"It was a pleasure to be asked to write the foreword to this most comprehensive
and substantial book about my favorite subject: jazz."
ГЛ. 1 Ристалище, два товарища и "джем".
На двери подъезда белел клочок бумаги: "В связи с проведением специального мероприятия, убедительная просьба с 12.00 до 15.00 часов 22. 07. 2006 года, держать закрытыми окна, форточки и балконные двери в своих квартирах.
Благодарим за понимание и оказание содействия.
Руководство ОВД Пресненского района УВД ЦФО г. Москвы".
Что случилось? Почему окна и форточки закрывать? Газовые учения? Ах, вспомнил! По телику сообщалось, что сегодня почему-то у нас на ипподроме, который находится на Беговой (мост перейти), состоится встреча глав государств "восьмерки". И мимо нашего дома проследуют эскорты. Вон оно, в чем дело... Не высовывайся, кому не надо, и не смей целиться из ружья или рогатки. Так, значит, и движение лишнего автотранспорта перекроют, да и снайперы должны, по идее, сидеть карлсонами на крышах.
Выглянул в окно: действительно, на доме, что наискосок, где некогда было общежитие трамвайщиков, на крыше видны фигурки - с понтом крышу починяют. А вдоль всей проезжей части как верстовые столбы выросли будто бы непричастные к событию милиционеры. За оградой кладбища, что слева, между крестов и надгробных изваяний, виднелись недвусмысленные стволы винтовок с отражавшими солнце оптическими прицелами. Так что путь важных особ надежно обезопашен.
Дело в том, что на ипподроме состоится невсамделишный поединок глав государств, верхом на лошадях и облаченных в рыцарские доспехи, как на средневековых турнирах. Цель поединка - выяснить: у кого джаз лучше, а потом уж и подписать нужные документы о сотрудничестве и заключить обоюдовыгодные договоры. Наш император джаза Валентин Валентинович Шпицрутин, с детства занимался, помимо игры на саксофоне, фехтованием, верховой ездой, как и положено, в уважающих себя царских семьях, а также и модным каратэ, исходя из соображения, что на охрану надейся, но сам не плошай.
Принимали участие в торжестве, в качестве музыкального сопровождения, аж четыре биг-бэнда: Егора Жораняна, Антония Тролля, Викентия Лифчикова и Игнатия Брутмана. Все они должны услаждать слух почетных гостей звуками приятных и знакомых мелодий. Оркестры расположились по четырем углам огромного поля, и для координации действий пользовались сотовой связью. По окончании основного мероприятия прямо на поле должен был состояться гала-концерт с участием звезд эстрады, рок и поп-команд, который из-за обилия артистов грозил затянуться до глубокой ночи. Как известно, император не особо жаловал отечественную эстраду в отличие от Госдумы, где все только и бредили цыганщиной, блатягой (шансон) и попсой. Поэтому между парламентом и государем часто возникали разногласия, и каждая из сторон не терпела одна другую. Еще в правление прежнего императора Ельца Первого, тоже поклонника джаза, подобное противоречие дошло до крайних степеней. Представители несговорчивого парламента заперлись в Белом Доме, вместо работы приглашая к себе в гости популярных эстрадных артистов и слушая их пение изо дня в день. Это не могло не привести в бешенство царя, и он приказал своему маршалу Скворцову расстрелять из танков непокорных парламентариев. Мудрому и единственно правильному решению рукоплескал весь цивилизованный мир, а небывалое зрелище транслировалось в прямом эфире на всю Вселенную. Белый дом от копоти возникшего пожара почернел и с тех пор стал зваться Черным, что даже лучше, чтобы не путать с Емерихамским Белым Домом, где тогдашний "ихний" президент баловался с сикритуткой Моникой, бросив все государственные дела. Пока девушка делала Клинтору минет, коварный Беня Ладын готовил свой исторический теракт с вонзанием самолетов в небоскребы. Но это все в прошлом, и президент у них теперь другой, более серьезный. Другой, по имени Мунш, приехал дружественно сразиться с нашим молодым императором, дабы выяснить в поединке, чей джаз лучше и джазовее. Все предшествующие годы Россия не только отставала в этом жанре от Емерики, но и боролась с ним, насаждая в своем идеологическом "огороде" бойкие сорняки, как-то: псевдорок, попсу, цыганщину и блатягу.
И вот всадники, облаченные в доспехи и шлемы с опущенными забралами, с пиками и щитами в руках, с мечами на боку, по сигналу рефери, чью обязанность в данном случае исполнял Огородный артист России, Иона Газон, ринулись навстречу друг другу. Оркестры одновременно заиграли - в четыре "смычка" - знаменитую Take the "A" train. Всадники сшиблись, полетели искры от железных доспехов, но никаких взаимных увечий не последовало - лишь копья сломались о непробиваемые щиты. Представитель фирмы "Reebok" покраснел от смущения (копья некачественные) - это его фирма изготовила экипировку. Бойцы снова разъехались, вынув мечи из ножен, и приготовившись к новой атаке. Остальные главы государств, сидя на почетных трибунах, свистели и улюлюкали, сливаясь в едином порыве с остальной VIP-публикой, чьи "Мерседесы", "Бэнтли" и прочие "Гранд-чероки" дружно вздрагивали на специальной стоянке, переживая за своих владельцев. Вдалеке облизывались как масленичные коты угонщики, тоже нагрянувшие к месту торжества, надеясь поживиться, но усиленная охрана не давала им такой возможности.
Всадники сблизились вновь и скрестили мечи. Заохали и завскрикивали дамы, в их числе и сентиментальная Ангела Меркель, но опять обошлось, и головы бойцов остались на своих местах. Наш император отличный фехтовальщик в отличие от техасца Мунша, не державшего никогда в руках ни шпаги, ни меча, а лишь кнут. Поэтому было видно заметное превосходство нашего. Далее Мунш не только выронил меч, но и сам вылетел из седла и, откинув забрало, подал знак, что сдается. Оркестры заиграли с удвоенной силой, сделав одновременно модуляцию на полтона вверх. Рефери засвистел, заглушая оркестры, будучи мужчиной мощного телосложения, с большим объемом легких, натренированных исполнением в течение долгих лет бесчисленного количества песен советских композиторов.
Наш император тоже спрыгнул с коня, снял шлем и, обняв коллегу, стал приветливо махать рукой болельщикам. Трибуны ревели, оркестры поочередно исполнили гимны двух стран: российский - "Мурку", принятый и одобренный Думой еще в двухтысячном году, и ихний, Емерихамский (Какой у них там? Леший его знает!) Откланявшись, бойцы ушли с поля брани, и обещанный концерт хлынул мутным потоком, словно прорвало канализацию.
Первой выступала группа "Оторвало ногу". Успех неимоверный. За ними - команда "Вырви глаз". Когда те и другие вдоволь накричалась, их сменил целиком девичий коллектив "Вопящие", и тоже обрел бурный успех. После них вышел с одинокой гитаркой бывший санитар "Скорой помощи" Шлагбаум. За ним заверещала сутулая дылда Угорелик со своим мерцающим (то бывший, то настоящий) муженьком, низкорослым, но наглым Цимбало; а за ними - странный дуэт: Придурченко и Моисей Борисов... Остановимся, господа! Будя! Всех не перечесть - пусть не обижаются, кого забыли - потому что, как говорится в Евангелиях, "имя им легион".
К счастью любителей джаза, погода не дала бесчинству длиться слишком долго - ударил проливной с градом, будто небо возмутилось непотребным "искусством" - и пришлось сворачивать лавочку. Дипломаты, главы государств и вип-персоны под охраной верных секьюрити побежали к своим авто и, нырнув в них, помчались в резиденции, "мариотты", "президент-отели" и на "Рублевку".
Два друга, поэт-драматург Фома Никудышников и композитор-аранжировщик и вообще джазмен Ерема Неудачников сидели за столом при свете настольной лампы - поздний вечер - и беседовали "за жисть". Конечно, на столе присутствовало и нечто спиртное - не без того, но речь, разумеется, шла об искусстве. Драматург собирался писать пьесу на актуальную тему, и решил почитать товарищу из написанного - пока лишь перечень персонажей.
- Итак, слушай, - обратился Никудышников, - действующие лица: Альт-Герман, седой граф, джазмен, играющий на альтгорне вечно не в тех тональностях, как принято у людей; Марк Нахалов, передовой режиссер, первым предложивший выбросить ненужного больше вождя мирового пролетариата на помойку и отдать усыпальницу под филиал, вверенного ему тятра "Немецкий Комсомолец"; Марк Грозовский, тоже передовой режиссер, прозванный за свои дерзкие эксперименты "грозой традиции", и прихвативший под свой тятэр старинное зданьице у Никитских ворот; Марк Пинков, известный композитор, пишущий для тятра и милиции; Марк Пикапский, руководитель ансамбля ударных инструментов, исполняющий только евангард...
- Что это у тебя сплошные "марки"? Никак дело на почте будет происходить? - ухмыльнулся Неудачников.
