- Ну что Санек, вливайся в коллектив. Проставляться ты должен, но мы же понимаем. Потом откосишь.
Санек стоял посередине комнаты. Помещение было рассчитано на шесть коек с продавленными железными решетками и матрасами со свалявшейся ватой. Он немного волновался, руки потели. Ведь как его примут, какое место отведут, так и жить придется. От приема очень многое зависело. Как себя покажешь, такое место и займешь. Сдрейфишь, окажешься слабаком, всю жизнь не отмоешься, все тобой помыкать будут. Среди психушек молва ходит не хуже чем среди зон. А сколько ему жить в этом доме, и сможет ли он вырваться из этого замкнутого круга, пока неизвестно. Он рассматривал четверых мужиков, занимающихся своими делами. Мужики делали вид, что им и дела нет до Санька, но он задницей чувствовал, что ни один его вздох не остался незамеченным.
- Обормотыч! Если мы самогоночки жахнем за нового члена коллектива, ты заложишь?
- Я обязан сообщать руководству обо всех нарушениях правил. Что я должен за вас страдать, что ли? - заявил грузный мужчина в возрасте с худым двойным подбородком и обвислым животом. Странно, как ему удалось сохранить эти атрибуты прежней жизни при изнуряющей работе и плохом питании.
- Вот видишь, Санек. Проблемы, - заговорщицки ухмыльнулся Бакен и повернулся к Обормотычу.
- Обормотыч! Мы с ребятами пойдем, выкинем самогонку. Ты с нами?
- Нет. Я не дурак топтать грязь в темноте. Почему я должен выбрасывать всякую гадость. Сами притащили, сами и выбрасывайте.
- Тогда в комнате убери. Мы перед начальством походатайствуем, чтобы тебе грамоту дали.
- Ты в прошлый раз обещал.
- Так ты же понимать должен. Бланков номерных не было.
- Да, - кивнул головой Обормотыч, и с задумчивым видом, глядя в окно, произнес: С бланками всегда проблема.
- Ну, вот и договорились. Пошли ребята.
Выйдя из дома, Бакен подождал, пока остальные подтянутся, и прошел под раскидистый дуб, где стоял столик и несколько лавок. Посередине импровизированной беседки лежал обод от трактора. Усевшись на лавку, он хлопнул ладонью рядом, приглашая Санька. Остальные члены команды суетились, накрывая стол. Быстро положив пару досок на обод, начали разворачивать и раскладывать провизию. Видно, что этот процесс был отработан до мелочей. Каждый занимался своим делом, не мешая остальным. Все происходило молча и споро. Санек присел рядом с Бакеном и только раскрыл рот, как Бакен сам сказал,
- Про Обормотыча хочешь спросить?
Санек молча кивнул головой.
- Обормотыч когда-то был руководителем, так называемого среднего звена. То есть брал взятки и передавал выше. Его один раз взяли с поличным. Начальство пообещало его отмазать, если станет косить под сумасшедшего. Он естественно, безраздельно преданный и верящий во всемогущество начальства, начал косить. Это было удобно и начальству. Кто же будет слушать психа. От статьи его уберегли, но в дурдом упрятали надежно, пообещав, как всё уляжется, вытащить. Вот он пятнадцатый год ждет, что его вытащат и за заслуги повысят в должности. У него в шкафу на этот случай костюм висит, галстук и белая рубашка. Ты же видел, он и сейчас в костюме и бывшей раньше белой рубашке.
- Ага, и галстук селедка на нем.
- Все правильно. Ну ладно, наливайте ребята. Альпинист! Банкуй.
Маленький сухонький человечек, ростом не более ста шестидесяти сантиметров, ловко подхватил бутылку, достал пробку, свернутую из газеты и ловко наполнил стаканы.
- Это наш ангел спаситель. Нарубил дров сторожихе, вот она и выдала вознаграждение. Ты на него не смотри что маленький да сухонький. Весу в нем и правда килограмм пятьдесят, но пальцами гвозди гнет, зубами проволоку перекусывает. Откуда в нем силы берутся, не знаю, но и проверять нет желания.
- А почему Альпинист?
Бакен нахмурился и скосил взгляд на Альпиниста, тот незаметно моргнул глазом.
- Лучшего друга, чем Альпинист и желать нельзя. Помнишь песню, "...парня в горы тяни...". Так вот Альпинист никогда не бросит, будет тянуть до последнего.
Один из мужиков хмыкнул и улыбнулся щербатым ртом.
- Один раз в горах его друг сломал ногу. Вот Альпинист и тянул его из последних сил. Еду бросил, все бросил, а друга тянул, весь обмороженный и голодный. Потом устал, и есть захотелось. Он отрезал у друга сломанную ногу и съел. Сытый, он тянул с удвоенной силой, да и тот легче стал. Вот так и тянул. Потом подоспели спасатели, да не во время, он как раз последнюю ляжку обгладывал. Судили, признали невменяемым, с тех пор он здесь, на кирпичном заводе, то есть в психушке при кирпичном заводе. Лет десять уже. Но ты не бойся, он больше никого не ел.
- А почему у тебя кличка Бакен?
Бакен сложил на столе руки в замок и посмотрел на звездное небо.
- Почему кличка? Фамилией такой наградили предки и клички никакой не надо. Может, о себе чего расскажешь? А Санек? - шипя сквозь зубы и пронзая взглядом, спросил Бакен.
