Аннотация: Ук зализывает раны и расхлёбывает последствия своих поступков, как хороших, так и плохих.
Ук пробуждался мучительно. Ушибленная спина саднила, а пошевелить левой рукой пониже локтя оказалось невозможно. Её пронзила такая боль, что парализовала всякое движение. Мальчик осторожно приоткрыл правый глаз и осмотрелся. Тёмные сырые своды пещеры со свисающими сверху скалистыми зубами казались знакомыми. Тем более знакомыми, что Ук смотрел на своды и зубы каждую ночь, пока ждал, что остальные заснут. Глаза привыкали к темноте и запоминали каждую выемку и выпуклость.
Но как мальчик оказался в пещере? Он не помнил, чтобы дошёл до неё. Стало быть, не дошёл. Затем в памяти стали пробуждаться спящие до поры воспоминания. Как крепкие мужские руки сгребли Ука в охапку, подняли и несли. Казалось, что несли его целую вечность, настолько дурно юнец себя чувствовал. Смертельная усталость грозилась свести мальчика на тот свет, даже после победы над волком. Особенно после победы над ним. Последние силы были вложены в удар и удержание зверя подальше от собственной шеи.
Ук инстинктивно стал искать зазубренный каменный нож, врученный ему Рагом. Загадочным образом из пугающего и отталкивающего, тот стал почти родным. За одну ночь они с мальчиком прошли столько, что иному хватило бы впечатлений на всю оставшуюся жизнь. Неудивительно, что Ук привык. Но ножа не было ни при нём, ни рядом. Память подсказала, что зазубренный клинок остался в туше волка. А значит тот, кто взял мальчика с собой и отнёс в пещеру, мог знать о ноже, что само по себе не радовало.
Беспокойство одолевало Ука. Беспокойство за Ара, которому крепко досталось и его вполне могли наказать или того хуже - костогрызы отправились по следу друзей в лес, учуяли запах прогорклого жира и... Снова воображение рисовало вещи, с которыми мальчик ни разу не сталкивался, но так боялся столкнуться, что думал о них чаще, чем следовало бы. Племя твердолобов убито, выпотрошено, сожжено. Ар мёртв и Ук скоро к нему присоединится. Ведь друг не сухую ветку извлёк из погасшего кострища, а человеческую руку.
Словно из-под земли, рядом с мальчиком возникла женщина. Не мама, нет, другая, хотя имени её, по древнему обычаю мужчин, Ук не помнил. Озабоченная, низколобая, с крепкими от готовки руками и забранными назад промасленными волосами, она казалась гораздо красивее мужчин. Впрочем, самой красивой всё же оставалась мама. Её светлые глаза смотрели так ласково, что на сердце сразу становилось тепло. Взгляды прочих женщин походили скорее на лёгкое поглаживание, если дело не касалось Урры.
- Проснулся! - крикнула женщина у входа в пещеру.
Через какое-то время у входа послышался лёгкий шелест. Ни лишних слов, ни вздохов, ни плача, лишь сдержанный шелест шагов. Так тихо в племени ходил всего один человек, женщина, и звали её Урра. Самая старая в племени, даже старше Рага, она пугала немногим меньше, чем Род, причём как детей, так и взрослых. Ук внутренне съёжился от одной мысли, что придётся разговаривать с всематерью. Это всё равно что нести ответ перед солнцем, будучи чахлым кустиком. Лишнее слово и тебя испепелят, не позволив объясниться.
Мальчик сделал над собой усилие и слегка приподнял голову, чтобы убедиться, что идёт именно Урра. Он очень хотел ошибиться, но оказался прав. В поле зрения медленно вплыла приземистая фигура всематери. Хрупкая и вместе с тем внушительная, она могла вселять трепет словом, жестом или даже взглядом. Женщины боялись гнева всематери больше, чем собственных мужей, потому что знали: Урра не остынет и не забудет - тяжёлый взгляд её тёмных глаз и веские слова будут преследовать виновницу до конца жизни.
