - десять долгих лет - Мадэлина стала ещё более знаменитой, ещё более популярной, и говорили, что талант её расцвёл в полную силу.
Тэйра стала служанкой толстой, ленивой и сладострастной девочки.
Но кто из них добился большего?
В то время как Небесная Птичка порхала среди цветов и курильниц с дивными ароматами, не проходя даже через те испытания, которые уготованы для будущей жрицы - её слишком любили и слишком баловали, чтобы подвергать суровым лишениям - а также создавала картины из воздуха, Тэйра сама, своими руками меняла свою жизнь, добиваясь невозможного.
Будучи старшей дочерью в семье, она обязана была продолжить дело матери - унаследовать её кондитерскую лавку, в которой вечно стоял тошнотворный запах жжёного сахара - а также найти себе мужа и продолжить род.
Однако Тэйра сумела добиться того, что эта участь досталась её сестре. Она хладнокровно отдала ей юношу, который прежде считался её собственным женихом; она устроила так, что эти двое, которые прежде и смотреть друг на друга не могли, решили, будто безумно влюбились друг в друга, и тогда Тэйра, показывая соседям чудеса самопожертвования, уступила будущего мужа сестре.
Её поступок - срежиссированная её собственными руками любовная драма - моментально обошёл весь квартал и сделал её героиней дня. Добрые соседки, восхищавшиеся её великодушием, превозносили девушку на все лады; не прошло и нескольких месяцев, как Тэйра обзавелась благодетельницами из числа преуспевающих торговок, которые бескорыстно снабдили её суммой денег, необходимой для обучения, а также для покупки приличного платья - иными словами, того, что требовалось для девушки, желающей попытать счастья в качестве служанки знатных господ.
Стать прислугой в аристократической семье - о, это было больше, чем добилась Мадэлина Санья, строившая, в прямом смысле, свои воздушные замки.
Это был единственный путь для выходцев из простонародья вырваться из зловонного, грязного Нижнего Города, одеться в шёлковую одежду и любоваться цветущими садами столицы. Слуги господ - это была аристократия среди бедняков, и пробиться в эту верхушку нижнего слоя было не проще, чем для высокорождённой госпожи попасть в свиту Императрицы.
Тэйра же попала в одну из самых богатых семей столицы, и госпожа не чаяла в ней души.
Выше было бы только оказаться в семье Санья - но слугами Санья были такие же, как они, высокорождённые, однако разорившиеся или попавшие в опалу, и это было физически невозможно для простолюдинки.
Думая об этом, Тэйра чуть усмехнулась.
"Твой талант против моего упорства, Мадэлина Санья, - подумала она, сильнее стиснув свою корзину. - Твоё очарование против моего стремления к цели. Твоя красота против моего ума. Твоя счастливая судьба против моего умения подчинить рок своей воле! Посмотрим, чья возьмёт".
В прошлый раз Тэйра проходила мимо этих ворот два года назад - когда только поступила в услужение в семью Вэнсан и всеми правдами и неправдами добилась для себя возможности пройти с поручением мимо квартала Санья.
Тогда она стояла здесь же, укутанная в невзрачный тёмный плащ, и лицо её было скрыто капюшоном. Мадэлина Санья, точно так же, как и сейчас, встречавшая весну в родном доме и любовавшаяся цветением персиковых деревьев, проскользнула мимо неё в своём воздушном, ярком платье - Небесная Птичка с радужными крыльями, певшая, и порхавшая, и не знавшая о том, сколь быстротечен её век.
"Вот ты проходишь мимо меня, не замечая, и не знаешь, что я - твоя погибель, - думала Тэйра, впиваясь в неё взглядом, жгучим и острым, как закалённая сталь. - Ты не видишь меня, меж тем, как я - твоя судьба. Я та, кто столкнёт тебя с пьедестала, обрушит тебя в пропасть и займёт то место, которое принадлежало тебе. Ты не видишь меня, а я - твой закат, Мадэлина Санья".
Проговорив всё это однажды, Тэйра больше не возвращалась к этим мыслям, дававшим ей силы для устремления вперёд; её холодный, внимательный и сильный ум был занят другими вещами.
Но теперь, спустя два года, когда она стояла на том же месте, однако в одежде знатной госпожи, Тэйра не преминула отметить про себя ещё один пройденный рубеж.
И тут же, замерев на мгновение, принялась развязывать свой золототканый пояс.
Осыпанная снегом, она ни на мгновение не поёжилась, раздевшись до холщовой нижней рубахи; нарядом, усыпанным драгоценностями, она прикрыла орхидеи в своей корзине, и уголки её губ медленно поползли вверх.
Это было неслыханной дерзостью, но Тэйра с детства была дерзка - и пока что это качество, уравновешенное осторожностью, приносило ей только счастье.
В таком виде, полураздетая, она прошла под Алыми Воротами и направилась вперёд по аллее, ведущей в квартал Санья.
Обитатели его были столь шокированы, что пропустили её без лишних слов.
И вот, она, служанка из дома Вэнсан, урождённая дочка грязной лавочницы, оказалась в роскошной гостиной дома Санья, и от тяжести золота в её корзине ломило руки.