Санек вздрогнул, сердце заколотилось как бешеное, по спине поползли мурашки, когда рядом со своим лицом он увидел ровный ряд крепких зубов Альпиниста.
- Ладно, не заморачивайся, - хлопнул по спине Санька Бакен.
- Ты на воле власть грязью поливал, знаем, но здесь власть я. И не вздумай думать обо мне плохо. Я думал, диссиденты кончились, ан нет, смотри ты, есть еще. Знал бы, что сюда попадешь, небось хлебало не разявал бы.
Мужики дружно заржали. Санек вытирал потные руки о штаны.
- Вот молодец, - смеясь, сказал Бакен, посматривая на слезы текущие из глаз Саньки.
- Ну как? Небось, в своих столицах всякими висками да мартинями баловался. Расскажи нам про власть, да про начальство. Чего ты их так не любишь.
Внутри все жгло, и он сразу поплыл. Заплетающимся языком он начал вещать, под смешки бригады.
- Начальства бывает двух сортов. Охреневшее в собственной беспринципности и безнаказанности и сверх охреневшее. Причем сверхохреневшие меньше раздражают обывателей недосягаемой святостью. Заставить их признать, что они охреневшие сложнее, чем увидеть конец света. Они всегда наводят столько туману, что разглядеть истинное лицо начальство почти невозможно. То, что мы называем врать, они называют объяснять быдлу правду.
Под громкий хохот, Бакен опустил тяжелую руку на плечо Санька.
- Хватит митинговать. Иди спать. Теплотрасса проводит. Будешь с ним в паре работать на вагонетке.
- Какая теплотрасса, - с трудом вымолвил Санек. Глаза слипались, голова была тяжелая и нечего не соображала. Его подташнивало. Противная отрыжка, мешала дышать.
Теплотрасса подхватил под мышки Санька, приподнял и, положив руку на плечо, потихоньку повел Санька в дом.
Теплотрассой его записал пьяный юморист в погонах. Нашли Ивана действительно в подвале на трубах теплотрассы. С тех пор он и числится везде, как Иван Теплотрасса.
Санек бормотал смешные слова, которые веселили неунывающего Ивана. Ему чем-то приглянулся этот смешной столичный человек. Вдруг Санек остановился и попытался посмотреть на своего спутника. Взмахнув рукой, он произнес,
- Конвергенция, если кто не в курсе, это не ругательное слово, но научная дефиниция. Это сближение. Нет лучше слова сближающего людей и власть. Мысли Санька были сумбурны, а, как известно, речь - продолжение мыслей.
Утро наступило для Санька внезапно. Теплотрасса, под хохот бригады, вылил кувшин холодной воды на взлохмаченную голову новобранца дома-интерната. Сидя на кровати, Санек ощущал горечь во рту, но на удивление, голова не болела. Он когда-то пробовал самогон, ещё в студенческие годы на картошке, но тогда последствия были значительно хуже. Посмотрев на часы, он вздохнул. Было всего полпятого утра. Смена начиналась в шесть. Так рано в своей жизни, ему ещё не приходилось вставать. Последнее время он вообще просыпался не ранее обеда, участвуя в сборищах своего неформального объединения молодежи, спонсируемого щедрыми заинтересованными лицами.
- Ты с Теплотрассой поосторожней. У него бывают исключительные заскоки, непонятные.
Тихо произнес сидящий на соседней койке Хирург. Вчера Санек от него и слова не услышал, а тут такое предупреждение. Он испуганно поглядел на Теплотрассу и поплелся в "Умывальник".
Без десяти шесть, Теплотрасса с Саньком вошли в темное пыльное помещение, заставленное вагонетками. Теплотраса бросив на кучу щебня фуфайку, прилег и достал истрепанную книжку без обложки.
- Ложись, у нас есть полчаса, пока из печи выгрузят кирпич.
- А где ты научился читать? - устраиваясь рядом, спросил Санек.
- Так мы с Академиком жили в подвале библиотеки, вот и научился. Прутик говорил, что раньше Академик был начальником этой библиотеки, прочитал все книги и свихнулся. Нельзя много читать.
- Ты, наверное, много читал, раз сюда попал, - с ехидной усмешкой спросил Санек.
- Нет, не много. Одну книжку за ночь. Мы когда с Прутиком за едой ходили, я всегда в библиотеке книжку брал.
- Откуда еда в библиотеке?
- Библиотекарши не все съедали, еда у них оставалась, вот мы ее и брали в холодильнике и в столах.
- Крали у бедных библиотекарей!
- Какие же они бедные, если не все съедали. У бедных еда не остается. Тем более она испортиться может, они могут отравиться, Прутик говорил...
- Погоди со своим Прутиком. Так ты значит, об их благе заботился, понятно. А книжки, какие читал?
- Разные. "Колобка" читал, про красную Шапочку, "Основные направления развития СССР", Конфуция, Фрейда, Ницше, много других читал.
- Представляю, какая каша у тебя в голове. А куда книжки потом девал?
- Мы костер палили, грелись. А каши у меня нет, у меня мозги в голове.
- Но это же чужие книжки. Недостача у библиотекарей, деньги с них высчитают.
- Не высчитают, там много книг. Попробуй, пересчитай их.
- Зачем ты вообще живешь?
