Митька всегда любил уединение. Время, когда никто не дернет, не отвлечет от книги или от мыслей, не посоветует "перестать дурью маяться и заняться полезными вещами". Драгоценные минуты, изредка - часы, которые принадлежали только ему, лично.
Но на второй - или на третий, кто его разберет в горестном безвременьи - он понял, что еще немного, и просто сойдет с ума. Как те узники из старых историй, заточенные в одиночную камеру. Запасов консервов хватит на пару месяцев, даже если не разнообразить их свежатинкой, воды достанет на неделю точно, но к концу этой недели он точно начнет выть на луну и скрести стены. Всегда, сколько Митька себя помнил, рядом был дед - и никого больше. на самом-то деле. Дед чужих не любил и близко не подпускал, ни к чему это было. Они и без посторонних были отличной командой. Когда-то совсем давно, когда Митька был еще маленьким и глупым, он спрашивал деда, почему на рынке, где они бывают, много людей, и попадаются другие дети, почему в книжках не бывает, когда рядом никого нет. Дед объяснил, что слабые и глупые сбиваются в стаи, так легче выжить. А те кто силен, умен и удачлив всегда самодостаточны. Да и до эпидемии обычно так было люди жили семьями каждый в своей квартире, с соседями просто здоровались, а друзей навещали пару раз в месяц, если было желание. Что такое друзья Митька себе примерно представлял - это либо те, кто непременно втянет тебя в авантюру, скорее всего, смертельно опасную - как получилось у мушкетеров. Либо те, кто предаст в самую неподходящую минуту - впрочем, для предательства подходящее время едва ли существует. В лучшем случае это люди, с которыми весело пить и развлекаться прочими не полезными для здоровья вещами - но алкоголь Митька пробовал только в лечебных целях - быстро согреться, при простудах или для дезинфекции, и вкус хмельного ему не нравился. Что до девиц - дед считал, что от баб толку никакого, и судя по тому. что писали в книжках, так оно и было. Героини чаще всего годились только на то, чтобы вляпаться в историю из-за собственной глупости и беспомощности, из каковой истории их приходилось вытаскивать ценой неимоверных усилий. А редкие дамочки с характером характер свой употребляли исключительно на пакости. Был впрочем, еще один момент... но дед сказал, что рано Митьке об этом думать. Он и не думал, а сны - ну что, на то они и сны, что разум над ними не властен, а что мучительно стыдно поутру перед самим собой и белье менять надо - издержки физиологии, в данном случае - не жизненно важные. Впрочем, все знают, что всякая плоть - всего лишь трава и, увы, сам Митька в этом только что убедился. Был человек... А потом осталось только что-то жуткое, зеленое и вонючее.
Если бы он не попался... Если бы его не поймали. В конце концов, какое дело было этим сытым и здоровым людям из академии до него? Ну, вывалился с зараженной территории - и что? Он-то здоров был. Да даже если и нет - какое им дело? На их территорию он всяко заразу бы не притащил, кто ж его на территорию пропустит просто так. А до чужих им дела нет, иначе не гнали бы из-под стен просителей, которые показались им "бесполезными". Выходило, что повязали его вовсе не ради какого-то там общественного блага, а просто под руку попался, покуражиться захотелось. Если бы не эти двое... Если бы не те два длинноволосых придурка - а иначе как придурками Митька и назвать не мог. Разве что мерзавцами. ну в самом деле, как можно всерьез верить во всесильного и всеблагого бога, когда вокруг такое твориться... да в конце концов, не допустил бы всесильный и всеблагой, чтобы дед умирал в одиночестве от голода и жажды, совершенно беспомощный, думая, что Митька его предал. Так что либо верят - и идиоты, либо не верят, а другим лапшу на уши вешают, и безбедно этим живут. Мерзавцы, как еще назвать. Старший-то определенно блаженный, смерти он не боится, ишь, а тот, что помладше - лошадка темная. Ведь успел бы Митька, если б тогда удрал. Если бы этот мирный служитель божий не скрутил.
