Дед был круче всех -- это Митька знал, всегда. Родителей он не помнил -- про отца дед вообще особо не распространялся, раз только обронив, будто тот доброго слова не стоил, да таким тоном, что больше Митька расспрашивать не посмел. Мать умерла от воспаления легких, потому что бестолковый врач использовал последние антибиотики на человека, которого принесли из дозора с раной в животе. Тот все равно подох от перитонита, а мать могла бы жить. Врача дед пристрелил. И главаря, у которого ума не хватило организовать своим людям бесперебойное снабжение лекарствами. Что значит "невозможно"? Жлобы, которые засели на территории бывшей офицерской академии смогли же? За четверть века отхапали себе чуть ли не половину города, отгородились забором, патрули отряды снабженцев высылали регулярно, да такие, что никто подступиться даже не пытался, и по слухам, у них было все -- от бензина до лекарств. На сроки годности которых вот уже два десятка лет никто толком не смотрел.
У них действительно было все, и не только по слухам -- разобравшись с теми, кто угробил его дочь, дед подхватил двухгодовалого Митьку и попросился к тем самым самодовольным засранцам. К ним часто просились, правда, брали они не всех -- но дед действительно был крут. Он мог из полной развалюхи сделать вполне рабочий генератор, знал как превратить допотопный фонарик в приличный зарядник -- у них в семье до сих пор работала электронная читалка, купленная в те времена, когда мир еще был одним целым, и даже можно было переслать вещь с континента на континент. Ридер этот что дед, что Митька берегли пуще зеницы ока. "Знание-сила" -- смеялся дед, постукивая узловатым пальцем по твердой коже обложки, изредка сокрушаясь, что когда-то не "скачал" и не "залил" в читалку много больше -- впрочем, он все время старался наверстать упущенное, выжимая из любого найденного электронного носителя последние крохи информации, которая порой ценилась на вес золота. Грянь катастрофа на полвека раньше -- все было бы по-другому, но мир рассыпался как раз тогда, когда бумажные книги почти забыли, радостно переведя все, что можно в электронный формат, а то, оставшееся сгорело в пожарах или печных топках. В русскую зиму без центрального отопления -- что бы то ни означало -- не до жиру. Еще дед стрелял -- куда там молодым, мог сделать взрывчатку почти из чего угодно, умел ходить за скотиной и работать в огороде -- опять же, не каждый юнец угонится. Так что его взяли, и прожили они в "коммуне" три года -- пока деда не обидел кто-то из тамошнего начальства -- Митька деталей не понял, мал был. Велели, мол, или ты нрав свой смиришь и язык в задницу засунешь, или пошел вон. Дед и пошел, вместе с Митькой. Не подохнут. И они действительно не только не подохли, но и отлично жили вдвоем, и спроси кто обоих -- никто им больше не нужен, подлаживайся еще под чужака. У них было теплое, сухое и чистое логово на окраине, о котором никто не знал, были аккумуляторы и солнечные батареи, доступ к воде и знание где можно украсть еду в те дни, когда не получалось ее добыть. Словом, все было хорошо. Пока разом не кончилось.
Вечером еще все нормально было. Дед книжку читал, расположившись у самой лампы. Митька, сидя в углу, штопал джинсы, до боли в глазах вглядываясь в переплетение ниток -- аккумулятор следовало поберечь. Впрочем, любую вещь следовало беречь и джинсы в том числе -- разглядывая не успевшие сгнить журналы Митька часто дивился расточительности людей старого мира, которые то специально продирали хорошие штаны, то выкидывали вполне еще годные вещи из-за "невыводимого" пятна или потому, что одежда со следами починки считалась уделом "нищебродов". Зажрались предки, ничего не скажешь, может, и правы были те, кто кликушествовал, будто эпидемия стала карой за грехи пресыщенного вещами и удовольствиями мира. Сам Митька, впрочем, не верил ни в бога, ни в черта, да и дед над кликушами только смеялся. К чему припутывать высшие силы туда, где достаточно естественных процессов да с людской глупости, из-за которой вовремя опасность не распознали? Над идеями о биологическом оружии дед тоже смеялся -- такие инфекции должны быть быстрыми, летальными и легко поддаваться дезинфекции, чтобы свои солдаты в зараженных местах не полегли. Вирус с инкубационным периодом в две недели никак в эту схему не ложился. Мутация. Случайное скачкообразное ненаправленное изменение... Любил Митька биологию, и физику, и прочие вещи, что в старые времена назывались "естественными науками" а нынче стали уделом то ли избранных, то ли отверженных, поди разбери. Мало кто станет засорять голову вещами, которые не пригодятся никогда в жизни. Но что поделать, если интересно? Благо, дед только хвалил, когда Митька тащил в их нору книжки, хоть и лежали они потом стопками по всем углам комнатушки, а обменять их было трудновато. Не нужны были нынче книги, разве что на растопку.
Словом, вечер ничем не отличался от десятков таких же, спокойных и неспешных, и спать улеглись вроде вовремя. Но проснулся Митька от хрипа - странного, жуткого. Зажег свет -- прежде чем подумал, что это может быть опасно. Дед висел поперек лежака, неловко дергаясь, и хрипел.
Митька подхватился с расстеленного на полу матраса, стал укладывать деда как полагается -- сухощавое тело все равно оказалось тяжелым, обмякшее, будто старая одежда, оно не давало ни ухватить себя как следует, ни повернуть. Митька кое-как перевернул деда, заглянул в лицо.
- Тебе плохо? Что сделать?
Челюсть у деда затряслась, он замычал, явны пытаясь что-то сказать, но язык не слушался. Митька заметался по комнате, разыскивая аптечку, рывком сгреб с полок вещи, швырнув их на пол, как будто в свалке легче было найти то, что всегда лежало на одном и том же месте. Руки тряслись, когда он расшвыривал получившуюся кучу, и пытался совладать с застежкой саквояжа. Антибиотики в таблетках. Антибиотики во флаконах. Зеленка. Йод. Перекись. Физрастворы. Анальгетики. Шприцы. Жгут. Хирургические инструменты. Шелк. Кетгут. Бесполезный хлам. Ну почему, почему оба они не подумали о том, что деде уже не молод, а в старые времена сердечно-сосудистые были на первом месте...