- Дурацкий вопрос. Так заведено. Мир так устроен. Все рождается, живет и умирает, даже вселенная, что здесь непонятного?
- Ну хорошо. А мечта у тебя есть?
- Конечно. Жить на берегу моря, лежать на пляже с белым песочком, смотреть на волны, чтобы много красивых голых женщин вокруг и много, много бананов. Люблю я бананы. И картошку жареную люблю.
- Коттедж на берегу...
- Зачем, там же тепло будет, - ответил Теплотраса, вставая. Пошли воды наберем, потом времени не будет. Тут ведь положено, чтобы три пары рук работали, а у нас всего две. Так что готовься. Хорошо, что ты ко мне попал. Вот если бы к Продажному на формовочный участок, небо с овчинку показалось. Он меня до кровавых слез правильно делать формы учил. Все ребра болели, этого не забудешь. Это у меня уже генетическое стало. Ночью в темноте смогу работать.
Санек шел по заводу, активно вертя головой. Вокруг было столько неизвестных конструкций, что-то пыхтело, щелкало, жужжало. Угрюмые люди работали молча, и отдыхали в перерывах молча. Все были заняты своими мыслями. Все шутки и новости были давно оговорены, других новостей не было. Телевизор, газеты, не говоря уже о компьютере, отсутствовали. Только старая библиотека, где самая новая книга 1930 года издания.
Теплотрасса вдруг дернул за рукав Санька и утащил за огромную дверь, через которую въезжали многотонные грузовики за кирпичом.
- Тихо. Продажный идет. Увидит, что шляемся, мало не покажется.
Санек через щель пытался рассмотреть грозного бригадира, которым его пугали. К цеху приближалась парочка, как в старых комедиях. Один здоровый и высокий, косая сажень в плечах, второй маленький и плюгавенький, едва достающий до плеча своего спутника. Они приблизились и, как назло, остановились прямо у двери. Санек с Теплотрассой затаили дыхание и поставили уши торчком, прислушались.
- Я как бухгалтер тебе скажу. Ты хуже кредита и всякого акцепта.
- Какой ты бухгалтер?! У тебя инвентаризация какая? Ты зачем лошадиные силы трактора сложил с лошадьми из конюшни? Почему у тебя трактора и лошади по одной и той же пятой графе проходят? Конюха Егорыча чуть за недостачу не посадили.
- То Меланья виновата. Я когда инвентаризацию делал, вина хотел купить, а она мне самогонки на бензине продала. Вот и вышло у меня помутнение мозжечка и гипоталамуса.
- Да, Меланья точно виновата, - прохрипел низким басом бригадир Продажный. Она моей жонке сказала, что я у Марьи водку брал в долг.
- Так почему сказала? Конкуренция у них капиталистическая.
- Цыть! - крякнул Продажный, - Ты лучше займись гостевым домиком, выдели деньги там на всякие шампуни и мыло. Слышал уже, наверное, что в столице международные соревнования или форум финансовый намечается.
- Опять к нам на сто второй километр проституток выселят? - радостно заулыбался Бухгалтер.
- А то.
- Шуму будет. Хрен план выполним. Начальства понаедет. Вот Маньку бы опять к нам прислали. Ядреная девка, такие номера выделывает, - мечтательно закатив глаза, произнес Бухгалтер.
- Ну ты, эквилибрист. Ты лучше по ведомости за зарплату дай психам расписаться, а то гулять не на что будет. Дуй давай.
- Сделаем, - сказал Бухгалтер, посмотрел на тень своего живота и широким шагом направился к конторе.
Теплотраса аж взмок от напряжения, вслушиваясь в разговор. Он приподнялся на цыпочки и поминутно облизывал языком губы, стараясь не пропустить не единого слова. Наконец, маленький плюгавенький мужичонка прошел в цех и Санек с Теплотрассой вышли из-за двери. О воде уже не было и речи. Теплотраса потирал руки и мурлыкал под нос песенку.
- Живем братан!
Он попытался хлопнуть Санька по плечу, но промазал и ударил по спине, по причине малого роста.
- А это? - показал пальцем Санек на удаляющегося плюгавенького мужичка.
- Это самый главный садист у нас. Продажный. Лучше ему не попадаться.
Санек покрутил головой. Он и предположить не мог, что здоровый мужик - Бухгалтер, а этого недоноска Продажного боятся все.
Теплотрасса не мог успокоиться, хлопал в ладоши, подпрыгивал, пританцовывал. Так они почти дошли до своего рабочего места, но у печи обжига, Теплотраса не удержался и помахал рукой Обормотычу и Хирургу, толкающих вагонетку с сырым кирпичом. Хирург, остановился, Обормотыч не обращая внимания, дальше пихал вагонетку в печь.
- Представляешь! Опять проституток пришлют, - крикнул Теплотраса.
Хирург молча кивнул головой и вернулся на рабочее место.
- А чего это он такой? - спросил Санек.
- Возомнил себя Богом. Решал, кому жить, кому умирать.
- Как это?
- Ну как, как, - недовольно скривился Теплотраса. Ему хотелось поговорить о проститутках, а тут его спрашивают про какого-то Хирурга.