Прежде, чем склониться в низком поклоне перед госпожой дома, Тэйра успела увидеть, что по обе стороны от неё сидят дети - Небесная Птичка, несколько её сестёр и, видимо, брат - единственный юноша среди них.
Не поднимая глаз, Тэйра представилась от имени своей госпожи - так учтиво, как не смогла бы сделать и знатная госпожа, - передала приглашение и замерла в ожидании ответа.
Госпожа дома молчала, вероятно, шокированная её нахальством.
Но Тэйра не спешила предаваться мыслям о поражении - и, как оказалось, не зря.
- Но почему вы в таком виде, госпожа? - раздался посреди тишины голос, очень молодой, удивлённый и, кажется, весёлый.
"Вот он, мой звёздный час, - мелькнуло в голове у Тэйры. - От того, как воспримут мои слова, зависит всё".
Медленно она приблизилась к говорившему и, по-прежнему не поднимая взгляда, протянула ему свою ношу.
- Мой наряд в этой корзине, господин, - сказала она. - Я несла в ней цветы и подарки от моей госпожи, однако неожиданно пошёл снег. Я подумала, что уж лучше мне раздеться донага и оскорбить ваш взгляд видом своего худосочного тела, нежели позволить дыханию зимы заморозить произведение природы. И я решила, что уж лучше вы сначала оскорбитесь моей неприятной глазу наружностью, однако потом ваш взор усладят прекрасные цветы, нежели поначалу вы увидите меня в облачении, несоответствующем моей красоте, а точнее, её отсутствию, а потом огорчитесь, увидев, как погибло то, что подлинно красиво. Поэтому я осмелилась снять свой наряд и укрыть им цветы.
С этими словами она откинула лёгкую ткань, прикрывавшую корзину, и в глазах зарябило от сияния золота и драгоценных камней; сладостный цветочный аромат наполнил залу.
В комнате раздался смех, похожий на звон колокольчиков - это хохотала над выходкой служанки Небесная Птичка.
- Находчиво и остроумно, - соблаговолила заметить госпожа дома. - Если в вашей семье все слуги настолько оригинальны, то я с удовольствием приму приглашение госпожи Вэнсан - думаю, это будет весело.
И Тэйра поняла, что это её победа.
Она тоже улыбнулась, но лишь немного приподняв уголки губ.
После этого она, наконец, решилась вскинуть голову и перевела свой цепкий взгляд с Прекрасного Мечтателя - ибо это, без сомнения, был он - на Небесную Птичку.
Более непохожих сестру и брата трудно было сыскать: непохожих и друг на друга, и на детей Санья в целом. Отличительным признаком этой крови была внешность: белоснежная кожа, чёрные волосы и тёмные глаза.
Однако Мадэлина Санья обладала копной кудрявых рыжевато-каштановых волос, неровными локонами, падавшими на её прикрытые серебристой тканью плечи; глаза её были лиловыми с пурпурным отливом, как лепестки кансийской розы, а кожа обладала матовым золотистым оттенком.
Черноволосый, белокожий брат был больше похож на Санью, однако и его глаза обладали непривычным оттенком - были они травянисто-зелёными, как самая первая весенняя листва.
Тэйра вспомнила те слухи, которые слышала лишь однажды, однако запомнила, как запоминала всё: что госпожа Санья прижила своих старших детей не от законного первого супруга с кровью Санья, а от безызвестного любовника. По традиции, лишь дети от первого брака с супругом Саньей обладали всеми правами наследования, однако госпожа Ида Санья, ничуть не смущаясь, объявила своей наследницей Мадэлину, и та стала жрицей, пользуясь статусом старшей дочери. Прекрасный Мечтатель же получил возможность сочетаться браком с наследницей из другой ветви Санья - своей двоюродной сестрой.
Все знали о том, что это незаконно, и кричащая внешность брата и сестры не требовала иных подтверждений, однако все молчали.
- Как вас зовут, находчивая служанка? - внезапно снова раздался голос, который Тэйра услышала самым первым.
Это был Прекрасный Мечтатель - прозвище это произносилось как Никандо Онхонт, сокращаемое обычно просто до Никандо. Что же до настоящего имени сына Иды Саньи, то оно было неизвестно публике - следуя традиции, сыновей в знатных семьях называли исключительно выдуманным именем, литературным псевдонимом.
- Тэйра, господин, - сказала Тэйра, снова кланяясь.
- Тэйра - а как дальше?
- Никак. - Она подняла голову и посмотрела в глаза Никандо. - Или господину неизвестно, что к простолюдинкам обращаются по фамилии их матери, а собственного имени они не имеют? Фамилия моей матери - Тэйра. Так же можете называть меня.
Она лгала, точнее, недоговаривала: было у неё и другое имя, данное ей при рождении, но оно, как и имя Прекрасного Мечтателя, было неизвестно никому - разве что её матери и ещё одному человеку, которого Тэйра могла назвать своим единственным другом.
А, может быть, врагом - но для неё эти понятия не всегда различались.
- Вот как. Хорошо... - Глаза Прекрасного Мечтателя подёрнулись туманной дымкой, весёлость, звучавшая прежде в его голосе, пропала.
