Казаки-разбойники.

Небольшая
однокомнатная квартирка на втором  этаже
обычной девятиэтажки имела среди соседей нехорошую славу...

            Они скрипучими голосами повествовали
участковому о сборищах наркоманов, оргиях проституток и фанатичных сектантах.
Всё тщательно проверили и перепроверили. Был внедрен свой человек и завербован
чужой. К сожалению оба сначала женились, а потом спились, так что поток
информации быстро иссяк. Но удалось выяснить следующее: 

а)
хозяйкой квартиры является круглая сирота и вечная студентка Анна Нелозуева. 

б)
иностранцы и шпионы квартиру не посещают. 

в)
женщин и наркотики на территории квартиры открыто не продаются

г)
а так же и не употребляются. 

Так
что органам правопорядка карающий меч правосудия занести было особенно на над
кем, - да и незачем. На всякий случай хозяйке квартиры сделали строгое внушение
и провели операцию “Ясность” по внедрению и вербовке, но, как уже говорилось
ранее, ни к чему путному она не привела. Квартирка жила своей жизнью, а
старушки на лавочках возле подъезда - чужой.

Город у нас спокойный,
тихий, но себе на уме. Наверное, поэтому Ульяновск считался в обеих столицах
городом коммунистическим, таящим угрозу красного реванша. Губернатор умудрился
отменить талоны последним по России. Сию радостную весть разнесли все
телеканалы. Теперь выбрали демократического мэра, и, надо полагать, столичные
жители больше не испытывают ужаса перед городком, где провёл своё кудрявое
детство Володя Ульянов. А зря...

В квартирку нескончаемым потоком шли и шли люди
разного возраста и социального положения. И днём и ночью играла музыка.
Временами гости отправлялись к близлежащим киоскам. Основательно подкупившись и
нагрузившись, они возвращались. 

***** * *****



...То был майский вечер.
Сонные соседи уже перестали биться в стены и грозно требовать тишины. Я сидел
возле пианино и наслаждался выражением лица, которое появлялось у поющей
Тамары. Её пышные формы вздымались над инструментом, грозили уничтожить его,
разорвав нежную ткань шёлкового платья. А лицо между тем сосредоточенно собиралось
вокруг отверзнутого рта. Губы тянулись вперёд трубочкой, то превращаясь в оскал
нестерпимой страсти, то обнажая ровный ряд музыкальных зубов-клавиш. Чёрные
цыганские глаза  поедали листы сборника,
иероглифы нот, но временами игривый взгляд цапал мужские физиономии. И те
начинали загипнотизировано дрожать, кивать, поддакивать в такт безумной
любовной лирике давно истлевших пиитов. Переводя дух в паузах, когда Тамара
воспроизводила особенно ответственный музыкальный кусок, мужчины
растерянно-беспомощно, но понимающе улыбались друг другу. Бессмысленно бороться
со стихией. Романсы, одним словом. Тайфуны, землетрясения, цунами.... Таким
циничным подонкам, как я, остаётся только наблюдать и завидовать. 

А Тамара священнодействовала
своим лицом, передавая титанические усилия вокала и одновременно иллюстрируя
стихотворный ряд. Классический нос над идеально округлым подбородком не давал
этому мистическому действу перерасти в фарс. Нос придавал игре чувств силу и
законченность. Нос главенствовал. Ещё была причёска, но в момент, когда я стал
погружаться в эти вакхические пляски над театром одного женского личика,
раздался звук хлопнувшей двери. Музыкальный процесс нисколько не прекратился,
но мои чуткие уши зафиксировали внимание на новом объекте. 

 

Однокомнатная квартирка
редко запиралась многочисленными гостями, да и хозяйке зачастую было недосуг
продираться сквозь груды обуви и щёлкать замком. Там, в темноте прихожей, мог
быть кто угодно: хоть гость, хоть вор, хоть маньяк с окровавленным топором в
руке. Мне же хотелось увидеть одну единственную гостью: девочку со вздёрнутым
носиком, взбалмошным характером и западно-украинским, перекатывающимся в горле
акцентом. Вот уже вторую неделю я впитывал её манеру разговаривать, двигаться.
Буйные необъяснимые вспышки веселья сменялись у неё периодами меланхолии и
распеванием на пару с сестрой украинских песен. По моему рассказу можно
подумать, что речь идёт об умалишённой. Но это абсолютно ложное ощущение
рождено скорее невозможностью описать ту самую её часть, которая не поддавалась
описанию. И эта неизвестная величина делала её похожей на загадку открытого
космоса, бесконечную глубину океана, парадокс вдохновения. Всегда в ней
присутствовала тонкая ирония по своему поводу и стёб по отношению к серьёзности
человеческих поступков. Небольшой рост и чёткая линия фигуры, какая-то дурацкая
летяще-прыгающая походка. Я был влюблён 
и искал подходы к объекту тайного вожделения. Вожделения чисто
эстетического, ибо если  оно стало, не
дай Бог сексуальным, а то и обоюдным, матушка природа давно столкнула бы нас
лбами. Но это уже говорит теперешний опыт.

 

Итак, я ждал Её.... Гремела
музыка, разворачивался замысловатый дуэт. Тамарин интимный и один из первых
друг вносил свою долю хаоса. Хозяйка квартиры печальным взором терроризировала
свою полную коленку и тихо тосковала. Мой друг Димка с собачьим, как вырезанным
из грубой деревяшки, лицом, сосредоточенно слушал, временами мечтательно
улыбаясь. У него не было ни слуха, ни голоса - и поэтому он любил петь. У меня
у самого нет голоса, но, к сожалению, есть слух, так что петь Диме я
категорически запретил. В этот раз он меня послушался. Хотя, кажется, он
уступил авторитету корифеев и смирился помимо моих стараний. Человек он
упрямый: захотел - запел. Только уши заложило бы. 

