Александра Порфировна поставила недопитую чашку. Эти с картошкой с ума посходили, в такую рань звонить. Картошка у них дрянь, Зинаида покупала - за неделю сгнила. Настырные! Выдвинула грузное тело из-за стола, набросила платок. Поползла по бесконечному коридору гостиничного типа, споткнувшись впотьмах об Валькины санки, лампочки опять покрали, нету на них управы. Добралась до двери.
- Кто там?
- Александра Порфировна, я Лена, помните? Из сорок седьмой квартиры.
- Лена? Это что ж, Галинина дочка с тобой?
Ида воскресшая, не знала б с пелёнок, поверила бы, что такие из гробов заново выходят. Александра Порфировна скрутила дулю в кармане от греха.
- Галина вчера ещё укатилась. Ты ушла, она следом укатилась. И дверь заперла. Она не запирала, девчонка сутками одна сидела, Валя ходила кормить, Галина и не запирала. А вчера заперла, я ж за стенкой, на слух не жалуюсь.
Александра Порфировна съёжилась под Лениным взглядом, как в детстве, когда мать бранила её за съеденные сливки.
- Нет, Леночка, откуда мне её мобильный знать! Только у Гальки не то, что мобильного, у ней телефон и всё другое за неуплату отключено. Свихнулась совсем твоя Галька! Не знаю, что она у себя творила, но, пока электричество ей не отключили, то и дело весь подъезд без свету оставляла.
Лена задумалась. Александра Порфировна тихо замерла перед ней, косясь на раскосое личико Нюси в бывшей Валькиной коляске. Бедная девочка, матери не нужна, отца ищи-свищи.... Соседи всё собирались милиции сообщить.
- Сдала б ты её, Леночка, куда следует? - решилась Порфировна. - В детдоме сыта-одета будет. Загнётся с такой мамашей, давно бы загнулась, если б не Валя. Она бы насовсем взяла, муж против: своих деток двое.
Лена затребовала ручку с бумагой, Порфировна истомилась, ковыляя до квартиры и обратно. Тем же чёрным глазом сверлила её Ида много лет назад, когда потерялся Васька. Все знали, что Натальина Ида отговаривает, живых и мёртвых тоже. У Васильевны внук в армии пропал, Ида сказала, скоро письмо придёт. Месяц спустя пришло: жив, из плена высвободили. Мальчишка с шестнадцатого дома потерялся, в колодце на стройке тело сыскали, как Ида указала. Ида была тихая, к Наталье когда ни заглянешь, над бумагами корпит, чертит. Бабы предупреждали, что не любит Ида, когда к ней за этим ходят. Неделю кота по дворам звала, да и пошла к Иде. Дождалась, как Наталья в булочную уйдёт, и пошла. Хороший был кот Васька. Смирная Ида так-то взглядом огорошила - Порфировна и разревись, десятирублёвку в пальцах замяла, дура старая. Ида оторвала с клубка серую нитку, к стене отворотилась, постояла так, да говорит: "Иди, ни с кем не встречайся, ни с кем не разговаривай, дома нитку привяжи к спинке кровати, завтра придёт". "Заберите ваши деньги, Александра Порфировна!". Чуть свет Василий орал под дверью, грязный, ухо драное, на трёх лапах вбежал да к миске.
Бумажку с Ленкиным телефоном Александра Порфировна заложила под хлебницу. Объявится Галька, держи карман! Что ж это будет с девочкой? Всё ж в милицию сказать? К Ленке такие таскались - страх! Не лучше она Гальки. А ну их, не Порфировны это дело на старости лет. Позвонить позвонит, коли Галька вернётся, чего ж не позвонить, себе дороже.
Нацедила валерьянки, от сердца отлегло. На кровати красовалась вышитая ещё Натальей салфеточка. Хорошая была женщина, с дочерьми не повезло, а уж внучка.... Ой-ёй-ёшеньки! Сама-то что? Растила сыночку, работала, всё отдавала, замуж в другой раз не шла, хотя звали. Не звонит сынок, не ходит. И жизнь прошла.
***
После беседы с Порфировной Лена отправилась добывать Галкины контакты на рынок. Везти туда Нюсю было бы затеей странной и небезопасной, учитывая, что коляска развалилась при попытке засунуть её в лифт. Дивясь, что она не сделала этого раньше, Лена зашвырнула адскую машину в помойку и отправилась на поклон к Нине Павловне (соседке справа, с которой Лена как раз находилась в состоянии перемирия).
Свидание с рынком выдалось ностальгически приятным, хотя вряд ли можно назвать увлекательным период торговли китайским барахлом на свежем, в основном морозном, воздухе. Рынок основательно шагнул в цивилизацию - вместо завешанных тряпьём прилавков тёплые павильоны с почти сухими полами. Дело зашло настолько далеко, что Лена приметила несколько туалетных кабинок. Николай с Эдиком выползли из обновлённых закромов, улыбаясь Лене мелко и заискивающе - не вернулась ли к ним работать. И Николай, и Эдик - мирские прозвания, истинное же имя Эдика звучало как Ци Эрчжи, "грибок долголетия", у Николая попроще - Чжан Чжэнхун, "красная политика". Галку китайцы два года как выгнали: "Уходила - товар бросала, людей пугала, розетку вырвала и рукой за провод, на рынке свет сгорел, а сама целая курица осталась".
Галкиных контактов ни у кого не случилось, но все, кто её застал, в один голос уверяли, что Галка рассорилась с головой. Всё же одна продавщица недавно встретила Галку у Вани - китайца, работавшего охранником и дворником в китайском же хозмаге (торговавшем, по слухам, не только шнурками и средствами от тараканов, но и дурью). Галина-де там в подсобке чаи распивала.
Насколько помнилось Лене, в вопросах расширения сознания Галка довольствовалась пивом. Дурь разом объясняла как странности в поведении, так и Нюсину национальность (прежняя Галка по китайцам не прикалывалась, предпочитая брутальных мачо солидных размеров). И всё же... это что надо употреблять, чтобы обходиться ладно без еды, но без питья... да ещё руками за провода! Такое даже в Китае вряд ли производят. Про отсутствующий запах Лена старалась не думать (почему-то это пугало сильнее всего).
***
- Ты хоть понимаешь, во что вляпалась? - процедил Дима, хрустнул лужей, оступился и ещё сильней возмутился Лениной наивности. - Конкретно так, выше крыши. Ребёнок без документов, имени нормального, и то не знаешь, куда мамаша делась - без понятия, не говоря уж, когда вернётся. Да она натурально не вернётся, что к лучшему. Там не в дури дело, там крышу сорвало по полной программе, это не лечится!
- Всё я понимаю, - устало ответила Лена. - Если хочешь знать, я словно её шизой заразилась, говорят, бывает. В тот момент всё казалось очень логичным, утром я поняла, что наделала, рванула к Галке, ну и вот.
- Да ты после разговора с бабкой должна была к участковому бежать!
Собаки мирно паслись в подтаявшем снегу. Чувствуя, что хозяйке не до неё, Фанта залегла грызть огромную дубину (строжайше запрещалось после того, как Лене пришлось лично извлекать из глотки ротвейлера вставшую поперёк корягу). В отдалении пробирались дамы с собачками, бросая на Фанту трусливые взгляды.