- Сейчас пойдут и "конверты"... Марки кончились! Слушай дальше: Щетинкин, режиссер-евангардист из молодых, ставящий в своих пьесах все с ног на голову; Чернокотов, композитор, классик эстрадной песни, симпатизирующий джазу или даже, более того, не чуждый - сам пописывал; Газон Иона Добрынич, корифей эстрадной песни, мэтр, всячески зслуженно-загруженно-народно-огородный. Что ни попроси - все споет. Баритон, к тому же... - Никудышников прервался, чтобы глотнуть вина. - Далее: Некочегаров-Неплотников Спиридон Родионыч, муж известной плясуньи и композитор, пишущий для нее балеты и переделывающий на балетный лад все, что она ни попросит.
- Это ты по моему учителю прошелся! Я у него занимался в хонсерватории, - заметил Неудачников и тоже выпил.
- Пугалова, девичья фамилия Ухвачева, Анна Емельяновна - мать русско-советской эстрады; Укоров, ейный молодой супруг, тоже певун.
- Это та, что с "Арлекино" начала? - уточнил Ерема и долил себе и товарищу.
- Да! Дальше: Троекуров Аполлон Аполлоныч, известнейший поэт с шарфиком на шее; Глызманов, лихой певун-прыгун, делающий сальто на сцене в свои пятьдесят. И вирши и музыка всегда его. Злопыхателями прозванный "хорьком в шинели"... Теперь снова из мира тятра: Пинкус да Гамма, режиссер-новатор испанских кровей, чей девиз - "Шиворот на выворот!"
- Как много действующих лиц! - слегка подустал слушатель.
- Еще чуток потерпи! Иуда Мудашкин, грек, известный модельер маленького росточка с челкой и улыбкой под ней. Для кого только не шил! Щебеньщиков, известный бард с буддийской бородкой; Шлагбаум, другой бард, способный, стоя один на сцене с гитаркой, делать аншлаги в зале "Россия" целую неделю. Оба ленинградцы... - Драматург перевел дыхание.
- Еще не все? - забеспокоился Неудачников.
- Дело к концу идет, не волнуйся! Последние... Брутман, великий русский народный саксофонист, сокращенно - ВРНС; Раскорякин, артист тятра и кино с монгольской внешностью и русской душой; Сиюминуткин, популярный эстрадный певун, любимец домохозяек и дам, у которых вот-вот "улетят последние грачи"; Сукинсынов, хрипун, утверждающий, что родился на краю проруби - мать хотела утопить поганца (жаль, что не сделала!).
- Ну, все? - не выдержал Неудачников.
- Двое последних: Миллиграмм, режиссер-новатор, поклонник Чекасина и его окрестностей и, наконец, Небодайте, певунья, дочь ранее названной матери советской эстрады. Ух, устал! - Никудышников опрокинул полный стакан и стал икать, отдыхая.
- Прямо как у Горького в "На дне... открытых дверей!" - потянулся за второй бутылкой Неудачников. (Для справки: пили сухое вино, устав от крепких и крепленых напитков). - Сколько всего исполнителей?
- Двадцать три.
- Уж добавил бы для ровного счета еще одного. Например, этого... Как его? Ну...
"Наклонись, я тебя клонировать буду.
На что ты меня хочешь склонировать?"
- Ах, этого! Пидора, что ли? Ну, пусть будет еще и Моисей Борисов.
- Вот теперь порядок!
В рамках саммита "большой восьмерки", помимо ристалища на ипподроме, состоялись встречи - "джемсэшнс" и в столичных джазовых клубах, с участием джазменов из Емерики и Евросоюза. Наиболее впечатляющим стал "джем" в "Ля-бемоль - клубе", что на Поганке в помещении прославленного тятра Юрия Всемилюбимова. Набилось много обожателей горячей музыки, несмотря на кусачую цену входного билета. Непопавшие толпились у входа, в надежде уловить случайные звуки, возможно долетящие до них сквозь толстенные кирпичные стены здания или из иногда открывающихся входных дверей для впуска запоздавшего важного гостя.
На сцене бушевал блюз. Солировал емерихамский гость Рэнди Бреккер, толстый как Тартарен из Тараскона дядечка с не до конца седой бородой и дурацкой шапочкой на лысеющей голове. Играл он в так называемой "современной манере", когда черное становится белым и наоборот. Аккомпанемент отечественного пианиста полностью стилистически соответствовал солисту - за роялем молодой талант Яшокунь (фамилия такая). Емерихамца сменил наш седой граф Альт-Герман с флюгельгорном, и заиграл еще современней, заткнув, как говорится, ентова гостя "за пояс". Так вам, емерихамцы! Коль наш император победил вашего президента на поле брани, то и на сцене мы вам покажем "кузькину мать", как говаривал некогда один из русских царей, Сергей Никитич Хрящёв.
Третьим заиграл великий русский народный саксофонист Игнатий Брутман, полностью "убрав" ранее отзвучавших мастеров. Потом на сцену полезли все, кому не лень, и благое начинание постепенно стало превращаться в привычную вакханалию...
Извините, господа-читатели, эпизод с "джемом" ворвался в наше повествование несколько преждевременно, посему позвольте вернуться назад, так как два друга еще не успели наговориться, как следует. Вернее, Неудачников собирался поделиться некоторыми своими горестями с товарищем. А про джем - вы не волнуйтесь - мы скоро продолжим...
- В конце восьмидесятых, - поведал Неудачников, - джаз-оркестр города Рыбинска под руководством Сацкого выпустил на фирме "Мелодия" грампластинку с программой, включавшей и мою аранжировку - пьеса Бобби Тиммонса "Dat Dere" (Сацкий, кстати, приобрел ее у меня за гроши, ссылаясь на свою бедность). Знаменитый джазовый критик Баркашев написал аннотацию. Я, понятное дело, очень обрадовался - наконец, попал на пластинку. Но тут же и огорчился, не увидев никакого упоминания об авторе аранжировки. Критик потом бесхитростно пояснил: - Извини, мол, забыл о тебе написать - вылетело из головы... Это меня, естественно, обидело, но не удивило, так как до того имело место несколько случаев некоторых странностей с его стороны: например, подавание для рукопожатия своей мокрой руки после посещения туалета и еще кое-что...
- Да, не очень приятно, - посочувствовал Никудышников, допивая содержимое стакана.
- Еще одна история, - продолжал Неудачников, - Джазовый деятель Эдик Опельман, когда я со своим квартетом выступал у него в клубе, решил сделать магнитозапись нашей программы "Сюита на темы Бизе" для последующего выпуска компакт-диска. В последней пьесе я придумал оригинальную "коду" с цитатой из "Spain" Чика Кориа, что было неожиданно эффектно и являлось "изюминкой" всего номера. Так вот на эту "изюминку" - буквально, пол минуты - как раз и не хватило пленки, и композиция как-то странно обрывается, отчего слушатель будет в недоумении (какое нелепое окончание!), и мне, как аранжировщику, минус. В таком виде и пошло на компакт диск, так как исполнение живое, и переписать возможности не имелось.
- Ну и ну, - посочувствовал Никудышников.
- Третий случай, - печально сказал Неудачников. - Собственная супруга, снимая мои выступления на Видео за что ей, конечно, превеликая благодарность, тоже продолжила, как ни странно, эту тенденцию непреднамеренного редактирования. Когда мадам-профессор Шапошникова со своим оркестром из 12-ти саксофонов исполнила в концертном зале РАМ мою фантазию на темы Джорджа Гершвина, то по окончании произведения под несмолкаемые аплодисменты стала показывать рукой в зал на автора, но камера этого момента почему-то не запечатлела. А до того, вначале, когда перечисляли всех исполнителей, фамилия автора тоже почему-то не записалась - указание на него есть, а самого автора как бы нет. Так и осталось на пленке сочинение анонимным. Может, Шапошникова сама все это написала? Но вряд ли...
- Невезет тебе, старик, - вздохнул Никудышников, нервно поигрывая пустым стаканом.
- Это еще не все. Готовясь к концерту в Домкоме, терзался сомнением - показывать ли на столь ответственной сцене отрывки из специально подготовленной (реанимированной) по этому поводу джазовой оперы? Как бы не произвести плохого впечатления в случае неудачного исполнения. Вокалисты не ахти, но все же решился! Также решился и выступить с воссозданным, опять-таки по случаю, квартетом, тем же составом, что записывались у Опельмана, сыграв часть программы из "Сюиты на темы Бизе" (наиболее эффектные номера).
Супруга снимала с самого начала весь большой балаганно-нудный концерт. Когда очередь дошла до моего выступления, батарейки сели, так что "напрасны ваши совершенства" - ни опера, ни квартет на пленку не попали.
- Бедолага ты, - пожалел товарищ. - Ну, может, пойдем, прогуляемся с горя, а?
- Ты устал? Еще немного потерпи! Две последних истории.
- Ну ладно, давай!
