Аннотация: Ук возвращается к твердолобам и встречается лицом к лицу с правдой, которую скрывал даже от самого себя.
Ук почти утратил смысл пытаться спасти племя или хотя бы самого себя, пока наблюдал зияющую пустоту раскрытого рта мертвеца. Но мальчик был жив: затёкшие ноги и сама жизнь напомнили ему об этом. Крикнула в вышине птица, где-то вдалеке треснуло, грозясь расколоться пополам, небо, задрожала земля, сотрясаемая копытами незримого зверя, а ледяной порыв ветра пронизал Ука до костей. Сын ветра съёжился от холода и, опёршись на палку, встал. Мальчик не мог больше оставаться на месте - бездействие убивало его.
Первые несколько шагов Ук сделал, чтобы согреться. Остальные, чтобы не останавливаться. Постоянно куда-то идти успело войти у мальчика в привычку за дни бесконечных путешествий. Ночью или днём уже не имело значения. В пути Ук чувствовал себя на своём месте, как ветер, не искавший постоянства. За пару десятков шагов сын ветра совершенно успокоился, словно видел Ара, росток и твердолобы обязательно его выслушают. Чувство свободы движения внушало Уку уверенность, что если он идёт, значит придёт.
Постепенно мир вокруг стал меняться. От места, где небо раскололось, серость двинулась к сгоревшему лесу, накрывая тенью обуглившиеся колья стволов, тонкие стебли молодых деревьев и редкий покров травы поверх золы. Холод же, который до этого принёс ветер, теперь словно обнимал мальчика за плечи, не отставая ни на шаг. Мальчику приходилось идти быстрее, чем хотел, наплевать на усталость и ноющее от боли тело. Ук должен был успеть поговорить с племенем, даже если это стоило бы ему жизни.
Однако, чем ближе Ук становился к стоянке твердолобов, тем путанее были мысли. Сначала ему чудилась улыбка всематери, которая никогда не улыбалась. Потом волк, убитый мальчиком, в пустой пещере, заваленной трупами спящих твердолобов. И сучковатая палка казалась Уку каменным ножом, полученным от Рага. И тело было лёгким, как ветер. Один удар и с волком покончено. Один удар и племя спасено. Охотники вернутся. Вернутся и в лагере их будет ждать Ук, убивший волка, спасший Рага и улыбку всематери.
Усталость, боль и голод навалились на мальчика скопом, сбили на землю и закрыли глаза. Уку не хватило сил, чтобы их открыть. Он провалился в сон почти мгновенно. Успел почувствовать лишь, как грудь и руки соприкоснулись с холодной землёй. Потом стало тепло, уютно и вязко. Терзаемая спутанными мыслями голова вмиг опустела. Улыбающаяся всематерь, скалящийся волк, нож, Раг, охотники, Ар, чужаки, Лина, тучи, небо раскололось, исчезнувший росток, молодые деревца, обгоревшие колья стволов, пустота во рту мертвеца.
Уку снилось, что он стал легче опавшего с дерева листика, что его, почти невесомого, подхватил ветер. Мальчик старался смотреть по сторонам, чтобы видеть каким красивым мир был всё время, что он не умел летать. Но ветер куда-то спешил и невесомый Ук спешил вместе с ним. И чем дольше длился полёт, тем быстрее становился. Старый друг даже не разговаривал с сыном ветра, лишь злобно хихикал, нагоняя жути. Постепенно ветер набрал достаточно силы, чтобы вырывать деревья с корнем, Ук был бессилен перед стихией.
Трещали ветви и стволы, гремело небо над головой и дрожала в ответ ему земля. Вокруг мальчика в безудержном танце вихрились листья. Им, кажется, нравилось играть с ветром. Ук же больше не получал удовольствия: он был напуган. Две ослепительно ярких молнии разветвились и разрезали небо на тысячи кусочков. Ветер же всё нёс Ука к известной лишь ему цели, зловеще хохоча. Мальчик пытался вырваться из цепкой хватки, но мог лишь барахтаться, как и летающие рядом листья, смирившиеся со своей участью.
Ук отчаянно сопротивлялся, хоть и понимал, что ветер сильнее. Понимал, но не сдавался. Мальчик просто забыл каково это. Он мог отступить, спрятаться, выждать, чтобы попытаться снова, но не сдаться. Поэтому Ук барахтался, пусть это и было глупо, безрассудно, бессмысленно. Барахтался, пока ветру это не надоело. Он перестал смеяться - мощным потоком швырнул сына ветра на землю и полетел дальше в компании безвольных листьев. Мальчику оставалось лишь проводить сошедшего с ума друга взглядом. Дружба кончилась.
