Атаманов Александр Сергеевич : другие произведения.

Изгой (Апокалипсис)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Роман взросления в каменном веке. На фоне зачинающегося конфликта между кроманьонцами и неандертальцами главный герой по имени Ук пытается спасти своё племя, но постепенно лишь всё больше отчуждается от него.

  Глава 1: Кости
  
  Сон идёт к тем, кто устаёт. Так говорил старый Раг или Рауг, у кого на что смелости хватит. Непоседливый Ук никак не мог уснуть, постоянно ворочался, оттого и спал в стороне, завернувшись в край мамонтовой шкуры, на которой спали остальные. Чтобы не мёрзнуть, приходилось подгибать ноги под себя, а иногда даже нырять под шкуру с головой, чтобы сырое дыхание пещеры не добралось до Ука. Непозволительно щуплый и беспокойный он был если не позором племени, то уж точно не его гордостью.
  Мальчика, которому уже полгода, как стукнуло девять, не брали на охоту: не было смысла - убийство зверя требовало не только смелости, её у Ука было не занимать, но и силы. Может быть, он бы смог загнать мамонта в будущем вместе с другими мужчинами. Может быть. Для этого нужно иметь сильные ноги, чтобы быстро бегать и громкую глотку, чтобы пугать зверя, сбивать с толку. Мальчик рассчитывал, что со временем станет сильнее и громче, а пока принесёт пользу другими путями.
  Так как сон Уку не шёл, он часто вставал посреди ночи, отправляясь бродить по окрестностям. Особенно лунными ночами, когда белый круг заливал окружающий мир белизной. Сегодня луна казалась белее обычного, добрее, словно побуждала прогуляться. Мальчик приподнялся на локте и окинул взглядом пещеру. Как и следовало ожидать, виднелись лишь отдельные полосы, выбеленные лунным светом, да слышен, сотрясающий стены храп. Всё в порядке, подумал, Ук, но стоило встать, как его окликнули:
  - Ук! - прикрикнул старческий голос шёпотом.
  - А? - отозвался мальчик. Если Раг понял, что Ук не спит, притворяться было бессмысленно. Неслышная тень подползла к старику и смотрела теперь уважительно и немного виновато.
  - На! - протянул Раг нечто продолговатое.
  Ук не задумываясь взял предмет и с удивлением обнаружил, что это каменный нож, какие носили мужчины. Старик многозначительно промолчал и улёгся спать, как ни в чём ни бывало. Днём Раг доставлял одни неприятности, постоянно ворчал, раздавал советы, как охотиться, шамкая полупустым ртом, хотя сам на охоту уже не ходил, зловонным дыханием едва не сбивал с ног, а белки его глаз были желтее луны. Женщины говорили, что старику осталось недолго, но мальчику хватило одной затрещины, чтобы понять - Раг всё ещё очень силён.
  По привычке мальчик вытянул голову на тонкой шее из пещеры и огляделся. Хищники боялись огня и людей, но иногда особенно крупные приходили на запах трупного зловония. Хотя кости и порченое мясо старались либо выбрасывать подальше от пещеры, либо хоронить в самой её глубине, зверьё чуяло даже капли жира и крови мамонта, оставшиеся на камнях и земле. Впрочем, чуяло зверьё и кровь себе подобных, пролитую неоднократно близ пещеры. Мужчины защищали племя яростно, так что к людям забредали обычно обезумевшие от голода одиночки, которым было нечего терять. В этот раз путь оказался свободен.
  Неслышно ступая, Ук вышел из пещеры. Оставить следы он совершенно не боялся. Днём возле входа в пещеру суетились женщины, поэтому утоптанная почва стала прочной, как камень. Хотя некоторые ступни могли оставить свои следы даже в "камне". Следы Рода, вождя племени, самого сильного охотника и воина отпечатывались глубоко даже там, где след иного мужчины невозможно отличить от проделок ветра. Другой бы завидовал вождю, но мальчику нравилось путешествовать незаметно.
  Какая польза от больших размеров, если о твоём появлении знает вся округа? Тощий Ук пробирался даже туда, куда остальным и не снилось. В логово зверя? Легко. В пещеру другого племени? Если потребуется. Угрозу представляли только создания, охотящиеся ночью. Когда становилось особенно страшно, мальчик заклинал ветер, чтобы тот подсказал безопасную дорогу. Так самый слабый сын племени Рода жил и путешествовал девять зим, мечтая о большом и настоящем приключении, да оно всё никак не случалось.
  Ветер легко колыхал листья деревьев, где-то наверху раздавалось приглушённое уханье, вдалеке выли волки, а под ногами то и дело шелестели мелкие зверьки. При желании можно было даже поймать одного, зажарить и съесть, если вернуться окажется не по силам. Раньше Ук так и делал, но со временем привык много двигаться и проделывал весь путь до племени черноспинов и обратно на одном дыхании. Редкий мужчина мог похвастаться подобной выносливостью в возрасте девяти зим.
  Луна высветлила впереди бесконечное поле чёрных обгоревших стволов. Издалека сгоревший лес походил на щетину или колья, угрожающие небу. "Только попробуй упасть. Колья уже ждут тебя внизу". Однако, Уку всегда становилось не по себе, когда приходилось идти через сгоревший лес. Даже мужчины и женщины старались избегать огня и последствий его применения, словно это само по себе могло защитить их. Мальчик же знал наверняка - ничто не защитит тебя от пожара. Ничто и никто.
  Посреди утыканной обгоревшими стволами лощины тут и там лежали присыпанные пеплом скелеты зверей и людей. Тут одинокий волк оказался в окружённым огненной стеной. Там дикая кошка переоценила свои силы, прыгнула и не смогла удержаться на ветке, рухнув прямо в огненную бездну. Но был и скелет человека. Удивительно высокого, с тонкими костями, непохожий ни на мужчин твердолобов, ни на мужчин черноспинов и оттого особенно загадочный и страшный.
  Каждый раз, проходя мимо, Ук вглядывался в распахнутый рот обгоревшего скелета и думал, как чужак погиб. Кто или что заставило бежать туда, где не сможет выжить? Разве выживание для любого народа и человека не самое важное? Разве может быть что-то важнее? В распахнутый рот скелета набилась листва, постепенно в нём скопилась влага и проросли тщедушные стебельки. От одного вида подобного становилось не по себе, но мальчик уже знал, что жизнь однажды кончится. Знал ли чужак, что так погибнет?
  Ар, друг Ука, считал, что чужака загнали в лес мужчины из племени черноспинов. Он подслушал весёлый разговор охотников, как кого-то загнали в пламя и тот кричал, обезумев от боли. Зверь бы не пошёл в огонь даже под угрозой смерти. Значит это был чужак. Между пленом или возможной смертью от копий черноспинов он выбрал верную смерть в пожаре. Мальчик отлично представлял что такое смелость, потому что каждую ночь сталкивался лицом к лицу со страхом, но был ли поступок чужака смелым он не знал.
  Обгоревшие деревья, усыпанная пеплом земля и особенно обглоданные пламенем трупы вызывали в Уке самые скверные чувства, но идти в обход значило потерять время и попасться женщинам. Они вставали рано утром, чтобы натаскать воды из ближайшего ручья и накормить мужчин. Также женщины выбирали кто пойдёт на охоту, а кто нет наравне с вождём. Если Урра, всематерь, была против, то даже Род не мог ей перечить. Мальчику это совсем не нравилось - днём без разрешения он и шагу ступить не мог.
  Даже здорового Ука женщины воспринимали, как больного, и стремились оградить от любых неприятностей. Принести воды? Мальчик слишком слаб. Помочь мужчинам на охоте? Мальчик слишком слаб. Разделать мясо? Мальчик слишком слаб. Изучать новые местности? Мальчик слишком слаб. Порой Ука так и подмывало рассказать чем он занимался по ночам, где был и что видел, чтобы его больше никогда не называли слабым, но от мысли о неминуемом разговоре с женщинами сводило живот.
  Дурные предчувствия только усиливались из-за каменного ножа, взятого у Рага, за поясом. Что старик задумал и зачем дал его? Почему позволил уйти? Ук никогда не носил с собой нож и сам остро ощущал исходящую от него опасность, когда оцарапал руку о зазубренное каменное лезвие. Теперь царапины постоянно напоминали о Раге и женщинах. Нож мог легко обратиться против самого мальчика, хотя выбросить его значило нанести старику оскорбление, которое мужчина не потерпит.
  Костлявый сгоревший лес плавно перешёл в лиственный. Тень крон упала на землю, скрывая под собой камни и мелкую живность, снующую под ногами. Где-то над головой хлопали крылья, ухали ночные птицы и шелестел листвой ветер, старый друг Ука. Теперь мальчик бежал быстрее, потому что не боялся наступить на прикрытый пеплом острый камень или кость. Такая рана могла стоить ему жизни - звери почуют кровь и не отстанут, пока не убьют, а убежать на одной ноге даже щуплому мальчишке будет тяжело.
  Хотя шансы выжить всё же оставались. Ар, друг Ука, рассказал, как защититься. Черноспинов не зря называли черноспинами. На их спинах лежал слой пережжённого волчьего жира, который отпугивал хищников своим запахом. На теле Ука - на сгибах локтей и коленей, под мышками, там, где всемать и другие женщины не заметят - тоже были капли пережжённого жира. Впрочем, этого было достаточно, чтобы перебить собственный запах мальчика и позволяло ему бродить ночью незамеченным.
  Прогорклый запах пережжённого жира встретил Ука уже на подходах к пещере черноспинов. Деревья близ неё были щедро смазаны чёрным густым веществом похожим на смолу. Видимо, это и было одной из причин почему с черноспинами не желали иметь дел. Кто согласится проводить переговоры там, где и дышать-то трудно, не то что думать? К тому же, мало кому нравилась агрессивность чёрных, так что они жили обособленно в своём вонючем прогорклом царстве и почти не встречались с другими племенам.
  Мальчик незаметно подобрался к границе владений черноспинов и залёг. Затем стал приглушённо ухать, пока не услышал уханье со стороны пещеры в ответ. Ар, маленький и крепкий, как камень, уже бежал навстречу. В нём было чуть больше трёх локтей роста, но весил он столько же, сколько Ук, и очень быстро бегал. В основе фигуры Ара лежал круг. Круглое лицо, округлое тело и глаза, удивлённо округлящиеся даже по незначительным поводам. Странная дружба держалась на любви к загадкам и приключениям.
  Черноспины в принципе не были склонны к сотрудничеству в чём бы то ни было и без сожаления избавлялись от бывших союзников. Отчасти поэтому твердолобов назвали твердолобами: черноспины не смогли ни договориться с ними, ни подчинить. За исключением Ара и Ука знакомы среди черноспинов и твердолобов были только вожди племён - Сам и Род. Однако, их отношения не могли похвастаться той теплотой, которую проявляли мальчишки. Круглый друг хлопнул тощего по плечу и улыбнулся.
  Ук улыбнулся в ответ и хлопнул Ара по плечу. Тот стал нашёптывать слова, сопровождая их жестами. Указал пальцем левее пещеры и сказал: "Огонь. За рекой." Ук сделал вид, что укусил себя за руку и поинтересовался: "Кость грызть?". Друг утвердительно кивнул. Тощий твердолоб нахмурился и спросил: "Дыма много?". Ар широко расставила руки, показывая: "Много". - Плохо. Идём, - подытожил Ук. Происходящее ему совершенно не нравилось. В особенности потому, что касалось племени костогрызов.
  Костогрызы обитали по другую сторону реки от черноспинов и костогрызов. Их лагерь находился на берегу близ излучины, так что можно было стоя на противоположной стороне, разглядеть не только костры, но и колья с человеческими черепами. Однако, они служили не для отпугивания врагов. Костогрызам доставляло удовольствие нападать на другие племена, резать, убивать и пожирать других людей. Даже черноспины, убивавшие ради забавы, считали костогрызов зверьми.
  Людоеды могли в любой момент сплавиться через реку или перейти её в брод, поэтому черноспинам и твердолобам, немногим выжившим племенам в округе, пришлось уйти подальше от водоёма, чтобы не стать лёгкой добычей. Род и Сам искренне ненавидели костогрызов и были бы рады их смерти, но война в союзе означала бы конец и для одного из племён. Кого бы не потрепали сильнее, твердолобов или черноспинов, бывший союзник воспользуется слабостью и перебьёт мужчин племени.
  Хрупкий мир, царивший между племенам, существовал лишь потому, что они никогда не встречались на охоте, рыбалке или при сборе плодов. Вторжение Ара и Ука на территорию костогрызов могло быть воспринято, как вторжение и объявление войны. Впрочем, мальчишки об этом не думали. Они пробирались сквозь сумрачный, прорезанный полосками лунного света лес и беспокоились лишь о том, как успеть вернуться домой до рассвета. И только Ук держал в голове, что может вообще не вернуться.
  Ар, несмотря на упитанность, умел передвигаться тихо. Действительно тихо. Тише дыхания. Кто ещё смог бы так напугать Ука, когда он впервые набрёл на лагерь черноспинов? Мальчик осторожно пробирался сквозь заросли, ориентируясь на запах прогорклого жира, когда вдруг почувствовал, что на него кто-то смотрит. Ук скатился в овраг и притих, чтобы сбить наблюдателя со следа. Но не было ни шума, ни шороха. Мальчика даже никто не окликнул, чтобы напугать или привлечь внимание, пока за спиной не раздался шелест.
   Стоило обернуться и на Ука навалились, уселись на него сверху и воинственно спросили: "Кто?". Кто бы мог подумать, что такой враждебный приём может стать началом дружбы? Дружбы между черноспином и твердолобом, чьи вожди Род и Сам никогда не охотились и не ели вместе, а всематери Урра и Сод не бывали друг у друга в гостях. Однако, Ар оказался рассудительнее взрослых и позволил Уку жить, что в дальнейшем принесло много пользы и веселья обоим, ведь они были необычными детьми.
  Путь до берега реки занимал около часа. Ещё четверть часа требовалось, чтобы отыскать брод: Ар и Ук только видели его, но никогда не переходили. Осмотр лагеря костогрызов с противоположного берега ничего не дал. Пустая ночная стоянка, без снующих женщин и ворчащих мужчин, всегда похожа на мёртвую и заброшенную. Нужно было взглянуть поближе, хотя где-то глубоко внутри даже Ар чувствовал, что не стоит этого делать. Как знать надолго ли ушли костогрызы и уходили ли они вообще?
  Путь к броду был отмечен особым образом, придумал который Ук, а выполнил Ар. При движении в сторону брода на камнях иногда попадались жирные, нарисованные углём полосы. Они становились более крупными по мере приближения против течения к броду и меньше, либо отсутствовали при движении от брода - по течению. Мальчишкам оставалось лишь найти выход к реке и следовать знакам. Ар тщательно следил, чтобы метки не стёрли охотники или не смыло водой, и постоянно их обновлял.
  Ар отметил и брод, хотя Ук говорил этого не делать. Любой взрослый твердолоб и черноспин сотрёт знак, каким бы он ни был. Никто не хотел признавать за костогрызами превосходство и отдавать им реку. Впрочем, расчёт Ара оказался верен: мужчины просто не решались гулять возле брода, ведущего в земли без возврата. Чёрный череп размером с кулак всё ещё красовался на камне, хотя посерел от утренней росы и нуждался в освежении. - Вон! - указал довольный художник и побежал к своему творению.
  Мальчик извлёк из-под покрывающего его тело куска шкуры кусочек угля и принялся рисовать. Ук удивлялся тому с какой увлечённостью друг работал. Казалось, напади на Ара костогрызы, медведи, саблезубые тигры и он бы даже не оглянулся, а продолжил рисовать также увлечённо, прикусив язык и поминутно отстраняясь, чтобы оценить насколько получившаяся метка будет заметна на расстоянии. Впрочем, бдительность юного черноспина, когда он заканчивал рисовать, возвращалась в норму.
  Брод представлял собой нагромождение камней посреди полноводной реки, выступающих из неё, как огромные кривые зубы. Воды накатывалась на валуны и с трудом преодолевала, просачиваясь сквозь щели, а кое-где и перехлёстывая. Идти по камням следовало осторожно. Скользкие от сырости, они лишили жизни многих оступившихся, потому что справа от них, по направлению течения, был небольшой каменистый порожек. Один неверный шаг и разбившийся о порог труп унесёт течением.
  По реке бежали волны, подёрнутые рябью похожей на мелкие зубы. Первым через брод пошёл Ар. Он встал на четвереньки, прижался плотнее к камням и скорее полз, нежели шёл. Ук молча следил за другом, готовый прийти на помощь, и в то же время наблюдал за противоположным берегом, на котором в любой момент могли появиться гости. Черноспин полз медленно, но уверенно. Пусть Ар и оскользнулся пару раз, когда двигаешься на четырёх конечностях, потерять опору под одной из них ещё не значит упасть.
  Ук дождался, пока друг достигнет противоположного берега, и направился следом. Он с гордым видом ступил на сырые камни на прямых ногах, чтобы позлить Ара, но быстро пришёл в себя, когда потерял равновесие и плюхнулся в реку против течения. В общем-то это был осознанный выбор. Упасть вправо на каменистый порог было равносильно смерти. Твердолоб попытался вскарабкаться на камни, затем на берег и, отчаявшись, грозно хлопнул ладонью по воде. Стыдно было признаться себе, что нуждаешься в помощи.
  Аккуратно цепляясь за камни и помогая себе гребками, Ук подплыл к противоположному берегу, где ждал Ар. Он честно позволил другу взобраться самостоятельно и только когда у твердолоба ничего не вышло, подхватил руки и стал тянуть. При меньшем росте весил черноспин даже больше Ука, так что мог вытянуть друга просто отклоняясь назад и позволяя весу делать работу за него. Наконец, тощий и мокрый твердолоб рухнул без сил на берег. Он и не заметил, как нечто выпало из-за пояса и привлекло внимание спасителя.
  - Откуда? - спросил он.
  - Раг дал, - ответил Ук.
  - Плохо, - помотал головой Ар.
  - Для защиты, - убеждал твердолоб.
  - Видел... - многозначительно ответил поникший черноспин.
  - Старый. Забудет.
  - Пошли, - сказал Ар.
  - Нож полезен, - проговорил Ук, положив руку другу на плечо и повернув к себе так, чтобы взглянуть в глаза. Тот был обеспокоен и раздражён.
  - Знаю, - возразил он и одёрнул плечо, убирая руку твердолоба. Ар насупился и теперь шёл молча, так казалось, но иногда можно было различить еле слышное роптание с повтором всего одного слова: "Плохо".
  Ук и сам догадывался, что помощь Рага могла дорого ему обойтись, но отступать было глупо. Другого шанса побывать близ лагеря костогрызов или даже войти в него могло и не представиться. Однако, возмущённый и обеспокоенный Ар был опаснее иной женщины. Кто знает какие мысли сновали в его голове? Боялся ли Ар или наоборот злился? А, может, беспокоился о том, что Сам узнает о дружбе черноспина с твердолобом и жестоко накажет мальчишку? А Сам обязательно узнает, как только узнает Род. Хотя с чего Ару так думать?
  Какое-то время мальчики шли вдоль берега, пока не увидели странную фигуру. Казалось, мужчина присел и смотрел на воду. Костогрыз это был, твердолоб или черноспин - мальчикам могло не поздоровиться, поэтому Ук сказал: "В лес. Вдоль реки.". Ар всё ещё хмурился, но неохотно согласился. Каждое его движение выражало отказ от содействия, как будто он жестоко обижен... или напуган. Видимо, нежданная встреча подействовала на него отрезвляюще и теперь "плохо" превратилось в другое слово.
  Ук понимал, что кратчайший путь к излучине, где находился лагерь костогрызов, идти вдоль берега реки. Однако, ему даже в голову не пришло, что враждебное племя может выставить охрану. Поэтому твердолоб отлично понимал состояние Ара - тот просто был не готов к подобной встрече. Путь в лесу вдоль берега лишь казался безопаснее: костогрызы могли скрываться и там, как и дикие звери. Чтобы успокоиться, твердолоб стал еле слышно заклинать ветер, молил провести их с Аром безопасным путём.
  - Стой, - прошептал Ар. В ночной тишине голос прозвучал резко, как треснувшая под ногой ветка.
  - Почему?
  - Плохо. Назад.
  - Рано назад. Мало знаем.
  - Достаточно. Пошли.
  - Не бойся, - успокоил Ук. - Они спят.
  - Я бояться? - возмутился Ар и пошёл вперёд с невозмутимостью мамонта, - Пошли.
  Ук постоял пару мгновений. И пошёл. Решимость друга смутила его, сбила с толку, но потом стала казаться вдохновляющей. Ар непрерывно бормотал что-то под нос. Похоже, ругался. Двигался он громче обычного и, кажется, делал это намеренно. Так бывает, когда решительному человеку говорят, что он чего-то не может или боится. Тот прикладывает массу усилий, чтобы показать насколько наблюдатель ошибался. Ук действительно хотел бы ошибиться, хотя происходящее говорило об обратном. Ар обиделся.
  Ветер, старый друг твердолобого мальчишки, колыхал ветви, шелестел листьями, дуя друзьям в лицо. Так у них были шансы подобраться к лагерю костогрызов незамеченными. От Ара исходил стойкий запах прогорклого жира, который рассказал бы охраняющим лагерь где искать чужаков. На мгновение Ук усомнился стоило ли вообще брать Ара с собой, но тут же отмёл дурные мысли. Друг бы жестоко обиделся и оставил твердолоба наедине с ночью, а что может быть хуже, чем остаться одному в темноте?
  Неожиданно лес закончился и сквозь ночь проступила прогалина, залитая лунным светом. Ук и Ар быстро смекнули, что находятся рядом с входом в логово костогрызов. На это намекали колья с нанизанными на них черепами и человеческие кости, разбросанные тут и там. Но как бы увиденное ни было ужасно, кострище в центре стоянки пугало ещё сильнее. Огромная груда углей не была похожа на останки обычного костёр для готовки, который женщины разводят каждый день.
  - Пойду посмотрю, - сказал Ук и направился было вперёд, как Ар отстранил его повелительным жестом:
  - Я сам. Жди.
  Твердолоб был уверен в своих силах и знал, что сможет убежать, если дела примут неприятный оборот. Про друга-черноспина он этого сказать не мог. Ар умел тихо передвигаться и бегать довольно быстро, но достаточно ли быстро, если из глубины пещеры неожиданно покажется мужчина-костогрыз, направляющийся к кустам, чтобы облегчиться? Ук мог лишь наблюдать за другом во все глаза, чтобы чужаки не застали его врасплох, но даже это служило разве что для самоуспокоения.
  Ар неслышно, словно мышь, подобрался ко входу в пещеру и теперь стоял в шаге от огромного кострища, тёмного даже на фоне ночи. Мальчик склонился над грудой углей и стал разглядывать: хотел понять зачем вообще понадобилось такое пламя, что дым было видно из лагеря черноспинов, а свет от костра виднелся из леса, не доходя до берега. Может быть, костогрызы что-то праздновали или... Думать о жестоких вещах было страшно, поэтому Ар предпочёл сначала осмотреть костёр и потом сделать выводы.
  Ук пристально следил за другом, когда тот вытянул обугленную ветку похожую на костлявую человеческую руку и сразу отбросил её. Во взгляде Ара читался ужас. Округлившиеся тёмные глаза блеснули в лунном свете и в них твердолоб увидел смутное движение: что-то слева направлялось в его сторону. Боковым зрением Ук успел ухватить, что это был мужчина, рослый и крепкий, с чистой кожей и странной одеждой. Мальчик поймал себя на мысли, что уже видел кого-то похожего, но времени на домыслы не осталось.
  Даже ветер, старый друг Ука, притих, давая расслышать каждый шаг чужака, каждый его вдох и сделать свой ход, когда он меньше всего ждёт. Лунная ночь звенела от напряжения.
  - Бежим! - крикнул Ук, отмахнувшись зазубренным каменным лезвием от тянувшейся к нему руки, стремглав помчался в сторону реки.
  Ар, остолбеневший на долю секунды, не бежал, а двигался скачками, как заяц. Он быстро нагнал Ука, направлявшегося к реке и крикнул:
  - Не туда! Не умею плавать!
  - Плохо! - выругался Ук, - Сюда! - и припустил вдоль берега.
  И без того перепуганный Ар побелел, вспоминая, что на берегу сидел чужак.
  - Там! - крикнул он, едва завидев смутный силуэт.
  Ук резко повернул в лес, провалился в кусты, отполз на десять шагов и залёг. Ар неохотно последовал его примеру, хоть и не понимал до конца чего друг добивается. Сбивчивое дыхание, шорох и шелест вокруг заставляли ночную тишину звенеть ещё пронзительнее. Твердолоб не сводил взгляда с кустов, в любой момент ожидая прихода "гостей". А что может быть лучше, чем спрятаться, когда от тебя жду чего-то другого? Разве что оторваться от погони настолько, чтобы преследователи перестали видеть в ней смысл.
  Тянулись мгновения, но в лес так никто и не вошёл. Ук жестом попросил друга подождать и отправился посмотреть не ждут ли их на берегу. Там тоже никого не оказалось. Однако, отсутствие видимых угроз не усыпило бдительность твердолоба. Они с Аром отправились к броду через лес, чтобы преследователям стало труднее их выследить. До самой излучины река текла почти прямо, поэтому увидеть кого-либо на берегу можно было за двести шагов. Что, конечно же, много, но достаточно ли?
  Обратный путь к броду отнял больше времени, чем путь от него. Ук поминутно останавливался и озирался, выглядывал на берег, искал признаки чужаков. На каменистом берегу не оставалось следов, что только подпитывало беспокойство твердолоба, вынуждая осматриваться чаще. Даже ветер не мог успокоить старого друга, настолько тот был напуган. Впрочем, к Ару вернулось самообладание и теперь он тянул Ука вперёд, бормоча как же плохо будет попасться, даже не добравшись до брода. И это работало, до поры.
  Близость брода вселила в твердолоба надежду. Ук даже побежал, повинуясь попутному ветру, когда увидел сквозь переплетение ветвей чужаков. Они стерегли переход. Всего двое, но гораздо выше и сильнее любого из друзей. Взрослые мужчины, охотники. Не такие крепкие, как охотники черноспинов или твердолобов, хотя всё же внушающие страх. В который раз за ночь Ук пожалел, что поддался зову собственного любопытства. И, несмотря на отсутствие явной угрозы, он ощущал, что от чужаков пахнет смертью.
  Пойти напрямую значило привлечь внимание, которое друзьям было совершенно не нужно. Тогда ветер нашептал что-то Уку на ухо и тот прислушался. Мальчик взял камень достаточно тяжёлый, чтобы бросить его далеко и швырнул влево, по течению. Булыжник пролетел достаточно, чтобы чужакам пришлось отправиться и посмотреть самим, что случилось. Казалось, ветер поддержал Ука и позволил камню пролететь чуть дальше, чем получилось бы за счёт одной физической силы, коей мальчик не славился.
  Мужчины коротко перебросились словами. Их речь показалась друзьям знакомой, но недостаточно знакомой, чтобы стать понятной. Один из чужаков отправился посмотреть что плюхнулось в воду - быть может, мальчишки увидели их от безнадёжности и прыгнули в реку? Второй чужак следил за первым, не отходя от брода. Ар смотрел на Ука одновременно вызывающе и с мольбой в глазах, словно говоря: "Ну и что мы теперь будем делать?". А что ещё можно сделать, когда твоя жизнь находится под угрозой?
  Ук собрал волю в кулак, затем посмотрел на Ара как бы говоря: "Следуй за мной. Я нас выведу". Чужак возле брода коротко окликнул того, кто ушёл осмотреться, получил короткий ответ и также коротко ругнулся себе под нос. Положение вынуждало его посмотреть самому. Два-три шага для взрослого очень маленькое расстояние. Требовалось от пяти до десяти, чтобы подарить мальчишкам необходимое преимущество. Если удастся пройти берег, то даже мужчины не смогут бежать по мокрым камням на прямых ногах.
  Чужак сделал семь шагов и остановился: видимо, осторожничал, не желая далеко отходить от брода, но всё же выпустил его из поля зрения на доли секунды. - Бежим! - шепнул Ук, крепко прихватив Ара за руку, и ринулся сквозь кусты прямиком к спасению. Мелкие острые камешки, которыми был усыпан берег реки, трещали под весом мальчишек и больно врезались в ноги, кусая их. Впрочем, твердолоб и черноспин не придавали боли значения: умереть здесь или опоздать домой и умереть от рук всематери - какая разница?
  Шум привлёк внимание мужчин. Ближайший чужак бросился наперерез мальчишкам, но не успел остановить. Однако, сумел схватить Ука за тощую руку. Ар схватил друга за вторую руку, пытаясь вытянуть из передряги, но твердолоб крикнул: "Отпусти!" и перепуганный черноспин разжал руки. Тощий мальчишка не глядя нащупал левой рукой нож и полоснул по запястью чужака. Против его воли крепкая рука разжалась, отпуская добычу. Тогда к броду подоспел второй мужчина и бросился в погоню по камням на полусогнутых ногах.
  Ар почти дополз до противоположного берега, Ук же находился в середине пути, поэтому оглядываясь с ужасом наблюдал, как чужак торопливо шагает по камням на своих двоих. Надо ли говорить, что идти было куда быстрее, чем ползти? Впрочем, жизнь устроена так хитро, что где-то следует идти, а где-то ползти и ошибка может иметь необратимые последствия. Мужчина поскользнулся в пяти шагах от Ука и с жёстким плеском упал по течению прямо на острые камни порогов. Второй чужак бежать по камням не осмелился.
  Ук с Аром были уже на противоположном берегу, когда их настигло запоздалое возмездие. Увесистый камень злобно впился твердолобу в спину. Он даже взвыл от боли, но быстро взял себя в руки. Следующий камень ударил Ару, закрывшему собой Ука, в плечо. Друг указал в сторону высокой травы: "Там безопасно. Идём". Да только идти под дождём из камней, значило подставляться под удар, поэтому Ук и Ар ползли, словно раненые звери, постанывая от боли и обиды, что чужак никак от них не отвяжется.
  Уцелевший чужак, не решившийся последовать за мальчишками, дико бранился и кидался камнями исключительно от бессилия. Из-за неспособности признать, что он боится перейти реку и лично разобраться с убийцами своего соплеменника, мужчина стал лишь злее и безрассуднее. Растрачивал все свои силы на то, что бросить подальше и посильнее в надежде, что сможет раскроить череп одному из маленьких паршивцев. Однако, стоило друзьям скрыться из виду, как чужак разразился яростным криком - смирился с бессилием.
  Напуганные Ар и Ук не знали как поступить - жались друг к другу в высокой траве, словно пытались согреться. Но стихли вопли чужака и ветер колыхнул длинные стебли, обнажая кусочек противоположного берега, особенно голый сейчас, когда преследователь его покинул. Страх быть настигнутыми постепенно отступал под натиском другого страха - опоздать домой. Краткий миг облегчения сменился напряжёнными мгновениями бега по ночному лесу - избитые мальчишки не желали получить больше, чем им уже досталось.
  Во время бега высокие стволы деревьев в ночи казалось человеческими фигурами, тянущими к мальчишкам свои руки-ветви. Друзья не оглядывались назад и старались не смотреть лишний раз по сторонам, но даже коротко брошенный взгляд заставлял лес ожить. Воображение рисовало пугающие картины, в которых ожившие деревья были лишь началом настоящего кошмара. Ветви должны были удержать ребят до прихода древнего и могучего зверя зверей, самого большого, сильного и ужасного.
  Ук завидовал Ару, когда тот, пусть и будучи побитым, отправился в пещеру, чтобы хоть сколько-нибудь поспать. Твердолоб понимал, что ему самому это вряд ли удастся, даже если бы он мог бежать. Камень, угодивший в спину, попал так крепко, что мальчику до сих пор было трудно дышать. Страх также затруднял дыхание. Казалось, что сама ночь смыкает руки на шее Ука, выжимая из него последние капли жизни. Лишь попутный ветер помогал мальчику сохранить самообладание и не потерять сознание от усталости.
  Двигаться тихо значило бы уставать втрое быстрее, поэтому твердолоб постепенно переборол боль и перешёл на бег, не стараясь скрыть своё присутствие. Чужаки остались за рекой. Один утоп. Второй струсил и стал кидаться камнями от обиды. Если Уку кто и угрожал, то были дикие звери. От них защищал запах прогорклого жира и попутный ветер, уносящий запах мальчика вперёд, что затрудняло погоню. Хотя главным врагом всё же являлась усталость, кормящая страх, который в свою очередь подкармливал воображение.
  Стоило пересечь границу сгоревшего леса, как воображение нарисовало Уку распахнутую пасть, где чёрные стволы были зубами, и мощные челюсти в любой момент могли сомкнуться. Однако, сколь бы велик страх ни был, Ук оставался неугомонным тощим мальчишкой. Ноги несли его, переходя с бега на шаг и с шага на бег. Измученная беспокойством сонная голова ворочалась из стороны в сторону, выискивая чего ещё стоит опасаться. Взгляд скользнул влево - изо рта долговязого обгоревшего трупа виднелся росток с каплей росы.
  Ук сам не заметил, как после непроглядной темноты, небо заволокла светлеющая серость. Далёкое уханье птиц перестало раздражать слух мальчика: настал черёд большеглазых птиц уснуть. На мгновение Уку показалось, что у него с ночными птицами больше общего, чем с людьми. Настоящая жизнь для мальчика начиналась ночью, когда все спят и не могут помешать. Но если даже ухающие птицы умокли и заснули, то для юного твердолоба - это очень плохой знак. Взрослые вот-вот проснутся.
  Мальчик собрал в кулак остатки сил, чтобы пройти последний отрезок пути, не останавливаясь и не сбавляя темп. Смерть от усталости пугала Ука куда меньше, чем наказание от всематери Урры и вождя Рода. Именно в таком порядке и обязательно от обоих. Всематерь наказала бы в мальчике ребёнка за излишнее любопытство, беззаботность и неосмотрительность, а вождь наказал мужчину безответственность, чрезмерную самостоятельность и безрассудство - путешествовать ночью не осмеливались даже охотники.
  Впрочем, даже возможное наказание от старших казалось Уку благословением: он уже не был уверен, что сможет вернуться в родную пещеру. Уставшее тело казалось тяжелее, ноги, измученные долгим переходом, немели. И, словно перестать чувствовать ноги было мало, их жгло изнутри и кололо. Мальчик закусил губу, чтобы не взвыть от боли и подкатывающего бессилия. Быть может, если он крикнет, то кто-нибудь услышит и придёт на помощь? Или напротив - придёт, чтобы добить измотанного путника, когда тот наиболее уязвим.
  Ветер молчал и Ук последовал его примеру - держал боль при себе с безразличным видом. Род как-то говорил, что боль отступает, если не позволить взять над собой верх. И мальчик не позволял, насколько это вообще возможно в случае, когда страдания лишь усиливаются. Но дом был близок. Ветер принёс характерный запах костра, испражнений и сгнившей плоти непригодной к употреблению. И едва различимый рык, так похожий на звериный, что Ук поспорил бы на что угодно, что это не храп Рода или Урры.
  Утомлённое тело мальчика сдалось. Он упал на колени, а потом рухнул лицом в жухлую листву. Кисловатый и сырой запах сырой листвы действовал на Ука успокаивающе. Рык в лагере казался таким отдалённым, что даже думать о нём было глупо. Расслабление приятной волной разлилось по телу. Сначала тёплой, затем прохладной. Мальчик чувствовал, как слипаются глаза и сон постепенно обретает над ним власть. Но ветер шептал: "Что если рык имеет значение? Что если уснуть сейчас значит не проснуться потом?"
  Ук содрогнулся, как от удара, и присел. В руку сам собой скользнул каменный нож. Такой пугающий и чуждый он теперь казался родным, незаменимым, когда подступала опасность. Мальчик стал неслышно придвигаться к лагерю, держась против ветра. Ук ощущал прилив сил, словно старый друг забрал и развеял остатки сна. Чувства также стали острее. Мальчик слышал, как дикий зверь сбивчиво дышит, клацает челюстями, принюхивается и ходит около пещеры. Ук ощущал его усталость, но уважал дремлющую силу.
  Однако, если бы мы могли заглянуть в голову мальчика на мгновение, то увидели бы не страх и мысли о смерти - обиду. Тот особый вид детской обиды, когда взрослые ему не помогли. Род, Урра, Раг, каждый мужчина и женщина в племени оказались виноваты в том, что спят внутри пещеры, а Ук вынужден бороться снаружи. И он не может позвать на помощь, потому что будет наказан. И не может драться, как подобает охотнику, потому что никто его этому не учил. И не может прошмыгнуть мимо, потому что смертельно устал.
  Тогда Ук поступил также, как в первую ночь, когда вышел на прогулку - позволили себе сделать шаг вперёд. Второй дался легче. Третий не стоил усилий, а остальные не имели значения, потому что мальчик увлёкся. Возле пещеры сновал клочковатый, мохнатый, чахлый, нервно клацающий зубами и трясущийся, словно на грани смерти, волк. Грыз кость с таким увлечением, что забывался и нервно хватал воздух, играл с ней. Воодушевлённый Ук едва не пошёл на приблудившегося одиночку в лоб, но вовремя себя одёрнул.
   - Он зверь, а я слабый - сказал твердолоб себе и отнёсся к волку уважительно, медленно сокращая расстояние. Мальчик хотел, чтобы волк сначала его увидел и потом, если придётся, завязался бой. Ук не умел и не хотел нападать первым. Оба - и мальчик, и волк - были измождены. Твердолоб жалел зверя и не смог бы на него напасть, даже если Род приказал. Но если волк нападёт сам, откажется убегать, то сделает выбор за Ука и тот вынужден будет защищаться. Расстояние сократилось до пятнадцати шагов. Волк обернулся.
  Янтарные глаза вспыхнули, словно небесные огни. Челюсть дважды задумчиво клацнула, хватая воздух. Волк качнулся вправо, затем влево и сделал шаг. Ук невольно отпрянул. Он впервые видел волка так близко. Что и говорить, мальчик и раньше о волках только слышал. Зверь учуял страх и увидел явные его признаки. Кривозубая пасть осклабилась, обнажая клыки. Теперь волк наступал, шаг за шагом, размеренно и уверенно. Ук и зверь прекрасно знали, что убежать твердолоб не сможет, но мальчика интересовало другое.
  Что он сможет сделать, оставшись со зверем один-на-один? Крик о помощи поставит крест на всём, что Уку дорого, но смерть сделает то же самое без шанса на перемены. Твердолоб стиснул зубы и рукоять ножа - он принял решение. Волк, в отличие от Ука, не боялся, наглел и небесные огни в его глазах разгорались всё ярче. Шаг сменился бегом и серая ободранная шкура помчалась Уку навстречу. Тот лишь покрепче сжал рукоять ножа и пригнулся. На что он вообще рассчитывал, стоя лицом к лицу с прирожденным охотником?
  Разгорячённый голодом волк напрыгнул на мальчика и сбил его с ног. Клыкастая пасть заклацала в опасной близости от шеи Ука, вцепилась в руку, подставленную, чтобы защититься. Твердолобу тогда и в голову бы не пришло, что зверь играет. Как и зверю не пришло бы в голову, что играет он со смертью. С каждым рывком силы серой шкуры убывали, лапы больше не могли удерживать мальчишку, а челюсти клацали без цели кого-то достать. Каменный нож торчал в груди волка, который наткнулся на него и сам рывками вогнал поглубже.
  Мальчик до последнего удерживал пасть волка подальше от своей шеи и лица. Прокушенная левая рука, которая в иных условиях онемела бы от боли, держала зверя не хуже правой. Кровь толчками изливалась из раны прямо на Ука, отчего ему было тепло, сыро и липко. Натиск волка ослабевал. Его рывки стали бессмысленными, бесцельными, словно зверь не пытался убить мальчика. Вовсе нет. Должно быть, волку казалось, что сопротивляясь до последнего, он отгоняет от себя смерть. Однако, смерть считала иначе.
  Сопротивление прекратилось. Онемевшие от напряжения руки предали Ука и увесистая волчья голова легла ему на грудь. Потребовалось пара долгих мгновений, чтобы собраться и оттолкнуть труп в сторону. У мальчика не осталось сил, чтобы вернуться в пещеру или хотя бы встать. Голова казалась тяжёлой, а тело сдавленным, будто Ука куда-то затягивает. И ужас положения заключался в том, что мальчик не в состоянии был пошевелиться. Всё глубже и глубже затягивал его в омут сна. Глубже и глубже...
  