- В последней программе своего трио мы решили с Солей Тоболевым тщательно продумать его басовое соло в последней композиции "Sandu" Клиффорда Брауна: сделать в конце соло модуляцию из основного Ми-бемоль мажора в тональность До-мажор и в ней Соля исполнит подготовленный фрагмент-цитату ("Splenky"), после чего следует возвращение в главную тональность и я играю кульминационное тутти. Долго репетировали это место, добиваясь эффектного перехода, но, увы, место это не запечатлелось на пленке - кончилась кассета!
- Ох, и силен дьявол! Строит и строит козни,- посочувствовал друг. - И что он к тебе так приебался?
- Не знаю, почему прие... Послушай, последнюю историю: издатель-приятель, некто Рудик, напечатав мой авторский сборник "Старинные танцы в джазовом стиле" - в моей жизни впервые, чтобы авторский сборник,- печально сообщил, потупив глазки: извини, мол, забыл упомянуть магическое слово "copyright". Буковку "С" не поставил всего лишь. Не мудрено, ведь она такая маленькая эта буковка в кружочке.
- Маленькая-то маленькая, но с большими последствиями. Выходит, авторских прав на сборник не имеешь? Хороший у тебя приятель-издатель! Странная какая-то забывчивость. Невезет тебе, Ерема... сочувствую.
- Вот такие дела, Фома. Ну, пойдем, проветримся, а то я тебя совсем утомил.
И к чему все эти скучные жалобы и нытье, спросит нетерпеливый читатель и будет прав. Что-то вы застопорились, товарищ автор. Начали бодро и захватывающе, даже какая-то интрига назревала, и ситуация весьма оригинальная - поединок глав государств, стилизованный под рыцарский турнир, а теперь что? Какое-то высасывание из пальца личных обид. Да кому это интересно, кроме самого автора? Лучше скажите, чем кончился "джем"?
На "джем" неожиданно явились оба участника поединка - ряд кресел в небольшом, но уютном "Ля-бемоль клубе" пустовал и охранялся специальными людьми. Главы государств пришли поболеть, каждый за своих представителей. Как мы знаем, всех забивал своей неуемной игрой ВРНС (Великий Русский Народный Саксофонист). Он в отличие от остальных участников не только дудел в свою дуду, но и делал это "в полете", порхал над сценой, будучи привязан тросом или канатом за спину. Емерихамская делегация такой прыти не ожидала, и была морально подавлена. Снова назревала победа русского оружия. Император Джаза бурно аплодировал находчивости соотечественника и все поворачивался к погрустневшему Мушу - как мы вам, а?
Полезли на сцену и наши ветераны: Алексей Баранов со своим ансамблем "Каземат", исполнявшем давно набивший всем оскомину джаз-рок и "фьюжн"; Жоранян с возрожденной "Гармонией". Но успеха не имели. Нервно и покорно дожидались в очереди Викентий Лифчиков с биг-бендом и Антоний Тролль с "Мы из жести". Выглядывал из сортира и застенчивый Абросимов с сопрано-саксофоном в руках, давно прекративший таскать тяжелый футляр с тенором - здоровье не позволяло. Но его все время оттесняли молодые и нахальные братья Григ, дальние родственники и потомки великого норвежского композитора. Они считались непревзойденными мастерами "пурги" (такого стремительного перебирания клапанов), что соревноваться в скорости с ними мог только их отец, профессор джазового пианизма, Огородный артист России. Но летающий как вагнеровская валькирия ВНРС и их "убрал", так что равных ему не было, и не могло быть. Даже, если бы сам покойный Джон Колтрейн воскрес, то, наверняка, бухнулся бы в ноги нашему гению: научи, мол, браток! Как это ты так умудряешься? За Чарли Паркера, конечно, не ручаемся - неизвестно как бы он отреагировал на игру ВРНС, будучи очень щепетильным в вопросах точного обыгрывания гармонии, и в вопросах стиля.
Ну, вот мы, как и обещали, вернулись к "джему" и подробней провентилировали этот вопрос. Ты доволен читатель? Вот и хорошо. Теперь смело можем переходить к следующей главе. Хотя, признаюсь, что не знаю, о чем писать далее. Название "Империя джаза" очень сужает тему, а хотелось бы простора. Так что положимся на авось. Или на то, куда кривая вывезет.
ГЛ. 2 Список растет. Телефонный разговор. Дневник Еремы. Никанор Невезучкин.
"Пожалуй, все же в моей будущей пьесе маловато действующих лиц, - подумал Никудышников и стал припоминать, кого бы еще воткнуть. - Ну, вот этот... Как его? Автор песни "Темная мощь". Ага, вспомнил: Никита Зубословский, остряк и хохмач. Так, есть один... А как же без " отца Советского джаза"? Конечно, и он тоже - Леонид Мудёсов! Но это все старшее поколение - так сказать, ушедшие. Теперь надо современных повспоминать из мира "попсины" и не только... Ну-ка, ну-ка...Есть такой популярный персонаж среди исполнителей классики, он хоть молод, но давно Огородный - Юрий Паштет. Та-а-к, хорошо! Вот и среди балетных есть яркий плясун - Сухаридзе, и блестящая плясунья - Сволочкова. Теперь непосредственно попсовики: Николай Квасков, он, правда, и нашим и ваш - и классику и попсу, но хоть у человека голос есть; тут сразу надо и композиторов из этого жанра припомнить - два Игоря (Всмяткин и Фекалиев). Неплохо, неплохо... Певица, поющая под народ, Швабкина Надюха... Ветеран эстрады - не то тигр, не то лев - Блещенко (уже за шестьдесят, а выглядит на все сорок!), и дружбан его, шутник Бедокур. Конферансье, любимец публики Пидоросян. Теперь из молодых: недавний победитель "Евреевиденья" Фима Еблан. А вот еще... такой писклявый и таинственный - Фикус. Теперь группы: "Аморальный поступок", "Смердящие", "Руки в брюки", "Ипотека доверия", "Кости из будущего", "Два сапога - пара", "Кофе втроем", "Подливки"... Теперь солисты: Рома-звереныш, хотя у него тоже есть команда "Зверюги"; легендарный Шура-Мура, то с зубами, то без оных, то ли мужик, то ли баба - мерцающей ориентации; стилист и новоиспеченный певец Степан Зверьков. Стыдно как-то рядом с таким хмырем ставить "заслуженную", но придется - Лариса Обездоленная; теперь певичка из Нальчика Катя Клей, и певица из недавних (захотелось, и все тут!) Чанита Пой; два грузина - Пиявкошвили и Мармеладзе, два Дриснякова (старший и младший) и, наконец, супер-пупер-популярный писатель Борис Бакунин, праправнук известного революционера и анархиста. Ну, пожалуй, достаточно, хотя, несомненно, многих мы упустили, но и такого количества хватит на собрание сочинений самого "Шекспирта". Одно лишь их перечисление похоже на действие или сцену из пьесы. Передохнем. Позвоню-ка Неудачникову".
Фома потянулся к аппарату, набрал номер. Долго трубку не брали. "В сортире, что ли сидит?" Наконец - знакомый голос:
- Такие звонки я называю "снайперскими", потому что они раздаются точно в момент излития струи.
- Извини! (Значит, правда, в сортире был)... Напомнил мне, спасибо!
- За что?
- Да группа такая есть "Срочные снайперы".
- А зачем они тебе?
- Всё увеличиваю список действующих лиц. Вот теперь и этих включу.
- Ты, что одурел? Зачем столько народу?
- А ничего! Пока каждый на сцену выйдет, тут и пьесе конец.
- Ну, ты евангардист, Фома!
- А что? Врага надо бить его же оружием, дорогой Ерема.
- Зачем позвонил?
- Хочу рассказать, что недавно слышал по радио "Россия"?
- Расскажи. Интересно.
- Диктор моложавым голосом объявил: "Послушайте лучший голос двадцатого века". Я насторожился - кто имеется в виду? Пласидо Доминго? Но зазвучал Фрэнк Синатра. Явное преувеличение. Конечно, он узнаваем, но голоса по-настоящему ведь нет.
- Пожалуй, ты прав. У него голос скорее "бытовой", не то, что у оперных...
- Фрэнк запел "The girl from Apanima." Я, к своему стыду, и не знал, что он босса-новы пел. Это явно не лучшее у него.
- Да, верно.
- После Синатры второй куплет запел сам автор, Антонио Карлос Жобим. Неподражаемая манера! Удивляюсь, почему диктор не сообщил, что будет дуэт?
- Забыл, наверное...
- После Жобима - снова Синатра. Но вот музыка отзвучала, и диктор опять за свое: "Прозвучали лучшие голоса"... - похвальная попытка исправиться, думаю - "...двадцатого века: Фрэнк Синатра и Элла Фитцджеральд". Вот тебе и исправился! Комментарии, как говорится, излишни...
- Что тут сказать? Совок он и есть Совок, несмотря на то, что назвались теперь "Империей джаза". Ведь совсем недавно были "Империей зла".
- Да. Знают обо всем, но не точно.