- Был он молодой и гениальный хирург. С того света вытаскивал тех, кого профессора не могли. Короче хирург от Бога. Многие коллеги не любили этого детдомовского выскочку. Но в какое-то время он о себе возомнил невесть что. Одних оперировал, других нет. Один раз привезли пьяного бомжа, требовалось переливание крови, иначе загнется. А на утро была плановая операция маленькой девочке, тоже кровь этой группы нужна. Запасов не было и он решил, что пусть пьяница загибается, будет спасать девочку. Потом оказалось, что это его отец, которого он разыскивал всю свою жизнь, вот и свихнулся. Мог спасти, не спас, за что и был наказан Создателем. Нельзя брать на себя роль кому жить, кому умирать.
- А чего он хмурый такой и молчит все время?
- Что заладил? Все чего да что, да кто? Попроси его Гиппократу поклясться, увидишь какой он тихий и молчун. Видишь шрам?
Теплотраса вытянул руку и, закатав рукав, показал шрам от локтя до запястья.
- Это меня Бакен научил спросить у Хирурга, про клятву этого Гиппократа. Я только заехал в интернат. Больше не спрашиваю.
- Санёк! - раздался крик из каптерки бригадира, расположенной на железных столбах, откуда можно наблюдать за всем цехом.
- Дуй на обследование к Абу. Теплотраса проводи товарисча.
- Конечно, провожу, пошли Санёк, - и Теплотраса начал посвящать Санька в тонкости бытия.
- Наш Абу Османович странный человек, но добрый. В такую дыру опытного психиатра никакими куличами не заманишь, а вот Абу Османович работает, правда диплом психиатра он на рынке купил, ну так все покупают, чего уж там. Он же не хирурга или окулиста купил, а психиатра, а мы и так все психиатры. Десять лет уже работает, нареканий нет, ему даже премии дают. Немного свихнулся на этой работе...
- Так говорят, все психиатры со временем как пациенты становятся.
- Не, наш не от этого свихнулся. Ему любая баба с задницей - красавица, а кругом санитарки и медсестры, всех перещупал, ни одну не пропустил, чтобы за задницу не ущипнуть. Видел, как они от него шарахаются?
Придя в медпункт, Теплотраса заглянул в кабинет Абу и они уселись в коридоре на лавку. Абу был занят. Теплотраса продолжал трепаться, но Санёк слушал его вполуха молча кивая головой. Он посмотрел на часы. Прошел уже час, как они ждут приглашения в кабинет на обследование.
- Вообще, скажу по секрету,- продолжал без остановки Теплотраса, - Абу хотел купить диплом гинеколога, но на тот момент в наличии не было. На всякий случай тебя предупрежу, ты других врачей не хвали, не любит он этого, считает их всех шарлатанами, особенно гинекологов.
Дорассказать Теплотраса не успел, дверь в кабинет приоткрылась от сквозняка, и оттуда донесся мат.
- Ты савсэм дурной! Билят ты такая. Я тэбя зачэм лэчыл? Я мильён лэчыл, всэх вылэчыл, а ты дурной не лэчышся. Ты пил таблэтка? Нэт, ты нэ пил таблэтка, ты водка пил. Я тэбя вылэчу, шнурок от клитэра. В карцэр будэш лэчится дэн. Нэт, три дэн. Я тэбя буду в чуства приводыт. Брэй жопа. Ты бэшэный баба, а будэшь нармалны.
Санек слушал, и постепенно его пробирала дрожь от страха, что его будет лечить Абу.
- Гдэ предыдущы идыот? Захады. А ты иды вон, баба дурной. В карцэр. И жопу брэй.
- Ты ему скажи, что справку купил, а то лечить будет, - нашептывал Теплотраса, напутствуя Санька.
Санек встал, ноги были вялыми, руки вспотели. Он всегда боялся врачей и уколов, особенно стоматологов, а тут целый психиатр. Воспитанный на слухах о психлечебницах, где из нормальных людей делали идиотов, он уже представлял себя с выбритой жопой привязанным к холодной железной кровати. Войдя в кабинет, остановился на середине. У правой стены стояла дерматиновая, протертая до дыр кушетка и умывальник с грязным полотенцем. Левую стену занимали два шкафа. Один книжный с томами Ленина и Маркса, второй стеклянный, с пузырьками зеленки и йода. Он уже был наслышан, что лекарства, выделяемые интернату, оптом уходили на сторону, поэтому не удивился увиденному. За письменным столом сидел, толстенький с плешью Абу и писал корявым почерком в тетради. От усердия он высунул язык и не заметил вошедшего Санька. Вдруг Абу бросил со всей силы ручку о пол и крикнул, не поднимая головы,
- Гдэ дэбил?
Подняв голову, он внимательно посмотрел на Санька, достал носовой платок и вытер плешь. Аккуратно, сложил платок, зачем-то понюхал его и спрятал в карман.
- Новэнки, - утвердительно заявил Абу и кивнул головой, указывая на стул.
- Вот такой страшны хуна. Нэ пишэт чэрнил, ымбыцылка совсэм. Я совсэм импотэнт буду от эта работа. Нэ улыбайса билят.
Санек и не думал улыбаться, он со страхом смотрел на молоток и плоскогубцы все в крови, лежащие на столе у Абу. Его прошиб холодный пот. Единственным желанием было бежать, куда глаза глядят и не возвращаться в этот страшный кабинет.
-Ты ыдыот или ымбыцыл?