Небо угрожающе грохотало и сверкало - Ук вынужден был осмотреться и найти укрытие. И чем больше мальчик видел, тем более знакомым казалось окружение: камни, на которых любили сидеть мужчины после долгой охоты, опрокинутые мешки с рассыпанными рядом плодами и кореньями, земля, местами пропитавшаяся кровью, и кострище с углями и горой золы, которую старшие ленились убирать. Не хватало только тех, кто делал это место по-настоящему родным - твердолобов. Как если бы целое племя исчезло в одночасье.
Однако, кое-что всё же говорило о присутствии живых: в глубине пещеры мерцал слабый свет. Ук понимал, что внутри его могут ждать как твердолобы, так и чужаки, поэтому прихватил с собой камень размером с кулак. Раньше мальчик наступил на него и даже не заметил, но не сейчас - нужно было использовать любое преимущество. Учитывая насколько меньше Ук стал, путь до пещеры показался вечностью. Ветер витал где-то высоко, срывая листву вместе с ветками, ломая тонкие стволы и заставляя толстые трещать.
Попытаться укрыться в пещере, несмотря на угрозу, казалось разумнее, чем остаться наедине с разбушевавшимся ветром и раскалывающимся небом. Ук вошёл внутрь каменного мешка и удивился насколько ничтожным стал. Слабый свет, идущий из глубины, озарял своды, которые теперь казались бесконечно далёкими, как и стены. Мальчик вполне мог остановиться неподалёку от входа, позволив погоде проясниться, но терять было нечего: никто кроме ветра снаружи и света внутри пещеры его не ждал, оставалось лишь выбрать.
Ук выбрал призрачный свет и двигался вглубь, пока тот не стал слишком ярким. Тогда мальчик прикрыл глаза рукой и спросила себя снова хочет ли это видеть. Сын ветра понимал, что его желания теряли смысл в сравнении с тайной исчезновения твердолобов. Быть может, светящееся нечто - всё, что осталось от его племени. Быть может, это послание, оставленное ими, в надежде, что кто-нибудь найдёт и поймёт его правильно. Кому как не Уку найти послание, когда других твердолобов вполне могло и не остаться?
Чем ближе мальчик подходил, тем теплее становилось. Пещера, этот каменный провал, уходящий под землю, всегда дышал холодом, но теперь вместе со светом на Ука лилось тепло. Казалось, кто-то отчаянно смелый украл солнце и спрятал в пещере, там, где небеса и ветер не смогут его найти. Но для чего ещё прячут, как не для того, чтобы кто-то другой нашёл? И сын ветра шёл на свет, на тепло, не боясь, что станет слишком ярко или слишком жарко. Напротив, солнце или что бы то ни было, словно обнимало его светом и теплом.
Когда Ук почувствовал, что источник света и тепла совсем близко, он протянул руку туда, где, как казалось, должно быть маленькое солнце. Шероховатая горячая поверхность напоминала камень. Свет же от прикосновения потускнел - достаточно, чтобы мальчик смог безболезненно смотреть на его источник. Однако, сын ветра не торопился развеять покров тайны. Он осторожно выглянул из-под ладони одним глазом, затем другим и лишь убедившись, что это безопасно, посмотрел обоими, как если бы не верил им по отдельности.
На холодном полу пещеры лежал горячий камень, светящийся насыщенным жёлтым светом. Он был недостаточно круглый, чтобы оказаться солнцем, да и смысл послания от племени от Ука ускользал. Сын ветра прикоснулся к камню ещё раз, приложив всю ладонь в надежде, что случится что угодно кроме ничего. Мальчик даже закрыл глаза на пару мгновений в предвкушении чего-то особенного, а когда открыл, то свет из камня перешёл в его ладонь. Сам же камень потускнел, посерел и помертвел.
Тепло разлилось по ладони, обволакивая её. Затем "потекло" вверх по руке, по предплечью, плечу, через ключицу на грудь, одновременно вниз, к животу и ногам, и вверх, к шее и голове. Ощущение тепла казалось Уку таким приятным и расслабляющим, что хотелось свернуться, поджав под себя ноги, и лечь на пол, чтобы уберечь даже самые мелкие его крупицы. Впрочем, вскоре тепло стало заметно злее. Начало кусать мальчика за руки, ноги, щёки. Мелкие уколы боли обжигали кожу, мешая наслаждаться.