- Слушай, не собираюсь я ни в какую милицию, понятно?! - нахмурилась Лена. - Галка выздоровеет, вернётся, а я ей: "Извини, но я твою дочку в детдом сдала, так получилось". Круто будет.
Дима швырнул окурок в сугроб.
- Ну, допустим, вернётся - хотя я в это не верю. Но даже вернётся и захочет забрать - а ты вот так на голубом глазу вернёшь ей ребёнка? После всего того, что ты сама видела, и что тебе нарассказали?
Лена едва не ответила "с каждым может случиться", но вовремя удержалась. Чувствовала она себя страшно неуютно. Впрочем, примерно также она чувствовала себя всю жизнь и успела привыкнуть.
- Ребёнку лучше в детдоме, чем с психованной мамашей, - авторитетно изрёк Дима. - Таких баб стерилизовать надо в принудительном порядке.
- В милицию я не пойду, хватит об этом. А ты не мог бы узнать адрес Галкиной мамаши? Какой-то мелкий городишко под Казанью. Передержу Нюсю пару месяцев, Галка не появится, попробую с её мамашей пообщаться. Одну внучку она уже воспитывает, вряд ли позволит, чтобы вторая в детдом попала, - Ленин голос звучал твёрдо, но в душе копошилась ледяная жаба неуверенности.
- ...которому место в специальном учреждении, а не среди психбольных родственников.
- Слушай, ты вообще о моей подруге говоришь!
- Я говорю о спятившей бабе, бросившей бы ребёнка в подъезде или на вокзале, не подвернись ты. Так что заведение - самое оно, а туда девочку и без меня определят. Заодно и поисками мамаши займутся, только не найдут, будь спокойна. Девочка маленькая, могут американцы удочерить, у них это сейчас модно. У этой твоей Нюси все шансы оказаться в Штатах на солнышке.
Лена сверлила взглядом разошедшегося жлоба. Вот ведь гад! Главное, обидно, что её способностей хватит, чтоб утопить его, скажем, прямо сейчас в мусорном баке, но не на что-то долгоиграющее. Проблем от этих способностей куча, а толку...
Внезапно Димка поник.
- Я по административно-хозяйственной части, ясно? Заведующий. Не могу я тебе помочь, иди к участковому.
- Завхоз?! - развеселилась Лена.
Сплюнув, Димка быстро пошёл в направлении дома, окликая Кешу срывающимся тенором. Лена вприпрыжку семенила следом, давясь перчаткой. Не то чтобы завхозы удерживали лидирующую позицию в Ленином списке смешных тем, но все эти рассказы про Служение Родине и Долг... Намёки об Ужасных Тайных Заговорах Против Народа. Поколения военных предков. Военное училище, после которого Димке сделали предложение, от которого невозможно отказаться. Боевые искусства, к опасным знатокам коих Димка себя причислял (особенно в области непознанных психотехник). Размахивание Удостоверением на гадящих в парке бомжей и Веру с Белочкой, не разделявшую политических взглядов. Правда, Удостоверение однажды пригодилось: прошлой весной под страхом Органов Димке удалось принудить водителя поливальной машины оросить облюбованный бомжами куст. Бомжи сгинули, что в лучшую сторону отразилось на количестве объедков и фекалий в парке, а Димка сделался героем среди собачников и мамаш. Справедливости ради, должности своей Димка никогда не называл, но создавал вокруг настолько густой ореол, прямо таки тайны, если не сказать больше, что даже дамы с собачками в разговорах упоминали о нём изредка и с придыханием, как о тяжело больном.
Лена справилась со смехом, прокусив на этом деле губу.
- Дим, да погоди ты! Стой! Дим, мне же не к кому обратиться, кроме тебя.
Дима смотрел хмуро, но остановился. Его руки нервно натягивали ринговку на Кешин воротник, и всё-таки чутьё подсказывало Лене, что она на верном пути к примирению, тем более что ей не приходилось врать: она и правда не представляла, куда податься, не потратив денежных куч и не подвергнув Нюсю изъятию в детдом.
- А могу я сама подать Галку в розыск? Не рассказывая о ребёнке?
- Нет. Она совершеннолетняя, ничего у тебя не спёрла, ты ей никто.
Лена окликнула Фанту. Два человека и две собаки повернули к выходу из парка. Через дорогу тускло светил фонарём их подъезд. С деревьев капало, под ногами чавкала оттаивающая земля. Самолёт оставил мутный след между звёзд по пути, возможно, в Штаты, где ждали Нюсю богатые иностранцы.
- Дим, чем твоего сына в полтора года кормили? - вспомнила Лена уже перед лифтом. - С Нюсей в мешке было пять банок детского корма, она их съела. Я, пожалуй, переведу её на натуралку. Как думаешь, можно резко, или надо как с собаками, примешивая натуралку к корму в течение недели?
- Ты чего несёшь? Ты что, кормить её собралась?
- Нет, на ужин себе зажарю! - разозлилась Лена, выскочила из лифта. Дима потащился за ней, волоча упирающегося Кешу.
- Не понесёшь сдавать? - спросил он. - И как же ты теперь?
- Каком кверху. Сказала, месяц-другой передержу, а там видно будет. В Штаты на солнышко. Эх, сама бы не отказалась!
Оставалось надеяться на запрятанный глубоко в Лене материнский инстинкт. Чем дольше Лена жила одна, тем трудней становилось переносить двуногих у себя в квартире. Правда, Нюся - беззащитный ребёнок, ни в чём не виноватая, всё такое. Маленькие дети вызывают в женщинах умиление. В нормальных женщинах. А Лена научилась держать себя в руках, правда-правда научилась, вон сколько с людьми работает, и почти никогда никого не.... И это в любом случае ненадолго, а там - в Казань, в Штаты, на солнышко, и Вася-кот.
***
- Алёна звонила.
Дима вечно просил маму ложиться спать, не дожидаясь, когда он вернётся с прогулки, ей же на работу раньше, чем ему, но всякий раз мама упорным привидением маячила в прихожей, накинув на ночную рубашку халат. Дима злился и ругался, но поправить данное унылое зрелище было не в его силах.
- Чего ей надо? - буркнул Дима, затаскивая Кешу в ванну, лапы мыть.
- Они с мужем и Сенечкой в Анталию улетают, так что Сенечки в субботу не будет.
"Сука! Дрянь жадная, как все бабы! Плевать, что сын без отца, нашла денежного мужика, привалило счастье!".
Сквозь шум воды донёсся мамин голос:
- Настенька тоже звонила.
Кеша побежал по полу, отряхивая меха.
- Мама, полотенце давай, он палас намочит!
- Настенька звонила, - ещё более значительно повторила мама.
- Слышал. Дай же полотенце!
- Грустная такая.
Дима выпрямился, морща рот.
- Мам, отстань от меня с этой дурой! Полотенце поди повесь.
Мама водрузила руки на пухлые бока, ноги в третьей позиции. Начинается.
- Бабуля спит? - трусовато спросил Дима.
- Что ей делать в такое время! Ты разговор не переводи. И чего тебе не хватает? Девушка серьёзная, на ветеринара учится, двадцать четыре года, красавица...
- Мам, тебе очки не пора менять?
- А тебе модель подавай! Нашёл одну, надолго ли хватило с твоей зарплатой? Как мать, никто о тебе заботиться не станет. Всё же Настя хорошая девушка, скоро диплом получит, ветеринары хорошо зарабатывают, и нам бы на руку, понимаешь? Не то, что Алёна твоя распрекрасная.