Наблюдательной Тэйре не составило труда заметить, что та беззаботность, которую он старался придать своему тону, вероятно, в подражание сестре, была наносной - он как будто изо всех сил старался казаться весёлым, но время от времени уставал играть эту роль, и тогда улыбка сходила с его губ, взгляд становился рассеянным и невидящим, и он словно окружал себя невидимой стеной.
Да, теперь было легко представить, отчего Никандо Санья сидит взаперти в своём роскошном доме и чурается весёлых компаний - с такими мгновенными переменами настроения и усталостью от улыбок.
Нелегко будет простодушной, недалёкой Сиде, с её привычкой громко хохотать на всю комнату, завоевать не то что его любовь, но хотя бы просто один-единственный внимательный взгляд в её сторону.
Да Тэйра и не собиралась тратить усилия на устройство этого безнадёжного романа - она уже решила, что на новом этапе пути обойдётся и без помощи своей глупой госпожи.
Однако на мгновение честолюбие взыграло в ней... к тому же, Никандо Санья, в отличие от Сиды Вэнсан, ещё не был для неё пройденным этапом и, помимо всего прочего, вызывал у неё искренний интерес.
Тэйра вгляделась в него внимательнее: он был совсем ещё молод, вероятно, даже моложе её самой. Ему было лет шестнадцать - так она решила, и потом была довольна, узнав, что не ошиблась. Красота его была бесспорной, и Тэйра решила не тратить время, сочиняя для неё эпитеты, которыми опишет вечером лицо юноши для Сиды - все эти эпитеты давным-давно придумали за неё другие.
Прекрасный, как весенняя луна, хрупкий, как сливовый цветок, волосы чернее ночи, кожа белее снега... а, ну да, и не забыть ещё этих прекрасных зелёных глаз, позаимствовавших свой удивительный цвет у молодых побегов бамбука.
Тэйра незаметно усмехнулась: она умела быть язвительной и даже саркастичной, однако никому не приходилось слышать её едких и точных замечаний, кроме того единственного друга-врага, тоже весьма острого на язык.
Гораздо больше всех этих высокопарных описаний её занимало то, чего не видел никто другой: детали. Знал ли кто-нибудь из тех, кто рассыпался в комплиментах Никандо, что на правой щеке этого кладезя всех мыслимых достоинств прячется родинка, что ноготь на указательном пальце его руки обкусан, что в его хвосте, стянутом на затылке и перевитом лентой, тонко серебрится один-единственный седой волосок, что уголок его правого глаза расположен чуть-чуть ниже левого, и брови от этого ассиметричны?
Никандо Санья был одет в дорогой халат, отороченный, по последней моде, мехом: нынешней весной стало принято кутаться в тёплую одежду даже в самую хорошую погоду, тем самым подчёркивая собственную хрупкость и уязвимость. Что ж, старания Прекрасного Мечтателя, или того, кто выбирал ему одежду, увенчались несомненным успехом: утопающий в мехах, он выглядел ещё более юным, томным и болезненным, чем, вероятно, был.
А когда он поднялся на ноги, по видимости, утомлённый скучным обществом, Тэйра заметила и ещё одну его особенность: он был низковат для мужчины ростом, что старался исправить при помощи каблуков. В этих каблуках он был выше, чем она, но по-настоящему разницу в их росте составляли три-четыре сантиметра - не в пользу Прекрасного Мечтателя.
"Какой же он... маленький", - подумала Тэйра, имея в виду всё вместе и сама не зная, вкладывает ли в эту мысль негативный смысл.
И всё же в этот момент он занимал её больше, чем даже его сестра, служившая для Тэйры одновременно целью, трамплином, началом и завершением пути.
Она попросила у госпожи соизволения всё-таки привести себя в подобающий вид, и удалилась, чтобы облачиться в любезно предоставленное ей платье. Разобраться в лабиринтах коридоров в доме Санья не составило для неё труда благодаря феноменальной памяти: не прошло и четверти часа, как Тэйра, поднявшаяся на второй этаж, разыскала кабинет Никандо Саньи и, пользуясь тем, что последний всё ещё находился в компании матери и сестёр, незаметно проскользнула внутрь.
Быстрым взглядом она окинула комнату, от пола до потолка заставленную книгами; запомнила названия тех, которые выглядели наиболее потрёпанными, а некоторые и пролистала, чтобы понимать, о чём в них речь. Взгляд её упал на засушенные листья клёна, то и дело попадавшиеся между страницами, а также красовавшиеся в виде букета в стеклянной синей вазе - очевидно, клён был его любимым деревом.
Запомнив обстановку во всех деталях, Тэйра уже хотела было вернуться обратно, как вдруг снова скользнула взглядом по столу из красного дерева, заваленному тетрадями и бумагами. Быстрым и по-кошачьи ловким движением метнувшись к нему, Тэйра подняла один из листков и прочитала набросок стихотворения.
Прекрасный Мечтатель писал стихи - впрочем, кто в наше время их не пишет?