Всематерь присела подле Ука, словно не обращая внимания на его присутствие и заговорила, не глядя на него:
- Как ты себя чувствуешь?
- Х-хорошо, - нерешительно ответил мальчик, ожидая другой вопрос.
- Старик сказал, что нашёл тебя возле пещеры рядом с трупом волка.
"Старик" - так Урра называла Рага. Иногда добавляла никчёмный, а, когда не добавляла, то подразумевала.
- Я слышал рык. Вышел посмотреть.
- И увидел волка.
- Да, - неохотно согласился Ук. Чувствовал, что его к чему-то подводят, но не понимал к чему.
- И напал на него.
- Нет. Он напал.
- Хорошо. Он напал. Ты защищался. Чем?
- Ножом, - совсем уж виновато ответил мальчик.
- Чьим ножом?
- Рага.
- А как он у тебя оказался?
Наконец, прозвучал вопрос, ради которого и начался разговор. Украсть оружие у взрослого значило нанести ему оскорбление. Сказать, что Раг отдал нож сам, означало выдать, что "старик" нарушил приказ Урры и Рода - не доверять Уку оружие, пока тот не сможет участвовать в охоте. Но брать с собой слабого ребёнка Род не отваживался.
- Украл, - выдавил из себя мальчик. Ложь, которая приведёт к наказанию, но не к катастрофе.
- Раг говорит также. Старик должен наказать тебя за воровство. Ты согласен, что поступил плохо?
Возмущение волной поднялось в Уке. Он убил волка! Один! И должен извиняться за это?! Как только эмоциональная вспышка угасла, мальчик ответил:
- Согласен.
Урра приняла промедление за нерешительность. В этом не было ничего удивительно. Даже Род чувствовал нерешительность, когда разговаривал с ней: он рос под чутким присмотром всематери и хорошо помнил гнев маленькой женщины.
- Значит ты примешь наказание от Рага, - сказал Урра тоном, не терпящим пререканий. Впрочем, Ук и не собирался перечить. Понимал, что в данном случае лучше перенести наказание, каким бы оно ни было, чем получить ещё больше, если будешь сопротивляться.
- Позови старика, - приказала всематерь женщине, которая стояла около входа, ожидая решения.
Раг явился так быстро, словно стоял подле входа и ждал, когда его позовут, Не хотел, чтобы мальчишка мучился в ожидании худшего. Тень пала на изрезанное морщинами лицо. Старик выглядел суровее обычного. Нависающий массивный лоб выпирал сильнее из-за того, что старик хмурил брови. Взгляд серых глаз и без того тусклый, теперь выглядел потухшим. Скорбные морщины, свойственные старшим, казались высеченными в камне. Если бы Ук знал его чуть лучше, то сказал бы, что Раг чем-то расстроен.
- Ты украл мой нож? - сказал он, прихватив Ука за край оленьей шкуры, в которую мальчик был одет.
- Я... - съёжился мальчик.
- Вот этот нож? - спросил Раг, поводя в воздухе тем самым зазубренным лезвием, которое потонуло в брюхе волка, захлёбываясь в крови. Нож находился в опасной близости от шеи Ука.
Мальчик невольно сглотнул и кивнул. Урра с интересом следила за происходящим.
- Вытяни руки вперёд, - потребовал старик.
Ук на мгновение растерялся перед лицом неизвестности.
- Вытягивай! - настоял Раг.
Мальчик так испугался, что инстинктивно протянул руки прямо к старику, будто хотел его обнять. Раг холодно отодвинул их и расположил прямо перед собой. Затем развязал кожаный ремешок, опоясывавший талию, взял его в руку, оставив свободный конец длиной в локоть и хлестнул мальчика по рукам. Ук стерпел жгучую боль, потому что знал - дальше будет хуже. Урра даже не моргнула: следила за происходящим, как заворожённая, вынуждая старика продолжать до тех пор, пока она не прикажет остановиться.