- Веселенькая передачка... А ты пьесу начал писать?
- Да все не раскачаюсь. Пока одни действующие лица прут - никак не остановлюсь.
- Ну, ладно, как начнешь, звони. Пока.
- Пока, пока!
Повесив трубку, Ерема Неудачников вернулся к писанию дневника, который вел нерегулярно, а лишь под впечатлением и воздействием каких-то особо раздражающих, и волнующих жизненных ситуаций.
"16 марта (четверг). Состоялся концерт в ЦДРИ моего трио. Вел концерт Антоний Тролль на правах члена Худсовета. Среди мною приглашенных - некоторые друзья-композиторы. Концерт прошел в целом неплохо. Басист по обыкновению тихонько "подсирал" как всегда, и сам я кое-где "гадил", играя мимо. Первое отделение - авторское, а второе - "стандарты". В зале куковала кучка терпеливых зрителей преклонного возраста.
17 марта. Чудесное получение из поликлиники документов на ВТЭК - отделался, на сей раз, "малой кровью" (все провернулось почти за неделю!)
... был у меня в гостях мой туркменский друг. Просмотрели оперу "Играй, скрипка!", прослушали "Фьюжн-симфонию N2", поговорили о членских взносах, о делах Союзных. Отношение к Союзу у собеседника серьезное и юмор с моей стороны по этому поводу поддержки не имел... Решил снова сделать несколько аранжировок для трио, включая в них и пьесу "The champ" Диззи Гиллеспи. А теперь лучше пойти погулять - надо и отдыхать, тем более в субботу (к иудаизму это отношения не имеет - у всех выходной, а что же я?)
Два животных: конь и як
Потребляют лишь коньяк.
Бужу Нину,
Дав нюхнуть ей буженину.
19-е (Воскресенье). Попытка начать работать на компьютере привела к дикой вспышке бешенства, - не помню даже давно такой, - клавиши, будучи включенными, отказались звучать. Было мне так плохо, что пришлось глотать феназепам, правда, просроченный, который к тому же рассыпался по полу, и приходилось ползать, его подбирать. Короче, эта блядская машина устроила мне воскресную "козью морду" высшего разряда - в результате выключил все на х..!
Никак не могу оправиться после вчерашнего компьютерного блядства! Решил вернуться к писанию нот пером и тушью, что очень успокаивает нервы.
Предстоит сегодня репетиция оперы, дышащей "на ладан". Никому эта затея не нужна. Очередной доброхот приходил, попиздел-попиздел и исчез... Ну, и х... с вами, ебаное население, любители "мурок"! Не нужна вам, блядям, джазовая опера? И не надо. Подавитесь своей попсой!
21 марта. Первый визит в Минкульт, в лоно "закупочной" комиссии, как следствие моего "зачленения". Посмотрим, как они закупят шесть пьес для биг-бенда. Вряд ли. Зря только записывал кассету. Но жертвы в подобных случаях неизбежны.
Знакомство с бесноватым Шерлингом (явно посланец дьявола!), смущение по поводу моих попыток заинтересовать его джазовой оперой. Надавал кучу телефонов, записал мой... и тишина.
Грандиозный концерт в Домкоме, посвященный двадцатипятилетию эстрадно-джазового образования в стране. В афише упомянули всех бастардов: братья Григ, севидовы и прочие дарования, но, - к чему бы это? - про оркестр, в котором двадцать человек, и сам Чернокотов, председатель секции экстрадной и жазовой музыки, будет дирижировать, забыли упомянуть. Ладно бы меня забыли, а то самого... Случился такой аншлаг, что пальто некуда повесить, посему пришлось повернуться на 180 и почесать домой.
23-е, четверг. Репетиция оперы на новом месте, в музшколе на Таганке. Предатель, который гаденыш (молодой тенор), предал и не пришел; "кусающий руку" (басист по киру прокусил руку барабанщику) - тоже; зато явился нежданный баритон, который ранее все никак не мог прийти (новый человек в коллективе)... Могила для оперы вырыта, осталось вбить осиновый кол - никому эта затея, по-видимому, не нужна!
28-е, вторник. Посещение, в качестве "члена", секции "Общества взаимного восхищения" (ДомКома). В автобус вместе со мной вошла "семейка" (мать и сын с собакой на веревке) - пьянь таврическая. Возвращаясь из "Союза Суэцких Кымпазиторов", снова ехал вместе с ними, хотя о времени поездки мы не договаривались - опять бес шутит! На сей раз "семейка" пила водку "из горла" при всем честном народе. Бедная собака, наверное, голодная, жалобно смотрела на пьющих: может, нальют?
31-е, пятница. На экране "ящика" пылко болтает пианист Никодим Ветров, помесь слона со свиньей, радетель за все русское с "нехорошим" отчеством Гарольдович - папа тоже был юрист - отсюда и неуемный патриотизм!
5 апрель. Появились в миру композиторы с очень странными, неблагозвучными фамилиями: Айги, Алябов, Батагов, Чекрыжов, Гарнизов, Пантыкин, Шелыгин (лучше бы - Прощелыгин). Произнесешь такую, и сплюнуть хочется, не то, чтобы еще и их "музыку" слушать. Про Батагова можно сказать, что без пяти минут классик - гнусные музыкальные заставки на канале "Культура" мастырит. Бить бы его батогами за такое творчество. Тьфу ты, какая погань! Появился, кажется, из Ленинграда и еще один "гений", да покруче других (Девяткин), так как уже впиздился даже в Очень Большой Тятэр, придясь ко двору одиозным деятелям, подвизающимся там на руководящих постах и покровительствуемых министром-шутником от культуры, перекочевавшем в наши дни со страниц известного романа - Жорж Бенгальский собственной персоной! Жаль только, что нет достойного кота, на роль Бегемота, который бы оторвал его лысую непутевую голову, но взаправду! В Очень Большом поставили оперу Девяткина "Внуки Розенблюма", про блядей и педиков. Либретто сварганил очень популярный писатель, пишущий про порнуху и говно, Скворцов. Директор Игреков и молодой дирижер Ведеркин дали шедевру жизнь. Дирижер, сын известного певца-баса, трудившегося в том же тятре ранее, и за свою хамскую внешность, и специфику устройства носа, прозванного "две ноздри" - эта деталь морды лица сразу бросалась в глаза. И сын унаследовал своеобразность внешности, хотя и в ослабленной степени, но по части хамства, кажется, даже превзошел родителя.
10 апрель. На секции в ДомКоме в момент слушания моей музыки у Чернокотова зазвонил сотовый, и он стал на фоне музыки беседовать, а по окончании и музыки, и беседы принялся критиковать мой опус, а не собственное некорректное поведение.
"Почему не платите членские взносы?", спросили меня в Союзе.
- Думал, что, напротив, Союз должен мне их платить за то, что я осчастливил его своим вступлением".
Читатель: - Ну, пожалуй, хватит этих дневниковых брюзжаний, господин автор! Пора бы начать развивать какой-то сюжет.
Писатель: - Сам вижу, и нечего напоминать! Сейчас начнем помаленьку придумывать и не надо подгонять...Введем еще одного героя, по фамилии Невезучкин, он тоже композитор, но "сурьезный", пишет академическую музыку, а не джаз. Приятель Никудышникова и Неудачников, а зовут Никанор. Теперь хоть будет возможность героям сообразить "на троих".
Невезучкин рассказывает:
- Понес я свой балет в тятэр Сандуновского и Рабинович-Данченко. Побеседовал с главным балетмейстером Тамбовцевым. Тот и говорит: " Я сейчас на днях по делам уезжаю в Прагу, а по возвращении мы с вами этот вопрос подробней обсудим. Заходите через месяц". Пришел я спустя месяц - говорят, что он не только еще не вернулся, но и вообще бесследно исчез. Заявили в международный розыск, но результат нулевой. Возникло несколько версий: так как он участвовал в тамошнем гостиничном бизнесе и повез с собой крупную сумму денег, то пало подозрение на компаньона, армянина из России, проживающего в чешской столице, хотя никаких доказательств причастности этого типа к криминалу не обнаружилось; прослеживалась и "голубая" линия, не чуждая балетным людям мужеского пола, но тоже никаких улик ни на кого... Вышел, понимаете, человек из отеля и не вернулся, и тела нигде не обнаружилось, словно черти уволокли.
Еще в бытность его в тятре, затеяли капитальный ремонт - обновили зал, улучшили акустику, расширили помещение, приобрели современную аппаратуру, и уже хотели пускать объект в эксплуатацию, как возник пожар, и все труды насмарку. Загорелось ночью, когда в здании не было ни души. Чертовщина какая-то!
Спустя год, погоревав о судьбе главного балетмейстера и погорелого бедного тятра, директор, изыскав немалую сумму, снова затеял ремонт, и вновь случился пожар, и опять все к ебени матери! Кстати, снова ночью - словно действует какой-то "неуловимый мститель" - поджигатель-партизан. Вот не везет, так не везет. Но неутомимый директор вновь изыскал средства, привлек солидных спонсоров, и опять затеял ремонт. Дело идет к концу, и все с нетерпением ожидают очередного возгорания; даже шутники придумали тятру новое название "Огненный". Надо ли пояснять, что вместе со всем имуществом, костюмами и декорациями, сгорели и мои ноты?