И стихи были даже неплохи, но сейчас было не время наслаждаться радующей слух поэзией: гораздо больше Тэйру занимало содержание этих строчек, как оказалось, перекликавшееся с одним из её воспоминаний, которое она заботливо хранила в своей бездонной памяти вместе с миллионами остальных деталей, подсмотренных и подслушанных за полтора десятка лет сознательной жизни. Она подумала, что часть из них, вероятно, когда-то пригодится, а другая часть нет - так и останется ненужным хламом в её сознании, бременем чужих жизней, чужого быта, чужих рождений и смертей.
Для человека, более чувствительного, это было бы невыносимо, но, к счастью, Тэйра была равнодушна к людским судьбам - и лишь иногда чувствовала некое подобие тяжести, сдавливавшей ей грудь.
Но теперь она в очередной раз порадовалась своей способности: уж во всяком случае, пользы от неё было больше, чем вреда.
Бегло просмотрев остальные черновики Никандо, Тэйра обнаружила, что в большинстве своих стихотворений он, так или иначе, упоминает одно и то же место, и это место было ей знакомо. Отнюдь не самое популярное место для прогулок и для увеселений - чахлая рощица кленовых деревьев, да, к тому же, в прошлом году уничтоженная пожаром.
Но теперь эта рощица стала почти что так же дорога Тэйре, как и воспевающему её поэту, хотя и совсем по другим причинам.
Самодовольно усмехнувшись, она покинула комнату и спустилась вниз.
nbsp; Больше в этом доме ей было нечего делать - и она постаралась скорее завершить беседу, тем более что Никандо явно скучал и тяготился обществом чужого человека. Под конец, совсем позабыв и о приличиях, и о своих первоначальных попытках казаться весёлым и любезным, он принялся мерить шагами комнату с раздражённым и угрюмым видом.
"Вот он, ваш утончённый мечтатель, - думала Тэйра, скрывая усмешку. - Нелюдимый мизантроп".
Распрощавшись с господами, она вернулась к себе домой и доложила своей хозяйке об успехе - высокомерная и гордая Ида Санья соблаговолила принять приглашение. Госпожа Вэнсан, почти такая же недалёкая, как её дочка, была в восторге - все её помыслы только и занимали Санья и возможность хоть в чём-то их перещеголять, а если не перещеголять, то хотя бы сравниться с ними, или, на худой конец, вызвать с их стороны заинтересованный взгляд.
Заслуженно пожиная плоды своего успеха и пользуясь особенным благорасположением госпожи в тот вечер, Тэйра шепнула ей на ухо намёк к достижению ещё большего успеха: Санья чтят традиции.
Это было абсолютной ложью, особенно учитывая двусмысленное положение старших детей госпожи Иды, однако Тэйра давно уже убедилась: если хочешь выдать ложь за правду, нужно брать ту, которая дальше всего от истины - тогда в неё безоговорочно поверят.
Так и случилось, и Тэйра пошла дальше: как бы невзначай напомнила, что традиции велят отдавать старшую дочь в жрицы. Санья и не посмотрят без презрения на тех, кто не соблюдает это условие, а госпожа Сида, если подумать, не может преуспеть ни в учении, ни в искусствах... В сущности, она просто ленива и расхоложена, и ей требуется твёрдая рука, а, быть может, не повредит и несколько суровых испытаний - жрицы знают в них толк. Даже если госпожа Сида и не захочет стать истинной служительницей Богини, то провести пару лет в качестве ученицы ей никак не помешает.
Высказав всё это при помощи намёков и приведя госпожу к мысли, что та сама, своим умом, добралась до идеи отдать Сиду в жрицы, Тэйра сочла своё дело сделанным и удалилась, чтобы оставить госпожу наедине с её неожиданным - для неё самой - решением.
Вечером, расчёсывая, как обычно, Сиде волосы, Тэйра почти что сочувствовала своей глупой госпоже.
- Ну же, какой он, какой, расскажи! - капризно требовала та.
- Прекрасный, - сообщила Тэйра с придыханием, решив оставить при себе те подробности, которые не очень - или очень не - подходили под это определение.
И оказалась права: одного этого эпитета хватило для того, чтобы Сида залилась довольным румянцем, и её маленькие тёмные глазки масляно, мечтательно заблестели.
- И он невинный? - вдруг вспомнила она, на мгновение вырвавшись из-под власти грёз. - Правду говорят, что он даже никогда ни с кем не целовался?
- Без сомнения, - убеждённо подтвердила Тэйра. - Весь в своей поэзии. О женщинах и не думает.
Сида возбуждённо ахнула и вслед за этим сразу же пошленько рассмеялась: ей, без сомнения, нравилась мысль обучить невинного мальчика всему, что успела в свои годы узнать она.
- Ты мне, наверное, завидуешь, Тэйра, - затянула она свою любимую песню. - Ты ведь тоже о мужчинах и не думаешь, точнее, они о тебе. С такой-то внешностью! Так что ты тоже девственница, правда?
Тэйра загадочно улыбнулась, как всегда делала в подобных случаях, про себя думая: "Жди больше!"
- Но, если ты будешь хорошей, я познакомлю тебя с каким-нибудь слугой Никандо, - пообещала ей Сида, в мыслях уже ставшая если не супругой, то постоянной любовницей Прекрасного Мечтателя. - И ты сможешь взять его в мужья!
