Завершалось второе тысячелетие. Большинством людей овладело
чувство взволнованности и добавочных ожиданий. Канун смены тысячелетий -
это не шуточное событие даже для отъявленных атеистов. Одни ожидали
техногенных перемен, другие природных катаклизмов, третьи просто какого-
то чуда, в виде конца света. Но всех объеденяло чувство избранности, что
именно им суждено перевернуть страничку третьего тысячелетия от
рождества Христова.
ГЛАВА 1
Двадцать второго сентября тысяча девятьсот девяносто девятого года в Нью-Йорке стояла прекрасная летняя погода. В первый день осени было довольно тепло. Народ был одет в шорты и майки.
В Нью-Йорке вот уже несколько лет осенняя погода длится почти до середины января. Сезоны как бы сместились во времени. Запоздавшая зима наступает в конце января, и холодный воздух не отступает почти до апреля. За всю зиму выпадает и лежит снег дня три или четыре, который непременно парализует весь город. Все новостные программы поднимают панику, которая передается горожанам. Закрываются школы, транспорт начинает работать с перебоями, в пол силы. Огромные снегоуборочные машины начинают расчищать улицы, но при этом получается противоположный эффект, ибо эти машины лишь размазывают грязь по городу.
Молодые ребята с лопатами бегают по улицам в надежде заработать путем откапования частных автомобилей граждан из под двухдневного сугроба. Весь этот хаос длится дня три, а на четвертый день выходит солнышко и улицы очищаются естественным путем. Такое ощущение, что вообще не было этих кошмарных трех дней, когда весь город стоял буквально на ушах.
Серебристый Бентли летел на большой скорости по хайвею (скоростная дорога) "Белт Парквей Ист'' по напрвлению к главному аэропорту страны - JFK, как его называют американцы, в честь одного из самых любимых президентов Джона Фицжеральда Кеннеди.
Хайвей вился лентой вдоль береговой линии огромного залива,
ограничевая с юго-востока колоссальный мегаполис Нью-Йорк-Сити, который большинством человечества справедливо считается столицей мира. Город узким "коридором" вытянулся в юго-восточном направлении, вдоль устья реки Гудзон, которое переходило в естественно защищенную гавань, образованной широким горлом реки и множеством островов, крупнейшими из которых являются Манхэттен, Статен-Айланд и Лонг-Айланд. По обе стороны скоростной дороги тянулись зеленые полосы густо посаженного искусственного леса.
Роскошная машина, величественно рассекая воздух, оставляла позади себя как бы пристыженных и уступающих дорогу автомобилей.
За рулем сидел молодой человек с мягкими и вьющимися
светлокаштановыми волосами. Высокий лоб, впалые щеки, удлененный чуть с горбинкой нос, тонкие губы придавали его худощавому лицу утонченность и благородность. Если к этому портрету добавить усы и бороду, удлинить волосы, то он напомнил бы нам самого Иисуса Христа.
Конечно, такое лицо было не типичным для человека еврейского
происхождения. Правда, то же самое можно сказать и о самом Иисусе.
Иосиф, так звали молодого человека, явно нервничал и время от времени поглядовал на часы встроенные в панель из красного дерева, а затем, вероятно для большей убедительности, вскидывал левую руку, сравнивая показания на своем ролексе, циферблат которого, был усыпан мелкими бриллиантиками ослепительно сверкающими на солнце.
Ручные часы показывали то же время - пятнадцать часов двадцать восемь минут, до конца регистрации оставалось тридцать две минуты и молодой человек еще сильнее нажал на акселератор. Иосиф любил эти часы. Это был подарок от компании в день его тридцатилетия. В тот же день Иосиф стал самым молодым тор-менеджером компании. За короткое время он сделал головокружительную карьеру в этой компании, где начал работать сразу после окончания Бизнес-школы при Колумбийском Университете. Сын эмигрантов, приехавший в Америку в возрасте четырнадцати лет, он вошел в элитарный класс тор-менеджеров Соединенных Штатов. Это был действительно впечатляющий успех.
Наконец, впереди показался знак, указывающий что до аэропорта оставалось всего лишь несколько миль. Уже можно было наблюдать как приземлялись и взлетали с интервалом в пять секунд огромные лайнеры.
Иосиф вздохнул с облегчением. Раздался телефонный звонок. Иосиф, чуть сбавив скорость, ответил на звонок:
- Да, мама, я слушаю тебя.