Санек заикаясь, не в силах оторвать взгляд от окровавленного молотка, заикаясь произнес,
- Я-я-я, сп-спр-с-справку купил.
- Ай молодэц. Я тэбя вылэчу. Давно уже нэ лэчил. Одни настоящы псих.
Абу взял окровавленные плоскогубцы. Тут Санёк не выдержал. Он вскочил, опрокинул стул и пулей вылетел из кабинета, сбив с ног Теплотрассу. Абу посмотрел вслед Саньку и тихо прошептал.
- Нэт. Справка он нэ купил.
Взяв в другую руку молоток, он подошел к умывальнику и вымыл инструмент. Процесс прибивания картины с обнаженной красоткой, решил отложить на завтра. Два обеспечиваемых уже пострадали, прибивая картину, но Абу их облил йодом и сделал еще пару записей в журнал об успешном лечении пациентов. Продажный пообещал завтра дать нормального человека.
Санёк пробежав с километр, упал на землю. Отдышавшись, поднял голову. Рядом с ним стоял пацан и ухмылялся. На голых ногах у него были рваные тапочки с помпончиком на одном, женский пуховик на голое тело, подпоясанный солдатским ремнем. Он присел рядом и пристально посмотрел в глаза Саньку, как умеют делать только дети и перестал улыбаться.
- Косишь под дебила? - спросил он нормальным голосом, - слабо получается, сразу видно, что практики нет.
- Слушай, - сказал Санек, усаживаясь на траву, напротив пацана, - у меня такое впечатление, что в интернате одни нормальные люди, а обслуживают и лечат психи.
- Не скажи. В интернате двести пятьдесят человек. Человек двести действительно психи. Остальные как мы с тобой.
- А почему ты так одет? Как тебя зовут? Ты нормальный? - с надеждой в голосе спросил Санек.
- Нет, я ненормальный. Разве может нормальный выбрать такую жизнь, как я?
- Но ты же еще молод.
В ответ пацан только рассмеялся, звонким чистым смехом.
-Умножь на два, тот возраст, который ты бы мне дал. Все так думают, а я уже пожил и повидал. Был и богатым и бедным, алкашом и трезвенником, предавал и меня предавали, был знаменитым и успешным, был безвестным и несчастным. Не хочу вспоминать, нечего.
- А почему сюда убежал от людей, пошел бы в монахи.
- Не хочу лукавить перед Богом. А насчет людей ты не прав. Именно здесь люди, которым от тебя ничего не нужно, которые тебе ничем не обязаны и ты им. Простые и понятные отношения. Почти нет вранья. А одет я так? - пацан задумался.
- Не знаю, разве это важно?
- А чем ты занимаешься, ведь скучно просто есть, пить, спать.
- Я занимаюсь самым интересным делом. Наблюдаю за жизнью. Вот, например, завтра Абу будет стоять на ушах. Петька из второго блока, когда грузил лекарства, спер одну упаковку. Съел и запил спиртом. Завтра будут откачивать. Фельдшеру он не даст лечить сегодня. Он боится его золотых зубов, фельдшер плюнет и пойдет домой. Вот так.
- Ты просто предсказатель какой-то.
- Просто надо наблюдать. Хотя кое-что могу предсказать. Трагедия случится. Людей много погибнет у нас.
Лицо этого странного обеспечиваемого нахмурилось, он встал и не прощаясь пошел в сторону леса.
- Как тебя зовут?
Крикнул вдогонку Санёк. Не останавливаясь и не оборачиваясь, странный человек сказал,
- Как видишь меня, так и зови.
Санек ничего не понял и поплелся в сторону завода. Скоро должна начаться его смена. Войдя в общагу, его схватил за рукав Теплотраса.
- Тсс, - приложил он палец к губам и заговорщицки подмигнув, указал на открытую дверь "Умывальника".
Обормотыч стоял в семейных трусах до колена и держал на вытянутых руках лист бумаги, что-то напевая. Он прохаживался из угла в угол, размахивал руками и что-то говорил. Потом залез на унитаз ногами, протянул, как Ленин, руку и вдруг поскользнувшись, грохнулся на побитый кафельный пол.
- Ходячий скандал в трусах, - захихикал Теплотраса.
- Что с ним?
- Его душит?
- Кто душит?
- Не кто, а что! Его душит гордость за себя. Ему Бакен грамоту приволок.
- Зачем так издеваться над человеком? - с сомнением в голосе, спросил Санек.
- Послушай мою искреннюю мудрость. Никто не издевается. Он ведь рад, а что упал, так с каждым бывает. Вот я не хочу падать и не падаю, подниматься всегда тяжело, -философски заметил Теплотраса, почесывая затылок.
Директор дома интерната приказал вызвать к себе Бакена. Телефон в кабинете разбухал от звонков, но Петрович не обращал на него внимания и смотрел в окно на кирпичный завод, вспоминая прошлую жизнь. Пятнадцать лет назад, его назначили на эту должность в Богом забытой дыре. Он был председателем исполкома соседнего района и довольно успешно руководил, но его сняли за невыполнения показателей, каких он и сам не помнит уже. Даже не столько за невыполнение, сколько за то, что пытался объяснить, почему не выполнил, а из его объяснений следовало, что виновато вышестоящее начальство. Такого не прощают. Следовало повиниться, и дальше бы работал. Вся жизнь Петровича состояла из "до" и "после". Жена ушла к другому, дети забыли его. Папа и муж был нужен, пока были деньги, нет денег и не нужен. Что это за отец, у которого денег нет. Но винил он только себя - так воспитал. Постепенно Петрович скатывался в пропасть пьянства. Тяжелые мешки под глазами, красное лицо, сизый нос и дряблое тело свидетели беспорядочного образа жизни. В первое время он еще рассчитывал наладить новую жизнь, но усилий к этому не прикладывал.