- Мама!
- То-то и оно, что мама! Скоро сорок, ни семьи, ни работы нормальной, снова с Ленкой пиво пил! Пил, не отворачивайся!
- Мам, Ленка-то здесь причём? - взвыл Дима.
- Мне Вера Олеговна сегодня рассказала...
- Догадываюсь: Фанта рыкнула на Белочку. Всё, я - спать!
- Если бы ты меньше пил и ёрничал, Димочка, Алёна, возможно, не ушла бы. И с работой. У Славика фирма, Костик в Америке, да и другие ребята...
- Мам, ну почему всегда на ночь?! Со Славкиными родителями и я бы фирму открыл, а Костян - так все евреи в Америку прут, слюнтяй с чугунной задницей!
- Нравится тренировать деток - тренируй, но ты же задаром группу ведёшь, а у бабули протез изо рта вываливается...
Схватив подставку с собачьими мисками, Дима впихнул Кешу в комнату и запер дверь. Теперь мать ляжет и примется рыдать. Тихо, чтоб не разбудить бабушку, но ту танком не прошибёшь, а Диме слышно. Ух, застрелиться!
***
- Нина Павловна, а на носу и на щеке у неё что?
Соседка справа Нина Павловна была бабка сильная и смелая, но в целом соответствовала следующему описанию: "Недостаточность функции щитовидной железы у взрослого человека ведёт к развитию микседемы (слизистый отёк). При этом заболевании снижается обмен веществ и температура тела, масса тела увеличивается, появляются отёчность, одутловатость лица и нарушается психика".
- С котиком игралася, - выставив верхний из трёх подбородков, ответила Нина Павловна. - Лен, чего-то она мелкая какая, и зубиков два всего. Ты возраст ей точно не путаешь? Полтора года, а не ходит. Сказала б подруге, чтобы доктору девочку показать.
Основательно перепачканный кашей и шерстью из котика предмет разговора сидел на тахте, бросая на Нину Павловну и Лену полные недоверия взгляды. Глубокая царапина от уха до глаза прорезала в диатезе идеальную дугу, придавая личику инфернальную мрачность. У мамашиного третьего мужа дяди Вали, театрального художника и любителя Востока, по всей квартире висели японские гравюры. Изображались там страшные и беспредельные вещи вроде голодных духов, потрошивших крестьян. Особенно пугала одиннадцатилетнюю Лену ведьма - смуглая до черноты, косоглазая, с под корень выстриженной чёлкой и двумя торчащими зубами. Это была копия с древнеяпонского авторитета по ужасам, выполненная лично дядей Валей на чёрной доске, висела она над диваном, на котором скончалась дяди Валина мать, и спала Лена, считавшая ведьму портретом покойной (всё вместе доставляло массу приколов по ночам). Так вот кого ей всё время напоминала Нюся! Лена впервые почувствовала к ребёнку нечто вроде смутной симпатии.
- Обязательно скажу, Нина Павловна.
Лена старалась дышать ртом - в Нининой квартире преобладали ароматы котика и собственных Нининых тошнотворных лекарств.
- Скажи-скажи, ну как дурочка, пускай полечат. Мои оба в шесть месяцев бегали, в полтора года болтали вовсю, а эта только жрёт да рыкает, аж котик писяется. Второй день с ней сижу, так сердце уже колотит.
Гы, любимая песня мамаши, что сестрёнка Лидочка в год шпарила Пушкина наизусть под восхищённые взгляды. Ерунда - Пушкин, но что правда, то правда - до Лидочки Нюсе как до звезды ползком. Лидочка была картиночным младенцем: розовенькая, в кудряшках, ямочки на положенных местах, и, что важно, не орала. Одно время Лена серьёзно подозревала, что мать с дядей Валей подрезали Лидочке голосовые связки, потому что главным мамашиным воспоминанием о Ленином младенчестве был непрерывный ор. Ну и болезни, разумеется. Лидочка не болела совсем. Не девочка, мечта. Оставалось удивляться, как такой ангелочек привил Лене столь прочную ненависть к детям. Лена посмотрела на Нюсю. Бывают дети, которых с первого взгляда хочется куда-то сбагрить. Лена была именно таким ребёнком. Новый прилив симпатии к Нюсе.
- Ну, управилась? Денег-то дали? - строго осведомилась Нина Павловна.
- Всё хорошо, с сегодняшнего дня я в отпуске. Возьмите, пожалуйста.
- Ай, спасибо!
Нина Павловна поднялась, колыхнув телесами и порадовав ноздри Лены сложным коктейлем аптечно-кухонных запахов. Несколько Лениных бумажек исчезли в кармане Нининого халата.
- Котик совсем измотал! Я его в таз с холодной водой кунаю-кунаю, а он кошечку просит, квартиру протушил, проклятый. Хорошо на кастрацию скидки пенсионерам в нашей лечебнице. Ты обращайся, коли отъехать надо. Чужого ребёнка не каждая возьмёт, такая обуза. А уж жрёт - прям с голодного краю! Проверь, нет ли у ней глистиков.
- До свидания, Нина Павловна, - сказала Лена, глядя в бок. - Вы меня очень выручили.
Взятая на руки обуза взвыла так, что Лена едва её не выронила. Стоит прикупить беруши.
***
- О тебе ходят жуткие слухи! - с удовольствием поведал Димка. - Что за... а, вот, теперь порядок. Винты неродные, поэтому прыгать не стоит, в остальном нормальная кроватка, матрас ортопедический.
Лена с Нюсей глазели на новую Нюсину кроватку (в прошлом старую кроватку Диминого сына). Свирепо поджав губу, Нюся поползла исследовать незнакомую хрень. Встала, держась за перила. Оглянулась на Лену, издала утробный рык и сунула в рот отвёртку. Удивляясь глубине детской глотки, Лена изъяла инструмент, заменив пустой пластиковой бутылкой (в игрушках отмечался приметный недостаток). От Нюсиного вопля Дима содрогнулся, а Фанта, укоризненно поджав обрубок, удалилась на кухню. Лена вынесла ребёнка в соседнюю комнату, где и закрыла. Вопли стихли.
- Сработало, - удовлетворённо констатировала Лена. - Понимаешь, её можно заткнуть, только изолировав в пустой комнате. Надеюсь, скоро выработается условный рефлекс.
- Это как? Будет сама себя закрывать? - поинтересовался Дима.
- Хотя бы. Ну, или орать перестанет.
Лена открыла дверь, Нюся, как ни в чём не бывало, поползла к кроватке.
- А ты уверена, что это педагогично?
- Нет. Но беруши не помогают, а если слушать ор по нескольку раз в час, я свихнусь и выкину её в окно. Вряд ли это будет педагогичней. В интернете предлагают обнимать, пока не замолчит, но от этого она ещё громче орёт, плюс лягается как хорошая лошадь. Ещё предлагают отвлекать и развлекать. Прикинь, ты начнёшь развлекать Кешу, едва он поднимет брёх на весь дом. Ага, закрепишь положительным подкреплением негативное поведение, сам охренеешь, в конце концов, разорёшься и выпорешь. При этом собак так и не поймёт, почему поощряли, а теперь за это же самое порют. Странное что-то в интернете с педагогикой, по дрессировке гораздо больше годных рекомендаций.