Раг искренне сочувствовал мальчишке, поэтому бил так сильно, как только мог. Если бы Урре хоть на миг показалось, что наказание не соответствует преступлению, то мальчика наказывал бы кто-то более жестокий. И старик знал, что среди охотников таких наберётся не меньше, чем пальцев на руке. Но Уку в тот момент было плевать на любые оправдания. Ночные приключения казались дурным сном, чем-то, чего, возможно, никогда и не было, а вот нестерпимая боль была реальной. И мальчик кричал в надежде проснуться.
Когда избиение прекратилось, Ук был на грани потери сознания. Онемевшие руки ещё саднили. В местах, по которым попадали чаще, ремень рассёк кожу. Теперь из рассечённых ран ручейками текла кровь. Ещё тёплая, но уже немного липкая. Мальчику казалось, что волосы на голове шевелятся от напряжения. То были всего лишь капельки пота, прокладывающие себе дорогу через нечёсаные кущи. Ук знал, что может больше не держать руки перед собой, но продолжал из презрения к боли и своим обидчикам.
- Ты можешь идти, - сказала Урра, хотя Раг отлично понимал, что это приказ. И он ушёл, напоследок одарив строптивую женщину полным неприязни взглядом. Застарелое чувство сейчас было особенно сильно. Впрочем, всематерь получила от увиденного своего рода удовольствие, заставив старика делать то, чего бы тот в ином положении делать не стал. Власть над Рагом опьянила и убаюкала враждебность Урры, поэтому она одобрительно смотрела вслед, когда тот уходил. Даже будучи бессильным, он сумел сохранить лицо.
- Подойди, - позвала Урра и сметливая женщина, стоявшая возле входа в пещеру, тут же образовалась рядом с всематерью, будто всегда стояла рядом с ней и никуда не отходила.
- Приведи Рода, - приказала Урра.
- Рода?
- Ты слышала, что я сказала, - процедила сквозь зубы всематерь.
Ук неожиданно для себя понял, что не хочет, чтобы Род знал о произошедшем. Но как он мог не знать о том, что рядом с жилищем племени найден волк, убитый мальчишкой, которому запрещено выходить из пещеры ночью? Причём убит зверь ножом, которым мальчишке владеть запрещено. И ведь это только часть правды о том, сколько запретов Ук нарушил за ночь. От одной мысли какие вопросы вождь будет задавать и что может сделать, если ответы ему не понравятся, мальчик сжался в комок, подобрав под себя руки и ноги.
Возле входа в пещеру что-то заслонило свет. Мальчик видел только тёмный силуэт.
- Сядь, - приказала Урра.
Ук хотел бы ослушаться, но не мог, поэтому оттягивал исполнение указания. Мальчик собрался с духом и сел лишь, когда тень от пришедшего наползла на него самого. Гость стоял и молчал, глядя прямо на Ука, и тот, несмотря на настойчивые требования страха этого не делать, смотрел прямо в лицо вошедшему. Так прошло несколько мучительных мгновений. Даже Урра и женщина, приведшая Рода, молчали в ожидании. Наконец, тёмное из-за тенистых сводов пещеры лицо вождя озарилось улыбкой. Он похлопал Ука по плечу и сказал:
- Вот теперь я вижу, что ты мог убить волка.
Если бы мальчик мог отвести взгляд от лица Рода, то увидел возмущение, на миг скривившее лицо всематери.
- Расскажи, - попросил вождь и присел напротив Ука, став почти одного с ним роста.
- Что рассказать? - растерялся Ук.
- Как убил.
- Он бежал. Я выставил нож. Волк прыгнул. Сбил с ног. Укусил за руку. Хотел за шею. Я не дал. Потом волк умер.
- Выставил этот нож? - спросил Род, протягивая вперёд руку с тем самым зазубренным лезвием. Мальчик узнал бы его даже с закрытыми глазами, наощупь.