Вскоре уколы стали ещё отчаяннее, а жжение нестерпимым. Щекам особенно досталось, словно они и правда горели. Тогда Ук почувствовал запахи, которые окружали его по ночам. Казалось, в пещеру вернулась жизнь. Резко пахли мужчины, мягко женщины и кисло - шерсть мамонта, которой мальчик укрывался. Он почти чувствовал длинный жёсткий ворс под ладонями и очень хорошо ощущал, как щёки растирают чем-то, жгучим, шершавым и грубым. Сын ветра приоткрыл глаза, чтобы увидеть дом каким его оставил.
Мрачный, но наполненный мягким теплом и терпким запахом людских тел - дом остался прежним. Лишь чуть сплочённей казались твердолобы, загнанные в пещеру непроницаемой стеной дождя. И всё же кое-что изменились. Щёки Ука по-прежнему горели от растирания, и мальчик захотел вырваться, а для этого нужно было взглянуть старшему в глаза. Сын ветра взглянул. И увидел прямо перед собой Рага, такого же жухлого и седого, как во время последней встречи. Он старательно растирал щёки мальчика.
Ук не поверил глазам, несколько раз закрыл и открыл их, пока Раг не рассеялся, словно лёгкая дымка над водой. Вместо него появилась Урра, принявшаяся растирать шею и плечи мальчика. "Хватит", - просипел мальчик и положил ладонь поверх руки всематери, которую та сразу же сбросила. Тогда сын ветра решил сказать нечто действительно важное, способное заставить Урру прекратить. "Чужа...ки...видел...чужа...ков..", - выдавливал Ук из себя правду, за которую готов был умереть, но всематери слова ребёнка были безраличны.
Она лишь небрежно встряхнула мальчика, принуждая не шевелиться, и продолжила растирать со словами: "Не ёрзай!". И тогда Ук понял, что большее зло, чем любой чужак, поселилось среди твердолобов. Зло, которое не даёт говорить, а если говоришь, то тебя не слушают. Зло, которое ограничивает свободу и наказывает за любые её проявления. И сила его столь велика, что даже взрослые не могут справиться. Становятся мечеными, искупают вину или умирают пытаясь. А корень зла - всематерь, которую слушает даже вождь.
Ук нашёл боковым зрением тот самый камень, который передал ему тепло. Мальчик не мог сказать точно был камень настоящим и оказался во сне или же покинул сон вместе с Уком. Одно сын ветра знал точно - он сможет дотянуться до камня, если как следует постарается. Мальчик старался, всематерь одёргивала его, крепко прихватывая попеременно за плечи, шею, голову. Правая рука Ука с каждым отчаянным рывком и последующим одёргиванием, подбиралась к камню всё ближе и ближе, пока не смогла ухватиться.
Урра, потерявшая терпение, особенно резко одёрнула мальчика и он использовал эту силу, чтобы придать руке с камнем ускорение. Мертвенно-холодная шершавая поверхность с хрустом впечаталась в висок всематери. И хруст этот разнёсся по пещере так громко, словно в ней царила полная тишина, словно затих дождь снаружи и даже гул мужских голосов, шелест женского шёпота и урчание животов. Урра на мгновение замерла, вперив невидящий взгляд вглубь пещеры, и рухнула набок на глазах у племени.
Прежде, чем тело Урры коснулось земли, Ук, ещё плохо понимающий что сделал, вскочил на ноги и бросился прочь из пещеры, растворившись в стене дождя. Мальчик ещё не знал куда бежит, но наверняка знал от чего бежит. От чудовищного хруста, который до сих пор звенел в его ушах, заглушая шум дождя и биение сердца. Чувство вины тогда ещё не приобрело чёткие черты самобичевания: мальчика, как и всематерь, произошедшее застало врасплох. Ук не знал как следует поступить и боялся последствий содеянного.
Сын ветра бежал, пока холод не добрался сквозь кожу до мышц и костей. Конечности стали неметь, а кости ломить. Уку нужно было найти укрытие. Он не придумал ничего лучше, чем забиться в первую попавшуюся расщелину в скале. Та с трудом вмещала мальчика, вклинившегося сидя и боком. К тому же от каменных стен расщелины веяло холодом и сыростью, что не позволяло Уку согреться. Пришлось довольствоваться тем, что он мог перевести дух и переждать дождь, чтобы затем двинуться дальше.