- У тебя слишком собачий подход! - возмутился Дима, отодвигая ногу от Нюси, пытавшейся грызть его тапок.
Лена пожала плечами.
- На данном этапе Нюся куда ближе к Кеше, чем к человеку.
Правда заключалась в том, что педагогика и детская психика слабо занимали Лену, которой было не до жиру, потому что вопли раздражали зверски, а контролировать себя каждую секунду утомительно. Лена ни разу не применяла к Нюсе способности: стоит начать, и фиг остановишься. Это как с поркой - может сделаться единственным аргументом попросту в силу привычки обеих сторон, среди собачников полно примеров, да и среди родителей не меньше. Однако устала Лена ужасно, а ничто так не вредит самоконтролю, как усталость, конца которой не видно. Несколько алкашей возле супермаркета крепко расшиблись об стены после особо показательных Нюсиных выступлений, а от метро в панике эвакуировалась свора собак, не боявшаяся ни яду, ни отстрела. Положим, свору давно пора было пугнуть, но старичка-соседа действительно жаль: мыл памятник Волге на весеннем солнышке перед подъездом, и вдруг ни с того, ни с сего надел себе на голову ведро грязной воды. Гадость какая глупая! Плевать, короче, на педагогику - всеобщая безопасность требовала ввести Нюсю в как можно менее раздражающие рамки, и как можно скорей.
- Так какие обо мне ходят слухи? - напомнила Лена.
Дима замялся, но рассказал:
- Что ты по пьяни залетела от дворника-киргиза, сдала ребёнка в детдом, но совесть замучила, и ты её забрала. А теперь стесняешься показывать на улице.
Лена аккуратно поправила отпавшую челюсть.
- Чего?! Ха! Нина, чтоб её приподняло да пришлёпнуло!
- Кстати, ты сама подпитываешь слухи: с детьми, между прочим, полагается гулять.
- А жрать нам полагается или как?! - вяло огрызнулась Лена. - Коляски нет - полдела, но шмотки, что дала Галка, пришлось выкинуть, не то квартира б на фиг провоняла. Купи я Нюське прогулочную амуницию, придётся завязывать с едой или выходить на работу, и тогда Нюсю двое суток через двое Нине оставлять. Базару нет, я детей терпеть не могу, но карму портить обидно.
Нюся вписалась к Лене на колени с Диминым тапком в ручке. Горделиво посмотрела на Диму, моргнула и замерла, закрыв глаза, с удивлённо-разглядывающим выражением на личике. От растерянности Дима показал Нюсе язык. Та подскочила, взмахнула ручками, разулыбалась и издала нечто среднее между рыком бабуина и кошачьим визгом, что, вероятно, обозначало смех. Открыла глаза. Личико сделалось озадаченным. Снова закрыла - новый приступ "смеха".
- Странная она всё-таки, - поёжился Дима. - Часто она... так?
Лена кивнула.
- Часто играет, закрыв глаза. Вопила только первые дни, когда я входила. Ладно бы при виде меня, это я ещё могу понять, но глаза у неё были закрыты. А я не парюсь, меня саму мамаша всю жизнь психованной считает. Довези она меня хотя бы до половины докторов, к которым собиралась, лежать мне сейчас зафиксированной в палате для буйных. Хорошо, бабушка отстояла, да и мамаше было не до меня.
Не сводя с Димы тушью прорисованных глазок, Нюся залилась лаем - невероятно похожим на Фантин, хоть и выше на несколько октав.
- Здорово, правда? - расплылась в улыбке Лена и незаметно для себя чмокнула ребёнка в лохматую макушку. - У Нюси талант к звукоподражанию, скоро заговорит. Мне кажется, ей нечасто приходилось общаться с людьми, отсюда и голос странный.
Дима принялся собирать инструменты в специальный щёгольский чемодан.
- Нормальная девка. Чем это ты ей диатез вылечила? У Сеньки часто бывает от конфет.
- Сразу говорю - не дам, и не проси, - придерживая Нюсю, Лена достала из буфета фарфоровую баночку, ярко разрисованную цветами и иероглифами.
Дима открыл тугую крышку, ядовито-зелёное содержимое пахло не то сеном, не то вареньем.
- Что это?
- Галка дала, небось, у китайцев выклянчила, у них полно народных средств. Гнала совсем уже полную пургу, что этим надо мазать Нюсе глазки, а то нечисть вселится. Ну, нечисти у нас нет, зато диатеза были полные штаны. Мазнула я Нюсе попу, утром - гладенько. Да ты смотри! - Лена вытянула руку. - Видишь? Пальцы зажили, куда мазь попала! Прямо мгновенно! Хотя мне ни разу ничего толком не помогало! Дим, ты, конечно, душка, спасибо за кроватку, но Сенька твой без конфет перебьётся, а у меня дерматит - больная тема.
***
Отношения детей и собак часто далеки от идиллии.
Полчаса назад, извиваясь и пыхтя, Нюся достала восемь теннисных мячей из-под огромной кровати (единственной Лениной уступке факту, что мебель продолжают выпускать и после того, как дед купил на новоселье платяной шкаф). Теперь растерянный ребёнок сидел у невидимого забора, делившего в собачьем сознании кровать на две половины, а Фанта бранчливым рявканьем пресекала малейшую ребёнкину попытку дотронуться до любого из обретённых экстремальным ползаньем трофеев. Лена отметила верность поговорки, водрузившей "на сено" именно собаку. Из чувства справедливости она своею властью распорядилась половиной мячей в Нюсину пользу. Девочка с восторженным визгом отдала их собаке, тут же вернувшейся в оборонительную позицию.
В соседней комнате очнулся телефон: кто-то попал не туда или отчаянно мечтал продать пылесос. Уж лучше б пылесос! Свидетели Иеговы тоже сойдут... Сестрица Лидочка была единственным человеком, беспокоившим Лену праздничными поздравлениями, но ведь восьмое марта благополучно миновало почти неделю назад...
- С восьмым марта, Лен! До тебя не дозвонишься, мы уже начали беспокоиться.
- Привет. Да я заранее телефон отключала, а сегодня сдуру назад врубила.
Праздники - условность и фигня. Из года в год проводить их дома и в одиночестве иногда приятно, иногда противно, по настроению. Что совершенно точно противно, так это когда кто-то в курсе данной особенности твоего быта, тем более кто-то, сто процентов празднующий, как положено. Одинокий человек необязательно несчастен, как и наоборот. Однако быть одиноким - неприлично. Раз ты одинок, значит, с тобой что-то не в порядке, так считает общественное мнение. И оно право. Взять хотя бы Веру с Белочкой, даму-судмедэксперта настолько радикальных взглядов, что после неудачных выборов встречаться с ней в парке небезопасно даже при наличии ротвейлера. Или Страшную Бабку (пятьдесят кошек на квадратный метр, соседи не подают в суд только потому, что давно подали, и это не помогло). Или Лену.
Лидочка в абсолютном порядке, она отвечает чаяниям общества, современная молодая женщина. У Лидочки муж, у Лидочки двое детишек-близнецов, Платон и Василиса (дурацкие имена). Но Лидочка не просто жена богатого мужа, Лидочка - психолог, у неё своя практика, хотя ей всего двадцать шесть. И даже к ней люди ходят. Мать с очередным супругом и сыном живёт в том же коттеджном посёлке, что и Лидочка, в доме напротив. Лидочкин муж его им купил. Матери с Лидочкой повезло. Лена знала о сестре гораздо больше, чем хотела, потому что Лидочка предавала огромное значение семейным узам и названивала по праздникам.