  Глава 2: Сын ветра
  
  Ук пробуждался мучительно. Ушибленная спина саднила, а пошевелить левой рукой пониже локтя оказалось невозможно. Её пронзила такая боль, что парализовала всякое движение. Мальчик осторожно приоткрыл правый глаз и осмотрелся. Тёмные сырые своды пещеры со свисающими сверху скалистыми зубами казались знакомыми. Тем более знакомыми, что Ук смотрел на своды и зубы каждую ночь, пока ждал, что остальные заснут. Глаза привыкали к темноте и запоминали каждую выемку и выпуклость.
  Но как мальчик оказался в пещере? Он не помнил, чтобы дошёл до неё. Стало быть, не дошёл. Затем в памяти стали пробуждаться спящие до поры воспоминания. Как крепкие мужские руки сгребли Ука в охапку, подняли и несли. Казалось, что несли его целую вечность, настолько дурно юнец себя чувствовал. Смертельная усталость грозилась свести мальчика на тот свет, даже после победы над волком. Особенно после победы над ним. Последние силы были вложены в удар и удержание зверя подальше от собственной шеи.
  Ук инстинктивно стал искать зазубренный каменный нож, врученный ему Рагом. Загадочным образом из пугающего и отталкивающего, тот стал почти родным. За одну ночь они с мальчиком прошли столько, что иному хватило бы впечатлений на всю оставшуюся жизнь. Неудивительно, что Ук привык. Но ножа не было ни при нём, ни рядом. Память подсказала, что зазубренный клинок остался в туше волка. А значит тот, кто взял мальчика с собой и отнёс в пещеру, мог знать о ноже, что само по себе не радовало.
  Беспокойство одолевало Ука. Беспокойство за Ара, которому крепко досталось и его вполне могли наказать или того хуже - костогрызы отправились по следу друзей в лес, учуяли запах прогорклого жира и... Снова воображение рисовало вещи, с которыми мальчик ни разу не сталкивался, но так боялся столкнуться, что думал о них чаще, чем следовало бы. Племя твердолобов убито, выпотрошено, сожжено. Ар мёртв и Ук скоро к нему присоединится. Ведь друг не сухую ветку извлёк из погасшего кострища, а человеческую руку.
  Словно из-под земли, рядом с мальчиком возникла женщина. Не мама, нет, другая, хотя имени её, по древнему обычаю мужчин, Ук не помнил. Озабоченная, низколобая, с крепкими от готовки руками и забранными назад промасленными волосами, она казалась гораздо красивее мужчин. Впрочем, самой красивой всё же оставалась мама. Её светлые глаза смотрели так ласково, что на сердце сразу становилось тепло. Взгляды прочих женщин походили скорее на лёгкое поглаживание, если дело не касалось Урры.
  - Проснулся! - крикнула женщина у входа в пещеру.
  Через какое-то время у входа послышался лёгкий шелест. Ни лишних слов, ни вздохов, ни плача, лишь сдержанный шелест шагов. Так тихо в племени ходил всего один человек, женщина, и звали её Урра. Самая старая в племени, даже старше Рага, она пугала немногим меньше, чем Род, причём как детей, так и взрослых. Ук внутренне съёжился от одной мысли, что придётся разговаривать с всематерью. Это всё равно что нести ответ перед солнцем, будучи чахлым кустиком. Лишнее слово и тебя испепелят, не позволив объясниться.
  Мальчик сделал над собой усилие и слегка приподнял голову, чтобы убедиться, что идёт именно Урра. Он очень хотел ошибиться, но оказался прав. В поле зрения медленно вплыла приземистая фигура всематери. Хрупкая и вместе с тем внушительная, она могла вселять трепет словом, жестом или даже взглядом. Женщины боялись гнева всематери больше, чем собственных мужей, потому что знали: Урра не остынет и не забудет - тяжёлый взгляд её тёмных глаз и веские слова будут преследовать виновницу до конца жизни.
  Всематерь присела подле Ука, словно не обращая внимания на его присутствие и заговорила, не глядя на него:
  - Как ты себя чувствуешь?
  - Х-хорошо, - нерешительно ответил мальчик, ожидая другой вопрос.
  - Старик сказал, что нашёл тебя возле пещеры рядом с трупом волка.
  "Старик" - так Урра называла Рага. Иногда добавляла никчёмный, а, когда не добавляла, то подразумевала.
  - Я слышал рык. Вышел посмотреть.
  - И увидел волка.
  - Да, - неохотно согласился Ук. Чувствовал, что его к чему-то подводят, но не понимал к чему.
  - И напал на него.
  - Нет. Он напал.
  - Хорошо. Он напал. Ты защищался. Чем?
  - Ножом, - совсем уж виновато ответил мальчик.
  - Чьим ножом?
  - Рага.
  - А как он у тебя оказался?
  Наконец, прозвучал вопрос, ради которого и начался разговор. Украсть оружие у взрослого значило нанести ему оскорбление. Сказать, что Раг отдал нож сам, означало выдать, что "старик" нарушил приказ Урры и Рода - не доверять Уку оружие, пока тот не сможет участвовать в охоте. Но брать с собой слабого ребёнка Род не отваживался.
  - Украл, - выдавил из себя мальчик. Ложь, которая приведёт к наказанию, но не к катастрофе.
  - Раг говорит также. Старик должен наказать тебя за воровство. Ты согласен, что поступил плохо?
  Возмущение волной поднялось в Уке. Он убил волка! Один! И должен извиняться за это?! Как только эмоциональная вспышка угасла, мальчик ответил:
  - Согласен.
  Урра приняла промедление за нерешительность. В этом не было ничего удивительно. Даже Род чувствовал нерешительность, когда разговаривал с ней: он рос под чутким присмотром всематери и хорошо помнил гнев маленькой женщины.
  - Значит ты примешь наказание от Рага, - сказал Урра тоном, не терпящим пререканий. Впрочем, Ук и не собирался перечить. Понимал, что в данном случае лучше перенести наказание, каким бы оно ни было, чем получить ещё больше, если будешь сопротивляться.
  - Позови старика, - приказала всематерь женщине, которая стояла около входа, ожидая решения.
  Раг явился так быстро, словно стоял подле входа и ждал, когда его позовут, Не хотел, чтобы мальчишка мучился в ожидании худшего. Тень пала на изрезанное морщинами лицо. Старик выглядел суровее обычного. Нависающий массивный лоб выпирал сильнее из-за того, что старик хмурил брови. Взгляд серых глаз и без того тусклый, теперь выглядел потухшим. Скорбные морщины, свойственные старшим, казались высеченными в камне. Если бы Ук знал его чуть лучше, то сказал бы, что Раг чем-то расстроен.
  - Ты украл мой нож? - сказал он, прихватив Ука за край оленьей шкуры, в которую мальчик был одет.
  - Я... - съёжился мальчик.
  - Вот этот нож? - спросил Раг, поводя в воздухе тем самым зазубренным лезвием, которое потонуло в брюхе волка, захлёбываясь в крови. Нож находился в опасной близости от шеи Ука.
  Мальчик невольно сглотнул и кивнул. Урра с интересом следила за происходящим.
  - Вытяни руки вперёд, - потребовал старик.
  Ук на мгновение растерялся перед лицом неизвестности.
  - Вытягивай! - настоял Раг.
  Мальчик так испугался, что инстинктивно протянул руки прямо к старику, будто хотел его обнять. Раг холодно отодвинул их и расположил прямо перед собой. Затем развязал кожаный ремешок, опоясывавший талию, взял его в руку, оставив свободный конец длиной в локоть и хлестнул мальчика по рукам. Ук стерпел жгучую боль, потому что знал - дальше будет хуже. Урра даже не моргнула: следила за происходящим, как заворожённая, вынуждая старика продолжать до тех пор, пока она не прикажет остановиться.
  Раг искренне сочувствовал мальчишке, поэтому бил так сильно, как только мог. Если бы Урре хоть на миг показалось, что наказание не соответствует преступлению, то мальчика наказывал бы кто-то более жестокий. И старик знал, что среди охотников таких наберётся не меньше, чем пальцев на руке. Но Уку в тот момент было плевать на любые оправдания. Ночные приключения казались дурным сном, чем-то, чего, возможно, никогда и не было, а вот нестерпимая боль была реальной. И мальчик кричал в надежде проснуться.
  - Достаточно! - донёсся издалека внушительный голос всематери.
  Когда избиение прекратилось, Ук был на грани потери сознания. Онемевшие руки ещё саднили. В местах, по которым попадали чаще, ремень рассёк кожу. Теперь из рассечённых ран ручейками текла кровь. Ещё тёплая, но уже немного липкая. Мальчику казалось, что волосы на голове шевелятся от напряжения. То были всего лишь капельки пота, прокладывающие себе дорогу через нечёсаные кущи. Ук знал, что может больше не держать руки перед собой, но продолжал из презрения к боли и своим обидчикам.
  - Ты можешь идти, - сказала Урра, хотя Раг отлично понимал, что это приказ. И он ушёл, напоследок одарив строптивую женщину полным неприязни взглядом. Застарелое чувство сейчас было особенно сильно. Впрочем, всематерь получила от увиденного своего рода удовольствие, заставив старика делать то, чего бы тот в ином положении делать не стал. Власть над Рагом опьянила и убаюкала враждебность Урры, поэтому она одобрительно смотрела вслед, когда тот уходил. Даже будучи бессильным, он сумел сохранить лицо.
  - Подойди, - позвала Урра и сметливая женщина, стоявшая возле входа в пещеру, тут же образовалась рядом с всематерью, будто всегда стояла рядом с ней и никуда не отходила.
  - Приведи Рода, - приказала Урра.
  - Рода?
  - Ты слышала, что я сказала, - процедила сквозь зубы всематерь.
  Ук неожиданно для себя понял, что не хочет, чтобы Род знал о произошедшем. Но как он мог не знать о том, что рядом с жилищем племени найден волк, убитый мальчишкой, которому запрещено выходить из пещеры ночью? Причём убит зверь ножом, которым мальчишке владеть запрещено. И ведь это только часть правды о том, сколько запретов Ук нарушил за ночь. От одной мысли какие вопросы вождь будет задавать и что может сделать, если ответы ему не понравятся, мальчик сжался в комок, подобрав под себя руки и ноги.
  Возле входа в пещеру что-то заслонило свет. Мальчик видел только тёмный силуэт.
  - Сядь, - приказала Урра.
  Ук хотел бы ослушаться, но не мог, поэтому оттягивал исполнение указания. Мальчик собрался с духом и сел лишь, когда тень от пришедшего наползла на него самого. Гость стоял и молчал, глядя прямо на Ука, и тот, несмотря на настойчивые требования страха этого не делать, смотрел прямо в лицо вошедшему. Так прошло несколько мучительных мгновений. Даже Урра и женщина, приведшая Рода, молчали в ожидании. Наконец, тёмное из-за тенистых сводов пещеры лицо вождя озарилось улыбкой. Он похлопал Ука по плечу и сказал:
  - Вот теперь я вижу, что ты мог убить волка.
  Если бы мальчик мог отвести взгляд от лица Рода, то увидел возмущение, на миг скривившее лицо всематери.
  - Расскажи, - попросил вождь и присел напротив Ука, став почти одного с ним роста.
  - Что рассказать? - растерялся Ук.
  - Как убил.
  - Он бежал. Я выставил нож. Волк прыгнул. Сбил с ног. Укусил за руку. Хотел за шею. Я не дал. Потом волк умер.
  - Выставил этот нож? - спросил Род, протягивая вперёд руку с тем самым зазубренным лезвием. Мальчик узнал бы его даже с закрытыми глазами, наощупь.
  - Д-да, - ответил Ук в нерешительности.
  - Этот? - с нажимом спросил вождь, подставив заточенный кусок камня к лицу мальчика и придвинув того за шею, чтобы Ук не видел ничего кроме ножа.
  - Да! - вскрикнул юный твердолоб в гневе и рванулся из хватки, которая оказалась не такой уж и крепкой. Род отпустил мальчика со словами "Теперь он твой" и бросил нож на пол, а затем повернулся к Урре и сказал:
  - Мальчик готов.
  Продолжения не последовало. Уку в самом деле было очень интересно к чему он мог быть готов. К очередному наказанию? Род бы выразился иначе, куда более прозрачно, ведь в том и есть смысл наказания - чтобы наказываемый страдал от чувства вины, стыда и только потом от боли. Значит речь шла не о казни или чем-то ещё, что в той или степени является наказанием. Впрочем, сил думать у мальчика почти не осталось. Измученное тело саднило, принуждая распластаться на застеленном шкурой полу пещеры и не двигаться.
  Урра всё это время смотрела на мальчика, а не на Рода. Изучала его лицо, движения, будто хотела извлечь некое знание из увиденного. Затем всематерь встала с тяжёлым вздохом, охнула и направилась прочь из пещеры. С её уст сорвалось всего одно слово, всего одно, но значило оно столь много, что будь Ук в лучшем состоянии, то скакал бы по пещере от радости. Однако, мальчика хватило только на то, чтобы приподнять голову на тонкой шее и удивлённо посмотреть Урре вслед. Слово это было "Молодец".
  Как только призрачная тень всематери выплыла из пещеры, на Ука снизошло уныние. Да, он стерпел наказание и других не предвидится. Да, он получил тот самый нож, к которому успел привыкнуть. И даже услышал похвалу от Урры, что мало кому удавалось. Но Ук не увидит Ара сегодня. Слишком ломит тело. Слишком устал, чтобы двигаться. Сил хватало лишь на на беспокойные мысли, ведь судьба друга-черноспина вполне могла оказаться не такой радужной и нет иного способа узнать об этом кроме как ждать.
  Постепенно Ук скатился в полубредовое состояние. Его бросало то в жар, то в холод, из-за чего он то скатывался на холодный каменистый пол пещеры, то закутывался в шкуру мамонта по самые уши. Мальчику казалось, что нож колет пальцы, знает, что тот боится снова брать оружие в руки. Хватало лишь намёка на опасность, царившую в памяти Ука, чтобы снова вернуться в ту ночь, к обожжённой ветке-руке, чужакам-охотникам, опасному броду, больно жалящим камням и волку. Особенно к волку. Его глаза горели в памяти мальчика болезненно ярко, пугающе, неотрывно.
  
  Мальчик проснулся от того, что его трясло. Не как это обычно бывает, когда тебе холодно и тело пытается согреться без помощи посторонних средств. Напротив - Ук чувствовал себя очень тепло и уютно, закутавшись в шкуру мамонта, и по большей части страдал от жара и кошмаров, нежели от холода. Он приоткрыл один глаз и под сумрачным сводом пещеры увидел лицо старика, а затем и его руки, державшие Ука за плечи. Раг что-то говорил и тряс мальчика. На лице же старика была написана смесь тревоги и озабоченности.
  - Просыпайся. Идём! - повторял Раг непрерывно, пока Ук не услышал.
  - И что теперь? Хотят наказать меня ещё раз? - подумал мальчик и спросил, - Зачем?
  - Увидишь, - бросил старик и встал, подавая юному охотнику руку.
  Ук неуверенно вложил свою ладонь в ладонь Рага. Та оказалась твёрдой и шершавой, как камень.
  - Возьми нож.
  И мальчик взял без вопросов, потому что уже понял - что бы ни происходило снаружи пещеры, старику приказали об этом не рассказывать. Пока можно было сказать одно - снаружи шумно. Возможно, там собралось всё племя, что само по себе редкость. Охотники и женщины даже едят отдельно. Причина для общего сбора должна быть веской. И Уку было трудно представить, как эта причина связана с ним, побитым и наказанным, и зачем во время празднества нужен нож. Неужели Уку было мало одного наказания?
  Возле входа на стенах пещеры играли отблески костра. Снаружи слышался гомон нескольких десятков голосов, словно всё племя одновременно говорило о чём-то. Обеспокоенный Ук прислушался к ветру в надежде уловить хотя бы знак. Друг шелестел так мягко, словно напевал, успокаивая. Постепенно мальчик ощутил облегчение. Не то, что была вчера, но по меньшей мере юный твердолоб мог передвигаться самостоятельно. Даже боль на время уступила место иному чувству - предвкушению.
  Раг вышел из пещеры первым, хотя даже из-за его спины можно было разглядеть плотный круг мужчин вокруг костра. Вне круга сновали женщины, которые при виде Ука отворачивались, стараясь не смотреть ему в глаза. Боялись? Или презирали? Мальчик был уверен, что не успел сделать ничего настолько ужасного, чтобы имело смысл его бояться и уж тем более презирать. Тесный круг охотников казался не менее подозрительным. Время последней трапезы уже прошло, а значит причина сборища иная. И Уку это не нравилось.
  Круг ненадолго расступился лишь для того, чтобы впустить мальчика внутрь, и снова сомкнуться. Мир словно разделился на то, что было в пределах круга и за ними. Где-то снаружи, где было темно и не видно лиц, перешёптывались десятки голосов. В самом же круге царила мёртвая тишина, омрачаемая фактом, что он состоял лишь из мужчин. Косматых, бородатых, угрюмых, с покатыми лбами и массивными носами. Они внушали, если и не страх, то по меньшей мере вынуждали вести себя осторожно и тихо.
  На мгновение по другую сторону костра круг расступился и впустил в себя Рода. Тот подошёл к огню и за счёт оранжевых отблесков и темноты на заднем плане теперь казался даже больше и страшнее, чем обычно. Вождь смотрел прямо на Ука, не отводя взгляд. Мальчик тоже не отводил, хоть и был напуган, и не мог это скрыть. Ему и так приходилось скрывать острую боль от прокушенного левого предплечья, режущую боль от ран на внешних сторонах ладоней и ноющую от попадания камнем в плечо - слишком много для девяти зим.
  - Боишься? - спросил Род.
  - Боюсь, - ответил Ук, продолжая смотреть на вождя.
  - Тогда зачем смотришь?
  - Будет хуже, если не смотреть.
  - Так ты и убил волка. Смотрел на него?
  - Да.
  - Убил ножом, который украл?
  - Да.
  - А что будет если воровать?
  - Это, - мальчик вытянул ладони так, чтобы внешние стороны стало лучше видно в свете костра.
  - А что будет, если убить волка? - поинтересовался Род и тогда Ука осенило, что наказывать его никто не собирается, - Огонь, это не для тебя. Слишком слаб, - рассуждал вождь вслух, - Ветер? Тихий, ловкий, любопытный. Ты похож на ветер, а?
  - Похож, - мальчик улыбнулся и отвёл взгляд, пока его друг, ветер, одобрительно шелестел кронами деревьев.
  - Хорошо, - Род сделал паузу, словно вдохнув поглубже, - Чашу!
  Через пару мгновений в руках вождя оказалась изжелта-белая чаша из выскобленной кости. Что в ней находилось оставалось только догадываться. Род обошёл костёр справа и подошёл к Уку, держа чашу перед собой. Теперь мальчик видел, что в ней плещется нечто тёмное и даже чуял сильный запах. Пахло одновременно сладко и остро, сладостью напоминая ягоды, а остротой дыхание охотников после празднования удачной охоты. Ук невольно поморщился, так как догадывался что от него потребуется дальше.
  - Пей, - приказал вождь. Мальчик замешкался.
  - Пей, - повторил вождь свой приказ и поднёс чашу прямо к лицу Ука. Тот поморщился и отвернулся.
  - Зажми нос и пей, - настаивал Род, но мальчик мешкал.
  - Зажми нос или я зажму его сам, - пригрозил вождь шёпотом, чтобы слышал только Ук.
  Угроза подействовала, как нельзя лучше. Мальчик зажал нос и Род наклонил чашу так, чтобы жидкость лилась прямо в приоткрытый для дыхания рот. Кисло-сладко-горько-острое пойло хлынуло в глотку Ука, который не в состоянии был остановить поток, потому что не мог говорить или как-то иначе перечить вождю. Содержимое чаши ещё не прекратило литься в мальчика, когда тот почувствовал, как тепло разливается по его телу. Словно внутри развели костёр и жар теперь поднимался кверху, разогревая грудь и горло, затуманивая разум.
  - Ешь, - приказал Род и сунул Уку под нос невесть откуда взявшийся кусок мяса на кости.
  Мальчик вцепился в еду без особых раздумий. Он и сам не осознавал насколько проголодался, пока бродил и бегал по лесу, а потом спал и бредил в пещере. Мясо оказалось жёстким, сухим и слегка горьковатым, но горячим, отчего всё же казалось вкусным. Ук ел с охотой близкой по силе к остервенению. Если бы кто-то тогда положил руку ему на плечо, то мальчик бы зарычал и отвернулся, защищая еду. Лишь когда сухое горьковатое мясо подходило к концу, Уку пришло в голову, что он ничего подобного не пробовал.
  - Что за мясо? - спросил мальчик у Рода.
  - Не узнаёшь?
  - Нет.
  - А ты подумай.
  И Ук начал думать, насколько позволяло состояние. После тёмного пойла ему стало настолько тепло и легко, что он бы камень съел, если вождь приказал. Но почему именно мясо? Такое жёсткое, сухое и горькое? Жёсткое и сухое, значит худое, подумал мальчик и отвлёкся на мысль какое же вообще мясо полагается есть во время посвящения. Какое угодно с одним лишь условием. Оно должно быть взято с дичи, убитой посвящённым. Ук силился припомнить кого же он убил и, когда вспомнил, выплюнул недожёванное мясо.
  - Глупый. Твоя добыча.
  Мальчик одарил Рода неодобрительным взглядом. Вождь взял маленькие ладошки Ука в свои и сказал, постепенно сжимая их:
  - Руки кормят тебя. Племя кормит тебя. Уважай руки и племя. Тогда и тебя будут уважать.
  Род ещё какое-то время держал ладони мальчика сжатыми в своих, отчего резь пробудилась и усиливалась до самого момента освобождения из хватки. Ук всё ещё смотрел в глаза вождя, только теперь уже обиженно и зло. Словно и без того ослабленному мальчишке было мало страданий. Но вождь знал, что делает, поэтому был особенно строг. Болезненный урок запоминается куда лучше, если преподать его в момент особой уязвимости. Освободившись, Ук быстро засунул ладони под мышки, будто замёрз и отвёл взгляд от Рода.
  - Скоро мы пойдём на охоту. Будь готов, - это последнее, что сказал вождь прежде, чем вышел из круга и пропал в ночи.
  Замутнённый тёмной жидкостью рассудок Ука раскачивал мир вокруг, а его самого делал легче. Мальчик шёл в пещеру, расставив руки в стороны, потому что чувства подсказывали, что земная твердь вот-вот накренится и Ук упадёт. А поскольку он, по собственными ощущениям, ничего не весил, катиться или падать придётся долго, если не удастся зацепиться за что-нибудь. Лишь в конце своего короткого пути, закутавшись в шкуру, мальчик почувствовал себя в безопасности, хоть его и кидало то в жар, то в холод, и Ук тихонько, под нос, ругался на Рода.
  Напряжение, царившее в круге, напугало мальчика не меньше, чем встреча с волком и почти также, как встреча с чужаками у пещеры костогрызов. Что-то подсказывало Уку, что костогрызы выглядят не так. Они должны быть похожи на твердолобов или черноспинов. Чужаки были непохожи на на кого. Слишком высокие, слишком стройные, слишком чужие. Оттого встреча приобретала совершенно иной оттенок и теперь чужак, оставшийся на другом берегу, чудился мальчику возле входа в пещеру, закрывая свет костра.
  - Не подходи! - бормотал Ук, выставив перед собой зазубренный кусок камня.
  Чужак молчал, делая темноту пещеры своим присутствием ещё более мрачной, давящей. Он сделал всего шаг в сторону Ука и тот ощутил, что стал более одиноким, чем обычно. И каждый последующий шаг также отнимал частичку свободы сына ветра, заглушал внутренний голос, оставляя наедине с собственным страхом. Чужак всё приближался, но, казалось, словно нарастал, увеличивался в размерах, вытеснял своим присутствием вглубь пещеры. Он надвигался, пока тень не накрыла Ука, окончательно отгородив от света.
  Мальчик растерялся. Слова закончились. Грудную клетку сжало мёртвой хваткой, выдавливая каждый вдох. Казалось, что чужак попросту сел Уку на грудь, выжимая из него жизнь, но тот лишь присел рядом и смотрел. Холодный злобный взгляд скользил по лицу юного твердолоба, впитывая страдания, словно трава утреннюю росу. И тогда мальчик понял чего не хотел доставить чужаку, даже умирая. Этот трусливый недомужчина не заслуживал получить удовольствие, созерцая смерть Ука, смерть сына ветра.
  И твердолоб стал выравнивать дыхание, вдыхая медленно и выдыхая также. Тело пыталось втягивать воздух рывками, но Ук постепенно преодолел внутреннее сопротивление. Сознание возвращалось к нему. Удовольствие на лице чужака, хоть мальчик и не видел его, сменилось раздражением. Жертва, уязвимостью которой тот упивался, никак не желала умирать сама, вынуждая помочь. По каким-то причинам чужак не убил Ука сразу - по тем же причинам не мог убить и сейчас. Лишь злобно созерцал бессилие мальчика.
  - Чего ты ждёшь? - прошептал Ук дрожащим от страха голосом.
  Чужак промолчал. Тогда мальчик добавил уже смелее:
  - Давай.
  Чужак не ответил. Тёмный силуэт, который был на его месте, стал расплываться, размываться на клочки. Клочки эти поднимались, рассеивались по пещере, взмывали к сводам, к самым мрачным теням, чтобы раствориться в них. Ук сам не заметил, как задержал дыхание, пока следил за происходящим. Он никогда не видел ничего подобного по-настоящему и теперь начал понимать, что чужак и не был настоящим. Откуда мальчику было знать чем его напоили и что в это пойло подмешали? То же самое, что и всем остальным.
  Перед тем как забыться сном, Ук вернулся мыслями к чужаку в последний раз. Старался вспомнить каждую деталь внешности, одежды. Высокий, стройный, с тонкими конечностями, с высокой лобастой головой и вытянутыми чертами лица, малый нос. Его лоб не убегал назад, едва обозначившись, а скулы и рот не выпирали так сильно, как у черноспинов или твердолобов. На чужаке не было шкуры, но были кожаное нечто с продетыми в это ногами. А ещё на его ступнях было что-то странное или они попросту не имели пальцев - мальчик не помнил точно.
  Такая внешность имела мало общего с твердолобами или хотя бы черноспинами. Казалось, если это и были люди, то какие-то другие, слабые и вытянутые кверху. Да и стали бы черноспины нападать, если не имели явного преимущества над костогрызами? А твердолобы ни на кого никогда не нападали и на себя нападать не позволяли, да и мальчик узнал бы твердолоба издалека. Неужели костогрызы настолько отличались от остальных? На этой мысли сон, подобно болоту постепенно затягивая Ука, захватил и поглотил его с головой.
  
  Глава 3: "Звезда упала"
  Наутро Ук почувствовал себя камнем, настолько холодным был пот, сковавший его лицо, словно ледяная роса. Мальчик стёр холодный пот и аккуратно привстал, чтобы не сделать больно самому себе. Царившая в пещере тишина внушала Уку смутное беспокойство. Хуже всего было соседство чувства вины и отсутствие чётких воспоминаний относительно произошедшего вечером и ночью. Однако, последствия от наказаний оставляли на теле следы, которые сохранялись значительно дольше особенно важных воспоминаний.
  Мальчик стал изучать своё тело, в поисках новых ран и нажимая на уже известные, чтобы проверить правдива ли память о них. Плечо с синяком от удара камнем ныло. Прокушенное левое предплечье опухло ещё сильнее, чем вчера, и прикасаться к нему было страшно, но Ук коснулся и пожалел об этом. Острая боль, словно от сотни костяных иголок, впилась в руку, отчего мальчик едва не взвыл. Бледно-синеватая кожа на тыльных сторонах ладоней выглядела исполосованной глубокими порезами. Ничего нового или...
  Кое-что новое всё же появилось. За время раздумий лёгкое головокружение взяло Ука в оборот. Затем вращение постепенно сместилось в область живота, будто желая завязать содержимое мальчика в узел. Пара мгновений и плотный ком подступил к горлу, выталкивая воздух. Отрыжка, ещё одна. И вот юный твердолоб уже бежал прочь из пещеры, чтобы не расплескать то, что вчера так настойчиво в него вливали. Чёрная, горько-кислая жижа исторгалась из него толчками. Казалось, что содержимое чаши никогда не кончится.
  Когда мучения мальчика прекратились, он чувствовал себя полумёртвым, опустошённым, доведённым до грани, когда живой не отдаёт себе отчёт жив ли он на самом деле. Ведь кроме чаши с чёрным пойлом и куска волчьего мяса Ук вчера не ел ничего, да и то, что съел, теперь выбралось наружу. Он вытер с лица остатки пойла, выпрямился, сделал пару шагов и осел возле входа в пещеру. Тяжёлое тело отказывалось двигаться, тяжёлые мысли отказывались подчиняться. Тогда Ук и увидел силуэт человека.
  Блеклый и призрачный, подобно живой тени, он не шёл, а плыл от пещеры. Увиденное зачаровывало Ука. Он не знал наверняка свидетелем чего являлся, хоть и чувствовал, что это очень важно. Иначе зачем тень покинула бы лагерь в одиночку, пока остальные спят? Значит либо у неё важное дело во внешнем мире, либо у неё больше нет дел с людьми племени. Отчуждение - вот что делало силуэт действительно особенным на фоне любых других силуэтов. Казалось, он не принадлежал тому месту, где находился, как и Ук.
  Это сразу чувствуется, когда смотришь на чужака. Он не узнает мир вокруг себя и мир не узнаёт его, а значит они относятся друг к другу с опаской и подозрением. К Уку так относились всю жизнь, сколько он себя помнил. Возможно, поэтому мальчик поднял руку, попытался окликнуть силуэт, чтобы сказать нечто действительно важное. Что понимает и что чужак такой не один, что знает каково быть чужим куда бы ты не пошёл. Однако, юный твердолоб не смог вымолвить ни слова. Лишь смотреть, как родственная душа покидает племя навсегда.
  Казалось, силуэт не отдалялся, но растворялся в лесном полумраке, постепенно размываясь и темнея. На мгновение Уку показалось, что он утрачивает зрение, и мальчик смотрел поочерёдно правым и левым глазом. Это лишь помогло продлить прощание с тем, кого он даже не знал и вместе с тем знал лучше, чем кто-либо. Наконец, чужак исчез, ушёл и больше не появлялся. Ук попытался встать, чтобы пойти следом. Приподнялся и тут же осел. Первый раз в жизни сын ветра чувствовал себя настолько тяжёлым, попросту неподъёмным.
  Однако, мысли не весят ничего и движутся быстрее ветра, а значит мальчик мог последовать за ушедшим туда, куда не могло попасть его тело. Мог, но не стал. Мысли Ука были обращены к Ару. Сырое, бесформенное беспокойство, которое мальчик испытывал ранее, на самом деле относилось к другу и его судьбе. Ук знал, многое может произойти за пару мгновений и в разы больше, если пройдёт пара дней, поэтому решил, что ночью отправится к черноспинам и всё выяснит. И с этой мыслью закрыл глаза.
  Затем открыл их и стал медленно отползать в пещеру. Даже мысль о том, что присутствие Ука свяжут с лужицей чёрной жижи пугала его настолько, что уснуть не удалось. Левое предплечье чудовищно кололо и жгло, как от укусов десятков пчёл одновременно, поэтому ползти равномерно не выходило. Тогда мальчик опёрся на правое предплечье, убрав в сторону левую руку, и продолжил ползти ещё медленнее, чем до этого. До своего места на огромной мамонтовой шкуре Ук приполз смертельно уставшим, но довольным.
  