Однако пауза между шумом в прихожей
и появлением гостя слишком затянулась, и я стал всерьёз подумывать о грабителях
и маньяках. Я встал и осторожно двинулся к выходу. Тут на пороге нарисовалась
тощая, колыхающаяся на несуществующем ветру фигура. Оценив ситуацию и заметив
глумливую радость на его челе, я ждал минимум падения, максимум ненужных
излияний отнюдь не речевого характера, а затем неизбежной женской кутерьмы,
переходящей в скандал. Этого никак нельзя было допустить.  Мужская солидарность и богатый опыт, (как по
ту сторону общения с вдрызг пьяными, так и по эту) заставили мгновенно перейти
к действиям. Взяв бледнолицего Колю в охапку, я метнулся в ванну. Он упал в
объятия Морфея уже над блестящей поверхностью стульчака. В позе зародыша, под
сенью стульчака он провалился в чёрную бездну. Улучив момент, я объяснился с
остальными. Главным образом с хозяйкой, лезущим помочь Димкой и невесть откуда
взявшейся взволнованной курносой девочкой по имени Марина.





-         
Это
чисто мужские проблемы и дела, - крепко держа за спиной дверь, объяснял я.

-         
Какие
это мужские дела? - проворковала хозяйка. И в её интонациях возник слегка
“голубой” контекст слова “дела”.

-         
Что
с ним? - Марина нервничала. Проявилась ужасная вещь: они теперь “они”. Тогда
пришлось шепнуть на ароматное трепещущее ушко:

-         
Ему,
моя прелесть, потом будет неприятно, если ты сейчас застукаешь его в таком
состоянии, можешь мне поверить. 





Она не поверила и вытянула шею как перископ. Но я
сделал суровую мину и выпихнул прелестного жирафа вместе с полувлезшим
любопытным Димой. Теперь можно приступать к реанимации. Дверь тщательным
образом была заперта.





-         
Погуляйте,
ребятишки, пока! Колян скоро оклемается и выйдет! Пока, пока. 





Братан-друган, обняв унитаз и нежно прижавшись щекой
к основанию, горячо шептал о нежелании никого видеть, слышать, ощущать, а
особенно Мариночку, любовь единственную. Сморщившись, он поведал, что он
свинья,  а она ангел, хотя жизнь дерьмо,
никто ничего не понимает, “понимаешь, ничего не понимает”. И постепенно шёпот
перешел в бормотание, а бормотание в сопение. Эта самая спокойная стадия
опьянения позволяла слегка поразмыслить. И вовсе не детали предстоящей операции
тревожили меня. Ревность принялась за своё чёрное дело, суша и карябая нежную
душу влюблённого идиота. Как же я не заметил, что невинные переглядывания
переросли у них в любовные перипетии! Вот уже не просто человек нажрался, а
произошла большая человеческая драма, которую с увлечением разыгрывают Ромео и
Джульета поволжского полусвета. 
Чистенькая девочка, помешанная на Набокове - и паренёк, которого много
позже подозревали в том, что именно он выставил эту тусовочную явку. После
ограбления исчезло не только золото и магнитофон. Исчез дух свободы. Хозяйка
ввела комендантский час, дни посещений и кодовые звонки в дверь. Колян виду не
подавал, но Аня с ним держалась холодно, а потом уже было не до этого...

 

Яркие сине-жёлто-красные
спортивные штанцы, полусгнившие чёрные сланцы. Неопределённого цвета (скорее
тёмная, чем светлая) майка. Даже для самого задрипанного гопника в самую
несносную жару одеваться подобным образом было совершенно неприемлемо, или,
говоря проще, западло. А Колян разгуливал в своём шутовском наряде и
демонстрировал изумлённой публике коллекцию часов, снятых на автовокзале с
трепещущих лохов. Смешение стилей было явным и изумительным. В это время наши гопнички
носили следующую униформу: перуанка, бейсболка, широчайшие штаны и кроссовки.
Все эти вещи наводили страх на окружающих, являлись предметом особой гордости и
законными трофеями после групповых межрайонных побоищ или неожиданных встреч с
превосходящим противником. В последнем случае производился обмен сдираемых с
полуживого неудачника шмоток на своё старьё в лучшем случае, или на синяки и
шишки в худшем. И, тем не менее, Коля работал на вокзале без всяких внешних
эффектов. И самое забавное - в одиночку. Мариночка рассказывала об этом с
ужасом и затаённой гордостью. Он уже обещал исправиться.

На бритой голове трупа кокетливо примостилась чёрная
прошитая золотыми нитками тюбетейка. Это не значило, что тот был татарином и
мусульманином. Это ни черта не значило. Ни черта!  

 

Я открыл кран с холодной
водой и, подставив руку, долго-долго смотрел, как электрический неживой свет
превращается в маленькое алмазное чудо, бьёт по немеющим пальцам и исчезает в
чёрном несимпатичном провале слива. Так уходит жизнь и потока человеческих
поколений.... Уходит и появляется снова. Внутри меня спокойно догорала динамитная
шашка. Если вынуть запал, то и взрыва никакого не будет, - просто расплавится
предмет, похожий на кусок мыла. Не будет истерик, выяснения отношений, тайных
признаний и публичных выступлений. Если бы я был невинным чистым созданием,
каких, правда, никогда не встречал, но если бы я был невинным чистым созданием
из книжечки унылого детского писателя - то я бы был снабжён надёжным
детонатором и рванул за милую душу! Вместо запала природа щедро одарила меня
интуицией. Знать, предчувствовать, ожидать нечто подобное.... Это лишает
светящейся чистоты, особенно когда впереди много и плохого и хорошего, но зато
позволяет динамиту спокойно прогореть дотла и не наделать лишних глупостей.