Вот и выходило, что прав был дед, всегда прав. От чужаков все зло, и никакой бешеный в этом с обычными людьми не сравнится. Что бешеные - просто тупые агрессивные и голодные твари, с ними все ясно. А вот от обычных людей неизвестно, какой подставы ждать. Ведь если бы не...
Когда мысли пошли то ли по десятому то ли по двадцатому кругу - а что еще делать, если делать нечего - Митька обозвал себя нытиком и тряпкой. Что он, один не проживет, что ли? Проживет. Трудно будет сперва, конечно, он привык, чтобы дед решал, как и что. Ну да справится. Но для начала - отомстить. Тем, из-за кого пришлось проторчать взаперти две недели. Из-за кого дед умер, уверенный в том. чтов се его бросили. Стоило лишь подумать о том, каково ему было лежать в темноте час за часом, день за днем - сразу хотелось вцепиться в горло всем этим... знающим, как правильно и как надо. Зубами. И не отпускать.
Так что сперва он отомстит. Побродит по округе, на рынке послушает - вызнает, как и когда у этих патрули ходят. Раньше их с дедом это не особо интересовало, с патрульными академии им делить нечего было, то ли дело зеки. Пораспрашивает про попов этих, выходят ли с территории, когда и как. Подкараулит. И застрелит. Жаль, нельзя поймать и запереть где-нибудь. Пусть воют в темноте и одиночестве, пока не сдохнут, деду бы это понравилось. Ну да и так сойдет.
Митька вскочил с лежанки - впервые за последние дни, и начал собираться.
Путь к рынку он знал. До эпидемии на этом месте был стадион - дед говорил, аккурат перед самым концом света отгрохали. Денег немеряно потратили, отчитаться успели - мол, на окраине города, в спальном районе, новый спортивный центр. Митька не сильно понимал, перед кем и зачем нужно отчитываться, но отчитались - так отчитались. Успели один раз провести "спартакиаду", что бы это ни значило в честь юбилейной годовщины со дня основания города - а потом стало не до спортивных игрищ. Когда зеки с академией замирялись, этот стадион аккурат между ними оказался. Сделали нейтральной территорией. Тем более, что охранять удобно: забор толком разобрать не успели, узкие проходы, через которые только по одному зараз и пробраться изначально конструкцией предусмотрены были, всего и дел - охрану поставить, прожектора на вышках - где же по нынешним временам такую прорву электричества добыть - превратить в вышки караульные, подтрибунные помещения сдать тем, кто решил жить торговлей, да брать мзду за безопасность.Охрана и в самом деле была поставлена что надо. Случалось, конечно, что покупатель жулику-продавцу зубы пересчитает, или охрана торгашеская покупателя-жмота, что все жилы вытянуть способен, из лавки выставит, бока попутно намяв. Карманники водились, как без них. Но даже на самом поле, что было отведено под временные прилавки - большей частью продавцы жили отнюдь не торговлей, а на рынок выбирались изредка, сбыть что-то им лично не нужное - не случалось ни грабежей, ни крупных потасовок, да и смертоубийства бывали редко, даром что с оружием внутрь пропускали свободно. Как-то раз пришлая банда решила, что может здесь поживиться - полегли все, и те, кто снаружи штурмовал, и те, кто должен был изнутри этот штурм поддержать. Митька, правда, так и не понял, на что те рассчитывали - ну кто же по доброй воле нажитое просто так отдаст. Даже сталкеры, обычно безобидные мародеры, отнюдь не беззубы, а уж гопники от напавших отличались лишь тем, что местные были, не пришлые. И оказалось их всяко больше нападавших. Может, пришлецы свою банду собрали там, где им толком сопротивляться некому было, и привыкнув к безнаказанности на серьезный отпор не рассчитывали. И просчитались, конечно - что зеки, что "академики" оружие в руках держать умели и витийств о безусловной ценности человеческой жизни не разводили. Большую часть нападавших положили на месте, почти мгновенно. Тех, кто ушел, зеки потом по окрестностям отлавливали - обиделись очень за трех погибших охранников, в тот день их черед караулить был.