  Земля как-то по-новому холодила стопы Ука. Казалось, он заново учился ходить и чувствовать каково это. Ветер предостерегал мальчика, что стоило ещё отдохнуть, набраться сил, но твердолоб не мог отдыхать. О каком отдыхе можно думать, когда жизнь твоего друга под угрозой? Ук не знал этого точно, лишь предполагал. Однако, у чужаков было два дня, чтобы найти стоянку черноспинов. Более, чем достаточно времени, чтобы найти и уничтожить целое племя, особенно если оно не ждёт подобного нападения.
  В животе мальчика было пустовато, но много лучше, чем вчера. Женщины оставили немного фруктов, ягод и рыбы подле спящего Ука в надежде, что тот подкрепится, когда проснётся. Он так и сделал, напихав в рот столько, что едва мог закрыть его. О том, чтобы жевать, и речи не шло. Ук стал заглатывать плоды целиком, пару штук проглотил с косточками, да и рыбу съел с костями. Зверь, обитающий у мальчика в районе живота, довольно заурчал. Стоило удовлетворить голод, как силы Ука утроились и он был готов идти.
  Небо заволокли облака столь плотные, что они ощутимо давили на Ука, скрывая свет луны и звёзд. Племя твердолобов верило, что умершие люди поднимаются на небо в виде огней, чтобы продолжить жизнь там, освещая путь оставшимся на земле. Их свет вселял надежду в живущих на земле твердолобов, придавал сил, чтобы жить и бороться дальше. Впрочем, видели его обычно старики, страдающие бессонницей, охотники и женщины, вышедшие ночью по нужде, и Ук, который ночью чувствовал себя по-настоящему живым.
  Так мальчик продолжал путь без надежды, лишённый привычной бодрости духа. Израненное тело постоянно напоминало о собственной хрупкости звоночками боли. Каждый шаг отдавался уколами в левое предплечье, которое распухло и теперь выглядело в два раза больше правого. Ук сам не замечал, как сжимает от внутреннего напряжения кулаки, что заставляло кожу на тыльной стороне ладоней мучительно натягиваться. Но отступить значило бы бросить единственного друга в беде, масштаб которой неизвестен.
  Лес впереди был окутан туманом. Уку пришлось подойти ближе, чтобы понять где оказался. Сквозь марево проступали чёрные обломки стволов, земля под ногами покрыта слоем золы, через которую пробивались на свет стебли травы и цветов. Но мальчик видел впереди только смерть. Казалось, в мире точно есть ужасное место, куда люди попадают после смерти. Такое место, где мертвы почва и растения, где царит мёртвая тишина, где даже солнце мертво, а небо похоже на землю готовую вот-вот упасть на голову и раздавить.
  И тогда, впервые в жизни. Ук не решился войти в сгоревший лес. Он казался царством мёртвых и покинутых, куда мальчик не спешил. Поэтому сын ветра пошёл в обход, по левому краю леса. Да, это требовало больше времени, но Ук был не готов делать глупости. Чтобы вытворять такое, нужно быть готовым к последствиям, а мальчик потерял слишком много времени из-за последствий прошлых приключений. Туманный лес оставался по правую руку - это успокаивало, как будто ножом можно остановить смерть.
  - Один раз уже получилось, - подумал Ук и всё же не был так уверен, что сумеет повторить успех.
  Сын ветра стал вслушиваться в шёпот старого друга в кронах, в биение сердца, к собственному дыханию. Мир вокруг ненадолго потерял привычные очертания в сумраке закрывших звёзды облаков, но затем вновь обрёл их. Ук видел ветви сквозь листву и стволы за ветками, настолько прояснился ум и обострилось зрение. Шаги его стали чёткими и ритмичными, дыхание ровным, сердцебиение медленным. Что бы ни скрывалось в тумане по правую руку, сын ветра видел, что находилось по левую руку и это придавало уверенности.
  Не было ничего удивительного в том, что ночи холоднее дней, когда Ук ощутил на себе дыхание грядущей зимы. Ночи с приближением зимы становилось всё холоднее. Зима, днём прятавшаяся где-то глубоко, в тёмное время суток дышала людям на лица, заставляя закутываться в шкуры поглубже. Мальчик не мог закутаться глубже в шкуру, которую носил, поэтому, несмотря на общую вялость, ускорил шаг. Замёрзнуть насмерть, так ничего и не узнав об Аре, было бы преступлением против мальчишеской дружбы.
  Совы ухали в ночной тишине, а вдалеке выли волки, то ли оплакивая погибшего от рук Ука соплеменника, то ли призывая луну вернуться на небо. Несмотря на ясность ума, мальчик видел не дальше десяти шагов даже в самых светлых местах и не дальше трёх шагов в местах, где лесная чаща становилась слишком густой. По правую руку, со стороны сгоревшего леса висел такой плотный туман, что он не видел даже очертаний ближайшего дерева. Ук словно плыл по туманной реке вдоль сумрачного леса на берегу.
  Мальчик шёл размеренно и быстро, пока не раздался шорох. Не тот шорох, который мог бы вызвать ветер или мышь. Такой основательный шорох могло вызвать только что-то большое. И, что хуже всего, Ук не мог пронзить темноту взглядом в направлении шороха дальше, чем на три шага. Чтобы увидеть, нужно было подойти. Сын ветра знал, что боится и не скрывал этого от себя, но какой смысл стоять и ждать, когда можно пойти вперёд и узнать, что скрывается в темноте? Если это может его убить, то убьёт в любом случае.
  Ук шёл бодрым шагом, не обращая внимания на шум, который создавал. Иногда это могло напугать зверя, если тот любит нападать из засады. Заодно сын ветра обманывал самого себя, притворялся смелее, чем есть на самом деле, и от этого действительно чувствовал себя увереннее. Мальчик приближался к источнику шелеста, который, к слову, затих и повторяться не собирался. Однако, проверить всё же было нужно, во избежание нападения со спины. И так Ук шёл, пока не отпрянул, наткнувшись на нечто ужасное.
  Огромный, по меркам мальчишки девяти зим отроду, паук, расселся посреди паутины и нападать не собирался. Хотя самим видом внушал до того неприятные мысли, что сын ветра оторопел от омерзения. Ук не мог разглядеть в сумерках всей красоты и ужаса паука: его мохнатое тельце и лапки, множество глаз, следящих за каждым движением в окружающем мире, да и размеры восьмилапого мальчик переоценил. Огромный паук вместе с расставленными в стороны лапками был не больше фаланги большого пальца.
  Однако, интуиция Ука настойчиво звенела об опасности. Мальчик присмотрелся к пауку и он, в силу того, что страх отступил, значительно уменьшился, а потом вовсе убежал куда-то вверх по своим плетёным владениям. Сын ветра пригнулся, чтобы пройти под паутиной и не тревожить восьмилапого хозяина, когда справа послышался треск. Кто-то крепкий возник прямо перед Уком и схватил за плечи. Он пытался вырваться, но вгляделся в сумрачные очертания незнакомца и застыл. Незнакомец также застыл, не зная что предпринять.
  - Что ты здесь делаешь? - спросил Раг.
  - Я...
  - Опять бродишь... Дурак. Укусили, чуть не убили, наказали. Ничего не понял.
  - Надо к другу.
  - Какому другу? Твоё племя в другой стороне! - ворчал старик.
  - Как и твоё, - ответил Ук. Он и сам не знал, откуда взялась смелость, чтобы возражать.
  - Да... - ответил Раг рассеянно, - Там я чужой. Мы оба чужие, - он выпустил плечи мальчика из медвежьей хватки, - Идём.
  - Куда?
  Раг промолчал. Лишь вцепился крепкими узловатыми пальцами в правое запястье Ука и вёл за собой. Мальчик шёл, но чувствовал, что если бы сопротивлялся, то старик мог уволочь его силой или утащить на плече. Желания Ука в данный момент не имели значения, как если бы старик столкнулся с чем-то действительно серьёзным. Хотя будь на месте Рага кто-то другой, сын ветра всё равно пошёл бы за ним: чувствовал, что впереди кроется нечто важное для них обоих, нечто способное перевернуть их мир.
  Впереди на фоне сумрачного леса росло что-то большое, похожее на маленькую гору или огромное спящее животное. Раг двинулся прямо на спину зверя. Ук робко последовал за ним. Однако, под ногами была всё же покрытая травой земля без признаков шерсти. Отдалённо похожий на шерсть чёрный мох, как и полагалось, прилип к камням и деревьям, которые на холме тоже были. Мальчик узнал чувство тяжести, когда поднимаешься вверх и отметил, что теперь быстрее теряет силы. Это плохо для дел, которые ещё предстоят.
  - Ещё долго? - поинтересовался сын ветра.
  - Почти пришли, - уверил Раг. Он заметно смягчился в пути, почувствовав, что мальчика не нужно тащить за собой силой.
  Наконец, старик остановился на вершине холма, присыпанной снегом и увидел лес сверху. Сумрачный и далёкий он выглядел куда меньше, незначительнее, будто расстояние отнимало у леса величие и передавало тому, кто смотрит. Ук действительно ощущал себя больше, основательнее, тяжелее. Настоящим великаном в сравнении с этим рассадником кустиков у его ног. Зрелище завораживало, пьянило в той степени, что мальчик забыл зачем и почему пришёл на вершину холма. Слишком занят был своими впечатлениями.
  - Что видишь? - поинтересовался старик, присаживаясь на плоский камень. В таком положении он был лишь немного выше Ука.
  - Деревья.
  - Нет. Они слишком далеко, чтобы увидеть. Что видишь?
  - Темноту.
  - А что на небе?
  - Звёзды, - ответил Ук, хотя видел всего пару, настолько плотно летели облака.
  - А ещё?
  - Облака.
  - А ещё? - настаивал старик.
  Ук замялся. Боялся ошибиться, поэтому выбрал беспроигрышный вариант:
  - Предки?
  - Молодец, - ответил Раг и положил руку мальчику по плечо, - Вчера я видел падающую звезду. Знаешь что это значит?
  - Нет, - мотнул головой Ук.
  - Скоро я отправлюсь на небо. Кто-то должен присмотреть за племенем.
  - Кто? - растерянно ответил мальчик. Он ещё не чувствовал в себе сил кого-то заменять. Тем более одного из самых старых и опытных охотников племени.
  - Будь осторожен. Ветер принёс запах костра из-за реки. Лагерь костогрызов пуст.
  - Знаю, - кивнул Ук.
  - Откуда? - насторожился Раг.
  - Я был там, - ответил мальчик коротко, не желая вдаваться в подробности.
  - Что ещё ты знаешь?
  - В лагере кто-то был. Чужаки.
  - Похожие на нас?
  - Нет. Другие. Высоокие, - протянул мальчик, сам от себя того не ожидая.
  - Покажи, - попросил Раг и встал с камня.
  И Ук наметил рукой над собой высоту чуть выше старика. На большее длины рук не хватало.
  - Такие? - уточнил старик.
  - Выше, - повёл плечами мальчик.
  - Странно, - заключил Раг и взял бороду в щепотку, - Это были не костогрызы. Что ещё ты видел?
  - Большой погасший костёр. В нём были кости людей.
  - Большой... кости... - бормотал Раг, - Это не костогрызы, Ук. Костогрызы едят людей вроде нас. Ели. Раньше. На костях были следы зубов? - старик не дал ответить, - Не отвечай. Откуда им там взяться? Кто глодает кость и бросает в костёр? Старый дурак... - Раг раздражённо почесал пепельную бороду.
  - Что нам делать? - спросил Ук, потому что в самом деле не знал как сказать твердолобам о своих открытиях. Напрямую - навлечёшь на себя беду в виде наказания. Не скажешь - навлечёшь беду на всё племя.
  - Ждать. Чужаки скоро появятся по эту сторону реки. Они знают, что кто-то живёт здесь. Иначе ты бы не пришёл.
  - И Ар тоже, - подумал Ук, беспокоясь о судьбе племени черноспинов в целом и судьбе друга в частности.
  - Куда ты шёл? - спросил старик. Он видел, что мальчик задумался о чём-то.
  - Туда, - указал сын ветра.
  - Стоянка черноспинов? Зачем?
  - Там живёт друг, - ответил Ук, понимая что Раг будет допытываться, пока не услышит правду.
  - И он тоже был у костогрызов... Твой друг в опасности. Предупредите старших.
  Мальчик вдохнул поглубже, набрался смелости и спросил:
  - Почему ты не можешь предупредить Рода?
  - Силы покидают меня, Ук. Не знаю сколько мне ещё осталось.
  - Тогда зачем ушёл? Женщины бы помогли, - допытывался сын ветра и глазам стало мокро.
  - Так было нужно, - ответил Раг сдержанно и указал взглядом в сторону, куда мальчик направлялся, - Тебе пора.
  Ук даже повернулся, чтобы уйти, но так поник, что казался ниже на голову. Он, хоть и не питал любви к Рагу, жалел старика и желал тому лучшего. Однако, мальчик знал, что есть вещи сильнее его воли или воли Рага, и смерть - одна из таких вещей. А значит, лучшее, что Ук мог сделать, это провести со стариком ещё немного времени, чтобы попрощаться. Сын ветра даже не смотрел на него, когда слёзы начали крупными каплями скатываться по чумазым щекам. Лишь подошёл и крепко обнял, повторяя под нос, как заклинание:
  - Старый дурак... старый дурак... старый дурак...
  Так прошло несколько мгновений длиною в вечность, но по ощущениям Ука коротких, как вдох.
  - Слушай, - прервал Раг, взяв Ука за плечи и отстранив от себя, - Не позволяй никому говорить кем тебе быть. Ни Урре, ни Роду, НИКОМУ. А теперь иди! - с последними словами старик оттолкнул мальчика от себя.
  Сын ветра застыл на мгновение. Переход от скорби к ясному мышлению требовал времени.
  - Иди! - прикрикнул старик и стайка чёрных птиц вспорхнула с деревьев у подножия холма. Ук побежал вниз, подальше от Рага и горя, связанного с ним, к живому, как он надеялся, Ару.
  Спуск в сравнении с подъёмом оказался таким быстрым, что Ук вдохнул на вершине холма, а выдохнул уже у подножья. Мальчик чувствовал себя таким лёгким, что в любую секунду ветер мог подхватить его и унести, хотя, как настоящий друг, конечно, этого не сделал. Напротив, ветер вёл себя тихо в обществе другого сына ветра и зашумел лишь в непосредственной близости от леса. Ук был с ним согласен - вид леса навевал лишь дурные, пугающие мысли. Сгоревший лес пугал не меньше, но был и плюс - мальчик видел очень далеко.
  Темнота впереди расступалась, обнажая шершавые стволы деревьев. Ук притрагивался к коре, проходя мимо, чтобы напомнить себе каково это быть живым, настоящим. Встреча с Рагом оставила в душе сына ветра тяжёлый отпечаток. Он словно увидел себя в будущем, такого же одинокого, как и сейчас, только намного ближе к смерти. И вот что странно, несмотря на близость конца, Раг думал о живых. Не рассказывал, как страдает или в какой помощи нуждается. Старик сам готов был помочь, но уже не имел сил для этого.
  Возможно, самоотверженность Рага подстегнула Ука пойти до конца и даже ускориться, хотя слова такого мальчик не знал, но нужно ли знать о высоких порывах, чтобы понять их? Сын ветра не ради любопытства проделывал путь до стоянки черноспинов в обход чёрного леса. Ука беспокоила судьба Ара и судьба черноспинов, и только потом судьба твердолобов, и его собственная. Слишком много беспокойства для девяти зим, когда ещё полагается играть в охоту, задираться, много бегать, прыгать и дурачиться.
  Остальные дети так и делали, потешаясь над Уком, таким странным, уставшим и отстранённым. Ночная жизнь шла вразрез с дневной. Он не мог поведать сверстникам ничего из того, что видел при свете луны и звёзд, поэтому избегал их. Дети разбалтывали и куда менее значительные вещи. Попади им в руки настоящая тайна и о ней уж точно прознали бы взрослые. Прознают взрослые - прознает и Урра. Что будет дальше больно даже думать: тыльные стороны кистей всё ещё ныли. Всематерь известна строгостью, а не справедливостью.
  Ук шёл прямиком к стене тумана, царившего в сгоревшем лесу, чтобы затем направиться влево, вдоль границы леса к стоянке черноспинов. Даже издалека туман по-прежнему выглядел густым и насыщенным, словно молоко или заблудившееся облако. С целью хоть немного себя развлечь сын ветра представил, что туман лишь проделки скелета, нашедшего свой приют в горелом лесу. Вдруг он решил побыть один и не нуждается в том, чтобы мальчики из какого-то там племени нарушали его покой? Или его покой уже нарушен?
  И одинокий скелет ходит по туманному лесу, треща обгорелыми сухими костями, вздымает руки к ночному небу и тихо распахивает зубастый рот с ростком внутри. Однако, попытки развеселить себя обернулись прямо противоположным - Ук испугался собственных мыслей. Ещё бы! Туманный лес и без гуляющего скелета представлялся подозрительным местом. Что и говорить об утонувшем в тумане лесу, по которому разгуливает мертвец, жаждущий отмщения? Мальчик непроизвольно отступил от границы с туманом пару шагов.
  Тем временем обгоревший скелет в воображении Ука вёл себя всё более беспокойно. Он прислушивался, пусть и не имел ушей, к тому как вибрируют от шорохов в ночи его кости и выбрал направление. Мертвец двигался к границе, где туманный горелый лес соседствовал с ещё живым. Сыну ветра казалось, что старый друг доносит до него вместе с белёсыми клочками тумана треск костей и клацанье челюстей. Даже росток во рту уже не казался столь милым, как если бы это он пропитал скелет силой жизни и теперь нуждался в пище.
  Вдруг совсем рядом раздался волчий вой. И не такой отстранённый и внушающий тоску, который можно слышать каждой лунной ночью, а другой, полный злобы и ожесточения. Ук и без того шагавший быстро, теперь почти бежал. Его останавливала только ночная тишина, в которой громкие звуки могли проделать огромное расстояние до ушей зверя. И тогда сын ветра ощутил, что ночь более не принадлежит ему одному. Зажатый между мёртвым туманным лесом и живым хищным мальчик побежал, не оглядываясь и не думая.
  Ук бежал, пока мышцы не начало жечь изнутри. Тогда он перешёл на быстрый шаг, чтобы восстановить силы. К тому моменту он уже успел обогнуть сгоревший лес по левой границе и двигался к стоянке черноспинов в густой и высокой хвойной чаще. Уже должна была ощущаться отвратительная вонь горелого жира, но, похоже, попутный ветер уносил запах от носа мальчика. Старый друг вёл себя даже слишком заботливо, толкая Ука в спину и буквально заставляя шагать быстрее, чем это возможно в текущем состоянии.
  Разогнавшийся сын ветра сам не заметил, как быстрым шагом вошёл на стоянку черноспинов и даже тогда не почувствовал запаха жира. Позади послышался шорох. Ук обернулся в надежде увидеть за спиной Ара и опасаясь увидеть там дозорного черноспина. Сзади никого не оказалось. Однако, стоило мальчику повернуться, как его тут же схватил за руку Ар и поволок за собой в овражек. Ук даже икнул от неожиданности, настолько тихо друг подобрался. Впрочем, чего ещё ожидать самого скрытного толстяка на земле?
  Надо сказать, что в тот же самый овражек Ар заманил Ука и при первой встрече. Место встречи осталось, а вот друзья изменились. Иногда тени ложатся на лица людей таким образом, что ощущается груз их мыслей. И, если на худоватое в сравнении с Аром лицо сына ветра легла тень тревоги, то круглое лицо черноспина тревога застила непроницаемым полотном. Казалось, даже у пещеры костогрызов друг чувствовал себя спокойнее, чем сейчас, вблизи родного дома, где спят десятки сильных охотников.
  Луна, до того момента прятавшаяся за грузными каменно-серыми облаками, выглянула и осветила лицо Ара. Ук едва не отпрянул. На круглом пухлощёком лице вместо глаз были скорбные впадины.
  - Что случилось? - спросил сын ветра.
  - Охотники пропали.
  - Как пропали? Где?
  - Ушли утром. Куда не сказали.
  - Может вернутся?
  - Нет. Женщины плачут, - ответил Ар и чуть погодя добавил, - Не вернутся.
  Сын ветра крепко обнял друга.
  - Мы найдём их.
  - А? - оторопел Ар.
  - Куда они ушли?
  - Туда, - махнул черноспин в сторону реки.
  - Идём.
  Ук пошёл первым, Ар молча последовал за ним, хоть и был напуган. Напряжение между друзьями тем более росло, что его нельзя было выразить и преодолеть с помощью слов. Сын ветра точно знал что поможет, хоть это и было рискованно. Когда боишься или сомневаешься, лучший способ отбросить страхи и сомнения - сделать что-нибудь. Ук знал это наверняка, ведь стой он перед волком с мыслями лишь о собственном страхе и слабости, и утро бы не наступило. Иногда сила воли - единственное, что отделяет тебя от смерти.
  Лунный свет полосами прорезал лесной мрак. Друзья старались обходить серые полосы стороной, чтобы не обнаруживать своё присутствие перед чужаками. По меньшей мере так думал Ар. Ук, если что и делал, не говорил о том ни слова: был слишком занят. Довольно долгое время юные твердолоб и черноспин шли наугад: охотники умели передвигаться по лесу, не оставляя следов. Однако, следы были. Поначалу незначительные - сломанная ветка, притоптанная трава, затем более серьёзные. Мужчины спешили.
  Деревья могли сказать больше, если бы умели говорить как-то иначе, нежели содранной корой, примятыми следами на опавшей хвое и ломаными ветками. Ук спросил у ветра есть ли колючим деревьям что добавить, но те лишь неопределённо колыхались, не в силах ответить куда и зачем охотники ушли. Хотя если бы они могли, то поведали, что те сами не знали наверняка. Только и слышался шёпот, да потерянные взгляды блуждали в поисках следов. Большее со стороны не разглядеть, меньшее не разглядели и сами охотники.
  - Раг ушёл, - сказал Ук тихо, словно говорил сам с собой.
  - Куда? - спросил Ар первое, что пришло в голову.
  - Белый холм. Рядом с горелым лесом.
  - Заблудился?
  - Нет. Звезда упала, - ответил сын ветра и голос его едва заметно дрогнул.
  - И что?
  - Пора к предкам.
  Ар задумался.
  - А разве предки не в земле?
  - У твердолобов нет, - ответил Ук. Казалось, они с Аром знали друг друга вечность и всё же нашли чем удивить и чему удивиться.
  - Странные, - подметил черноспин.
  - Вы тоже, - улыбнулся твердолоб.
  - Зачем Раг ушёл? - поинтересовался Ар, хотя в голове вертелся более точный вопрос: "Зачем уходить, если старик всё равно умрёт?".
  - Не знаю. Так принято, - отрезал сын ветра. Его раздражало непонимание друга, потому что есть вещи, которые впитываешь с молоком матери, традиции, которые передаёт тебе племя. Как объяснить их человеку из другого племени? Он не понимает их, не верит в них, а значит и поддержать не может. Для черноспина жизнь и смерть устроены иначе, не говоря об иных вещах. Ук знал, что разговоры о различиях только напомнят Ару кем друг является - мальчишкой из другого племени, чужаком, врагом, если угодно.
  - Ты злишься? - спросил Ар, хотя и сам догадывался.
  - Я не... - закончил фразу Уку не удалось. Друг сдавленно вскрикнул:
  - Ай! - и показал вниз, под правую ногу, на нечто тёмное и маленькое.
  Сын ветра присел, чтобы рассмотреть находку поближе. Аккуратно прикоснулся и почувствовал укол боли. Иглы, много игл. Тем хуже, что часть из них впилась Ару в ногу и Ук не знал на какую глубину. Лесной зверёк выбрал скверное время, чтобы перейти дорогу человеку. Друзья видели в темноте лучше любого охотника, но даже им было не по силам приметить нечто столь маленькое.
  - Идти можешь?
  - Могу, - сдавленно ответил Ар и снова вскрикнул. В порыве гнева он склонился, подхватил ощетинившегося иголками зверька и замахнулся, чтобы швырнуть куда подальше, но Ук его остановил.
  - Нет. Он не хотел навредить.
  - Отойди! - рычал Ар.
  - Отпусти зверя и отойду.
  Ар словно раздулся от возмущения. Казался даже больше и недовольнее, чем обычно. Однако, Ук знал друга, как себя самого, поэтому не испытывал страха. Напротив - сын ветра испытывал жалость. И к Ару, и к перепуганному комку иголок. Случайная встреча, пусть и причинившая вред, оставалась случайной. Какой умысел мог быть у зверька, который только и знает, что бегает по лесу на коротеньких ножках и собирает пищу? Уж не задумал ли он съесть мальчика? Тогда Ар был хорошей и довольно упитанной добычей.
  - Отпустить?! Нога болит из-за него. Надо наказать.
  - Наказать? Он глупый. Не поймёт за что. И я не пойму. Ты наступил на зверя, Ар. Не он на тебя.
  - И что?
  - Смотри под ноги, - пожал плечами Ук. Что ещё тут можно было посоветовать?
  И тут Ар издал звук, за который и получил своё имя: недовольно зарычал. Очень уж он не любил, когда перечат. Рука черноспина разжалась, но не опустилась, так что зверёк упал с высоты мальчишеского роста. Однако, быстро сориентировался и через пару мгновений игольчатый комок в тени кустов и деревьев было уже не разглядеть. Ук задумался, собрал воедино деревья в иголках, хвою на земле и появление зверька. Всё это показалось болезненным намёком от леса, что дальше им с Аром идти не стоит. Быть может, в этом есть смысл.
  Однако, ветер был уверен, что дальше их ждёт нечто важное. Столь важное, что незримый союзник дул в спину, чтобы позволить друзьям двигаться быстрее без видимых усилий с их стороны. Ук старался не смотреть на Ара. Тот нарочито громко кряхтел и сопел, и к тому же сильно прихрамывал, замедляя ход. В какой-то момент юный черноспин стал двигаться столь медленно, что Уку всё же пришлось обернуться. Тогда он увидел в скупом лунном свете пухлое лицо, искривлённое гримасой боли. Ар уселся на присыпанную хвоей землю и тихо плакал.
  - Болит? - спросил Ук.
  - Болииит, - ответил друг навзрыд, держа правую ногу обеими руками подальше от колючей хвойной подстилки.
  - Могу посмотреть?
  Ар закусил губу, поэтому ответил коротким кивком. Казалось, каждое движение причиняет ему столько страданий, что лучшим выходом стало бы оставить друга в покое, но Ук должен был понять в чём причина. Он аккуратно обхватил правую ногу Ара в области лодыжки и подставил под тонкие лучи лунного света, едва продравшиеся сквозь тяжёлые тучевые облака и густые хвойные кроны. Разглядеть что-то среди крови и грязи даже днём стало бы задачкой не из лёгких, ночью же превращалось в сущую пытку для обоих друзей.
  Ук касался стопы настолько мягко, насколько возможно, чтобы убрать хотя бы часть грязи, крови и налипших хвойных иголок. Ар едва не выл от боли даже от таких простых движений.
  - Терпи, - сказал Ук, хоть и понимал, что это поможет лишь ненадолго.
  Интуиция подсказывала, что ногу друга следует осмотреть более пристально. Ук присмотрел более широкий луч лунного света и, взяв Ара под руки, перенёс к нему. Теперь стопа разве что сама не светилась, чтобы облегчить сыну ветра задачу. Тогда-то он и увидел неприметную серую иглу, затерявшуюся поначалу в массе хвойных иголок. Однако, засела она глубже и прощаться с ногой также легко, как грязь и хвоя, не собиралась.
  - Терпи, - повторился Ук и дёрнул за иглу в тот самый момент, когда последний звук сорвался с губ.
  Ар, пытавшийся слушать, на какое-то время отвлёкся от боли и, когда она, наконец, вступила в права, он лишь сдавленно взвыл, не раскрывая рта. Правой рукой черноспин яростно хлопал себя по коленке, будто желал одной болью вытеснить другую. Затем и вовсе вцепился пальцами в лодыжку второй раз за ночь проткнутой ноги и, подвывая, стал раскачиваться. На глаза Ара навернулись слёзы боли и обиды на духов природы, столь жестоко его наказывающих. Он смотрел попеременно то на стопу, то на Ука, и стонал.
  - Узнаёшь? - спросил Ук, показывая костяную иглу длиной в его палец и толщиной в стебель травы.
  Черноспин посмотрел иглу, но не смог сосредоточиться. Сын ветра коснулся шкуры, в которую был одет Ар, и нащупал на плече костяную иглу, конец и начало которой торчали снаружи, а середина утонула в облезлой шерсти. Он давно приметил её, но все не находил повода спросить что это и зачем нужно. Ук извлёк иглу и положил рядом с той, что извлёк из ноги Ара. Затем подставил ладонь под скупой лунный свет. Теперь сходство стало очевидным. Вероятно, находка принадлежала кому-то из черноспинов, шедших этим путём.
  - Для чего она? - поинтересовался твердолоб. Он выдержал паузу, чтобы боль отступила.
  - Отгонять злых духов.
  - Такие иглы есть у всех?
  - Только у мужчин.
  - Охотники проходили здесь, - заключил Ук.
  - Плохая примета.
  - Что? - опомнился сын ветра, мысленно двинувшийся к реке и решавший идти по течению или против.
  - Потерять иглу. Плохая примета.
  - А найти иглу ногой хорошая?
  - Я тебя убью! - вскочил Ар с земли, протягивая к другу крепкие руки с короткими пальцами. Ук предусмотрительно отошёл.
  - Не достанешь, - ответил сын ветра, - Попробуй ещё.
  Но Ар быстро выбился из сил. Ук никогда не видел друга таким разбитым. Он едва дышал и почти без чувств осел на землю.
  - Идти сможешь?
  - Смогу, - пробормотал черноспин и на одном дыхании добавил,- Домой. Хочу домой, - и твердолоб бы осудил друга за слабость в любом другом случае, если бы сам вчера и сегодня не был израненным и разбитым.
  - Нельзя. Нужно найти охотников.
  - Я не смогу, - ныл черноспин.
  - Жди здесь. Я сам.
  - Нет!
  - Тебе холодно?
  - Нет, - мотнул головой Ар, - Лучше уходи.
  - Почему?
  - Игла плохой знак. Игла защищает. Охотник потерял. Плохо, - давился словами черноспин, ещё мальчишка, пересказывая предрассудки предков.
  - Идём, - поддался Ук. Он мог отрицать сколько угодно, но для долгого перехода Ар был просто необходим. Сыну ветра не хватало осмотрительности, чтобы видеть и слышать всё, что происходит вокруг. Сама по себе смелость мало что может сделать, когда ударят в спину. Если с охотниками черноспинов что и приключилось, явно не тощему мальчишке разбираться с этим. С чем не совладать взрослым мужчинам, то и ребёнку не по силам. Впрочем, дух Ука бунтовал и требовал действовать как можно скорее.
  Сын ветра отвёл друга домой - довёл до самого входа в пещеру. Оттуда пахнуло стойкой вонью десятков немытых тел, линялых шкур и горелого жира. Подумать только, знай соплеменники о похождениях Ара и его, Ука, вполне могли убить (убийство заведомо слабого врага было им свойственно). И Род бы лишь развёл руками. Юный твердолоб гулял по чужим землям, а значит не в его интересах было попадаться. Попался - сам виноват. Таковы правила природы. Однако, что-то подсказывало Уку, что не всем правилам нужно следовать.
  В родную пещеру Ук возвращался прямиком через туман, презрев страх и усталость. Пускай он ничего не видел дальше, чем на пару шагов, но и этого было достаточно, чтобы обходить обгоревшие стволы стороной. Мальчик нутром чуял, что охотники в беде, и ветер вторил ему. И всё же воля духов леса, давших знак в виде ежа и позволивших найти иглу, была ясна. Пойдёте дальше - будет хуже. Недовольный, но живой, Ук шагал быстро, с силой вбивая стопы в золу и даже наступил на руку старому знакомому, пусть и не заметил того.
  Уснул Ук быстро. Спал без чувств. Снов не заметил, будто и не спал вовсе.
  
  Глава 4: "Ветер гуляет"
  В сводах пещеры гулял ветер. Его завывания напоминали о Раге, который, как Ук думал, отправился ночью на небеса. Сын ветра не смог спасти ни его, ни охотников черноспинов, лишь отвести Ара домой и вернуться в лагерь твердолобов задолго до рассвета, чтобы поспать - слабое утешение. Юный твердолоб прошёл слишком большой путь, чтобы вернуться ни с чем. Следующей ночью Ар не сможет красться из-за раненой ступни, а значит идти с ним нет смысла, без него тоже. Ук чувствовал бессилие и старался чем-то себя занять.
  Строго говоря, заниматься днём было чем. Большинство детей играло в догонялки или прятки, помогало женщинам. Ук играл редко, потому что был слабее остальных мальчишек и в любой игре старшие, в особенности Ан, сын вождя, ставили его на место. Быстро бегаешь - получи по ногам - больше не побегаешь, хорошо прячешься - только попадись и получишь. Со временем сын ветра развил в себе ловкость, скорость и скрытность, чтобы не попадаться. В каком-то смысле благодаря задирам, хотя он так не считал.
  Сегодня Ук не хотел ввязываться в игры с Аном и другими ребятами с самого утра, давал им время выдохнуться, поэтому остался в пещере смотреть как охотник размазывает глину и золу по стене. Мальчик не вполне представлял себе какой в этом смысл, зато хорошо понимал что означает массивное красное пятно с огромными бивнями, бегущее от человечков из палочек. Говорили, что так на мамонтов и охотятся - пугают, громко крича, и загоняют в ловушку. Мужчина, преуспевший в охоте считался достойным и заслуживал отведать мяса сразу после вождя. Но покуда это лучше мазанья стен глиной и золой, то зачем заниматься подобным?
  - Что делаешь? - спросил Ук у мужчины.
  - А ты не видишь?
  - Мажешь стены.
  - Ага, - согласился рисующий не поворачиваясь.
  - Зачем?
  - Чтобы показать. Чтобы все знали, - отвечал мужчина отрывисто.
  - Чтобы они видели то, что видел ты, - догадался сын ветра. Рисующий повернулся к Уку и крепко взял за плечо. Силы в его руках было достаточно, чтобы сломать ключицу ребёнка, как хрупкую веточку. Желтозубый рот был слегка приоткрыт, правая рука держала щепотью клок на косматой бороде, а светлые глаза подозрительно блестели.
  - Нравится? - спросил он, выдержав паузу.
  - Нет, - простодушно ответил Ук.
  Мужчина изменился в лице. Огонёк воодушевления в глазах погас, уступив место искре гнева. Сын ветра не стал ждать к чему приведут его слова и ткнул в первую попавшуюся фигуру на картине:
  - Кто это?
  - Ак. Самый младший. Десять и четыре зимы. Смелый и глупый, - смягчился художник, увидев заинтересованность.
  - А это?
  - Рог. Грозный охотник.
  И так Ук постепенно узнавал об охотниках своего племени всё больше и больше. Каждый представал живым человеком со своими особенностями. Обычно младшие слепо уважали и боялись охотников, даже не зная кем те на самом деле являлись. Даже старые знакомые, ставшие охотниками, превращались в суровых и несговорчивых мужчин, далёких и недоступных для понимания. И всё же, как Ук уже понял, это были люди. И они были когда-то мальчиками, как и он сам. И надеялись вырасти, чтобы приносить пользу племени.
  - А кто ты?
  - Туг.
  - Охотник? - осторожно поинтересовался сын ветра.
  - Был, - Туг приподнял перемотанное шкурой нечто, располагавшееся пониже левого колена. Такова была судьба охотника. Однажды зверь ранил его или даже убивал, и он не мог ничего с этим поделать. Только надеяться, что тело выдержит достаточно, чтобы позволить остаться в живых. Раненый охотник, который выжил, но не мог продолжать охотиться, оставался уважаемым, как если бы мог. Больший почёт заслуживали лишь те, кто прошёл через множество охот и обучал других, как загонять зверя. Такими были Род и Раг.
  Туг сполз с камня на пол и застыл перед задумавшимся Уком на четверньках:
  - Помоги выйти.
  И Туг пополз к выходу из пещеры. До него было не более десяти шагов - для того, кто способен ходить. Для художника без ноги даже выбраться на свежий воздух было проблемой. Да и с помощью Ука ей осталась. Мальчик был попросту слишком маленьким и тощим, чтобы сделать серьёзное усилие и передвинуть взрослого мужчину. Он упирался в руки Туга, прихватывал за бока и очень, очень старался. Наконец, когда оба, уставшие, выбрались на свет, художник жестом отпустил сына ветра и сел отдыхать возле входа.
  Стоянка выглядела также, как и всегда. Кострище в центре, расчищенная поляна вокруг и кое-где округлые крупные камни, на которые можно было присесть, и плоские, чтобы резать мясо. Кости, шкуры и остатки пищи старались уносить подальше от пещеры, чтобы не привлекать диких зверей, но часть костей и шкур оставляли в глубине пещеры, чтобы использовать в дальнейшем для изготовления инструментов и одежды. Разумеется, пахло это всё не слишком приятно, но Ук и остальные привыкли, а потому перестали замечать.
  По левую сторону от стоянки Ук видел вереницу мощных спин и крепких затылков, удалявшихся в лес. Туг издал короткий звук, похожий на "Э!" и показал кулак. Последний в веренице обернулся и показал кулак в ответ. Сын ветра лишь молча наблюдал за происходящим, не зная следует ли поступить также, как Туг, или это относится только к нему и другим взрослым охотникам. Нарушение неписанных правил могло привести к наказанию, а подвергаться ещё одному ради любопытства Ук пока не мог - ещё не зажили раны от прошлого.
  Ук хотел было незамеченым вернуться в пещеру, чтобы притвориться больным или как-то иначе оттянуть встречу с Аном и другими мальчишками, но не успел. Прямо перед ним, будто из ниоткуда, возникла женщина с тёмными волосами и карими глазами, та самая, что сторожила Ука, пока тот не очнулся после схватки с волком. Теперь он вполне оправданно мог назвать эту женщину тень, потому что раньше понятия не имел о её существовании, она была помощницей Урры и могла подкрадываться к нему тихо, как тень.
  - Идём, - сказала тень и взяла мальчика за левое плечо.
  За это сын ветра был отчасти благодарен. Возьмись она чуть ниже и Ук бы осрамился. К тому же, когда настал черёд быстрой ходьбы, напомнили о себе уставшие после от бурной ночи спина, стопы и ноги в целом. Кто бы мог подумать, что тащить Ара несколько десятков шагов такая тяжёлая работа. В сущности, друг был самой тяжёлой ношей, которую сына ветра довелось тащить. Неудивительно, что тело Ука отзывалось соответствующе - саднило, ныло и требовало передышку. Он уже почти привык к дурному самочувствию.
  - Куда мы идём?
  - Собирать еду, - Тень украдкой посмотрела боковым зрением на скучающего Ука и добавила, - Ты ещё слаб для охоты.
  - Слаб? Я сын ветра. И у меня есть нож.
  - Из-за ран. Охота опасна. Раны могут открыться. Звери почуют кровь.
  Ук промолчал. Неважно куда мамонт или иной зверь побежит, если почует неладное - это может стоит племени охоты, а кому-то даже жизни. Спорить с этим было также глупо, как и с фактом, что мальчик слаб. Физическая слабость лишь усугублялась из-за ран и усталости, но даже Раг чувствовал, что что-то происходит. Костогрызы не могли просто исчезнуть, как и охотники черноспинов. Не столь важно знать что именно происходит, если это подозрительно. Само по себе это уже является поводом действовать осмотрительнее.
  Наконец, Тень привела Ука на небольшую полянку с травой, подёрнутой инеем. Природа чувствовала приближение зимы, но ещё не убаюкала свои младшие чада, позволяя взять у земли последние дары. Множество женщин стояло на коленях тут и там, что-то высматривая среди травы. Остальные дети, Ан в том числе, также высматривали, но быстро отвлекались, поэтому Урра и Ан, когда она отходила, покрикивали на будущее племени. Всякий труд требовал дисциплины и выдержки, чего у детей не было и быть не могло.
  Урра оставила детей под руководством, который встрепенулся и приподнятый чувством важности начал командовать. Всематерь тем временем подошла к Уку:
  - Принеси племени пользу, - пригласила она сына ветра жестом к другим детям.
  Мальчик молча послушался. Ответа Урра и не ожидала.
  Ан заметил Ука издалека, когда Тень только привела его на поляну. Сын ветра буквально чувствовал колкий взгляд сына вождя, но старался делать вид, будто сам решил подойти к Ану.
  - Пришёл, смельчак? - бросил сын вождя презрительно, - Ищи красные ягоды и кидай на шкуру, - он указал пальцем на выскобленный кусок кожи, разостланный на поляне поверх травы, - Ну, охотник! - Ан толкнул Ука без приложения силы - пугал. Тот попятился и, споткнувшись о стоявшую на коленях девочку, упал. Дети невольно усмехнулись. Смеяться громче не позволяло присутствие неподалёку всематери. Всё же женщины и дети пришли на поляну не для игр и уж точно не для того, чтобы выяснить, кто более достоин быть вождём.
  Ук пришлось стерпеть обиду. Не потому, что он хотел или мог об этом забыть. Рука сама потянулась к ножу сразу же после падения. Лишь усилием воли сын ветра заставил себя успокоиться. Ан неспроста задирал Ука. Он был в полтора раза больше и выше любого сверстника, а сын ветра был младше него и слишком худым даже для сверстников. Сын вождя для Ука должен был казаться опасным зверем, которого нужно избегать. Но этого не было ни раньше, ни тем более теперь, когда сын ветра сражался с волком и убил в честном бою.
  Как он хотел бы сразиться с Аном и отнять жизнь. Это казалось легче, чем терпеть его присутствие и увидеть, как однажды тот станет вождём. Причём жестоким и несправедливым, отнимающим у своих людей лучшее и оставляющим лишь объедки. Род хоть и пользовался правом брать первым, брал ровно столько, сколько требовалось. Такие вожди появлялись редко и заслуживали почёт. Обычно их сыновей назначали вождями вслед за отцами. Жаль, такая честь не всегда была оправдана, ведь на свет мог появиться очередной Ан.
  Премудрость собирательства ягод оказалась проще, чем Ук думал. Поднимай листья одной рукой, собирай другой и швыряй на шкуру. Даже смешно было думать, что женщины не позволяли ему заниматься такой работой. Смешно и в то же время разумно. Сыну ветра приходилось стоять на коленях и низко кланяться земле, чтобы получить взращенные ей плоды, а это было непросто. Спина, привыкшая к прямому положению, с трудом оставалась в согбенном, не говоря уже о ноющих от соприкосновения со стылой землёй коленях.
  - Ты что делаешь?! Что это? - вспылил Ан, в щепотке он держал ягоду. Такую же красную, как и остальные.
  - Ягода, - пожал плечами Ук, продолжая собирать. Отвлечься, значило получить нагоняй позже: Урра всё ещё оставалась на поляне и могла даже вести разговор, следя издалека за проделками детей.
  - Она твёрдая, - сказал сын вождя язвительно.
  - И красная, - подметил Ук.
  Ан присел под пристальными взглядами других мальчишек и, схватив левой рукой косматую гриву сына ветра, приставил ягоду в правой прямо к его носу:
  - Твёрдая значит незрелая. Стал бы такую есть, а?
  - Да, - ответил сын ветра: не хотел поддаваться.
  - Ну так жри! - сын вождя запихнул ягоду Уку в рот. Он сразу же раскусил её и, почувствовав нестерпимую горечь, выплюнул на руку Ана.
  - Ах ты... - замахнулся было дюжий твердолоб надавать тумаков сыну ветра, но передумал. В грудь болезненно упёрлось остриё каменного ножа. Теперь и внимание девочек было приковано к происходящему.
  Ук молчал. Его трясло. Гнев вышел на первый план, оттеснив страх и рассудительность в дальний угол сознания.
  - И что? - старался Ан казаться смелым, но голос предательски дрожал.
  Ук продолжал давить, показывая серьёзность своих намерений. Если бы Ан хотя бы дёрнулся, лезвие могли войти под ключицу или скользнуть между ребёр. Сын ветра чувствовал опьяняющую власть над жизнью своего врага и от мысли, как легко её можно прервать, кружилась голова. Вогнать поглубже и сын вождя не увидит следующую зиму. Но увидит ли её Ук? Готов ли испытать на себе гнев Рода? Времени для раздумий совсем не осталось - к детям шла Тень. Сейчас или никогда. Убить Ана или бежать? Убить или бежать?
  Тем времени, сын вождя, увидев, что приближается Тень, вёл себя более вызывающе - вцепился в руку Ука и давил, приговаривая:
  - Давай.
  Решимость сына ветра таяла на глазах. Желание убить Ана приобретало иные, знакомые Уку черты. Он хотел сбежать. Оказаться в ночной лесу, посреди тумана, в логове костогрызов или на белом холме - не имело значения. Лишь бы подальше от Ана, Тени и Урры. Для сына вождя Ук представлял угрозу, а Тень и всематерь представляли угрозу для него самого. Как странно для тощего мальчишки было ощущать, что вне племени, во внешнем мире, опасном, со слов взрослых, он чувствовал себя гораздо безопаснее. Чувствовал себя дома.
  Наконец, Тень оказалась достаточно близко и окликнула Ана:
  - Ан! Подойди.
  И тот со злорадной ухмылкой поднялся, не обращая внимания на нож: Тени и Урре Ук перечить бы не стал. Сын вождя отдалялся. Как только Ан остановился и заговорил с Тенью, сыну ветру стало очевидно, что разговор в любой момент может зайти о нём. Следовательно, юному твердолобу лучше оказаться в другом месте как можно скорее. Не зря ветер отчаянно скрипел деревьями вокруг, хватая их за кроны, как за волосы, и мотая из стороны в сторону. Даже он волновался при виде происходящего, а значит иного выхода не было.
  И Ук припустил в лес, пока Тень удерживала Ана за разговором, и он ещё не успел рассказать о нападении. Остальные дети лишь растерянно проводили сына ветра взглядом: не могли понять что чувствуют и о чём следует думать. Девочки шушукались между собой. Мальчики лишь озадаченно переглядывались, но, под грозным взглядом Ана, быстро вернулись к работе. Ещё бы. Они упустили Ука, самого слабого мальчишку племени. Он же летел на крыльях ветра сквозь болезненно хлещущие веточки деревьев и кустов к свободе.
  Наконец, Ук убежал так далеко, что сбилось дыхание. Он оглянулся назад, чтобы проверить не бегут ли за ним. А, когда обернулся, споткнулся о корень и упал, скорчившись от боли, но не издав ни звука. Сохранять молчание было ещё тяжелее ввиду того, что сын ветра при падении воткнулся левой рукой в землю. Она оставалась опухшей уже который день и любое прикосновение вызывало жжение. Уку стоило больших усилий молчать и напряжённо вслушиваться в лесную тишину, надеясь расслышать шаги или крики.
  Однако, помимо птичьего пения ли или шелеста ветра, юный твердолоб слышал лишь как бьётся о клетку из рёбер его сердце. Чуть погодя Ук различил среди прерывистых птичьих трелей особенно тонкую, выделяющуюся на фоне других своим неповторимым звучанием. Как если бы остальные птицы не пели, но лепетали где-то внизу, перебивая друг друга, пока изысканная мелодия парила в вышине. И сын ветра захотел увидеть исполнителя. Птица, столь непохожая на других, в понимании Ука и выглядела иначе.
  Юный твердолоб передвигался тихо, чтобы не выдать себя преследователям, если таковые всё-таки появятся, и тонкоголосой птице, чтобы она не улетела в поисках более спокойного места для пения. Правая нога ныла после падения, как и левое предплечье, но Ук не придавал боли значения: в последние дни её был так много, что одна боль меркла на фоне другой, а другая на фоне третьей - сказать какая заслуживает больше внимания не представлялось возможным. Даже в пении птиц было проще разобраться, чем в своём самочувствии.
  Чем ближе Ук становился к певчей птичке, тем яснее представлял себе, что это не птичка вовсе. Слишком тонко и высоко она пела, слишком протяжно, слишком... неестественно. Однако, вполне естественное любопытство вело юного твердолоба вперёд даже в моментах, где старшие повернули бы назад. Сын ветра ещё не разделял безрассудство и смелость, считая одно признаком другого. По этой причине его беспокойный ум стал поистине бесстрашным и любопытство заводило Ука так далеко, как только возможно.
  Наконец, неестественное пение прервалось. Ук застыл в растерянности, не понимая он ли спугнул птицу или кто ещё, или у неё появились другие дела. Сын ветра поднял взгляд, стараясь разглядеть среди желтеющих крон улетающую птицу. Когда твердолоб почти разочаровался в затее найти её, пение возобновилось, хотя теперь не было таким упоённым. Напротив - оно казалось пробой, будто пташка пыталась оценить звуки на вкус и выбрать наиболее приятный. Каково же было удивление Ука, когда вместо птицы он увидел девочку.
  На камне под мощным стволом дерева сидела самая настоящая девочка. Хоть лицом и более пригожая, чем привычные Уку, но совершенно девичье очарование ощущалось в ней также явно, как приближение осени. Длинные волосы блестели, были расчёсаны, приглажены и собраны сзади. Наряд её был куда сложнее накидки из шкуры мамонта, которую носили в племени твердолобов и на ногах почему-то не было видно пальцев. Только что-то похожее на кожаный мешочек, натянутый поверх беспалой стопы. Смотрелось жутко.
  - Странная девочка, - подумал Ук, не отводя от неё глаз. Будь Ук внимательнее, то сейчас приметил бы странности и за собой, но мог лишь наслаждался разглядыванием волос цвета древесной коры, задумчивых глаз цвета сумерек и аккуратного лица. Её черты и движения казались удивительно уместными и правильными, как если бы сама природа объединила достоинства и отсекла недостатки. Чумазому сыну ветра было не по себе, даже находиться рядом с этой девочкой. А если бы они заговорили?
  Тем более не по себе стало, когда под весом Ука сломалась веточка в лесной подстилке. Даже в лесу, наполненном пением птиц и шелестом листвы, хруст был отчётливо слышен. Девочка увидела сына ветра и встрепенулась. Полуоборот и она уже оказалась за камнем, на котором сидела. Поворот и она исчезла в лесу. Назвать её способ передвижения бегом Ук не смог бы, даже если захотел. Незнакомка скрылась из виду столь тихо и юрко, будто обратилась в птицу и упорхнула. Твердолоб хотел погнаться за ней, но не смог: оторопел.
  Как мог Ук ожидать такой прыти от девчонки? Он не был уверен, что даже отдохнувший смог бы её догнать. И бежал бы громко, дышал так, что Ар услышал в глубине родной пещеры. Старшие говорили, что существуют вещи, которые нельзя понять. Лишь принимать как есть. Глупо пытаться понять гнев неба в виде молний или благодать земли в виде плодов. Можно лишь молиться о милости и приносить жертвы. Но если ветер был другом Ука, а Ук сыном ветра - незнакомка была самим ветром. И юный твердолоб склонился перед стихией.
  Он медленно похромал в сторону камня и сел на то же место, где сидела девочка. Тот ещё хранил её тепло. И Ук убедился, что незнакомка была настоящей. В воздухе ещё витали обрывки её запаха. Нежный девичий пот, смешанный с ароматом цветов. И, казалось, откуда-то издалека всё ещё доносилось характерное тонкое птичье пение, создаваемое незнакомкой. Тонкая мелодия с мягкими переливами танцевала в вышине, качая кроны деревьев. И Ук хотел танцевать вместе с ней, но не мог из-за усталости, а мелодия становилась громче.
  Наконец, сын ветра понял, что утончённое пение не плод его воображения. Слишком явно звук тревожил уши. Ук без труда определил откуда он доносится и нехотя сполз с камня. Ноги едва передвигались: дыхание после бега ещё не вполне восстановилось - твердолоб вынужден был идти медленно. К счастью, звук и не думал отдаляться. Пение доносилось с расстояния двадцати шагов или около того. Уку не составило большого труда их пройти, но девочки он не увидел. Пение прервалось прежде, чем это случилось бы.
  - Аатра! - воскликнула незнакомка, сбив Ука с ног мощным толчком, и оседлала его. Сын ветра ожидал увидеть какое угодно выражение лица кроме восторженно-игривого. Приподнятые брови, слегка приоткрытый в улыбке рот. Если сын ветра что и знал о красоте, то девочка, взявшая над ним верх, была красивее любой другой. Даже не так. Красивей всех на свете. Возможно, поэтому твердолоб молча смотрел на неё, не зная что и сказать. Незнакомка, смущённая пристальным взглядом, зарумянилась.
  - Ук, - сказал сын ветра, - Я Ук.
  Девочка внимательно выслушала его и спустя некоторое время ответила:
  - Лина.
  Затем быстро, избегая взгляда мальчишки, встала и сказала:
  - Чата, Ук, - показывая жестом, что хочет, чтобы он встал.
  Сын ветра повиновался. Особого труда это не составило. Стоило Уку подняться, как Лина принялась изучать состояние его здоровья. Осмотрела тыльные стороны ладоней и покачала головой, а при виде левого предплечья охнула, начала копаться за пазухой накидки из оленьей шкуры. Твердолоб не возражал против помощи, потому что даже попытка пошевелить пальцами левой руки вызывала нестерпимую жгучую боль. Может быть, Лина сможет что-то с этим сделать? Одной лишь заботой она уже облегчила страдания Ука.
  Девочка достала из-за пазухи какие-то зелёные мятые листья и стала жевать. Жевала старательно, с самоотдачей, хотя по лицу можно было сказать, что вкус у листьев противный. Ук с любопытством наблюдал за происходящим. Нечасто увидишь человека, который добровольно жуёт что-то невкусное. Может в её племени так принято? Или Лина решила перекусить? Женщины иногда заставляли есть даже то, на что Ук бы в ином случае не взглянул. Кислые и горькие ягоды, коренья, почки, траву. Всё лучше, чем ждать удачной охоты.
  - Софа кас, - предупредила девочка, выплюнув в ладонь зелёную пережёванную массу. Смотрелось крайне неаппетитно. Ука начало мутить от одной мысли, что его заставят это съесть. Лина аккуратно взяла левой рукой щепотку зелёной кашицы и нанесла на левое предплечье мальчика. Он всхлипнул, не столько от боли, сколько от ожидания боли. Однако, после лёгкого жжения наступило облегчение. По местам, на которые Лина наносила кашицу, расходился приятный холодок, вытеснявший боль и даже воспоминания о ней.
  - Эва? - спросила девочка.
  Ук кивнул. Он не мог сказать, что точно понял какое слово произнесла Лина. Скорее, догадывался о чём она говорить бы не стала. От расслабления слегка кружилась голова - сын ветра качнулся, но девочка поддержала и помогла сесть на поросшую мхом кочку. Мальчик двигался неуклюже, словно весил больше иного мамонта. Наконец, устроившись поудобнее, Ук понял, что еле заметно улыбался, не отдавая себе отчёта. Улыбался и смотрел на лицо Лины-избавительницы - самой удивительной девочки, какую он когда-либо знал.
  - Ута? - насторожилась Лина. Ук в ответ лишь взглянул на левой руку - притронулся к покрывавшей предплечье зелёной оболочке. Та оказалось влажной и прохладной. На мгновение мальчик почувствовал неприязнь от понимания почему кашица влажная, но быстро забыл об этом. Какое значение могли иметь такие мелочи, когда боль, терзавшая Ука который день, отступила? И тогда сын ветра решил зайти дальше, чтобы стать ещё чуточку счастливее. Он указал на тонкую костяную трубочку с отверстиями, торчавшую из-за пояса Лины.
  Девочка неторопливо достала трубочку из-за пояса, глядя на лицо Ука. Хотела удостовериться, что правильно его поняла. Мальчик кивнул. Тогда Лина приложила трубочку к губам и дунула. Инструмент издал протяжный звук. Затем она закрыла ближайшее ко рту отверстие и дунула - звук стал ниже. Затем дала трубочку Уку. Он закрыл отверстие и дунул, как показала Лина, прилагая небольшое усилие, чтобы щёки надулись. Тот же протяжный звук, пусть и более тихий, разлетелся по лесу. На мгновение сын ветра застыл поражённый.
  Ука осенило. Извлекать пение из трубочки куда проще, чем он думал. Даже такой, непричастный к пению, мальчишка, мог заставить кость петь. И он стал изучать свои возможности, закрывая попеременно то одно отверстие, то другое. Звук то взмывал ввысь, рассекая облака, то бередил носом землю, но красоты, присущей музыке Лины, Ук извлечь не мог, не умел. Мимолётная радость сменилась грустью: сыну ветра не нравилось, как он играл, и особенно тошно было оттого, что Ук не знал как заставить трубку "петь" лучше.
  Лина протянула руку в просительном жесте. Мальчик без раздумий отдал ей трубку, поющую в любых руках кроме его собственных. Сколько глупо ни было бы обижаться на неодушевлённые предметы, Ук всё же жестоко обиделся на полый продолговатый кусок кости с выдолбленными отверстиями. Разве недостаточно просто дуть и зажимать дырки? Почему у девчонки, которая делает то же самое, выходит совершенно другое? У Лины игра походила на птичье пение, а Ук в лучшем случае изображал стоны умирающего в муках мамонта.
  Девочка губы и дунула. Трубка снова издала протяжный звук. Потом Лина закрыла одно отверстие, продолжая дуть, и последовательно закрыла другое, так что голос "птицы" начал играть. Ук слушал и злился на девчонку, на трубку и на себя, потому что сам так не может. И когда Лина вновь протянула ему трубку, сын ветра не стал её брать. Зачем возиться с чем-то, если не получается? Новая знакомая задумалась. Что может быть сложного в такой простой вещи, как игра на трубке? Особенно для того, кто уже это умеет. А Ук не умел.
  Тогда Лина обошла мальчика сзади и, обняв за шею, прислонила трубку к его губам. Тот был возмущён и вместе с тем ощущал тепло, исходящее от девочки. Её близость волшебным образом усмирила порывы сына ветра вырваться на свободу, как сделал бы его бесплотный друг, которого ни силой, ни лаской не удержишь. Убедившись, что Ук взял себя в руки, Лина шепнула ему на ухо "Ют" и тихонько подула. Хотела, чтобы мальчик повторял. Сын ветра не хотел дуть в трубку и не хотел обижать девочку, что предопределило выбор.
  Ук дул нехотя, чуть сильнее, чем если бы просто выдохнул, но Лину это не остановило. Пользуясь тем коротким временем, пока мальчишка не сопротивляется, она ловко перебирала пальцами по трубке, закрывая разные отверстия. Послышалось "пение". То самое, которое девочка воспроизводила сама, лишь слегка ослабленное нежеланием Ука ей помогать. Услышав, что его дыхание тоже может превратиться в птичьи трели, сын ветра приободрился - дул со всей мочи и так протяжно, что закружилась голова.
  И тут Лина перестала зажимать отверстия - взяла правую ладонь Ука в свою и начала перекрывать отверстия уже его пальцами. Мелодия оставалась прежней, пусть и замедлившейся из-за того, что мальчик ещё не понимал, как следует двигаться его пальцам. Девочка заставила повторять Ука один и тот же отрывок, проделывая одну и ту же комбинацию действий, пока не почувствовала, что помощь больше не требуется. Сын ветра проиграл отрывок несколько раз прежде, чем заметил: ему больше не помогают - он играет сам.
  Вдохновлённый успехами Ук стал ускоряться, играть ту же простоватую мелодию быстрее и быстрее. Затем стал зажимать другие отверстия и дул, что было силы, пока песнь, которой научила его Лина не потеряла свои очертания. Вместо неё теперь звучала громкая, быстрая и очень энергичная какофония. Восторг сына ветра от собственных навыков быстро сменился разочарованием, когда он отвлёкся от того как играет и услышал что именно поёт трубка и взглянул в лицо своему учителю. Девочка побледнела и отстранилась, но молчала.
  Расстроенный Ук не мог смотреть ей в глаза, поэтому протянул трубку не глядя, желая избавиться от причины своего позора. Лина мягко коснулась распахнутой ладони, на которой лежал инструмент, и сомкнула пальцы Ука на нём. Сын ветра понял, что девочка не желает принимать трубку обратно, но не понимал почему. Ох и растерянным же он тогда выглядел. Однако, ветер успокаивающе шелестел листьями над головой. Лина улыбнулась и достала из-за пазухи ещё одну трубку и, прислонившись спиной к дереву, стала играть.
  Ук непонимающе посмотрел на полую кость с отверстиями у себя в руке и на Лину. Она выглядела спокойной. Тогда сын ветра указал на трубку, а затем на себя, задавая немой вопрос. Девочка кивнула, подтвердив догадку. И тогда Ук понял, что имеет дело с подарком, о котором не просил. К тому же, понимание собственного неумения ударило по самолюбию мальчика, сделав кусок кости символом его позора, а не символом симпатии Лины. Поэтому Ук замахнулся и зашвырнул трубку как можно дальше от себя.
  Глаза девочки расширились, а их серость приобрела пасмурный оттенок. Какое право мальчик имел так поступать с подарком? С символом доброжелательного отношения? Она не могла больше "петь". Не могла и находиться рядом с Уком: попросту перестала его понимать. А где нет понимания, там возникает неприязнь. Лина убрала инструмент за пазуху и без предупреждения припустила в лес также тихо и быстро, как некоторое время назад уже сбегала от Ука. Только на этот раз она не оставила подсказок и не собиралась с ним играть.
  Впрочем, Ук и не собирался преследовать Лину. Насупился, раздражённый её превосходством во всём. Последней каплей стала игра на дурацкой кости. Он ведь почти научился! Не хватало сущей мелочи - понимания того, что Ук делает. Дуть и закрывать пальцами дырочки мог любой, кто способен дуть и имеет пальцы. Но чем мальчик занимался на самом деле он не знал. Для сына ветра звуки оставались разрозненными, лишь случайным образом сложившимися во что-то целостное и похожее на птичье пение.
  Волна возмущения схлынула, оставив лишь руины отношений, которые едва успели завязаться. Ук, обиженный теперь уже на себя, ринулся искать кусок кости с отверстиями, подаренный ему Линой. Умеет играть или не умеет - не всё ли равно? Девочка подарила вещь, ничего не требуя взамен, и чем мальчик за это отплатил? Убежать - меньшее, что та могла сделать. Ук чувствовал, что подвёл Лину и, что хуже всего, подвёл себя, обидев ни в чём неповинного человека. Если Ан был врагом, то вины Лины перед ним не было.
  Тогда Ук отправился искать трубку - последний подарок Лины - в надежде, что сможет помириться с ней во время следующей встречи. Однако, найти инструмент оказалось задачей не из простых: кость, тёртая грязными руками, напоминала по цвету дерево, а жухлая листва мешала разглядеть среди множества настоящих веток одну отличающуюся. К тому же, сын ветра хорошо помнил направление броска, но едва ли знал, как далеко запустил причину своего позора. Так дурацкая ошибка поставила Ука на колени.
  Сыну ветра пришлось ползать по лесу до самых сумерек, чтобы найти ту самую веточку. Ук потерял счёт случаям, когда был уверен, что нашёл нужную. И каждый раз приходилось отбрасывать лишнее назад, чтобы не наткнуться на это снова. Со временем позади Ука даже образовалась небольшая кипа веток и хвороста вполне пригодная для разведения костра. Если бы Ук умел его разводить, то, возможно, даже остался бы в лесу. В противном случае, сон на холодной земле грозил риском замёрзнуть насмерть или наткнуться на хищника. Как мальчик уже уяснил, запах горелого жира не останавливает обезумевших от голода.
  Ук не хотел возвращаться на стоянку твердолобов. Не хотел объяснять почему угрожал Ану, сбежал и где находился всё это время. Также он не собирался показывать старшим подарок Лины, потому что знал, что ничего хорошего это не сулит. Однако, ему в нынешнем состоянии некуда было пойти. Слишком ослаб, чтобы проделать большой путь и греться за счёт движения. Значит и выбора у него не было. Только будучи живым Ук сможет узнать больше о чужаках, вновь встретиться с Линой и присмотреть за племенем, как обещал Рагу.
  