            Снизу
раздались подозрительные звуки. Безмятежная стадия пройдена и пришла пора
отвечать перед господом и организмом нашими за всё, всё, всё!

Колян содрогался и шарил в неощущаемом им
пространстве руками, ноги его слегка подрагивали, как у гоняющейся за кошкой во
сне собаки. Мои руки ухватили мученика, вздёрнули над унитазом, и началась
монотонная беседа с Ихтиандром. Вверху рождался тезис за тезисом, внизу мягко и
с отвращением, нехотя отзывалось. Наконец, оба иссякли, но верхний утомился настолько,
что был близок к смерти и содрогался в мучительных спазмах. Я прервал неловкую
паузу, потянул за цепь. Заставил одного умыться, а другого бросил с головой в
раковину умывальника. Теперь надо пить много-много воды. Коля не хотел пить
водичку, но я совершенно точно знал - 
спор человека и унитаза ещё не закончен, так что разумнее довести его до
логического конца.

            За
дверью все шумы прекратились. Физиология в любых своих проявлениях странным
образом распугивает юных, романтично настроенных девушек. Поэтому с ними
столько мороки. Хотя... Мне, выросшему в медицинской семье, где забрызганный
гноем и кровью “белый халат” отца представлял собой лишь объект для шуток, тем
не менее были понятны и чистоплюйские замашки. Сам был брезглив, да оттопыривал
нижнюю губу, морща нос, пока окружающий мир не ткнул меня хорошенько в самое
себя и не заставил испытать отвращение и восхищение одновременно.  

                 Стоны в желудке и горле беспокойного покойного возвестили о новой теме
для учёного диспута....Тем временем кран с раковины переместился в область ванны,
и пробка нашла своё место. Мутная теплая хлорная вода хлынула из-под крана. Я
до предела завернул правый вентиль. Нет, тёплая вода делу не поможет. Ещё
уснёт, сукин кот. Теперь стальной блеск чистейшей холодной струи мощно наполнял
слегка проржавевший в местах, где отлетела эмаль контур ванны.

Раздевать пришлось
полусонное, но уже подающее признаки жизни туловище с болтающейся головой. Из
клоунских одежд высвободилось тощее, сухое тело без нательного креста, но
вооружённое длинными синими сатиновыми трусами. Тело категорически не хотело
отдавать трусы и почему-то носки, хотя никто особенно и не настаивал. Наступил
момент погружения в воду. Никаких вскакиваний, звериного рёва, и других
эффектов моржевания не последовало. С таким же успехом можно было бы пытаться
запугать стаканом с водкой бывалого алкоголика. Но всему своё время. И
Спаситель воскрес не с бухты-барахты, не с кондачка. 

От богопротивных аллюзий
отвлёк стук в дверь. Незнакомый вне половых характеристик сиплый голос требовал
и настаивал: теперь людям захотелось в туалет. Я предложил либо обломиться,
либо войти и смириться с присутствием в совмещённом санузле некой персоны, за
которой во всё время надо приглядывать, чтобы не потонула, либо поискать другое
укромное местечко. За дверью поинтересовались, в чём дело. Это прибыло гостевое
пополнение, которое, не вторгаясь в музыкальный салон, тихо пило водочку на
кухоньке и было не в курсе последних событий. Я сообщил о временном открытии
реанимационного отделения. “Ну, нам это пока ни к чему!” - сообщил таинственный
голос и затих. Тогда я закрыл кран.

Мучительная любовная
карусель абсолютно выветрилась из головы. Стоя вот так над человеком,
манипулируя частями его тела, расчётливо доводя необходимую процедуру до
логического конца, понимаешь, что и на тебя пало семейное проклятие. Почему я
не стал врачом!? Почему? А мог бы сейчас лечить людей и делать это на самом
высшем уровне. Из меня получился бы отличный врач. Так почему с такой
невероятной тупой твёрдостью, ещё  ребёнком
заявил: “Мама, папа не пойду ни за какие коврижки в медицинский!” Наверное,
потому, что я очень рано понял разницу между лечением и излечением.

Слабый звук полуразборчивого
бормотания вывел меня из задумчивости. Коля излагал, и излагал, видимо уже давно.
Лицо его исказила странная гримаса: кожа на подбородке резко натянулась, а
кончик рта опустился вниз.





-         
Вошло
ч-чч-чисто-чисто.  Лучше не бывает. Сам
удивился. Всё б-бб-боялся, не получится с первого уд-дд-дара. На кость попадет.
Но вошло хорошо, только в самом конце что-то хр-рр-рустнуло и в руке отдалось.
Х-хх-хорошо вообще не сломалось, а то полный п-пп-п...(читатель сам может
насытить нужным количеством мата этот монолог, так что его полностью опускаю)
Он же здоровый чёрт, с-сс-ствол пожалели, суки. Им всё давай-давай, а они
жалеют машинку для дела. Если бы не эти баб-бб-бки хреновы... 





 Глаза уставились на далёкую-далёкую картинку и пристально
рассматривали её. Что-то там затягивало Коляна и не давало отвести взгляда.
Спокойная вода медленно колыхалась, и блики скакали по кафелю. Яркие чёрточки
слонялись и прыгали, впиваясь в моё лицо. Запашок стоял тот ещё. Рот над
оттянутым подбородком открылся и оскалился.