Митька сидел на полу, вцепившись в волосы и изо всех сил стараясь не разрыдаться. Дед перестал хрипеть, замер, уставившись в потолок. Испугавшись тишины, парень поднял голову -- нет, дышит. Пока дышит. Но...
Он до боли прокусил губу. Нет, так не годится. Разнюнился, точно девчонка. Истеричка. Нужен врач. Нужны лекарства -- даже сам Гиппократ мало что сделает с тем, что сейчас есть. Значит, сперва лекарства. Врач... Гопота мелкая своего доктора не потянет. Врач есть у жлобов из академии. Еще из старого поселка ребята лекарства выменивали, не только антибиотики, про которые все знали, но и экзотику всякую, вроде окситоцина -- значит, кого-то они нашли после того, как дед того поганца пристрелил. Они бы сами деда пристрелили, да только перемирие на рынке всегда было строжайшим, охрана не разбиралась, кто прав, кто не очень, стреляла не задумываясь. А как потом в толпе улизнуть, и дед и Митька знали прекрасно. Вот только в поселок его не пустят. Значит, пойти клянчить в академию... и выдать чужакам из дом. Обжитой и безопасный. Впрочем, об этом можно подумать потом.
- Я за врачом.
Дед встрепенулся, замычал, и Митька чуть было снова не разревелся, глядя на то, каким беспомощным стал всегда бодрый, скорый на соленое словцо и подзатыльник человек. Проморгавшись, он перетащил матрас к топчану, подхватил деда на руки, перекладывая - не ровен час, сверзится, пока один будет. Дед продолжал мычать, настойчиво выискивая глазами Митькин взгляд.
- Погоди, деда, - голос оборвался, ну точь в точь как год назад, когда он то хрипел, то давал петуха. - Приведу врача...
Дед крикнул - уже не пытаясь что-то сказать, просто крикнул, резко и зло. До Митьки, наконец, дошло.
- Погоди, деда, - повторил он. - Давай так - "Да" - моргаешь два раза, "Нет" - три. Договорились.
Белесые ресницы дрогнули дважды.
- И как я сразу не сообразил... Не хочешь врача? Нет? Но почему? - он спохватился, - Да, прости. Дай угадаю. Чужого пускать не хочешь.
"Да".
-Можно придумать что-нибудь. Не выпустить, пока не вылечит. А я пока новое место подберу.
"Нет"
- Я что-нибудь придумаю. Но сам я не справлюсь.
Это ж не царапина какая, чтобы парой швов прихватить.
Снова крик - тоскливый и беспомощный.
- Ну хорошо, хорошо. - сказал Митька. - Без врача, так без врача.
В любом случае, вначале надо добыть лекарства. С врачом и антибиотиками и шовным материалом расплатиться можно будет, этого добра у них в избытке. Но вот лечить деда будет нечем. Парень уткнулся в ридер, в недрах которого хранилась большая медицинская энциклопедия и оставшиеся от старого мира "гайды" - руководства по лечению. То, что творилось с дедом, в старых книгах описывали как "удар", в современных - "инсульт", но никто из авторов не упоминал о лечении. Конечно, беллетристика не для того, пишется, чтобы в медицинскую энциклопедию превращаться, но жаль.
Дед снова закричал.
- Ладно, - сказал Митька. - Не хочешь врача - не надо, сам попробую. Почитаю, что надо.
Больно уж нервничает, не ровен час, так распсихуется, что снова кондратий хватит. В конце концов, гайды на то и пишутся, чтобы знать, как лечить. На каждый чих своя инструкция - может, зря докторишки носы задирают, а на самом деле, любой грамотный человек может разобраться? Книжка, впрочем, Митьку не порадовала. Мало того, что каждый второй термин тянул за собой кучу других, запутывая в дебрях искаженной латыни. Так еще и выходило, что самые эффективные методы остались в старом мире, а с доступным сейчас дед, скорее всего, навсегда останется инвалидом. Митька ругнулся, отключая читалку. Значит, найти лекарства, он выписал все, что нужно. На худой конец найдется все, до чего сможет добраться -- обменяет у доктора на нужные, лишними расплатится, патронов, еды и курева -- универсальной валюты -- маловато. Попытаться вытрясти из врача все, что можно, не приводя в дом. Пишут же -- правильно собранный анамнез есть девяносто процентов диагноза, вот пусть и разбирается по анамнезу. А начнет выкаблучиваться, мол заочно не лечат -- действовать по ситуации, или под дурачка косить, или на жалость давить. Или просто -- пистолет к черепушке. Добрым словом и пистолетом можно обиться куда большего, чем просто добрым словом. А лечить он потом сам будет, уколы ставить умеет.
Он снова глянул на деда. Тот уже не пытался ни говорить, ни шевелиться, только смотрел неотрывно на стойку с оружием.
-И не думай, - да что ж это с голосом делается, переломался ведь уже!
Тот коротко хмыкнул.
-Нет, деда. Я тебя вылечу. Как смогу. И поить-кормить буду, и ходить, если плохо получится. Кроме тебя у меня никого нет.
Показалось Митьке, или во взгляде деда отчетливо засветилось - слабак, мол. Ну и пусть. У них и в самом деле кроме друг друга никого нет.
Он дернул шнурок уличных ботинок - дед по старой памяти полагал, что уличную обувь дома таскать не след, даже если пол в доме всего лишь чисто отмытый бетон - и горестно выругался, глядя на оставшийся в пальцах обрывок. Связать концы тоже получилось не сразу, нитяные махры цеплялись и путались и когда Митька, наконец, поднялся с корточек, пришлось ухватиться за косяк, восстанавливая равновесие. Снова обозвал себя истеричной девчонкой - руки трясутся, ишь ты. Вот если не перестанет сопли разводить - тогда все действительно плохо кончится. Закинуть за плечи котомку, опоясаться перевязью с кобурой и подхватить автомат заняло лишь пару минут.