  Глава 5: "Позор"
  Ук хотел бы думать, что знает дорогу домой, но он не знал. Уставшее тело отказывалось подчиняться. Ноги держали его лишь потому, что воля сына ветра в отличие от тела, не знала усталости. Мальчик шёл на горький запах костра, пока к нему не примешалась кисловатая вонь потных тел. До стоянки твердолобов было рукой подать, когда страх сковал Ука. Угрожавший сыну вождя не мог рассчитывать, что о случившемся просто забудут, как и отлынивающий от дела. Тогда сын ветра решил дождаться глубокой ночи, чтобы вернуться.
  Ук засел в кустах, примерно в двадцати шагах от пещеры, чтобы случайно не попасться соплеменникам на глаза. Он и забыл, что на левой руке ещё оставалась трава, которой Лина сняла боль. Только теперь она ссохлась и частично опала по пути. Держалась лишь кашица, находившаяся вплотную к коже. Сын ветра аккуратно снял кусочки ссохшейся зелёной массы и невольно пошевелил пальцами левой руки. Он поморщился, ожидая, что вскрикнет и выдаст себя, но этого не случилось: жуткая боль отступила.
  Мужчины сидели возле костра, а женщины сновали вокруг, передавая костяные миски. Рогов, крупных кусков мяса или шерсти Ук на стоянке не приметил. Значит, племя питалось, как обычно, плодами и кореньями, собранными женщинами и детьми. Охота была опасным и ненадёжным способом добычи пропитания. Найти добычу ещё не значило поймать её, а поймать ещё не значило убить. Порой звери вырывались, калечили охотников или самих себя, да и с таким трудом добытое мясо, быстро портилось и привлекало хищников.
  Однако, охота считалась достойным занятием и единственным способом стать мужчиной. Сознательно подвергая себя опасности, мальчики привыкали к мысли, что вынуждены будут убить или умереть сами. Со временем страх смерти превращался в решимость отнять жизнь, чтобы выжить, а совместные походы порождали родство. Каждый охотник чувствовал себя другом и братом остальных охотников, а вождя воспринимал, как наставника и отца. И, что важнее всего, каждый охотник в отличие от Ука знал своё место.
  В тот самый момент, наблюдая издалека за жизнью племени, сын ветра ощущал удивительную отстранённость. Словно он никогда не знал людей, которых видел, не имел ничего общего с их укладом. Казалось, Ук в большей мере принадлежал мрачному лесу за его спиной, чем твердолобам, хотя его мать и отец, должно быть, сидели там, вокруг костра и набивали брюхо. Как странно было для мальчика девяти зим отроду обнаружить после долгого пути домой, что он больше не принадлежит этому дому и самому себе.
  Угрюмое ожидание, когда племя уляжется спать, убаюкало бдительность Ука. Его тело словно стало каменным и тянулось к земле. Особенно тяжёлыми оказались веки. Стоило верхним векам соприкоснуться с нижними, как открыть глаза уже не было никакой возможности. Сын ветра свернулся клубком и устроился поудобнее под тем же кустом, из которого выглядывал, наблюдая за стоянкой племени. Тревога по поводу того найдут мальчика или нет отступила перед усталостью: он бы не смог убежать, даже если захотел.
  Бесплотный, как ветер, Ук летел по небу, пролетал сквозь кроны деревьев, раздвигая ветви и шелестя листвой. Лёгкость и свобода захватили его и понесли вслед птичьей "песне", которую мальчик уже слышал. Сначала мелодия звучала задорно и быстро, затем замедлилась, распалась на отдельные звуки, столь объёмные и вязкие, что Ук мог зачерпнуть и попробовать их на вкус. Наконец, наступила тишина. Сын ветра не знал куда лететь - двигался наугад в надежде в любой момент увидеть Лину, но её нигде не было.
  Тогда Ук спустился к земле, чтобы найти затерявшиеся звуки. Они вполне могли стечь по стволам деревьев к корням, образовать лужицы, зачерпнув из которых, сын ветра узнал бы как исполнить песнь. Ук припал к ближайшей луже под крепким и высоким деревом - название его мальчик не знал. Звуки оказалось довольно приятными на вкус, как если бы птица, чью трель напоминала игра Лины на трубке, нашла их в самых сладких и спелых ягодах. Так пустой желудок даже во сне напоминал Уку о том, как сильно тот хочет есть.
  Когда сын ветра распробовал звуки всем свои существом и различил часть мелодии, то стал тихо петь, как умеет только ветер: просачиваясь сквозь ветвистые заросли. Но песня, исполненная Уком, звучала иначе. Вместо лёгкости и веселья она несла тоску, напоминала об одиночестве. Лина не откликнулась, хоть и была близко. Прошла мимо, словно не слышала ничего кроме тоскливых завываний ветра. Уку мог лишь смотреть, как она уходит. Наконец, холод, исходящий от земли, стал нестерпимым и вырвал мальчика из объятий сна.
  Ук очнулся в тех же кустах, из которых ранее наблюдал за ужином племени. Теперь на стоянке не осталось никого, костёр угас и лишь в глубине пещеры теплилась тихая ночная жизнь, омрачаемая гулким храпом охотников. Мальчик продрог в той степени, что левый бок, рука и нога онемели от холода. Он с ужасом осознал, что если бы не проснулся сейчас, то не проснулся бы никогда. Возвращение к племени больше не казалось худшим, что можно придумать. Ночевать на морозной земле без источников тепла - куда хуже.
  Провинился Ук или нет - убивать его всё же не станут. Должно быть, накажут. Возможно, сильно. Но лишать жизни - в отличие от беспощадных духов природы - не станут. Если с ветром мальчик ещё мог договориться, то с землёй, водой и небом - никогда. Суровые духи зачастую не принимали даров, обрушивая свой гнев даже на членов племени, имеющих куда большее влияние. Удачей можно было назвать, что Уку удалось договориться с младшим братом неба - ветром. Хотя он, как и Ук у племени, особым влиянием не отличался.
  Ук выглянул из кустов. Осмотрелся по сторонам, чтобы убедиться, что поблизости нет хищников или членов племени, решивших справить нужду. Затем стал аккуратно ползти, чтобы воздух оставался спокойным. Звук охотники могли сквозь храп и не услышать, а вот почувствовать движение воздуха - вполне. Род обучал их чувствовать ветер и улавливать запахи, которые тот приносит. И если пах Ук также плохо, как и всегда, то шум при ходьбе издавал куда более выразительный. Подкрадывание требовало сил, которых у него не осталось.
  Даже без горящего рядом костра, света оказалось достаточно, чтобы беспрепятственно доползти до стоянки, минуя камни, ветки и кости. Угасающая луна и небесные огни озаряли путь. Усталость делала своё дело: истощённое тело отказывалось повиноваться, воли едва хватало, чтобы не поддаваться сонливости. Разум мальчика словно раздвоился. Часть спала, другая бездумно влекла вперёд, в безопасность родной пещеры. Охотники всё ещё храпели, а из глубины каменной норы веяло человеческим теплом и кислым потом.
  Ук ввалился внутрь. В лицо ударил жар десятков тел, укрытых мамонтовыми шкурами. Часть мальчика ворочалась и смотрела сны вместе с ними, другая всё ещё боролась за право быть под шкурой среди них. Лишь где-то вдалеке чувство вины делало грязную работу, напоминая кем Ук был на самом деле. Угрожать сыну вождя и сбежать уже было маленьким предательством, которое со слов Ана могло приобрести в глазах Урры и Рода куда более серьёзное значение. Тем хуже, что мнение Ука, как младшего, спрашивать не станут.
  Мальчик лёг поодаль от остальных, укрывшись краешком шкуры, и мгновенно уснул.
  
  Сын ветра провёл ночь, непрерывно ворочаясь. Обычно он не видел снов, будучи настолько измотанным, но не в этот раз. Сон про "песнь" Лины продолжился, обернувшись навязчивым кошмаром. Ук летал и летал по лесу, следуя за зовом песни. Однако, куда бы он не полетел, девочки там уже не было. Такой уж была Лина - ускользала от Ука во сне и наяву, хотя занимала его мысли и оставила след в сердце. Чем мучительнее становился сон, тем меньше мальчик хотел пробуждаться. Он почти выучил песнь, почти догнал, почти...
  Ук гонялся бы за Линой вечно, если ему позволили обстоятельства и собственное тело. Крепкие руки вырвали его из объятий сна, подставив под колкий утренний свет. Как странно, обычно первые солнечные лучи казались самыми мягкими и тёплыми, но не в этот раз. Сына ветра впервые разбудили подобным образом. Ук едва мог различить лицо будившего. Казалось, оно соткано из света. Затем мальчик различил светлые глаза, клочковатую бороду знакомого мазальщика стен. Определённо не тот, кого Ук ожидал увидеть.
  Через мгновение лицо накрыла тень: светлые глаза потемнели, клочковатая борода стала опрятной и жёсткой, а твёрдые скулы от напряжения заострились. Сонный Ук оцепенел от осознания, что смотрел на Рода. Тот буравил его немилосердным взглядом в ответ. Тягостное молчание оттесняло дух сына ветра вглубь пещеры. Мысленно он уже искал куда спрятаться или убежать, хоть и понимал, что выход из пещеры один и он перекрыт вождём племени. Впрочем, какого ещё приёма мог ожидать угрожавший сыну вождя?
  - Зачем вернулся? - спросил Род в лоб.
  - Хотел спать, - ответил мальчик также прямолинейно.
  - Теперь уйдёшь?
  - А могу? - поинтересовался Ук.
  - Нет, - покачал головой вождь, - Угрожал Ану, значит угрожал мне. Ты понимаешь?
  - Да, - ответил Ук без раздумий. Он понимал и когда угрожал.
  - Тогда зачем вернулся? Я могу убить тебя голыми руками, - сказал Род и встал, заслонив собой свет, подобно выросшей в считанные мгновения горе.
  - Можешь, - подтвердил Ук и продолжил смотреть на вождя. Да, напуганно, да, дрожа, но продолжал. Род постоял какое-то время, чтобы произвести больший эффект. Потом сказал:
  - Ты самый трусливый из смелых.
  Но Ук знал наверняка, что он самый смелый из трусов.
  - Жди здесь. Ан сам тебя накажет.
  И Род оставил мальчика наедине с мыслью, что тот вот-вот будет унижен человеком, которому угрожал. Унижен в очередной раз, безнаказанно, только теперь ничего не сможет с этим поделать. Рядом не будет других детей или взрослых, чтобы отвлечь сына вождя или остановить происходящее. Не будет рядом и леса, чтобы сбежать, когда Ан отвлечётся. Ук пожалел на мгновение, что не убил Ана, пока была возможность. Всего один удар в грудь и сын вождя больше никогда не тронул бы его, а племя возненавидело и отвергло.
  - Зачем вернулся? - послышался знакомый голос. Грубее, чем у мальчика, но мягче, чем у мужчины.
  Ук молчал. Разговаривать с Аном - последнее, чем он хотел бы сейчас заняться.
  - Ты ещё здесь? - спросил сын вождя, чей взгляд ещё не пронзил темноту в глубине пещеры.
  Сын ветра молча встал, чтобы выделиться в темноте и встретить врага во всеоружии. Будь Ук повыше и покрепче, то произвёл бы на Ана впечатление. Однако, его макушка была на уровне груди сына вождя, поэтому вызывающее поведение казалось последним проявление свободы воли. Ан подошёл вплотную к Уку, давая прочувствовать насколько он крупнее, и посмотрел на него испепеляюще. Сын ветра, как и в случае с вождём, не отводил взгляд. Сам не знал почему, боялся и понимал к чему идёт, но смотрел. Не мог иначе.
  - Дай мне свой нож, - потребовал Ан.
  Ук не шелохнулся. Тогда сын вождя сам достал нож из-за его пояса и приставил зазубренным остриём к щеке.
  - Скажешь что-нибудь?
  Но власть Ана заканчивалась там же, где и начиналась. Ук не препятствовал ему, потому что пошёл бы против своего племени, но помогать сыну вождя себя наказывать также не собирался.
  - Так и думал, - сказал Ан и, надавив на зазубренное лезвие, погрузил его в щёку и провёл. Так вождь давал понять, что мужчина причинил вред самому себе, подняв оружие против него. Ук не издал ни звука, даже когда боль казалась нестерпимой. Лишь прикрыл глаза на мгновение и стиснул зубы. Торжествующее выражение лица Ана быстро сменилось на раздражённое. Даже будучи униженной, раненной собственным оружием, жертва продолжала оказывать сопротивление. Сын вождя пожалел, что не мог просто убить Ука.
   Тонкая линия отделала наказание от преступления, за которое уже Ан понёс бы наказание. Убийство соплеменника каралось смертью. Оба мальчика это знали. Единственным возможным способом убить другого твердолоба было защищаться от нападения. Даже вождь мог убить другого мужчину лишь если тот желает занять его место и пытается утвердить своё право силой. В противном случае, если столкновение не заходит так далеко, вождь метит своего врага его же оружием, давая понять, что теперь не спустит с него глаз.
  - Слабак, - процедил Ан, бросив нож Ука на каменистый пол пещеры. Затем развернулся, подставляя спину под удар, и двинулся к выходу. Сын ветра действительно хотел взять нож и покончить с враждой навсегда самым верным способом. Но он бы не ударил сына вождя, даже если тот вложил нож в руку. Тогда Ан получил бы возможность защищаться и поступать более решительно. Однако Ук, стоял на месте, совершив лишь одно действие: закрыл ладонью кровоточащую рану. Каким-то чудом обида не пересилила рассудок.
  Быть меченым всё же лучше, чем умереть. Пусть судьба меченых и связана напрямую с милостью вождя. Если он решит отправить своего бывшего врага зверю в пасть, то меченый не имеет права отказаться. Выбор, каким бы он ни был, остаётся за вождём. Именно поэтому охотники с меткой выполняли самые опасные задания и умирали, если так было нужно. Ук всегда им сочувствовал, хотя женщины и другие охотники относились пренебрежительно, как и к нему самому. Может, он был рождён, чтобы разочаровать вождя и пришло время?
  Ук осел на край шкуры мамонта. Длинная шерсть от долгого соприкосновения с сальной кожей свалялась в толстые сосульки, а те в свою очередь собирались в пучки, оставляя, своего рода, прогалины между ними. Сын ветра сел на мягкое, но довольно быстро съехал на твёрдое и едва не повалился, однако, сумел сохранить равновесие. Неловкость заставила Ука сначала разозлиться на себя, затем усмехнуться. Устройся он на шкуру в первый раз, подобное имело бы смысл, да только мальчик спал на такой сколько себя помнил.
  У входа в пещеру послышалась тяжёлые шаги, чередующиеся со стуком деревянной палки о каменистый пол. Ук не хотел видеть соплеменников, ожидая от них лишь осуждения. Он всё ещё держал рану закрытой, хоть и чувствовал, что кровотечение ослабло и опустил голову, чтобы не смотреть кто пришёл. Теперь сын ветра прятал метку по иным соображениям: чтобы скрыть позор, оттянуть момент, когда его увидят... другим. Тяжёлые шаги со стуком приближались. Чья-то рука коснулась щеки Ука и приподняла голову за подбородок:
  - Кто обидел? - спросил клочковатобородый и светлоглазый Туг.
  В вопросе прозвучали столь необходимые доброта и сочувствие, что, помимо своего желания, Ук заплакал. Он с чувством благодарности крепко обнял мазальщика стен, спрятав лицо в оленью шкуру. Как странно было искать поддержки у того, кого сам не столь давно обидел. Однако, Туг не держал зла, хотя имел полное право. Лишь похлопывал мальчика по спине и приговаривал, что беды иногда случаются. Ук и подумать не мог как много общего может оказаться у охотника, потерявшего ногу, и мальчишки, потерявшего доверие вождя.
  Пещера словно стала просторнее, как и внутренний мир Ука. Удивительно было наблюдать в тесном мирке маленького мальчика, в котором и Ар-то с трудом помещался, настоящего охотника и к тому же героя. Сын ветра и сам не знал чем заслужил такое внимание. Однако, когда провинился перед племенем и ждёшь только обвинений, любая поддержка сгодится, чтобы не потерять землю под ногами. Но стоило Уку выплакаться, взять себя в руки, и к нему вернулась прежняя рассудительность. Мальчик отстранился от Туга.
  - Не бойся. Я не буду тебя изображать, - улыбнулся Туг.
  - Может и будешь, - рассудил сын ветра, пытавшийся казаться холодным, чтобы скрыть слабость.
  - Нет, - ответил мазальщик стен, - Дай руку.
  - Зачем? - насторожился мальчик.
  - Узнаешь.
  Осторожность уступила место любопытству. Ук протянул правую руку, слегка напряжённую, на случай, если придётся быстро её убрать: кто знает о чём думает Туг. Мазальщик взял мальчика за запястье и приложил ладонь к своей щеке. На ней что-то ребрилось, выпирало. На гладком лице такое образование казалось настоящей горной грядой, разрезающей щёку надвое. Тогда Туг подставил щёку свету и показал что именно мальчик трогал - полоску зарубцевавшейся кожи. Ук не сразу понял от какой раны остался такой шрам.
  - Так ты... - удивился мальчик.
  - Как и ты, - улыбнулся Туг.
  - Вождь простил?
  - А ты как думаешь?
  Ук думал, что заслужить прощение вполне возможно, иначе Туг бы не сидел рядом с ним. Однако, веры от этого не прибавилось. Что если пощада после потери ноги была лишь ещё одним способом унизить меченого? Какую пользу Туг может принести племени? Зато и угрозы он не представляет, оставаясь в пещере, зависимый и беспомощный. Даже возможность передвигаться самостоятельно с помощью палки уже была для Туга победой. Такую жизнь вполне можно было счесть наказанием куда более жестоким, чем метка.
  - Охотник заслуживает достойной смерти, - сказал мазальщик и указал на щёку с меткой, - С этим или без.
  - Достойной? - уточнил Ук.
  - Когда умирать не жалко.
  Мальчик утвердительно хмыкнул.
  - Без ноги ещё можно пожить. Не то что без головы, - улыбнулся Туг и взъерошил Уку волосы. Тот начал беспомощно барахтаться и отмахиваться, отчего насмешил меченого собрата ещё больше. Но когда игривое настроение мазальщика поутихло, мальчик всё же переспросил:
  - Вождь простил?
  - Мог уйти. Оставить умирать, - Туг тяжело вздохнул и всё же ответил, - Нет. Не простил.
  - А может?
  - Если заслужишь, - пожал плечами мазальщик стен, - Не знаю.
  Пожалуй, Туг был единственным взрослым, который открыто сказал Уку, что чего-то не знает. А если бы и знал, то заслужил бы прощение сам. Впрочем, чем больше мальчик думал о метке, позоре и прощении, тем более явным становилась его чуждость правилам племени. Хотелось просто сбежать, уйти в лес и никогда не возвращаться. Правила матери природы пусть и были суровыми, но Ук их хотя бы понимал. Словно он сам был зверем в шкуре человека, вынужденный приспосабливаться к образу жизни, которому не принадлежит.
  Ук подобрал с каменистого пола нож и направился прочь из пещеры. На выходе мальчик споткнулся о люльку из шкур, в которой спали самые младшие члены племени. Впрочем, в данный момент совсем беспомощных детей у твердолобов не было. Самые маленькие уже умели кое-как ходить и говорить. Как и следовало полагать, на стоянке остались лишь женщины с животами, которым было трудно наклоняться или задирать высоко руки. В их взглядах читалось осуждение, граничащее с враждебностью и тень непонятного Уку страха.
  Почему женщины, пусть и с округлившимися животами, боялись маленького мальчика? Девять зим прошли спокойно. Впереди была десятая. Так с чего бы ей стать страшнее предыдущих? Метка на щеке едва затянулась и кровь с сукровицей ещё сочились из раны. Вряд ли женщин интересовало за что Ук получил отметину и как жесток был Ан. Память о преступлении против сына вождя была слишком свежей, что рассуждать о нём трезво. Хотя рассуждать было о чём - Ук чувствовал, что они не знают и половины правды.
  - Хочешь есть? - спросила наиболее сочувствующая женщина. Широкая в кости, тяжёлая и округлая, она с ощутимым усилием встала и всё же предпочла позаботиться об Уке, а не делать вид, что не замечает.
  - Хочу, - ответил мальчик. Ук был благодарен женщине. Если бы она не обратилась к нему сама, сын ветра вряд ли заговорил бы. Он стеснялся обращаться к взрослым, которых плохо знал: боялся отвлечь от чего-то важного.
  Грузная кормилица с трудом поклонилась шерстяному мешку с едой. Он был куда больше, чем это требовалось. Ук иногда подворовывал из таких мешков коренья, плоды, но ни сейчас, ни ранее не заставал их полными. Сказать, что племя голодало, было нельзя, хотя и набить брюхо до отказа не удавалось. Со временем чувство голода притуплялось и это позволяло долгое время действовать, игнорируя его. В противном случае племя не пережило бы столько суровых зим, полагаясь на скудные запасы и дичь.
  - Держи, - подала женщина и вложила в руку мальчика корешок размером с мизинец и маленький красный плод. Ук бросил ягоду в рот и раскусил, а когда сделал это, то понял, что не чувствует ничего кроме горечи. Именно такие плоды он по недомыслию кидал на расстеленную шкуру. Сын ветра быстро смекнул, что это послание от Урры и Рода, их наказание за небрежность. Оставалось надеяться, что корень можно есть. Ук умело ободрал с корня внешний грубый слой и лизнул "мякоть". Оказалось, горьковато, зато съедобно.
  - За что тебя? - спросила женщина.
  - Угрожал Ану, - ответил Ук и достал из-за пояса окровавленный каменный нож, не прекращая жевать жёсткий корень.
  Кормилица невольно отпрянула. Разумеется, она видела кровь и раньше, хотя бы, когда разделывала мясо костяным ножом (других женщинам не доверяли), но на ноже сурово наказанного могла быть только кровь твердолоба. Иначе за что его заставили бы голодать и оставили метку?
  - Не бойся. Это моя кровь, - успокоил мальчик. Лицо женщины вмиг посветлело.
  - Ты не ранил Ана?
  - Нет.
  Кормилица мялась. Хотела что-то сказать и не решалась. Наконец, приблизилась к Уку вплотную и шепнула, кивнув в сторону двух других женщин с округлыми животами:
  - Ная и Рата носят детей Ана. Будь осторожен.
  Ук понимающе кивнул. Как странно, ещё пару дней назад он бы и не заметил обладательниц округлых животов. Забота о них была задачей других членов племени. Детям было достаточно уметь позаботиться о себе. Зато теперь женщины стали врагами сына ветра, потому что носили под сердцем детей его врага. Ук и подумать не мог, что Ану, тринадцати зим, позволят продолжить род. Род добился такой чести лишь прожив пятнадцать зим. Другим право иметь детей доставалось куда позже и в соответствии с заслугами.
  Какими заслугами отличался Ан? Он определённо был очень крепким и злым, как и подобает воину. Вот только воевать предпочитал против собственного племени. Запугивал и бил остальных мальчишек, уделяя Уку особое внимание. Тот, в отличие от остальных, до сих пор не сдался. Пусть попытки оказать сопротивление и были нужны лишь, чтобы не потерять самоуважение, что злило Ана ещё сильнее. Ведь он мог помогать отцу охотиться, но был занят лишь преследованием и запугиванием мальчиков. Может, это и было его охотой?
  - Почему помогаешь? - обратился Ук к кормилице.
  - Говорят ты злой. Не слушаешься. А глаза добрые.
  - Кто говорит? - спросил Ук, пытаясь скрыть как благодарен был за "добрые глаза". Если мальчик проронит хоть слезинку и захочет обнять кормилицу, как Туга, то Ная и Рата расскажут Ану об этом. Женщину накажут, как уже бывало с теми, кто сочувствовал меченым.
  - Ан. Род.
  Ук едва заметно кивнул в знак благодарности. Он чувствовал на себе липкие взгляды Наи и Раты, хотя, когда бросал на них взгляд, казалось, что женщины поглощены беседой. Возможно, разговор был связан с ним. Хотя в том было мало удивительного. Охотники подмечали, что женщинам только дай поговорить. А что делать тем, кто в силу своего положения не может трудиться? Говорить, говорить и говорить, пока не натрут мозоли на языках. Сын ветра был рад, что не слышит их болтовню, лишь тихое невнятное бормотание.
  Впрочем, радость его длилась недолго. Одна из будущих рожениц встала и направилась в сторону Ука. Она казалась тощей, даже измождённой собственным состоянием. Словно живот вспух на теле против её воли. Волосы цвета жухлой травы на круглой маленький голове были забраны маленькими костяными гребнями. Лицо выражало то ли недовольство, то ли усталость. Её нижняя губа и без того маленькая, была подобрана под верхнюю, которую также нельзя было назвать большой. Тонкие брови отделяли покатый лоб от ледяных сине-серых глаз. Острый взгляд подчёркивали не менее острые скулы над впалыми щеками.
  - Ты закончила, Атма? - обратилась будущая мать.
  - Да, Ная, - растерялась та, не желая показывать, что сделала сверх меры. Округлое упитанное лицо нервно подрагивало.
  - Можешь идти, - ответила Ная.
  Атма кивнула и вместе с кивком сбросила с себя напряжение. Она вразвалку направилась к камню, на котором сидела ранее, напоследок бросив на Ука полный сочувствия взгляд. Мальчик только сейчас заметил насколько нелепо кормилица выглядела. Взъерошенная, с крупным выпирающим носом. Даже костяной гребень, такой привычный для женщин, смотрелся на ней лишним. Всего один, он едва сдерживал гриву пушистых волос цвета шкуры мамонта. И всё же кое-что красило Атму больше внешности - её сочувствие.
  - Видишь мешки?
  Ук кивнул. Один заполненный примерно наполовину и два пустых. Каждый выполнен из звериной шкуры мехом наружу.
  - Принеси.
  Сын ветра повиновался. Враждовать с роженицами он не собирался. Может, те и считали мальчика врагом, разубеждать их Ук не хотел, но и подтверждать мнение - тоже. Мешок с содержимым оказался довольно тяжёлым - мальчик притащил его волоком. Два других почти ничего не весили, так что сын ветра принёс их с собой, прижав к телу левой рукой. Ная бросила взгляд на мешки и на Ука. Бровь её невольно приподнялась. Похоже, меченый сделал ровно то, что от него требовалось и всё же оставался зверем, угрожавшим Ану.
  - Выбери отсюда твёрдые плоды и сложи сюда. Мягкие туда, - указала Ная на пустые мешки.
  Мальчик кивнул и принялся за дело, но беременная не уходила. Сын ветра боялся смотреть в её сторону, поэтому старательно делал вид, будто не замечает.
  - Быстрее, - приказала женщина. И Ук ускорился, не поднимая глаз.
  - Быстрее! - настояла Ная. И мальчик снова подчинился, не выказывая сопротивления ни взглядом, ни даже жестом.
  Сын ветра обратился в безразличие, стараясь делать ровно то, что говорят. Так было легче смириться с несправедливостью. Может, Раг и хотел, чтобы Ук защитил племя, но забыл позаботиться о том, чтобы мальчик смог защитить себя от племени, так что маленькому защитнику приходилось импровизировать. Впрочем, это не остановило Наю от решительных действий. Хлёсткая пощёчина по стороне лица без метки опрокинула Ука навзничь. Преимущественно от неожиданности, нежели от вложенной в удар силы.
  - Теперь ты меня заметил?! - крикнула Ная, Ук промолчал. Одутловатая Атма растерянно стояла, не зная что и делать. И только Рата двинулась на крики. Для мальчика это могло предвещать беду куда большую, чем есть сейчас. Натя и Рата носили в себе детей Ана. Они имели право ненавидеть его также, как ненавидел Ан, и требовать справедливости. Однако, вторая роженица, казалось, не разделяла чувства первой. Рата словно и не говорила с Наей до этого, и не поглядывала на Ук-преступника украдкой, и не думала о нём плохого.
  - Что случилось? - спросила она, придав лицу столь невинное выражение, что Ук растерялся. Тому очень способствовала внешность Раты. Её выступающий вперёд рот казался милым из-за пухлых губ. Точёные брови и длинные чёрные ресницы делали взгляд серых глаз красавицы сногсшибательным. Нос хоть и выдавался вперёд, был меньше среднего. Картинку дополняли аккуратно уложенные волосы со скрытыми в причёске гребнями и приятная округлость фигуры, делавшая Атму неловкой, а Рату ещё более привлекательной.
  - Он меня оскорбил, - прыснула Ная, не глядя на Ука, что лишь усилило несправедливость её слов.
  - Неправда! - крикнул мальчик и бросил горсть плодов ей в лицо. Кто знает до чего бы дошло столкновение, если из пещеры не показался Туг. Едва завидев, что Ная замахнулась для удара, он пробасил:
  - Хватит!
  Оскорблённой роженице и в голову не пришло, что её остановил меченый. Проступок Туга был забыт, а заслуги не нуждались в подтверждении. Взрослый и сильный мужчина потерял ногу на охоте. Потерял, чтобы помочь другим мужчинам накормить племя - беременных женщин в том числе. Когда живот становился большим, они более не могли помогать в собирательстве, принимая участие лишь в готовке пищи. Однако, если бы Ная только вспомнила о метке на щеке мазальщика стен, и его слова перестало бы иметь значение.
  - Что он должен делать? - спросил Туг, когда подошёл ближе, стуча по утоптанной почве палкой, на которую опирался при ходьбе.
  - Отделить твёрдые от мягких. И разложить по мешкам, - ответила Рата. Ная теперь и впрямь выглядела оскорблённой.
  - Хорошо. Я прослежу. Можете идти, - сказал старший меченый. Округлая красавица отправилась восвояси сразу же, опрятная же роженица задержалась ненадолго, чтобы указать:
  - Будь с ним построже.
  Туг нехотя повернулся в её сторону и глядя немигающим взглядом проговорил:
  - Буду.
  Наю словно ветром сдуло. Неизвестно повлияла на то внешняя суровость Туга или у неё появились более важные дела - рассказать об этом обвинительница Ука не сочла нужным. Мазальщик стен присел на камень и опёрся на подбородком на палку, служившую ему опорой при ходьбе. Сын ветра смотрел на своего спасителя с благодарностью и почти забыл зачем нужны были три мешка. Однако, слова Туга напомнили ему об этом:
  - Продолжай.
  Мальчик нехотя принялся перебирать ягоды и бормотать:
  - Она меня ударила. И ругала.
  - Знаю, - тихо ответил старший меченый.
  - Почему её слушаешь?
  - Не её. Урру. Ная не умеет думать, - объяснил Туг и прибавил громко "Быстрее!", когда Ук замешкался. Это было необязательно, но так надсмотрщик напоминал мальчику, что тот наказан, и отбивал желание у Наи лезть в его дела.
  Впрочем, Ук поговорить с Тугом также не мог. Тот пресекал любые попытки завести разговор. Делал вид, что не слышит, многозначительно смотрел на мешок, в котором ещё было достаточно ягод. Один раз мазальщик стен даже ткнул мальчика палкой в бок, давая понять, что разговоры сейчас не в его интересах. Казалось, на смену знакомому болтливому Тугу пришёл совершенно другой человек. Сын ветра не знал его и после того, как перебрал мешок плодов, предпочёл бы не встречаться с ним более.
  - Можешь идти, - сказал Туг, кивнув в сторону пещеры.
  Ук хотел бы пойти в другом направлении, но итак привлёк к себе больше внимания, чем следовало бы. Вряд ли Ная станет молчать, когда её спросят как меченый мальчик себя вёл. Будто Уку было мало унижения со стороны Ана и кровоточащей раны на щеке, сделанный его же ножом. Однако, чувства сына ветра мало кого интересовали. Старших волновало лишь одно - чтобы младшие подчинялись правилам, даже если эти правила глупые и мешают заниматься действительно важными вещами.
  Однако, именно правила позволили твердолобам уцелеть. Правила загнали племя так далеко в лес, что пеший переход до реки занимал почти весь день. Непрошенные гости в поисках стоянки могли блуждать в лесу днями и неделями. К тому же, твердолобы тщательно избегали столкновений с другими племенами, отчего численность мужчин и женщин неизменно росла. Правила диктовали где и как охотиться, как распределять добычу и что убивать соплеменников не может никто - даже вождь племени.
  Наверное, поэтому, думал Ук, появились меченые. Вождь не мог убить врагов, поэтому вынужден был держать в страхе. Посылать меченых зверям в пасть, чтобы остальные не хотели такой участи.
  Туг мог сказать спасибо духам за то, что лишился ноги. Другие лишались куда большего, пытаясь вернуть расположение племени и вождя. Хуже всего было, что сын ветра не знал возможно ли вообще заслужить прощение. С чего бы это вождю прощать того, кого считает опасным? Разве что Ук покажет, что есть кто-то ещё опаснее.
  
  Время до ночи Ук провёл, притворяясь спящим. На деле то был не сон, а состояние близкое к голодному обмороку. Зверь в животе урчал, словно умирая. Да и мальчик чувствовал себя скверно. Руки и ноги онемели, голова налилась тяжестью, не говоря уже о дурных мыслях. Ожидание десятой зимы казалось пустяком в сравнении с днём, проведённым в пещере без дела. Ук ветра хотел сделать столь много и в то же время не мог сделать ничего такого, что не нарушило бы установленные племенем запреты.
  Хотел есть, пить, играть на костяной штуке, подаренной Линой, увидеть Лину, Ара и узнать про охотников черноспинов, которые ушли, да так и не вернулись. Казалось, что в мире снаружи в любой момент может произойти что-то интересное и это пройдёт мимо Ука ограниченного в своих передвижениях стоянкой твердолобов. Он, конечно, мог бы сбежать, в очередной раз нарушить правила в надежде, что увиденное будет стоить наказания, которое затем последует. Мог бы, но не имел ни сил, ни желания снова ошибаться.
  Наступление ночи стало для Ука благословением. Измученное голодом, болью и ожиданием тело вновь обрело бодрость, гибкость и лёгкость. Мальчик, словно замершее на долю секунды насекомое, поняв, что можно больше не притворяться, стряхнул с себя оцепенение. И первым же делом нашёл чем подкрепиться, заглотив почти не пережёвывая маленькие клубни и прихватив немного с собой. Напоследок сын ветра запил ужин водой, накапавшей со сводов пещеры в одну из множества стоявших на полу костяных чаш.
  Ночь встретила Ука даже более приветливо, чем обычно. Прохладный воздух приятно щекотал ноздри. Выйдя из мрака пещеры в полумрак ночи сын ветра видел на добрых двадцать шагов, почти как днём. Ветер шелестел ветвями, приглашая друга отправиться в путь. Сын ветра вдохнул и выдохнул несколько раз, чтобы собраться с мыслями и зашагал в сторону сгоревшего леса. Затем, как только тело свыклось с нагрузкой, побежал трусцой. И чем больше Ук удалялся от стоянки племени, тем спокойнее себя чувствовал.
  