Ук сидел настолько неподвижно, что даже мысли в его голове замерли, чтобы не привлекать внимание. Сын ветра лишь смотрел на дождь, на капли, разбивающиеся о камень возле расщелины и старался забраться поглубже, чтобы брызги до него не долетали. Однако, Ук оказался больше, чем хотелось бы, и не смог спрятаться глубже, как ни старался. От напряжения заныли ноги, поясница и шея, повёрнутые под неестественным углом, потому что под естественным мальчик в расщелину не помещался.
Когда Ук выбрался из заточения, то скованное холодом и неподвижностью тело сбросило оковы не сразу. Оно побаливало и похрустывало при каждом движении, словно вспоминало каково быть свободным. Вместе с ним свободу обрели и мысли, которые сын ветра так боялся. Что и зачем он сделал, и куда теперь бежать? Мальчик серьёзно ранил всематерь на глазах у племени - это он знал точно, но не знал почему это сделал. Мысли, заставившие Ука взять в руку камень, исчезли, как только тот столкнулся с головой Урры.
Сын ветра не чувствовал, что поступил правильно, хотя крохи веры, оставшиеся от исчезнувших мыслей, убеждали в обратном. Всематерь плохо обращалась с Уком и твердолобами, заставляла других его наказывать. Значит и она сама заслужила наказания! Ан пытался убить сына ветра и поплатился за это. Так почему Урра не должна? Но сын ветра не мог злиться на всематерь, чтобы простить себя. Как и в случае с сыном вождя, Ук чувствовал лишь пустоту внутри, будто часть его души умерла вместе с Аном и ещё одна - с Уррой.
Другие части души Ука, относившиеся к твердолобам, пусть и были живы, стали ему чужими. И лишь одна по-настоящему чужая частичка, попавшая к мальчику случайно, казалась ему родной. Улыбка Лины, её трель и тяга к играм и шуткам очаровали сын ветра в той степени, что даже исчезновение в конечном счёте забылось. Если Лина ушла, значит так было нужно, - объяснял себе Ук. Может быть, она хотела, чтобы он её нашёл? Может, это очередная игра? Сын ветра был не прочь сыграть в неё и победить.
Так где же Лина могла быть? Ук не знал точно, но знал куда она вернётся. Оставалось лишь проделать тот же путь, что он уже проделал ранее. Хотя мальчик не чувствовал силы в руках и в ногах, с трудом дышал, а горло нещадно саднило. Лишь тлеющая искра надежды побуждала сына ветра двигаться, когда даже ветер смеялся над ним. Ук отправился вправо, вдоль скалистой стены, потому что помнил, что небольшое озеро, откуда женщины набирали воду, находилось возле неё. Оставалось выйти к ручью и подняться наверх.
Однако, сырая земля превратилась в грязь и хватала Ука за ноги, поэтому путь, занимавший до этого куда меньше времени, длился вечность. Мальчик рассматривал скалу, выискивая трещины, ругал себя - тихо, чтобы не привлекать внимание, поминутно озирался. Сын ветра не знал как далеко твердолобы зашли в его поисках, но знал наверняка, что они ищут и боялся подпустить близко. У него больше не было преимущества в скорости или скрытности, поэтому Ук вынужден был полагаться исключительно на осторожность.
Прошло не меньше часа прежде, чем мальчик услышал плеск воды - озеро было близко. Слабеющая от усталости надежда окрепла, а измученное тело звенело от наплыва сил. Впрочем, двигался Ук также медленно, но это давалось ему куда легче. Настоящим мучением было брести не видя цели, не чувствуя ног и времени. Лишь сила воли приводила мальчика в движение, а поскольку окрепла надежда - окрепла и воля. Однако, смутное предчувствие беды нависло над сыном ветра, как тень от надвигающейся тучи.
Когда Ук увидел озеро, то вода на мгновение показалась ему кроваво-красной, словно тело Ана плавало в ней всё это время. Наваждение прошло лишь после того, как мальчик несколько раз моргнул. Он даже осмелился зачерпнуть ладошкой воды, чтобы доказать себе, что всё в порядке, но стоило поднести ладонь ко рту и жидкость вновь налилась кровью. Сын ветра в ужасе отпрянул, расплескав воду. Казалось, озеро всё знало и не давало Уку забыть о вине: он лишь смыл кровь, а не проступок.