- Я вернусь, деда. Все будет хорошо.
Провернув ключ в замке, Митька несколько раз толкнулся в дверь, убеждаясь, что она действительно заперта. Давным-давно, когда он еще совсем сопляком был, они с дедом набрели на разоренное поселение в здании бывшей ментовки. Прямо у входа на стене крупными красными буквами было начертано: "1.Закрой дверь. 2. Убедись, что ты ее действительно закрыл". На окнах стояли крепкие решетки, чердаки и подвалы были перерыты наглухо, но, судя по тому, что внутри бродили бешеные, а рядом с почти разложившимися валялось нетронутое оружие и патроны, кто-то однажды забыл выполнить инструкцию. После бандитского налета все выглядит по-другому - это Митьке тоже довелось видеть.
Луч налобного фонарика падал на стены блеклыми пятнами. Митька особо не вглядывался - он мог пройти по этому коридору даже будучи в бреду. Десяток шагов, отступить к стене, обходя неприметную на сером бетоне пола растяжку, еще через несколько метров пригнуться, чтобы не зацепить следующую, перешагнуть еще несколько груд мусора, на которые лучше не наступать. "Отличная наука - химия", - смеялся дед, процеживая через ветошь внешне безобидную буроватую кашицу, воняющую нашатырем. Ноги обошли очередную ловушку - волей-неволей выучили за несколько лет. Теперь выключить фонарик, чтобы не засветиться раньше времени, подпрыгнуть, подтянувшись на обломках кирпичной стены и пролезть в дыру, которую снаружи не разглядит никто и никогда - кто там будет разглядывать угол за грудой хлама. Митька выключил фонарик, замер, давая глазам привыкнуть к свету из пролома в стене под самым потолком. Здесь уже нужно было быть осторожным - теоретически бешеные не умели просачиваться сквозь двери, но пару раз особо настырные (и везучие, раз смогли забраться так далеко) сталкеры вскрывали замки. Найти ничего не находили - много ли найдешь административном здании, выстроенном лишь ради конференц-зала, да служебных помещений, где хранились плакаты с непроизносимыми заголовками вроде "цикл креббса". Еще на втором этаже когда-то была библиотека, но сгорела она еще до того, как Митька с дедом сюда перебрались. Тоже, наверное, какой-то сталкер поработал - то ли случайно, то ли по злобе. Не бешеные же в самом деле, подожгли.
Митька стоял, выжидая. Ветер гремел полуоторванным листом кровли, свистел, врываясь сквозь дыру в стене, где-то на пределе слуха завыл бешеный - но все это были звуки привычные, обыденные. Значит, можно подняться этажом выше, выбраться в окно на пожарную лестницу - два нижних пролета взрывом перекорежило так, что с земли не подняться, и залезть на крышу.
Он распластался на нагретом солнце металле -- нечего торчать тут, как три тополя на Плющихе -- огляделся. Все спокойно, можно двигаться дальше.
И только сейчас с беспощадной ясность Митька понял, что никого чужого он этим путем просто не проведет. Даже если бы дед не был против - ни один врач не станет карабкаться по заборам и сигать на тарзанке от дерева к крыше. Ни один врач не пойдет с ним, едва услышав "РКБ", даром что дед и сам Митька обитали тут несколько лет. Они потому тут и жили безбедно, что ни сталкеры, ни банды, ни "продотряды" давно уже не пытались даже соваться на обнесенную бетонной стеной территорию бывшей республиканской больницы, куда в самом начале эпидемии свозили зараженных со всей округи. Стаи бешеных бродили по двору, заполоняли многоэтажные здания, когда-то бывшие больницей. Впрочем, Митька до сих пор был жив лишь потому, что знал где ходить и как, а в главный корпус он не полез бы и под дулом пистолета. Лучше быстрая и честная смерть от пули, чем зубы и когти. И даже если избежать зубов, вируса там в воздухе столько, что ни костюм, ни респиратор не поможет. Бродить потом так же шаркая ногами и неловко дергаясь, бессмысленно завывать, разрывая на куски все живое -- нет уж. Лучше пуля.
Но к аптечному складу дорожку они с дедом протоптали давно. За ампулу антибиотика отваливали полдюжины патронов, если сбывать потихоньку, не привлекая ненужного внимания этаким богатством, хватит до конца жизни не только деду, но и самому Митьке. Если ее будет, той жизни -- в энциклопедии писали, что повторные инсульты бывают часто. Слишком часто. Он отогнал эту мысль. Все Будет хорошо.
На противоположном краю крыши под отогнутым листом кровли лежала веревочная лестница. Сама веревка - синтетика, перекладины алюминиевые -- почти вечная штука. Митька скинул тяжелую бухту, глянул вниз -- бешеные все так же размеренно шаркали по двору. Все в порядке. Он начал сползать животом по крыше, зашипел, ругаясь -- край ободрал кожу даже сквозь ткань куртки, да и пальцам досталось. Надо придумать что-то, но это потом.
Ветру надоело грохотать железными листами, и он вцепился в новую игрушку. Лестница мотнулась, приложив Митьку о стену, потом пошла раскачиваться маятником, скрежеща металлом по кирпичу. Бешеные внизу взвыли, заметались, разыскивая источник звука. Митька снова выругался. Хорошо хоть, спускаться было невысоко -- четыре этажа всего, не такой уж длинный маятник получился. Мотнуло, правда, когда спрыгнул на крытую гудроном крышу перехода между двумя корпусами, ну да ничего. Хорошо, что зрение у бешеных не ахти. Не добрались бы, конечно, умеют они не больше обычных людей, а обычные люди по отвесным стенам, как правило, не карабкаются. Но все равно приятного мало, когда они завывают и скребутся в стену, и тянутся, тянутся с упорством существ, обнаруживших хоть какую-то цель в жизни. Так и подмывало швырнуть вниз самопальную гранату, а потом еще парочку, Митька даже руки в карманы сунул, от греха подальше. Спохватившись, торопливо поймал собравшуюся было снова полетать лестницу, привязал к специально вбитому в стену крюку. Веревка тут же затрепетала истощенным подобием паруса. Ничего, узел крепкий, никуда не денется. А гранатами швыряться и правда не след -- ну положит он тот пяток, что внизу уже начал затихать, так на грохот еще пара десятков прибежит. Не зря же сюда никто не совался, даже зазнайки из бывшей академии -- облизывались издалека, но не лезли. Понимали, что кучу своих положат.