Так, пообещав своей служанке награду, которая, с её точки зрения, была выше всех земных почестей, толстая госпожа укрылась своим шёлковым белоснежным покрывалом и погрузилась в сладкие сны о Никандо Санье.
Тэйра же вернулась в свою комнату и отыскала то, что должно было сослужить ей хорошую роль: несколько засушенных кленовых листьев, ещё сохранивших свой осенний глянцевый багрянец.
Она написала письмо Никандо:
"Посылаю вам веточки из сгоревшей в прошлом годы кленовой рощицы напротив Храма Гиндракин - я любила в ней гулять. Не знаю, почему мне захотелось это сделать; просто отчего-то, увидев их, я сразу же вспомнила о вас. Вероятно, это что-то вроде предопределения, вещих снов и интуиции: не верю во всё это, но не отрицаю, что оно может существовать".
Отослав письмо, Тэйра стала ждать ответа, но его не последовало.
Она была удивлена и раздосадована, но всё же не слишком сильно, и некое странное чувство, что это даже к лучшему, появилось в ней вопреки её собственным словам о неверии в интуицию и предопределение.
Так или иначе, но две недели спустя, когда весна окончательно вступила в свои права, Тэйра и думать забыла о Никандо Санье. К тому же, мысли её были заняты другим: подходил срок очередного Дня Поминовения Усопших - того праздника, который, хочешь-не хочешь, а приходилось проводить в кругу семьи, какие бы отношения ни связывали родственников. Это был тот единственный день в году, когда Тэйра была вынуждена возвращаться в Нижний Город, в тёмную лавку, пропахшую сахаром и патокой, к своим чумазым сёстрам, братьям и племянникам, и приближение его, понятное дело, не доставляло ей большого удовольствия.
Тем не менее, открыто порывать с семьей и традициями она не хотела - в первую очередь потому, что это сказалось бы на отношении к ней господ Вэнсан, а также их друзей, появлявшихся в доме и, несомненно, примечавших сметливую служанку. Холодная и равнодушная к людским толкам, Тэйра, однако, знала, что для неё выгодно, а что нет, и не желала терять из-за своего отношения к родственникам то благорасположение, которое сумела заслужить за два года своими загадочными улыбками и умными замечания, вставленными как бы невзначай, но к месту.
Поэтому она, выполняя свой дочерний долг, без лишних разговоров отправилась накануне праздника в Нижний Город - необходимо было купить подарки, угощение для гостей и для духов прародительниц, а также помочь матери и сёстрам устроить всё в лавке.
Едва только Тэйра, показав стражникам бирку, дававшую ей право на переход из одной части столицы в другую, оказалась по ту сторону Срединной Стены, отделявшей Нижний Город, как в нос ей ударило невыносимое зловоние.
Смрад и грязь - вот были отличительные особенности той части города, в которой селились простолюдины.
И больше, чем грязи, здесь было только людей - на улицах, особенно в день накануне праздника, когда каждый украшал и вылизывал свою жалкую лачугу, было не протолкнуться.
"Сколько их всех, и только я, одна из немногих, сумела выбраться из этих зловонных стоков!" - Тэйра позволила себе самолюбивую мысль, чтобы начать расталкивать людей, преграждавших ей путь, с новыми силами.
Она пробивалась к торговым рядам, чтобы начать с подарков, которые первым делом начнут выпрашивать у неё племянники, чьих имён она и не пыталась запомнить, несмотря на своё внимание к прочим деталям.
И вдруг она замерла: перед её глазами промелькнуло нечто, чего в этом квартале определённо не могло быть - край дорогой, шёлковой одежды. Тэйра подумала бы, что обозналась, но нет: это определённо был он, Никандо Санья, появившийся на улицах Нижнего Города без головного убора и без коляски, без слуг, которые отгоняли бы от него нищих, просивших подаяние, и даже без друзей, которые могли бы посмеяться над нищетой и грязью зловонной части столицы, если его цель состояла в том, чтобы развлечься.
Тэйра остановилась, потрясённая.
На мгновение в её голове промелькнула мысль, что он специально появился здесь, чтобы увидеться с ней наедине - в любое другое время ему пришлось бы действовать через её господ, выдавая свой интерес к служанке. Но всё же это казалось невозможным - чтобы он, высокорождённый, Санья, демоны его разбери, появился в Нижнем Городе единственно ради свидания с простолюдинкой, которую видел один раз в жизни?!
Но времени размышлять не оставалось - решившись и изобразив любезно-удивлённую улыбку, Тэйра пошла ему навстречу.
Никандо встретил её смешком, растерянным и каким-то нервным. Он не поприветствовал её и не поклонился в ответ на её поклон - судя по всему, его привязанность к приличиям была даже меньше, чем у самой Тэйры.
- Я гулял и вдруг случайно обнаружил себя здесь. Вот... - сбивчиво начал он, то и дело прерываясь, чтобы снова засмеяться.
Пунцовая краска заливала его белую кожу до самых корней волос - это было бы забавно, если бы не было так глупо: он даже не потрудился придумать более правдоподобной отговорки и попытаться скрыть своё волнение.