- Сыночек, Иосиф, ну что, ты успеваешь, а то я волнуюсь?
- Не волнуйся мамочка, я стараюсь. Я тебе позвоню.
- Ну, будь здоров, сына.
Иосиф был холост в свои тридцать три года. Родители переживали. Ведь в нормальной еврейской семье дети женятся во время, что означает в двадцать два или двадцать три года. У Иосифа была девушка, как здесь принято нызывать герлфренд, но никаких серьезных отношений у них не было.
До конца регистрации оставалось пятнадцать минут, а ему надо было еще успеть запарковать машину.
Через десять минут Иосиф со спортивной сумкой на плече быстро шел по регистрационному залу, а за ним, еле поспевая, толкая коляску с большим чемоданом, шел носильщик. Перед регистрационной стойкой уже никого не было и работники посматривали на часы, собираясь уйти, прекратив регистрацию. Буквально подбежав к регистрационной стойке, носильщик сбросил чемодан на весы, а Иосиф положил перед зевающим от скуки работником свой паспорт и билет.
- О, простите меня, был такой ужасный трафик, - извиняюще произнес Иосиф.
- Хорошего вам полета.
- Большое спасибо и хорошего вам дня, - взохнул с облегчением, пришедший в себя после всей этой гонки, Иосиф.
Вечно занятый, он не рассчитал время и выехал из дому слишком поздно. Тут Иосиф вспомнил про родителей и перезвонил им. У родителей был почти пенсионный возраст и он купил им небольшой домик во Флориде, где они проводили почти три сезона, а летом приезжали в свою нью-йоркскую кооперативную квартиру. Несмотря на свою катастрафическую занятость, он старался всегда держать своих родителей в орбите своего внимания.
Еще минут через сорок Иосиф поднялся на борт Боинга,
где его приветствовала миловидная стюардесса. Иосиф прошел в салон
первого класса, уселся в удобное кресло и вытянул ноги. Не успел самолет взлететь, как стюардессы засуетились вокруг пассажиров, предлогая им прохладительные и крепкие напитки. Иосиф попросил виски, желая снять с себя напряжение дня. Выпив холодные виски, Иосиф почувствовал приятный прилив тепла в груди и долгожданное расслабление. Он закрыл глаза и буквально отключился.
Иосиф летел в Россию (так в Америке до сих пор называли бывший Советский Союз) в первый раз, с тех пор как почти двадцать лет назад его семья эмигрировала из Баку в Соединенные Штаты.
За последние пятнадцать лет в той части света, куда летел Иосиф, произошли немыслимые вещи: развал страны, разруха, войны, экономический коллапс и голодные времена. Казалось, что народы бывшего Советского Союза, попав в тиски ужасных обстоятельств и обретя фактически не ими заслуженную, относительную свободу, которую, естественно, восприняли, как вседозволенность, обратили взоры друг на друга. Сосед на соседа. И в одночасье сделались они врагами, припомнив друг другу старые счета.
Иосиф наблюдал за всем этим сумашедствием с другой части света и не верил своим глазам и ушам.
В начале девяностых годов двадцатого века в Америку начали эмигрировать армянские беженцы из Баку. Иосиф встречался с некоторыми семьями и они рассказывали ему ужасные истории, происшедшие с ними. Но он не мог поверить в это. Он, который родился в этом городе и прожил там четырнадцать лет, не мог представить себе, что азербайджанцы способны на такую нечеловеческую жестокость. Ему рассказывали,что озверевшая толпа врывалась в квартиры и убивала, выбрасывала живых людей с балконов, резала головы, насиловала женщин. "Ну как это может быть", - спрашивал Иосиф себя, - "нет, это просто невероятно".
Можно сказать, что всю историю о Карабахском конфликте и о событиях, которые произошли в Сумгаите и Баку, Иосиф знал только от армян и из русскоязычных газет, издающихся в Нью-Йорке. С азербайджанцами ему не удалось встретиться и поговорить. Их было очень мало в Нью-Йорке.
Он начал звонить своим друзьям после тысяча девятьсот восемьдесять седьмого года, но ни один номер не отвечал, либо был отключен. Где сейчас Армен? Говорили, что из Азербайджана и русские бежали. Где Володя?
ГЛАВА 2
Иосиф родился в городе Баку, расположенном на берегу Каспийского моря. Это один из тех городов мира, в котором сохранились до наших дней древние строения времен его становления.