-         
Старика завалить. Или т-тт-ты или он. Так и сказали, а куда
денешься. Да ещё эти бабки. Ч-чч-чёрного мочить и, главное мне. Других н-нн-не
нашли. Говорят, знаем про брата и поездку твою в С-сс-саратов. Думал
б-бб-будешь кататься на тачках, сладко п-пп-пить да много жрать? Ни хрена! За
всё надо п-пп-платить, мститель ты хренов. Брат ссс-сс-дох и ты с-сс-сдохнее-е-ешь,
как мразь. Совсем они рехнулись, мне Чёрного валить, да мы с ним сто лет.
Он  на песках всегда отмазывал. Лучший
друг, сколько вместе выпили, сколько метёлок.... А они мне. Входило легко-легко,
н-нн-нежно... Очень удивился Чёрный. Такой удивлён-н-ный, как младенчик. Точь в
точь,  вместо слюны струйка крови. Так и
стоим оба удивлённые, а потом п-пп-повалился. Перо в руке нагрелось, я его об
рубашку Чёрного вытер. И всё... б-бб-был, да сплыл.





Чтобы связать между собой
нашумевшее убийство одного из "стариков" крупнейшей в городе “песковской”
группировки (тогда бригад еще не было) и бредятину Коляна-Другана-Братана
большого ума не требовалось. Только совершенно невозможно поверить в то, что
лежащий передо мной худющий малолетка насадил на перо Чёрного. Это всё равно,
что услышать от младшего брата историю об убийстве Джона Кеннеди в Далласе
силой мысли Юрия Гагарина. Ли Харви Юрия Гагарина! 

 

            Знавал
я одного романтического героя. Как-то стоим возле университета, пьём пиво.
Появляется это чудо по имени Илья. Прямо Илья-пророк. Небольшого росточка,
хиленький вьюнош с изрядно порченым лицом. И не банальными прыщами, а молью,
тараканами засиженным, мухами; продырявленным взглядами. Гнилостная аура. Наше
дело маленькое: пьём пиво, рассказываем анекдоты. Мне его даже как-то жалко,
жалко и неловко. И вот он доходит до нас, здоровается за руку (та влажная), и
начинает рассказывать о том, как у него побаливают кости. Неделю назад он на
рукопашном поединке с инструктором сильно растревожил рану, которую успел получить
в Чечне, хотя недолго они там были, но успели нарваться, еле живы остались,
весь отряд ржал, у всех всё нормалёк, а мы попали, но и им досталось, троих
положили как минимум, следующий раз надо, что ли сувенирчик какой привезти, ну
там палец, ухо или черепок. 

Мы с сокурсничком Вовой даже и
не смеёмся, мы тупо переглядываемся. Чудо чудовищно серьёзен, слегка пафосен и
благородно мужественен. Вова вздыхает и говорит: “Чуть что я в буфете. Если мою
Аришу увидишь - зови. Пойду, а то у меня голова на солнышке разболелась, крыша
едет”.

Я остаюсь наедине с этим героем
войны, да что там войны - всех войн и народов.





-         
Ты знаешь, как-то в детском садике мы с моим закадычным другом
хвастались родителями. Я сказал, что мой папа врач, у него есть хорошо пахнущая
медсестра и целый шкаф со всякими ножиками. Скальпели называются. Он вырезает,
даже мне вырезал миндалины или гланды, - не помню, как называются. Очень
противно. А Максим сказал, что его папа военный и воевал. И у него есть пушка,
танк и пулемёт. И он воевал с немцами и всех их победил, и даже он, Максим, ему
помогал! Я сначала не поверил, очень потому что любил фильмы про войну, а там
вроде бы это давно-давно было. Вот мой папа не воевал, только дед мамин и дед
папин. Но потом поверил.  Максим жил в
доме рядом с военным училищем, да и очень реальным всё это представилось:
Максим с папой и автоматом бьют фашистов, берут в плен и ... Так завидно, так
завидно, что на неверие времени не остаётся. Тем более что вся группа слушала
эту историю открыв рот, грызя кубики и растеряв машинки с куклами. Мы ещё потом
на спор подожгли деревянную раздевалку...





Илья не врубался.





-         
Слушай, мне как несостоявшемуся потомственному врачу
интересно, - покажи огнестрельную рану. Это пуля или осколок? - Оживился и
обнажил плечико.

-         
Пуля, калибр такой-то. Вот! - передо мной слегка загорелые
мощи. Чуть ниже плечевого сустава шрам похожий на царапину или застарелый ожог.
Белый и узкий.

-         
Ты когда его заработал?

-         
Две недели назад.

-         
Да? А я слышал, что такие штуки долго заживают...

-         
Это новейший биостимулятор. - В глазах Ильи лёгкое
потемнение. 

-         
Повезло тебе, везучий паренёк. - Говорю и с силой
нажимаю на кость под белым следом. Нулевой эффект. Он, похоже, думает, что пули
впрыскивают подкожно. Но Бог ему судья, Бог
ему судья... Без него было бы не так смешно жить.  Девочек
он клеит, рассказывая о подпольных боях без правил, где ставка на жизнь, -
тьфу! О том, как проигрывают девушек в карты, а он спасает... Нет-нет - это он
рассказывал родителям одной своей возлюбленной, после чего испуганный
заботливый папа, вооружившись припрятанным автоматом (это уже реально), гонялся
за вышеупомянутыми злодеями по всему городу до полного изнеможения. История
умалчивает о последствиях погони, но сам Илья-Муромец не пострадал. Стоит
передо мной и уже разгоняет про патрон, который он носил капсюлем вниз.
Смертельно опасно! При малейшей встряске только мозги разлетятся в разные
стороны. Это траур по единственной любви, которую похитили и убили одни
подонки... Я иду к Вове в буфет.





***************

Коля мерно покачивается в склизкой ванне. Теперь он может держать
малоразмерную головку самостоятельно. Семейные трусы расползлись каракатицей.
До сих пор особенными россказнями о своей загадочной персоне не баловал. На
сгибе локтя характерные следы, такие крохотные точечки и синячочки вокруг.
Вполне реальный субъект. В походе ужрался водки, но интеллигентно растворился в
лесу. С похмелья, правда, что-то отнял у Марата, слегка почистил тому зубы, но
тихо-тихо, застенчиво. Отведя подале за деревья, за кусточки. Собственноручно
после экзекуции отпоил малого водкой: само обаяние. 