Митька перелез через подоконник -- раму и стекла они выставили давно, чтобы не мешались -- не забывая прислушиваться. Эту часть этажа они с дедом обезопасили как могли, забаррикадировав оба конца коридора всей найденной на этаже мебелью. Повезло, что когда они в первый раз тут оказались, на этаже бродило лишь трое бешеных. Но баррикады баррикадами, а случиться может всякое, поэтому, натягивая поверх одежды непромокаемые штаны и куртку, влезая в перчатки и доставая из мешка плотно прилегающие к коже очки и респиратор, не забывал прислушиваться. Дальше надо шагать бесшумно и не расслабляться ни на миг. Еще одна пожарная лестница: на этот раз -- вверх, до самого чердака, осторожно открыть люк, загодя отлично смазанный, а там всего одна дверь останется.
Бешеный -- и откуда только взялся, зараза -- смотрел прямо на него. Времени размышлять особо не было, и Митька со всей дури сиганул вниз, прямо на чудище. Хорошая штука, физика -- эм вэ квадрат пополам... много ли в Митьке того "Эм", козла, может, и догнал, смеялся дед, но когда этот смешной вес обрушивается на грудь, отбрасывая к стене. Человек бы отшатнулся прежде, чем успел понять, что происходит -- бездумно, на одних инстинктах. У бешеного инстинктов не было. Он влетел затылком в подоконник, противно захрустели кости. Человек бы не встал. Монстр начал подниматься. Митька, которого инерция тоже прилично приложила о стену, мотнул головой, приходя в себя, на карачках метнулся к лестнице на чердак. Выбирать, куда смыться, особо некуда, или кубарем по пролету, рискуя этажом ниже нарваться на приятелей чудовища, или вверх -- может, получится снова сигануть, на этот раз удачней.
Не получилось -- бешеный уцепился за лодыжку. Митька отчаянно лягнулся -- попал, снова захрустело, но пальцы не разжались. Бешеные не были ни особо сильны, ни чрезмерно проворны -- просто упрямы и бесчувственны. Совершенно бесчувственны -- их можно было жечь живьем, но чудовище продолжало упорно плестись к цели, пока сгоревшие мышцы не скрючивали тело в кокон. Или пока не сваривался мозг. Митька снова ударил пяткой -- на этот раз прицельно, по кисти, и еще раз -- запястье бешеного изогнулось под немыслимым углом, а потом кисть просто оторвалась от остального тела, но пальцы так и не разжались. Митька взлетел наверх, нырнул в люк, не забыв уронить крышку на голову бешеного. Если повезет -- свернет шею. Бешеный там или нет, но если прервать сообщение между мозгом и телом, тело останется беспомощным. Внизу тяжело плюхнуло, будто мешок с тряпьем свалился, а потом по крышке заскреблись и люк начал открываться. Митька вытащил нож, замер, и, едва в отверстии показалась голова, ударил ножом под ухо. Бешеный скатился, громыхая железными ступенями и стало тихо.
Митька осел, судорожно дыша -- респиратор отчаянно мешал, но снимать его было нельзя. Если бы четверть века назад сообразили сразу, что эта дрянь передается не только через слюну в кровь, как исходный вирус, но и воздушно-капельно, мир, может быть, и не рухнул. А так -- когда стало ясно, что к чему, зараженных оказалось слишком много, и карантин уже не помог.
Он долго сидел на полу, пока сердце не перестало колотиться в горле. Прислушался -- тихо. Никто больше не прибежал. Спустился по лестнице -- не спрыгнул, а спустился, мягко и бесшумно, точно кот. Бешеный зыркал мутными глазами, но не шевелился. Митька выдернул нож, полоснул по горлу, нова и снова, пока голова не отделилась от тела окончательно. Вышвырнул в окно сперва башку, потом, поднатужась, перевалил через подоконник и тело. Нечего тут падаль оставлять, завоняет и крысы сбегутся, а то и кто похуже. Он закрыл окно, тяжело оперся на подоконник. С дедом на пару все было куда проще -- один отвлекает, второй ножом работает. А так...Впрочем, нечего бога, или кто там есть, гневить -- легко прошел. Вон он склад, за дверью. Митька отодвинул засов на железной решетке -- когда-то она замком закрывалась, но замок дед вскрыл, а чтобы потом с ключами не возиться, засов прикрутил. От бешеных защитит, а от сталкеров и сейфовая дверь не поможет. Последняя дверь -- и он на месте.
Митька закрыл задвижку. Аккуратно сложил перчатки под дверью. Свет фонарика белесым пятном ложился на стеллажи, уставленные разномастными коробками. Ну почему у этих врачишек не все как у людей - вот что им мешало разложить лекарства в простом и понятном порядке - по алфавиту, хотя бы. Нет, надо извернуться. Бета-блокаторы. Ингибиторы АПФ. Аминогликозиды. Сам черт ногу сломит, прежде чем найдет нужное. Митька вытащил из кармана обрывок старого журнала, на который выписал названия нужных лекарств, запоздало припомнил, что, кажется, те же непонятные слова встречались и в описаниях, но он не стал обращать на них внимания, переписав себе только конкретные названия. Теперь, оказалось, зря. Он подумал, что наверняка упустил что-то еще, отогнал эту мысль - нечего волноваться о том, что невозможно исправить. Но, в конце концов, почему все эти руководства будто специально писались чтобы вернее запутать? А, может, и правда специально - если все будут понимать суть, перед кем строить посвященного, обладающего тайными знаниями.