Ичери шэхэр ( внутренний город) по праву называют бакинским акрополем, который погружает поситителей в глубокую древность. Эта живая легенда, предмет национальной гордости, является сердцем Баку. Древние крепостные стены города были заложены во втором столетии от рождества Христова. Тогда эти стены врезались далеко в море и волны седого Каспия разбивались о непреступную мощную каменную твердь. С этих двадцати двух гектаров, окруженых крепостными стенами, и начинался город Баку. Сейчас вода отступила далеко назад и на месте осушенной территории раскинулся огромный на расстоянии почти пяти километров, знаменитый и прекрасный бакинский бульвар, один из самых крупных бульваров в Европе.
Крепостные стены, башни с бойницами, Девичья Башня и сохранившиеся части дворцов - это все следы прошлого, дошедшие до наших дней. Этот небольшой клочок земли - средоточие около 600 памятников старины. Самое древнейшее строение на территории Ичери шэхэр - это Девичья башня, уникальный, не имеющий аналогов в мире архитектурный памятник, имеющий возраст значительно старший первого века нашей эры. Из теорий трактующих исконное назначение Девичьей башни, самая вероятная зороастрийская: это храм огня, куда тянулись и по суше, и по морю многочисленные пилигримы со всех концов света. Здесь даже искали могилу пророка Зороастра. Хотя со временем использование башни могло изменяться. Она могла служить в качестве оборонительного фортификационного сооружения, а также выполнять роль маяка и т.п. Необычна и конструкция этого древнего сооружения: его вид сверху напоминает "бута" - идею Единого Бога земной и небесной сущностей, священный символ божества древних насельников. Это более чем двадцативосьми метровая башня, толщина стен которой колеблется от четырех с половиной до пяти с половиной метров, в древности была полой, а дорога к ее верху была проложена вдоль стен с особыми окнами, нацеленными на восход Солнца, в том числе на день зимнего солнцестояния ( двадцать второго декабря) и день весеннего равноденствия (двадцать первого-двадцать второго марта). День зимнего солнцестояния характерен тем, что солнце "умирает", ночное время суток максимально превосходит дневное, солнце восходит по самой пологой траектории и восход его сдвигается на максимально юго-восточную точку. Затем, спустя три дня, солнце "оживает" и медленно его траектория становится более крутой и длинной, а точка восхода отодвигается на восток. Это день "реинкорнации" Солнца. В день весеннего равноденствия солнце оказывается настолько набравшим силу, что дневное и ночное время суток сравниваются и далее светлое время суток начинает превосходить его темное время. Таким образом, начинается Праздник нового дня (весенний праздник Нового года) , именуемый Новруз, который издревле празднуется в Азербайджане. Кстати, и католическое Рождество "привязано" к дате "возрождения" Солнца после зимнего солнцестояния. Праздник Рождества был учрежден церковью взамен древнего римского языческого праздника рождения солнца, которое, как считали, вновь возникло в самый короткий день года. Святочное полено, которое неизменно фигурирует в народном праздновании Рождества, первоначально имело своей целью помочь уставшему солнцу в момент зимнего солнцестояния, вливая новую силу в его иссякающие лучи.
Почти все узкие улочки Ичери шэхэр покрыты брусчаткой, старые двух-трех этажные дома двухсотлетней давности, балконы которые почти соприкасаются и можно легко перейти с одного на другой, такой пейзаж характерен для Крепости. Так русскоязычные бакинцы называют этот древний городок, окруженный толстыми крепостными стенами. Он, словно драгоценная жемчужина, спрятался в чреве огромного города, прижавшись к берегу моря. Его узкие и кривые улочки, где и двоим не разминуться, хранят многовековые тайны. Здесь царит покой и тишина, а городскому транспорту не доступны камни мостовых. Жизнь замедляет свой бег, прислушиваясь к отголоскам старины, а высокие молчаливые стены с пустыми глазницами бойниц, оберегают Крепость от нашествия цивилизации.
Другая достопримечательность Баку - это так называемая европейская часть города, отстроенная благодаря нефтяному буму конца девятнадцатого и начала двадцатого веков. Эта часть города была построена итальянскими и русскими архитекторами на деньги местных и западных магнатов. Резкий архитектурный контраст между восточной стариной Крепости и европейским стилем, придавал городу неповторимую самобытность и всегда порожал воображение гостей.
Следующий сектор города занимают строения советского времени, олицетворяющие монументализм и уродство в архитектуре города.
И наконец, постройки постсоветского периода, представляющие собой башни-высотки, натыканные бессистемно по всему городу, создавая, таким образом , еще более хаотичную картину в архитектуре города.