Что ж, если он решил играть в простодушного дурачка, то Тэйра отнюдь не собиралась поддерживать этой игры.
К тому же, каким бы знатным господином он ни был, придя сюда, в Нижний Город, он оказался на её территории, и теперь это она была хозяйкой, а он - гостем, пусть даже она никогда не желала иметь ничего общего с этим грязным кварталом, местом своего рождения.
Тэйра повела себя холодно и любезно; расспросила его о здоровье семьи и о погоде.
Никандо явно растерялся. Взгляд его травянисто-зелёных глаз, сильнее, чем что-либо, напоминавших о расцветающей весне, сделался испуганным и непонимающим, как у ребёнка, которого несправедливо обидели.
Тогда она вдруг смягчилась и сама взяла его под руку, позабыв в этот момент о том, что это было настолько вопиющим нарушением приличий, что, по сравнению с этим, её детские слова о возможности стать жрицей, не могли бы вызвать у кого-то и тени негодования.
Она взяла его под руку и повела куда-то наугад - как когда-то, в восьмилетнем возрасте, властно повела мать за паланкином Мадэлины Санья, и мать, сварливая и злобная, не посмела ей сопротивляться.
Никандо Санья тем более не сопротивлялся; наоборот, он с благодарностью принял её инициативу, и вскоре Тэйра почувствовала, как его волнение сменяется радостным оживлением.
Он вдруг начал разговаривать; Никандо непринуждённо болтал обо всём на свете, но Тэйра, вопреки своей всегдашней внимательности, слушала его вполуха и могла только дивиться тому, что он, этот замкнутый и гордый Санья, оказывается, способен был безостановочно говорить на подобные никчёмные, пустяковые темы, какие сочла бы интересными одна только глупая Сида.
Так может, она, Тэйра, преждевременно решила, что роман между ними невозможен?
Мысль эта внушила ей странное чувство, напоминающее холодное презрение, и ей захотелось отстраниться от Никандо.
Но в этот момент, попытавшись незаметно отпустить его локоть, Тэйра почувствовала тыльной стороной ладони, коснувшейся его накидки, как сильно и быстро колотится его сердце под шёлковой одеждой - птица, попавшая в силки, не могла бы пытаться вырваться из них с более отчаянным и мучительным волнением.
Не успев ничего об этом подумать, Тэйра вдруг ощутила себя как будто бы в пустоте - всегдашние мысли покинули её, оставив в неком подобии растерянности. Это было неожиданное, но не то чтобы совсем неприятное ощущение.
Несколько минут она, уступив инициативу Прекрасному Мечтателю, без единой мысли шла вслед за ним по кривым и грязным улочкам, и мимо неё проплывали дома, люди, лавки, но она не видела и не ощущала ничего, кроме оглушительного стука чужого сердца.
Потом привычное состояние сознания вернулось к ней.
Но - странное дело - ненавистные кривые улочки, пропитанные грязью и помоями, вдруг оказались залитыми солнцем и не столь уродливыми, как всегда. Кое-где за оградами даже цвели деревья, и белоснежные лепестки их сыпались с веток им под ноги - прямо в грязь, устилая её таким ковром, какого никогда не видели гостиные в домах аристократов.
Прекрасный Мечтатель продолжал говорить обо всём на свете, но Тэйра не слышала и не слушала его болтовни.
Она вдруг поймала себя на том, что пытается улыбнуться - не так, как обычно, загадочно и молчаливо, а одним только уголком губы. Лицо её, не привыкшее к искренним улыбкам, вероятно, выглядело при этом совсем смешным и некрасивым - одна мысль об этом заставила Тэйру прекратить свои бесполезные попытки и холодно посмеяться над самой собой.
И тут она заметила, что разговор перешёл к поэзии и литературе.
Это заставило её напрячься: прежде ей удавалось отделаться редкими односложными замечаниями в ответ на пустую болтовню Никандо, чтобы не показать, что она совсем его не слушает. Но теперь Санья, вероятно, сел на своего любимого конька, и притворяться стало в разы труднее.
Тэйре пришлось прислушаться к его словам, и тут она, внезапно похолодев, поняла очевидный факт: она ничего не смыслит в том, о чем он говорит.
Её прошиб ледяной пот: она не привыкла оказываться в ситуации, когда кто-то знает и разбирается в чём-то больше, чем она, и когда она перестаёт оставаться хозяйкой положения.
Кое-как справившись с этими эмоциями, Тэйра нацепила на себя заинтересованную улыбку, и, вспомнив названия всех книг, которые она видела в кабинете Саньи, попыталась умно и ненавязчиво поддержать разговор.
Ей удалось сохранить видимость того, что она знает и понимает, о чём он говорит, но, Великая Богиня, какого же труда ей это стоило!
Вся её феноменальная память, все её умственные способности сгодились лишь на то, чтобы не позволить Санье догадаться о её полном невежестве: кое-как обученная грамоте, она не знала ни одного из имён, которые он упоминал, а разговоры на отвлеченно философские темы, которые он то и дело пытался затевать, явно чувствуя себя в этой области, как рыба в воде, приводили её в смятение и недоумение одновременно: как человек может забивать себе голову столь бессмысленной, отвлечённой чепухой?