Дело шло медленно - приходилось по нескольку раз пересматривать содержимое одних и тех же полок. В темноте склад казался бесконечным - впрочем, он действительно был огромен. Если верить деду, в былые времена он снабжал лекарствами не только больницу на несколько тысяч коек, но и аптеки по всем областям. Раньше Митька каждый раз радовался этакому изобилию, сегодня - злился. Слишком долго пришлось возиться. Наконец, он закинул на плечо вещмешок - угол какой-то коробки впился в лопатку, и осторожно выглянул.
Никого. Значит, осталось всего ничего - вернуться.
Лестница по-прежнему билась на ветру продырявленным парусом, размеренно стучали о стену перекладины, а под переходом синхронно стуку завывали бешеные, точно лестница билась не о кирпичи, а о головы. Митька начал карабкаться по ступенькам, ветер снова вцепился в него, превращая лестницу в маятник.
А потом вверху что-то хрястнуло и ступеньки сложились. Митька, потеряв опору, скользнул вниз, больно обдирая ладони о веревки. Зацепился было на миг, приложившись плечом о кирпич, но миг этот не успел закончиться, когда не выдержала и вторая веревка. Митька рухнул плашмя, на несколько бесконечных секунд разучившись дышать. Оказывается искры в глазах - отнюдь не художественное преувеличение. Он скорчился на гудроне, закашлявшись, не слыша собственный кашель сквозь звон в голове. Наконец, получилось отдышаться и выпрямиться.
Лестница валялась неподалеку бесформенной кучей. Митька выругался - громко, грязно и тоскливо, повторил, правда, же
шепотом, услышав, как в унисон ругани взвыли бешеные. Запоздало подумал, что надо было почаще проверять, не истерлась ли, он же собственным брюхом сегодня почувствовал, что край вверху острый - нет, чтобы подумать, чем это чревато. Задним умом все крепки. Повезло, что цел остался. И что мешок повесил не на оба плеча - хряпнись он хребтом на все эти коробки и склянки, сломал бы спину. Митька нагнулся за мешком, движение вышло медленным и неуклюжим, снова выругался - на холстине растекались мокрые пятна.
Он, кряхтя, устроился по-турецки - шевелиться по-прежнему получалось плохо, и голова казалась чугунной - начал перебирать упаковки. Раскрывал промокшие, выгребал оттуда мокрую стеклянную крошку, снова складывал. Несколько раз порезался, но почти этого не заметил. Мысли плыли тягуче и монотонно. Точнее, одна мысль - как быть дальше. Даже будучи в нормальном состоянии, Митька не смог бы одолеть четыре этажа по отвесной стене, пусть
кирпич и повыщербился кое-где. Впрочем, перебрав мешок, он честно попробовал. Содрал кожу с и без того изрезанных пальцев, обломал ноготь - вот и всех успехов. Он прислонился к стене, обхватив руками колени, и то ли задремал, то ли отключился.
Когда Митька открыл глаза, солнце уже стояло в зените. Голова, кажется, прояснилась и дышать стало легче. Что он разнюнился, в самом деле? Нельзя наверх - значит надо обойти понизу. Да, забор бетонный и с колючкой поверху - дед говорил, поставили его еще до эпидемии, после серии терактов в крупных больницах, а в эпидемию пригодился - но в любом заборе найдется дыра. А не дыра, так дерево - четверть века никто кругом деревья не пилил. Вроде того, по которому они с дедом из-за периметра домой добирались. Надо только собраться повыше и поглядеть.
Он снова пролез в окно - на этот раз не особо оглядываясь, пройдя через по-прежнему пустой этаж, вылез на крышу девятиэтажки.
Ветер утих и начало припекать солнце. Митька стащил комбинезон - забираться в здания он больше не собирался, а на улице концентрация вируса не настолько высока, чтобы на одежде домой притащить. Упаковал одежду в пластиковый
пакет, который вытряхнул из кармана ветровки - рисунок давно истерся, пластик пожелтел, но пока держался. Митька сунул тугой сверток в мешок, закинул тот за спину и подошел к краю, впервые всерьез заинтересовавшись тем, что происходит внизу.
Деревьев там, конечно, было предостаточно. И старые ели, посаженные еще для "озеленения", что бы это ни значило. И
разросшиеся вездесущие тополя. И молоденькие деревца, которые сверху толком и не узнаешь, тонкие, такие на удочки хорошо рубить. Везде, где была хоть пядь земли, не покрытая асфальтом, что-то росло, да и сквозь асфальт уже пробивалась не только трава, но и древесная поросль. Пустым выглядело только пространство между блоком, где жили они с дедом, и девятиэтажкой основного корпуса - наверное, потому, что там почти всегда лежала густая тень от высотного здания.
Лес - это хорошо. Митька совершенно не намеревался изображать Тарзана, но чем больше деревьев, тем больше шансов, что среди них найдется нужное. И бешеные вряд ли лазят в густых зарослях. Хотя кто их поймет, бешеных... Тем не менее, вылезти на открытое пространство у них на виду Митька бы не рискнул, а вот по зарослям можно и попробовать. Даже без листьев. И еще одна пожарная лестница, как раз в чащу. Замечательно.
Он побежал вниз, загрохотали под ногами железные ступени. Все ближе становились макушки деревьев, и когда ветки
зашуршали по джинсе ветровки, в ответ топоту раздался знакомый до тошноты вой. Митька замер. Не бывает абсолютного везения, чтоб его. А вслед за воем загрохотали ступеньки - там, внизу. Митька перевесился через перила. По
нижнему пролету поднимался бешеный. Дергано и неловко. Гремел, прогибаясь под тяжестью метал, и в такт каждому шагу взвизгивал монстр. За его спиной теснились еще двое, и в кустах...