Так что сам рынок был безопасным, зато в окрестностях его приходилось быть вдвое внимательней обычного. Слишком уж много собиралось любителей поживиться за чужой счет. Патрули. конечно, и по окрестностям ходили, но патруль на то и патруль, что сейчас он здесь, а через полчаса в двух километрах, хоть заорись - не услышат. Чем гопники и пользовались. Поэтому Митька шагал по улицам неторопливо, глядел в оба и разве что ушами не прядал, прислушиваясь. Благо тепло уже на улице, нет нужды бежать вприпрыжку, ежась и стуча зубами от холода. Митька даже позволил себе остановиться на миг, блаженно подняв лицо к солнцу. Скоро совсем тепло станет. Можно будет выбраться в лес за сморчками, а потом и подберезовики пойдут... При одном воспоминании о жареных грибах с гречкой - в пищеблоке больницы крупы до сих пор мешками стояли, а что червивые, так и прокалить-перебрать можно, не баре, чай - потекли слюнки. Страшно только одному, будет. То ли грибы собирать, то ли по сторонам смотреть. Диких зверей Митька не боялся, но бродяги и бешеные... Ну да что теперь, деда не воскресить.
Он нахмурился и зашагал дальше. Будь Митька не один, шмыгнул бы в подворотню, потом через гаражи, а дальше перелеском в который превратился когда-то ухоженный маленький парк, единственно достопримечательностью которого в старые времена был родник, обложенная мозаикой металлическая труба. Нынче яркие кусочки смальты выкрошились, оставив после себя серый покрытый оспинами бетон, но вода в роднике по-прежнему была ледяной и вкусной, и Митька обязательно бы к ней приложился. Будь он не один. А так пришлось дать изрядный крюк, держась центра бывшей проезжей части - зато по три полосы в каждую сторону и просто так никто не выскочит, разве что пулей из окна достанут, ну да от такого не убережешься. Да и патрули как раз по этому маршруту курсируют. Может, позже получится к старым маршрутам вернуться. Когда Митька научится ходить один, не думая о том. что сейчас по правую руку должен бы шагать дед, проглядывая свою сторону пути.
У ворот рынка как всегда змеилась очередь желающих попасть внутрь - досматривали на входе тщательно. "Как в аэропорту, только рамки не хватает", хмыкнул как-то дед, а потом долго объяснял, что имел в виду. Сейчас, впрочем, досматривали не столько ради безопасности - вооруженные люди в состоянии сами за себя постоять - сколько для того, чтобы народ от пошлины не увиливал. Двадцатую часть от сделки вынь да положь, а как узнать, кто чего наменял, не проверив на входе и выходе? Не на слово же верить. Так что Митька безропотно дождался своей очереди, предъявил десять флаконов цефтриаксона, разом превратившись в глазах охранников из шпаненка в почтенного посетителя, позволил охлопать себя по бокам и вприпрыжку начал спускаться на бывшее футбольное поле.
Как в книгах выходило легко и просто - герой приходил в трактир или на рынок, щипал за задницу симпатичную девчонку или ставил выпить компании суровых парней и спустя две-три страницы вызнавал все, что хотел. В жизни все почему-то выходило совсем не так. Суровых парней, конечно, сколько угодно да и красоток хватает - правда, в ответ на щипок скорее схлопочешь кулаком в челюсть, чем услышишь кокетливый смешок - но толку-то. Митька и раньше не особо любил толкаться в толпе - "всего-то пара хорошо набитых автобусов", говорил дед, большую часть жизни проведший в городе, где улицы становились пустыми только глубокой ночью, а в торговых центрах разом могло собраться больше народа, чем в поселках академии и зеков вместе взятых. Да что далеко ходить, в рекламных проспектах стадиона, которые подтрибунные торговцы приспособили в качестве оберточной бумаги, упоминалась парковка на три тысячи машин - безумное, совершенно в голове не помещающееся число. Деду, может "пара автобусов" и немного, а для Митьки, не помнившего иной жизни, кроме как вдвоем с дедом, это был толпа. Людей незнакомых и потому опасных. Подходить, заговаривать первым? Тем паче, задавать вопросы, сиречь совать нос в чужие дела? Ладно бы про маршруты и расписание патрулей узнавать, это все вызнать пытаются, кто - чтобы пристроиться по дороге, чтоб безопасней было, кто наоборот - чтобы не помешали грабить награбленное. Но как найти того, кто знает попов из академии? Поди, поохоться на человека, который неизвестно, выходит ли за забор вообще?