Европейская часть города, как бы окружает по периметру с трех сторон внутренний старый Крепостной город.
В одном из домов, расположенных в европейской части города и родился Иосиф. Дом был построен в девяностые годы девятнадцатого века. В оригинале он был четырехэтажным, но после второгй мировой войны, в тысяча девятьсот сорок седьмом году, пристроили еще и пятый этаж. Дом принадлежал одному из нефтяных магнатов. После революции был экспропреирован и отдан народу. Поговаривали, что этот дом принадлежал самому Нобелю. Высота потолков на первом и втором этажах состовляла пять метров и уменьшалась до четырех метров на четвертом этаже. Толщина стен на первом этаже равнялась полуторам метров и также постепенно утоньшалась к четвертому этажу. При строительстве дома, который был построен из крупного, хорошо окатанного речного галечника, был использован специальный раствор из белка сырых яиц, пива и песка. Такой необычный раствор отлично продержался сто лет и возможно продержится еще столько же. Благодаря толщине стен, материала из которого они были построены и своеобразному раствору, в квартирах этого дома зимой было тепло, а летом прохладно. До сих пор жители дома пользуются роскошными каминами, выложенными разноцветным кафелем, сохранилась лепнина с ангелочками и розочками на стенах и потолках. Фасад дома производил сильное впечатление. Чувствовался стиль и талант итальянских архитекторов конца девятнадцатого века.
Вход во внутренний двор здания был сделан в виде большой арки, в верху которой был встроен вензель, фирменный знак здания. Красивые железные ворота со сложным рисунком закрывались на ночь. Но вся помпезность этого величественного дома заканчивалась после того, как вы входите в арку и попадаете во двор. Под аркой, прямо вдоль стены, стоят большие и уродливые на вид черные ящики для мусора, где как стемнеет шуршали бумагой мерзкие грызуны. Ночью, тем кто боялся крыс, приходилось буквально пробегать мимо мусорных ящиков этот отрезок пути. Затем арка кончалась и открывался большой двор.
Дворы такого типа почему-то назывались "итальянскими". Говорили, что в Италии были такие же, хотя в это с трудом верилось. Анфилады огромных залов этого дома были перекроены и поделены многочисленными коммунальными перегородками, в которых ютилось неизвестное количество народа. На всех этажах были построены открытые балконы общего пользования, тянущиеся вкруговую по периметру двора. На перекинутых веревках между балконами, со второго по пятый этажи, всегда висело сохнущее белье. А белье жителей первого этажа, не имеющих балкона, висело прямо на середине двора, что мешало детворе свободно бегать по двору. Народу было много, народ был беден, но всем было хорошо и весело. Отдельные неприятности или скандалы между соседями за бельевую территорию или между пьяным мужем и женой шлюхой, ни в коей мере не омрачало общей радужной атмосферы двора.
Детворе нравилось бегать по двору, по всем балконам и даже по крыше. Но сердитые тети и дяди вечно ворчали вслед шумным и счастливым сорванцам, пробегавшим мимо них.
Они были неразлучными друзьями - Рафик, Армен, Володя и Иосиф.
Все они родились в этом дворе и начали дружить с тех пор как научились ходить и говорить. Для Баку были очень характерны такие компании. Этот город был супер интернациональным. Старое поколение советских людей помнит сущуствование такой странной нации под названием бакинцы. В те времена не только дети, но и большинство взрослых не задумывались над такими терминами, как нация и национальность. Все были советскими.
Во дворе этих четырех малышей называли мушкетерами.
- Вот мушкетеры идут, - кричали вслед им ребята младшие по возрасту.
Мушкетеры ходили в школу, находившуюся в десяти минутах ходьбы от дома и учились в одном классе. Как водится во всех школах, в классе были две "элитарные" групки из четырех-пяти девчонок и мальчишек. Разумеется, наши мушкетеры входили в такую групку и верховодили над всем классом. Мальчики ухаживали за девочками из "элитной" групки. Правда, остальные одноклассницы плакали от мальчишечьих выходок. Обычно выбирались среди "простых" девочек дежурные жертвы и начинались садистические сценки с присущей детям неосознанной жестокостью.