Митька взвизгнул, по-бабьи тонко и постыдно, дернул из кармана мешка самопальную гранату. Откусил фитиль покороче, щелкнул зажигалкой: штуку эту он берег как зеницу ока как раз для таких вот встреч. Спирт для заправки добыть нетрудно, зато кремни на вес золота. Только бы ветер не дунул некстати. Пронесло: хоть руки и тряслись, фитиль занялся сразу. Митька швырнул пластиковую поллитровку, начиненную нарубленными гвоздями и взрывчаткой.
Отличная штука - химия: марганцовки на аптечном складе - завались, алюминий тоже штука доступная, а вместе - просто бомба. Убойная. Если бы площадки между пролетами лестницы были не из цельного листа, а перфорированными, как чаще
всего и делали - быть бы Митьке решетом. А так ничего, обошлось, только по рукаву случайный осколок чиркнул. То, что осталось от тройки бешеных у подножья лестницы, уже не шевелилось, и кусты посекло осколками, там тоже было тихо, зато завизжало со всех сторон. Митька бросился вниз, перепрыгивая через ступеньку, с предпоследнего пролета и вовсе сиганул через перила, и припустил к ограде, Спринтеры из бешеных те еще, но они упорны и неутомимы: загонят. Если он не успеет найти подходящее дерево.
Бежать сквозь густой подлесок оказалось не так уж просто - Митька едва успевал прикрывать лицо локтем, чтобы не остаться без глаз, ветки цеплялись за одежду, под ноги то и дело подворачивались то кочки,
то рытвины, а на то, чтобы посмотреть вверх и вовсе не было времени. Он едва не влетел с разгона в бетонную стену, суетливо огляделся и едва не завопил, увидев, сколько бешеных собралось по его душу. Дерево. Достаточно раскидистое, чтобы перекинуть ветви через забор, достаточно удобное, чтобы влезть... а, кстати, умеют ли бешеные лазить по деревьям? Вот сейчас и будет понятно. Митька, наконец, углядел подходящий сук - прыгнул, вцепившись в шершавую кору, подтянулся, перебирая ногами по стволу. Вверх, еще... сколько ж их! Дед рассказывал: в детстве они с приятелями баловались, забираясь до самой макушки деревьев, чтобы потом, вцепившись в нее, плавно спуститься вниз... если макушка не отломится. Попробовать, что ли? Но поди пойми, в какую сторону это дерево решит наклониться: хорошо, если через забор, а если он спустится прямо в руки бешеным? А лазить по деревьям они, кажется умеют. Точнее, пытаются. Эк, прыгают. Жаль что не елка можно было бы шишками кидаться, как в той сказке, зажигалка же есть... Митька ругнулся, отгоняя дурацкую мысль и, наконец, углядел подходящую ветку. Оседлал ее, прислонившись спиной к стволу, швырнул к подножью ствола еще одну гранату. Оставив на этот раз фитиль подлиннее и пополз
по ветке, повиснув под ней точно обезьяна. Он миновал колючку и разжал руки как раз, когда за стеной грохнуло. Приземлился на карачки, чтобы, выпрямившись, уткнуться лицом в дуло "калашникова".
-Ну ни хрена себе! - сказал белобрысый мужик. - Ты откуда...
Митька сиганул в сторону - авось повезет, но второй, выглядящий сущим увальнем, оказался на диво проворен. Подставил подножку, а когда Митька сунулся мордой в землю, прижал коленом, выкрутив руку так, что искры из глаз. Митька все-таки попытался дернуться, взвыл и безвольно затих, даже не пытаясь выплюнуть попавшую в рот грязь.
Пасха в этом году выдалась богатой. Несмотря на раннюю весну, снег уже почти сошел, прячась по канавам да заброшенным дворам. Прихожане, входя в церковные двери, шапок не снимали -- нечего было снимать, тепло, замирали на несколько мгновений -- хоть и сиял храм множеством свечей, но казался полутемным по сравнению со щедрым весенним солнцем. За всю жизнь Константин не мог припомнить, чтобы Христово Воскресение не оказалось по-настоящему Светлым, но всегда отмечал это для себя особо, будучи по-детски счастлив каждый раз, когда природа радовалась вместе с ним.
Грешно и суетно, наверное, было думать о мирском, но вдыхая густой аромат куличей на пасхальной утрене, дьякон едва сдерживал улыбку. Прошлое лето оказалось щедрым, не то, что год назад, когда мучные пайки пришлось урезать чуть ли не вдвое. Зато нынче комендант распорядился выдать дополнительную порцию муки в честь праздника, и яиц хватило, и даже сахара, настоящего, а не свекольного сиропа. Благо, зимой продотряд нашел неразграбленный склад. Не разграблен тот оказался потому, что без крепкого отряда в окрестности вымершей деревушки нечего было соваться, но кого-кого, а вояк в общине хватало с первого дня ее существования. Нашлись у людей и цукаты из вываренной в сиропе вишни, что сушили и варили всю прошлую осень. А за лещиной Константин тогда ходил сам, место помнил еще с тех пор, как приехал сюда юнцом, только-только принявшим сан диакона. Тогда еще можно было спокойно уехать в лес компанией таких же молодых преподавателей, вчерашних выпускников, а оружие брали только "на всякий случай", а не потому, что без него никак. Оружие Константин с собой в этот раз брал, но от охраны отказался, чтобы в искус не войти. Обошлось. Потом вместе с Леночкой эти орехи чистили и жарили несколько дней подряд, чтоб за неделю до пасхи раздать прихожанам - на куличи. Конечно, суть праздника не в угощении, но о том уже сколько лет говорено-переговорено, а люди все не меняются. Да и сам Константин, чего уж там, грешен, любил доброе угощение после праздничной службы. Особенно после того, как Леночка подросла и мало-помалу перехватила у отца домашние хлопоты. Получалось у нее, надо сказать, отлично.
Константин помедлил на крыльце церкви, улыбнулся, подставляя лицо солнцу. За спиной едва слышно колыхнулись тяжелые створки, рядом точно так же замер Сергий, отец настоятель. Выдохнул.