Наконец трупу стало холодно, и он застучал зубами. Вручив полотенце,
заставив докрасна растереться, одеться и напиться крепчайшего чаю, я счёл свою
миссию успешно выполненной. Попа от долгого сидения на краю ванной тягостно
затекла. Меня ждало мягкое кресло и голос Гребенщикова: “Сны о чём-то большем...”
Чертовски хотелось чего-то большего.

 



            Состав гостей кардинально изменился.
Домашние девочки и мальчики разбежались по домам. Замужние дамы тихо расплылись
по семейным прудам и заводям. Мужья решили больше не доводить до белого каления
жён. Царила непривычная тишина, как будто из ванной комнаты я вышел в
совершенно другой мир. ПОТОК ВРЕМЕНИ БЕЗНАДЁЖНО СНЁС В НИКУДА ВСЕ ПРОШЛЫЕ
ОЩУЩЕНИЯ, ЖЕЛАНИЯ, МЫСЛИ И ДАЖЕ ЗАПАХИ. Вместо свечного фимиама - запах
приближающегося рассвета, вместо музыкального салона - живописность ночёвки
частей махновской армии, вместо нарастающего возбуждения - похмельные вялость и
тоска.

            Мои неторопливые размышления прервал
жар трепещущего тела Тамары, грациозно плюхнувшейся рядом с креслом на диван.
Возле стеночки спала хозяйка, но примадонну меццо-сопрано это смутить не могло.
Медовым голосом она рассказывала о своём бывшем муже, об оставленном на время
институте, о французских друзьях, о любимом Шарле Азнавуре и Серже Гинзбурге. Я
слушал с интересом, но видел, как в полумраке комнаты белеет и склоняется ко
мне её классически правильный подбородок, как мягчеет тембр голоса. Воркующая
туча сладострастья временами пододвигалась ближе. Страшно скрежетал и
перемещался диван. Ранее ничего подобного ни один из смертных не наблюдал,
кроме, пожалуй, Феллини, который воспел этот тип женщины. Внутри меня что-то
слабело. Из последних сил я отползал вместе с креслом и оставшимися
эстетическими принципами. Один из них гласит: если не хочется делать - не
делай, чтобы потом не было мучительно больно вспоминать: “Ужели  сие сотворил я?!” 

Не хотелось
огорчать Тамару, но на сегодня с меня хватит хороших поступков. Так и воспарить
можно!

- Хочешь пива? -
сказал и молниеносно удалился на кухню. 

Там целовались
Коля и Марина. При свете вечного огня газовой плиты. Хозяйка экономила спички и
запретила лишний раз её выключать. Самозабвенно они это делали, с душой....Ну, с
меня на сегодня хватит! Оставив часть упавшей души на кухне и  чмокающие звуки за спиной, я вышел. Довольно
страдать ахинеей.  С меня довольно
эмоций и растаявших иллюзий, хватит мелкой дрожи под кожей горла, я устал. Им
хорошо - это их личное дело. Мне абсолютно наплевать. Абсолютно. Почему-то в
голову лезли щемящий образ: синяя джинсовая распашонка, которая пахла
Германией, бергамотовым чаем и нежным телом. В квартире Марина прятала
мини-юбку в сумку и разгуливала в лосинах. Попка у неё округливалась как раз на
линии подола джинсовки. Когда сидел с ней рядом и неторопливо спорил о Маркесе
или правильном способе приготовления свинины в пиве, её запах превращал тупые
посиделки с сигаретными колечками в процесс нескончаемого наслаждения. Кажется,
я с ней в чём-то не соглашался, кажется, она фыркала и сердилась. Прелесть.
Надо выветрить из башки этот запах! 

            В коридоре подъезда начинало
светать. Домой идти не хотелось. Нажал кнопку лифта. Когда двери уже почти
закрылись, в коридоре тихонечко скрипнула дверь. Девятый этаж, и немного
подняться по железной лестнице. Тогда можно просунуть голову в люк, глотнуть
ветра и протиснуться сквозь крошечную дверку на небеса. Снизу кто-то вкрадчиво
прошёлся. Соседи, мать их, не спится уже. Здесь пахло бетоном, битумом,
недалёкой Волгой. Здесь пахло свободой.

            Неспешный серый свет расползался по
городу. Сигареты в нагрудном кармане дождались своего часа. Теперь это - самое
то. Внутри установилось душевное равновесие. Установилось и уставилось на мир
апатичными глазками.

            Чуть хрипловатый с бодунища Колянов
голос попросил сигарету. “Хренов ниндзя!” Чиркнув спичкой и прикурив, он начал
напряжённо думать о чём-то своём. Экий прыткий парнишка. Только-только лежал в
полнейшем отрубе, потом с девушкой любовь и нежность - и вот уже сиганул на
крышу. Наш поспел везде пострел.

            Внезапно чертовски захотелось встать
повыше. Ограждение - бетонная полоска чуть выше коленных суставов. Всегда
недоставало в жизни полётов. Во сне летал как сияющий Гермес у Кончаловского в
Одиссее, как муха, самолёт, птица, а здесь, сколько ни пытался, ничего путного
не выходило. Тяжел, наверное...

            Колян вышел из своей задумчивости и
с интересом смотрел на меня, что-то прикидывая в уме. Солнце появилось сначала
красными полосами, багровыми расплывами и разводами на темном холсте неба.
Кровавая заря пожирала серость ощущений. Широкое серебряное полотно Волги
рассекало на две части спящий город. Изменился и воздух. Ветер с реки принёс
бодрящую холодноватую свежесть. Спать совершенно не хотелось. Завтра, то есть
сегодня началось в чувстве пульсирующего ритма ошалевшего от хронического
недосыпа сердца.