Последний раз Лена встречалась с Лидочкой сразу после того, как та окончила школу и посетила Родину Предков (развалины бабушки с дедом деревни). Встреча не задалась: Лене было крепко не до сестры, рассказов о деревне она выше крыши наслушалась от бабушки, а главное - с детства ненавидела как раз такой тип девочек-симпатяжечек, отличниц со светленькими кудряшками и губками бантиком. Особенно если они добреньктие и весёленькие, стервозные грымзы всё же не так противны. Лена могла поклясться, что понравилась Лиде не больше, чем та - ей, но с тех пор сестрица упорно проявляла родственные чувства. Как только телефон раздобыла после Лениного скоропостижного переезда? Зараза неотвязная.
Фанта клевала носом, голова медленно опускалась на лапы в рыжих носках. Нюся схватила мяч, торжествующе взвыла и поползла прятаться за Лену. Фанта рыкнула вслед, мяч выпал из ослабевшей от страха ручки, угодив в ротвейлерную пасть. Нюся не замедлила поведать миру, как сильно он к ней несправедлив.
- У тебя ребёнок? - Лида изумлённо затрепетала на своём конце провода.
- Надо же чем-то кормить собаку, - выпалила Лена неуклюже. - Погоди.
В Лениных руках девочка совершила краткий перелёт в сторону кресла, где утихла, пытаясь затолкать себе в пасть отвоёванный мяч. Выходило хуже, чем у Фанты (сказывалась разница в размерах пасти), но Нюся отличалась настойчивостью.
"Отличницей будет", - решила Лена.
- Ты усыновила?! - громким шёпотом спросила Лидка.
Лену передёрнуло.
- Родила, - прошипела она.
А при рахите рекомендованы прогулки на свежем воздухе. Такого рахита, как у Нюси, Лена не встречала даже у щенков с Птичьего рынка (наверно, не доживают). Зря она так с Лидкой: в психологи от хорошей жизни не идут, у Лиды, наверно, травмы детства просто чудовищные. Угораздило ж её родиться настолько белой и пушистой в такой неидеальной семейке!
- Прости, Лид, я немного нервничаю. Подруга заболела, я согласилась посидеть, пока лечится. Слушай... мм... такое дело.... У тебя детских штанов и курток не осталось года на полтора? И ботинок?
Пару дней спустя пухлый молодой человек, назвавшийся Ромой и сыном Лидкиного мужа, привёз багажник детского добра. Нюся оказалась экипирована на все случаи жизни, причём экипирована роскошно. Девочкой Лена не играла в куклы, но, переодевая Нюсю из бархатного сарафанчика в платье с шёлковыми розами на поясе, распробовала прикол. Нюся похлопывала себя по вышитой грудке, потрясала ножками в малиновых лаковых туфельках и рычала. Не считая падения с лошадки-каталки, день прошёл в восторгах и умилении. Вот только пижонская коляска не вписалась в лифт, совмещённый с мусоропроводом. Рома посоветовал загнать её через интернет, что Лена успешно проделала. На коляски она решила забить, раз уж Нюсе пора носиться антилопой (по мнению Нины Павловны, Лидки и интернета).
***
Весна началась и кончилась, а на Ленином ремне кончились дырки. Ставшая пугающе широкой одежда поласкалась на ней унылым мешком. Похудение, или, в данном случае, исхудание, объяснялось не только успехами на ниве укрощения гнева, смирения и кротости, хотя в этих дисциплинах Лена, по собственному мнению, переплюнула всех йогов в горах Кавказа. В довесок к нравственным, на Лену свалились мучения физические. Каждое утро и каждый вечер Нюсе подмышки просовывался шарф, и Лена таскала по парку необычайно тяжёлого ребёнка под аккомпанемент ребёнкиных воплей (Сердобольные прохожие нейтрализовывались Фантой). В мае Нюся уже топала впереди собаки, но падала часто, вставала с трудом и при этом тоже, в общем, не молчала. Главной её реакцией на окружающий мир по-прежнему оставался ор - восторженный или гневный, но одинаково за пределами болевого порога.
Ленины нервы превратились подобие ниток, изодранных котёнком и растащенных им же по квартире. Сладостный голос Александры Порфирьевны бесконечно нашёптывал ей во сне, что Галка разыскивает любимое дитятко, но всякий раз Лена просыпалась от хриплого рёва, которым Нюся возвещала миру о своём пробуждении. Недалёкая от того, чтобы перенять эту привычку Лена стала философски относиться к рассказам о родителях, выкинувших детку в окно. Не то чтобы она их оправдывала, просто поняла, насколько легко такое может случиться.
Мало по малу в Нюсиных воплях проявились девочковые нотки, а ещё Нюся научилась смеяться - не сказать, чтобы совсем по-человечески, но сомнений, что она смеётся, больше не возникало. К лету в испускаемых Нюсей звуках обозначились "баба" (собака), "дай" и прочие прелести лепета, включая "маму" - последнее вводило Лену в ступор, но до разъяснительных бесед о тонкостях кровного родства оппонент явно не дозрел.
Ночью парк принадлежал парочкам, алкашам и нарядам милиции, сменявшимся на восходе таджиками в оранжевых жилетах. За дворниками выползали собачники, чтобы вернуться вечером для более основательного выгула. Между утренними и вечерними собачниками население парка составляли бабульки, а также мамашки с колясками.
К мамашкам Лена относилась примерно как курильщик - к тактичным напоминаниям о раке на сигаретных пачках. Бабушка воспитала её в убеждении, что женщина обречена на материнство, а те, у кого не вышло - самые разнесчастные уродины и есть. Глядя на тётю Иду и нескольких бабушкиных подруг, Лена бабушке верила, и всё же не ощущала ни материнского инстинкта, ни пресловутых биологических часов. Зато более чем ощущала общественное мнение. Не то чтобы на неё бросались прохожие, призывая размножаться. Друзей, тем более способных на подобные призывы, у Лены не водилось, родственники не баловали её своим присутствием, а на посторонних она клала. Однако положить на общество в целом, продолжая в нём существовать, примерно так же легко, как найти толику кислорода в парке, удачно втиснутом между шестиполосной трассой и моторостроительным заводом. Общества много. Оно разговаривает миллиардами ртов, демонстрирует примеры из жизни, рекламные постеры, снимает кино и пишет буквы. Общество запрограммировано на размножение, что понятно, но ужасно неприятно, если размножение не входит в твои личные планы, и вдобавок тебя угораздило родиться женщиной.