- Хорошо...
- Хорошо, -- согласился Константин. Глянул внимательней -- а ведь начал сдавать отец настоятель, раньше пасхальная служба не ложилась тенями под глаза, не углубляла морщины. Понятно, что не мальчик уже, седьмой десяток как-никак. Но только сейчас дьякон понял, почему тот все чаще торопил его с хиротонией, и устыдился собственных суетных оправданий. Впрочем, больше можно не оправдываться -- все решили, обо всем договорились. Вот закончится Светлая неделя, обвенчают Леночку, и можно со спокойной душой пускаться в путь.
Леночка-леночка... Порой Константин жалел, что дочка растет -- вылитая мать, упокой Господи душу ее. Белокурая, тоненькая, ходит так, будто на земле ее нет, вся на воздухе, и нравом кротка -- вроде радоваться надо, а Константин тревожился. В хорошие времена оно, может, и ничего, хотя и тогда находились многие, что путали кротость с безропотностью. А нынче тихие да уступчивые и вовсе законная добыча. Комендант порядок блюл, конечно, но всякое случалось. Недоглядел он, не доучил, а, может, берег чрезмерно -- хотя поди его разбери, как из мягкой и спокойной девочки вырастить сару коннор, не искалечив души. А другие нынче долго не живут. Мишка парень хороший, надежный, но все равно... Впрочем, когда родительское сердце бывало спокойно, в последние-то времена?
- Пойдем, -- сказал дьякон. -- Заждались нас уже, поди.
-
Звать отца настоятеля за пасхальный стол начала еще Оля, пока жива была, а потом так оно и повелось, даже в те годы, когда Константин остался вдовцом с младенцем на руках и было совсем не до праздничных приготовлений. Потом Леночка выросла, стол снова стал по-настоящему хлебосольным -- в пределах пайка, разумеется. Нынче же гостей и вовсе ожидалось много -- жених, да будущие родичи.
Они неторопливо шли по улицам, благословляя в ответ на "Христос воскресе", здороваясь с атеистами, которых сегодня на улице было немного -- патрули старались составить так, чтобы уважить и тех, кто отмечал светские праздники, и людей верующих. И Константин очень удивился, услышав за спиной "Христос воскресе", произнесенные человеком, ни разу в церкви не появлявшимся.
Знать-то он Лешку -- впрочем, уже давно Алексея -- знал, и напарника его, конечно: в поселке, где взрослых чуть меньше тысячи, все на виду. Как знал и то, что оба безбожники и сегодня должны были быть в патруле. Судя по их виду, они оттуда и возвращались -- автоматы за спиной, внутри поселка кроме караульных оружие никто не носил. А между двумя мужчинами, неловко держа перед собой скованные наручниками кисти, шагал незнакомый мальчишка лет пятнадцати. В рыжих волосах - комья подсыхающей грязи, на скуле поверх веснушек разливался свежий синяк, расцвеченный все той же грязью - похоже, уложили лицом в землю, когда поймали. Из растянутого ворота свитера торчит цыплячья шейка, ветровка залатана, шнурки на ботинках связаны в нескольких местах, да и сами ботинки, того и гляди, каши запросят. На шее болтался респиратор -- добротный, армейского образца.
Константин дождался, пока Алексей получит благословение, кивнул на мальца:
- Откуда и куда?
- В карантин. -- Алексей мрачно сплюнул. -- И я заодно. С территории РКБ вылез, а там внутри -- сам знаешь, что творится.
Знал об этом дьякон только с чужих слов. Сам он в патрули не ходил. Комендант был краток и непреклонен, мол, ваше дело, отче, души спасать -- вот ими и занимайтесь, а о телах позаботятся те, кто всю жизнь этому обучался. Так что обо всем происходящим за двойным бетонным забором, увенчанным витками колючей проволоки, узнавал лишь из разговоров. Но про бывший аптечный склад слышал. Точили на него зубы все окрестные общины, не говоря уж о бандитах, да и сам комендант был не прочь, вот только бешеных там бродило столько, что впору целую армию отправлять. Находились, правда, отчаянные, забирались. Кто-то даже и обратно выходил, но мало кому удавалось сохранить человеческий облик. Видимо, слишком много вирусов оставалось в воздухе
-Сперва вроде по-хорошему, -- продолжал между тем патрульный, -- Тихий был, не рыпался. А как понял, что мы его оттуда так и так эвакуируем, точно в самом деле сбесился. Запястье, вон, в кровь прокусил, гаденыш...
Константин покачал головой -- чего уж тут скажешь.
- Спасибо за благословение, отче. -- сказал Алексей, помолчав. -- Отец Сергий, не откажете? Знаю, что раньше надо было думать, но уж...
- Не откажу, конечно. -- он обернулся к Константину. -- Идите, без меня начинайте.
Тот кивнул. Исповедовать, причастить и соборовать, пока человек еще остается человеком -- в таком действительно отказать невозможно. Обойдется -- так и хорошо, а может из карантина не выйдут ни Алексей, ни пацаненок. Ради таких случаев последний Собор, созванный в разгар эпидемии даже разрешил возможно зараженных от поста перед причастием. Слишком быстро иногда развивалась болезнь.
Он собрался было идти, когда мальчишка, от которого они успели отвлечься за разговором, двинул под дых второго конвоира, выхватывая у него кортик из ножен, и рванулся к отцу настоятелю, мгновенно определив, кто тут самый "дорогостоящий" будет, если удастся заложником прихватить.
Константин среагировать успел -- спасибо науке Петьки, царствие ему небесное. Сшиб с ног -- немного ему и надо было, шкету, придержал, пока рыпаться перестанет -- да недооценил -- едва ослабил хватку, как мальчишка, извернувшись ужом, вцепился зубами в руку.
Спохватившись, остальные оторвали, оттащили непрерывно визжащего -- ругался он грязно и тяжко, куда там иному пропойце -- мальца, вздернули на ноги, держа подмышки. Константин засучил рукав, глядя на окровавленные отпечатки зубов, сипло вздохнул.