Одной из сексуальных жертв наших мушкетеров, была девочка по имени Надя. Ребята звали ее Надюша-Свинюша. В свои двенадцать лет она была довольно крупной и толстой девочкой. Мушкетеры перед ней казались птенчиками. Она была на голову выше и в два раза шире их. Просто гора белого мяса. Лицо ее напоминало откормленное рыльце молоденького поросенка. Поразительное сходство с этим животным усиливали ее нос, сильно приплюснутый и вздернутый кверху, налитые кровью маленькие пухлые губки, ее толстые, как будто всегда набитые снедью щечки, а также почти абсолютно круглая форма головы, которую венчали два красных бантика, напоминающие собой два торчащих уха. Улыбка обнажала ее крупные, белые и кривоватые зубки. Эта Надя, видимо страдала странной патологией. Она как наркоман, в свои юнные годы, нуждалась в прикосновениях и ласках мальчишечьих рук. Она млела от ласк. Обнаружив такие наклонности у Надюшки, мальчики класса буквально каждую перемену посвящали ей. Пять или шесть мальчишек, как разъяренные псы накидывались на девочку, играющую роль раненного и затравленного медведя и оттесняли ее в дальний угол класса. Там они облепляли ее со всех сторон. Все это сопровождалось криком мальчишек и воплями Надюшки, которая дико кусалась и сопротивлялась как могла. Если ей удавалось сбросить мальчишек с себя, как щенят, то начиналась бешенная травля по всему классу. Наконец, Надю зажимали за вешалкой у задней стены класса. Вешалка надрывалась под тяжестью верхней одежды учеников. А когда за нее еще втискивалось человек шесть-семь, то она каждый раз дрожала, грозясь рухнуть. Надюша забивалась в угол и, обессилившая, медленно сползала вниз, становясь на корточки и широко расставив коленки. Голову она запракидывала назад, глаза закатывала, успокаивалась, а на лице играла блаженная улыбочка. А ребячьи руки в нетерпении шарили у нее между ног, стараясь доставить ей и себе подлинное наслаждение своими ласками.
Все это длилось несколько минут. Затем звонок отрезвлял разошедших дьяволят и они по одному выскакивали из-за вешалки. Последней выходила Надюша, конечно, с другим выражением лица, довольная, важная, с красными, как у поспевшего помидора щечками. Наде было совершенно безразлично кто налетал на нее, поэтому мушкетеры иногда приглашали на "охоту" гостей из соседних классов.
Чего только не вытворяли ребята, до чего только не доходил их детский ум, каких только глупостей они не совершали! Взрослым трудно понять все это. Человеческая память коротка, они забыли, что сами вытворяли в детстве. Для детей же их выходки были в порядке вещей, само собой разумеющимся. И чем хлеще были ребячьи выходки, тем значительнее они казались сами себе.
Незаметно пролетело их счастливое детство семидесятых годов. Реальная жизнь взрослых с их проблемами их не касалась, поскольку были они лишь подростками. Правда, иногда они с недоумением заставали сцену с ругающимися родителями за стенкой, которые говорили, что-то о деньгах, о том, как кто-то может жить, а кто-то лишь влачит жалкое существование.
Семьи этих ребят имели разный уровень материального достатка, что абсолютно не мешало дружбе ребят. Володя жил с матерью. У остальных были полные семья. У Володи были проблемы с учебой и учителя не рекомендовали ему с его тройками переходить в девятый класс, считая, что он не сможет учиться. Да и сам Володя не хотел более учиться. У него были планы пойти в строительный двухгодичный техникум и уже через два года начать зарабатывать себе на жизнь, ибо на одной зарплате матери они еле-еле сводили концы с концами.
Остальные ребята учились хорошо и собирались продолжить учебу в школе. Все четверо были расстроены предстоящим частичным расставанием, так как привыкли почти весь день проводить вместе.
Но ребят ожидали испытания намного серьезнее чем эти.
Известие об отъезде Иосифа и его семьи в Израиль грянуло как гром среди ясного неба. Известие было настолько неожиданным, что вначале друзья даже не придали этому значения. Они не понимали, причем тут Израиль, что за иммиграция, ведь шел только тысяча девятьсот восемьдесят первый год. В Баку иммиграционная волна, начавшаяся в Cоветском Союзе с тысяча девятьсот семьдесят седьмого года, была не высокой, единичной. Зеленый свет зажегся после того, как генеральный секретарь Центрального Комитета Комунистической Партии Советского Союза Леонид Брежнев в Хельсинки подписал договор, разрещающий советским евреям выезжать в Израиль на постоянное место жительства. А тем более подростки вообще об этом не слышали, за исключением, разумеется, Иосифа, который дал слово своим родителям молчать до конца и даже не делиться со своими мушкетерами. Родители испугали Иосифа тем, что в случае если он разболтается, то их всех чуть ли не в тюрьму посадят. Иосиф, как очень послушный мальчик, молчал.