Читатель: - Автор ввел в действие еще какого-то нового мудака. А где про джаз?
Писатель: - Терпи и не волнуйся, читатель. Скоро будет тебе и про джаз... а пока, про "неджаз". Это тоже, по-моему, интересно.
- Ну и дела, - воскликнул Неудачников. - Кто поджигатель?
- Милиция не искала? - спросил Никудышников.
- Искали, да все без толку, - и Невезучкин продолжил печально:
- Потерпев такое фиаско на балетном поприще, и даже чувствуя чуть ли не свою вину в том, что произошло, решил я посетить другое заведение, расположенное недалеко от злополучного тятра, издательство "Музыка", предложив издателям ряд своих работ. Там заинтересовались, взяли, и мы расстались на летний отпуск. А летом и у них случился пожар, и всему, в том числе и моим нотам, настал пиздец!
Что вы на это скажете, друзья-товарищи? Как быть?
- Ну, и нехуя больше никуда соваться, раз такое огненное блядство везде, - посочувствовал Никудышников.
- Да, сильно не везет тебе, брат, - всхлипнул Неудачников. - Нам теперь только остается сообразить "на троих", правда, я в "завязке".
- Ну, а что тогда душу травишь, предлагая? - окончательно помрачнел Никанор.
- А что с пьесой? - обратился к Фоме Ерема, решив сменить пластинку.
- Да, начал, - покраснел драматург.
- Ну, давай послушаем! - предложил Ерема.
Фома полез за тетрадкой, достал, раскрыл.
- Названия еще нет, но пролог написал...При закрытом занавесе выходит из левой кулисы Пьеро и заявляет: "Боязнь несоответствия времени и месту всегда отпугивает человечество от познания возвышенного". Из правой - показывается Арлекин и вещает: "Большинство людей испытывает священный трепет перед словами, которые не могут понять, и считают признаком поверхностности автора, если они его легко понимают".
В выгребной яме играет оркестр, занавес раздвигается, Пьеро с Арлекином сматываются. Сцена представляет собой лесную поляну, усеянную яркими цветами, на заднике нарисован лес. Поют в магнитозаписи птички, оркестр продолжает пиликать тихую музыку. Появляется первый герой с котомкой за спиной и посохом в руке. Это Свекловод. Он громко заявляет в зал: "Я каждой маске рад, идя на маскарад". Затем усаживается на пенек, снимает котомку, развязывает, достает одну за другой свеклу, и раскладывает перед собой на бутафорскую траву. Входит другой герой, Кукловод, с тряпичным кукленком, надетым на правую руку. Подходит к сидящему на пеньке и громко спрашивает: "Сколько раз ты облетел солнце?" Свекловод вздрагивает, не заметив, как тот подкрался, но быстро отвечает с гордостью: "А я не космонавт!"
"Балда! - ругается Кукловод. - Это иносказание. Другими словами: сколько тебе лет? Мы с тобой верхом на земном шаре облетаем Солнце за год". "А! Ишь ты хитер, братец! Спрашиваешь, да с подковыркой... Хочешь свеклы? Угощайся". " На хрен мне твоя свекла, мне и моего кукленка достаточно". "А ты штоль кукольником работаешь?" "Сам ты - кукольником! Кукловод я. Чувствуешь разницу?"
- Ну, и так далее, - захлопнул тетрадь Никудышников. - Дальше пока нету.
- Эх, жаль, жаль, - посетовал Неудачников. - Начало интригующее, захватывающее!
- А про лесной пожар будет? - спросил с надеждой Невезучкин. - Я так к ним привык ...
ГЛ. 3 Джаз-Клуб "Империя перца". Брутман во всей красе. Яшокунь, Баловня и Горемыка.
Викентий Лифчиков всегда имел деловую хватку, хотя был лишь пианистом-любителем. Но когда грянула Перестройка, он свою хватку эффективно использовал, став бизнесменом. Все усилия направил на торговлю перцем, как черным, так и красным. Каждая домашняя хозяйка знает, как необходима эта специя в приготовлении блюд. При этом он ни на мгновенье не переставал быть ярым любителем и энтузиастом джаза. Кстати, джаз и перец, достаточно близкие друг другу вещи - оба остры и необходимы для правильного пищеварения. И наш герой успешно совмещал одно с другим - музыку и бизнес - и, с годами преуспев, открыл на свои кровные джаз-клуб "Империя перца". Вернее построил шикарный ресторан в стиле "хай-тэк", убухав уйму денег. К сожалению, место выбрал не самое удачное, не в центре, да еще и затерянное среди многочисленных зданий, и проходных дворов, вдалеке от большой дороги. Поэтому, с непривычки не сразу отыщешь, и ресторан начал страдать отсутствием надлежащего количества посетителей. А на рекламу по радио и ТВ, или на рекламные щиты, с афишами денег жалко. Правда, верным признаком, по которому можно отыскать объект, являлось наличие среди прохожих чихающих граждан. И чем их больше, тем, значит, "Империя перца" ближе. В носу щекочет... При клубе Викентий организовал биг-бэнд, чтобы самому петь в его сопровождении шлягеры из репертуара любимого Фрэнка Синатры, а также солировать, как пианист Один день в неделю в клубе отдан под "джем" с бесплатным входом - всяк приходи и играй до упаду. В остальные дни выступают попсовики, кочующие по всем клубам и казино, собирая, чуждую джазу публику и создавая ей хорошее настроение - они и "делали план", не давая хозяину разориться.
У Лифчикова имелся конкурент, но не финансовый, а скорее моральный. Это саксофонист Игнатий Брутман, музыкальный директор и пайщик клуба "Ля-бемоль", о котором мы ранее упоминали. В том клубе и состоялся грандиозный джем - поединок наших и "емерихамцев", с участием в качестве почетных гостей глав государств. У Брутмана тоже имелся биг-бэнд, притом из-за дефицита музыкантов одни и те же люди работали и там и сям, благо дни выступлений не совпадали. Как иллюстрация - пословица: "Ласковый теленок две матки сосет". Имелся даже общий аранжировщик, хотя и живущий постоянно в Риге, но большую часть времени проводящий в Москве, где у него имелось всегда много заказов. Он, как и большинство талантливых людей, страдал российским недугом, периодически уходя в дальнее "плавание", и часто подводя заказчиков.
Брутман постоянно приглашал выступить в клубе еще непогасших звезд-стариков из-за океана и модный молодняк, так как лично знаком со многими, ранее поучившись в знаменитой "Berkley School" и потусовавшись порядочное время в Штатах. К тому же он начал дело раньше Лифчикова, и успел успешно "раскрутиться", одно время, ведя даже передачу на ТВ с психиатрическим названием "Джазомания", в коей освещались все последние джазовые новости, транслировались особо примечательные концерты и проводились беседы с отдельными выдающимися мастерами джаза. Естественно, что в виду малого объема эфирного времени, передача имела характер "галопом по Европам" - отрывочная информация от одной до двух минут на каждый сюжет. Поэтому хорошая затея превращалась в несерьезный калейдоскоп. Джаз требует обстоятельного подхода и не терпит отношения как бы вскользь или мимоходом. Коль так, то лучше совсем никак. Невольно возникает сравнение с передачами незабвенного Виллиса Коновера, с его двухчасовыми программами: первый час - "Music USA", и второй - "Time for jazz". Эти программы транслировались на протяжении полувека, и никогда не отменялись, не взирая ни на какие потрясения и катаклизмы. А "Джазомания", поблуждав по эфирной "сетке" - то за полночь поставят, то рано утром воткнут (верный признак скорого "харакири"), благополучно исчезла с экранов, разделив судьбу и других подобных передач, пытавшихся периодически "пристроиться", то на Радио, то на ТВ. Назвались "Империей джаза", унаследовав все замашки "Империи зла". Коль коснулись джазовых передач, то ради справедливости, стоит обмолвиться еще о трех. В течение 15-ти лет держится на "Радио России" программа Андрея Колоскова "Когда мало свинга". Звучала она всегда по радиоточке, что есть в каждом доме на кухне, неся непосредственно культуру в массы. С недавнего времени ее упрятали на другие частоты - ловите, мол, по приемнику - хватит травмировать уши добропорядочных домохозяек, готовящих ужин, ненормативными звучаниями. Так что "накрылась" хорошая затея - по приемнику ее хрен поймаешь, да и мучиться не охота. И еще один пример: тоже в течение 15-ти лет звучала на "Ухе Москвы" ночная программа Алексея Борисова о джазе, с часу ночи до шести утра (пять часов, что невероятно!); позволявшая в свой огромный объем вмещать целые концертные программы. Но вот вдруг руководство, как в добрые советские времена, заметило непорядок - почему так много бесценного эфирного времени, пусть и ночного, отдается на пропаганду буржуазного искусства? И теперь сделали "обрезание": передача идет с часу до трех. Как говорится, "Илья-пророк два часа уволок". Вспомним и еще одну программу, приказавшую долго жить. На сей раз на дружественной нам теперь радиостанции "Свобода" (бывший вражий голос). Вел там "49 минут джаза" наш соотечественник Дмитрий Савицкий, и тоже не менее 15-ти лет. Сначала станцию турнули из Мюнхена и перевели в Прагу, а затем ужались по неизвестным причинам и увлекательные минуты с 49ти до 9ти. Да и звучат они теперь в неудобное предрассветное время.