Впрочем, это же аристократы, которые проводят свою жизнь в праздности и в любовании природой... Что у них есть, кроме книг?
Когда дальнейшее притворство стало Тэйре совсем невмоготу, она дождалась подходящего момента и быстро сменила тему, заговорив о предстоящем празднике.
Санья выглядел удивлённым такому крутому повороту, однако возражать не попытался и послушно поддержал предложенную Тэйрой тему.
А она, сильнее стиснув его локоть, уже тащила его в сторону торговых рядов, чтобы там, среди цветов и побрякушек, среди соломенных корзин и глиняных кувшинов, среди огромных рулонов с бумагой и чанов, заполненных краской, заняться делом - выбором подарков. И заставить его уже, наконец, замолчать!
Затея её увенчалась успехом: Санья прекратил болтать и принялся, вместо этого, заинтересованно крутить головой по сторонам.
Он и впрямь был совсем ребёнком: нежным мальчиком, от всего приходившим в волнение и удивление; все его чувства легко отражались на его лице, и Тэйра чувствовала себя рядом с ним в два раза старше, чем была.
Это было до того странно - что человек не пытается скрыть своих эмоций - что Тэйра именно себя ощущала какой-то неправильной. Хотя, конечно же, это не она, а он был тем человеком, который далеко выходит за рамки приличий и делает что-то, что общество совершенно не одобрит.
Вдруг он достал свой туго набитый кошелёк и, повернувшись к Тэйре, посмотрел на неё доверчиво и робко.
- Хотите... что-нибудь?
Она молчала, в сущности, не зная, что ответить, и тогда он, решившись проявить инициативу, купил дорогой лаковый гребень с изображением цветущих орхидей и бабочек, а потом довольно неуклюже протянул его ей в руки.
Это было совершенно немыслимо и неприлично - принимать от него такой дорогой подарок. Ей следовало сказать что угодно, но отказаться, однако Тэйра только поклонилась и, взяв гребень, сказала кратко:
- Благодарю вас.
Она не знала, зачем приняла его подарок; он был совершенно ей не нужен.
Однако Никандо, обрадовавшись её согласию, будто обезумел и принялся направо и налево швырять деньгами, покупая для Тэйры не нужные никому, но дорогие и красивые безделушки. Она молчала и принимала от него пакет за пакетом, свёрток за свёртком, не понимая, почему не останавливает это нелепое представление.
На одну из золотых монет, которыми он разбрасывался, не задумываясь об их количестве, она могла бы, наверное, купить весь дом своей матери и её ненавистную лавку с запахом сахара, намертво въевшимся в деревянные стены. Тэйре не было никакого дела до денег Санья, но в то же время ей, прекрасно знавшей цену деньгам, было неприятно видеть подобное бессмысленное расточительство, и она тем более не понимала, почему позволяет Никандо делать всё это.
- Достаточно, - наконец, нашла в себе силы сказать она и холодно улыбнулась. - Господин Санья, если вы продолжите в том же духе, у меня попросту не хватит рук для ваших подарков.
Эта улыбка и вежливый, отстранённый тон, в котором не было и намёка на искреннюю радость или даже благодарность, подействовали на Никандо подобно ушату ледяной воды. Чуть не выронив из рук свой кошелёк, в котором, без сомнения, осталось меньше половины от первоначальной суммы, он повернулся к Тэйре и посмотрел на неё всё тем же взглядом потерянного ребёнка.
Этот взгляд переворачивал что-то в её душе, но она не собиралась позволять себе поддаться чувствам.
- Думаю, на этом нам пора расстаться, - сказала она всё так же вежливо и прохладно - тем тоном, который не даёт участникам разговора ни малейшей надежды на искренность и доверие. - К сожалению, у меня очень много дел. Ещё раз благодарю вас за ваши подарки.
Она развернулась и хотела было уйти, даже не прощаясь, но тут Никандо преодолел своё замешательство и, кинувшись вслед за ней, схватил её за локоть.
Краска смущения вновь залила его лицо.
- Может быть... если вы хотите... или не будете очень заняты, встретимся завтра, после того, как вы примете гостей, здесь же, и прогуляемся ещё немного?
Слова эти, без сомнения, дались ему непросто. Согласно всем существующим канонам отношений в любовной паре, это женщина должна была делать намёк - именно намёк, а никак не прямолинейное, откровенное предложение! - на предстоящее свидание, а не мужчина.
Впрочем, когда это они успели стать любовной парой? - поймала Тэйра себя на этой мысли.
И вдруг спросила прямо, хотя не собиралась:
- Зачем, господин Санья?
Он ещё больше покраснел, а затем резко побледнел. Ладони его намокли, а стук сердца, без сомнения, стал совсем быстрым и оглушительным, хотя теперь его перебивали другие звуки - чужие голоса, лай собак, звон посуды - и Тэйра ничего не слышала.
- Просто вы... не очень хочу называть вас по фамилии, а имени вы не говорите... мне показалось, госпожа, что вы узнали обо мне что-то очень важное, - пролепетал Никандо Санья. - И это, поверьте, много значит для меня. Я никому прежде не позволял... но ваше письмо... вы поняли, что я...