Буквально за десять дней до отъезда, когда Иосиф рассказал своим друзьям об этом, реакция была неадекватной. Ребята стали шутить, вот мол за границу едешь, стали делать заказы. Но когда Иосиф начал объяснять обалдевшим друзьям что происходит, как евреи покидают страну навсегда и что обратной дороги не будет, то они были поражены.
В Баку не было тех настроений, которые имели место в Москве, Ленинграде, Киеве, Минске или даже в Тбилиси. Диссиденство, интеллигенция общающаяся на кухне, такое явление если и имело место, то было единичным случаем, не сравнимым с масштабом в перечисленных выше городах. И соответственно такого исхода евреев как там, в Баку не чувствовалось.
Ошарашанные ребята никак не могли взять в толк, что происходит. Куда Иосиф едет и зачем едет, что он там будет делать и вообще, а как же они без него и он без них.
У них было в запасе чуть больше одной недели. Родители Иосифа не хотели слухов и лишнего шума вокруг их отъезда. Они сделали проводы в узком кругу самых близких людей.
Когда друзья пришли на проводы, там уже собрались родственники и друзья родителей. Ребята попали в совершенно иной мир. Там только и были разговоры о том, кто уже уехал из Союза, а кто собирается выехать. Все поздравляли родителей Иосифа с удачей, считая, что им повезло с относительно быстрым получением разрешения на выезд.
У Володи от этих разговоров стало так тошно на душе, что он попросил Иосифа выйти и пройтись. Тем более, что был относительно теплый и тихий апрельский вечер. Ребята вышли на улицу и пошли в сторону бульвара. На всех деревьях и кустах набухли почки. Весенние запахи наполняли воздух.
- Я не понимаю почему, ну зачем, хоть убей меня, и куда - в Израиль. Там жарко, там одна пустыня, верблюды и колючки, насколько я знаю, - возмущался Володя.
Иосиф, чувствуя свою вину и в какой то степени даже предательство перед ребятами, старался не спорить, ничего не доказывать, а лишь успокаивал Вову, пытаясь уменьшить боль от предстоящей разлуки.
- Да, ты прав, но родственники отца, проживающие в Израиле написали ему, что там не так уж и плохо.
- Не так уж плохо? А раз так, то надо ехать? Оставить дом, город, в котором ты родился, друзей, с которыми делил хлеб и соль, радость и горе? - чуть не в крик огрызнулся Вова.
И вдруг, Иосиф, не выдержав, расплакался. Он, зажав лицо ладонями, зарыдал в голос. Вова, округлив глаза, уставился на Иосифа. А Рафик, обняв Иосифа резко произнес:
- Ты что, не видишь, что он сам не свой? Не видишь в каком он состоянии? Что ты на него давишь?
А затем обратился к Иосифу:
- Ну хорошо, Йося успокойся, ты же знаешь Вову.
Иосиф, все еще всхлиповая, вытер слезы рукой и тоже обнял Рафика.
- Ну что ты, я же не на кого не обижаюсь. Просто все так навалилось, ну я и не выдержал.
Затем, после минутного молчания, продолжил:
- Честное слово, я тоже не ожидал, что все так скоро и круто повернется. И мне обидно, что я здесь все теряю, иду в неизвестность, а она всегда страшна.
- Ну что вы все в самом деле, на похоронах что ли? Совсем раскисли, - весело произнес Армен, стараясь взбодрить друзей.
- А это хуже похорон, - не унимался Вова, - на похоронах мертвого хоронят, а здесь мы живого хороним, по крайней мере для нас.
- Ну замолчишь ты в конце концов или нет, - прервал Вову Армен.
- Да что вы ребята, первый день друг друга знаем? Слава Богу четырнадцать лет уже. Все что делается, то делается к лучшему. Иосиф уезжает, там у него новая жизнь начнется. Это интересно. Все новое, неизвестное, начиная с нового языка, кончая новыми людьми. Единственно, что я жалею, мы не сможем общаться из-за железной занавеси, - философски подытожил Армен.
- Какой занавеси? - переспросил Вова.
- Железной. Голос Америки и Би-Би-Си надо слушать, - гордо добавил Армен.