Заметил, дорогой читатель, как посерьезнело наше повествование? Но мы отвлеклись от основной темы. Вернемся к двум соперникам. Ранее говорили о бурной деятельности Брутмана. Надо сказать, что он стал настоящей звездой телеэфира, почти не вылезая из "ящика", будучи приглашаем на бесчисленные шоу-программы порой сомнительного свойства. Это очень нервировало Викентия, потому что его самого никто ни на какие эфиры не звал... Но продолжим про Брутмана.
Началось все с того, что его привлек к участию в своих моноспектаклях известный артист Матвей Казачков. Последний, будучи всегда любителем джаза, читал на своих выступлениях стихи обожаемого им Вротцкого в сопровождении квартета Игнатия. Это, конечно, записывалось на ТВ. Потом сам ВРНС (Великий Русский Народный Саксофонист) стал выступать и с другими представителями смежных искусств: то аккомпанирует оперным певицам Ебразцовой и Козырьковской, то соревнуется с эстрадными певуньями Обездоленной и Дедкиной-Прабабкиной. Короче, со всеми, кто попадал под горячую руку. Известно также, что он хорошо играет в хоккей в свободное от джаза время. А вскоре стал кататься на коньках, как фигурист, при этом играя на саксофоне. Такого мир еще не знал! В общем, на все руки от скуки! Лифчиков иззавидовался успешности и популярности конкурента, оправдывая его шустрость непреодолимой разницей в возрасте - саксофонист на 20 лет младше перечного магната.
Еще по поводу популярности ВРНС в массах. Он давно переплюнул некогда царившего в стране саксофониста-евангардиста Кагэбэсина, игравшего одновременно на двух саксофонах, то лежа на полу, то пускаясь в пляс. Но бывшая звезда передовой музыки постарела, стала менее энергичной, да и евангард, выражаясь откровенно, давно всем остопиздил!
Был момент, когда ВРНС вдруг временно исчез с экрана, уехав в длительную гастроль на родину джаза. По возвращении встречает его седой граф Альт-Герман и с тревогой спрашивает: "Давно тебя не видел по "ящику". Не заболел ли?" ВНРС не забыл беспокойства корифея и оценил его по достоинству - привлек к сотрудничеству. Из скромности и преклонения пред сединами графа временно перестал играть свои занудные, безликие композиции и переключился из уважения на исполнение музыки Великого в прошлом Сыроеда. Результатом их плодотворного сотрудничества стала поездка в Штаты - вывез старика показать миру. Но Новый Свет не вздрогнул и не упал к ногам российского авторитета, как предполагалось, - дело ограничилось знакомством со знаменитым трубачом Мерзавлисом и гостеприимно-вежливой похвалой с его стороны. Ну, хватит о Брутмане и его благих делах!
Лифчиков тоже время зря не терял, и открыл магазин "Перец и джаз", притом в самом центре, на Пушкинской улице, арендовав за бешеные деньги помещение. Ассортимент широк: от музыкальных инструментов и нот, до известной и ранее "Перцовки" нескольких сортов, перцовых пластырей и различных целебных настоек на перце. Заведение представляет собой нечто среднее между аптекой, бакалейной лавкой и музыкальным салоном. В подвальном помещении находится уютный бар, где, забившись в дальний угол, играет тихую музыку ансамбль. Иногда и сам хозяин садится за клавиши, чувствуя, "что есть еще перец в перечницах". В основном играет молодой Яшокунь. Почему молодой? Потому что имеет место и старый (евоный отец), который работает и тоже пианистом в знаменитом оркестре Луи Стрема, вошедшем в книгу рецептов Гиннеса, как старейший коллектив планеты, и недавно отпраздновавший 60 лет со дня своего основания. Но не будем отвлекаться. Если в баре магазина стоит "Fender Grand piano", то в клубе "Империя перца" - концертный рояль "Steinway and sons". На рояле играет тот же молодой Яшокунь, и вообще он у Лифчикова правая рука и музыкальный директор, тренирующийся в писании аранжировок для оркестра. Но выходит пока лишь белиберда. Играл в оркестре и талантливый молодой саксофонист Баловня, который, несмотря на свой юный возраст, заядлый киряльщик и любитель "травки".
Баловня постоянно опаздывал на выступления и репетиции, или вообще не являлся, а то мог внезапно встать, положив тенор на стул, и уйти со сцены в момент игры оркестра. Странный парень (с приветом), но играет гениально как штатник, и ему все прощали, брали над ним шефство и на поруки, надеясь на исправление. Но он не только не исправлялся, но дважды умудрился потерять саксофон по пьянке, а добрый дядя Лифчиков покупал ему новый - только играй. Своим босяцким поведением и гениальной игрой Баловня напоминал легендарного Чарли Паркера, который, благодаря алкогольно-наркотическим экспериментам над собой, имел в 30 лет печень дряхлого старика. Одним словом Баловня - тот еще баловник! В какой манере или стиле играет? Конечно, под Колтрейна! Хотя может и более традиционно, по-человечески. К ладовому джазу ("ладухе") его склоняет Яшокунь, презирающий традицию (весь в отца - тот тоже закоренелый "совремёнщик"), и играющий самобытно-современную отсебятину. Когда Яшокуня спрашивали, менее опытные товарищи, как и что надо играть? Научи, мол! Он с легкостью утомленного гения отвечал: "Играй, что хочешь!" То есть он, как догадывается читатель, передовых взглядов, к чему призывал и других. Нельзя сказать, что старший по возрасту на пару-тройку десятков лет, Лифчиков одобрял эти его устремления. Викентий придерживался более традиционной ориентации, будучи приверженцем мэйнстрима и би-бопа. На этой почве с молодым коллегой возникали творческие разногласия, вылившиеся однажды в прямой конфликт. Как-то в один из вечеров, когда в зале собралась немногочисленная публика, на сцене играл квартет Яшокуня с Баловней, дудевшем, то на теноре, то на сопрано. Лудили, конечно, под Колтрейна, угнетая подобной музыкой не столь искушенную публику. Кто-то из посетителей, не выдержав, обратился к хозяину: "Нельзя ли, чтобы играли что-то более понятное, иначе мы больше никогда не придем "в ваш садик"?" Лифчиков, руководствуясь правилом "клиент всегда прав", да и сам, изнывавший от ненавистной "ладухи", попросил Яшокуня "сменить пластинку". Тот, проигнорировав призыв, продолжал долбить свое, приводя в отчаянье зал. Публика стала помаленьку сваливать. Лифчиков снова обратился с пожеланием и опять ноль внимания. А зал пустел. Викентий вновь с мольбой подошел к сцене. Надо заметить, когда кто-то в момент игры подходит к музыканту и начинает с ним разговор, игнорируя музыку, это всегда, мягко говоря, раздражает исполнителя. И Яшокунь взорвался: "Да пошел ты на хуй!" Хлопнул крышкой дорогого рояля и убежал со сцены, за ним последовали остальные, и воцарилась долгожданная тишина. Лифчиков остолбенел. Взрастил на груди такого змееныша. Какая неблагодарность - кусать кормящую руку! И действительно, отношения их отнюдь не бессребренические - добрая рука старшего товарища щедро "кормила" молодого нахала, выполняя все его прихоти, пожелания и регулярно платя хорошую зарплату. Викентий был близок к инфаркту от такой дерзкой и вероломной наглости, но имевшийся всегда под рукой валидол (все-таки за шестьдесят) оказал свое благотворное действие. Тем вечером отношения разорвались окончательно. Яшокунь оказался гордой "рыбой", и не собирался извиняться или мириться.
Лифчиков и раньше имел опыт непонимания со стороны молодого поколения. Так он в свое время пытался призвать к традиции мастеров "делать пургу", саксофонистов братьев-близнецов Григ, предлагая им начать играть под Сонни Роллинса или под Декстера Гордона, за что обещал купить по новому саксофону новейшей модели. Но несмотря ни на какие соблазнительные посулы, братья остались стойкими приверженцами лабуды. "Ну, что с них возьмешь? - сетовал благотворитель. - Какой родитель, такое и потомство". Как известно, старший Григ, который профессор и Огородный артист России, тоже склонен к "совремёнке", хотя, благодаря своему большому музыкальному опыту, мог вам изобразить и традицию, некоего лже-Питерсона, часто выступая в дуэте с другим Огородным артистом, гитаристом Анисимом Кузнечиковым и играя простую музыку.