  Глава 6: Последствия
  Когда стопы Ука коснулись мягкой почвы сгоревшего леса, он окончательно пришёл в себя. Сделанная собственным ножом метка на щеке, ограничения племени, мнение старших больше не довлели над ним, как отвесная скала, накрывающая тенью. Ночью, вдали от соплеменников, Ук был одинок и в той же степени - свободен. Его смущали только чужаки, рыскавшие ночью у лагеря костогрызов и вполне способные рыскать уже в лагере черноспинов, если взяли охотников в плен или отыскали лагерь, идя по их следам.
  Сейчас, как никогда, Ук нуждался в совете Рага как поступить. Ведь если черноспинов и, что ещё страшнее, Ара, больше нет, то сыну ветра нельзя идти туда, куда собрался. С другой стороны, не было иного способа узнать живо ли соседнее племя и существует ли угроза, что чужаки отправятся на поиски твердолобов, если покончили с черноспинами. Тогда Ар, до нелепого пухлый и, в то же время крепкий, встал у сына ветра перед глазами. Только теперь смотрел суровее обычного, осуждающе, отказываясь умирать даже в мыслях.
  Пожалуй, поэтому совет и пригодился бы. Бросать друзей ради блага своего и племени всё же было неправильно. Ар не бросил Ука, когда почуял угрозу около лагеря костогрызов и пострадал трижды из-за неуёмного любопытства сына ветра. Почему тогда Ук не может рискнуть или пострадать ради друга? Разве это не было бы справедливым по отношению к нему? Мальчик затруднялся дать ответ. Сын ветра и так страдал достаточно за последние дни, хотя с готовностью пострадал бы ещё, если так будет нужно.
  В конце концов, Рага рядом не было и быть не могло, поэтому Ук обратился за советом к самому себе. Вернуться в лагерь твердолобов, так и не узнав, как дела у черноспинов,, было глупо, а идти туда - опасно. Поэтому мальчик прислушался к своему телу, чтобы понять сколько ещё сможет выдержать. Сил было достаточно, пусть он и ел меньше обычного, и спал меньше, чем хотел бы. Оставалось только отвлечься от преследовавших Ука страхов. А что может развеять опасения лучше, чем мысли о чём угодно кроме них?
  Сын ветра ощущал тепло в области груди. К ней прилегало нечто твёрдое и продолговатое. Похожее на веточку, но более гладкое. Ук извлёк подарок Лины из-под шкуры, в которую был закутан. В белёсом свете луны трубка выглядела тёмной-серой, почти чёрной и, казалось, принадлежала сгоревшему лесу, пусть и не имела с ним ничего общего. Тогда сыну ветра в голову закралась смелая, но глупая мысль: научиться извлекать из трубки птичьи трели, как делала Лина. Может, это поможет снова с ней увидеться.
  Сначала Ук стал зажимать отверстия по одному и дуть, пробуя звук. Чем ближе ко рту было отверстие, тем ниже был птичий голос. Чем от рта, тем тоньше и пронзительнее он становился. Воодушевлённый сын ветра смотрел на трубку с восхищением, ведь такая простая вещь могла издавать столь приятные звуки. И он стал связывать звуки между собой, закрывать отверстия и дуть. За счёт огромного открытого пространства, которое представлял из себя сгоревший лес, и царившей в нём тишины трель разлеталась далеко.
  Однако у трели были свои недостатки. Ук не мог дышать достаточно глубоко, чтобы мелодия казалась непрерывной, поэтому трель постоянно рвалась на отдельные "клочки" - громкие в начале и затухающие к концу. Звук отражался от неба и земли, от обгоревших стволов деревьев и темноты, простирающейся там, куда взгляд сына ветра не мог проникнуть и возвращался пугающим эхом. Исходя из трубки, клочки звучали похоже на птичью трель, но издалека приходили другими, похожими крики диких зверей.
  И хотя Ук знал, что эхо всего лишь передразнивает звуки трубки, в нём зародился страх. Вдруг среди множества шуточек эха и ветра хоть один крик зверя действительно окажется криком? Сын ветра был защищён от зверей тем, что пах, как мёртвый хищник, благодаря жжёному жиру, тихо передвигался и неплохо прятался. Вот только исторгаемая костяной трубкой трель выдавала Ука и вполне могла привлечь внимание. И это опасение заставляло мальчика дуть сильнее, чтобы трель звучала громче, выражая презрение к страху.
  Ветер, раззадоренный трелью, плясал вокруг Ука, разносил её и возвращал обратном вместе с эхом. Сердце мальчика наполнялось радостью от проявления собственного бесстрашия и невесть откуда взялись силы, чтобы не только идти, даже бежать дальше. Какое-то время сын ветра бежал и дул, но быстро понял, что первое мешает второму и трель становится ещё прерывистее, чем была. Тогда Ук замедлился и стал играть более прилежно, хоть у него до сих пор ничего кроме воодушевления самого себя и не выходило.
  Если бы мальчик перестал играть и на мгновение остановился посреди сгоревшего леса, чтобы принюхаться, до него донёсся бы резкий запах звериного пота и гнилой плоти. Он бы не услышал шаги, даже если захотел: зверь крался. Этому способствовала мягкая, поросшая травой почва, удобренная золой и лишённая присущего осени покрова из опавших листьев. Однако, убежать, если бы почуял опасность, сын ветра бы не смог. Своей храбростью, безрассудством и особенно шумом Ук привлёк зверя крупного и быстрого.
  Если бы только Ук знал, что его преследуют. Если бы мог обратиться в ветер, чтобы избежать этой встречи. Мальчик не раз завидовал ветру и обижался за особое свойство ветреной натуры - бесплотность. Отсутствие тела позволяло быть где угодно и сбежать от кого угодно, не считаясь с препятствиями. И какой бы шум ветер ни издавал, поймать его так никому и не удавалось. Задержать - возможно, направить -можно, но не поймать, не украсть его главное достоинство - безграничную свободу перемещения в пространстве.
  Тем временем зверь с горящими, как угольки, глазами, приближался. Мальчик приметил движение на самом краешке поля зрения и повернулся. Взгляды зверя и Ука встретились, оба остолбенели - сын ветра от неожиданности, хищник - по своим причинам. Прижавшийся к земле зверь стал водить хвостом с кисточкой из стороны в сторону, словно подметая. Массивные лапы недвижно лежали на пропитанной пеплом земле. Желтоватая шкура с чёрными полосками напоминала Уку что-то из уже виденного ранее.
  Туг или кто-то другой оставил на стене рисунок схожего содержания. Охотник остался наедине с таким же зверем и смотрел прям на него, не нападая. Чем всё кончилось настенная мазня не показывала. Однако, Ук решил попробовать отвернуться. Хвостатый еле заметно приблизился и остановился. Теперь в положении его тела ощущалась жёсткость и упругость, которой не было раньше. И тогда сын ветра понял - либо он повернётся сейчас, либо не повернётся уже никогда. Угольки теперь светились ещё ярче, обжигая.
  И тогда Ук сделал единственное, чего ему делать не следовало - приложил трубку к губам и подул. Хвост зверя нервно дернулся из стороны в сторону. Сын ветра закрыл одно отверстие на трубке, затем другое, пытаясь играть, будто никто не слышит. Хищник крутил хвостом, прижал уши, зарычал, словно вот-вот набросится, но не делал этого. Ук продолжал играть, игнорируя присутствие зверя и собственный страх. Смерть от когтистых лап казалась даже более достойной, чем быть затоптанным мамонтом или людьми.
  Хищник настолько разозлился, что начал приближаться, подёргиваясь и рыча. Ук на мгновение прекратил дуть и посмотрел на реакцию. Прижатые к крупной широкой голове уши встали торчком и хвост, до этого мечущийся, двигался плавно. Однако, сын ветра всё ещё находился перед огромным зверем способным убить его в считанные секунды. Поворачиваться к нему спиной было сродни самоубийству, а продолжать смотреть в глаза мальчику было страшно. Хотя страх, в отличие от смерти, Ук всё же мог преодолеть.
  Зверь сделал шаг навстречу, глядя на Ука в упор, отчего тот чувствовал себя меньше песчинки. Однако, сын ветра кое-что знал о силе и её обладателях, поэтому сделал шаг навстречу. Хищник помедлил - хвост злобно стегнул воздух. Мальчик сделал ещё шаг. Зверь зарычал. Его хвост метнулся из стороны в сторону, предупреждая о возможных последствиях опрометчивых поступков. И тогда Ук протянул зверю руку, чтобы тот смог понюхать. Вытянул так далеко, как только мог, ведь хищник чётко обозначил границы.
  Зверь, казалось, задумался. Затем склонился и обнюхал руку. Она пахла кровью, которую мальчику так и не удалось стереть травой до конца. Хищник нюхал так долго, что Уку стало не по себе, но перечить такому крупному животному мальчик не решился. Зверь лениво лизнул ладонь сына ветра и тот едва не вскрикнул от неожиданности. Только страх быть съеденным помог мальчику смолчать, ведь по ощущениям язык хищника был шершавым и острым, как древесная кора. Ук закусил и почти прокусил губу, но сдержался.
  Однако, зверь не спешил уходить. Он отвлёкся от ладони пахшей кровью и принюхался к мальчику повнимательнее. Выражение сморщенной морды с торчащими из пасти клыками размером с палец Ук расценил, как неудовольствие, и понадеялся, что хотя бы есть его не будут. Хищник ещё несколько раз попробовал носом воздух, фыркнул, зарычал и тряхнул широкой головой. Мальчику оставалось лишь молча наблюдать, как могучий зверь с громадными клыками и когтистыми лапами двинулся мимо него.
  Ук с содроганием отметил, что в какой-то момент голова хищника оказалась в опасной близости от его шеи. Мощные челюсти с клыками, предназначенными для пробивания куда более толстых шкур и переламывания костей, с лёгкостью могли перекусить шею мальчика. Могли, но не перекусили. Зверь потерял интерес к добыче и также неслышно растворился в темноте, как до этого возник из неё. Сын ветра проводил убийцу взглядом и только тогда продолжил путь, не в силах унять бешено стучащее о рёбра сердце.
  Сын ветра всё ещё держал трубку в левой руке, но даже мысль подуть в неё вызвала ужас. Ук спрятал полую кость с отверстиями под одежду из шкуры, чтобы никогда впредь не извлекать ночью. Кто бы мог подумать, что нескладная птичья трель сможет привлечь зверя настолько опасного. До этого момента встреча с волком была самой страшной из пережитых мальчиком. Других ему удавалось избегать. Уку бы и в голову не пришло, что зверь сможет найти добычу сам и подкрасться так, чтобы мальчик не смог уйти.
  Обида, проявлявшаяся в связи с Аром, снова дала о себе знать. До сих пор только друг из племени черноспинов мог подкрасться к Уку незаметно и повторял это при необходимости. Раг был не в счёт, потому что мальчик не мог быть уверен крался ли старик или оставался в тени наблюдая, пока Ук сам не подойдёт. Зато после встречи со зверем сын ветра ощутил острую вину перед собой за глупость и невнимательность. Если бы тот хотел убить мальчика и пришёл с данной целью, то Ук бы даже не понял что случилось.
  Обилие поражений, которые сын ветра потерпел за последние несколько дней, угнетало его. Появление зверя лишь напомнило о случившемся, оживило в памяти нанесение Аном метки, превосходство Ара в скрытности, игру Лины на трубке, наконец. А что такого умел Ук, чего не смогли бы повторить остальные? Быстро бегать? Это могло большинство мальчишек и некоторые девчонки. По силе он также уступал почти всем, с кем доводилось иметь дело. И смелее других сын ветра себя также не чувствовал.
  Пока он проводил время в раздумьях, земля под ногами сменила покров из золы на ковёр из иголок. До лагеря черноспинов оставалось рукой подать. Ближе становился и ответ на вопрос Ука. Что сделал бы другой мальчик, встретив чужаков? Или ополоумевшего от голода волка? Или крупного полосатого зверя с мощными лапами и челюстями? Или злого вождя племени? Или всематерь? Обилие "или" распалило ум сына ветра, воодушевило его. Даже ветер, шумящий хвоей, шелестел радостнее обычного.
  Попутный ветер принёс горький запах горелого жира: друг позаботился, чтобы Ук не чувствовал себя потерянным. Однако принёс он и ещё кое-что. Подозрительный шорох, как если бы навстречу бежали крысы. Мальчик взялся за нож. Даже мелкие звери могли представлять опасность, если пребывали в дурном расположении духа или защищали потомство. Сын ветра замедлил шаг, вслушиваясь в голос ветра, пока тот не замолк. Видимо, маленький зверь убегал от Ука, а не приближался к нему.
  В момент, когда мальчик убрал нож, откуда-то слева показался Ар, напугавший Ука в той степени, что он даже подпрыгнул на месте от неожиданности. Округлый черноспин выглядел сбитым с толку не меньше, чем твердолоб, ожидавший увидеть друга позже и при других обстоятельствах.
  - Откуда ты? - спросил Ук скорее от неожиданности, нежели из любопытства.
  - Они вернулись, - сказал Ар и склонился, опёршись руками на колени - пытался отдышаться.
  - Ты бежал? Как нога? - интересовался сын ветра, будто игнорируя то, о чём так ждал вестей ранее.
  - Ох... охотники вернулись.
  - Вернулись? - задал Ук вопрос, но обращался к самому себе. Из-за внезапности встречи он позабыл зачем шёл к черноспинам и только сейчас начал приходить в себя.
  - Чужаки напали, - Ар поднял кверху руку с поджатым большим пальцем, - Столько убили.
  - Далеко уходили?
  - Не знаю, - мотнул юный черноспин головой, - Сам запретил говорить, - Ар выпрямился и повернулся, чтобы уйти.
  - Куда ты? Расскажи ещё.
  - За лагерем смотрят. Охотник отошёл. Я сбежал. Надо вернуться, - черноспин сделал шаг от Ука, но тот остановил его.
  - Подожди. Пойдём вместе, - собрался, наконец, Ук и подхватил друга под руку. Выглядел Ар неважно, ведь преодолел довольно большое расстояние с раненой ногой и сделал это очень тихо. Сын ветра не понаслышке знал, что в леву двигаться тихо труднее, чем бежать. Стоит только дёрнуться и иначе распределить нагрузку на стопу, как треск, шелест и топот выдадут идущего. Ещё сложнее оставаться тихим, когда часть ступни саднит и наступать на неё, значит причинять боль самому себе. Ук хотел дать другу отдохнуть.
  Стоило подставь Ару плечо, как Ук сразу же почувствовал свалившуюся на друга усталость. Он заметно прихрамывал и тяжело дышал, поэтому сын ветра нёс теперь и себя, и друга-черноспина. Поначалу такая помощь казалась Уку посильной и не слишком обременительной, но его мнение вскоре изменилось из-за наступившей усталости. Теперь и сын ветра тяжело двигался, ведь Ар уже не мог себя нести. Юный черноспин переоценил себя, когда проделал такой длинный путь в столь короткие сроки и пожалел об этом.
  - Остановись, - попросил Ар, - Надо отдохнуть.
  Ука не пришлось долго уговаривать. Он устал не меньше друга, но старательно это скрывал. Ар принюхался.
  - Пахнет горелым. Чуешь?
  - Ага, - согласился сын ветра, - Пошли?
  Юный черноспин поднялся с земли без помощи друга и шёл почти самостоятельно. Ук лишь подставил правую руку в качестве опоры. Отдохнувшему Ару этого было достаточно. Когда стоянка черноспинов оказалась в десяти шагах, друг прильнул к земле, утянув сына ветра за собой.
  - Видишь? - указал он на серую приземистую фигуру возле пещеры. Силуэт почти сливался с камнем из-за своей неподвижности.
  - Спит? - спросил Ук.
  - Нет. Отдыхает. Потом ходит. Я пойду. Скажи когда отвернётся, - сказал Ар, даже не предлагая, и сразу направился ко входу в пещеры, оползая вокруг стоянки, чтобы не попасться охотнику на глаза. Ук напряжённо переводил взгляд с охотника на друга и обратно, пытаясь понять спит ли первый или... Косматая голова мужчины, до того опущенная на грудь, приподнялась. Тяжёлый взгляд оценил окрестности. Не заметив ничего подозрительного, охотник двинулся по часовой стрелке вокруг костра, прямо навстречу Ару.
  Друг лежал на подстилке из хвои в трёх шагах от стоянки, тогда как взгляд скучающего дозорного блуждал по кустам и сумраку между деревьями в двадцати шагах. Лишь на секунду в душе Ука поселилось сомнение - когда взгляд дозорного проплывал над Аром и вполне мог опуститься. Однако, скучающему охотнику не было дела до того, что скрывается у его ног. Дозорный выискивал серьёзный повод для опасений и, не найдя таковой, двинулся дальше. Ар выждал пока мужчина отдалится и тихо похромал в пещеру.
  Ук понимал, что друг ушёл и вряд ли выйдет раньше утра, но провёл какое-то время глядя в тёмный провал пещеры. Смутная тревога не отпускала сына ветра. Ветер тонко свистел в ветвях, скуля словно раненый волк. Мальчик перевёл взгляд на скучающего дозорного, сделавшего полный круг и вернувшегося к месту, где стоял до этого. Тогда тревога стала более зримой. Если дозорный пропустил Ара, лежавшего у его ног, то что ещё он может пропустить? Впрочем, Ук был не в силах повлиять на будущее черноспинов.
  Однако, мальчик мог повлиять на будущее своего племени. Твердолобы, узнав об угрозе, могли бы объединиться с черноспинами и дать чужакам бой. Только как сказать о самом важном и не быть наказанным? И как сделать так, чтобы тебе, мальчишке с меткой, поверили? Ук разозлился на Рага: старик даже не подумал как сын ветра будет рассказывать о каких-то там чужаках. Почему он не мог сделать это сам? Обида на Рага вновь захватила мысли мальчика и не отпускала, пока тот не вернулся в родную пещеру для сна.
  
  Глава 7: "Долина"
  - Вставай! - прозвучал басовитый голос уже не мальчика, но ещё не мужчины.
  Ук приоткрыл один глаз и увидел лицо Ана так близко к своему, что поневоле отпрянул.
  - Вставай, меченый! - настоял сын вождя и ткнул сына ветра кулаком в плечо.
  Мальчик поморщился и приподнялся
  - Чего тебе?
  - Идём искать дичь, - ответил Ан и надавил большим пальцем на щёку Ука с меткой, - Ты идёшь с нами.
  Сын ветра хотел закричать от боли или хотя бы поморщиться, но не хотел доставлять сыну вождя удовольствие, поэтому, презрев боль, стерпел и встал.
  - Веди, - сказал Ук сквозь зубы, так как неприязнь к Ану, несмотря на любые наказания со стороны племени, лишь усиливалась. Иной бы склонил голову, но девятизимый мальчишка не мог этого сделать. В понимании сына ветра склониться перед врагом значило предать себя, признать побеждённым. Что может быть хуже этого? Сдаться, когда можешь продолжить бороться и даже одержать победу, пусть и другим способом. Ук хотел опозорить сына вождя перед племенем, хоть пока и не знал как это сделать.
  - Идём! - скомандовал Ан, спешно покинув пещеру. Как если бы возможность шагать первым и быстро делала его главным. Ук пошёл следом медленно, потягиваясь и зевая. Он ещё не вполне проснулся и чувствовал себя скованным сном. Впрочем, сына ветра это вполне устраивало. Уж лучше быть скованным сонливостью, чем болью, которая не давала ему покоя последние дни, или дурным настроением. В общем-то сонливость и стала одной из причин почему Ук отнёсся к Ану настолько сдержанно - ещё спала память о наказании.
  Ук с удивлением обнаружил, что утреннего света в пещере так мало, что он едва видит ближайших спящих. Снаружи нашёлся другой повод для удивления. Женщины спали. В утренних потёмках кроме Ана стояли и сидели только трое мальчишек. Один был грузный и сидел с такой важностью, будто и тревожить его нельзя. Другой стоял, пусть и колыхался, как тонкое деревце на ветру. Третий опёрся спиной на свод пещеры и, между тем, казался самым живым и подвижным из троицы - его глаза светились изнутри.
  Сын ветра уже видел всех троих, но не знал поимённо. Старшие редко общались с младшими. И ещё реже общались с изгоями. Уку даже стало интересно что мальчик вроде него будет делать в таком обществе. Не очередное ли это наказание? Ранним утром, пока никто из старших не видит. Ан имел достаточно влияния, чтобы исполнять наказания за своего отца. Он мог даже попросить разрешить ему наказать сына ветра. В конце концов, Ук почти смирился с мыслью, что случится что-то не зависящее от него и его мнения.
  Однако, случилось следующее: при его появлении ребята оживились и обступили полукругом. Так они выглядели ещё выше и более устрашающе.
  - Аб, - сказал грузный парень и протянул Уку раскрытую ладонь. Тот без раздумий пожал её, обнаружив, что для такого грозного с виду человека, Аб обладал удивительно мягкими ладонями.
  - Сен, - представился парень с живыми глазами и, с улыбкой подав руку, словно засветился. От Сена исходило тепло, как маленького солнца. Ук поймал себя на мысли, что хотел греться в его лучах.
  - Ит, - представился третий и самый тощий из троицы. Наощупь его пальцы, казалось, не имели кожи, оттого рукопожатие было сухим и твёрдым, как если бы сын ветра поздоровался с деревом. Кроме того, Ит сжал маленькую руку так крепко, словно хотел причинить Уку вред, но по лицу худосочного парня можно было сказать, что он даже не старался. Сына ветра впечатлила сила скрытая в столь тонких на вид конечностях. Если уж от кого и ожидал подобного, так это от Аба, а не качающегося на ветру едва живого Ита.
  - Ук, - смущённо представился троице сын ветра. Он не привык к такому вниманию.
  - За мной по одному, - прервал молчание Ан и направился в подлесок, - Не отставайте!
  Троица оживилась и направилась за Аном. Ук едва успел увязаться следом. Сын вождя шагал так быстро, что сыну ветра приходилось почти бежать, чтобы поспевать, но он не жаловался. Наказывать его точно не будут. Стало быть, придётся заняться делом. Уку не терпелось узнать каким. Вот только спрашивать у старших он стеснялся. Да и зачем это нужно, если однажды Ан остановится и всё само станет понятно? Оставалось лишь поспевать и ждать, что же случится дальше. А ждать сын ветра умел лучше многих.
  Так как слушать кроме окружения, дыхания старших и шороха шагов Уку было нечего, он стал прислушиваться к лесу. Как щебетали птицы в лиственных кронах, перелетая от одной к другой и замолкали вблизи от людей. Как трещали деревья, обёрнутые корой, словно спали и ворочались внутри неё. Как шелестела листва, ласкаемая ветром. Как рычали, сопели и подвывали звери, бегущие по своим делам. Казалось, сам лес разговаривал с сыном ветра, пытаясь донести простую мысль: да ты мал, но ты часть чего-то большего.
  Меж тем, как лес говорил много и красноречиво, молчание спутников Ука казалось ему подозрительным. Что и зачем они могли скрывать? Впрочем, было в их молчании что-то от молчания охотников, вернувшихся с добычей. Даже если кто-то получил ранение или проявил себя не с лучшей стороны, охотники молчали. И молчание говорило громче любых слов. Ук невольно приобщился к нему, пусть и не знал до конца о чём молчит. Впрочем, спутники сына ветра знали не больше и лишь вторили Ану.
  Примерно на половине пути Ук смог различить в говоре леса знакомые интонации. Шелест листвы следовал за Аном и спутниками, а потом к нему присоединилась и отдалённая птичья трель. Помимо своей воли сын ветра начал озираться в поисках кого-то, кто уже успел представиться, пока трель не стала ближе. То был звук другой трубки, не той, что Лина подарила Уку, выше, задорнее. Он так быстро терялся в вышине, что сын ветра едва мог уловить, откуда тот доносился. Однако, источник трели двигался следом.
  Ук не верил себе, настолько подозрительной казалась трель, но спросить у спутников не мог: Ан запретил разговаривать. Сыну ветра оставалось прислушиваться в надежде, что Лина (или не Лина) позволит себя увидеть хотя бы на мгновение. Однако, трель то приближалась, то отдалялась, оставаясь всегда рядом и следуя, но не спеша выдавать исполнителя. Мальчик довольно быстро устал вертеть головой по сторонам и прислушиваться без особого толку - перестал обращать внимание и просто шёл.
  Наконец, долгая дорога через лес привела Ана и спутников к свету. Уку даже показалось, что солнце впереди сияет ярче обычного и они дошли до места, где светило склонилось к земле, чтобы посмотреть на твердолобов, проложивших себе путь через чащу. Сыну ветра стало не по себе от возможности такой встречи, ведь он мог лишь догадываться что солнце знало о нём. Ук же знал о солнце не больше других и даже не смог смотреть на свет долго. Светило же следило за всем живым целый день, не отводя взгляда.
  Впрочем, увиденное одновременно успокоило и взбудоражило сына ветра. Ан с ребятами вышли на холм, с которого хорошо просматривалась залитая светом зелёная равнина. Она простиралась до самого горизонта, а также влево и вправо насколько хватало глаз. Если бы не холм, в чьё подножие равнина упиралась и лес, граничащий с ней, Ук бы подумал, что равнина бесконечна, как небо. Сын ветра впервые видел что-то настолько великое, что не мог объять ни умом, ни взором. Даже ветру это было не под силу.
  Быть может, этого Ан и хотел? Привести меченого в место, из которого тот никогда не найдёт дорогу назад? Мальчик поймал себя на мысли, что вдоль видимой границы леса с равниной есть и другие холмы, но и дороги до холма, на котором стоял сейчас, сын ветра не помнил. Стало быть, назад Ук мог вернуться только если сын вождя позволит. Ветер же, презрев страх и предрассудки сына ветра, наслаждался безграничной свободой, паря над необъятной равниной. Он бы с радостью потерялся здесь сам, если бы не Ук.
  - Спускаемся! - скомандовал Ан и шагнул по склону холма первым.
  Спуск стал для Ука возможностью отдохнуть, ведь ноги несли его, как и остальных, прямиком вниз без видимого напряжения. Сын ветра во время спуска развлекался тем, что наблюдал за Абом, который едва передвигал мощные, похожие на стволы ноги. Ит и Сен шагали широко и крупный твердолоб едва поспевал, чтобы остаться за Итом и впереди Сена - соблюсти порядок. При спуске и с попутным ветром Ук с лёгкостью мог обогнать их всех, но предпочитал оставаться позади, стараясь не привлекать внимание Ана.
  У подножья сын вождя на мгновение остановился. Затем повёл левой рукой, указывая направление. Остальные молча последовали за ним. Похоже, только Ука раздирало любопытство в связи с тем, куда же именно они идут. На такой большой и ровной местности, где трава в разных местах совершенно одинаковая, можно было легко потеряться и блуждать всю жизнь, если не знаешь что ищешь. Сын ветра очень рассчитывал, что Ану сказали больше, чем он остальным, потому что от этого зависело их будущее.
  Когда Ук со спутниками оказался рядом с соседним холмом, то еле слышно уловил трель, которая преследовала его в лесу. Звонкие звуки витали настойчиво, даже назойливо, как мухи, не оставляя в покое ни на миг. Сын ветра старался не смотреть в сторону, откуда доносились звуки, чтобы не подать вида, что слышит. Однако, игра началась независимо от его на то желания и продолжилась также. Мелкий камешек, таких в сжатом кулаке Ука поместилось бы три, а то и четыре, прилетел со стороны холма и впился Ану в висок.
  Сын вождя пошатнулся и склонился, опёршись на колени, чтобы не упасть. Он ощупал влажный висок и убедился, что острая боль ему не почудилась. Кровь была настоящей, каким бы странным не казалось произошедшее. Но кто мог это сделать? Среди твердолобов у Ана не было и не могло быть врагов. Он уважаем, как и отец. Или всё же были? Меченый уже поднимал против Ана оружие. Что могло помешать Уку вероломно бросить камень, пока сын вождя не смотрит? Ослеплённый болью он оказался скор на расправу.
  - Это ты сделал? Отвечай! - допытывался Ан у Ука, в ярости схватив того за грудки и едва не отрывая от земли. Сын ветра молчал: понимал, что его слово сейчас ничего не значило.
  - Не мог, - вступился Сен, - Он шёл сзади. Я бы заметил.
  - Я тоже, - подтвердил Ит.
  - И я, - очнулся Аб.
  Ан заметно ослабил хватку, хотя по его взгляду и гуляющим по скулам желвакам можно было сказать, что мысль обвинить Ука ему определённо нравилась. Даже зная, что вины мальчишки нет, сын вождя пытался найти повод привлечь того к ответственности. И справился куда быстрее, чем Ук рассчитывал.
  - Смотри по сторонам. Мы не одни, - сказал Ан и выпустил сына ветра из рук.
  Однако. Ука беспокоило не столько собственное благополучие, сколько безопасность Лины. Одно дело, когда глупая девчонка заставляла трубку петь, и никто кроме сына ветра этого не замечал. Другое, когда камешек угодил Ану в висок, и Лина выдала присутствие поблизости постороннего. Стоило сыну вождя приказать и девчонку привели бы к нему через несколько минут: старшим мальчикам, наверняка, удалось бы то, что Уку не по силам. И всё же Ан молча продолжил путь. Пусть и молчал теперь как-то иначе.
  Постепенно от сына вождя к Иту, Абу, Сену и Уку передалась молчаливая подозрительность. Они очень старались не смотреть в сторону леса, но взгляд вновь волшебным образом притягивался к нему. У старших страх и любопытство боролись за право посмотреть кто же на самом деле швырнул камень. Ук же хотел лишь одного - предупредить Лину, что игры кончились. Вот только при первом же подозрительном шорохе Ан без раздумий бросился в сторону леса и через пару мгновений затерялся в лиственном море.
  - Что нам делать? - поинтересовался Аб.
  - Ждать, - пожал плечами Сен, а чуть погодя спросил, - Откуда это? - показав на щёку сына ветра.
  - Наказали, - коротко ответил Ук.
  - За что? - допытывался старший.
  - Угрожал.
  - Кому?
  - Ану.
  - Ану? Как? За что? - не унимался Сен.
  - Не знаю.
  - Угрожал и не знаешь за что?
  Ук покраснел, так как не был склонен к такого рода откровениям.
  - Пытался пугать.
  - И ты стал пугать его в ответ, - ухмыльнулся старший.
  Сын ветра молчал.
  - А мог сделать вид, что напуган.
  - Нет.
  - Думаешь Ану это нравится?
  - Что?
  - Пугать.
  - Не знаю.
  - Не нравится. Так надо.
  - Кому?
  - Он слушает Рода. Род слушает Урру. Дальше думай сам, - отрезал Сен.
  Между тем, со стороны леса послышался жуткий треск. Ук не задумываясь взялся за рукоять ножа, готовый достать его в любой момент. Ит и Сен также заметно насторожились. Аб, скорее, выглядел любопытным, нежели чующим опасность. Треск приближался, нарастая, словно шум дождя, сначала редкого, но затем быстро набирающего силу. Наконец, треск стал просто невыносимым и сквозь заросли кустарника прорвался Ан. Он держался за лоб, с которого стекала струйка крови, и выглядел ещё злее, чем прежде.
  - Ан точно её видел, - подумал Ук, зная наверняка как Лина умеет выводить из себя.
  Сын вождя прихрамывал, поэтому путь до Ука и старших занял больше времени. Однако, он даже не думал отдыхать. Посмотрел на солнце, на долину и зашагал вперёд, прикрикнув на остальных:
  - Чего стоите?!
  Сен, старший из четвёрки и единственный, кто уже бывал на охоте, застыл в задумчивости, словно хотел что-то спросить. Однако, грубость Ана отрезвила его, подобно пощёчине, и Сен двинулся следом. За ним Аб, Ит и Ук, преследовавший всего одну цель - держаться подальше от сына вождя. Ан даже в мирном расположении духа не мог пройти мимо сына ветра. Будучи взбудораженным, он Ука точно в покое не оставил бы. Но так как сына ветра выдерживал расстояние - ребята шли молча и без остановок.
  Казалось, солнце двигалось по небосклону вслед за ребятами и сам долина двигалась под их ногами. Иначе невозможно было объяснить как минута за минутой они шли довольно быстро, а, судя по окружению, стояли на месте. Ук в ужасе созерцал всю мощь и тайное величие природы, создавшей столь большой мир. Сын ветра представил, что если бы потерялся в долине, то жизни бы не хватило, чтобы вернуться домой. Ветер же подтрунивал: трепал за волосы, подталкивал в спину, наслаждаясь свободой так пугающей Ука.
  Погружённый в мутные воды собственных мыслей, Ук едва не уткнуться носом в спину Ита. Тот остановился без слов и видимых причин. Тогда сын ветра решил заглянуть вперёд и узнать в чём причина остановки. Как оказалось, стоял не только Ит. Ан, Сен и Аб встали на краю огромной ямы, со дна которой торчали деревянные заточенные колья в половину роста взрослого человека. Ук не понимал до конца что это за место, хоть и чувствовал, что где-то о нём слышал. Пришлось ждать, пока у остальных развяжется язык.
  - Здесь заканчивается жизнь, - сказал Ан, указывая вниз, на заточенные и обожжённые, как Ук заметил при внимательном рассмотрении, колья.
  Впрочем, слова Ана оставили больше вопросов чем ответов. Почему жизнь заканчивается именно в таком месте? И чья это жизнь? Ук не знал наверняка где прощаются с умершими, но точно знал, что их сжигают. Неужели взрослые приходили в яму с кольями, чтобы умереть? Или бросались на них, чтобы уйти без мучений? Почему тогда Раг, зная о близости смерти, не отправился к яме? Или он сбежал, чтобы не попасть в яму, как остальные? И не хотят ли закончить жизнь Ука, сбросив в яму через пару мгновений? Ветер смеялся.
  - Глупости, - шелестел ветер, трепал волосы Ука, щекотал шею, - Смотри... - дуновение ветерка указало вправо, где стоял Сен с застывшей на лице насмешкой. Он был здесь не в первый раз и уже слышал, как пугают новичков охотники.
  Однако, выражения лица старшего быстро сменилось на удивление и даже испуг, когда Ан рухнул в яму. Рухнул также ровно, как и стоял, не выставляя перед собой рук, чтобы облегчить падение, и не пытаясь ухватиться за стоявших рядом Ита с Абом. Они также не успели подхватить его, так как видеть и верить тому, что видишь - разные вещи. Кто мог вообразить, что сын вождя упадёт в яму глубиной четыре человеческих роста, дно которой утыкано кольями? Теперь четверо молча стояли около края, боясь смотреть вниз.
  