            Я раскинул руки, словно распятый на
восточном ветре. Он дул в лицо, приподнимал за обрезанные крыла. За спиной
бубнил машинный Запад. Острая игла заставила вздрогнуть. Под левым крылом сбоку
нарастала упрямая боль. Медленно повернув голову, и не опуская рук, я взглянул
вниз на крышу. Коля смотрел прямо в глаза, уголки подбородка свело чудовищное
напряжение, краешки губ дрожали. Вцепился в здоровенное перо и неторопливо
выживает меня из знакомого мира. Качнуло вперёд к пустоте. Носки ботинок уже ни
на что не опирались. Полёт стал угрожающе близким и доступным. 

“Шуточки.
Грёбаные шуточки. Придурок чёртов. Решил доказать, что он мужик”. Давление
увеличивалось, а моё тело всё больше отклонялось. “Неужели правда, прибил
Чёрного? Нет, нет, нет, нет, врёшь сука.... Играешь взрослого мальчика,
достоверность. Сейчас начнёт смеяться, вглядываться, искать следы страха во
взгляде. Стёб по-гопнически.” 

Нож углублялся в
душу. Бренная плоть растворилась совершенно в леденящем предчувствии прыжка на
дно бетонного ущелья. Но страха не было, только ожидание бездны и нереальность
происходящего. “Шутка, такая шутка, шуточка...” Мысли наконец покинули голову.
Только ожидание.

 

...Всё кончилось. По крыше неслись радостные девчонки, звенели стаканы, Колян
совал в мои руки своё приспособление. Я улыбался, заложив ладони за голову,
выставив локти вперёд и медленно покачиваясь из стороны в сторону.

- Всенепременнейше надо дегустировать армянский коньяк исключительно, да,
да исключительно на крыше, - верещала отоспавшаяся Анечка-хозяйка.

- Замечательно, идея волшебная, - Аня-другая не успела протрезветь, и её
несло.

- Зачем, зачем эти сложности. Неужели в квартире мало места! Там остался
такой чудесный диван! Такие мягкие кресла! - Тамара стонала хорошо поставленным
голосом. 

- Гости! - мрачно заявил Дима.

- Да, да, да! Гости! На крышу они не полезут. Записки, надеюсь, никто не
оставлял. Нам не нужен хвост! Нам и так мало! И вообще, дегустировать будут
только лица слабые, беззащитные и самые прекрасные на свете - мы. А вы пейте
свою водку! - Аня упивалась своим мелким тиранством. 

Дима держал тарелку с нарезанными лимонами, страдал, и время от времени
коротко и сумрачно выпаливал.

- Жалко, да?!

- Ни за что! И не уговаривай. Вы же не умеете производить дегустацию, вы
же глохчете без удовольствия и разбора, как коровы на водопое...

- Быки!

- Просто поглощаете предельный даже для свинского опьянения объём!
Смешиваете коньяк с водкой, пиво с вермутом и всё это закусываете таранькой.
Всенепременнейше жрёте тараньку!

- Не жрём!

- А тут появляется этот невероятный коньяк, который Паша подарил...я
никогда бы не попробовала! И сразу налетают, как коршуны...

- И я не пил армянский марочный. Двадцать лет выдержки!

- Выдержишь. Не пил и не будешь. Не судьба тебе.

- Ладно. Как лимоны, колбасу резать и таскать - так “судьба”!

- Анечка, дай ему капельку, пусть заткнётся, Христа ради! - Марина

настороженно оглядывала скульптурную композицию:
Сергей изучающий

здоровенный тесак в окружении гибких и
внимательно-заботливых Колянов. Нож

знатный. Очень острый, шершавая удобная рукоять.
Летальный исход гарантирован.

Даже потная рука недотёпы не соскользнёт.  

“Самурайские мечи нельзя вынимать просто так, не напоив их кровью”, -
меланхолично и не совсем к месту замечаю я.

Широкое лезвие портит лишь щербинка возле самого кончика острия. Колян

рассказывал довольно запутанную историю этого подарка и искал у меня
что-то в глазах.        “Мелкий подонок.
Хотя если бы я сверзился, а никто не впёрся ни крышу, то

шансов найти следы от пера подмышкой крайне мало. Одно с другим ещё
связать

надо. Колян спустился бы через чердак другого подъезда - и всё. Плюс
удача: 

грохнись бренное тело нужным боком, никто вообще ничего не смог бы
заподозрить.

А если не свалился, то труп на крыше ещё надо найти. Сорвал золотую
цепочку с

шеи, выгреб карманы. Вот тебе и ограбление, банальный гоп-стоп со
смертельным

исходом. Каждый день такое случается... Дерьмо! За ним нужен глаз, да глаз.

Придётся опять таскаться с шилом в кармане, как в старые добрые времена...”

- А мне дадите капельку?! - подзадорил дегустаторов.

- Серёжка, и ты туда же! Говорят вам - есть водка. Заливайтесь на
здоровье!

- Попробовать настоящий двадцатилетней выдержки продукт...

- Иди к чёрту!

- Какой ножичек... - Тамарины пальцы когтистые сардельки высшего качества
впились в руку.

- Где обещанное пиво, негодник? Как ты мог покинуть даму в минуту
сердечной тоски... - шептала она в ослеплении, нависая тучей душных духов и
страдальчески вращая чёрными очами. Мне вторично грозило падение...

-    
Тамарочка, иди сюда
быстрей! Тебе уже налили, весь цимес выветрится! - Марина вторично спасала из
безвыходной ситуации. А Бог троицу любит!

-    
Мужики, давайте! -
Дима обнёс нас стаканами, водкой, кусками хлеба с колбасой и лимоном.