- Д-да, - ответил Ук в нерешительности.
- Этот? - с нажимом спросил вождь, подставив заточенный кусок камня к лицу мальчика и придвинув того за шею, чтобы Ук не видел ничего кроме ножа.
- Да! - вскрикнул юный твердолоб в гневе и рванулся из хватки, которая оказалась не такой уж и крепкой. Род отпустил мальчика со словами "Теперь он твой" и бросил нож на пол, а затем повернулся к Урре и сказал:
- Мальчик готов.
Продолжения не последовало. Уку в самом деле было очень интересно к чему он мог быть готов. К очередному наказанию? Род бы выразился иначе, куда более прозрачно, ведь в том и есть смысл наказания - чтобы наказываемый страдал от чувства вины, стыда и только потом от боли. Значит речь шла не о казни или чем-то ещё, что в той или степени является наказанием. Впрочем, сил думать у мальчика почти не осталось. Измученное тело саднило, принуждая распластаться на застеленном шкурой полу пещеры и не двигаться.
Урра всё это время смотрела на мальчика, а не на Рода. Изучала его лицо, движения, будто хотела извлечь некое знание из увиденного. Затем всематерь встала с тяжёлым вздохом, охнула и направилась прочь из пещеры. С её уст сорвалось всего одно слово, всего одно, но значило оно столь много, что будь Ук в лучшем состоянии, то скакал бы по пещере от радости. Однако, мальчика хватило только на то, чтобы приподнять голову на тонкой шее и удивлённо посмотреть Урре вслед. Слово это было "Молодец".
Как только призрачная тень всематери выплыла из пещеры, на Ука снизошло уныние. Да, он стерпел наказание и других не предвидится. Да, он получил тот самый нож, к которому успел привыкнуть. И даже услышал похвалу от Урры, что мало кому удавалось. Но Ук не увидит Ара сегодня. Слишком ломит тело. Слишком устал, чтобы двигаться. Сил хватало лишь на на беспокойные мысли, ведь судьба друга-черноспина вполне могла оказаться не такой радужной и нет иного способа узнать об этом кроме как ждать.
Постепенно Ук скатился в полубредовое состояние. Его бросало то в жар, то в холод, из-за чего он то скатывался на холодный каменистый пол пещеры, то закутывался в шкуру мамонта по самые уши. Мальчику казалось, что нож колет пальцы, знает, что тот боится снова брать оружие в руки. Хватало лишь намёка на опасность, царившую в памяти Ука, чтобы снова вернуться в ту ночь, к обожжённой ветке-руке, чужакам-охотникам, опасному броду, больно жалящим камням и волку. Особенно к волку. Его глаза горели в памяти мальчика болезненно ярко, пугающе, неотрывно.
Мальчик проснулся от того, что его трясло. Не как это обычно бывает, когда тебе холодно и тело пытается согреться без помощи посторонних средств. Напротив - Ук чувствовал себя очень тепло и уютно, закутавшись в шкуру мамонта, и по большей части страдал от жара и кошмаров, нежели от холода. Он приоткрыл один глаз и под сумрачным сводом пещеры увидел лицо старика, а затем и его руки, державшие Ука за плечи. Раг что-то говорил и тряс мальчика. На лице же старика была написана смесь тревоги и озабоченности.
- Просыпайся. Идём! - повторял Раг непрерывно, пока Ук не услышал.
- И что теперь? Хотят наказать меня ещё раз? - подумал мальчик и спросил, - Зачем?
Ук неуверенно вложил свою ладонь в ладонь Рага. Та оказалась твёрдой и шершавой, как камень.
- Возьми нож.
И мальчик взял без вопросов, потому что уже понял - что бы ни происходило снаружи пещеры, старику приказали об этом не рассказывать. Пока можно было сказать одно - снаружи шумно. Возможно, там собралось всё племя, что само по себе редкость. Охотники и женщины даже едят отдельно. Причина для общего сбора должна быть веской. И Уку было трудно представить, как эта причина связана с ним, побитым и наказанным, и зачем во время празднества нужен нож. Неужели Уку было мало одного наказания?