"Все новаторство от нестерпимого горения в яйцах происходит, - говаривал неизвестный седой дедушка, как-то забредший на джазовый концерт, где выпендривались и изгалялись молодые таланты. - Если кастрировать, то все станет нормальным и традиционным". Но это, согласитесь, крайняя мера. Дедушка высказался достаточно громко, и на его реплику отреагировала сидевшая по-соседству, тоже случайная, бабушка с авоськой: "Они достойны, если не кастрации, то костра!" Бабулька оказалась даже более радикальна и сурова!
И еще одна, но печальная история, связанная с оркестром Брутмана. (Мы так и болтаемся "как говно в проруби" - от одного к другому, от одного к другому...) Работал у Брутмана трубач с жалобной фамилией Горемыка. Он не импровизировал, но являлся мастером исполнения нот в высоком регистре, играя первую партию, так называемую "High trumpet". Таких специалистов, как правило, раз, два и обчелся; они незаменимы в оркестре и очень ценятся. Но, как и многие, наш герой страдал русским недугом - нередко запивал, хотя это еще не приняло по молодости и хорошему здоровью крайние болезненные формы. Но сколько веревочка не вейся... Однажды в пьяной драке ему выбили передние зубы, а для духовика это трагедия. Он срочно вставил искусственные, но при этом лишился главного своего достоинства - высокие ноты перестали браться. Дефект сразу заметили коллеги и руководитель. А тут вскорости назрела очередная поездка в Штаты, и Брутман сказал Горемыке, что в поездку его не возьмет, так как тот не справляется со своей партией. Это жестокий удар ниже пояса. Естественно, Горемыка ушел в запой, а коллектив улетел за океан. Говорят, запой затянулся, и у бедняги стали проявляться симптомы белой горячки ("белочки"), начались приступы истерики и галлюцинаций. В один из таких приступов он в присутствии жены полосонул себе по горлу кухонным ножом, но не смертельно - нож оказался туп как чукча из анекдотов и лишь поцарапал. Встревоженная супруга вызвала "Скорую". Неожиданно быстро приехавшие врачи оказали нужную помощь, сказав, что рана не глубокая и "герой" в госпитализации не нуждается. Жена пошла, провожать добрых медиков, а Горемыка с забинтованным горлом вышел на балкон покурить... и сиганул с 10-го этажа. Так московский джазовый мир лишился очень хорошего оркестрового музыканта.
ГЛ. 4 Пьеса. "Соплеменник" и другие оркестры.
- Ты понатыкал столько "попсовых" действующих лиц, а пьеса начинается с каких-то Свекловода и Кукловода,- укорил Неудачников товарища.
- Да, слишком много действующих лиц! Сам не рад. К тому же писать о всей этой шушере - слишком много чести. Подобный сброд не сходит с экранов, а о них еще и на театральной сцене? Хотя, не исключаю, что все же этой клоаки коснуться придется....В общем, решил писать пьесу абсурда как Ионеску.
- Похвально, - заметил Невезучкин. - К тому же и более современно.
- Где тут современность? - возразил Неудачников. - Традиционные, "замыленные" Пьеро и Арлекин, да и остальные два героя как у Островского: Счастливцев и Несчастливцев.
- Ну, должна же оставаться какая-то связь с традицией? Мои герои будут изъясняться сплошь пословицами и поговорками, а сюжета никакого, что весьма новаторски, - пояснил драматург и зашелестел тетрадными листами. - Послушайте, что я еще написал.
- На днях слушал "Новости" ОРТ. Диктор сказал вместо "налогообложения" "налогообнажение", - перебил Невезучкин и засмеялся. - А еще в "Новостях" на РТР в интервью ректор МГУ Садовничий ляпнул: "Так продолжаться дальше нельзя". Вот какой культурный ректор!
- Везет тебе, а еще Невезучкин, - улыбнулся Никудышников и начал:
- Кукловод присел на соседний пенек рядом со Свекловодом и быстро затараторил:
" Коррида и коррупция, реквизитор и композитор, рак и дурак, опасные пассы, злейшие излишки, тюрьма и кутерьма!
- Ну, и что из того? - лениво зевнул Свекловод, окучивая маленьким совочком грядки с высаженными плодами.
- Пальцы и шупальцы, спина, Спиноза и заноза, царская и Швейцарская, ребро и серебро, - продолжал увлеченно Кукловод, делая кукленком, надетым на руку, таинственные пассы.
- А знаешь такие двустишия? - пошел в наступление Свекловод и продекламировал:
"Любитель каши кашалот
По морю один плывет.
Посади кота в мешок -
У него случится шок.
Другому могилу не рой -
Сам получишь геморрой!
Тут водятся ежи и ежевика, -
Сказала Вика".
- Да ты, братец, - поэт! - воскликнул Кукловод и скорчил от зависти кукленком "козью морду". - А ты знаешь, что Серафим Саровский был засекреченным физиком-ядерщиком древности?
- Впервые слышу.
- То-то! Так что чеши "репу" и думай, как улучшить свою репутацию!
- Ты меня ударил, как Обуховой по голове. Но я не обижусь, а отвечу новыми двустишиями и поговорками:
"Всю весну в Венесуэле
Снились ели
Нашей Элле.
Гениталии
всегда ниже талии.
"Хорошая оранжерея",- говорил он, всё жирея.
При головной боли
Слушайтесь советов Оли.
"Ой, какой красивый вид", -
Вымолвил Давид.
Ракета "Протон"
Весит много тонн".
- Ну, довольно! - взмолился Кукловод и сунул кукленка в карман. - Так как я не ссамши и не срамши, то пойду. Покеда, сраный Свекловод". (Уходит в кулису. Вдогонку ему летит свекла. Занавес.)
- Ну, ты даешь! - захлопал в ладоши Невезучкин.
- Занятненько, занятненько, - сдержанно похвалил Неудачников. - И в какой же тятэр ты собираешься это предложить?
- Пока не решил. Когда закончу, тогда и буду думать.
- Смело неси во МХТ или в Очень Малый, - ехидно улыбнулся Неудачников. - Они там любят традиции Островского.
Кода-то давно, в 80-е, Неудачников водил дружбу с джазовым оркестром "Соплеменник" и его руководителем Антонием (но без Клеопатры!) Троллем и писал для них аранжировки. Работы имели успех и их с удовольствием играли. Правда, личным недостатком автора являлась его патологическая стеснительность в вопросах оплаты - он первым не решался заводить разговор на столь интимную тему, здраво полагая, что коль работа выполнена и понравилась заказчику, то со стороны того и должны незамедлительно последовать ответные действия (вознаграждение). Но, наверное, заказчик тоже обладал похожим недостатком, но с обратным, так сказать, знаком - патологической забывчивостью в вопросах заключения договора об оплате. Эта взаимная "забывчивость" затянулась до того момента, когда само существование оркестра оказалось под вопросом. По каким-то недоступным уму простого любителя джаза причинам власти решили коллектив распустить. (Тогда страна была еще "Империей зла"). Тут-то Неудачников и, наступив на "горло" своей болезненной стеснительности, завел разговор на щепетильную тему. Руководитель оркестра, казалось, только и ждал, этого трогательного момента, и, пробудившись, как спящая красавица из известной сказки, вспомнил, что в долгу перед автором. Договор поспешно заключили и отправили в бухгалтерию. Притом, в последние деньки пребывания коллектива и его администрации на репетиционной базе, в каком-то Доме культуры. Оркестр должен срочно, собрав манатки, очистить помещение. Когда автор расписывался в ведомости, а кассир отсчитывала ему скромную стопку червонцев, дама-бухгалтер (возможно, вот ее и звали Клеопатрой) сказала игриво: "Приди вы пару часами позже, нас бы здесь не застали, и ваши денежки тю-тю!" Вот до чего доводит эта проклятая нерешительность и стеснительность. Надо всегда во время будить "спящую красавицу" и своевременно напоминать ей о долге... Неудачников с гонораром "в клюве" помчался по магазинам, желая на радостях пополнить свой гардероб. Все деньги и ушли на покупку модных тогда джинсов "банан", которые, несмотря на свое якобы итальянское происхождение и прочность, успешно порвались в промежности через год. Так что деньги впрок не пошли. Наверное, прокляла их "спящая красавица" за то, что ей выспаться не дали. Характерная деталь: все партитуры Неудачникова остались на покинутой базе и бесследно исчезли. Отметьте эту важную деталь, читатель!