Он честно протолкался в толпе пару часов, судя по солнцу, изо всех сил прислушиваясь к разговорам, обменял три флакона антибиотики на новые ботинки - подметки синтетические, явно до эпидемии сделанные, а кожа явно современная, новехонькая. Дед бы сказал - харя треснет, нога еще расти не перестала, через год-два придется на нове тратиться, а эти за прежнюю цену уже не сбыть. Но подумал об этом Митька уже укладывая в заплечный мешок непривычно пахнущую свежей кожей пару, не возвращать же. Уходя с рынка с тем же, с чем пришел, он выглядел бы подозрительно - антибиотики всегда отрывали, что называется, с руками. Еще начнут контрабанду искать, найти не найдут, конечно, но сколько мороки будет. Хотя, конечно, так шиковать бы не стоило, но к этому времени Митька успел устать от шума и мелькания лиц, да и проголодался изрядно. Он еще потолкался в толпе, пока не заныли ноги, надеясь услышать что-нибудь стоящее. но вокруг только торговались - смачно, от души - говорили о том, что весна поздняя, о еде, выпивке и прочих житейских вещах. Вконец отчаявшись, Митька сел под навесом, когда-то ярко-зеленым, а сейчас - белесо-выгоревшим. Оказалось, что просто так сидеть ему никто не даст, надо что-то купить. Платить за воду было откровенно жаль, а кроме воды подавали только алкоголь. Митька отдал три патрона от "макарова" в обмен на кружку желтой пенистой жидкости, пиво показалось ему меньшим из зол. Выпил все - медленно, растягивая время - вдруг все же услышит что путное или появится возможность в разговор вклиниться, но добился только того, что голова стала мутной, ноги - ватными, и начало жутко клонить в сон.
Митька заставил себя собраться. Здесь больше ловить нечего, надо домой. Вон уже и толпа редеет. Он миновал досмотр на выходе, пошлину взяли антибиотиком, отсыпав "сдачу" патронами. От разочарования хотелось плакать. Ничего не вышло, и нет надежды, что выйдет в следующий раз. Он просто не знает, как делаются подобные вещи. Обычный разговор с чужим и тот завести не умеет. Да и поди в толпе отличи "академика" от "зека". Сами-то они может друг друга с полувзгляда различают, а Митьке как быть? Остается только сесть у ворот академии с винтовкой в смутной надежде, что не попы, так патрульные оттуда все же выйдут. Глупость заведомая.
Он так и не понял, то ли задумался слишком глубоко, то ли пиво на голодный желудок сыграло злую шутку. Как, как можно было не услышать, не увидеть вовремя четверых неопрятных мужиков? Как можно было оказаться настолько беспечным, чтобы спохватиться только услышав выстрел? Митька на миг застыл,глядя на неспешно выходящих из-за ржавого каркаса бывшей остановки людей. Шаг назад, быстро оглядываясь. Еще один, чуть в сторону. Наверное, он выглядел трусом, торопливо озираясь, потому что все четверо заржали.
- Не бегай от пули, пацан. - сказал один, повышая голос, чтобы точно услышали. - Умрешь уставшим.
- Да ладно, пусть побегает, - сказал другой. - Весело будет.