- Вызывал Петрович?- спросил Бакен, входя без стука в кабинет.
Петрович молча кивнул, показал рукой на стул и сел в расшатанное кресло. Рукавом вылинявшей рубашки с оборванным воротником, он скинул бумаги на пол и достал из сейфа бутылку виски "Блэк лэйбл", единственное пристрастие, что осталось от прошлой жизни. Денег на любые капризы у него хватало. Он сдавал обеспечиваемых, проживающих в интернате, в аренду. То колхозу, то лесникам, то жителям соседнего поселка.
Частично зарплата обеспечиваемых шла ему в карман, часть отдавал наверх. Поухаживать за ним желающих в интернате хватало. Подкатывались и санитарки и медсестры, и кое-кто из обслуги, но он категорически всех отвергал из принципа, чтобы не быть обязанным. В конце концов, он имел вид проживающих в интернате "психов", а иногда и хуже. Последнее время Петровича постоянно преследовал страх. Он боялся что, выйдя из конторы, его собьет машина, а если не собьет, то его убьют психи или он сломает ногу или отравят в столовой.
- Чего вызывал? - усевшись на стул, спросил Бакен, беря граненый стакан.
- Все! Срок на заводе ты отработал. Заключение врачей - вменяем. Можешь возвращаться к людям, - на выдохе произнес Петрович.
Бакен отставил стакан, нахмурился и опустил голову. Желваки, словно бильярдные шары, катались под кожей.
- Нет мне там места. Нелюдь я, - тихо, почти шепотом произнес он.
- Не хочешь к людям? К нормальной жизни?
- И здесь можно найти людей.
- А меня кем считаешь? - наливая еще на треть виски, спросил Петрович.
- Я не вправе навешивать ярлыки. Сам грешен. Только безгрешный человек может....
- Дочь твоя замуж вышла. Письмо читал? Простила она тебя. Ты же тогда по пьяни ее изнасиловал, без памяти был, да и время сколько прошло. Простили тебя все.
- Я себя не простил. Нет мне прощенья. Что без памяти - это не оправдание. Слаб я духом. Даже руки на себя наложить не в состоянии.
Петрович прищурил глаз и внимательно посмотрел на Бакена. Они с Бакеном одновременно появились в этом забытом уголке. За пятнадцать лет многие пытались сломать Бакена как духовно, так и физически, но он выстоял. У него была железная воля, и он сам мог, кого хочешь сломать. Петровичу было странно слышать такое из его уст.
- Ладно, оставайся. Привык я к тебе. Ты один здесь нормальный. Пока не выгнали меня из кресла директора - живи.
- А за что старого директора сняли, слышал за идеологический кретинизм.
Петрович чуть не поперхнулся и, не отрываясь от стакана, кивнул головой. Допив виски, вытер губы и криво усмехнулся.
- Было дело. Получал он на базе постельное бельё, дефицит того времени, ну ему в нагрузку и всунули гипсовые бюсты Ленина, Маркса, Энгельса. Ставить уже не куда было, весь интернат заставлен. Бюстов больше, чем обеспечиваемых. Он и сдал на склад, что в подвале. Канализацию, как и положено, прорвало и загадило классиков марксизма-ленинизма. Решили списать, все же материальные ценности, денег стоят. Бухгалтер говорил по статье "Малоценные и быстроизнашивающиеся предметы" счет Љ12. Ничего бы не было, списали да списали, но акт неграмотно составил. Написали в акте: "Списать Ленина, Маркса, Энгельса, как пришедшие в негодность". Одно слово пропустили - бюсты. Кто-то копию акта в райком направил, вот и сняли директора за идеологический кретинизм.
Выпив очередную треть стакана, Петрович опять крякнул и вытер губы. Глаза его заблестели.
- Как тебе новенький?
- Худой, длинный, бородка, как у козла, очки.
- Это я и без тебя знаю. Приживется?
- Вроде нормальный пацан. Время покажет чего стоит, но я думаю, все будет хорошо. А чего спрашиваешь?
- Да указание пришло. Попрессовать, чтобы жизнь малиной не казалась, чтобы знал, как на власть переть.
- И что?
- Ты же знаешь, как я люблю начальство, но приказ есть приказ. Короче, на твое усмотрение. Карт-бланш тебе.
- Я думаю, пусть письмецо на большую землю состряпает, как его здесь уродуют. Все равно через первый отдел пойдет. Кому надо, увидит. А там посмотрим.
- Как хочешь.
Петрович достал из сейфа бутылку и протянул Бакену. Бакен засунул бутылку за пазуху, встал, нахмурился и, гладя в осоловевшие глаза Петровича, сказал,
- Надо бы ребятам в этом месяце пенсию по инвалидности выдать, может часть зарплаты. Износились совсем. Бухгалтер загнал всю новую одежду с Продажным.