- Господи, прости мою душу грешную.
- Что, получил, долгополый? -- сплюнул пацан. -- Почем опиум для народа?
- Ишь ты, образованный. -- Редкостное чудо, дьякон даже на миг забыл о собственном страхе. Нынче подростки умеют обращаться с полудюжиной видов оружия, зато читать умеют через одного. В поселке, правда, школа есть, но то в поселке, да и классическая литература в ней далеко не основной предмет. -- Откуда такой взялся?
- Не твое собачье дело. -- он снова плюнул, промахнувшись, уставился в сторону.
- Как же это... -- прошептал отец настоятель.
Константин пожал плечами.
- На все воля Его. Третьим, значит, буду. -- он усмехнулся, вспомнив, что означала эта фраза в былые времена, снова посерьезнел -- Пошлите кого-нибудь Леночке передать, чтобы без нас за стол садились.
Дальше шли молча. Мальчишка зыркал по сторонам, явно собираясь сорваться при первой возможности. Которой ему больше никто не дал: держали под локти, и на лицах конвоиров прямо-таки огромными буквами читалось -- дай волю, наваляли бы мальцу от души. Но сдерживались, явно жалея, что не пристрелили парня там, где нашли. Константин и сам, грешным делом, подумал, что будь тот постарше -- церемониться бы не стали. Сначала ударь, потом подавай голос, так говорит закон джунглей. Зато не пришлось бы сейчас идти в карантин и гадать, чем дело кончится. Грешные это были мысли. Паскудные, если уж называть вещи своими именами, и дьякон отчаянно их стыдился, но отогнать не получалось. Еще совсем юнцом, насмотревшись на выжившего из ума прадеда, он понял, что, больше чего бы то ни было, боится безумия. А сейчас предстояло сидеть в четырех стенах и ждать -- сбудется его худший кошмар или нет. И все из-за... Константин снова отогнал недостойную мысль, в который раз подумал, что не берется осуждать тех, кто не стал дожидаться финала. Разом покончив со всеми страхами... и окончательно загубив собственную душу, но это тоже была нехорошая мысль. Представить, что две недели -- это если повезет -- гонять их по кругу, так хоть волком вой.
От дурных мыслей отвлекла примчавшаяся дочь -- конечно же, ни за какой стол никто не сел. Перехватила у самых ворот карантинного барака. Встрепанная, запыхавшаяся. Остановилась, будто на стенку налетев, глядела молча, точно не зная, то ли сказать что, то ли разрыдаться. Мишка -- молодец, соображает -- шагнул чуть вперед, заслонив, склонил голову, испрашивая благословения, а пока отец Сергий и сам Константин его благословляли, и дочка с собой справилась. Моргала, конечно, часто-часто, и губы подрагивали. Потом, дома, проревется, конечно, ну да есть кому в плече выплакаться, а то совсем бы худо было.
- Свадьбу не отменяйте. -- сказал Константин. Почему-то это сейчас казалось важнее всего. Пусть без него повенчают, зато точно будет знать, что не одна она останется, если все совсем плохо повернется. Отец Сергий, конечно, приглядит, да и друзья не оставят -- и все равно. Кабы была она побойчее да понастырней -- может, и не торопился так с рук на руки передать -- только чего ж от мышки требовать, чтобы стала ежиком?
- С ума сошел? -- голос у дочки дрогнул, но удержалась. -- Вот из карантина выйдешь, тогда и повенчаемся. По-людски, а не так чтобы отец черт-те...
- Елена!
Она охнула, закрыв рот ладонью.
- Извини. И вы простите, батюшка. -- обернулась она к отцу Сергию. -- Только ведь и правда, не по-людски и не по-божески получается.
- А если не выйду?
- Значит, как траур пройдет, повенчаемся. -- она шмыгнула носом. -- Пап, я знаю, что ты за меня боишься. Но я уже взрослая.
Константин усмехнулся.
- Ой, да понятно, что для тебя я дитятком о старости буду. Но, пап... Не могу я так. И хватит об этом.
- Миша, ну хоть ты ей скажи...
Парень покачал головой.
- Не скажу. Да вы не волнуйтесь, Константин Львович. Если... в общем, пригляжу я за ней, и родители мои помогут.
- Отец Сергий...
- Они правы. Ты -- нет. И в самом деле, хватит об этом.
- Я тебе поесть взяла... -- Леночка стащила с плеча увесистую торбу. -- И книжек. Много, чтобы хватило. И... в общем...
Она опустила котомку на землю, отступила на несколько шагов. Умница, хоть и переживает, а головы не потеряла. Может, и правда, зря он беспокоится о ней, точно о несмышленыше. Константин поднял котомку. Обнять бы, как когда-то -- давненько ж в последний раз -- утешая. Дочь снова шмыгнула носом.
- Все обойдется. Непохож он на бешеного.
Пацан тут же закатил глаза, уронил челюсть, свесив набок язык, и дурнотно завыл.
- А вот на придурка -- очень даже. -- мстительно закончила она.
- Хватит. На все воля Божья, -- повторил дьякон. -- Иди, а то там родичи будущие за столом заждались уже.
- Да какой там стол, -- вздохнул Миша. Кивнул, прощаясь, обнял Леночку за плечи, увлекая за собой. Константин глянул им вслед.
- Отче, разрешите? -- охранник протянул руку к котомке. Дьякон безропотно развязал горловину -- изнутри сладко и сытно пахнуло куличом.
- Ничего запрещенного нет, забирайте.
- Угостись, если хочешь.
- Спасибо, вам нужнее. А у меня дома мама напекла. -- улыбнулся парень. Вот смену отстою...
Он посерьезнел, вспомнив, открыл двери.
Санпропускник, казенная одежда, длинные коридоры, выложенные кафелем, маленькая комнатенка, лязгнувший за спиной засов. На все воля Его. Оставалось только ждать.