Возле входа на стенах пещеры играли отблески костра. Снаружи слышался гомон нескольких десятков голосов, словно всё племя одновременно говорило о чём-то. Обеспокоенный Ук прислушался к ветру в надежде уловить хотя бы знак. Друг шелестел так мягко, словно напевал, успокаивая. Постепенно мальчик ощутил облегчение. Не то, что была вчера, но по меньшей мере юный твердолоб мог передвигаться самостоятельно. Даже боль на время уступила место иному чувству - предвкушению.
Раг вышел из пещеры первым, хотя даже из-за его спины можно было разглядеть плотный круг мужчин вокруг костра. Вне круга сновали женщины, которые при виде Ука отворачивались, стараясь не смотреть ему в глаза. Боялись? Или презирали? Мальчик был уверен, что не успел сделать ничего настолько ужасного, чтобы имело смысл его бояться и уж тем более презирать. Тесный круг охотников казался не менее подозрительным. Время последней трапезы уже прошло, а значит причина сборища иная. И Уку это не нравилось.
Круг ненадолго расступился лишь для того, чтобы впустить мальчика внутрь, и снова сомкнуться. Мир словно разделился на то, что было в пределах круга и за ними. Где-то снаружи, где было темно и не видно лиц, перешёптывались десятки голосов. В самом же круге царила мёртвая тишина, омрачаемая фактом, что он состоял лишь их мужчин. Косматых, бородатых, угрюмых, с тяжёлыми лбами и массивными скулами. Они внушали, если и не страх, то по меньшей мере вынуждали вести себя осторожно и тихо.
На мгновение по другую сторону костра круг расступился и впустил в себя Рода. Тот подошёл к огню и за счёт оранжевых отблесков и темноты на заднем плане теперь казался даже больше и страшнее, чем обычно. Вождь смотрел прямо на Ука, не отводя взгляд. Мальчик тоже не отводил, хоть и был напуган, и не мог это скрыть. Ему и так приходилось скрывать острую боль от прокушенного левого предплечья, режущую боль от ран на внешних сторонах ладоней и ноющую от попадания камнем в плечо - слишком много для девяти зим.
- Боишься? - спросил Род.
- Боюсь, - ответил Ук, продолжая смотреть на вождя.
- Тогда зачем смотришь?
- Будет хуже, если не смотреть.
- Так ты и убил волка. Смотрел на него?
- Да.
- Убил ножом, который украл?
- Да.
- А что будет если воровать?
- Это, - мальчик вытянул ладони так, чтобы внешние стороны стало лучше видно в свете костра.
- А что будет, если убить волка? - поинтересовался Род и тогда Ука осенило, что наказывать его никто не собирается, - Огонь, это не для тебя. Слишком слаб, - рассуждал вождь вслух, - Ветер? Тихий, ловкий, любопытный. Ты похож на ветер, а?
- Похож, - мальчик улыбнулся и отвёл взгляд, пока его друг, ветер, одобрительно шелестел кронами деревьев.
- Хорошо, - Род сделал паузу, словно вдохнув поглубже, - Чашу!
Через пару мгновений в руках вождя оказалась изжелта-белая чаша из выскобленной кости. Что в ней находилось оставалось только догадываться. Род обошёл костёр справа и подошёл к Уку, держа чашу перед собой. Теперь мальчик видел, что в ней плещется нечто тёмное и даже чуял сильный запах. Пахло одновременно сладко и остро, сладостью напоминая ягоды, а остротой дыхание охотников после празднования удачной охоты. Ук невольно поморщился, так как догадывался что от него потребуется дальше.
- Пей, - приказал вождь. Мальчик замешкался.