  Глава 8: "Мертворожденный"
  Первым сбросил оцепенение Ит. Он подошёл к самому краю и взглянул на то, что стало с Аном. Спокойный вид Ита внушил надежду остальным - Сен и Аб также подошли к краю. Последним был Ук, который чувствовал, что независимо от увиденного, ему достанется. Ан неподвижно лежал на животе между кольями, хотя рассмотреть жив он или мёртв с высоты в четыре человеческих роста, а с учётом их собственного роста, то и все пять, ребята не могли.
  - Нужно его поднять, - сказал Ит, каким-то чудом сохранивший ясность ума.
  - Я могу.
  - Нет, - ответил Сен, - Мы с Итом. Жди наверху.
  Ук на мгновение растерялся, потому что не видел способов спуститься в яму и подняться обратно. Затем, когда Сен с Итом обошли яму и зашагали вниз вдоль противоположного края, сын ветра разглядел под ногами старших утоптанные земляные ступени. Они круто уходили до самого дна ямы. Требовалась определённая сноровка даже чтобы нести по ступеням себя. Сену с Итом предстояло нести ещё и Ана. Тот всё ещё не подавал признаков жизни, хотя Уку казалось, что Ан едва заметно вздрогнул, а затем ещё раз.
  Тем временем Сен уже ступал по дну ямы. Колья, казавшиеся при взгляде сверху вдвое короче, доходили довольно высокому Сену до плеч, а то и до макушки. Вид старших, которые брели среди вбитых в землю кольев, сделанных из обожжённых копий, навевал Уку мысли о том, как он шёл ночами через сгоревший лес. Только сын ветра был там один и помощи ждать было неоткуда. Мыслями он снова вернулся к зверю, встреченному вчера. Стоило мощным челюстям сомкнуться на шее Ука и он умер бы в одиночестве и безвестности.
  Ан издал тихий стон. Протяжный звук подбодрил Сена с Итом двигаться быстрее:
  - Живой! - радостно воскликнул Аб, как если бы не знал, что иногда люди умирают не сразу, а мучаются от полученных ранений несколько часов или дней. Впрочем, Ук также почувствовал облегчение и потёр метку, покрывшуюся твёрдой коркой.
  Сен добрался до Ана первым, но сумел лишь приподнять сына вождя, который в отличие от него, был физически крепким. Ит быстро подхватил Ана и помог Сену устоять. По тому, что Ук видел сверху, сын ветра мог сказать, что сын вождя по воле духов даже не коснулся кольев и пострадал разве что от удара об землю. Трое вынуждены были через заточенных обожжённых кольев боком: расстояние между ними было порядка полутора локтей - троим никак не протиснуться. Даже смотреть на их движение было утомительно.
  Понимая, что Ан жив, Ук расслабился достаточно, чтобы тело напомнило о насущных нуждах. Его оставили без еды утром и не давали поесть до сих пор. Бурчание в животе было мелочью в сравнении с головокружением. Сын ветра отошёл от края ямы, чтобы не упасть, и осел на траву. Голод после ночных похождений, сна и похода в долину ослабил Ука. Мальчик понятия не имел какое влияние имели физическая слабость и тревожность на его мысли, расположение духа. Страх буквально жил в его желудке, подпитываясь голодом.
  Пересилив голод, Ук подполз к краю ямы, чтобы увидеть, как Ан покидает её вместе с Итом и Сеном. Сыну ветру казалось, что такое зрелище сможет отвлечь от страха. Однако, увиденное смогло лишь напугать ещё больше. Ит шёл первым и тянул Ана за руки, а Сен шёл позади и толкал того в спину. Каждый из них мог в любой момент потерять равновесие и упасть на колья. Ни Аб, ни Ук не могли им помочь - лишь беспомощно следить за происходящим. Даже от ветра сейчас было больше пользы, чем от ослабленного Ука.
  Ослабленный, напуганный и голодный сын ветра почти ощущал вкус неприязни к себе, настолько горько было во рту. Предчувствуя что-то мерзкое и чем не хотел делиться, Ук отвернулся от ямы. Горечь выходила волнами, которые сопровождались судорогами, обжигала горло. Хуже всего было чувство, что это никогда не кончится. Рвотные позывы ещё несколько мгновений скручивали внутренности Ука в судорогах, даже когда выплёвывать стало нечего. Ярко-жёлтая горечь почти светилась на фоне бледно-жёлтой травы.
  Опустошённый Ук обернулся посмотреть, как дела у остальных, желая заполнить тишину внутри отголосками чужих чувств. Их было в достатке. Ит и Сен выбились из сил, пытаясь доставить Ана наверх, который к тому же грозился снова потерять сознание и едва двигался. Аб, поспешивший на помощь, тащил Ита вверх, но тому приходил тащить и Ана, и Сена, державшего на себе основную часть веса сына вождя. Сын ветра с удивлением обнаружил, что с ним говорят и даже ругаются - теперь внутри было шумно.
  - Помоги, тупица! - кряхтел Сен. Иначе назвать сдавленные звуки было никак нельзя, - Скорее! Тяни Аба!
  Даже Ук понимал, что мальчишка вроде него Аба не утянет, а надо было тянуть ещё Ита, Ана и Сена. Так какая же тогда польза? Думать не было сил. Идти он тоже не мог, поэтому подполз на коленях к Абу и вцепился руками в надетую на том шкуру в области пояса. Ук не мог помочь себе ногами или придать усилие руками, поэтому положился на собственный вес. Отклонился и плюхнулся на зад, утягивая Аба и остальных за собой, насколько возможно. Сыну ветра оставалось лишь держать шкуру и ждать что будет.
  Поначалу казалось, что упадет не только Сен или Ан, но и Аб с Итом последуют за ними, настолько тяжело Уку приходилось. Пальцы онемели от напряжения, жилы в руках болезненно натянулись, будто вот-вот лопнут. В переломный момент, когда и без того ослабленный мальчик едва оставался в сознании, Аб издал могучий рёв и, упав на бок, рывком выбросил Ита и Ана с лестницы. Единственный, кто остался на ногах, был Сен и то ненадолго: его хватило, чтобы подняться наверх и рухнуть на траву от усталости.
  - Что теперь? - спросил Ит, как только пришёл в себя и поднялся на ноги.
  - Вернёмся, - ответил Сен.
  - Как? Ан не сможет вести.
  - Я знаю дорогу, - возразил Сен.
  - Скорей бы домой. Есть хочется, - жаловался Аб, потирая брюхо.
  - Не тебе одному. Тоже не ел, - ответил Сен.
  - И я, - присоединился Ит. Ук тоже хотел, но открыл рот, просипел и закрыл.
  - Ит, Аб, понесёте Ана. Ук, не отставай.
  Полный решительности Сен двинулся вперёд и остальным хотелось верить, что его запала хватит до самой стоянки твердолобов, где их уже ждёт еда и постель. Ука же помимо собственной слабости беспокоила близость Лины. Из-за неё Ан обзавёлся кровоточащей раной на виске и шишкой на лбу, которую теперь, будучи неприкрытой, было хорошо видно. Не нападёт ли девчонка и на Сена? Может быть, она считает, что Ук среди старших не по своей воле и старается помочь? Или этот вовсе не Лина?
  Последняя мысль смутила Ука ещё больше. Ан не говорил что видел и видел ли вообще что-нибудь или кого-нибудь. Знакомая птичья трель также ничего не значила: играть на трубке могли и те, кто схватил Лину. Значит они могут быть рядом, наблюдать, преследовать, охотиться за твердолобами, пока те вдалеке от дома. И, если на равнине Ук и остальные были в безопасности, в лесу их ждало худшее. Каждый куст, ствол или выемка могли скрывать врага. Не менее страшными врагами было голод и усталость.
  Даже подъём на холм стал серьёзным вызовом для ребят, потому что чем дольше они шли, тем тяжелее казался Ан. При подъёме по склону он сам весил, как холм, поэтому переставлять ноги приходилось медленно, тщательно выбирая опору. Споткнуться на склоне, значило отправиться к его подножию и, вполне возможно, не на своих двоих, а покатом, разбивая участки, где кость не прикрыта мышцами, о камни, отбивая внутренности. Сен и Ук вынуждены были идти медленно, чтобы Ит и Аб не отстали и не ослабли.
  Уронить сына вождя со склона было не менее важно, чем не упасть самим. Если Род считает оскорбление Ана своим оскорблением, то как он отнесётся к увечьям или смерти сына? Поэтому, помимо своей воли, Сен и Ук стали помогать Иту и Абу. Уже к середине подъёма те едва волочили ноги, а самая сложная часть была ещё впереди. Чем ближе становилась вершина, тем круче задирался склон холма, будто хотел стряхнуть чужаков с себя. Однако, останавливаться не имело смысла, как и болтать, растрачивая силы.
  В конце каждый шаг давался с ощутимым усилием, будто земля сначала не давала оторвать ногу от земли, а потом отталкивала её, не давая поставить. Иногда пронизанная корнями рыхлая почва подавалась и осыпалась прямо под ногой, вынуждая искать новую опору. Сен с подозрением смотрел на лес, встречавший твердолобов. Ук понимал о чём беспокоится старший. Изувечившие Ана, могли быть уже наверху, ведь их не обременяло тело раненого соплеменника. Тогда в ребят в любой момент полетели бы камни.
  На вершине холма помимо своей воли Сен выпустил Ана из рук. Остальные последовали его примеру. Ит и Аб выглядели полными противоположностями, хотя оба устали. Ит выглядел бледнее снега. Аб же напротив - краснее заката. Ук, еле живой от голода и усталости, казался и вовсе прозрачным, настолько бесцветным он был. Единственным, кто сохранил привычный облик, оставался Ан. Он обзавёлся лишь красной шишкой на лбу, ссадиной с запёкшейся кровью на виске и множеством мелких ушибов.
  Теперь Ук увидел спуск с холма, переходящий в лес, пологий, под едва заметным уклоном. Неудивительно, что он не заметил, как поднимался на холм в первый раз, когда шёл через чащу. Подъём затянулся на несколько часов, отчего не ощущался таковым. Да и тяжести, от которой валился с ног после подъёма по крутому склону, тоже не было. И всё же понимание, что дальше двигаться будет легче, наводило и на дурные мысли. Преследовать твердолобов по пологому склону чужакам также не составит труда.
  Прошло не меньше четверти часа прежде, чем у Сена появилось желание подняться, и воплотилось оно лишь спустя ещё четверть часа, когда к ногам и рукам вернулись силы. Аб, распластавшись на траве, смотрел на Сена с нескрываемой мольбой в глазах. Ит, весь отдых проведший на камне, встал, как ни в чём не бывало и, что интересней всего, выглядел полным сил. Ук чувствовал удивительную лёгкость. Казалось, стоит ветру подуть в спину и он подхватит друга под руки и унесёт к облакам.
  - Зачем так скоро? Надо отдохнуть... - постанывал Аб.
  - Ану плохо. Будет хуже, - пояснил Ит.
  - Он прав. Нужна помощь, - подтвердил Сен.
  - Нужен отдых. Ан слишком тяжёлый, - ответил Аб, попытался перевернуться на бок, но с тяжёлых вздохом снова бухнулся на спину.
  - Ты тяжелее, - отрезал Ит, - Вставай. Надо идти.
  - Скорей. Пока солнце не село, - подогнал Сен.
  - Хорошо-хорошо... - простонал крупный твердолоб и, нарочито кряхтя, поднялся.
  Вопреки ожиданиям Сена, путь не стал легче для Аба. Он нуждался в более продолжительном отдыхе и теперь передвигался значительно медленнее, чем по равнине. Ит, нёсший Ана за ноги чувствовал себя куда лучше и уже через пять минут сказал:
  - Меняемся.
  - Зачем?
  - Будет легче.
  Теперь Ит нёс сына вождя под руки, Аб за ноги. У сухопарого твердолоба возникла мысль нести Ана за руки, но отпала также быстро, как и родилась. Путь впереди был полон мелких препятствий в виде камней, брёвен, веток, впадин. Нести сына вождя ниже к земле значило в какой-то момент причинить тому боль от столкновения. Ит и без лишних пояснений понял, что Ану достаточно боли для одного дня, чтобы не нуждаться в добавке. Впрочем, Ука, да и многих других, кто знал Ана лучше, чем хотел, его страдания порадовали бы.
  Сын ветра не мог отделаться от ощущения опасности, как ни старался. Хмурые стволы высились над ним, как бородатые мужчины возле костра во время посвящения. Их редкие листья казались иззубренными каменными ножами, зависшими над головой для удара. А мягкая почва, скрывавшаяся под жухлой листвой, на самом деле была золой несчётного количества пожаров, забравших несчётное количество жизней. И пение знакомой птичьей трели не успокаивало Ука и не радовало, лишь напоминало, что они не одни.
  Часами плутали они по лесу в поисках дома. Несмотря на опасения сына ветра, на твердолобов не нападали больше. Лишь находились неподалёку, наблюдали, словно получали удовольствие от созерцания бед, которые принесли. Сен чувствовал, что враг может быть рядом и торопился как мог, стараясь не оглядываться на соплеменников. Однако, спустя долгие часы, пути вынужден был признаться, хотя бы перед самому себе, что они заблудились. Лес, одинаковый куда ни глянь, обступил их и запер в своём чреве.
  И тут, как в страшном сне, откуда-то издалека послышались крики и плач. Ошибки быть не могло. Так плачут только по умершим. Тогда Аб, почти забывший как говорить, крикнул:
  - Мы живы! - и помчался вперёд вместе с Аном и шатающимся от усталости Итом. Сен с Уком едва поспевали за соплеменником, а тот продолжал кричать, даже осипнув от усталости. Из глотки Аба теперь вместо слов вырывались когда свист, когда кашель, но его это не останавливало. Страх быть навсегда потерянными в лесу, забытыми собственным племенем и оплаканными, как покойники, хотя ещё живы, заставлял осунувшегося Аба проявлять чудеса выносливости и стойкости, утягивая остальных за собой.
  Сен, Ит, Ук и даже Ан сквозь сон чувствовали прилив сил, объяснить который были не в состоянии. Лишь идти, бежать вперёд к родному племени, где их помнят и любят. Усталость, слабость и голод уступили место надежде, собравшей мальчишек в едином порыве. Лишь ветер шутя дул твердолобам в лицо, словно это могло их остановить или хотя бы задержать. Ук злился на старого друга и грозил кулаком, пока никто не видел, а невидимый и вездесущий смеялся в ответ: люди слишком серьёзно относились к жизни... и смерти.
  Вбежав в освещённый костром круг, Аб, Ит, Сен и Ук смогли остановиться только у самого костра, вокруг которого собралось всё племя. Вопреки ожиданиям, плач и стоны не прекратились. Лишь несколько женщин взметнулись, словно потревоженные птицы, и стали щебетать, осматривая Ана. Судьба остальных мальчишек соплеменников не беспокоила. Ук снова почувствовал как отдаляется от твердолобов и оказывается в лесу, один и занимается чем угодно кроме того, что прикажут старшие, не ожидая милости.
  Даже сейчас, когда внимание и забота нужны были мальчикам больше всего, племя не замечало их. Сына вождя обхаживали: уложили поближе костру, чтобы осмотреть, поили, пытались кормить, а что досталось его спасителям? Наверное, стоило радоваться, что их хотя бы не наказали. Мальчики вернулись куда позже, чем ждали старшие. Жизнь племени не остановилась и даже не задержалась в связи с их возвращением. Тведолобов обуревали чувства далёкие и от радости при вновь обретённых сыновей.
  Образовавшийся рядом с костром, но не вокруг него, плотный полукруг, впускавший в себя отбрасываемый огнём свет, расступился. Мальчишкам предстала преисполненная скорби Урра с чадом на руках. Она качала новорожденного и плакала: в вечерне-ночной полутьме блики костра отражались в слезах. Ук никогда не видел всематерь одержимую таким сильным чувством. Всегда сдержанная и строгая, она казалась почти бесчувственной и способной испытывать лишь холодный, как промёрзшая земля, гнев.
  Урра поднесла ребёнка к уху, в последний раз надеясь услышать дыхание, но вскоре подняла ребёнка над головой, поднося ближе к звёздам, и простонала:
  - Мёртв! Предки забрали его!
  И женщины пали на колени, оплакивая мертворожденного. Все, как одна, вздымали руки к небесам и припадали к земле, стеная о столь скорой кончине. Так плачут люди, утратившие вместе с умершим часть себя. Ук бы подумал, что женщины сошли с ума, если не видел подобное раньше. Каждого умершего оплакивали, хотя не каждого оплакивали так единодушно. Даже мужчины, обычно не причастные к оплакиванию, стояли в тени угрюмо потупив головы. И тогда Ук решил, что дело не только в ребёнке.
  Сын ветра, и без того малозаметный, а с учётом голода и усталости почти прозрачный, просочился сквозь плакальщиц и угрюмо стоящих мужчин. В середине полукруга на камне, накрытом несколькими шкурами, неподвижно лежала женщина. Ук решил, что она спит, и аккуратно обошёл, чтобы взглянуть на умиротворённое сном лицо. Однако, сын ветра увидел застывшую гримасу боли, а взгляд остекленевших глаз скользнул по нему, обдав холодом. Найя отправилась к предкам в месте с мертворожденным.
  Впервые в жизни Ук испытал к сыну вождя тень сочувствия. За один день Ан потерял ребёнка, женщину, носившую его, и сам едва не расстался с жизнью. Быть может, предки забрали Найю и ребёнка, чтобы Ук, Сен, Ит, Аб и Ан жили? Пусть слишком жестока плата за то, чтобы снова увидеть восход солнца - две жизни, чтобы сохранить пять - духам жалость неведома. Однако, ведома она была сыну ветра, который твёрдо решил помочь сыну вождя, чего бы это ни стоило. И, может быть, Ан поможет в ответ.
  Ук сам не заметил, как мысли о скорби и потерях обратились к мыслям о понимании, что Ан чувствует. Пускай, сын ветра не был сыном вождя и не имел его возможностей, зато сталкивался со множеством бед и понимал, как тот себя чувствует. Точнее, как будет себя чувствовать, когда обо всём узнает. Пока Ан прибывал в забытьи, позволившем пропустить тяжёлую дорогу и отложить дурные вести. Однако, когда сын вождя очнётся, ему понадобится друг, чтобы унять боль. Ук счёл, что справится как никто другой.
  
  Глава 9: Зверь
  
  Ук отлично выспался и, даже если видел какие-то сны, ни одного не мог припомнить. Открыть глаза значило дать миру понять, что проснулся, поэтому сын ветра решил схитрить. Он слегка приоткрыл правый глаз, чтобы осмотреться. Вход в пещеру заливал дневной свет, своды пещеры выглядели такими же шершавыми, холодными и безразличными, как обычно. Смущала только крупная фигура, сидящая на расстоянии вытянутой руки. Чувствуя недоброе, Ук прикрыл глаз и перевернулся на другой бок, притворяясь спящим.
  - Ты не спишь, - послышался знакомый голос, - Не притворяйся, - твёрдый, как ветка, палец ткнулся сыну ветра в бок.
  - Ой! - непроизвольно вскрикнул мальчик и повернулся, широко раскрыв глаза.
  - Ты...
  - Ждал другого?
  - Н-нет, - неуверенно ответил Ук.
   - Кого? Рода? - допытывался Туг, - Вождь сегодня добрый.
  - Добрый? - уточнил сын ветра.
  - Добрый, - кивнул Туг, - Вы спасли Ана.
  - Спасли? - спросил Ук сам себя. На самом деле они спасали кого угодно кроме Ана.
  - Это вы его? - осторожно уточнил Туг.
  - Нет! - вспыхнул сына ветра, хотя духам ведомо, что раньше Ук бы очень хотел сделать сыну вождя так больно, как только возможно.
  - Тише. Я тебе верю, - примирительно ответил маратель стен.
  - Почему?
  - Ан бы вас выдал.
  Ук промолчал. Ответ был вполне очевиден, но думать сыну ветра оказалось очень тяжело. Боль и голод всё ещё жили в его теле, отвлекая на вопросы иного толка. Если трава, приложенная Линой, и помогала, то её действие уже прошло и левое предплечье снова начало ныть. Ук часто слышал от женщин жалобы на боль, но никогда бы не подумал, что сам захочет кому-нибудь пожаловаться. Ведь и наесться досыта сыну ветра удастся ещё очень нескоро. Жизнь меченого сильно отличалась от жизни остальных людей.
  - Болит, - процедил Ук сквозь зубы, взявшись за левое предплечье.
  - Сильно?
  Сын ветра кивнул, чтобы не застонать.
  - Прислони к камню. Станет легче, - посоветовал Туг.
  Ук послушался. Перевалился через край шкуры и прислонился внешней частью предплечья к каменному полу. Сначала множество мелких уколов боли пронзили руку, вынудив сына ветра стиснуть зубы. Затем боль постепенно отступила, как отступает нахлынувшая на берег волна прибоя. Однако, как и волна, страдания зачастую скрывают вещи, которые не хочется помнить или даже хочется забыть. Вчерашний случай с Аном подтвердил худшие опасения Ука: чужаки рядом, они следят и очень скоро найдут лагерь.
  Молчать больше не представлялось возможным. Зная о надвигающейся войне, твердолобы имели шанс пережить её и даже победить. Без этого знания племя оставалось беззащитным. Случившееся с черноспинами могло повториться и с твердолобами. Ук помнил лицо Ара, омрачённое страхом и предчувствиями. Он словно стал старше на десять зим, но молчал. И к чему это привело? Охотники ранены или убиты, племя напугано и ждёт худшего, даже не зная с какой стороны то нагрянет. Что в этом хорошего?
  Ук невольно поднял взгляд на Туга. Почему не ему? Почему не рассказать единственному взрослому, который относится к сыну ветра, как к человеку?
  - Я видел чужих. Они ранили Ана.
  - Как они выглядели?
  - Высокие, худые, без пальцев на ногах.
  - И скалились как звери? - усмехнулся Туг, - Тебе приснилось.
  - Нет! - вскрикнул Ук, - Я видел.
  - Конечно, видел. Только ты и видел.
  Мальчик мог сказать больше, но не сумел совладать с чувствами. Сын ветра оказался не готов к тому, что даже Туг ему не поверит. А что скажет Род или Урра? Его снова накажут. А затем ещё и ещё. Как сказать тем, кто не хочет слышать, не хочет верить, не хочет знать? Хотел ли Ук знать о чужаках, видеть их, думать о них, быть преследуемым ими? Знание стало болью, кровоточащей раной на душе сына ветра, от которой тот никак не мог избавиться. Как хотел бы он забыть что знал. Как хотел бы забыться сном.
  Однако, когда Ук открыл глаза, то перед ним всё ещё сидел Туг. Насмешка во взгляде также была на месте. Сыну ветра стало не по себе - мальчик быстро встал и покинул пещеру. Мазальщик стен что-то говорил, но Ук не слышал, потому что не слушал. Старший повёл себя также, когда Ук сказал о чужаках, вынудив младшего ответить взаимностью. Духам ведомо: мальчик не хотел обижаться и не хотел обижать, но те несколько слов, которые слетели с его уст дались слишком тяжело, чтобы просто забыть об ответе.
  Стоянка племени кипела от развитой старшими деятельности. Мужчины что-то оживлённо обсуждали, проверяли оружие, женщины сновали из стороны в сторону, занятые лишь им понятными делами. Стоял шум и гомон перекричать который казалось невозможным, но всё же один голос пробивался через эту стену звука. Урра говорила и в такие моменты стоянка словно затихала, позволяя всематери закончить мысль. Затем женщины снова принимались сновать, уже обогащённые новым знанием.
  Строго говоря это было не в первый раз, хотя женщины старались будто в первый и последний. Зычный голос Урры раздавал приказы, которые распадались на отдельные звуки и поднимались к небу. "Ууу", "ааа" слышал Ук: ветер игрался со звуками, подбрасывал их и уносил от мальчика подальше. Сын ветра каждый раз вздрагивал, когда Урра что-то выкрикивала и очень надеялся, что обращаются не к нему. Всематерь не из тех, кто стал бы повторять, а ослушаться открыто значило получить больше, чем сможешь унести.
  Туг покинул пещеру, опираясь на крепкую палку, и Ук скользнул за стайку охотников, бурно что-то обсуждавших. Не хотел, чтобы мазальщик стен говорил с ним. Затем среди шума и суеты обнаружил кожаный мешочек с засушенными ягодами и кореньями, зачерпнул сколько поместилось в кулак и запихнул в рот, пока не отобрали. О том, чтобы хорошо жевать, мальчик не думал. Меченому даже жевать столько не разрешалось и уж тем более проглатывать. Из-за набитого рта щека с меткой растягивалась и саднила.
  Ука не покидало чувство, что внутри племени врагов у него больше, чем снаружи, поэтому жуя он не переставал озираться. Стоило Урре, Тени, Рате, Роду - любому старшему - обратить внимание на сына ветра и он пропал. Снова наказание. Снова боль, ограничения и, может быть, кое-что похуже. Взгляд отчаянно-карих глаз сына ветра встретился с опустошённо-серым взглядом Ана. Тот стоял посреди стоянки с видом полного безразличия к происходящему. Однако, при виде Ука в них появился живой блеск.
  Сын вождя направился прямиком к сыну ветра, уворачиваясь от снующих по стоянке женщин, обходя мужчин. Желание помочь Ану уступило место настороженности. В воображении Ука живо предстала ночь, когда на него напал волк. Тот также двигался прямиком к мальчишке, хотя чуял остальных твердолобов в каких-то двадцати шагах от себя. Голод свёл зверя с ума и всё на что у него хватило сил - напасть на первого встречного. Ук не стал ждать, когда Ан объяснит что на уме, да и бой принять не мог, а спрятаться - да.
  Сын ветра уподобился своему бесплотному другу и принялся парить по стоянке, прячась за старшими в надежде, что Ан потеряет след. Однако, сын вождя оказался настойчивым, этого у вождей и будущих вождей не отнять, и продолжал преследование, даже когда терял Ука из виду. Позор бегства не трогал сына ветра сейчас. Его трогала только собственная безопасность. Несмотря на желание помочь Ану, Ук всё ещё опасался его. Особенно среди старших племени, где каждый встанет на сторону сына вождя.
  Наконец, бегство прервали, грубо схватив сына ветра за руку:
  - Не вертись, - приказал гулкий мужской голос.
  Ук не пытался сбежать, но осматривался на предмет появления Ана поблизости. Впереди и позади, также как и по бокам - его не было. Очень вероятно, что сына вождя тоже кто-то задержал. Сын ветра испытал облегчение от мысли, что убегать какое-то время не придётся. Затем мужчина двинулся вперёд, уволакивая мальчика за собой. Сначала тот отставал, спотыкался, пытаясь нагнать широкий мужской шаг, но вскоре приспособился, двигаясь прыгучим полубегом. Куда именно шёл Ук ещё не знал.
  Старшие сомкнулись вокруг, обступили, как если бы замыслили недоброе, но точно также молча шли, как и державший сына ветра охотник. Ук пребывал в растерянности недолго. Он уже видел подобное со стороны. Когда старшие поднимали на руки огромный свёрток шкур и молча уходили в лес. Раньше сын ветра даже не задумывался что или кто находился в свёртке и куда его несли. Происходящее казалось интересным само по себе. Только теперь Ук начал задумываться что видел на самом деле, пусть правда и пугала.
  Не все уходили из племени, как Раг, чтобы встретиться со смертью лицом к лицу. Многие умирали в кругу соплеменников и потом бесследно исчезали. Ук, несмотря на склонность бродить по лесам далеко за пределами очерченных старшими границ, никогда не находил тел умерших. За исключением обгоревшего трупа, который принадлежал чужаку. Хотя мёртвых животных в разной степени съеденных или разложившихся повидал множество. А старшие лишь загадочно говорили, что умерших "забирали духи". Но куда? Как?
  Что же должно произойти, чтобы совершенно земной человек стал недосягаемым огоньком на ночном небе? Воображение Ука рисовало что-то похожее на реку, усыпанную звездами, в которую опускали тело умершего и через некоторое время оно само начинало светиться, постепенно отдаляясь и превращаясь в огонёк. Но как отличить один огонёк от другого? Сыну ветра казалось, что он знал где находится Раг. Тем не менее Ук и сам догадывался, что всего лишь хотел так думать, а не знал наверняка.
  Сын ветра помнил, что жил всего девять зим и не мог знать всего, но хотел знать. Просто не умел ждать. Хотя Ука уже вели к границе с миром духов. Но Ук хотел быть на границе прямо сейчас и даже заглянуть за неё. Пусть и знал, что ему не позволят. Старшие так бережно хранили свои тайны, что о существовании многих из них не Ук догадывался, пока однажды не узнавал. Зачастую старшие тому не способствовали. Даже если младший что-то замечал, то на его вопросы было некому ответить. Старшие все, как один, молчали.
  Молчали мужчины и женщины даже сейчас, хотя дорога длилась целую вечность. От безделья Ук стал прислушиваться к телу, пытаясь отрешиться от боли, дурных мыслей и усталости. Сначала он услышал в висках, ушах и груди биение сердца. Затем тихое ворчание желудка, которому всегда было мало. Потом услышал, как шелестят верхние ресницы о нижние, когда закрывал глаза. Наконец, сын ветра настолько углубился в жизнь своего тела, что различил как растут волосы и ногти. А в его душе, в полной тишине росла тревога.
  Наконец, старшие остановились. Ук видел, как опустился край свёртка из шкур размером с человека. На большее не хватало роста и свободы движения: охотник держал его всё так же крепко. Однако, вскоре увидел свёрток на земле. Старшие двигались. Женщины падали подле на колени, охотники обступили широким кольцом, держа младших, своих или чужих детей - никто не придавал значения, за руки. Женщины шептали и раскачивались, а из глаз их текли слёзы. Голоса же их слились в неразличимый шелест.
  - Что они делают? - спросил Ук шёпотом и съёжился, ожидая грубости или подзатыльника.
  - Говорят с духами, - ответил старший и крепче сжал руку сына ветра. Тот лишний раз пожалел, что не может выпорхнуть из хватки как его друг, беззаботно паривший наверху и бесконечно далёкий от людских чаяний.
  То тут, то там женщины приподнимались, словно взывая к небу. Шёпот стал быстрее и резче. Казалось, слова бичуют и режут воздух, пробивая дорогу в мир духов. Мертвенная тишина в лесу оттеняла неумолкающий шёпот. Ук чувствовал, что перестаёт понимать где находится. Он всё ещё был рядом с племенем, чувствовал на себя хватку старшего и в то же время ощущал, как тело перестаёт что-либо весить. Ещё немного и сын ветра сам рисковал стать ветром. Однако, воцарилась тишина. Шёпот прекратился.
  Женщины припали к земле, будто тянулись к завёрнутому в шкуры свёртку. Даровали его духам. Ук не знал, как старшие поймут приняли духи дар или нет. Старшие умалчивали даже о вещах куда более простых. Оставалось лишь верить. Впрочем, сын ветра по-настоящему верил только одному духу, которого знал лично. И того происходящее забавляло. Жизнь и смерть для него значили не больше, чем для самого неба. Ветер никогда не рождался, он всегда был и, в отличие от Ука, всегда будет. Мальчик знал и не обижался.
  Наконец, женщины встали с колен. Среди не участвовавших в разговоре с духами прошёл ропот. Теперь люди могли говорить, пусть и не громко. Ук почувствовал, что хватка на его руке ослабла. На деле хватки больше не было. Старший ушёл также неожиданно, как и появился, предоставив сына ветра самому себе. Мальчик решил задержаться, чтобы Ан наверняка ушёл с остальными и потерял Ука из виду. Тем временем твердолобы постепенно покидали свёрток из шкур, давая Найе тот покой, который она выстрадала.
  Первыми на стоянку отправились охотники. Они шли торопливо, широкими шагами. За охотниками последовали женщины и дети. Ук прислонился к дереву и, убедившись, что никто не смотрит, спрятался за ним, не желая попадаться старшим на глаза. Женщины окрикивали детей, одёргивали их, оттаскивали за уши за грубость, нетерпение, непослушание. И хуже всего было, что остальные видели это и могли припомнить при случае. Матери собрали младших вокруг себя и, с частными остановками, двинулись на стоянку племени.
  Мальчик наблюдал за происходящим из укрытия и совершенно не задумывался как вернётся домой. Наслаждался тем, что про него забыли. Однако, смутная тревога всё же имела место в душе сына ветра. Ук не видел ни как Ан пришёл, ни как он ушёл, но чувствовал, что тот всё ещё где-то поблизости. От страха скрутило кишки. Больше всего сын ветра боялся, что сын вождя найдёт его первым. Поэтому Ук внимательно смотрел и слушал, пока не различил шорох листьев и треск камня о камень в десяти шагах от себя.
  Ук нехотя покинул укрытие. Понимал, что может обнаружить и дикого зверя, и чужака. Кому ещё понадобилось бы прятаться? Он ступал аккуратно, воображая, что весит легче волоса. Шаг за шагом приближался сын ветра к цели, а ветер подтрунивал над ним, донося запах прятавшегося, его тяжёлое дыхание. Кисловато-горький запах пота и пряный запах шкуры уже были знакомы Уку. У твердолобов так пахли многие. А тяжело дышать мог либо кто-то крупный, либо раненый. На земле, прислонившись спиной к коре, сидел Ан.
  - Кто ты? - спросил сын вождя, окинув пустым взглядом.
  - Ук.
  - Ук... - потерянно повторил Ан, - Ук... - пробовал он имя, пытаясь разбудить в памяти уснувшие воспоминания, - Меченый... За что?
  - Защищался.
  - От кого?
  - От врага.
  - От врага... - повторил сын вождя, как и прежде, но интонация неуловимо изменилась, - Я враг?
  - Иногда, - ответил Ук, напряжённый до предела. Он сам не знал зачем вообще разговаривает. Лучше было бы бежать без оглядки.
  Неожиданно Ан встал в полный рост, возвысившись над сыном ветра. Сын вождя смотрел на Ука в упор, будто теперь раскопал в своей голове несколько больше, чем раньше:
  - Я искал тебя. До этого. Ты угрожал мне. Говорил с Найей. Грубил. На следующей день потеряла ребёнка. А я потерял Найю. Из-за тебя, - выпалил Ан не задумываясь.
  - Нет. Я не... - пытался оправдываться Ук и отступил назад. Хотел развернуться и броситься наутёк, но не успел. Ан бросился на него раньше, сбив с ног всем своим ополоумевшим весом. Сын вождя обхватил шею Ука и принялся душить, словно пытался убить его. Сын ветра попытался образумить Ана словом, но лишь просипел что-то невнятное и почувствовал себя ещё хуже. Попытки оттолкнуть сына вождя или отвлечь ударами не помогли - тот был попросту слишком тяжёлым и не обращал внимания на боль.
  Едва дыша и соображая от удушья, сын ветра отыскал нож и ткнул Ана в бок. Тот продолжал выдавливать из лёгких мальчика остатки воздуха. Ук ударил ножом ещё раз и ещё, всё меньше понимая кого ранит и за что. Он отчаянно хотел жить. Хватка Ана начала ослабевать, взгляд помутнел, а дыхание стало сбивчивым. Ук испугался и бросил нож, но было уже поздно. Сын вождя обессиленно повалился на него, заливая кровью, как обезумевший от горя зверь, а не человек, которого Ук когда-то знал.
  
  Глава 10 Раскаяние
  Часами Ук блуждал по лесу в крови и беспамятстве. Он забыл где оставил нож. Не знал сколько уже идёт и сколько ещё пройдёт. Не мог вернуться домой. Твердолоб, убивший твердолоба, если только это не вождь и не охотник, убивший по решению вождя, становился предателем. А предателя отправляли в изгнание или убивали на месте. Сын ветра изгнал себя сам, понимая, что встречи с Родом может не пережить. Но теперь мальчик не знал что делать, куда и зачем идти. Потеряв связь с племенем, Ук стал никем.
  Для леса, зверей и других племён его имя ничего не значило, как и его жизнь или смерть. Даже просить помощи у духов сын ветра не мог. Просить могли только старшие от лица племени. Но всё же попутный ветер гнал Ука вперёд. Двигаться, даже не зная куда, лучше, чем стоять на месте. Бездействие убивает волю. И сын ветра отчётливо ощущал, как омертвела его душа за те минуты, что Ук провёл в оцепенении, сидя возле трупов Найи и Ана. Он и сам хотел умереть, чтобы не чувствовать груз вины за смерть их и ребёнка.
  Двигаться стало единственным решением, которое пришло Уку в голову. Так он шёл, не разбирая дороги, лишь бы убраться подальше от последствий своих проступков. Только оказавшись на берегу ручья сын ветра ощутил иные чувства кроме страха и вины. Вспомнил о жажде и усталости, о том, что несмотря на желание сгинуть, всё ещё жив и должен заботиться о себе. Усевшись на камень, он зачерпнул ладошкой немного воды и отхлебнул. Ледяная вода ручья оказалась настолько вкусной, что он не усидел.
  Ук припал на колени и стал быстро зачерпывать воду ладошкой, отправляя в рот. Несколько быстрее, чем мог глотать. Весь взмокший от ледяной жидкости, казалось, он пил не только ртом, но и всем лицом, руками и немного грудью. Затем мальчик стал помогать себе левой рукой, складывая из ладоней большую чашу. И зачерпнув такой чашей много воды, Ук заметил, что она отдаёт красным. Сын ветра тут же выплеснул воду. Убить Ана защищаясь - это одно, пить его кровь - совершенно другое. Безумие.
  Мальчик вспомнил как выглядит и вновь взглянул на прикрывающую наготу шкуру после нескольких часов ходьбы. Звериная шерсть впитала кровь, превратилась в сосульки. Ук принялся с остервенением отмывать шкуру, потому что знал: всякий, кто увидит его таким, поймёт, что перед ним убийца. Вода после встречи с шерстью становилась почти непроглядно красной. Ук с ужасом смотрел, как ручей наливается кровью, словно пьёт её и захлёбывается. Первые минуты мальчик даже не видел дна ниже по течению.
  Кровь застила собой всё - и ручей, и сознание мальчика. Он вновь вернулся к тяжёлым мыслям. Снова пережил убийство. И с каждым ударом, казалось, вгонял нож в самого себя, только нож этот был иного толка. Вина резала сына ветра изнутри, причиняя невыносимую боль. И от этой боли что-то внутри мальчика умирало. Жалость, сострадание, моменты радости тонули в крови и ненависти. Ук ненавидел себя, ненавидел нож, ненавидел Рага за то, что дал его. Возненавидел даже свои имя и отражение в ручье.
  Наконец, осталась только пустота. Буря раздирающих Ука чувств улеглась. Мальчик смотрел на себя в отражении, как на чужака. Лицо стало другим, слишком угрюмым для девяти зим. Остатки воды собрались в каплю и упали с подбородка на отражённого Ука. Лицо расплылось кругами, приобретя уродливые черты. Едва сдерживая отвращение, сын ветра хлопнул по воде ладонью, чтобы вода размыла другого его в неразличимое пятно. Назад пути не было. Прежнего Ука не стало после смерти Ана. Осталась лишь пустота.
  Мальчик вновь уселся на камень. Долгие часы ходьбы, вина и гнев отняли остатки сил и самообладания. Сначала Ук почувствовал саднящий ком в горле, потом как намокли глаза. Затем горячие слёзы покатились по холодным щекам. Сын ветра зарыдал, надсадно, громко, будто кроме него в лесу не было никого. Да и какая разница, что услышат? Хуже быть уже не могло. Поэтому Ук рыдал с особым остервенением, выпуская на волю боль, скопившуюся за годы молчания. Боль, о которой и сам успел забыть.
  И тогда, в момент полного отчаяния, Ук почувствовал, как что-то маленькое и твёрдое стукнуло его по темечку. От неожиданности он даже забыл о чём плакал. Настолько больно и удивительно это было. Потирая макушку, мальчик оглянулся, но плохо видел из-за слёз. Куст шелохнулся и что-то маленькое и твёрдое встретилось теперь уже со лбом сына ветра. Ветер, наблюдавший за происходящим с высоты, затих в предвкушении. Ук вспыхнул, как сухая ветка от искры, и ринулся в кусты, забыв о том, что Ан поступил также.
  Мальчику было абсолютно безразлично окажется ли там кто-то его размеров или значительно крупнее. Сын ветра не думал что будет дальше. Поэтому, когда добился желаемого и увидел обидчика в трёх шагах от себя, то застыл со стиснутыми зубами и сжатыми кулаками, не зная что и предпринять. Лишь смотрел на Лину, которая за время, что они не виделись, словно похорошела. Девочка искренне улыбалась. Затем запустила руку за пазуху, достала оттуда свою костяную трубку и стукнула ей легонько Ука по голове.
  Тогда оцепенение спало с сына ветра и он решил действовать. Достал из-за пазухи свою костяную трубку и стукнул Лину по голове в ответ. Девочка поморщила носик, указав пальцем на следы крови на Уке, камнях возле ручья. Мальчик в ответ стукнул себя кулаком в грудь, пытаясь объяснить, что в порядке. Красноречивое молчание прервал урчащий живот Ука. За последние несколько часов он успел забыть когда в последний раз ел. И теперь испытывал на себе последствия накопившегося голода.
  Лина шутливо коснулась живота мальчика и тот, будто потревоженный зверь, заурчал в ответ. Девочка махнула рукой, призывая следовать за ней, и побежала вдоль ручья вверх по течению. Причём бежала так легко и тихо, что Ук вполне мог представить Лину бегущей ночью без единого звука, в отличие от него самого. Сын ветра, хоть и был лёгким и быстрым, но не тихим. Впрочем, мальчик успокаивал себя тем, что и ветер бывает в разном настроении. От одного не шевельнётся и лист, в другом вырывает деревья с корнями.
  Теперь Ук смог получше рассмотреть свою спутницу. Роста в ней было столько же, сколько и в нём, а девочки обычно ниже мальчиков. Значит Лина старше на пару зим. К тому же она казалась значительно худее девочек из племени твердолобов. Хотя и одета была иначе. Шкуры как бы плавно обтекали фигуру Лины, а не висели бесформенным мешком. Из-за этого она казалась куда более красивой и лёгкой. Столько же лёгкой была и трель трубки Лины, взмывающая в ввысь, подхватываемая ветром, но не теряющаяся до конца.
  Чем дольше Ук слушал мелодию, тем отчётливее понимал, что в лесу его со старшими преследовала Лина. И Ана ранила тоже она. Если бы чужаки действительно преследовали мальчиков, то напали бы на них или на лагерь задолго до наступления утра. Встречать рассвет было бы уже некому. От этой мысли твердолобу стало не по себе. Лина стала причиной самого тяжёлого похода в жизни Ука, а потом появилась из ниоткуда, будто ничего не случилось. Может, для неё всё так и было, но только для неё.
  Однако, у сына ветра не осталось сил злиться даже на себя. О гневе на посторонних и говорить не было смысла. Гложущая изнутри пустота укоренилась в животе и оттуда руководила мыслями мальчика. Единственное чего он сейчас хотел - как можно быстрее съесть что угодно. И, если Лина даст Уку еду, то он уж точно не станет отказываться. Какое значение имеет что девчонка сделала раньше? Важно, что теперь она помогает и может накормить. Как часто мальчик хотел видеть подобное отношение от твердолобов...
  От своего племени Ук получал только тумаки, а редкие просветы в отношениях не меняли положение. Даже Раг и Туг, помогая, делали это втайне от чужих глаз. Никто не защищал Ука на виду. Никто не хотел перечить воле вождя и всематери. Но неужели остальные не допускали мысли, что всематерь и вождь могут ошибаться? Неужели старшие были слишком напуганы, чтобы понять это? Сын ветра всё острее чувствовал отчуждённость. Желание вернуться домой сменялось желанием найти новый и поскорее.
  Вскоре Лина свернула от ручья и принялась рыться в листве, помогая себе сухой веткой. Ук терпеливо ждал. Она извлекла из земли растение с корнем похожим на яйцо с хвостиком. Затем оторвала длинные листья на тонких стеблях и направилась к ручью. Лина смыла с корня налипшие корни земли. Теперь "яйцо" даже выглядело аппетитным. Ук подождал, пока девочка протянет корень ему и только потом выхватил, вгрызся зубами, почувствовал горечь, сморщился, выплюнул не дожёванное и ещё долго сплёвывал вкус.
  Ук посмотрел на Лину не то со злобой, не то с обидой. Та склонила голову набок и посмотрела на сына ветра так, будто вот-вот заплачет. Мальчик определённо не хотел обижать человека, который пытался ему помочь, поэтому решил сделать шаг к примирению первым. Обнял Лину. Ветер смотрел на происходящее и шелестел что-то воодушевляющее. Когда Лина пришла в себя, то забрала у мальчика корень похожий на яйцо. Затем порылась за пазухой и достала другой корень, цвета заката и передала Уку.
  Он, несмотря на то, что не хотел обижать девочку, сначала понюхал корень. Тот пах сладко, почти как ягоды. Затем Ук надкусил, чтобы добраться до мякоти, и убедился, что она такая же сладкая на вкус, как и по запаху. Давненько сын ветра не ел так быстро и так жадно. Наверное, со стороны это выглядело так, будто мальчика не кормили с рождения. По меньшей мере, Лина смотрела на Ука с некоторой теплотой, которую тот, впрочем, не замечал в силу занятости едой. И девочка принялась есть горький корень, не замечая горечи.
  Тогда сын ветра буквально остолбенел от удивления и стыда. Лина действительно дала ему что-то, что можно есть. Вот только Уку это не понравилось. Теперь мальчик чувствовал себя неловко, ведь не раз бывало, что вкусы других твердолобов расходились с его собственными. Что взять с девчонки без племени? Чтобы выжить, она вынуждена была питаться всем, чем придётся. Однако, Ук теперь чувствовал вину перед Линой, поэтому решил поделиться хотя бы часть. Вкусного корня, который та ему отдала.
  К сожалению, когда мальчик остановился, от подарка Лины осталось не больше горошины с несъедобным хвостиком. Сгорая от стыда, Ук протянул спасительнице всё, что осталось от её помощи. Он старался не смотреть в глаза, боялся выглядеть глупо. Но вкусный корень оставался в руке Ука даже спустя несколько мгновений. Не зная что и предпринять, чтобы загладить вину, сын ветра посмотрел в сторону воплощения ветра и увидел искреннюю улыбку. Затем Лина обняла его и обжигающе горячо поцеловала в щёку.
  Ук почувствовал, как жар прилил к щекам, и отвернулся. Девочка рассмеялась, взяла того за плечи и подвела к ручью, чтобы тот смог взглянуть на себя. Сын ветра видел улыбающееся лицо Лины и своё смущённое лицо с красными щеками - неожиданно для себя он увидел сходство. Голова Ука была такой же высокой, лоб выпуклым, а не покатым, как у твердолобов, черты лица точёными, даже мелкими в сравнении с остальными детьми твердолобов. Казалось, сын ветра не просто покинул племя, но стал другим человеком.
  И эти различия с родным племенем и сходство с чужой Линой окончательно запутали Ука. Он не знал, как к этому относиться и смотрел на себя и неё так долго, что смутил девочку. Ветер твердил, что в таких отличиях нет ничего дурного, что сын ветра сможет теперь найти свой настоящий дом, что он свободен. Вот только Ук этого не чувствовал. Привычка видеть себя твердолобом и здесь сыграла с мальчиком злую шутку. Ук был опустошён, когда утратил племя, обратившись в ничто, а теперь узнал, что даже не принадлежал ему.
  Ук словно стал чужим для самого себя. Часть него хотела жить в любом виде. Другая же часть помнила о племени, о доме, о людях, которых мальчик предал, и не хотела прощать его. Лишь тёплый взгляд Лины отвлёк сына ветра от тяжёлых мыслей. Она видела кровь, знала, что убил кого-то или сильно ранил и всё равно помогла Уку. Могла бросить, позволить умереть и быть поглощённым лесом, но почему-то оказалась рядом, когда твердолобы не могли и не стали бы. Лина сделала выбор, пришло время Уку сделать свой.
  И сын ветра вновь достал из-за пазухи трубку. Однако, теперь с намерением играть. И стал дуть в неё, беспорядочно закрывая отверстия, не боясь сыграть плохо, показаться смешным или глупым. Ук мог и хотел выглядеть именно так. Хотел верить, пусть и не знал наперёд, что Лина не станет его осуждать. В конце концов, не это ли делает человека по-настоящему родным? Мальчик даже закрыл глаза, чтобы не увидеть реакцию девочки раньше времени. Хотел дать трубке "выговориться" и тогда посмотреть.
  Казалось, Ук играл целую вечность. Время застыло, скованное бессвязностью исторгаемых трубкой звуков. Но мальчик же чувствовал себя спокойнее. Словно трубка облекала охватившие разум волнения в музыку и выпускала на волю. Ветер подхватывал безумие и разносил по всему лесу с тем же воодушевлением, что и крики отчаяния. Сын ветра вполне мог обидеться на друга, но понимал: тот поддерживает в любом положении. Именно это Ук хотел увидеть и в Лине, когда откроет глаза. Однако, увидел нечто большее.
  Лина застыла с округлым от страха взглядом, приложив палец ко рту. Ук усмехнулся и подмигнул ей, но выражение лица девочки не поменялось - лишь глаза стали ещё круглее. Сына ветра это смутило. Он, конечно, делал разные вещи, даже пугал, выпрыгивая из-за дерева. Только сейчас мальчик дурачился и на испуг не рассчитывал. Наконец, позади Ука раздался рёв. Мальчик медленно обернулся. В десяти шагах от него по другую сторону ручья стоял, приподнявшись на задних лапах, огромный мохнатый зверь.
  Ещё больше и шире, чем полосатый ценитель птичьего пения, встреченный сыном ветра ночью. С шерстью цвета древесной коры. И крупной широкой головой. Он опустился на передние лапы и направился в сторону детей. Передвигался зверь покачиваясь, неуклюже, хотя Ук знал, что его медлительность обманчива. Помнил рассказы охотников про урса, хозяина леса. Он был сильнее человека, быстрее бегал, даже лазал по деревьям. Если зверь решал убить, то сбежать было почти невозможно. Лишь попытаться убить урса раньше.
  Ук оказался беззащитным перед лицом опасности. Он выбросил нож на границе с миром духов. Трубкой же можно было ранить разве что жука. Оставалось лишь надеяться на Лину, которая пережила больше зим и вполне могла что-то кроме как кидаться камнями. Помешкав немного, Девочка выставила руки с открытыми ладонями перед собой. Затем короткими шагами двинулась зверю навстречу. Сын ветра не понимал, чего Лина хочет, поэтому не придумал ничего лучше, как неподвижно и тихо стоять на месте - не мешать.
  Девочка двигалась медленно и плавно, словно успокаивала зверя. Урс смотрел на неё и тоже не торопился. Лина подошла к ручью. Затем набрала в ладонь воды и отпила. Зверь остановился у ручья, понюхал воздух, воду, подумал немного... и начал пить. Ук впервые увидел, как человек договорился с обитателем леса на своих условиях без применения оружия и грубой силы. Сын ветра не знал что и думать, ведь девочка казалась немногим старше него, а делала вещи невозможные даже для мужчин и женщин.
  Вскоре, когда урс утолил жажду, он приподнял верхнюю губу, пошевелил носом и проворчал что-то. Затем направился по своим делам, будто и не было двух надоедливых людей и назойливой трели. Однако, Лина не казалась сыну ветра довольной. Ещё бледная после встречи, она, морщась от холода, вступила по щиколотку в ручей и позвала мальчика за собой. Ук понимал, что ногам это не понравится, но отказать, глядя Лине в глаза, было сродни оскорблению. Она спасла его от урса и ей тоже холодно, значит в этом есть смысл.
  Лина двинулась вниз по течению и Ук пошёл следом, хоть и не понимал до конца зачем именно по воде. Ветер успокаивал, что девочка знает причину и этого достаточно. Однако, это не помогало сыну ветра терпеть боль. Когда уколы холода превратились в нестерпимое жжение, он сразу же вышел на берег. Лина не обратила на это внимания. Она сама мелко дрожала и вскоре покинула воду, но всё ещё брела вдоль ручья. Сын ветра уже собрался спросить куда они идут, когда девочка свернула в лес, сбив его с мысли.
  Само по себе это не было ответом, но Уку стало несколько легче и не так холодно идти следом. По пути Лина молчала и не заставляла трубку петь. Пели птицы в кронах деревьев, шелестел листвой ветер, всюду что-то трещало, шуршало, щёлкало и рычало. Сын ветра почти забыл что сделал, заворожённый торжеством жизни вокруг. Несмотря на случившееся, лес продолжал существовать так, будто Ана никогда не было. Должно быть, также безразлично он отнесётся и к уходу Ука в мир духов. Мальчика это успокаивало.
  Лина принялась собирать сухие ветки, продолжая двигаться к неизвестной цели. Ук всё ещё стеснялся с ней говорить - лишь молча собрал охапку веток, пытаясь быть полезным. Так, с парой охапок, мальчик с девочкой и очутились у пещеры. Сын ветра невольно насторожился: внутри вполне могло скрываться чужое племя со своими обычаями. Кто знает, как они относятся к людям других племён? Впрочем, перед пещерой не было кострища, на котором готовили, лишь мелкая горстка золы. Значит девочка жила здесь одна.
  Лина положила охапку веток на кучку золы и указала Уку положить его кучку в паре шагов от костра. Затем нашла поблизости сухую траву и пару камней, положила траву поверх веток и чиркнула камнями друг о друга так, что исторгла маленькие частички огня. Они резво вгрызались в траву, затем перекинулись на ветки. Мальчик впервые видел, чтобы костёр разжигали так быстро. Обычно для этого требовалось долго крутить ветку, заставляя тереться о кору дерева или ветку потолще и даже так не всегда удавалось.
  Девочка села подле занимавшегося костра, приглашая сына ветра сесть рядом. Ук ещё не вполне доверял столько быстро созданному пламени, но очень устал и продрог, пока шёл по ручью. Лина что-то сделала со стопами - подёргала, распутала, а затем сняла с них своеобразные мешочки. Её ноги оказались такими же, как у мальчика, только чище и привлекательнее на вид. Девочка непринуждённо продела ладони в мешочки и выставила над костром, чтобы просушить. Ук видел такое в первый раз и следил неотрывно.
  Однако, вскоре мальчика отвлекла сумрачная фигура. Из-за костра казалось, что вечер перешёл в ночь почти мгновенно, поэтому различить кто это был не представлялось возможным, пока человек не подошёл ближе. Ук не верил глазам, но Ан выжил. Зажав левый бок рукой, истекая кровью, он стоял и смотрел на своего убийцу с холодной отрешённостью. Сын ветра растерялся. Извиняться было слишком поздно, бежать не было ни сил, ни желания - оставалось лишь принять с достоинством всё, что произойдёт дальше.
  - Ук... - шепнули мертвенно бледные губы, выпустив тонкий ручеёк крови. Сын ветра дёрнулся: хотел отпрянуть, но не смог.
  - Ук... - твердил мертвец, - Ук. Ук. Ук. - повторял он, приближаясь, заставляя Ука ненавидеть своё имя и самого себя. Затем взял мальчика за плечо и голос Ана стал меняться, истончаться, пока не исчез вовсе. Последние несколько мгновений перед пробуждением сын ветра смотрел сыну вождя прямо в глаза, но ничего не слышал. Лишь наблюдал, как бледные губы повторяют одно и то же, выпуская тёмные ручейки крови. И также неожиданно, как появился, Ан исчез, а на его месте появилась Лина, указавшая кивком на пещеру.
  Ук не стал спорить, да и не хотел. Уставший и сонный он бы не смог найти дорогу к стоянке черноспинов, потому что не знал где находится. Как бы мальчик ни беспокоился об Аре, другу придётся подождать.
  