Оставив идею утолить жажду, мальчик направился прямиком к стене, по которой спускался. Теперь она оказалось даже ниже, чем при взгляде сверху, а значит и подняться казалось проще, чем спуститься. Ук без промедления принялся за дело, выискивая подходящие для подъёма трещины и уступы. И сразу же, как нашёл, начал взбираться, медленно и очень осторожно. И без того сырой камень от дождя стал ещё и скользким. Сын ветра не успел преодолеть и двух локтей, как левая рука соскользнула и он потерял опору.
Не дожидаясь, пока упадёт, Ук оттолкнулся от стены и спрыгнул вниз. Нужно было найти другой путь. Он припомнил сколько шёл вдоль стены к озеру и понял, что путь к склону займёт слишком много времени. К тому же мальчик не знал наверняка куда твердолобы отправились в его поисках. Разумнее было с каждым шагом отдаляться от стоянки племени, чтобы увеличивать отрыв от преследователей. Поэтому сын ветра счёт правильным пройти вокруг озера и вдоль стены по другую его сторону, где не станут искать.
Старшие считали детей глупыми и пугливыми, а значит в неизвестную местность младший бы не сунулся. Любой другой младший, но не Ук. Многие старшие твердолобы не бывали там, где побывал сын ветра и откуда сумел вернуться. Значит, не сунутся они и туда, куда сын ветра хотел попасть. Оставалось лишь найти способ подняться к ручью, пока силы не оставили Ука. Его тело онемело от холода и усталости, налилось тяжестью. К тому же мальчик хотел есть и пить, отчего ощущал слабость и тянущую боль в животе.
Ук постепенно терял желание двигаться. Он прошёл даже больше, чем пришлось идти до озера и сделал это по грязи, но, казалось, даже не приблизился к цели. Серое однообразие каменной стены впереди внушало, что так будет и дальше, что и целой жизни не хватит, чтобы найти подъём. К тому же, чем дальше мальчик уходил от озера, тем дальше он уходил ручья и дольше пришлось бы возвращаться. Сын ветра больше не мог полагаться лишь на свои силы и стал опираться правой рукой на стену, чтобы не упасть.
Мальчик сбавил шаг, давая себе отдых, но, как бы он того ни хотел, не мог остановиться. Ук слишком сильно боялся снова потерять сознание, ведь в следующий раз сына ветра может найти не ветер, а голодный зверь. Перед глазами сына ветра живо встал волк, которого он встретил на стоянке твердолобов. И будь у того один шанс застать жертву врасплох - волк бы им наверняка воспользовался. Поэтому Ук старался сделать так много, как только возможно, чтобы оказаться в безопасности прежде, чем стемнеет.
Однако, за мыслями мальчик пропустил момент, когда правая рука не нащупала опору в очередной раз. Сын ветра потерял равновесие и упал, но успел выставить перед собой руки. Ук неприятно уткнулся ими в крутой склон, возникший на месте, где прервалась стена. Боль от столкновения с землёй сменилась радостью: мальчику не придётся идти к ручью целую вечность. Хотя подъём был достаточно крутым, чтобы ошибившись скатиться с него кубарем, даже это не могло омрачить радость воспрявшего духом Ука.
Он понимал, что не сможет подняться на ногах по размоченному дождём склону, поэтому отправился наверх ползком, выискивая руками и ногами торчащие из склона камни или корни. Взбираться приходилось также, как по стене, только вместо сырого и сколького камня была сырая и скользкая грязь. Без опоры Ук бы соскользнул вниз. Так и случилось, когда мальчик подобрался к вершине. Ухватившись за корень, он вдруг понял, что не подтягивается сам, а вытягивает корень из склона, но успел перехватиться прежде, чем упал.
Уже наверху мальчик повалился навзничь, чтобы передохнуть и почувствовал, как потяжелели веки, прикрыл глаза... А затем стал неистово тереть их руками, чтобы не уснуть. Он знал как крадётся сон и как быстро берёт верх, если позволить. Ук не смог встать с первой попытки - перевернулся набок. Потом плюхнулся на живот, упёрся руками в сырую землю и приподнялся. Тело изнывало от усталости, голода, холода и не желало подчиняться убийце, но желания уже не имели значения - только необходимость выжить.
Путь до ручья Ук миновал, поочерёдно открывая то один, то другой глаз, как если бы они могли спать по отдельности. К тому же, он шёл медленно, но ощущал всё так, словно продвигался очень быстро. Сын ветра и в самом деле двигался куда быстрее, чем раньше: скалистая почва давала хорошую опору в отличие от смешанной с листьями грязи. Мальчик меньше уставал во время ходьбы и не задерживался, чтобы привести стопы в порядок. Также Ука манила вода, которая теперь была гораздо ближе, чем раньше.