- Ну и придумают там всякую еренду, - недоверчево произнес Вова.
- Вова у нас идейный и не слушает вражеские голоса, - с усмешкой отметил Рафик.
- Да ладно вам, чего вам не хватает. А все туда за границу смотрите. С жиру беситесь, - буркнул Вова.
- Ну да, сколько волка не корми, а он все в лес смотрит, - ухмыльнулся Армен и моргнул Рафику.
- Да ну вас, - в сердцах воскликнул Вова и обиженно отвернулся.
- Ребята, ребята давайте успокоимся. Осталось всего несколько дней. Надо их провести так, чтобы мы их надолго запомнили. Ведь кто знает, когда еще встретимся, - сказал Армен.
Родителям Иосифа, Марику и Миле, нужно было проделать массу организационных дел: получать всякие справки, оформлять сдачу квартиры и вносить деньги за ее будущий ремонт, получать визы, получать билеты, что-то продавать и паковаться, паковаться, паковаться. Они уезжали, оставив позади их жизнь, страну, которую считали своей. Они оставляли свою профессиональную жизнь, в которой было много счастливых дней. Они оставляли родных и могилы своих родителей. Они оставляли друзей, которых приобрели за годы учебы и работы. Они оставляли любимые вещи и книги. Они уезжали не зная, что их ждет впереди. Они уезжали в неизвестность.
Последняя неделя пролетела как один миг и семья Иосифа уехала.
С тех пор, он никогда и ничего о своих друзьях не слышал.
А потом были Вена, Рим и Нью-Йорк. Они попали в другой мир.
ГЛАВА 3
Как и все советские евреи, которые иммигрировали в Израиль в то время, а шел тысяча девятьсот восемьдесять первый год, вначале Иосиф и его родители прибыли в Вену. В аэропорту их встретил представитель Израиля, который объявил что они могут вылетить в Израиль уже на следующий день. Но Марик объяснил представителю, что они отказываются ехать в Израиль, сославшись на то, что у них есть родственники в Соедененных Штатах и они будут ждать от них разрешения на въезд в страну. Затем их посадил в миниавтобус. Проехав по территории аэропорта, они въехали в парк. По аллеям с двух сторон проезжей части кто-то бежал трусцой, кто-то ехал на велосипеде, а некоторые в костюмах старинного покроя катались верхом на лошадях. Рядом с автобусом процокала копытами лошадка, запряженная в коляску. В ней сидела, обнявшись, влюбленная парочка. По полянам и газонам носились дети, на вычурных скамейках сидели их мамы, или няни, или гувернантки. Парк кончился и автобус поехал по красивым и чистым улицам, по которым, не спеша и не толкаясь, шла непривычно нарядная и оживленная толпа. Родители Иосифа, никогда не бывавшие за границей, сидели зачарованные и не отрываясь смотрели в окно. Ехали довольно долго. Наконец, их привезли в гостиницу, точнее в пансионат "Коркиус" на улице Хаакен гассе.
Их комната была на втором этаже. Большая, с тремя кроватями, ванной, холодильником, газовой плитой, кастрюлями и сковородками, скатертями, посудой и столовыми приборами. Оглядевшись вокруг, Мила воскликнула : "Спасибо Господу Богу, что он разрешил нам уехать! Спасибо Леониду Ильичу Брежневу, что он не противился решению отпустить желающих уехать евреев!" Здесь им предстояло оставаться несколько дней. На следующий день они решили погулять по городу. Дело было вечером и многие магазины уже были закрыты. Созерцание витрин вгоняло родителей Иосифа в полушоковое состояние. Возвратились в пансионат поздно. На утро они встали рано, оделись легко - по погоде, и поехали на рынок. Площадь перед входом была сплошь заставлена цветами. Войдя в крытый рынок, родители Иосифа, Марик и Мила, в удивлении застыли. Казалось бы, они, привыкшие к щедрой роскоши азербайджанских базаров, не должны были поразиться, но подобного даже они никогда не видели. Пренебрегая временем года, на прилавках алели корзинки с клубникой, малиной, вишнями. Рядом свисали грозди с затуманенными виноградинами, высились горы бананов, апельсинов, грейпфрутов. Горделиво выпустив кверху свои, собранные в пучек, твердые зеленые листья, стояли, как напоказ, оранжево-желтые ананасы. В овощных рядах лежали груды зелени. Создавая причудливые композиции, .соседствовали помидоры, огурцы, баклажаны, листья салатов, свежие грибы. Некоторое время они стояли в изумлении наблюдая такое круглогодичное изобилие. Но самое большое потрясение испытал Марик в мясном ряду. Он увидел лежащее, висящее мясо всех видов и всех соротов, с костями и без, вычищенное и выскобленное, разложенных ощипанных и вычищенных кур, уток, гусей. Марик остановился и несколько минут , не произнося ни слова, смотрел на красно-розовое изобилие, казавшееся нереальным, спустившимся на рыночные прилавки с натюрмортов художников.
