Когда была война двух диктаторов Гитлера и Сталина, и первый быстро приближался к Москве, сосед по двухкомнатной коммуналке сказал маме: когда придёт Гитлер, все евреи будут висеть у него на указательном пальце, который он направил на маму как пистолет.
Мама была одна, папу с начала войны забрали в армию, и она с двумя маленькими детьми бежала из Москвы в Бердичев, свой отчий дом, к моим дедушке и бабушке, Нохуму и Мане. Но Гитлер быстро приближался и к Бердичеву. А дедушка Нохум не знал про антисемитов свежее, что знала мама, но помнил, что в прошлой войне с немцами обошлось. Поэтому дальше бежала мама с двумя маленькими детьми. Вся жизнь её и её детей была спасительным бегом от антисемитов.
...Мама с какой-то жалобой вошла в министерство для репатриантов и не вышла по какому-то требованию. Вызвали полицию. Кто-то воспользовался случаем для каких-то целей и сфотографировал для газеты, как волокут по земле за наручники восьмидесятилетнюю еврейку и её дочь.
Автор текста к фотографии в газете не согласилась встретиться со мной, но оставила для меня при входе в газету пакет с копией фотографии.
Возле министерства для репатриантов я смотрел на землю, по которой волокли маму, прикинул, из какого окна фотографировали, и быстро посмотрел вверх, откуда фотографировали, - за стеклом окна дёрнулся край занавески.
С увеличенной многократно газетной фотографией мамы демонстрировал месяц перед государственными учреждениями.
Маме так и не удалось убежать от антисемитов.
Мамин бег от антисемитов закончился в возрасте девяносто семь лет в "Шаарей Цедек" в субботу 20-21.11.2009. Туда её привезла дочь за день до субботы с пустяковой проблемой и оставила одну на субботу. Как убили, не имеет значения - убивают старьё без частного присмотра, в чём заинтересовано государство: государственное страхование, государственные больницы, больничные кассы.
И жену тоже убивали в "Шаарей Цедек". Без всякой связи с отключением кислорода, которое признали ошибкой, а не преднамеренным убийством: ей отравили мозги и ей казалось, что мы живём здесь, а навещающие приходят к нам в гости.
Дома, перед этой последней больницей, она просила меня, если будет ясен конец, забрать её домой и дать умереть дома. От неё я этого не ожидал, она оказалась сильнее меня. Я обещал ей.
И когда приближался конец, почти договорился с больничной кассой, что беру её домой, только они обещали приход врача раз в неделю, а я настаивал, по крайней мере, на двух приходах.
Теперь же, с отравленными мозгами, она возражала, со слабой улыбкой, на моё предложение вернуться домой. Она уже не знала, что у неё есть дом, лучше этого. А кто мы друг для друга - что она знала об этом?