Тэйра перебила поток его откровений.
- Вам показалось, - сказала она, будто отрезала.
И, в сущности, сказала правду: ничего она о нём не знала и не хотела знать. Тэйра готова была осыпать саму себя самыми сильными проклятиями за то неосторожное письмо, которое она ему послала и тем самым дала повод для этих излияний. То, что она постарается обойтись без его содействия, было ясно теперь, как день: уж лучше найти десять обходных путей, чем терпеть такое ребяческое поведение.
Никандо выглядел так, как будто готов был рухнуть в обморок ей под ноги.
- Простите, - сказала Тэйра, старясь смягчить свои резкие слова. - Честное слово, не хотела вас обидеть.
Не зная, что ещё добавить, она всё-таки развернулась и ушла, подавляя желание оглянуться и посмотреть ему в глаза последний раз.
Это было не просто неприлично: это было вопиюще грубо и даже непристойно - уходить вот так, не завершив разговор и даже не попрощавшись.
Но Тэйра решила, что так будет лучше: теперь уж он наверняка от неё отстанет.
Какое-то время неприятное, болезненное чувство царапало ей грудь, но вскоре она о нём позабыла - привычные мысли о привычных делах и целях заполонили её сознание.
Вскоре впереди показались знакомые ей коричневые ворота; ненавистный же запах жжёного сахара она почувствовала ещё в самом начале улицы.
- Явилась, - сердито сказала мать, когда Тэйра переступила через порог лавки. - Ну, что смотришь? Помогай матери!
И она швырнула ей половую тряпку.
В последний раз они с матерью виделись ровно год назад.
Безразлично пожав плечами, Тэйра опустилась на колени и, подобрав подол, принялась тереть грязный пол, заляпанный многочисленными пятнами от патоки, от сладкого сиропа, от жирного крема, от жидких леденцов и от других кондитерских изделий, которые, заполонив собой её детство, начисто отучили её от любви к сладостям.
Потом, когда она закончила с уборкой, и в лавку набежали её многочисленные племянники и племянницы, она без зазрения совести отдала им все подарки, купленные Никандо Саньей.
Стеклянные бусы, нитки жемчуга, статуэтки, изображавшие тела драконов - самца и самку, которые сплелись в своём любовном танце - всё стало достоянием чумазых, оборванных малышей, перепачканных в земле и в сладком сиропе.
Семья Тэйра была довольно многочисленна: под одной крышей в доме собрались мать, её младшие сыновья, две её сёстры со своими семьями и несколько взрослых дочерей с мужьями и детьми, но, несмотря на количество работников, все они бедствовали. Лавка не приносила большого дохода, детей становилось всё больше.
"Лучше бы они потратились хоть раз на напиток жриц, предотвращающий беременность, - неприязненно думала Тэйра, глядя на очередное пополнение в семействе: двоих своих младших братьев, близнецов, только что уделавших еле отмытый пол вишнёвым вареньем. - Да, это дорого, но разве лучше рожать детей, одного за другим, и потом не знать, как их прокормить?"
Про себя она решила, что у неё никогда детей не будет.
Впрочем, для жрицы полагалось безбрачие, и этот вопрос никогда и не вставал, но сейчас Тэйра почему-то вновь подумала об этом.
Вскоре в дом вернулись её тётки, сёстры и кузины; все они тут же начали между собой скандалить, кричать, поливать друг друга руганью и проклятиями.
В такой же атмосфере, привычной Тэйре, прошёл весь следующий день. За мгновение до того, как двери дома распахнулись для первых гостей, две тётки Тэйры подрались и чуть было не убили друг друга, но после сидели рядом на одной лавке, пили из одной чаши, хохотали, обнимались и любезничали с гостями, позабыв о том, что за час до этого выдирали клочья волос из причёсок друг друга.
Комнату наполняли громкий, пьяный смех, визгливые голоса мужчин и женщин, плач детей, которые играли под столом, под ногами взрослых и то и дело дёргали за скатерть, отчего кувшины на столе опрокидывались, и вино, как говорится в пословице, лилось рекой.
Всё это вызывало новые приступы хохота напополам со сквернословием; детям отвешивали затрещины, а после, когда они ударялись в рёв, задабривали кусками лакомства с праздничного стола.
Тэйра сидела молча, ничем не выдавая своего отношения; в отличие от остальных, она мало пила, мало говорила и совершенно не смеялась.
"Видел ли ты всё это, Никандо Санья? - подумалось ей один раз. - Знаешь ли ты, Прекрасный Мечтатель, не покидающий своего дворца и погружённый в книжки, что люди живут и так?"
Исполнив свой долг старшей дочери - воскурив благовония перед статуэткой Великой Богини и помолившись за упокой душ ушедших - Тэйра молча, не переодеваясь, выскользнула из дома. Её уход остался незамеченным: никто её здесь не ждал, и никто не огорчился очередному расставанию.
Она шла по Нижнему Городу, и ноги сами собой несли её в то место, где день назад она рассталась с Никандо Саньей.
Тэйра не сопротивлялась своему влечению.