Едва завидев ручей, сын ветра побежал. По меньшей мере ему так казалось. Ук стал ковылять значительно быстрее и в конце концов упал на колени, чтобы утолить жажду. Мальчик старался не смотреть вниз. Он находился в паре шагов от края небольшого водопада, который отправлял воду в озеро, где женщины твердолобов её набирали. Вместо воды внизу было целое озеро крови. Сын ветра видел это краем глаза, но отказывался проверять. Мальчик двинулся дальше, оставив озеро позади, как только смог подняться на ноги.
Утоление жажды придала Уку сил, но он знал, что их хватит ненадолго, и шёл, склонившись, чтобы, если упадёт, продолжить ползти в сторону пещеры. Он стал хуже видеть, тёр глаза, пытался сморгнуть пелену и лишь спустя какое-то время понял, что дело не в зрении. Тучи и без того плохо пропускали свет солнца, а наступление вечера сделало мир совершенно серым. Мальчик отнёсся к близости ночи обречённо, ведь он не помнил точного пути и полагался в поисках лишь на свои глаза, от которых в темноте пользы немного.
Сын ветра снова торопился, пусть и понимал, что ни торопиться, ни двигаться, он очень скоро уже не сможет - у любого тела есть предел. Однако, слепое упрямство заставляло Ука идти. Даже безмолвно следовавшему за ним ветру казалось, что, если небо разверзнется и поразит мальчика молнией, дух его продолжит путь. Хотя Ук уже не знал точно хочет спасти родное племя или спастись от него, среди твердолобов всё же остались люди, не заслуживающие смерти. Они лишь, боялись, подчинялись или верили лжецам.
Мальчик так хотел найти смазанный красный след от глины, что видел его на каждом втором камне. Приходилось подходить ближе, всматриваться, чтобы понять, что это очередной обман зрения. Впрочем, Ук не уставал от попыток. Напротив - чем больше ошибался, тем острее чувствовал, что нужный камень становился ближе. Мысли о том, что полустёртой красной полосы может вовсе не оказаться, сын ветра не допускал. Он слишком устал, чтобы помимо слепого упрямства проявлять ещё и дальновидность.
Когда размытый красный след всё же оказался поле зрения Ука, мальчик не задумываясь стёр его, посмотрел невидящим взглядом на руку и отправился дальше. Лишь спустя пять шагов сын ветра понял что увидел, вернулся и осмотрел размытые дождём остатки стёртой красной полосы. В памяти она выглядела иначе, но ошибки быть не могло: другая отметина была много дальше вверх по течению. Мальчик знал это, ведь каждый шаг давался ему с трудом, а значит и пройти лишнее, не заметив этого, Ук бы не смог.
Сын ветра не испытывал радости или хотя бы воодушевления в связи с обнаружением красной отметины, лишь озабоченность. Нужно было успеть попасть в пещеру до наступления ночи, а окружающий мир уже пребывал в сумерках из-за серости и сырости после дождя. Ук боялся пропустить приближение ночи, поэтому отправился к пещере, не давая себе передышки. Постоять на месте несколько мгновений он уже посчитал излишеством. Сын ветра не помнил дороги и шёл так, как чувствовал, а ветер парил в тишине следом.
К пещере Ук пришёл опустошённым и окончательно разочаровавшимся в себе. Он больше не мог оправдываться, что убить Ана и Урру было необходимо. Сын вождя и всематерь принадлежали племени, как и остальные твердолобы. Стараясь спасти родное племя от чужаков, от себя спасти Ана и Урру Ук не смог, а теперь не мог помочь и остальным. Мальчик так боялся рассказать о чужаках, что сам стал чужим для племени - теперь не показываться твердолобам на глаза было единственным, что Ук мог для них сделать.
Сын ветра не стал дожидаться, пока глаза привыкнут к темноте и вошёл в пещеру не глядя. Что бы там ни скрывалось, страха Ук не испытывал. Усталое безразличие побуждало его лишь найти уютный угол, накрыться чем-нибудь и дать себя отдых, пока не уснул на ходу. По запаху, через привычную сырость и копоть, мальчик нашёл кусок шкуры. Сын ветра не мог сказать кому она принадлежала, но совершенно точно знал, что Лина укрывалась им той ночью, что они провели вместе. Укрывалась и не предложила Уку.
Однако, сын ветра думал лишь о тепле, которое давала средней длины скомканная шерсть. Тепло успокаивало его, баюкало и, наконец, усыпило.