-    
Отменный сервис! -
моя рука взметнулась без тоста. 

Коля вдогонку, и
Димитрий - с чувством, да расстановочкой. Мы болтали, переглядывались, брали
алаверды и погружались в новый день. Уже солнце светило открыто, когда стали
материализовываться свежие заморочки. Денёк выдался тот ещё. Дима вскоре
совершенно окосел и благоразумно отправился домой баиньки, предварительно
помахав у нас перед носом тяжеленными стальными нунчагами. Чуть не прибил всех
на месте. Колян не на шутку развеселился. Тамара занялась появившимся на запах
алкоголя Димочкой -маленьким.

- Подь сюды! - Колян решил поглумиться. - Иди сюда, пострел! Что это за
рыжовая цепка? Иди, сынку, к батяньке.

- Дима, посиди со мной, пожалуйста! - Тамара потянула за другой конец.

- Да, да, посиди с ней, Димулька-малюлька... Иди сюда, тебе сказано! 

- Сейчас, подожди, - Димочка держался мужественно.

- Резко!

- Ну что, что...

- Отойдем, ты мой болезный. Тамарочка, у нас совещание! 

Они скрылись за верхушкой шахты лифта. Через пятнадцать минут туда
отправилась Марина. Тамара всё это время возмущённо нашёптывала ей. Вскоре
раскрасневшийся и обесцепоченный Димулька вместе со своей дамой сердца
отправился восвояси. Двое оставшихся на той стороне луны не появлялись очень
долго. Я методично булькал, неспешно проглатывал, тщательно зажёвывал. 

Полная путаница.
Что же это было и было ли? Может, просто моя неуёмная фантазия разбушевалась? А
был ли мальчик? Это всего лишь дебильная шутка, злая, тупая, прихоть пугнуть...
Как с Димулькой: понятное желание расставить всё по своим местам в системе.
Малой трясёт лохов, Колян трясёт Димульку. Иерархия мелких подонков-лапочек. А
я не на месте. Непорядок. Плюс оттенить мифические россказни реальным стальным
коготком. Ни я, ни он не подавали вида, вели себя естественно. Ничего не
произошло.

            Под рубашкой уже давно засохло
кровоточащее пятнышко. Маленькая незаметная дырочка на рубашке, буквально
несколько ниточек порвано. Малюсенькое происшествие, о котором и не стоит
рассказывать. Да что рассказывать. Ничего и не было. “А шило всё равно буду
таскать. Тогда вот вместе пошутим, потанцуем!” 

Голова попала в набежавшую волну. Медленно плавился битум. Всё чертовски
хорошо! Кружится мир, пляшут стены, и нарастает вселенская благодать. Хорошо!

            Из-за угла выскочила Марина,
вспорхнула на краешек ограждения и принялась прыгать на одной ножке. Тоненьким,
противным голосочком вскрывая мою кипящую черепную коробку.

-         
Друзья, давайте все
умрём

К чему нам жизни трепетанье

Уж лучше гроба громыханье 

И смерти чёрный водоём!

Я подхватил и
подкрадывался, выжидая и стараясь не фальшивить.

-         
Друзья, давайте
будем жить

И склизких бабочек душить

Всем остальным дадим по роже

Ведь жизнь и смерть одно и то же

Ля, ля-ля, ля-ля                                      ля!

                                                        ля

                                              ля

                                  ля 


Ля, ля-ля, ля-ля                                      ля!

                                                        ля

                                              ля

                                 
ля  

Ля-ля-ля, ля-ля, ля-ля-а-ля

Ля-ля-ля, ля-ля, ля-ля-а-ля

Во время
ля-ляканий Коля рванул к краю крыши, где выделывала коленца Мариночка. Та ловко
увернулась и, чуть не поскользнувшись, поскакала дальше. Кошки-мышки, ни дна,
ни покрышки.

- Люди, давайте выпьем за поезда, самолёты, дальние страны, океаны. За
тех, кто в море! - Марина грозно посмотрела на нас. Я мгновенно налил, протянул
ей и другой рукой ухватил за джинсовую рубашку. Коля, наконец, тоже добился
своего и держал её за талию. 

Я спросил:
"Откуда сие?" 

- Папа прислал из Германии. Западная группа войск.

- Забавно пахнет. Чужие ароматы.

- Так будем пить или нет!? - она нахмурилась и, поджав ножку, стала
балансировать.

- Будем! - хором ответили два идиота.

-         
Прозит!

-         
Лехаем!

-         
М-угу!

-         
Алаверды. Девушка в
прозрачном платье белом \ в туфлях на высоком каблуке \ ты зачем своим торгуешь
телом \ от большого дела вдалеке \ ну зачем пошла ты в проститутки \ ведь могла
геологом ты стать \ или стать водителем маршрутки \ или в поле трактором пахать
\ может кто тебя когда обидел \ может что сказал чего не так \ ...

Мне жутко
понравилась эта пафосно-советско-стёбная штучка. Эту Иртеньевскую причиталку
Марина прочитала мне в том самом походе...

Разговор теперь
направился в более спокойное русло. Коля всё больше и больше стекленел. Он
уходил в параллельные миры буквально на глазах. Течение его времени вдвое
растянулось, так что он вполне разумно вёл беседу - не попадая, правда, в такт.
Мы уже говорили о другом, а в его континниуме продолжала трепыхаться старая
тема. Он опаздывал, но не прерывался.

            Чуть подальше хозяйка и её тёзка
смаковали коньяк и слушали гитару. Незаметный Маратик преобразился и пел Цоя.
Хор вторил. Мы с Мариной тоже, но не сходя со своего места и не прерывая
процесс перетекания жидкостей из одного сосуда в другой. Малореальные люди
собирались на работу, набивались в транспорт, предчувствовали долгий рабочий
день, пили кофе и не хотели просыпаться. Только на крыше высотки плыли в
неизвестные дали непонятные девочки и мальчики. Они пытались лечить, пытались
вылечиться. Они давно потерялись. 