Выйдя из рынка они поспешили обратно, так как приближалось их время посетить ХИАС - еврейскую организацию, помогающую эмигрировать советским евреям. Там их встретили приветливо, будто давно ждали. Поговорили, заполнили документы и сказали, что через день они должны выехать в Рим. Им снова выдали конверты с деньгами и они отправились в гостиницу. Следующий день был у них последний в Вене и они решили пойти и посмотреть кафедральный собор Святого Стефана - покровителя Вены, который находился в старой части города. Это был сияющий золотистыми красками собор, башни которого тянулись к небу, покатая крыша была выложена золотой черепицей. В архитектурных деталях барокко соединялось со стрелообразной готикой и от этого смешения стилей собор казался жизнерадостным и легким. Они вошли в собор. Красота его поразила их своей роскошью - не кричащей, а благородной, сохраняющей достоинство. Долго любоваться каждой картиной, скульптурой, убранством нефов, алтарем они не могли из-за недостатка времени, но по лестнице в Кафедральной башне все же поднялись наверх, преодолев триста сорок три ступени, и перед ними открылся незабываемый вид на вечернюю Вену, сверкаюшую огнями всех мыслимых цветов, будто в городе иллюминация. Вот такой запомнился им красавец город Вена. А утром они собрались, погрузились в миниавтобус и поехали на вокзал.
Представитель ХИАСа встречал отъезжавших на перроне и вручал билеты. Все расходились по вагонам. Поезд вез их по железной дороге, проложенной в Альпах. Находившиеся в вагоне иммигранты столпились в коридоре у окон и, опустив рамы, не отрывали глаз от раскинувшихся внизу альпийских деревень, изумительных пейзажей. Воздух стоял упоительный - свежий, но не холодный.
Проехав с севера на юг пол-Италии, прибыли в Рим, где опять их встречали представители ХИАСа. Они посадили людей в автобус и развезли на заготовленные квартиры. На следующий день семья Марика направилась в офис ХИАСа, где им оформили бумаги для получения визы на въезд в Соединенные Штаты. Выдали чек на месяц, объяснили, где по нему получить деньги.
Рим - вечный город. Марик стоял перед Колизеем - самым большим из древнеримских амфитеаторов и одним из самых замечательных зданий в мире. Колизей был воздвигнут в ложбине между Эквиллинским, Палатинским и Целиевским холмами, на том месте, где некогда был пруд, принадлежавший Золотому дому Нерона. От всех сооружений такого рода Колизей отличается своей величиной. Это самый грандиозный античный амфитеатр: длина его наружного эллипса равняется пятистам двадцати четерем метрам. Большая ось - сто восемьсот восемь метров, малая ось - сто пятьдесят шесть метров, длина арены - восемьдесят шесть метров, ее ширина пятьдесять четыре метра; высота стен - от сорока восьми до пятидесяти меторов. При таких размерах он мог вместить в себя до восемидесяти семи тысяч зрителей. Даже в мечтах Марик не мог вообразить, что наступит день когда он каснется руками этих древних камней.
- Мила, ты когда-нибудь представляла себе, что будешь жить в Риме? - взволновано спросил Марик.
- Видишь, даже несбыточные мечты сбываются, - ответила улыбающаяся Мила.
Их было три семьи, всего одиннадцать человек, ожидающих своей участи. Каждая семья получила по комнате. Кухней, двумя ванными и балконом они пользовались сообща. По вечерам они сидели на балконе и общались. Напротив была остановка автобуса. Они называли это место пятачком. Сюда новости поступали раньше, чем в Белый Дом, Кремль, или Кнессет.
- Ехать надо в Детройт, - с апломбом говорил Мотя из Минска, - заводы Форда нуждаются в нашей рабочей силе.
- Я буду ждать Канаду, - заявлял тренер по боксу из Киева.
- Мне советуют ехать в Австралию, - вступал в разговор мясник из Бердичева.
- Кто советует? - спрашивал Яша, шутник из Витебска.