- Я подумаю, - заплетающимся языком произнес Петрович, - А ты меньше языком трепи. Вы психи, ваши показания не принимаются следствием, а неприятностей от Продажного наживешь. Все! Иди! Я спать.
Бакен спустился по деревянной лестнице, вытертой сапогами до белизны, во двор. Засунув руки в карманы брюк, тяжело вздохнул и посмотрел на небо, усеянное мелкими пушистыми облачками. Постояв секунду, присел на лавку под табличкой с названием дома интерната. Достав пачку примы, закурил. Сделав затяжку, бросил сигарету и с силой втоптал кованым сапогом в землю.
- Похоже, у меня кончился проездной на эту жизнь. Теперь надо платить, - произнес вполголоса Бакен и решительно направился в цех. Дойти он не успел. Его остановил Продажный.
- Стой Бакен. Короче. Со склада перетащите сахар ко мне домой. И не дай Боже крупинку сопрете. Понял!
- Как не понять, - с ухмылочкой ответил Бакен, - Варенье варите.
- Его родимое. Варим, - ответил Продажный и засеменил в столовую, снимать пробу с блюд.
Вчера, не занятые на работе обеспечиваемые, целый день собирали ягоды для Продажного и конторы. Теперь месяц интернат будет без сахара.
- Придется скидываться на сахар, - невесело подумал Бакен и сплюнул. Он решил после работы Санька послать в райцентр за сахаром. Не успел ступить пару шагов, как увидел тучу пыли, поднятую затормозившим у гостевого домика автобусом. Гостевым домиком его называли между собой. На самом деле то был обыкновенный кирпичный барак с облупленными стенами и удобствами на улице.
Когда пыль улеглась, Бакен рассмотрел девушек выпрыгивающих из автобуса. Некоторые сразу решили посетить туалет. Оно и понятно, жара, водицы по дороге много употребили. У двери барака стоял милиционер и Продажный, что-то обсуждая.
- Бакен! Слушай! Я захожу в туалет, а он старичка теребит и за девушками подсматривает, ужас, и это в его возрасте! Я понимаю, когда подростки так делают. Штаны подтянул на место и ходу. Скажи, зря я его побеспокоил? - сбиваясь, тараторил Теплотраса.
Бакен молча выслушал, улыбнулся и дал подзатыльник.
- Иди, работай блудный сын бестолковых родителей. Зря они тебя выпустили в свет.
Теплотраса обижено побежал в цех, следом направился и Бакен.
В туалете, на случай приезда гостей дамского пола, обеспечиваемые придумали массу возможностей наблюдать процесс освобождения организма от фекалий. Вот за такими наблюдениями и застал Теплотраса Обормотыча, хотя сам посещал туалет, вовсе не по нужде.
День прошел за обсуждением расквартировавшихся в гостевом домике. Работа не спорилась. Бракованного кирпича выдали в два раза больше, чем обычно. После смены, Бригада расположилась под раскидистым дубом в ожидании ужина. Санька Бакен послал за сахаром в райцентр, остальные смотрели в сторону гостевого домика, обсуждая появлявшихся полуголых девиц. Им категорически было запрещено приближаться к девицам, но и на этот случай у них существовал план, проверенный временем.
Обормотыч увидел, как из иномарки выходит его бывший начальник в спортивном костюме. Время немного изменило черты бывшего начальника, но не настолько, чтобы не узнать. Властным движением руки тот приказал водителю достать закуску и выпивку. Багажник был забит до отказа разной снедью и выпивкой.
Сердечко Обормотыча радостно забилось. Вот его звездный час. Его не забыли, верил и ждал не напрасно. Слезы текли по его щекам, он не в силах был сдвинуться с места. Сколько раз он представлял этот момент, и вот - настал. Все трудности, недоедание, болезни, все в прошлом. Опомнившись, все бросил и побежал в коморку. Трясущимися руками, сбросил с себя опостылевшие тряпки и достал из шкафа костюм. С пятого раза, попав в штанину, с трудом надел брюки. Пришлось пробить еще одну дырку в ремне, штаны были слишком велики. Наконец управившись с рубашкой и брюками, надел галстук и пиджак. Покрутившись у мутного от грязи зеркала, нашел изъян. Лихорадочно разбрасывая вещи из чемоданчика, он искал расческу. Когда она оказалась у него в руках, с облегчением вздохнул и направился к зеркалу. Через минуту, с важным видом, полным достоинства дефилировал по пыльному двору кирпичного завода, словно Президент идущий на инаугурацию по ковровой дорожке. Подойдя к гостевому дому, где скрылся начальник, вошел и осторожно постучал костяшками пальцев в дверь, так называемого "люкса". Услышав возглас в комнате, вошел. Остановившись посередине, стал по стойке смирно. Его бывший шеф Иван Иосифович, взяв со стола кусочек колбаски, жевал, недоуменно поглядывая на странного посетителя.
- Что ты, милейший, хочешь? - спросил он, наливая в стакан минеральной воды.
- Вы приехали за мной? - прошептал Обормотыч.
Иван Иосифович недоуменно вглядывался в лицо этого странного человека. Что-то знакомое мелькало, но вспомнить не мог. Десятки тысяч людей знали Ивана в лицо, но ведь он физически не мог знать всех.
- Напомни мне, где мы встречались?
Из-за шторы послышался голосок,
- Пупсик, ну где же ты?