В зачатие от гасторбайтера поверили решительно все, даже Димка посматривал задумчиво: идея "просто так взять чужого ребёнка" в народные умы не вписывалась. Своей в дневном парке Лена, естественно, не стала, как не была своей в утреннем и вечернем парке собачников (да и вообще нигде). Однако соседки начали с ней здороваться и затевать разговоры на детские темы. Димкина мать Татьяна Викторовна разразилась пирожками. Старушки строили Нюсе умильные глазки, а самые смелые мамашки повели детей на невиданный аттракцион: "собака-убийца пожирает палку". Лена удивлялась и смеялась. На детской площадке водилась дама, усыновившая мальчика, бедняжке сочувствовали, заводя разговоры об ужасах генетики и чудесах искусственного оплодотворения. Лену же ласкали повсеместно, хотя ещё недавно сторонились в качестве вздорной и пьющей владелицы ротвейлера с неуравновешенной психикой, каковой она и осталась. Всё вышеперечисленное превратилось в простительные слабости, стоило Лене, с лёгкого языка Нины Павловны, сдать в детдом и вернуть обратно кровиночку.
Ведя Нюсю на прогулку, Лена косилась на прохожих горделиво. Выкусите - "яжемать"! Я - соответствую, я - как полагается. Упиваться новым ощущением мешала мысль, что упивается Лена не по праву. С другой стороны, соответствие общечеловеческим ценностям вещь приятная, но подписываться ради этого на пожизненную возню с дитём - чересчур.
Интересно, сколько мамашек катает калясочки только потому, что общество давит ценностями, а часы тикают, и ничего другого вроде как не выдумывается, тем более что во всех случаях это самое, которое не придумывается, ненормально, а нормально для женщины быть матерью? Фиг кто признается, так можно и единственного бонуса лишиться - ну, причастности к ценностям, ради чего всё и затевалось. Ведь полагается не только быть матерью, но и наслаждаться, а не вышло наслаждаться, значит, ещё худший урод, и уже никаких оправданий типа болеешь или не сложилось. Уродом быть противно, Лена могла бы много порассказать на эту тему из личного опыта. Как же всё-таки здорово, что ей не надо становиться Нюсе настоящей матерью, и уж тем более получать от этого удовольствие в обязательном порядке.
***
Год прошёл гораздо менее апокалиптично, чем мог бы. Лена не сошла с ума и никого не укокошила, девочка под кодовым именем Нюся невероятно разрослась, а также освоила человеческую речь (кроме шипящих и рычащих, несмотря на солидное время, посвящаемое рыку). Собака Инфанта фон Гамбринус по-прежнему ела палки и представителей своего вида ниже колена.
Даже финансовые бури не потрепали идиллию. Татьяна Викторовна вышла на пенсию по уходу за свекровью, в результате чего дружный коллектив магазина вновь обрёл любимую коллегу, осознавший, как много он был лишён, Армен поднял Лене зарплату, а Татьяна Викторовна получила прибавку к пенсии и долгожданную возможность понянчить девочку. В порыве чувств она призналась Лене, что тайком от мужа, настоящего полковника и сына красного командира, наряжала Димку девочкой до трёх лет (дело едва не кончилось разводом, когда муж её застукал). После этого признания Лене стало трудно общаться с соседом. Слушая очередные телеги по поводу боевых искусств, она изо всех сил старалась выдавить с поля внутреннего зрения фотографию, показанную Татьяной Викторовной за чашечкой чая: кудрявый херувим немыслимой белокурости и розовощёкоти в дамской комбинации с кружевами и пурпурным бантом. Строго говоря, девочка из Димки была не в пример симпатичней, чем из Лены, сколько ни наряжала её мать в наряды, шитые по модным заграничным журнальчикам. Мать была отличной портнихой, её услугами в своё время пользовался весь Московский бомонд, но оборочки и рюшечки мистическим образом теряли очарование, войдя в соприкосновение с Леной. К счастью, мать ограничилась двумя попытками воссоединиться со старшей дочерью, а бабушкины эстетические амбиции не простирались дальше вязания салфеточек и носок на продажу.
Осень прогнала лето, зима явилась на смену. Ленин круг общения расширился за счёт Ромы, принявшего на себя роль добровольного, и, что важно, дармового водителя при Лене и Нюсе. Возникший, по обыкновению, из ниоткуда папа организовал осмотр всего ребёнка в огромной клинике, после чего исчез (как обычно). Нюсю потребовалось возить на массаж и в бассейн, а Рома маялся пропастью свободного времени и нехваткой общения за пределами компьютера. Под его руководством Лена открыла для себя аниме.
До знакомства с Ромой Ленины способы ухода от реальности состояли из алкоголя, запойного несистематизированного чтения и фильмов про вампиров. Капризный Ленин организм неизбежно извергал излишки спиртного, что спасало от алкоголизма, но до обидного брутально шмякало мордой об реальность. Читать Лену приучила бабушка, работавшая в библиотеке уборщицей, гардеробщицей, а также прислугой за всё. Хорошая книга о, скажем, процессах над оборотнями в шестнадцатом веке, позволяла оторваться до состояния практически полной невесомости. Фильмы действовали ещё сильней, но, увы, новые появлялись настолько редко, что промежуток между ними воспринимался как боль. Зато аниме оказалось непаханой поляной, а Рома - многоопытным гуру. Тут Ленину крышу серьёзно поддержали необходимость работать и наличие Нюси. Она отдавала себе отчёт, что без принудительных контактов с реальным миром впадёт в состояние Страшной Бабки, если не круче. Интересно, как удавалось держаться на плаву Роме - при минимуме внешних контактов и деятельности на пользу общества. Или не удавалось?
Квёлый май выродился в прохладный июнь, оттеснённый немыслимой июльской жарой. Хуже всего приходилось Фанте, распластавшейся жарким пузом на не менее жарком кафеле в коридоре (Лена сбрызгивала собаку из пульверизатора для цветов). Население разбежалось кто куда - самые удачливые на море, те, кому повезло меньше - на дачи. Пасынки судьбы, клерки из окрестных офисов, забились в свои плохо кондиционированные норы, что положительным образом сказалось на санитарном состоянии парка. Димка проводил на даче всё свободное время. Бродя в одиночестве по жёсткой проволоке, недавно именовавшейся травой, Лена размышляла о путанных и сложных вещах.
За год Галка не подала признаков жизни, и ничто не предвещало, что она сделает это в ближайшие годы. Между прочим, некоторые дети с документами ходят в сад, в школу, а ещё их бесплатно обслуживают в поликлиниках. Димка уверял, что если Лена соберёт необходимую кучу справок и объявит Нюсю найденной в капусте, то Нюсю ей, скорее всего, оставят. Лена сомневалась: могут и изъять, а там нахлынут американцы.... Думать об этом не хотелось, сколько ни обзывала себя Лена эгоистичной сволочью. На сене, ты, Леночка, запросто обставишь любую собаку: и тебе без ребёнка спокойней, и у неё без тебя появится шанс на любящих богатеньких папу с мамой. На нормальную, то есть, жизнь. Да она же тебя бесит, по правде говоря, так чего ты гавкаешь?! Лена слышала о больных, настолько свыкшихся с болезнью, что порвут глотку любому, кто попробует их вылечить. Если родительская любовь - примерно то же самое, тогда она, похоже, проклюнулась в Лене. Какая засада.
Оказаться привязанной ужасно, нельзя привязываться ни к кому и ни к чему, никогда нельзя привязываться. Лена дважды пережила это: с бабушкой и с Густей, сплясала на игле безумия, на третий раз сил не осталось. Забирая у ментов скелет ротвейлера, она сознательно подписалась на этот третий, последний, раз: им обеим было нечего терять. Кирдык Фанте - кирдык и Лениной крыше. С другой стороны, Нюсе тоже нечего терять. Американцы, держи карман! Сам факт, что ребёнок родился у Галки и угодил к Лене, говорил о совершенно определённом вывихе ребёнкиной судьбы. С такими вывихами к американцам не попадают, разве что семейка Адамс заинтересуется. Шкурой ощущая течения судеб, сопротивляться которым бессмысленно, Лена медлила, не могла себя заставить приступить к собиранию кучи.