            Тьма материализовалась в одной точке
залитого солнцем города. Никому не видная тень вползала в сознания. Запрыгали
точечки, чёрточки, заискрились цвета, воздух потяжелел. Дух Бахуса снизошёл на
крышу. Ещё-ещё, давай ещё!

            Девушки, не допив коньяка,
спустились вниз. Все - кроме Марины. Коля профессионально растворился. Я
возложил тяжёлую жестяную голову на её магнитные колени и объяснялся в своих
путаных чувствах.

- Это невозможно. Мы слишком с тобой разные. Ты лёгкая, классная,
воздушная, а я идиотик. Ничего бы у нас не получилось.

- Ты из-за Коли?

- Не-е-ет...Не в этом дело. Хотя и в этом, конечно. Тоже, но не так как ты
думаешь. Всё очень запуталось. Как только я тебя увидел, ты сразу мне
понравилась. А помнишь тот этюд! Как мы хихикали...

Окружающий мир
давно погас во тьме. Только временами я выплывал на жару и

свет и
обнаруживал себя упивающимся собственной откровенностью перед худенькой
девочкой с бледным личиком, удивлённо и нежно смотрящей мне в затылок и
гладящей мои всклокоченные волосы. 

- Я никогда не думала. Ты такой отстранённый, холодный и умный.

- Чушь, чушь. Если такой умный, почему такой бедный. Я не хочу говорить о
себе, я хочу говорить о тебе. О твоём запахе, глазах, чёрных волосах. Я хочу
говорить,..., нет, нет, не говорить...

Мы долго-долго,
бесконечно долго сидели на крыше. Она курила, я добавлял мрака в своё тело.
Потом обнаружилось, что мы едем в машине, потом мы в квартире, потом мы на
полу...

**************

Она уехала в тот
же день к своему отцу в ГДР. Чужая квартира встретила меня яичницей и
ошарашивающей новостью. Между сушняком и головным томлением обнаружилась
сияющая истина: я чертовски рад всему. Всё правильно! Выздоровление настигло
как львица кролика. Хапах! Теперь у меня впереди свобода и ясность.

- Передай пакет и письмо Коле. Ты же знаешь Колю, Марина просила меня, но
я в деревню уезжаю, - старшая сестра хотела избавиться от лишних проблем.

- Хорошо, я знаю Колю, очень хорошо знаю. Обязательно передам.

Но данное
второпях обещание так и не было выполнено. Когда я, наконец,

отправился
домой, то по дороге на меня нахлынула жалость к Коляну-Братану. Понятно, почему
он плёл все эти дикие истории и тыкал в меня своим ножичком. Бедняга.
Любопытно, что в этом пакете и что в этом письме? Мне она даже записочки не
оставила. Ну и хрен с ней. Я совершенно свободен от болезненной привязанности к
странненькой девочке-припевочке. Пусть себе едет в свою Германию, пусть себе
полюбуется на собратьев по социалистическому лагерю. У меня и здесь дел
хватает. Никогда после расставания мне не было так легко. Поразительно легко...

 

            Две недели спустя этого вечера и
этого утра мой приятель из ментовки разбросал на столе передо мной веер
глянцевые фотографии. Он работал фотографом. Приехал из речного порта,
распечатал, а по дороге заглянул ко мне. Весь кухонный стол был завален. Друг
любил производить впечатление. 

        - Кто это?

        - Ты же знал его. Николай Локтёв. С
"песков" паренёк. Гопничек и наркоша. Поговаривают, это он - сына капитана из
областного порезал. Доказать ничего не смогли. Но ничего не забыли. Теперь дело
похерят, повесят на него пару висяков. Чёрного помнишь?

          - Замызганный какой...

-         
Пытали,
прикалывались. Урок показательный. Жара страшная. Вонял.

 

Крупно голова.
Синюшное мало узнаваемое лицо. Срез по кадыку. Отдельно голое туловище крупно.
Цвета кожи самых разных оттенков. Местами не тело, а непонятное месиво. Крупно
местоположение останков на местности. Различные ракурсы. В этих кусках мяса
узнать человека почти невозможно...

 

Пакет с письмом и прощальными подарками валяется у меня дома. Отсылать
Марине некогда. Так и лежит себе. Никогда не заглядывал туда. Может быть,
когда-нибудь Марина появится здесь. Тогда и посмотрим.

Прошло время. Хозяюшка Аня остепенилась. Завела чёрного кота и шнауцера.
Гостей принимает дозировано. Хотя так не всегда получается.

Процесс перевоспитания малолеток зашёл так далеко, что Тамара с
Димой-маленьким поженились. Он теперь рассказывает, как она великолепна в
постели и как потрясающе делает стриптиз. Мы верим, верим. Она бегает украдкой
к Анечке в гости, беременна и боится долго задерживаться - муж ревнует страшно.
Суров.

Марат с тёзкой хозяйки успели три раза крупно поссориться и помириться, а
она за это время два раза выйти замуж и развестись. Всякий раз Марат грозился
прикончить жениха и напиться с бывшим мужем. Слава всевышнему, все
живы-здоровы!

Мне кажется, я окончательно понял, почему не стал врачом. Уж больно
загадочная эта профессия. Никогда не знаешь, кто выздоровеет, кто нет. Кто
залечит, кто вылечит. И самое главное, совершенно непонятно: кто кого и
, вообще, от чего лечил. Бог знает.

А Марина вышла замуж за молодого лейтенанта. Родила ему сына. Они
вернулись в Россию вместе со всеми и живут то ли в Самаре, то ли в Саратове. Я
больше никогда её не видел.