  Глава 11 Исчезновение
  Когда Ук проснулся, было ещё темно. Близость зимы напоминала о себе, делая ночи длиннее, а дни короче. Он не помнил видел ли что-нибудь во сне, да и сном назвать это было трудно. Сын ветра словно побывал на том свете и вернулся. Настолько тяжело оказалось дышать. Пещера за ночь промёрзла и в отсутствие десятков тел соплеменников, лежащих рядом и согревающих, Ук ощущал холод, как дыхание мира мёртвых. Тепло Лины же, если и было в пещере, то поодаль и в месте, где мальчик спал, не чувствовалось.
  Несмотря на отчаянное сопротивление коченеющего тела, Ук приподнялся. Он не мог разглядеть где лежит Лина, как ни старался. Вход же в пещеру почему-то оказался дальше, чем до этого. На мгновение мальчик усомнился в той ли находится пещере или за ночь приключилось что-то, чего сын ветра теперь не мог припомнить. Разве что Лина отнесла Ука в другую и пахнет в ней также сыростью и сухим помётом. Отбросив глупые мысли, мальчик отправился на негнущихся ногах прочь из каменного мешка, чтобы размяться.
  Что угодно лучше, чем лежать мёрзнуть и ничего с этим не делать. Ук стал постепенно изгонять из себя холод. Быстро ходить, затем бегать, прыгать, размахивать руками, не издавая при этом ни звука. Однако, сын ветра прощался не только с холодом. Он изгонял из себя ещё и правила племени твердолобов: надо, должен, нельзя, наказан - все вместе и каждое по отдельности. А опустевшее после изгнания место занимала свобода быть каким угодно и делать что угодно. Ук плясал так неистово, что скоро выбился из сил.
  К тому времени, край солнечного диска показался из-за горизонта, и сын ветра понял, что не он один наслаждался утром. Под тёмным сводом пещеры стояла, опершись на стену, Лина. Ук не знал точно что она видела и как долго смотрела, поэтому остолбенел, не зная что делать. Девочка вышла из пещеры, потянулась, сладко зевнула и направилась к мальчику. Затем остановилась прямо перед ним и... с улыбкой ткнула пальцем в кончик носа. Ук от неожиданности икнул в ответ. Лина рассмеялась.
  Однако, веселье продлилось недолго: Ук всё ещё икал. Тогда девочка снова стала игриво-серьёзной и направилась в лес, поманив мальчика за собой. Сын ветра старался не создавать лишнего шума, но, если ступал он тихо, то икал квакающе громко, даже через прикрывающую рот ладонь. В утреннем лесу, где многие птицы ещё не проснулись, звук икоты разносился далеко. Ук и раньше создавал шум, но только когда хотел. Икота же не спрашивала пожеланий сына ветра и его разрешения. Как, в общем-то, и Лина.
  Из-за икоты и переполняющего Ука стыда путь до ручья показался в три раза длиннее. Он почти ощущал, как стареет, настолько долго это было. Однако, стоило оказаться у воды и ход времени стал значительно быстрее. Мальчик припал к ручью и жадно пил, давясь и расплёскивая воду, пока не прошла икота. Лина пила более сдержанно, постоянно прерывалась и поглядывала в сторону Ука. Сыну ветра казалось, что взгляд таит в себе усмешку. Впрочем, стоило мальчику увидеть кровь на камнях и прочие мысли улетучились.
  - Смотри! - указал он пальцем на пятно крови размером с лист дерева.
  Лина зачерпнула кровь щепоткой и поднесла к лицу Ука, повторив за ним, как услышала:
  - Сматри!
  Девочка стала перетирать кровь пальцами и она вместо того, чтобы растекаться, как и полагается, стала сминаться, перекатываться. Это была скорее красная грязь, а не кровь. Ук уже видел такую, хоть и не помнил где именно. Через пару мгновений грязь, стараниями Лины, оказалась у мальчика на носу и он мог рассмотреть её ближе некуда. Однако, остаться в долгу было никак нельзя и Ук плеснул на девчонку ледяной воды из ручья. Долетели лишь редкие капли, но даже их хватило, чтобы смыть улыбку с её лица.
  Лина затихла, прикрыла лицо ладонями. На мгновение Уку показалось, что слышал сдержанные всхлипы. Мальчик потянулся к ней, чтобы обнять. Девочка не сопротивлялась, но и не подалась навстречу. Сын ветра предполагал, что Лина рано или поздно успокоится и решил просто подождать. Тем временем правая рука девочки уже не прикрывала лицо, а тихо извиваясь, подобно змее, миновала объятия и нырнула в ручей. Ук понял, что попался, лишь когда почувствовал ледяное прикосновение к шее.
  Ук отпрянул, но вода уже стекала сниз, под шкуру, по спине. К тому же он потерял равновесие и едва не свалился в ручей, уперевшись в последний момент в каменистое дно. Будь дно илистым и мальчик бы зачерпнул немного грязи, чтобы сделать умирающей от смеха Лине приятное. Однако, сын ветра нашёл другой способ отомстить. Прежде, чем девочка опомнилась, он приложил мокрые ледяные ладони к её лицу. Лина вскрикнула и так сильно толкнула Ука, что он отшатнулся, споткнулся и сел прямо в ручей.
  Девочка недолго наслаждалась плодами своих трудов. Она смотрела, как Ук пытается подняться, и просто не смогла остаться в стороне. Лина взяла мальчика за руки, упёрлась и отклонилась назад, чтобы с помощью своего веса вытянуть сына ветра. И, даже несмотря на усилия Ука, им пришлось попотеть, чтобы мальчик оказался на суше. Глубина погружения и торчащие кверху ноги не позволяли ему упереться как следует, а шерсть на шкуре, служащей одеждой, напиталась влагой и придавала дополнительный вес.
  Казалось, когда Лина тянула, ручей тянул в противоположную сторону. Поэтому, когда Ук всё же оказался на своих двоих, девочка уже основательно вымоталась. Она склонилась, упёрлась руками в колени и хватала ртом воздух. Сын ветра не задумывался какие старания требовалось приложить, чтобы ему не пришлось вымокнуть с ног до головы. Ведь Лина не отличалась ни внушительным весом, ни тем более выдающейся силой. Лишь упорством и терпением. Она лишь продолжала пытаться, пока не получилось.
  А затем, отдышавшись, стукнула Ука пальцем по лбу, приговаривая:
  - Нака! - затем стукнула ещё несколько раз, - Нака! Нака! Нака!
  Мальчик догадывался, что это может значить, как глупый, так и упёртый, но обижаться на Лину не мог. Лишь стоял и улыбался, как дурак.
  Лина и дальше стукала бы Ука по лбу, но вскоре поняла, что это бесполезно и двинулась вверх по течению ручья. Мальчик отправился рядом, не желая отставать: дорогу назад к пещере он не помнил и даже тот малый комфорт, что она давала, терять не хотел. Однако, девочка оказалась несколько более злопамятной, чему сыну ветра показалось на первый взгляд. Как только они с Уком поравнялись, Лина начала его пальцем бок. Сначала слегка и редко, потом сильнее и чаще, потому что не могла видеть Ука довольным.
  И всё же он улыбался, даже сквозь боль. Понимание, что прямо сейчас он никому ничего не должен и ему не грозит наказание, притупляло даже отголоски старых ранений, не говоря о мелких неприятностях, создаваемых Линой. Впрочем, старания девочки не прошли даром. Вскоре Ук поморщился от особо болезненного тычка и следующий наверняка вывел бы его из себя. Если бы он не поймал палец Лины на подлёте к своему боку. Девочка попыталась высвободиться из хватки, но не тут-то было. Попалась.
  Однако, Ук не замышлял дурного. Напротив - взял Лину за руку так тепло и нежно, будто не они, дурачась ниже по течению, обливали друг друга ледяной водой. Хотя стоило девочке попытаться вырваться, как она почувствовала насколько крепкой может быть тёплая и нежная хватка. Ук ещё раздражал её, но уже немного нравился. Сын ветра же разрывался между симпатией и желанием сжать руку девочки так крепко, чтобы затрещали кости. Она уже столько раз спасала его и создала столько неприятностей, что Ук не знал что думать.
  В конце концов, именно Лина бросила камень в Ана, после чего тот упал в яму. Из-за падения путь к стоянке затянулся до ночи, поэтому сын вождя узнал о смерти Найи и ребёнка лишь утром. Будучи ослабленным после ранения, Ан не смог смириться с потерей и напал на Ука. Но Лина нашла сына ветра, когда он был в отчаянии, накормила, защитила от урса, дала кров, помогла избавиться от икоты. Казалось, девочка заботилась о нём сильнее, чем кто-либо, но и вреда нанесла куда больше, чем любой другой человек.
  И всё же они продолжали путь вместе. Ук держал Лину за руку, но на самом деле вела девочка. Какое-то время двое шли вдоль ручья, остановились. Сын ветра бы и не приметил красное пятно на камне у ручья, если бы Лина его не стёрла. Точнее провела ладонью так, что пятнышко размером с лист дерева превратилось в алую полосу шириной с запястье. Мальчик не вполне понимал, что значат пятна и зачем их стирать, но, встретив красную грязь дважды за день, не удивился бы, увидев её в третий и в четвёртый раз.
  Лина задержалась у камня, помеченного красным, лишь на пару мгновений. Затем двое углубились в лес, что само по себе не нравилось Уку - тем труднее было бы найти дорогу назад. Но девочка торопилась, заставляя мальчика бежать следом. Сын ветра не понимал к чему спешка и всё же ускорился. Ведь остаться наедине с лесом, значило остаться наедине с духами и чувством вины. Он был готов бежать так быстро, как только возможно, чтобы жизнь наполнилась смыслом, пусть и чужим. Может, по пути Ук отыщет свой?
  Однако, время до остановки пролетело так быстро, что Ук не успел прийти к чему-то основательному. Лина остановилась возле крупного черепа с красной отметиной. Не такого крупного, как череп мамонта, но немногим меньше черепа урса. Сдвинув его, девочка достала из выемки в земле небольшой кожаный мешок, перевязанный шнурком, сплетённым из шерсти. Сын ветра без особого труда догадался как Лина нашла череп и то, что под ним. Беспокоило другое - кто оставил отметины и мешок? Друг ли это?
  Затем Лина достала из мешка округлый мешочек поменьше. Из-за блестящих растянутых боков он казался раздутым изнутри. Блеск же навёл Ука на мысль, что мешочком пользовались часто и тот явно не лежал в земле много зим. Впрочем, и девочка вскоре подтвердила домыслы сына ветра. Она развязала мешочек и приложилась к нему - пила. Вряд ли Лина стала бы пить, если не знала что в нём и не знала того, кто спрятал. Неизвестно уловила ли девочка что-то во взгляде Ука или сама решила поделиться, но предложила попробовать.
  Едва суженный кверху мешочек оказался ближе к носу сына ветра, как тот почувствовал отвратительный запах. Настолько мерзкий, что он и представить не мог как жидкость с таким запахом вообще можно пить. Но Лина, даже видя отвращение на лице Ука, настаивала - показывала зажать нос и... Поначалу мальчик решил, что это шутка. Вот только девочка была настроена вполне серьёзно. Зажала Уку нос и, когда тот открыл рот, чтобы вдохнуть, влила в него питья на три глотка, отчего он чуть не подавился.
  Вонь также хлынула в горло, но вкус не соответствовал запаху. Жидкость оказалась вкуснее воды и даже немного сладкой. Когда Ук пришёл в себя, то заметил, что Лина протягивает мешочек, предлагая выпить ещё. Мальчик отчаянно замотал головой из стороны в сторону в знак отказа. Пройти через это однажды уже было достаточно трудно, чтобы отбить желание повторять. Впрочем, девочка не собиралась настаивать и с удовольствием отпила сама. От вида с каким упоением Лина утёрлась, Ука едва не вырвало.
  Сын ветра стирал с себя остатки напитка с отвращением, стараясь оставить как можно меньше запаха. Девочка смотрела на него с уже привычной издёвкой, поэтому Ук сделал вид, что не видит и, в какой-то момент, сам в это поверил. Поверила и Лина. Взгляд светлых глаз заметно потускнел, улыбка сползла и обвисла, оттянув уголки губ вниз. Тогда она достала из мешка плод размером с кулак зелёно-красного, но в основном зелёного, цвета. И, несмотря на вмятые бурые пятна, он выглядел вкусным и на лице Лины это читалось.
  Девочка ела плод с ещё большим удовольствием, чем пила гадкую жидкость из мешочка. Однако, не спешила предлагать Уку. Он терпеливо ждал, пока Лина съест половину, но она всё ещё не предлагала. Помимо своей воли, сын ветра начал раздражаться. Всё труднее становилось не видеть, как кто-то ест вкусное и не делится. Лишь, когда осталась треть плода, сплошь мятая и почти целиком коричневая, Лина предложила её Уку с торжествующим видом. И мальчик, к удивлению, заглотил худшую часть, как лучшую.
  Однако, сын ветра с привкусом гнили во рту почему-то не чувствовал себя победителем, да и девочка, так сильно ошибавшаяся в нём, не могла похвастаться тем же. Они выжидающе смотрели друг на друга, пока Лина в очередной раз не запустила руку в мешок. Теперь взгляд Ука был прикован к нему. В животе мальчика урчало и даже усталость приобрела оттенок слабости голодающего. Но девочка не спешила показывать содержимое мешка. Закрыла глаза и указала на сына ветра. Ук решил, что и ему следует закрыть.
  Мальчик также вытянул руку ладонью кверху, намекая Лине чего ждёт в ответ. И он получил, что хотел. Нечто твёрдое легло в руку. Сын ветра сжал это: хотел проверить достаточно ли оно мягкое, чтобы съесть. И ощутил, как кожура поддалась, а пальцы провалились в мякоть, в которой что-то шевелилось. Ук открыл глаза и увидел, как между пальцев среди чёрно-коричневой гнилой мякоти трепещет что-то вроде тонкой белёсой веточки. В жизни не видевший такой мерзости, он выбросил плод и вытер ладонь об траву.
  Только тогда Ук понял, что остался один. Он не видел Лину, не чувствовал её запаха или взгляда на себе, не слышал знакомой трели. Сначала сын ветра решил, что девочка отошла и скоро вернётся, поэтому решил подождать. Мальчик пробыл на месте столько времени, что особо надоедливая птица успела пропеть одну и ту же стрекочущую песню трижды. Потерявший терпение Ук принялся изучать ближайшие кусты, заглядывать за деревья и на них, потому что Лина любила прятаться. И ничего не нашёл.
  Мальчик не верил, что девочка могла просто исчезнуть. Должны были остаться какие-то следы. Если бы её утащил зверь, то остались ещё и следы зверя, кровь. Изучив всё на десять шагов вокруг места обнаружения черепа с красной меткой, Ук вернулся туда, откуда начал. Тогда-то он и приметил деталь, которую упустил ранее. На черепе больше не было метки в прежнем её виде. Лишь широкая полоса от стирания красной грязи с кости. Пускай Ук не хотел признавать, но Лина ушла самостоятельно, оставив его наедине с лесом.
  Сын ветра быстро нашёл виноватого. Раз он не мог видеть как девочка ушла, а ветер мог, то почему не предупредил? Хватило бы малейшего дуновения и Ук бы всё понял. Вместо этого тот, кого мальчик считал другом, позволил Лине уйти. Так почему бы ветру не уйти вслед за ней? Сын ветра ещё чувствовал себя в лесу, как дома, но не чувствовал, что хотел бы видеть ветер в нём. Так они разошлись: Ук отправился назад к ручью, а что будет делать его бесплотный друг мальчику было глубоко безразлично. Для него ветер умер.
  Ук отправился к ручью не только с целью утолить жажду. Он помнил, как женщины и, мальчик вместе с ними, ходили к озеру за водой. И в озеро впадал ручей очень похожий на тот, к которому Ук шёл. А значит спустившись вниз по течению до самого конца, он найдёт пруд и дорогу до стоянки твердолобов. Затем от стоянки сын ветра доберётся до сгоревшего леса и стоянки черноспинов, чтобы узнать о судьбе Ара. Чужаки дали бой и ранили охотников, поэтому вполне могли отправиться по следу, чтобы добить.
  Те, кому по силам сразиться с костогрызами и победить, могут сломить и черноспинов, и даже твердолобов. Хотя они, в отличие от твердолобов, готовы к бою. Родное племя Ука, казалось, слишком занято бытом, чтобы думать об угрозах извне. И всё же голодный волк пришёл к пещере, огромный зверь повстречался мальчику в сгоревшем лесу, урс рядом с ручьём и это не считая меткой Лины. Она могла иметь друзей, настроенных менее игриво. Дать людям возможность защитить себя от мира - необходимость, а не честь.
  Видимо, Раг знал о внешнем мире больше, ведь бывал снаружи чаще. Как знал и о склонности Ука бродить по ночам. Вооружить мальчишку показалось старику лучшим решением, нежели запретить уходить. Да и как можно запретить то, что будет сделано, когда ты уснёшь? Впрочем, сын ветра утратил нож и внушаемое им чувство безопасности - нужно было найти другое оружие. Ук присмотрел по пути крепкую сучковатую палку длиной чуть больше локтя. Такой он смог бы, если не убить, то хотя бы оглушить и убежать.
  Возвращение к ручью заняло, как показалось Уку, вдвое меньше времени, чем дорога к черепу. К тому же, он, пусть и был голоден, не чувствовал усталости. Вера в себя, возродившаяся, когда Ук нашёл новое оружие, крепла с каждым мгновением. Сын ветра вновь брал жизнь в свои руки. И несмотря на то, что путь вниз по течению был долгим, мальчик нашёл чем занять мысли. Лина всё ещё будоражила его, затрагивала что-то, о чём было рано задумываться. Однако, Ук и так видел многовато для девяти зим, чтобы бояться увидеть больше.
  Ему не давал покоя запах Лины. Дело было даже не в том, что девочка пахла лучше мальчиков - это было применимо и к девочкам племени твердолобов - она пахла иначе. Вместо кислого запах пота был мягким и сладковатым, будто пропитан соком плодов и духом цветов. Сама Лина мало походила на что-то вкусное или приятное, поэтому отсутствие связи между взбалмошным характером и удовольствием для обоняния становилось особенно отчётливым. И всё же Ук хотел увидеть её снова, пусть и не знал зачем.
  Когда Ук проходил мимо камня с красной смазанной полосой шириной в ладонь, то поймал себя на мысли, что, если бы он захотел, то нашёл бы пещеру, в которой провёл ночь с Линой. Значит, мальчик смог бы найти и саму девчонку, просто дождавшись её внутри. Но сын ветра не был уверен, что она вернётся на старое место и не мог просто бросить Ара, поэтому оставил идею о поиске пещеры на потом. Дурные предчувствия шептали мальчику, что черноспинов нет или скоро не будет, а с ними исчезнет и его друг.
  Ук знал, что ничего не может сделать для Ара, если черноспины не сумеют защитить себя сами. Твердолобы не стали бы помогать, даже если знали об угрозе. Черноспины и твердолобы могли сообща одолеть костогрызов, но вместе этого поселились как можно дальше, чтобы не воевать ни с общим врагом, ни друг с другом. И теперь, когда помощь и тем, и другим, и даже костогрызам действительно не помешала бы, их разделяло расстояние и безразличие к судьбе других племён. Каждое племя защищало только свои интересы.
  Ук уже слышал, как плещется вода, срываясь с высоты в пару десятков локтей в озеро. Однако, не слышал пения птиц. Его заменил гомон женских голосов. Внизу, на берегу, было не меньше дюжины женщин во главе с Тенью. Она что-то объясняла, но те галдели и сбивали с мысли. Будь рядом всематерь и слова Тени обрели иной вес, но без неё мало кого интересовали. И всё же, спустя какое-то время, женщины принялись наполнять чаши. Ук же затаился, чтобы не выдать себя. Его вполне устраивало быть пропавшим без вести.
  
  Глава 12: Росток
  
  По мере наполнения глубоких деревянных чаш Уку становилось всё труднее скрывать своё присутствие. Он помнил, как смывал с себя кровь Ана и понимал куда ручей унёс красную воду. Убить сына вождя - само по себе преступление, но напоить племя его кровью - преступление вдвойне. И всё же сын ветра молчал. Кровь затерялась в воде, рассеялась, а значит разглядеть её было невозможно. К тому же, Уку стали бы задавать слишком много вопросов. Такова природа женщин. И совершенно точно не дали скрыться.
  Мальчик не знал наверняка что у племени на уме. Винили ли его в смерти Ана. Что по поводу исчезновения меченого и сына вождя думали всематерь и вождь. Какие указания они дали остальным членам племени. Что если твердолобам приказано схватить Ука при первой же возможности? Что если приказано привести его в лагерь, где вождь собственноручно казнит мальчишку? А может так случиться, что смерть покажется Уку избавлением от мучений, которым Род его подвергнет, чтобы отомстить за сына.
  Тогда сын ветра решил пойти другим путём. Он столкнул вниз камень размером чуть больше кулака в надежде, что смутит женщин. Однако, они этого даже не заметили. Всплеск смешался с постоянным плеском водопада. Требовалось что-то посерьёзней, чтобы привлечь внимание. Тогда Ук нашёл валун размером с голову урса и, передвигаясь ползком, руками подтолкнул к краю утёса, затем палкой столкнул за край. Всплеск от "головы урса" оказался столь мощным, что женщины переполошились и принялись шушукаться.
  - Там! Что-то! Там! - щебетали они, указывая на маленький утёс, с которого срывалась вода из ручья. Боясь выдать себя, Ук не мог больше смотреть, но шум нарастал - женщины обеспокоились не на шутку. Даже голос Тени терялся на фоне всеобщего смятения. Мальчик не слышал о чём говорят из-за искажения голосов плеском водопада. Постепенно голосов будто бы стало меньше и звучали они тише. Ук взглянул вниз мельком, чтобы убедиться, что слух его не обманывает. Женщины ушли. Часть из них даже бросила чаши.
  Мальчик подождал, пока женщины уйдут подальше от водоёма, чтобы он мог спуститься. Однако, Ук не хотел, чтобы они ушли слишком далеко, поэтому дождался, когда последняя скроется в лесу и взялся за дело. Каменная стена утёса не баловала выемками, к тому же была мокрой и скользкой рядом с водопадом. Прыгнуть с высоты десяти локтей показалось Уку слишком рискованным. Он выбрал выщербленный ветром и солнцем участок стены в стороне от озера, сбросил дубинку и принялся спускаться.
  Сначала он свесил ноги. Затем развернулся и встал на прямые руки, постепенно опускаясь и пытаясь нащупать ногами опору. Это удалось не сразу. Если под левой стопой был твёрдый выступ, то хлипкую замшелую выемку под правую ногу Ук нашёл с трудом. Пришёл черёд найти за что взяться руками. В стене было множество трещин разной ширины и глубины, поэтому в некоторые можно было запустить лишь пальцы, в другие ладонь. Мальчик выбрал неглубокие трещины: глубокие оказались слишком скользкими.
  Теперь, когда Ук чувствовал, что держится достаточно крепко, он начал спуск. Выемка за выемкой, уступ за уступом мальчик делал усилие, чтобы смотреть только на них и не смотреть вниз. И, хотя до земли оставалось не более шести локтей, Ук всё ещё не решался прыгнуть. Постепенно усталость стала сковывать тело мальчика, заставляя дрожать от напряжения, браться и вставать не глядя. Он так торопился, что заметил обитателя очередной трещины лишь, когда что-то шершавое коснулось пальцев. Ук отпрянул и потерял равновесие.
  Левая нога и без того неуверенно стоявшая на замшелом выступе - соскользнула. Мальчик попытался быстро найти опору, но уже ничего не видел и не хотел от усталости. Когда сдались пальцы на левой руке и стена стала быстро удаляться, Ук понял, что падает. Столкновение с землёй, покрытой ковром из опавших листьев, оказалось немногим больнее крепкого похлопывания по спине. Однако, упади мальчик на собственную дубинку и кроме воздуха из него вышибло бы дух. К счастью, она мирно лежала рядом.
  Не успев отлежаться и отдышаться, Ук поднялся на ноги. Голоса женщин удалялись и грозились исчезнуть вовсе среди лесных шорохов, треска, стрёкота, рычания и трелей. Он думал, что помнил дорогу до стоянки твердолобов, но женщины знали точно - мальчику было надёжнее последовать за ними. Уку пришлось бежать, чтобы нагнать их. Мальчик не знал, как поступить с сучковатой веткой, которую выбрал в качестве оружия, поэтому держал в руке, размахивая ей во время бега. Наконец, он увидел спины уходящих.
  С трудом далось Уку молчание. Несмотря на чувство свободы, ощущаемое им в лесу, вдали от остальных членов племени, мальчик всё же нуждался в семье- людях, которым не всё равно. И теперь, когда Ук лишился племени, его невыносимо тянуло обратно. Обратно к угнетению, наказаниям и, может быть, смерти, чтобы заслужить благосклонность вождя. Однако, боль и вина терялись в тени пустоты, поглощающей мальчика изнутри, лишающей его жизнь смысла. Ук не мог жить спокойно, зная, что твердолобы погибнут.
  Теперь мальчик мог больше не бежать, поэтому перешёл на шаг. Постепенно он приблизился к женщинам настолько, что и они могли его увидеть. Ук не знал как поступит, если это случится. Лишь удовлетворял настоятельную потребность в единении с племенем. И всё же, когда женщина, идущая последней, зевнула и боковым зрением увидела его силуэт, мальчик бросился в сторону и прильнул к ковру опавшей листы. Было в случайно брошенном взгляде что-то недоброе. Ук не хотел проверять предположения на себе.
  - Там! Там! - завопила последняя, привлекая внимание Тени.
  - Где? - спросила та, укоризненно глядя на свидетельницу.
  - Там! - настаивала она, указывая куда-то. Ук не видел куда.
  Воцарилось молчание. Мальчик слышал шаги, сдавленное дыхание. Судя по звуку шагов, Тень подошла ближе, но он боялся это проверять: любое действие могло выдать Ука. Несмотря на то, что часть его хотела быть обнаруженной, другая опасалась последствий. Поэтому в какой-то момент мальчик настолько обратился в тишину и неподвижность, что задержал дыхание. Раздался шорох, словно Тень задумчиво переступила с ноги на ногу. Затем тяжело вздохнула и шорох шагов стал удаляться. Похоже, она сдалась.
  - Показалось, - подытожила Тень, а затем повторила более настойчиво, - Показалось.
  Мальчик даже не знал точно насколько близко она была от того, чтобы его найти. Лишь различил в голосе раздражение. Женщина, видевшая Ука, молча проводила взглядом Тень, которая сочла проблему решённой. Вереница вновь двинулась вперёд, но теперь мальчик следовал не прямо за ними - рядом. Ук старался держаться по меньшей мере на десять шагов левее и немного позади в надежде, что даже случайно обернувшись, его не заметят. Мальчик слишком торопился, а задерживать женщин значило задерживаться самому.
  Догнать и поймать Ука они бы всё равно не сумели, но стали бы идти значительно медленнее, поминутно оборачиваясь, высматривая и вынюхивая. Уж что-что, а наблюдать, подмечать и находить женщины умели, даже если не знали что ищут. Поэтому мальчику пришлось вести себя ещё тише и незаметней, чем раньше. В какой-то он момент он настолько растворился в лесу, его шуме и разноцветии, что посмотрел на руку, чтобы убедиться, что всё ещё является человеком. Сын ветра хотел быть, как ветер, но не стать им.
  Когда женщины с водой достигли стоянки, Ук, даже на расстоянии двадцати с лишним шагов, услышал, как всематерь кричала "Мало!". Мальчику пришлось подойти ближе, чтобы понять почему. Охотники сновали вокруг погашенного костра: готовили копья, ножи и собственные тела к грядущему испытанию. Из-за выходки Ука воды едва хватило бы, чтобы напоить охотников перед дорогой. Сами женщины и дети смогли бы попить только если первые принесут ещё воды. Но они были напуганы, Тень пыталась объясниться.
  Поначалу Ук не разбирал слов, Тень говорила тихо, не желая смущать всематерь и оспаривать главенство. Урра также отвечала спокойно, но вскоре совершенно вышла из себя. "Идите и принесите ещё!" - прикрикнула она. Тень промолчала. Разговаривать с всематерью, когда она в бешенстве, было равносильно спору с диким зверем. Какими бы разумными и правильными слова и мысли ни казались - зверю они безразличны. Тогда Тень спросила что-то и Урра молча кивнула, сразу же презрительно отвернувшись.
  Мальчик готов был поспорить, что женщины боялись и просили охотника в помощь, но получили лишь строгий наказ от всематери и одноногого Туга в сопровождение. Трудно было найти кого-то менее способного защитить женщин. Он и себя самого не смог бы защитить, если случится беда. Туг едва поспевал за женщинами - хромал в самом конце. И смотреть на это было так больно и тошно, что Ук предпочёл отправиться в путь, пролегающий до стоянки черноспинов. Он никогда раньше не проходил данный путь днём.
  
  
  Вскоре Ук поймал себя на мысли, что крадётся. День с его шумом и разноцветием слепил мальчика, не позволяя сосредоточиться на чём-то одном. Без прикрытия темноты Ук чувствовал себя беззащитным. Красться - меньшее, что он мог сделать, чтобы скрыть присутствие. И всё же беспокойство давало о себе знать. После встречи с урсом мальчик понял, что ночной лес был его домом, дневной - тем же домом с другими обитателями. И, хотя в нём было безопаснее, чем с твердолобами, стоило держать ухо востро.
  Однако, Ук добрался до сгоревшего леса без происшествий. Несколько раз казалось, что за мальчиком идёт кто-то большой, но этот кто-то проходил мимо, не проявляя к нему никакого интереса. Лишь спустя какое-то время напомнил о себе ветер, изгнанный сыном ветра ранее. Он шумел ветвями, жутко свистел в вышине и толкал Ука в спину. Мальчик старался не обращать внимание. Сын ветра не видел смысла мириться, как и продолжать ссору. Если друг предал его раз, то предаст и ещё раз. И говорить тут не о чем.
  Вид обглоданных пламенем чёрных стволов вселил в Ука надежду - до черноспинов осталось немного. Он ускорился, насколько возможно, стараясь не бежать - мальчику нужны были силы, чтобы вернуться до заката. Сын ветра чувствовал, что времени осталось мало, что вот-вот случится что-то страшное и он должен этому помешать. Словно над твердолобами нависла тяжёлая чёрная туча уже готовая обрушить на племя гром и молнии, но ждущая подходящего момента. А если племя погибнет, то вместе с ним погибнет и Ук.
  Погибнут всематерь, вождь, мама, охотники, женщины, старики и дети. Погибнут все, кто знал его имя, кто придавал имени мальчика смысл. Лишь Ар, да предатель ветер будут помнить. Но кто есть человек без племени? Человек без имени, без прошлого, потерянный и забытый духами на окраине жизни. И мальчик уже чувствовал как теряет эту связь, как тонкая шерстяная нить, связывающая его дух с духом племени истончается. И, если сын ветра ничего не сделает, если сдастся, то нить порвётся и твердолобы исчезнут.
  Меньше всего в сгоревшем лесу Ук рассчитывал увидеть старых знакомых и всё же с одним он должен был свидеться. Вылизанный пламенем до угольной черноты скелет был на том же месте. С распахнутым ртом и ростком в нём, как и всегда. Только росток, несмотря на близость зимы, стал выше и крепче, словно его не смущали ни сухость воздуха, ни холод. И это маленькое чудо жизни сотворило слепое желание жить, тянуться к свету. Ук тянулся к племени также, как если бы его существование определяло жизнь мальчика.
  Но если не племя, то что тогда? Он дышал, пил, ел, спал, чего-то хотел, как и люди в других племенах. И всё же было кое-что, что Ук приметил только в Аре: желание жить по-своему. Остальных, казалось, устраивало, что голоса вождя и всематери всегда звучали громче, заглушая внутренний голос, заглушая желания. Похоже, люди привыкли, что думают и решают за них, привыкли жить чужой жизнью. Мальчик же хотел прожить свою, как бы трудно это ни было. Хотел мечтать о своём и быть счастливым по-своему.
  Однако, трудно быть счастливым, когда родное племя, пусть и возглавляемое дураками, может исчезнуть, когда из-за глупости своего племени может погибнуть друг. Поэтому, помимо воли, ускорился. Тяжёлые мысли гнали его так быстро, словно он убегал приближающихся туч. Ук был у стоянки черноспинов чуть позже полудня. Он устал, хотел пить и есть. Тело, вдруг вспомнившее о боли, высвободила её всю разом. Разбитый, но не сломленный мальчик залёг в опавшей листве близ стоянки. Сердце едва не выскакивало из груди.
  Ук первый раз оказался настолько близко к стоянке черноспинов днём и понимал, что находится в опасности. Другом он был только для Ара. Племя же черноспинов относилось к твердолобам довольно холодно. Черноспины считали, что те не умеют приспосабливаться. Твердолобы же считали, что черноспины боятся открыто стоять на своём и оттого изворачиваются. Скрытая враждебность привела к тому, что племена старались держаться от друг друга подальше. Что же тогда мальчишка-твердолоб забыл у стоянки врагов?
  Впрочем, скоро Ук понял, что черноспинам нет до него дела. Суета едва ли сравнимая с царившей в лагере твердолобов, охватила то, что осталось от племени. Женщины в едином порыве набивали мешки из шкур, наполняли глиняные, деревянные и костяные чаши припасами. И, похоже, у них были на то веские причины. Ук не видел на стоянке мужчин и не слышал их голосов из пещеры. Не было и мальчиков, Ара в том числе, от которых проку во взрослых делах немного. Черноспины решили не ждать чужаков.
  Ук не увидел никого похожего на всематерь или вождя. Должно быть, они ушли в другое место. Вождь мог принять бой, повести мужчин за собой, но всематери сражаться не пристало. Значит, она находилась где-то ещё. Там же могли находиться остальные женщины (на стоянке припасы собирала лишь малая их часть), старики, дети и Ар. Мальчику достаточно было проследовать за остатками племени черноспинов и он бы нашёл их новую стоянку. Но Ук не был готов к плохим новостям, не хотел знать точно жив Ар или мёртв.
  Мысль о том, что где-то там друг-черноспин может быть жив, успокаивала мальчика, придавала сил. Ук совершенно не хотел убеждаться в обратном. Ведь если Ар жив, то рано или поздно они встретятся. Мальчик хотел в это верить. Оставалось только выжить самому и попытаться спасти твердолобов от их упрямства. Изворотливость черноспинов, по меньшей мере позволяла им оставаться в живых, избегая столкновений. Оставалось убедить родное племя если не уйти с насиженных мест, то хотя бы принять бой.
  Ук не вполне представлял что хочет сказать. Да и что тут скажешь? Слишком многое нужно поведать, хотя лучше было бы умолчать. И чем больше мальчик об этом думал, тем острее чувствовал опасность, исходящую от твердолобов. Откуда он узнал про чужаков? Как и почему оказался там с украденным у Рага ножом? Где Ук пропадал после проводов Найи в мир духов? И знает ли он что-нибудь об исчезновении Ана? Хуже всего, что даже если бы Ук действительно ничего не знал - Род и Урра ему бы не поверили.
  Тем временем, женщины забрали столько съестных припасов сколько могли и двинулись в путь. Последние мгновения отделяли Ука от того, чтобы потерять их из виду. Проследив за женщинами, мальчик бы нашёл новую стоянку черноспинов и убедился, что Ар в порядке. Но рисковал заблудиться по пути к старой стоянке и не успеть добраться до твердолобов. Если черноспины в опасности, значит чужаки меньше, чем в дне пути от родного племени Ука. Мальчик должен был предупредить твердолобов, чего это бы это ни стоило.
  Ук думал, что идёт быстро, (бежать мешала боль в натруженных ходьбой пятках) но, казалось, даже солнце двигается по небосводу быстрее. Тяжелее мысли о судьбе племени должны было подгонять мальчика, а вместе этого внушали страх перед грядущим. Разве не лучше было бы держаться от опасности подальше? Ук ведь даже не знал наверняка кто для него страшнее - разгневанные твердолобы или безразличные к его жизни чужаки. И всё же делал выбор в пользу родного племени: неизвестность пугала больше.
  Ветер же предательски нашёптывал слова свободы в вышине. "Можешь пойти куда захочешь. Спасайся сам". И он был прав. Ук не мог с ним спорить, а потому молчал, делая вид, что не слышит. Ветер же в отместку дул мальчику в лицо, замедляя и без того долгий переход. Боль, голод, усталость и упрямство ветра истощали волю мальчика и его здравый смысл. Наконец, он настолько преисполнился злости, что, не найдя на ком ещё её выместить, плюнул в ветер. Тот плюнул в ответ и попал точно Уку в глаз.
  Попадание оказалось столь метким, что мальчик ничего не видел правым глазом. Ук стал неистово его тереть и так увлёкся, что почувствовал жжение. Будучи слишком занятым, чтобы смотреть под ноги, мальчик не заметил предательски торчащий из земли корень. Сын ветра упал и не хотел подниматься. Он обиделся на ветер, твердолобов и самого себя. К горлу подступил ком, глаза намокли. Три одиноких слезы скатились по щекам, но Ук сдержался. Сын ветра не мог жалеть себя, обвиняя других, пусть и очень хотел.
  Мальчик выглядел разбитым в той степени, что даже ветер перестал зубоскалить и смиренно ждал, пока тот поднимется. Впрочем, Ук не торопился. Он смотрел на чистое голубое небо, облака - видел свободу, которой ему никогда не добиться. Потом стал смотреть по сторонам и увидел чёрные колья сгоревших деревьев, рядом с которыми тут и там прорастали совсем ещё тонкие и юные. Тогда мальчик почти взглядом память безымянного мертвеца и заглянул тому в рот, ожидая увидеть росток, но его не было.
  Ук не поверил своим глазам. Ну не мог же росток уйти? Завять, быть съеденным - возможно, но не покинуть насиженное место. И всё же его не было, совсем. Сын ветра поднялся на колени, стал осматривать рот мертвеца под разными углами, стараясь не касаться того руками. Однако, росток исчез, как будто его и не было. Озадаченный Ук сел на жиденькую ещё траву, проросшую сквозь пепел, снова посмотрел на небо, сгоревшие и молодые деревья. Какое значение имеет росток в мире, где каждый день кто-то рождается и умирает?
  