***
От жары не было спасения даже загородом. Окна южной гостиной закрывали льняные портьеры и, поверх, индийские плотные с геометрическим орнаментом. Марокканская лампа разбрасывала цветные трапеции по коврам, привезённым Лидой и Олегом из Туниса, по низеньким, в восточном вкусе, креслицам. Дымок из курильницы вился к потолку радужными струйками. Запах сандала мешался с запахом булочек с корицей, которые так ловко удавались домработнице.
Лида сидела на большой подушке перед сундуком, выполнявшим роль столика (Олег купил его в Мадридском антикварном магазинчике во время их свадебного путешествия по Европе). Безумно хотелось принять душ, полежать в одиночестве, закрыв глаза, прийти в себя. Последняя на сегодня пациентка гораздо больше нуждалась в услугах эндокринолога, нежели психолога (позвонить Павлу Викторовичу, пусть осмотрит). Бросив в бокал несколько кубиков фруктового льда, Лида залила их домашним лимонадом и протянула маме.
Ольга Леонидовна сделала несколько осторожных глотков, чтобы не застудить горло.
- Лида, умоляю, убери булочки! Попроси эту... как её...
- Иру, мама.
- У меня не настолько хорошая память, чтобы помнить имена домработниц. Вот она, а главное, ты, могли бы запомнить, что я не ем сдобу, а после семи ем только зелёные яблоки. Ты куда?
- На кухню, мама. Ты хотела яблок.
- Сядь, я ненадолго: Марк не любит оставаться вечером один. А ты, между нами говоря, слишком много времени проводишь на работе. Главная работа для женщины - заботиться о комфорте мужа. Если бы женщины об этом помнили, у тебя было бы меньше пациентов. Дай мне булочку, будь добра.
- Олег занятой человек и возвращается домой позже меня, - улыбнулась Лида.
- Олег - мужчина. Работа плохо отражается на внешности! У тебя усталый вид, будь добра привести себя в порядок до возвращения мужа. Впрочем, я зашла по поводу Лены. С ней надо серьёзно поговорить, но лучше бы она приехала одна.
- Мама, будет детский праздник. В любом случае Лена не приедет, она занята на работе. Рома привезёт Нюсю к нам, а вечером отвезёт обратно.
- Чем ты только думаешь? Эта девочка - дочь гасторбайтера, алкоголички и проститутки, у Лены просто не может быть нормальных подруг! Надеюсь, дети не успеют нахвататься глупостей.
- Успокойся, мама, всё пройдёт отлично. Позвать Ваську с Платошей?
- Не сейчас, я устала.
- Хорошо. Ты хотела поговорить с Леной? О чём?
- Не я, а ты. Прошёл год, так называемая мамаша окончательно пропала, чего и следовало ожидать. Пора пристроить этого ребёнка куда-нибудь. Что касается Лены, то, я считаю, усыновление - её единственный шанс не опуститься окончательно. Одинокие женщины... в определённом возрасте... - красивые губы Ольги Леонидовны подёрнулись брезгливой гримаской. - Надо подобрать что-нибудь приличной национальности и от менее маргинальных родителей. У тебя связи в этих кругах. Пригласи Лену в кафе, если у неё нет денег, можно за неё заплатить, наконец.
- Мне кажется, не стоит вмешиваться в Ленины дела, - доброжелательно сказала Лида.
- Что значит "не вмешиваться"? Я не была ей идеальной матерью, но мы не перестали быть семьёй, ты первая то и дело об этом напоминаешь. Даже чаще, чем следует.
Изумрудные слёзки Лидиных серёг качнулись на золотистых нитях.
- Прости, мама, но на эту тему говори с Леной сама, если хочешь,
- Какие глупости! Я не могу с ней общаться! Добиваешься, чтобы у меня сделался приступ?!
- Приступ чего? - улыбнулась Лида.
Ольга Леонидовна страдальчески повела округлыми плечами.
- Она нагрубит, я разнервничаюсь и попаду в больницу, Марк останется один, а у него срочный заказ для телевидения, ему необходима спокойная творческая обстановка...
- Так оставь Лену в покое.
- Значит, ты твёрдо решила и дальше пренебрегать проблемами единственной сестры?
- Насколько я знаю Лену, она в состоянии решить свои проблемы, - ответила Лида. - Если, конечно, они есть. На её взгляд.
***
Лене снились поминки тёти Иды.
Во сне, как много лет назад наяву, их старая квартирка кишела старушками, их шёпотом, шарканьем тапок в тесной комнате, скрипом деревянного пола под негнущимися старческими ногами. А зеркала были завешаны простынями - даже маленькое зеркало на буфете бабушка ухитрилась прикрыть салфеткой. И свет горел неярко. Зная, что спит, Лена захотела встретить бабушку, выскользнула в прихожую. "...Живи спокойно, коль совесть позволяет. Ленке досталось", - прошелестел бабушкин голос. Оглянувшись, Лена увидела лицо матери, настороженное и радостное одновременно. Точно, мать явилась на поминки, хотя её не ждали, Лена подслушала их с бабушкой разговор, когда несла на кухню грязные тарелки. "Иди, иди ты!", - крикнула бабушка. Лена попятилась, как тогда, с тарелками, испугалась, что сейчас столкнётся сама с собой и оказалась в пустоте.
Волк переминался с лапы на лапу, виляя хвостом. Лена протянула руку - иногда во сне нет выбора. Зажмурившаяся от отвращения, она ощутила прикосновение собачьих мягких губ, язык, лижущий ладонь. Волк ел у неё с руки - что, она не разглядела. Проснулась Лена в ужасе. Гадость! Гадость! Что же теперь случится?
Вышла на балкон, закурила.
Когда сообщили, что тётю сбил грузовик, бабушка сказала: "Отмучалась". А Лене было стыдно и легко: легко оттого, что тётю убрали из её жизни так быстро и опрятно, а стыдно - потому что ей ни капли тётю не жалко. К душе прилип репейник опасения, как бы тётя не повадилась сниться на пару с волком, доконали бы вдвоём. Когда тётя уходила в магазин, они с Леной крупно поругались. Хуже, чем обычно. Лена кричала, что без тёти им с бабушкой жилось бы лучше. Она действительно так считала (бабушка, скорей всего, тоже).
После поминок бабушка как-то долго возилась в постели, Лена собралась принести ей корвалола, как увидела тётю Иду, стоявшую спиной к настольной лампе, прикрытой бабушкиным байковым халатом в пионах. "Вот зараза! Приснилась-таки". Лена изо всех сил всматривалась в тётины сапоги - более чем достаточно, чтобы проснуться, если действительно спишь. Рассмотрела каждую замазанную ваксой трещинку на носках сапог, хлопковые бурые чулки в брызгах весенней грязи, обтрепавшийся подол пальто. По словам участкового, тётю отбросило затылком о бордюр. Повезло, что по асфальту не размазало - пришлось бы рассмотреть много интересного. Кисти рук в голубых прожилках, с аккуратно-мелкими ногтями, под ногтём мизинца невычищенная точечка чернил. Ещё немного, и придётся заглянуть в лицо. Оттягивая этот момент, Лена задержалась на пуговицах, дутых, на ножках, как грибки. "Возьми, вот тебе". Тётя Ида вдела ей серёжку в левое ухо. От укола Лена и проснулась. Или не проснулась, потому что не спала.
