Не бывает кэгэбэ в маленьких дозах. Это не лекарство из бутылки, которую уже не закрыть.
Обвинение Љ 20
8.6.1998. Демонстрация на площади Давидка возле самодельной пушки. Театральная лестница от памятника спускается к улице Яффо, широкой в этом месте. За памятником две улицы - расширяют площадь. Место просторное, видное отовсюду.
Рынок и магазины дают много зрителей-пешеходов. Светофор на большом перекрёстке надолго останавливает движение, площадь заполняют машины - прибавляются зрители-пассажиры.
Привлекает внимание не жиденькая демонстрация в несколько человек, а непривычные слова из мегафона среди шума площади и эти же слова на транспарантах, болтающихся на ветру. Перед памятником демонстрант с мегафоном. Сбоку от него несколько прохожих образуют очередь к столу, один склонился, пишет. Ниже, на лестницах, зрители-прохожие.
Перед кричащим в мегафон демонстрантом останавливаются два чекиста с недобрыми намерениями: молодые, рослые, мускулистые. Говорят как бы между собой, но намеренно громко.
- Перевернём всё к ёбаной матери! - слова одного.
- Сбросим их на хуй! - слова второго.
Сказано на красивом русском.
Вряд ли что-то поняли толпящиеся вокруг наблюдатели непривычной демонстрации.
- Убирайтесь вон! - не сдрейфил демонстрант и закричал в мегафон на красивом русском:
- Убирайтесь вон! Убирайтесь вон!
И продолжил на красивом иврите кричать девиз демонстрации:
- Лаацор эт яву гоим! Остановить завоз неевреев!
А потом на красивом англо-иврите:
- Гоим, гоу хоум! Неевреи, убирайтесь домой!
В полиции на Русском подворье всегда тянут с разрешением на демонстрацию. Бланк давно заполнен, но то его не могут найти, то он куда-то подевался, то нет нужного полицейского, то ещё что-то.
Демонстрация не в новость полицейским - не первая, но каждый раз волокита, и на руки не дают разрешения. Наверное, чтобы при случае отнекаться, мол, не давали разрешения. Тянут до последнего часа.
- Ну что ты беспокоишься? - увиливает полицейский в телефонном разговоре в последнюю минуту перед демонстрацией. - Есть разрешение у меня в столе.
- А что я покажу, если потребуют разрешение?
- Не потребуют. Скажешь, чтобы обращались в отделение.
Мне не раз угрожали по телефону. Всегда считал, что это дело чекистов. Гомососы этим не занимаются - знают, что для этого есть кэгэбэ.
Но угрозы давали повод заполнять в бланке пункт, который обязывает полицию присутствовать на демонстрации.
- А что если провокация? - мой последний вопрос.
- Звони - приедем.
Конец разговора.
Как только чекисты открыли рот, я уже нервно звонил:
- Провокация! Быстрее! Да-да, Давидка!
От полицейского отделения сюда - по прямой улице за памятником - меньше километра и езды не больше минуты.
Телефон прижат к уху на случай вопросов полицейских и для острастки чекистов.
И слежу за ними.
Чекисты вдруг становятся сиамскими близнецами: вместе застывают, вместе как бы вслушиваются в себя, вместе поворачиваются кругом через одно плечо, вместе с одной ноги начинают бежать в правильном направлении - на другую сторону Яффо, даже между машинами бегут вместе.
- Где вы? Быстрее! - кричу в телефон.
- Совсем близко, - отвечают.
Я разрываюсь. Мне бы за чекистами бежать, но полицейские не увидят меня на площади и не найдут меня здесь.
Но догнать ещё можно.
- Ну, где? - кричу в телефон.
- Вот! - отвечают.
Как в плохом фильме, на большой скорости, с крутым поворотом, резко тормозит возле меня лехковая с полицейским нарядом из мужчины и женщины.
- Туда убежали, - показываю на здание "Биньян Кляль" напротив, через улицу.
Полицейский у руля только разводит руками.
Молодые чекисты пришли не одни. Велась обязательная съёмка. Чтобы сшить дело. Конечно, не одно дело. И нападение. И угрозы. И общественные беспорядки. И разжигание национальной розни. И ещё.
Их чекистское начальство было рядом - давать указания, как лучше шить дела.
Это начальство не просматривало улицу, по которой прибывает полицейский наряд, чтобы своевременно предупредить молодых чекистов.
Полицейский наряд был чекистским и находился внутри улицы за памятником.
И чекисты не прослушивали мои телефонные разговоры с полицией.
Я говорил с чекистами.
Невозможно, чтобы кто-то кэгэбэ, а кто-то не кэгэбэ, потому что всё кэгэбэ.
И нет утешительного варианта: мол, кэгэбэ малюсенький, занимается только нехорошими.
Потому что не бывает кэгэбэ в маленьких дозах. Это не лекарство из бутылки, которую уже не закрыть...
И не перестроить.
Чем кончается кэгэбэшная перестройка - уже известно.
Тот же обвал.
Если только не что-то хуже.
Обвал - это ещё хороший вариант для исчезающего еврейства, которое только для антисемитов всё ещё остаётся мировым еврейством.
У кэгэбэ будет много вариантов перестроек - до обвала.
Не будет только одного, которого если нет - так нет, и который если есть - не отнять, а если отнять, то только с жизнью: остаться евреем.
От президента до проститутки нет этого варианта - остаться евреем.