Обормотыч понял. Ивану Иосифовичу неудобно говорить при посторонних, ведь их связывала не только работа, но и весьма неблаговидные дела. С пониманием подмигнул и улыбнулся.
- Вы ведь помните управление финансирования проектов. Пятнадцать лет назад.
Лицо Ивана Иосифовича посерело. Он вспомнил этого идиота, который чуть не подставил его. Хорошо тогда его в психушку заперли. А сколько это денег стоило. И вот на тебе. Жив еще и имеет наглость являться к нему.
- Пошел вон. Никого я не помню. Володя! - кликнул водителя Иван Иосифович, - Проводи товарища и предупреди директора. Если еще увижу его подопечных, это будет последний день, когда он будет директором.
В горле Обормотыча пересохло, ноги стали вялыми. Его куда-то тянули, но он ничего не соображал. Очнулся на краю карьера. Вниз уходил отвесный обрыв. Внизу стояла техника. Экскаватор грузил на самосвалы глину для кирпичного завода. Мгновение отделяло Обормотыча от непоправимого. Левая нога висела над обрывом. Его охватил озноб, когда представил, что могло бы быть, сделай еще одно движение. Осторожно отступив назад, присел на траву и задумался. Когда начало темнеть, решительно встал и пошел к гаражу. По пути он встретил Альпиниста.
- Дай спичек! - потребовал властным голосом. Альпинист опешил, таким Обормотыча еще никто не видел.
- Ты же не куришь, - протягивая спички, сказал Альпинист, но Обормотыч взял спички, и ничего не ответив, решительно продолжил путь к гаражу.
Огонь с гостевого дома перекинулся на общежитие рабочих. Пьяный Бакен почувствовав запах гари рванулся к двери, но было уже поздно. Подбежав к окну, распахнул его настежь. В комнату ворвались языки пламени. Бакен с криком прыгнул со второго этажа. Упав, заорал. Резкая боль в ноге прошила все тело. Оглянувшись на ногу, увидел, как она под прямым углом торчит в сторону.
- Тихо, сейчас все будет хорошо.
- Это ты Альпинист? Я знал, что ты настоящий друг.
- Тихо, тихо хороший, я сейчас тебя оттащу, приговаривал Альпинист, аккуратно накладывая шину на ногу Бакену. Быстро управившись, потащил пострадавшего в сторону кустарника, не обращая внимания на скачущего и орущего от радости Обормотыча.
Хирург молча стоял и курил, с невозмутимым видом рассматривая горящих пьяных девок, выскакивающих из окон. Не его это дело, решать, кому жить, кому в огне гореть. Один Теплотраса с горящими волосами и в тлеющей фуфайке нырял в огонь, вытаскивал потерявших сознание девок. Народ собирался и смотрел на невиданное зрелище, только несколько человек бегали с ведрами, но их потуги были абсолютно бесполезны. Продажный вызвал пожарных с райцентра и спокойно наблюдал за пожаром, прикидывая, что под эту марку можно списать и продать. Это было сложно, все ценное уже давно было им разворовано. Бухгалтер с жадностью рассматривал голых девок, которым дежурная медсестра смазывала вонючей мазью ожоги.
Теплотраса в очередной раз прыгнул в горящий барак, и его накрыла прогоревшая крыша. Никто не шелохнулся, не было криков, плача. Погиб человек, ну и погиб. Значит, судьба такая.
Санек издалека увидел пожар и, бросив рюкзак с сахаром, бросился напрямки, через кусты, к заводу. Поскользнувшись на траве, он скатился в овраг и ошалел от ужаса. На дне оврага лежал без ноги Бакен. Сашку показалось, что тот мертв, но тут Бакен застонал. Вдруг кусты шевельнулись. Обернувшись, Санек увидел Альпиниста, держащего в руках голень и рвущего зубами плоть. Альпинист урчал, рычал, чавкал и ничего не слышал вокруг себя. Санек икнул и, судорожно хватаясь за скользкую траву, рванул вверх, из оврага. Подъем у него занял меньше времени, чем вынужденный спуск в овраг. Сломя голову он бежал к горящему гостевому дому и что-то орал. Выскочив на площадку, увидел догорающий барак и подъехавшую пожарную машину. Пожарные обсуждали, стоит заправлять машину водой или не надо, ведь и так пожар затихает. Пьяный Петрович, шатаясь, прошествовал к пожарным и приказал тушить. Пожарные его послали, сели в машину и уехали.
На утро приехала милиция. Через десять минут разбирательства, всех подозреваемых погрузили в машину.
- А куда их? Что с ними будет? Их будут судить? - приставал с расспросами Санек.
- Кто же психов судит. Ничего им не будет. Ну режим другой, пока не подлечат немного. Вот директоров завода и психоневрологического дома интерната снимут и посадят.
- За что?
- Недосмотрели. На то они и власть, чтобы за все отвечать. А ты кто здесь будешь?
- Псих.
- А с виду и не скажешь. Ну, пока псих, - следователь громко засмеялся и сел в кабину перевозки.
Санек стоял, провожая взглядом машину, увозящую его бригаду. Власть? Что же это за слово такое? - думал Санек и уже ничего не понимал в этой жизни. Ведь он всегда был против власти. Плюнув под ноги, он задумался. Его уже волновал вопрос, какая бригада будет следующей. А власть, шут с ней с этой властью. Тут бы выжить.