Спустя десяток лет, в конце девяностых, когда Перестройка постепенно превращала "Империю зла" в "Империю джаза", неутомимый и инициативный Антоний организовал новый оркестр на спонсорские деньги какой-то преуспевающей фирмы, глава которой оказался любителем музыки толстых. Коллектив назвался МКС-бэндом, что расшифровывалось, как оркестр "Международной Космической Станции", но на земле-матушке, а не в безвоздушном пространстве. Спонсор оказался щедр и купил оркестру полный комплект новых музыкальных инструментов, положив при этом всем участникам и солидные оклады в твердых деньгах Дяди Сэма, отчего лучшие музыканты столицы дружно влились в коллектив. Все шло блестяще. Оркестр репетировал на шикарной базе в офисе фирмы, съездил на джазовый фестиваль в Швейцарию и успешно выступил, правда, слегка удивив западный люд - почему оркестр из России играет только пьесы "емерихамских" авторов? Также записали пару-тройку компакт-дисков, опять-таки с одной лишь заокеанской музыкой.
И вот в момент подъема и всяческого успеха нового коллектива Неудачников снова встретился с Антонием, предложив ему свои обработки русской классики, включавшие популярные произведения Глинки, Бородина, Мусоргского, Чайковского, Рахманинова, Скрябина, Прокофьева и даже Шостаковича. Антония подобное предложение заинтересовало, и в отличие от прошлого случая, договор немедленно заключили на десять произведений. В момент оговаривания стоимости пьес, выяснилось, что фирма не так уж и богата и не может быть излишне щедрой, несмотря на высокий художественный уровень предлагаемой автором продукции. Заплатили скромненько: уважающий себя ночной клуб брал за входной билет даже больше, чем оказалась цена одной композиции. Опять-таки, Неудачников, не будучи избалован большими гонорарами, подавив легкую обиду, согласился с предложенными условиями.
Начали разучивать. Всем очень понравилось, так что решили записать очередной Си-Ди, но пока сделали лишь запись в зале на кассету. Получилось очень прилично, почти как в студии. Неудачников дома часто крутил запись, наслаждаясь и хорошей игрой оркестра, и собственной работой. Показывал ближайшим знакомым - те тоже в восторге. Аккордеонист Данилкин, прослушав, даже прослезился и признался, что был в подобном экстазе (чтобы до слез) лишь один раз в жизни, когда услышал Рэй Чарлза со струнными. Неудачникову лестно слышать такое. Послал он на радостях дубликат кассеты и известному джазовому критику Петру Аркадьеву, затем позвонил тому - ну как, мол? - рассчитывая на привычный всеобщий восторг. Но неожиданно из трубки полился дикий обсёр: это слишком традиционно, банально, несовременно и т.д. и т.п. Надо пояснить. Критик являлся ярым приверженцев "евангарда". Завсегдашние кумиры его - небезызвестные мастера музыкального шума, трио ГКЧП. Так что подобная злобная реакция на нормальную музыку и не могла быть иной, чего не учел доверчивый Неудачников. Пришлось срочно вычеркивать номер телефона давнего знакомого, да так усердно, что даже порвал страницу записной книжки. Вот так! Вкусы бывают разные. Это вам не балет, а настоящий арбалет... Вернемся к Антониевому оркестру. Пока они неторопливо репетировали, шлифуя произведения и готовясь к предстоящей студийной записи, незаметно подкрался и грянул как гром среди ясного неба (извините за пошлое выражение) гадкий и беспощадный дефолт, и фирма обанкротилась. Сначала стали задерживать музыкантам зарплату, а потом и вовсе перестали платить, отдав, в качестве компенсации, в личное пользование, то есть насовсем, приобретенные фирмой инструменты. Щедрый оказался глава! Дальше больше: пришли некие люди с требованием освободить помещение, и здание опечатали вместе со всем имуществом, кое не успели вывезти.
Прошел еще десяток лет. Антоний успел получить звания Огородного и Кандидата Кустоведения, хотя к ботанике и огородам отношения прямого не имел; успел написать музыку к популярным фильмам "Летний вечер в Пицунде" и "В джазе не только девушки", а также - возглавить Экстрадно-жазовую секцию Союза Композиторов, сменив на этом ответственном посту почившего Чернокотова. Вследствие давней привычки иметь всегда под рукой то, чем можно было бы командовать и дирижировать, стал руководить студенческим оркестром в РАМ имени Гнесиных. Тут-то и раздался у Неудачникова телефонный звонок. Попутно нужно заметить, что Антоний всегда обращался к Неудачникову, варьируя его имя уменьшительно-ласкательным образом, хотя сам младше на пару лет. Неудачников величал его только официально, по имени и отчеству: "Антоний Цезаревич". Очевиден табель о рангах - начальник и подчиненный, или "всяк сверчок знай свой шестокович". Разумеется, обращались друг к другу только на "вы", и никакого панибратства или фамильярности.
- Вы знаете, Еремочка, я решил со своим молодежным коллективом реанимировать ту программу, "Русская классика в джазовой интерпретации", и исполнить ее на ближайшем фестивале. Как вы к этому относитесь?
- Я очень рад, Антоний Цезаревич! - подпрыгнул Ерема.
- Так что скоро приступим к репетициям и вас пригласим.
- Спасибо, Антоний Цезаревич!
Разговор информативно краток. Неудачников с одной стороны, обрадовался, а с другой - не воспринял информацию очень-то всерьез, так как Тролль в течение последних десяти лет не раз обещал возобновить программу, да вот только денег и оркестра не имелось. Прошло не менее полугода, а Тролль все не звонил. Неудачников успокоился и забыл о разговоре - значит, снова не "срослось".
Но вот телефон вдруг зазвонил. Ерема радостно дернулся, надеясь услышать напевный голос Антония, но на проводе оказался деловой Лифчиков. Тот не обладал никакими званиями, кроме неофициального "Перечный король", поэтому к давнему знакомому Неудачникову обратился по-простому, без ласки и уменьшительства.
- Ерема, привет! У меня сейчас новый руководитель оркестра, очень толковый молодой человек, - Андрей Владимиров. Слышал про такого?
- Кажется, бывший тромбонист от Тролля?
- Да.
- А что же с Яшокунем? - притворился Ерема, что не в курсе событий.
- Он оказался неблагодарной свиньей и хамом! Я с ним расстался! А за одно - и с Баловней, на которого убухал уйму денег. В частности, оплатив лечение от гепатита. Но - "не в коня корм" - человек неисправим.
- Сочувствую. Так чем могу быть полезен?
- Хочу, чтобы ты написал для нас несколько аранжировок на темы русской классики. Слышал, ты ранее подобное делал для Тролля. Но не будет ли он в обиде? Мне бы не хотелось с ним портить отношения, так как он теперь влиятельная фигура в Союзе Композиторов.
- Всякое "преступление" имеет срок давности, после которого оно не считается таковым. С тех пор, как я писал для Тролля, прошло десять лет, "а воз и ныне там" - компакт-диск так и не выпустили, и даже не играли в концертах. Все только обещания, так что не волнуйся на этот счет. К тому же партитуры находятся у него, а я свои черновики давно выбросил, и если буду делать, то по-иному.
- Раз так, приступай!
И Ерема, так и не дождавшись звонка от Антония, приступил. Викентий назначил цену за каждую пьесу, хоть и невысокую, но все же выше той, которую в свое время назначил Тролль. Имея грошовый заработок по месту основной работы и неизбалованный высокими гонорарами, Неудачников согласился, нуждаясь в деньгах. Правда, где-то в глубине души, сгребло предчувствие, что из этой затеи выйдет какая-то пакость, но Ерема отгонял дурные мысли. Они снова лезли в голову: "За двумя зайцами погонишься..." Вспомнил и рассказы музыкантов, в разное время работавших у Антония, о том, какой он ревнивый и не терпящий соперничества. Один из них поведал: "Я купил себе модную рубашку и пришел в ней на репетицию. В такой же точно рубашке пришел и руководитель. После перерыва Антоний вышел в другой рубашке. Прежнюю в бешенстве сорвал с себя и выбросил в мусорную корзину. Были тому свидетели". Да, суров Антоний Цезаревич, хотя и всегда вроде бы выдержан, культурен и подчеркнуто вежлив. Может, то случилось по молодости? С кем ни бывало подобных "закидонов"? К тому же, успокаивал себя Неудачников, разве может иметь какой-то отдельный человек монопольное право на исполнение музыки какого-либо композитора? "Бетховена играю только я, а другие не смейте"! Или: "Не смейте прикасаться к Моцарту - я хочу быть единственным его исполнителем"! Смешно и абсурдно. Не правда ли? Успокаивая себя подобным образом, Неудачников рьяно взялся за работу, обладая нехорошим качеством, сродни алкогольной зависимости - начав, не мог остановиться. Каждый день выдавал по партитуре, честно ставя в конце дату написания, и легкомысленно считая, что скорость письма есть достоинство автора, а вовсе не результат спешки или халтуры. Но, как оказалось впоследствии, он заблуждался на сей счет. Заказчик воспринимал скорость, не как признак мастерства или гениальности, а как спешку и недобросовестность.
Оркестр Лифчикова приступил к подготовке новой программы, и аранжировщика Ерему приглашали каждый раз на репетицию, когда разучивалась новая композиция. Всего произведений намечено опять десять, и половину Неудачников написал, когда раздался "долгожданный" звонок от Антония.