Аннотация: Предупреждение: не моё. Об авторе я догадываюсь. Если он(а) потребует - уберу этот отрывок. Но в контексте цикла он очень важен.
Теперь, когда следствие по делу Алины Дороховой закрыто, и детали её страшной смерти поспешно преданы забвенью, я больше не могу молчать! Да, да, милиция с усердием допрашивала меня тогда, но, Боже, что я могла им рассказать? Не знаю, к каким выводам пришло следствие, да и это не имеет ни малейшего значения теперь. Лишь я одна знаю, что случилось той страшной ночью на старом кладбище, и я унесла бы это знание с собой в могилу (о, какой жуткий каламбур!), если бы меня так свирепо не преследовали кошмары. Каждый раз, когда спускаются свинцовые осенние сумерки, и ветер скорбно завывает в деревьях, я словно наяву вижу её, и ту жуткую тварь... О нет! Я должна сбросить этот груз со своей души!
Но всё по порядку, иначе вы меня не поймёте!
Я родилась и жила в прекрасном, зелёном южном городе, многолюдном, но не до такой степени, чтобы стать суетным, полном старинных зданий с лепниной, заброшенных рощ и парков, тенистых неухоженных прудов и пустырей. Были здесь и монументальные здания сталинской эпохи, и убогие "хрущовки", и новомодные торговые комплексы, блестящие офисные строения, и стеклянные витрины бутиков... Но стоило лишь свернуть в сторону от кипящих жизнью центральных улиц, и перед глазами открывалась картина тихого запустения и медленного обветшания. Бесчисленные, извилистые улочки трущоб разбегались в разные стороны, закручивались узлами, зеленели запущенными садами, манили тенистыми палисадниками, и покосившиеся стены ветхих домишек как будто перешёптывались о старине.
Как и мой город, я была полна противоречий. Я росла подвижным, сильным ребёнком с удивительно буйным, напористым нравом, жёстким характером и непреклонной волей. Но при этом была замкнута, мечтательна, очень много читала, и даже сама писала довольно неплохие, но мрачноватые стихи. В силу неуживчивого нрава, друзей у меня никогда не было, с роднёй я тоже не находила общего языка, и большую часть времени проводила в одиноких скитаниях по городу и окрестностям. И особенно любила кладбища...
Нет, в наш век развитых технологий, науки и полётов в космос, я всерьёз не верила ни в древние легенды, ни в колдовство и магию, о которых так много и с таким упоением читала, но, будучи по складу характера чистым гуманитарием, где-то в глубине души я ждала чуда. Возможно, именно пристрастие ко всему мрачному и бесноватому, повлияло на мой жизненный путь, и из всех книг, какие только попадали мне в руки, я выбирала самые мрачные, и самые бесноватые! Родители пытались отвлечь меня от всего этого мракобесия, но справиться с моим решительным и буйным нравом им оказалось не под силу, и, чтобы не усугублять конфликт, я съехала из родного дома, как только мне стукнуло восемнадцать.
Специфическая сфера моих интересов не позволила мне найти работу по духу, и после полугода безуспешных мыканий, я устроилась на тяжёлую и неинтересную работу. Работать приходилось по одиннадцать часов в сутки шесть дней в неделю, с совершенно неинтересными, скучными и банальными людьми. Однако она позволяла мне оплачивать маленькую съёмную квартиру и не голодать. Хватало даже на оплату некоторых моих причуд, и это меня вполне устраивало.
И вот так, дожив до двадцати пяти лет, я не обзавелась друзьями, не родила детей, и ни разу не была за мужем.
Но последнее истекало вовсе даже не от странности моих интересов или неукротимости нрава. По мнению моих современников я была более чем красива, и не испытывала недостатка в поклонниках, сложный характер скорей привлекал их, чем отпугивал. Однако ничего серьёзного у меня не сложилось.
Я была, и, пожалуй, до сих пор остаюсь человеком с высокими запросами, и современные мужчины просто не в силах их удовлетворить.
Слушая разговоры бизнесменов о политике, деньгах и развлечениях, я откровенно скучала, те, кто позиционировали себя как творческие и неформальные, отталкивали меня пустыми разглагольствованиями и ограниченностью взглядов, следующие мистическим течениям - глупостью и фанатизмом, романтики - невыносимой глупостью и слащавостью.
Любовь, говорили они... О да, любовь! Я верила в неё, искренне и непреложно, но она казалась вынесенной за пределы нынешнего времени и этой реальности. Чувства, говорили они, вот, что отличает человека, от животного. Человек может любить!
Да, соглашалась я, именно любовь и отличает людей от зверей, но совсем иначе, как думаете вы. Лишившись любимого, лебедь не выносит одиночества, и разбивается о землю, волчица умирает от горя рядом с попавшим в капкан супругом. А человек? Способен ли он на это? Только звери, чистые духом, не испорченные разумом и алчностью способны на чистые чувства, на преданность без границ, на любовь без преград, и на смерть, ради этой любви.
Истинная любовь слишком тяжкий груз, слишком тяжёлая ноша, и она не по плечу измельчавшим мужчинам! Они привыкли к любви потребительской, мелкой, плотской, что не возвысит духом. Они забыли, что за любовь, надо страдать!
Всё это я рассказала лишь за тем, чтобы быть лучше понятой, да, вскоре вы всё поймёте сами!
Я жила в мрачном мире грёз, и ждала чудес от древних кладбищ, овеянных легендами трущоб и лесных чащ, но всё началось гораздо прозаичней. Ведь правда, что может быть банальнее, чем вынести мусор?
Люк мусоропровода в нашем доме почему-то был только на пролёте между первым, и вторым этажом и я, подхватив пакет, прямо в домашних тапочках стала спускаться по лестнице. За окном был уже поздний вечер, но я совсем не торопилась спать, назавтра у меня был долгожданный выходной, и я как водится, собиралась засидеться за книгой до глубокой ночи. Я приготовила себе ужин, открыла бутылку вина, но прежде, чем приступить, решила выбросить мусор. Обожди я до завтра, и теперь меня не терзали бы по ночам кошмары!
Уже спустившись на третий этаж, я услышала чей-то плач и нахмурилась. Если это снова соседка-алкашка из третьей квартиры с мужем переругалась, точно за шкирку выкину! Никакого житья от этих пьяниц, что ни ночь - у них гулянки, пьянки, а потом муженёк рожу-то своей благоверной начистит, вот она и ревёт белугой, людям спать не даёт!
Руки сами собой сжались в кулаки, и я уже хотела было проучить, наконец, этих дебоширов, но к своему изумлению, спустившись ниже, увидела на ступеньках не опухшую от постоянного пьянства Маньку, а молоденькую девушку, почти ещё девочку. Она была мокра до нитки, дрожала, и безутешно плакала, сжавшись на холодной ступеньке.
Я быстро выбросила пакет, и подошла к ней. Та, кажется, совсем меня не заметила, продолжала всхлипывать и размазывать по бледным щекам растёкшуюся тушь.
-С вами всё в порядке?- с опаской спросила я, не желая нарываться на приступ женской истерики. Но и не спросить не могла, отчего-то эта маленькая, как воробушек, дрожащая девчонка вызвала у меня жалость.
Она вздрогнула, вскинула на меня глаза, и подпрыгнула со ступеньки, словно стесняясь своих слёз.
-Я, я...- всхлипнула она и судорожным движением вытерла щёки от слёз.- Простите. Я уже ухожу. Извините.
Она снова всхлипнула, и слёзы заструились у неё из глаз.