- Пей, - повторил вождь свой приказ и поднёс чашу прямо к лицу Ука. Тот поморщился и отвернулся.
- Зажми нос и пей, - настаивал Род, но мальчик мешкал.
- Зажми нос или я зажму его сам, - пригрозил вождь шёпотом, чтобы слышал лишь Ук.
Угроза подействовала, как нельзя лучше. Мальчик зажал нос и Род наклонил чашу так, чтобы жидкость лилась прямо в приоткрытый для дыхания рот. Кисло-сладко-горько-острое пойло хлынуло в глотку Ука, который не в состоянии был остановить поток, потому что не мог говорить или как-то иначе перечить вождю. Содержимое чаши ещё не прекратило литься в мальчика, когда тот почувствовал, как тепло разливается по его телу. Словно внутри развели костёр и жар теперь поднимался кверху, разогревая грудь и горло, затуманивая разум.
- Ешь, - приказал Род и сунул Уку под нос невесть откуда взявшийся кусок мяса на кости.
Мальчик вцепился в еду без особых раздумий. Он и сам не осознавал насколько проголодался, пока бродил и бегал по лесу, а потом спал и бредил в пещере. Мясо оказалось жёстким, сухим и слегка горьковатым, но горячим, отчего всё же казалось вкусным. Ук ел с охотой близкой по силе к остервенению. Если бы кто-то тогда положил ему руку на плечо, то мальчик бы зарычал и отвернулся, защищая еду. Лишь когда сухое горьковатое мясо подходило к концу, Уку пришло в голову, что он ничего подобного не пробовал.
- Что за мясо? - спросил мальчик у Рода.
- Не узнаёшь?
- Нет.
- А ты подумай.
И Ук начал думать, насколько позволяло состояние. После тёмного пойла ему стало настолько тепло и легко, что он бы камень съел, если вождь приказал. Но почему именно мясо? Такое жёсткое, сухое и горькое? Жёсткое и сухое, значит худое, подумал мальчик и отвлёкся на мысль какое же вообще мясо полагается есть во время посвящения. Какое угодно с одним лишь условием. Оно должно быть взято с дичи, убитой посвящённым. Ук силился припомнить кого же он убил и, когда вспомнил, выплюнул недожёванное мясо.
- Глупый. Твоя добыча.
Мальчик одарил Рода неодобрительным взглядом. Вождь взял маленькие ладошки Ука в свои и сказал, постепенно сжимая их всё сильнее:
- Руки кормят тебя. Племя кормит тебя. Уважай руки и племя. Тогда и тебя будут уважать.
Род ещё какое-то время держал ладони мальчика сжатыми в своих, отчего резь пробудилась и усиливалась до самого момента освобождения из хватки. Ук всё ещё смотрел в глаза вождя, только теперь уже обиженно и зло. Словно и без того ослабленному мальчишке было мало страданий. Но вождь знал, что делает, поэтому был особенно строг. Болезненный урок запоминается куда лучше, если преподать его в момент особой уязвимости. Освободившись, Ук быстро засунул ладони под мышки, будто замёрз и отвёл взгляд от Рода.
- Скоро мы пойдём на охоту. Будь готов, - это последнее, что сказал вождь прежде, чем вышел из круга и пропал в ночи.
Замутнённый тёмной жидкостью рассудок Ука раскачивал мир вокруг, а его самого делал легче. Мальчик шёл в пещеру, расставив руки в стороны, потому что чувства подсказывали, что земная твердь вот-вот накренится и Ук упадёт. А поскольку он, по собственными ощущениям, ничего не весил, катиться или падать придётся долго, если не удастся зацепиться за что-нибудь. Лишь в конце своего короткого пути, закутавшись в шкуру, мальчик почувствовал себя в безопасности, хоть его и кидало в жар, и Ук тихонько, под нос, ругался на Рода.