Ухо чуточку поболело, бабушка заметила на мочке родинку, которой раньше будто бы не имелось (две недели дулась и ходила с убитым видом). Больше тётя Лену не беспокоила, и на том спасибо. Лена утешала бабушку, что люди с неописанными наукой способностями были всегда, никакое это не проклятье и не повод для несчастий, просто тётя Ида даже без способностей была тюкнутой. Благодаря внезапно проявившемуся таланту усмирять кусачих собак Лену повысили из уборщиц в медсёстры.
Небо замутилось, порозовело. Лена стояла на балконе, горло драло от сигарет. Толком не рассвело, а уже парит, дышать не чем. Что же случится-то, блин? Вот почему нельзя, чтоб без геморроев?!
***
Раскалённый воздух вяло дрейфовал из одного балкона в другой, вместо сквозняка насыщая комнаты пылью, пухом и побочными эффектами моторостроительного производства. Грохот улицы заглушал плески и визги в ванной - с наступлением жары Нюся твёрдо осознала себя русалкой. Лена думала об отпуске. Если дача совсем развалилась, можно палатку поставить - всё лучше, чем в асфальтовой душегубке. Палатка не так уж дорого обойдётся.
Мокрая майка полетела в корзину с грязным бельём.
По Лениной голове бродили смутные мысли о пользе купальников (которых у неё отродясь не было) и вреде генеральных уборок при температуре плюс тридцать пять за бортом. Перед гостями бабушка с тётей драили квартиру, так поступали их бабушки и тёти на протяжении веков, не в Лениных силах противиться зову предков. Впрочем, если б не жара, уборка вполне медитативное занятие. Скользя розовой тряпкой по мебели отточенными с детства движениями, Лена ощущала, как её руки переплетаются сквозь время с руками тёти Иды и бабушки, год за годом протиравшими те же самые полки, подлокотники и венгерский трофейный буфет. С буфетом больше всего возни - в его резных завитках пыль точно специально склеивалась. При переезде со старой квартиры Лена захватила всё, включая помойное ведро, купленное бабушкой незадолго до её пятого дня рождения.
Тряпка смахнула пыль с фотографии бабушки и деда на комоде. Бабушка в белом платочке, круглолицая, даже на чёрно-белой фотке заметно, что румяная, точно сдерживает смех. Дед - строгий, упрямо поджавший губы. По словам бабушки, семья деда была очень верующая. Ни один парень не решался к бабушке подойти - прабабки Татьяны боялись. Дед женился на ведьминой дочке не только по любви, но из борьбы с предрассудками. Он был самым упёртым комсомольцем на деревне, а после - не менее упёртым коммунистом. Бабушка осмелилась повесить иконы только после дедовой смерти.
Для гостей полагается убираться и готовить. Какое счастье, что хоть печь пирожки Лена не умела, иначе скончалась бы от геморроя. Зов предков, чтоб его! Вот папу предки зовом не обременяют, тем более что их у него, по всей вероятности, нет. Четыре бутылки газировки (пятую пришлось пожертвовать Нюсе вместо обеда) покрывались изморосью в холодильнике. Вкус абсолютно правильный, из детства. Гвоздём программы Лена планировала сделать брикет мороженого, смешав с фруктами и посыпав шоколадом. Папа обожает шоколад и мороженое. Когда Лена была маленькой, папа водил её в кафе, где подавали разноцветные шарики в вазочках.
Папа встретил мать жарким майским днём: крупная девушка с косами ела эскимо. Папа говорил, что заинтересовался в первую очередь её аппетитом, хотя мать, разумеется, была красоткой. И сейчас, небось, сохранилась. Зеркало отразило Ленины куриные плечи, безукоризненно плоскую грудь, веснушки. Тётя Ида и никаких сомнений. Мать вечно недоумевала, как у неё мог родиться такой невзрачный ребёнок. Как внешне, так и по характеру Лена годилась в дочки тёте Иде, а у матери с отцом должна была родиться Лидка. Хотя они бы всё равно развелись - психиатрия (и всё остальное) привлекали папу не в пример сильней семейной жизни. Если б не водевильная кончина деда, Лена имела все шансы остаться незаконнорождённой, что было бы проще для всех. Узнав, что вместо того, чтобы первой в роду получить высшее образование, любимая дочка станет первой в роду матерью-одиночкой, дед впервые поднял на неё руку, после чего лёг на диван, отвернулся к стене и умер. После похорон папа женился на мамаше. Год спустя мамаша послала папу в баню к его величайшему облегчению, а ещё через год исполнила мечту деда - поступила в институт, вышла замуж за профессора и сплавила Лену бабушке, потому что профессор был немолод, мелкие недоношенные дети ему мешали.
Бабушка папу с мамашей не простила, хотя это, конечно, глупость: тромбы не отрываются на почве оскорблённой нравственности даже у идейных прорабов с больным сердцем, просто рано или поздно все от чего-то умирают, деду ещё повезло - умер во сне, бывает куда противней. Ну да, ему было сорок шесть, но и тётя погибла в сорок шесть, семейная традиция. Лена не возражала: что такого хорошего в жизни после сорока шести? Глядя на девочек-подростков, она ловила себя на мысли, что большинству из них имеет смысл закруглиться с существованием не позже двадцати трёх - дальше будет только хуже.
Фанта ответила суровым гавканьем на звонок: жара жарой, но в доме - ротвейлер, если чё. Лена бросилась открывать, на ходу влезая в майку и джинсы. Как всегда, ничего не успела! Папа!
***
- Скорую вызывать или ментов?! - спросил драматическим шёпотом Рома и уже в прихожей полным голосом объявил: - Там у вас в подъезде бабка из окна кидается!
Запрокинув голову, Лена уставилась в раскрасневшуюся Ромину физиономию, ожидая объяснений, прежде всего - его появления. От Ромы несло потом, свежим и не очень, а также чипсами с беконом. Пышная Ромина шевелюра была абсолютно мокрой, словно он только вышел из душа. То же самое касалось идиотской жёлтой футболки с Дональдом Даком. "Шмали дёрнул", - услужливо подсказал Лене нос. Несмотря на солидные габариты, козью кудрявую бородку и усы, Рома производил впечатление карапуза, в данный момент изрядно перепуганного и готового зареветь. Глаза пучились за орбиты очков, кадык дёргался.
- Да не тормози, Лен! Лифт не работает, шёл пешком, на третьем - она, и вопит! Звоню в скорую, всё равно менты не успеют, уже наполовину вылезла.
В мозгу у Лены щёлкнуло.
- Скрюченная такая бабка, в мохнатом берете и тапочках с веником?
Рома кивнул.
- Расслабься, Страшная Бабка каждый день козырёк подъезда подметает, ну, бычки кидают, объедки, всё такое. На третьем этаже окна снизу, на других - под потолком, вот она и прыгает с третьего. Убирается она. Подъезд тоже моет на добровольных началах, не доверяет киргизам.