  Глава 13: Апокалипсис
  
  Ук почти утратил смысл пытаться спасти племя или хотя бы самого себя, пока наблюдал зияющую пустоту раскрытого рта мертвеца. Но мальчик был жив: затёкшие ноги и сама жизнь напомнили ему об этом. Крикнула в вышине птица, где-то вдалеке треснуло, грозясь расколоться пополам, небо, задрожала земля, сотрясаемая копытами незримого зверя, а ледяной порыв ветра пронизал Ука до костей. Сын ветра съёжился от холода и, опёршись на палку, встал. Мальчик не мог больше оставаться на месте - бездействие убивало его.
  Первые несколько шагов Ук сделал, чтобы согреться. Остальные, чтобы не останавливаться. Постоянно куда-то идти успело войти у мальчика в привычку за дни бесконечных путешествий. Ночью или днём уже не имело значения. В пути Ук чувствовал себя на своём месте, как ветер, не искавший постоянства. За пару десятков шагов сын ветра совершенно успокоился, словно видел Ара, росток и твердолобы обязательно его выслушают. Чувство свободы движения внушало Уку уверенность, что если он идёт, значит придёт.
  Постепенно мир вокруг стал меняться. От места, где небо раскололось, серость двинулась к сгоревшему лесу, накрывая тенью обуглившиеся колья стволов, тонкие стебли молодых деревьев и редкий покров травы поверх золы. Холод же, который до этого принёс ветер, теперь словно обнимал мальчика за плечи, не отставая ни на шаг. Мальчику приходилось идти быстрее, чем хотел, наплевать на усталость и ноющее от боли тело. Ук должен был успеть поговорить с племенем, даже если это стоило бы ему жизни.
  Однако, чем ближе Ук становился к стоянке твердолобов, тем путанее были мысли. Сначала ему чудилась улыбка всематери, которая никогда не улыбалась. Потом волк, убитый мальчиком, в пустой пещере, заваленной трупами спящих твердолобов. И сучковатая палка казалась Уку каменным ножом, полученным от Рага. И тело было лёгким, как ветер. Один удар и с волком покончено. Один удар и племя спасено. Охотники вернутся. Вернутся и в лагере их будет ждать Ук, убивший волка, спасший Рага и улыбку всематери.
  Усталость, боль и голод навалились на мальчика скопом, сбили на землю и закрыли глаза. Уку не хватило сил, чтобы их открыть. Он провалился в сон почти мгновенно. Успел почувствовать лишь, как грудь и руки соприкоснулись с холодной землёй. Потом стало тепло, уютно и вязко. Терзаемая спутанными мыслями голова вмиг опустела. Улыбающаяся всематерь, скалящийся волк, нож, Раг, охотники, Ар, чужаки, Лина, тучи, небо раскололось, исчезнувший росток, молодые деревца, обгоревшие колья стволов, пустота во рту мертвеца.
  
  
  Уку снилось, что он стал легче опавшего с дерева листика, что его, почти невесомого, подхватил ветер. Мальчик старался смотреть по сторонам, чтобы видеть каким красивым мир был всё время, что он не умел летать. Но ветер куда-то спешил и невесомый Ук спешил вместе с ним. И чем дольше длился полёт, тем быстрее становился. Старый друг даже не разговаривал с сыном ветра, лишь злобно хихикал, нагоняя жути. Постепенно ветер набрал достаточно силы, чтобы вырывать деревья с корнем, Ук был бессилен перед стихией.
  Трещали ветви и стволы, гремело небо над головой и дрожала в ответ ему земля. Вокруг мальчика в безудержном танце вихрились листья. Им, кажется, нравилось играть с ветром. Ук же больше не получал удовольствия: он был напуган. Две ослепительно ярких молнии разветвились и разрезали небо на тысячи кусочков. Ветер же всё нёс Ука к известной лишь ему цели, зловеще хохоча. Мальчик пытался вырваться из цепкой хватки, но мог лишь барахтаться, как и летающие рядом листья, смирившиеся со своей участью.
  Ук отчаянно сопротивлялся, хоть и понимал, что ветер сильнее. Понимал, но не сдавался. Мальчик просто забыл каково это. Он мог отступить, спрятаться, выждать, чтобы попытаться снова, но не сдаться. Поэтому Ук барахтался, пусть это и было глупо, безрассудно, бессмысленно. Барахтался, пока ветру это не надоело. Он перестал смеяться - мощным потоком швырнул сына ветра на землю и полетел дальше в компании безвольных листьев. Мальчику оставалось лишь проводить сошедшего с ума друга взглядом. Дружба кончилась.
  Небо угрожающе грохотало и сверкало - Ук вынужден был осмотреться и найти укрытие. И чем больше мальчик видел, тем более знакомым казалось окружение: камни, на которых любили сидеть мужчины после долгой охоты, опрокинутые мешки с рассыпанными рядом плодами и кореньями, земля, местами пропитавшаяся кровью, и кострище с углями и горой золы, которую старшие ленились убирать. Не хватало только тех, кто делал это место по-настоящему родным - твердолобов. Как если бы целое племя исчезло в одночасье.
  Однако, кое-что всё же говорило о присутствии живых: в глубине пещеры мерцал слабый свет. Ук понимал, что внутри его могут ждать как твердолобы, так и чужаки, поэтому прихватил с собой камень размером с кулак. Раньше мальчик наступил на него и даже не заметил, но не сейчас - нужно было использовать любое преимущество. Учитывая насколько меньше Ук стал, путь до пещеры показался вечностью. Ветер витал где-то высоко, срывая листву вместе с ветками, ломая тонкие стволы и заставляя толстые трещать.
  Попытаться укрыться в пещере, несмотря на угрозу, казалось разумнее, чем остаться наедине с разбушевавшимся ветром и раскалывающимся небом. Ук вошёл внутрь каменного мешка и удивился насколько ничтожным стал. Слабый свет, идущий из глубины, озарял своды, которые теперь казались бесконечно далёкими, как и стены. Мальчик вполне мог остановиться неподалёку от входа, позволив погоде проясниться, но терять было нечего: никто кроме ветра снаружи и света внутри пещеры его не ждал, оставалось лишь выбрать.
  Ук выбрал призрачный свет и двигался вглубь, пока тот не стал слишком ярким. Тогда мальчик прикрыл глаза рукой и спросила себя снова хочет ли это видеть. Сын ветра понимал, что его желания теряли смысл в сравнении с тайной исчезновения твердолобов. Быть может, светящееся нечто - всё, что осталось от его племени. Быть может, это послание, оставленное ими, в надежде, что кто-нибудь найдёт и поймёт его правильно. Кому как не Уку найти послание, когда других твердолобов вполне могло и не остаться?
  Чем ближе мальчик подходил, тем теплее становилось. Пещера, этот каменный провал, уходящий под землю, всегда дышал холодом, но теперь вместе со светом на Ука лилось тепло. Казалось, кто-то отчаянно смелый украл солнце и спрятал в пещере, там, где небеса и ветер не смогут его найти. Но для чего ещё прячут, как не для того, чтобы кто-то другой нашёл? И сын ветра шёл на свет, на тепло, не боясь, что станет слишком ярко или слишком жарко. Напротив, солнце или что бы то ни было, словно обнимало его светом и теплом.
  Когда Ук почувствовал, что источник света и тепла совсем близко, он протянул руку туда, где, как казалось, должно быть маленькое солнце. Шероховатая горячая поверхность напоминала камень. Свет же от прикосновения потускнел - достаточно, чтобы мальчик смог безболезненно смотреть на его источник. Однако, сын ветра не торопился развеять покров тайны. Он осторожно выглянул из-под ладони одним глазом, затем другим и лишь убедившись, что это безопасно, посмотрел обоими, как если бы не верил им по отдельности.
  На холодном полу пещеры лежал горячий камень, светящийся насыщенным жёлтым светом. Он был недостаточно круглый, чтобы оказаться солнцем, да и смысл послания от племени от Ука ускользал. Сын ветра прикоснулся к камню ещё раз, приложив всю ладонь в надежде, что случится что угодно кроме ничего. Мальчик даже закрыл глаза на пару мгновений в предвкушении чего-то особенного, а когда открыл, то свет из камня перешёл в его ладонь. Сам же камень потускнел, посерел и помертвел.
  Тепло разлилось по ладони, обволакивая её. Затем "потекло" вверх по руке, по предплечью, плечу, через ключицу на грудь, одновременно вниз, к животу и ногам, и вверх, к шее и голове. Ощущение тепла казалось Уку таким приятным и расслабляющим, что хотелось свернуться, поджав под себя ноги, и лечь на пол, чтобы уберечь даже самые мелкие его крупицы. Впрочем, вскоре тепло стало заметно злее. Начало кусать мальчика за руки, ноги, щёки. Мелкие уколы боли обжигали кожу, мешая наслаждаться.
  Вскоре уколы стали ещё отчаяннее, а жжение нестерпимым. Щекам особенно досталось, словно они и правда горели. Тогда Ук почувствовал запахи, которые окружали его по ночам. Казалось, в пещеру вернулась жизнь. Резко пахли мужчины, мягко женщины и кисло - шерсть мамонта, которой мальчик укрывался. Он почти чувствовал длинный жёсткий ворс под ладонями и очень хорошо ощущал, как щёки растирают чем-то, жгучим, шершавым и грубым. Сын ветра приоткрыл глаза, чтобы увидеть дом каким его оставил.
  Мрачный, но наполненный мягким теплом и терпким запахом людских тел - дом остался прежним. Лишь чуть сплочённей казались твердолобы, загнанные в пещеру непроницаемой стеной дождя. И всё же кое-что изменились. Щёки Ука по-прежнему горели от растирания, и мальчик захотел вырваться, а для этого нужно было взглянуть старшему в глаза. Сын ветра взглянул. И увидел прямо перед собой Рага, такого же жухлого и седого, как во время последней встречи. Он старательно растирал щёки мальчика.
  Ук не поверил глазам, несколько раз закрыл и открыл их, пока Раг не рассеялся, словно лёгкая дымка над водой. Вместо него появилась Урра, принявшаяся растирать шею и плечи мальчика. "Хватит", - просипел мальчик и положил ладонь поверх руки всематери, которую та сразу же сбросила. Тогда сын ветра решил сказать нечто действительно важное, способное заставить Урру прекратить. "Чужа...ки...видел...чужа...ков..", - выдавливал Ук из себя правду, за которую готов был умереть, но всематери слова ребёнка были безраличны.
  Она лишь небрежно встряхнула мальчика, принуждая не шевелиться, и продолжила растирать со словами: "Не ёрзай!". И тогда Ук понял, что большее зло, чем любой чужак, поселилось среди твердолобов. Зло, которое не даёт говорить, а если говоришь, то тебя не слушают. Зло, которое ограничивает свободу и наказывает за любые её проявления. И сила его столь велика, что даже взрослые не могут справиться. Становятся мечеными, искупают вину или умирают пытаясь. А корень зла - всематерь, которую слушает даже вождь.
  Ук нашёл боковым зрением тот самый камень, который передал ему тепло. Мальчик не мог сказать точно был камень настоящим и оказался во сне или же покинул сон вместе с Уком. Одно сын ветра знал точно - он сможет дотянуться до камня, если как следует постарается. Мальчик старался, всематерь одёргивала его, крепко прихватывая попеременно за плечи, шею, голову. Правая рука Ука с каждым отчаянным рывком и последующим одёргиванием, подбиралась к камню всё ближе и ближе, пока не смогла ухватиться.
  Урра, потерявшая терпение, особенно резко одёрнула мальчика и он использовал эту силу, чтобы придать руке с камнем ускорение. Мертвенно-холодная шершавая поверхность с хрустом впечаталась в висок всематери. И хруст этот разнёсся по пещере так громко, словно в ней царила полная тишина, словно затих дождь снаружи и даже гул мужских голосов, шелест женского шёпота и урчание животов. Урра на мгновение замерла, вперив невидящий взгляд вглубь пещеры, и рухнула набок на глазах у племени.
  Прежде, чем тело Урры коснулось земли, Ук, ещё плохо понимающий что сделал, вскочил на ноги и бросился прочь из пещеры, растворившись в стене дождя. Мальчик ещё не знал куда бежит, но наверняка знал от чего бежит. От чудовищного хруста, который до сих пор звенел в его ушах, заглушая шум дождя и биение сердца. Чувство вины тогда ещё не приобрело чёткие черты самобичевания: мальчика, как и всематерь, произошедшее застало врасплох. Ук не знал как следует поступить и боялся последствий содеянного.
  
  
  Сын ветра бежал, пока холод не добрался сквозь кожу до мышц и костей. Конечности стали неметь, а кости ломить. Уку нужно было найти укрытие. Он не придумал ничего лучше, чем забиться в первую попавшуюся расщелину в скале. Та с трудом вмещала мальчика, вклинившегося сидя и боком. К тому же от каменных стен расщелины веяло холодом и сыростью, что не позволяло Уку согреться. Пришлось довольствоваться тем, что он мог перевести дух и переждать дождь, чтобы затем двинуться дальше.
  Ук сидел настолько неподвижно, что даже мысли в его голове замерли, чтобы не привлекать внимание. Сын ветра лишь смотрел на дождь, на капли, разбивающиеся о камень возле расщелины и старался забраться поглубже, чтобы брызги до него не долетали. Однако, Ук оказался больше, чем хотелось бы, и не смог спрятаться глубже, как ни старался. От напряжения заныли ноги, поясница и шея, повёрнутые под неестественным углом, потому что под естественным мальчик в расщелину не помещался.
  Когда Ук выбрался из заточения, то скованное холодом и неподвижностью тело сбросило оковы не сразу. Оно побаливало и похрустывало при каждом движении, словно вспоминало каково быть свободным. Вместе с ним свободу обрели и мысли, которые сын ветра так боялся. Что и зачем он сделал, и куда теперь бежать? Мальчик серьёзно ранил всематерь на глазах у племени - это он знал точно, но не знал почему это сделал. Мысли, заставившие Ука взять в руку камень, исчезли, как только тот столкнулся с головой Урры.
  Сын ветра не чувствовал, что поступил правильно, хотя крохи веры, оставшиеся от исчезнувших мыслей, убеждали в обратном. Всематерь плохо обращалась с Уком и твердолобами, заставляла других его наказывать. Значит и она сама заслужила наказания! Ан пытался убить сына ветра и поплатился за это. Так почему Урра не должна? Но сын ветра не мог злиться на всематерь, чтобы простить себя. Как и в случае с сыном вождя, Ук чувствовал лишь пустоту внутри, будто часть его души умерла вместе с Аном и ещё одна - с Уррой.
  Другие части души Ука, относившиеся к твердолобам, пусть и были живы, стали ему чужими. И лишь одна по-настоящему чужая частичка, попавшая к мальчику случайно, казалась ему родной. Улыбка Лины, её трель и тяга к играм и шуткам очаровали сын ветра в той степени, что даже исчезновение в конечном счёте забылось. Если Лина ушла, значит так было нужно, - объяснял себе Ук. Может быть, она хотела, чтобы он её нашёл? Может, это очередная игра? Сын ветра был не прочь сыграть в неё и победить.
  Так где же Лина могла быть? Ук не знал точно, но знал куда она вернётся. Оставалось лишь проделать тот же путь, что он уже проделал ранее. Хотя мальчик не чувствовал силы в руках и в ногах, с трудом дышал, а горло нещадно саднило. Лишь тлеющая искра надежды побуждала сына ветра двигаться, когда даже ветер смеялся над ним. Ук отправился вправо, вдоль скалистой стены, потому что помнил, что небольшое озеро, откуда женщины набирали воду, находилось возле неё. Оставалось выйти к ручью и подняться наверх.
  Однако, сырая земля превратилась в грязь и хватала Ука за ноги, поэтому путь, занимавший до этого куда меньше времени, длился вечность. Мальчик рассматривал скалу, выискивая трещины, ругал себя - тихо, чтобы не привлекать внимание, поминутно озирался. Сын ветра не знал как далеко твердолобы зашли в его поисках, но знал наверняка, что они ищут и боялся подпустить близко. У него больше не было преимущества в скорости или скрытности, поэтому Ук вынужден был полагаться исключительно на осторожность.
  Прошло не меньше часа прежде, чем мальчик услышал плеск воды - озеро было близко. Слабеющая от усталости надежда окрепла, а измученное тело звенело от наплыва сил. Впрочем, двигался Ук также медленно, но это давалось ему куда легче. Настоящим мучением было брести не видя цели, не чувствуя ног и времени. Лишь сила воли приводила мальчика в движение, а поскольку окрепла надежда - окрепла и воля. Однако, смутное предчувствие беды нависло над сыном ветра, как тень от надвигающейся тучи.
  Когда Ук увидел озеро, то вода на мгновение показалась ему кроваво-красной, словно тело Ана плавало в ней всё это время. Наваждение прошло лишь после того, как мальчик несколько раз моргнул. Он даже осмелился зачерпнуть ладошкой воды, чтобы доказать себе, что всё в порядке, но стоило поднести ладонь ко рту и жидкость вновь налилась кровью. Сын ветра в ужасе отпрянул, расплескав воду. Казалось, озеро всё знало и не давало Уку забыть о вине: он лишь смыл кровь, а не проступок.
  Оставив идею утолить жажду, мальчик направился прямиком к стене, по которой спускался. Теперь она оказалось даже ниже, чем при взгляде сверху, а значит и подняться казалось проще, чем спуститься. Ук без промедления принялся за дело, выискивая подходящие для подъёма трещины и уступы. И сразу же, как нашёл, начал взбираться, медленно и очень осторожно. И без того сырой камень от дождя стал ещё и скользким. Сын ветра не успел преодолеть и двух локтей, как левая рука соскользнула и он потерял опору.
  Не дожидаясь, пока упадёт, Ук оттолкнулся от стены и спрыгнул вниз. Нужно было найти другой путь. Он припомнил сколько шёл вдоль стены к озеру и понял, что путь к склону займёт слишком много времени. К тому же мальчик не знал наверняка куда твердолобы отправились в его поисках. Разумнее было с каждым шагом отдаляться от стоянки племени, чтобы увеличивать отрыв от преследователей. Поэтому сын ветра счёт правильным пройти вокруг озера и вдоль стены по другую его сторону, где не станут искать.
  Старшие считали детей глупыми и пугливыми, а значит в неизвестную местность младший бы не сунулся. Любой другой младший, но не Ук. Многие старшие твердолобы не бывали там, где побывал сын ветра и откуда сумел вернуться. Значит, не сунутся они и туда, куда сын ветра хотел попасть. Оставалось лишь найти способ подняться к ручью, пока силы не оставили Ука. Его тело онемело от холода и усталости, налилось тяжестью. К тому же мальчик хотел есть и пить, отчего ощущал слабость и тянущую боль в животе.
  Ук постепенно терял желание двигаться. Он прошёл даже больше, чем пришлось идти до озера и сделал это по грязи, но, казалось, даже не приблизился к цели. Серое однообразие каменной стены впереди внушало, что так будет и дальше, что и целой жизни не хватит, чтобы найти подъём. К тому же, чем дальше мальчик уходил от озера, тем дальше он уходил ручья и дольше пришлось бы возвращаться. Сын ветра больше не мог полагаться лишь на свои силы и стал опираться правой рукой на стену, чтобы не упасть.
  Мальчик сбавил шаг, давая себе отдых, но, как бы он того ни хотел, не мог остановиться. Ук слишком сильно боялся снова потерять сознание, ведь в следующий раз сына ветра может найти не ветер, а голодный зверь. Перед глазами сына ветра живо встал волк, которого он встретил на стоянке твердолобов. И будь у того один шанс застать жертву врасплох - волк бы им наверняка воспользовался. Поэтому Ук старался сделать так много, как только возможно, чтобы оказаться в безопасности прежде, чем стемнеет.
  Однако, за мыслями мальчик пропустил момент, когда правая рука не нащупала опору в очередной раз. Сын ветра потерял равновесие и упал, но успел выставить перед собой руки. Ук неприятно уткнулся ими в крутой склон, возникший на месте, где прервалась стена. Боль от столкновения с землёй сменилась радостью: мальчику не придётся идти к ручью целую вечность. Хотя подъём был достаточно крутым, чтобы ошибившись скатиться с него кубарем, даже это не могло омрачить радость воспрявшего духом Ука.
  Он понимал, что не сможет подняться на ногах по размоченному дождём склону, поэтому отправился наверх ползком, выискивая руками и ногами торчащие из склона камни или корни. Взбираться приходилось также, как по стене, только вместо сырого и сколького камня была сырая и скользкая грязь. Без опоры Ук бы соскользнул вниз. Так и случилось, когда мальчик подобрался к вершине. Ухватившись за корень, он вдруг понял, что не подтягивается сам, а вытягивает корень из склона, но успел перехватиться прежде, чем упал.
  Уже наверху мальчик повалился навзничь, чтобы передохнуть и почувствовал, как потяжелели веки, прикрыл глаза... А затем стал неистово тереть их руками, чтобы не уснуть. Он знал как крадётся сон и как быстро берёт верх, если позволить. Ук не смог встать с первой попытки - перевернулся набок. Потом плюхнулся на живот, упёрся руками в сырую землю и приподнялся. Тело изнывало от усталости, голода, холода и не желало подчиняться убийце, но желания уже не имели значения - только необходимость выжить.
  Путь до ручья Ук миновал, поочерёдно открывая то один, то другой глаз, как если бы они могли спать по отдельности. К тому же, он шёл медленно, но ощущал всё так, словно продвигался очень быстро. Сын ветра и в самом деле двигался куда быстрее, чем раньше: скалистая почва давала хорошую опору в отличие от смешанной с листьями грязи. Мальчик меньше уставал во время ходьбы и не задерживался, чтобы привести стопы в порядок. Также Ука манила вода, которая теперь была гораздо ближе, чем раньше.
  Едва завидев ручей, сын ветра побежал. По меньшей мере ему так казалось. Ук стал ковылять значительно быстрее и в конце концов упал на колени, чтобы утолить жажду. Мальчик старался не смотреть вниз. Он находился в паре шагов от края небольшого водопада, который отправлял воду в озеро, где женщины твердолобов её набирали. Вместо воды внизу было целое озеро крови. Сын ветра видел это краем глаза, но отказывался проверять. Мальчик двинулся дальше, оставив озеро позади, как только смог подняться на ноги.
  Утоление жажды придала Уку сил, но он знал, что их хватит ненадолго, и шёл, склонившись, чтобы, если упадёт, продолжить ползти в сторону пещеры. Он стал хуже видеть, тёр глаза, пытался сморгнуть пелену и лишь спустя какое-то время понял, что дело не в зрении. Тучи и без того плохо пропускали свет солнца, а наступление вечера сделало мир совершенно серым. Мальчик отнёсся к близости ночи обречённо, ведь он не помнил точного пути и полагался в поисках лишь на свои глаза, от которых в темноте пользы немного.
  Сын ветра снова торопился, пусть и понимал, что ни торопиться, ни двигаться, он очень скоро уже не сможет - у любого тела есть предел. Однако, слепое упрямство заставляло Ука идти. Даже безмолвно следовавшему за ним ветру казалось, что, если небо разверзнется и поразит мальчика молнией, дух его продолжит путь. Хотя Ук уже не знал точно хочет спасти родное племя или спастись от него, среди твердолобов всё же остались люди, не заслуживающие смерти. Они лишь, боялись, подчинялись или верили лжецам.
  Мальчик так хотел найти смазанный красный след от глины, что видел его на каждом втором камне. Приходилось подходить ближе, всматриваться, чтобы понять, что это очередной обман зрения. Впрочем, Ук не уставал от попыток. Напротив - чем больше ошибался, тем острее чувствовал, что нужный камень становился ближе. Мысли о том, что полустёртой красной полосы может вовсе не оказаться, сын ветра не допускал. Он слишком устал, чтобы помимо слепого упрямства проявлять ещё и дальновидность.
  Когда размытый красный след всё же оказался поле зрения Ука, мальчик не задумываясь стёр его, посмотрел невидящим взглядом на руку и отправился дальше. Лишь спустя пять шагов сын ветра понял что увидел, вернулся и осмотрел размытые дождём остатки стёртой красной полосы. В памяти она выглядела иначе, но ошибки быть не могло: другая отметина была много дальше вверх по течению. Мальчик знал это, ведь каждый шаг давался ему с трудом, а значит и пройти лишнее, не заметив этого, Ук бы не смог.
  Сын ветра не испытывал радости или хотя бы воодушевления в связи с обнаружением красной отметины, лишь озабоченность. Нужно было успеть попасть в пещеру до наступления ночи, а окружающий мир уже пребывал в сумерках из-за серости и сырости после дождя. Ук боялся пропустить приближение ночи, поэтому отправился к пещере, не давая себе передышки. Постоять на месте несколько мгновений он уже посчитал излишеством. Сын ветра не помнил дороги и шёл так, как чувствовал, а ветер парил в тишине следом.
  К пещере Ук пришёл опустошённым и окончательно разочаровавшимся в себе. Он больше не мог оправдываться, что убить Ана и Урру было необходимо. Сын вождя и всематерь принадлежали племени, как и остальные твердолобы. Стараясь спасти родное племя от чужаков, от себя спасти Ана и Урру Ук не смог, а теперь не мог помочь и остальным. Мальчик так боялся рассказать о чужаках, что сам стал чужим для племени - теперь не показываться твердолобам на глаза было единственным, что Ук мог для них сделать.
  Сын ветра не стал дожидаться, пока глаза привыкнут к темноте и вошёл в пещеру не глядя. Что бы там ни скрывалось, страха Ук не испытывал. Усталое безразличие побуждало его лишь найти уютный угол, накрыться чем-нибудь и дать себя отдых, пока не уснул на ходу. По запаху, через привычную сырость и копоть, мальчик нашёл кусок шкуры. Сын ветра не мог сказать кому она принадлежала, но совершенно точно знал, что Лина укрывалась им той ночью, что они провели вместе. Укрывалась и не предложила Уку.
  Однако, сын ветра думал лишь о тепле, которое давала средней длины скомканная шерсть. Тепло успокаивало его, баюкало и, наконец, усыпило. Эпилог: След Ук проснулся от боли. Острые лучи света словно прорезали веки и терзали глаза. Сын хотел было перевернуться набок, скрыть лицо рукой, но всё же взглянул что послужило источником его мучений. Маленький, но нестерпимо яркий огонь факела горел посреди пещеры и двигался по направлению к мальчику. Сначала он просто плыл в темноте и сын ветра не мог рассмотреть держит ли кто-то факел или же тот несёт сам ветер. Чуть погодя Ук разглядел две фигуры: высокую и тонкую слева и очень высокую, но крепкую - справа. Шаг чужаков заметно замедлился. Ук не понимал видят ли они, что мальчик смотрит на них из-под приспущенных век или считают, что он спит, поэтому выжидал. Впрочем, терпение сына ветра подошло к концу в то же мгновение, когда он разглядел в тонкой высокой фигуре Лину. Глаза Ука поневоле широко открылись и притворяться спящим более не было никакой возможности. Высокая крепкая фигура что-то невнятно пробасила, обращаясь к Лине. Та раздражённо бросила что-то в ответ. Они всё ещё надвигались на мальчика. Мужчина возразил, но и девочка не стала молчать. Разговор чужаков быстро превратился в ритмичную перепалку, звуки которой ничего для Ука не значили. Непонятная речь постепенно отдалялась, приглушалась, пока не превратилась в бормотание. Мальчик закрыл глава и снова уснул. Уже через мгновение его затрясло и сквозь дремоту стали прорываться возгласы Лины: 'Чата, Ук! Чата, Ук!'. Идя на зов, сын ветра всё отчётливее различал слова девочки: 'Чата, аук! Чата, таук! Чата, таут!'. То было не его имя. - Хватит! - сипло крикнул Ук, но тут же потерял голос. В горле пересохло от усталости и язык наотрез отказывался подчиняться. Пришлось оттолкнуть Лину, чтобы та поняла о чём мальчик думает и как относится к её действиям. - Так ты сбежал...- сказал знакомый хрипловатый голос. Мальчик не знал с кем разговаривает, поэтому не спешил отвечать. По мере приближения свет факела показывал больше и сын ветра постепенно разглядел лицо, иссечённое глубокими морщинами, как скала трещинами. Под седыми бровями блестели мудрые глаза, взгляд которых пугал и поощрял Ука, когда это было необходимо. Похоже, для Рага время уходить в мир духов ещё не пришло. Но почему пришёл с Линой? Понимает её? Где старик этому научился? Очередной старший со своими тайнами и недомолвками. - Молчишь? А им сказал? - спросил Раг, сев на каменистый пол пещеры прямо перед мальчиком. - Не слушали, - ответил Ук осторожно. - Услышат, - ответил старик спокойно, словно ни племени твердолобов, ни мальчику ничего не угрожало,- Помнишь лицо отца? Сын ветра молчал. У ветра не было лица, а помнить отца, которого никогда не видел, он не мог. Мальчик даже лицо матери помнил очень смутно. Вождь и всематерь позаботились об этом сразу после рождения. Так было принято у твердолобов - отнимать детей и воспитывать общими усилиями. Любая женщина была для ребёнка матерью, но главной над матерями - всематерь. И лишь лицо Урры Ук помнил отчётливо, потому что искренне его ненавидел. Лицо же родной матери размылось и растворилось в памяти. - Я никогда его не видел, - честно ответил мальчик. - Видел, - возразил Раг, усаживаясь на каменистый пол. - Где? - В сгоревшем лесу. И видел росток в его рту. - Как ты... - Потому что посадил. А потом росток пропал. Помнишь? - Д-да, - сын ветра неуверенно кивнул, его мысли были заняты иным. - Я унёс росток. Вернул душу Ликата племени. - Ликата? - Отец. Так его звали. Сердце мальчика ещё никогда не билось так громко. Казалось, оно колотится о стенки черепа прямо в голове сына ветра. Он знал своего отца! Всё это время Ук ходил мимо сгоревшего человека, заглядывал тому в пустые глазницы и рот, даже не подозревая, что это мог быть его отец. Вот только у скелета не было пальцев на ногах скрытых кожаными мешками, как у Лины. Мертвец был чужаком, который забрался слишком далеко, а сын ветра твердолобом, рождённым среди твердолобов и одетым, как твердолоб. - Он не твердолоб, - уверенно сказал Ук. - Ты тоже, - ответил Раг и замолк, изучая лицо мальчика. Сын ветра вспомнил, что его отражение в воде всегда отличалось от других твердолобов. Их лбы казались слишком покатыми и тяжело нависали над глубоко посаженными глазами. Челюсть же их выглядела выпирающей вперёд, широкий нос, напротив, едва возвышался над лицом. Подбородок, который Ук мог потрогать в любой момент, у других детей почти отсутствовал. Теперь мальчик отчётливо видел различия с твердолобами, а замеченное в ручье сходство с Линой больше не казалось ему случайностью. - Как ты здесь оказался? - Сбежал, - честно ответил Ук. - Ук Ликат сбежал. Как отец. - Он не сбегал. Он не трус. - Трус бы не шагнул в огонь. Ликат выбрал смерть. Почему ты выбрал бегство? - Испугался. - Сын ветра испугался? Кого? - загадочно проговорил Раг, не на мальчика, поверх него, на шершавую стену пещеры. - Ударил Урру камнем. Увидел кровь и... - Уку стало стыдно говорить об этом вслух. Он уткнулся в поджатые колени и сдавленно всхлипнул, стараясь не привлекать внимания Лины. Та стояла подле входа в пещеру - делала вид, что не слушала, и переговаривалась с кем-то снаружи. - Испугался себя... Мальчик не знал что ответить. Он лишь не хотел говорить об этом, о чём угодно кроме этого. - Почему ты ушёл? - Не мог остаться. Урра всё знала. - Знала что? - Что помог Ликату и тебе, - ответил Раг и, спустя пару мгновений, продолжил, - Ликата хотели изгнать. Приказали уйти. Он не испугался, остался. Хотел увидеть, как родишься. Тогда Род напал на него в лесу. С вождём были ещё пятеро. Ликат бился храбро. - Он погиб? - спросил Ук взволнованно, хотя знал как погиб отец на самом деле. С каждым словом Ликат становился сыну всё ближе и понятнее. И злость, которую мальчик испытывал по отношению к твердолобам, обретала новую силу. - Мог погибнуть, - Раг тяжело вздохнул, - Нашёл Ликата. Нашёл и привёл сюда. Помог излечиться. Прошло... - старик загнул два пальца, остальные заметно оттопырив, - столько дней. Сначала с трудом пил. Потом ел. Через восемь ночей ходил. Он очень хотел вернуться. Увидеть тебя. Просил его уйти. Предупреждал. Ликат не слушал. Хотел успеть к рождению. Пока всематерь не забрала тебя. Ук слушал, затаив дыхание. - Просил говорить с Уррой. Позволить увидеть твоё лицо. Запомнить тебя. - Она согласилась? - спросил мальчик с сомнением. Всематерь не любила идти навстречу. - Не сразу. И только если уйду вместе с Ликатом. Навсегда. - Но ты же остался? Как? Раг качнул головой и желтозубо улыбнулся: - Ушёл. Потом вернулся. Бродил поблизости. Ждал пока Урра успокоится. Племени нужен опытный следопыт. Учить молодых. - Они отпустили отца? Не убили? Почему? - спрашивал сын ветра, поглощённый любопытством. Он совершенно не задумывался, что говорил о смерти своего отца, а не чужого человека. Ликат был в этих историях словно часть Ука, которую тот до поры не знал и теперь, наконец, мог узнать о ней больше. Ведь матери мальчик не помнил, как и остальные дети, но отца другие знали и могли просить защиты. Ук же рос без отца и вынужден был защищаться самостоятельно, но никто до этого не мог рассказать почему так получилось. - Рождение ребёнка великое чудо. Урра не осмелилась осквернять чудо убийством. Мы с Ликатом ушли вместе. Потом разделились. Мне нужен был отдых. Он не мог ждать. Тучи слишком потемнели. Времени на дорогу совсем не оставалось. Началась гроза. Молния ударила в дерево. Начался пожар. Пошёл за Ликатом и огонь преградил путь. Так много огня... - на щеке старика что-то блеснуло. Ослабший и полусонный Ук не сразу понял, что это слеза. - Что с тобой, Раг? - Я не должен был отпускать его. Прости меня, - старик склонился перед Уком, как если бы хотел, чтобы мальчик расшиб ему голову камнем. - Твердолобы изгнали отца. Ты спас. Черноспины его убили. Ушёл вместе с ним. Нечего прощать. Ты не сделал ничего дурного, - ответил сын ветра и обнял Рага. Он уже довольно давно не испытывал к отдельным твердолобам тёплых чувств, хотя и беспокоился о племени в целом, но раскаяние старика растопило сердца Ука. Мальчику было больно смотреть, как страдает хороший человек, и он решил отдать Рагу всю заботу, что у него ещё осталась. Однако, сын ветра слишком ослаб, колени задрожали и он плюхнулся на каменный пол пещеры. Раг проворчал что-то невнятное в сторону Лины. Она подошла и достала скрытый среди покрывающих её грудь шкур пухлый мешочек. На вид он словно извивался, набухал и опадал, как живой. - Держи, - старик передал мешок Уку, попутно развязав шнурок, стягивавший мешок в верхней части. Мальчик осторожно отпил и почувствовал свежесть, омывшую рот. Затем впился в мешочек и пил, пока не осушил до дна. Он так увлёкся утолением жажды, что и думать забыл о тревоге. Лина всё же с кем-то говорила и чужаки, пусть и собратья отца Ука, рядом. Они вполне могли не разделять той теплоты, что Раг проявил к Ликату и даже жаждать мести, а в их глазах твердолоба в нём всё ещё было больше, чем чужака. - Как они себя называют? - спросил мальчик. - Дай подумать, - ответил старик и поскрёб твердыми ногтями покрытую седой бородой щёку, - Быстроноги. - Значит я... - Быстроног. Они и правда быстрые. - Как она? - Ук кивнул в сторону Лины. - И даже быстрее. Только по камням бегают медленно. Стопы мягкие, - усмехнулся Раг. Мальчик смекнул на что старик намекает, но не было сил улыбаться. - Что им нужно? - спросил сын ветра напрямик. - Месть. Твердолобы изгнали Ликата. Черноспины сожгли его заживо. Быстроноги оскорбят память Ликата, если не отомстят. Помоги им, - сказал Раг и жестоко закашлялся. - Почему я? - спросил Ук, когда кашель прекратился. - Духи скоро заберут меня. Кто-то должен указать путь. - К черноспинам не смогу. Они ушли. Никого на старой стоянке, - ответил Ук чуть погодя. - Отведи их к твердолобам. - Нет, - ответил сын ветра прежде, чем успел обдумать решение. Всё его существо было против того, чтобы предавать твердолобов. Любили его или ненавидели - не имело значения. Мать мальчика всё ещё жила среди твердолобов, а значит племя оставалось для него родным. Быстроноги же и отец, которого Ук никогда не знал, были чужими, несмотря на то, что сын ветра походил на них внешне и довольно быстро бегал. Может, он и не был твердолобом, но жил, как они, привык считать себя таковым. - Ты забыл лицо своего отца, - сказал Раг и, не без труда, поднялся на ноги. Лина обеспокоенно посмотрела на старика. - Ниши па нукат, - сказал он девочке и бросил Уку сквозь губу, поясняя, - Пойдёшь с нами. - Зачем? - испугался Ук. У него было в достатке причин, чтобы не возвращаться к твердолобам, хоть он им и сочувствовал. - Объявишь твердолобам войну. Или умрёшь вместе с ними. Быстроноги выдвинулись в непроглядной темноте перед рассветом. Ук понимал куда идёт, но не узнавал дорогу. Сначала Раг вёл быстроногов вниз по течению ручья, как и следовало, затем свернул влево и направился вдоль отвесного склона. Мальчик то и дело смотрел со склона, оценивал высоту, раздумывал будет ли больно, если спрыгнет... Убежать вдоль ручья или склона не представлялось возможным - Уку едва хватало сил, чтобы передвигаться. А если бы спрыгнул вниз, то не смог бы не только бегать, но и ходить. И всё же сын ветра чувствовал себя несколько лучше, чем на пути в пещеру. Он успел попить, когда шёл мимо ручья, и упрямо жевал горький корень с плотной 'шкурой', который дал Раг. Есть его было противно, но и голод тот утолял быстрее ягод. Левая рука, прокушенная обезумевшим от голода волком, всё ещё болела, но уже не была раздутой и красной. Ноющие от ходьбы пятки вынуждали хромать от уколов боли. Остальное тело также помнило о перенесённых страданиях, однако, успело к ним привыкнуть и почти не беспокоило. Идти к твердолобам в окружении быстроногов было странно и страшно. Полторы дюжины вытянутых фигур, похожих на молодые деревья, обступили мальчика со всех сторон, говорили на непонятном языке и даже дышали по-своему: реже вдыхали и выдыхали. Ук чувствовал себя меньше песчинки в сравнении с ними и таким же незначительным. Оттого было особенно интересно зачем быстроноги взяли сына ветра с собой. Раг шёл без спешки, но уверенно и в помощи Ука, как проводника, на деле не нуждался. Солнечный свет постепенно проникал сквозь плотную завесу облаков, и непроглядная тьма уступила место сумеркам. Теперь Ук узнавал местность внизу, по которой следовал за женщинами. До стоянки твердолобов оставалось не больше часа. Если у него и был шанс сбежать, то следовало им воспользоваться как можно скорее, пока не стало слишком поздно. Мальчик бегло оценил кто из быстроногов казался наиболее рассеянным и, как только он заговорил, сын ветра бросился мимо него с отвесного склона. Ук предпочёл бы сломать шею при падении тому, что произошло дальше. Замешкавшийся быстроног лишь посмотрел мальчику вслед, когда тот оскользнулся на сырой земле и упал в двух шагах от склона. Сын ветра не сумел подняться быстро, да и в целом подняться самостоятельно для него стало невыполнимой задачей. Мальчик упёрся руками в землю, пытаясь ползти, но даже это было для него слишком тяжело. Кто-то из быстроногов поднял Ука и взвалил на плечо, как мёртвую тушу. Примерно так он себя и чувствовал. До самой стоянки твердолобов сын пребывал в полузабытьи от усталости и полной неспособности понять как долго осталось идти. Ук смотрел против движения быстроногов, за их спины, поэтому, если и видел местность ранее, не мог вспомнить. Пологий склон, по которому спустились быстроноги с Рагом, отдельные деревья и кустарники были знакомы ему не больше, чем любые другие склоны, деревья и кустарники. Действительно понять где находится Ук смог только у стоянки твердолобов, когда бежать было уже поздно. Быстроног, несший мальчика, рывком снял его с плеча и поставил на землю. Сын ветра напрягся от неожиданности и встал на ноги крепко, будто врос в землю. Раг подошёл к нему, взял за руку и передал что-то липкое и мягкое. - Объяви им войну. Оставь в пещере след, - сказал он во всеуслышание и толкнул мальчика в сторону стоянки, напоследок шепнув ему одному, - Не возвращайся. Ук неохотно сделал первый шаг, но замешкался глядя на содержимое ладони. Раг передал ему красную глину. Ту самую, которой быстроноги оставляли следы на камнях и которые Лина усердно стирала. Туг красной глиной рисовал редко и только мамонтов, потому что глины было мало. Зато у сына ветра её теперь было достаточно, хотя он не вполне понимал какой требовалось оставить след. Равно не понимал и как пройдёт через стоянку твердолобов. Вряд ли они обрадуются возвращению меченого убийцы всематери. Однако, чем ближе Ук подходил, тем белее становилось небо и яснее мальчик видел, что стоянка пустует. Ук всё же соблюдал осторожность и передвигался тихо, чтобы успеть скрыться раньше, чем его заметят. Вот только наблюдать кроме быстроногов за ним было некому. Мальчик сунул палец в кострище, чтобы понять как давно тот погас. Зола оказалась холодной, как и земля вокруг. Тогда мальчик осторожно подобрался в пещере и заглянул внутрь. Когда глаза привыкли к полутьме, он увидел, что внутри каменного мешка пусто. Ук не знал что и думать. Кострище давно остыло, пещера даже не пахла резким мужским потом, мамонтовой шкурой. Твердолобов словно никогда и не было. Их присутствие выдал лишь последний рисунок Туга, с которым помогали остальные члены племени. Чуть ниже его обычной мазни про охоту располагались в ряд чёрные следы больших и маленьких ладошек. И их было так много, что следы протянулись далеко вглубь пещеры. Словно всё племя в едином порыве решило оставить след в безликой по сути своей, каменной норе. Тогда сын ветра начала мять глину, разогревать в ладони, чтобы оставить свой след. Быть может, не самый лучший - Ан и Урра пострадали - и всё же Ук помог. Быстроноги хотели объявить войну, но объявлять её было уже некому. Сын ветра не хотел идти вглубь, поэтому решил сделать свой отпечаток первым, самым близким к выходу, наполовину находящимся вне пещеры. Его след, как и сам Ук так и остался внутри и снаружи пещеры твердолобов, свой и чужой, сын двух племён. Но иногда два разных племени дают начало третьему. Мальчик не чувствовал себя в полной мере ни твердолобом, ни быстроногом. Он не помнил свою мать и никогда не видел отца живым. И всё же, уходя со стоянки под плавно падающими хлопьями снега, Ук чувствовал себя безгранично одиноким. Похожий на быстроногов и твердолобов сын ветра не был одним из них, и не мог жить, как они, но ещё не знал, как жить иначе. Он лишь шёл вперёд, потому что возвращаться ему было некуда: никто его не ждал и место, которое он называл домом, опустело. И всё же было в пустоте нечто очищающее. Ук спас племя и был свободен от бремени опасений. Свободен в той степени, что мог, как ветер, раствориться в начинающейся метели, и никто бы не стал его искать. И он растворился.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"