Напряжение, царившее в круге, напугало мальчика не меньше, чем встреча с волком и почти также, как встреча с чужаками у пещеры костогрызов. Что-то подсказывало Уку, что костогрызы выглядят не так. Они должны быть похожи на твердолобов или черноспинов. Чужаки были непохожи на на кого. Слишком высокие, слишком стройные, слишком чужие. Оттого встреча приобретала совершенно иной оттенок и теперь чужак, оставшийся на другом берегу, чудился мальчику возле входа в пещеру, закрывая свет костра.
- Не подходи! - бормотал Ук, выставив перед собой зазубренный кусок камня.
Чужак молчал, делая темноту пещеры своим присутствием ещё более мрачной, давящей. Он сделал всего шаг в сторону Ука и тот ощутил, что стал более одиноким, чем обычно. И каждый последующий шаг также отнимал частичку свободы сына ветра, заглушал внутренний голос, оставляя наедине с собственным страхом. Чужак всё приближался, но, казалось, словно нарастал, увеличивался в размерах, вытеснял своим присутствием вглубь пещеры. Он приближался, пока тень не накрыла Ука, окончательно отгородив от света.
Мальчик растерялся. Слова закончились. Грудную клетку сжало мёртвой хваткой, выдавливая каждый вдох. Казалось, что чужак попросту сел Уку на грудь, выжимая из него жизнь, но тот лишь присел рядом и смотрел. Холодный злобный взгляд скользил по лицу юного твердолоба, впитывая страдания, словно трава утреннюю росу. И тогда мальчик понял чего не хотел доставить чужаку, даже умирая. Этот трусливый недомужчина не заслуживал получить удовольствие, созерцая смерть Ука, смерть сына ветра.
И твердолоб стал выравнивать дыхание, вдыхая медленно и выдыхая также. Тело пыталось втягивать воздух рывками, но Ук постепенно преодолел внутреннее сопротивление. Сознание возвращалось к нему. Удовольствие на лице чужака, хоть мальчик и не видел его, сменилось раздражением. Жертва, уязвимостью которой тот упивался, никак не желала умирать сама, вынуждая помочь. По каким-то причинам чужак не убил Ука сразу - по тем же причинам не мог убить и сейчас. Лишь злобно созерцал бессилие мальчика.
- Чего ты ждёшь? - прошептал Ук дрожащим от страха голосом.
Чужак промолчал. Тогда мальчик добавил уже смелее:
- Давай.
Чужак не ответил. Тёмный силуэт, который был на его месте, стал расплываться, размываться на клочки. Клочки эти поднимались, рассеивались по пещере, взмывали к сводам, к самым мрачным теням, чтобы раствориться в них. Ук сам не заметил, как задержал дыхание, пока следил за происходящим. Он никогда не видел ничего подобного по-настоящему и теперь начал понимать, что чужак и не был настоящим. Откуда мальчику было знать чем его напоили и что в это пойло подмешали? То же самое, что и всем остальным.
Перед тем как забыться сном, Ук вернулся мыслями к чужаку в последний раз. Старался вспомнить каждую деталь внешности, одежды. Высокий, стройный, с тонкими конечностями, с высокой головой и вытянутыми чертами лица, мало волос. Его лоб не наезжал на глаза и нос, а скулы и рот не выпирали так сильно, как у черноспинов или твердолобов. На чужаке не было шкуры, но были кожаное нечто с продетыми в это ногами. А ещё на его ступнях было что-то странное или они попросту не имели пальцев - мальчик не помнил точно.
Такая внешность имела мало общего с твердолобами или хотя бы черноспинами. Казалось, если это и были люди, то какие-то другие, слабые и вытянутые кверху. Да и стали бы черноспины нападать, если не имели явного преимущества над костогрызами? А твердолобы ни на кого никогда не нападали и на себя нападать не позволяли, да и мальчик узнал бы твердолоба издалека. Неужели костогрызы настолько отличались от остальных? На этой мысли сон, подобно болоту постепенно затягивая Ука, захватил и поглотил его с головой.