Попятиться снова - сколько успеет, пока эти товарищи не сообразят, что напуганный и растерянный пацан на самом деле уже прикидывает варианты. Митька и правда боялся, но страшно-не страшно, а драпать надо. Все равно пристрелят, еще и покуражатся. Только поторопились они, рано вылезли. Сам бы Митька не мудрил, подождал, пока вплотную цель подойдет, да и пристрелил на месте. Но то он, а то гопники. Им не столько добыча нужна - хотя от добычи не откажутся, конечно - сколько охотиться нравится. А охота и впрямь может выйти веселой: улица широкая, шесть полос. По одну сторону бетонный забор - "новостройка". По другую дома сплошной стеной, окна на серые провалы похожи, осколки стекол до сих пор из рам торчат зубами доисторических чудищ. Тротуар и... нет, не пойдет, в эту сторону дальше. Значит...
Митька отступил еще на шаг, стягивая с плеч вещмешок и рванул в сторону забора. Пули чиркнули об асфальт, обдав штанины болючим крошевом. Не останавливаясь, упал, перекатился, гася инерцию - спасибо деду, научил падать правильно. Шмыгнул под брошенный четверть века назад фургон, не забыв втащить вещмешок. Колеса давно спустили, но иногда хорошо быть задохликом, поместился, даже места хватило добраться до кобуры. Правильно он рассчитал, сейчас мало кт стрелять умеет, хоть все подряд ходят с оружием наперевес. Точнее, стрелять-то умеют, а вот метко - не очень. Невозможно метко стрелять, регулярно не практикуясь, а позволить себе палить попусту по мишеням - по нынешним временам удовольствие дорогое. Патронов четверть века как промышленно не выпускают, зеки начинали было, да запасы сырья на складах закончились, а логистика сдохла вместе с цивилизацией.
Гопники приближались не торопясь, с оружием наготове, на чем свет костеря Митьку и его родню до седьмого колена. Пальнули несколько раз в его сторону - без толку, не больно-то в темноте под днищем разглядишь. Митька задержал дыхание, тщательно прицеливаясь. Не торопятся, гады, думают, никуда он из-под этой железяки не денется. Отличные мишени. Выстрел, другой, третий - Митька не пытался положить всех за раз, не в тире, где промах грозит только дедовым подзатыльником. Один из гопников осел на асфальт, вцепившись в живот. Митька выстрелил в другого, промазал, жаль. Впрочем, трое оставшихся рухнули наземь, распластавшись на асфальте. Теперь, снизу, видели Митьку они явно лучше - одна из пуль продырявила железяку, черт ее поймет, как называется, рядом с Митькиной головой. Так что Митька медлить не стал: выполз на тротуар, на карачках - некогда подниматься - добежал до забора и, обдирая спину, несмотря на джинсовку и свитер, подлез под бетонную плиту. Зашипел, чиркнув щекой о гравий по ту сторону. Подняться не вышло - гравий под ногами потек осыпью, увлекая за собой, и Митька скатился в ледяную грязь, заполнившую котлован, ухнув с головой. Плавать он не умел, да и умел бы - не больно-то поплаваешь в вязкой дряни, годами копившейся в заброшенном котловане. Ладно хоть, получилось вынырнуть и каким-то чудом уцепиться а торчащую сваю, или как там ее. Обнаружив, что свободная рука до сих пор судорожно держит лямки вещмешка, Митька невесть зачем закинул его на плечо, повиснув уже на обоих руках. Дернулся, пытаясь подтянуться - вязкая дрянь отпускала тело неохотно, одежда, пропитанная грязью мигом стала тяжеленной, тянула вниз. Он снова рванулся - уже на пределе, вскарабкался на торец сваи. И понял, что лучше бы утонул сразу, потому что пока он барахтался, гопники нашли ворота и теперь смотрели на него откровенно издевательски. И правда, чего бы им не поржать - идеальная мишень на столбике. Хоть обратно не сигай, все лучше, чем ждать, пока подстрелят. Он-то надеялся, что за забором хотя бы бытовок пара осталась, , или еще что, за чем можно на время спрятаться, отстреливаясь. А вышло...
- Пули на этакую дрянь жалко тратить. Говорят, раньше шлюх камнями закидывали. Прикольно, ага? - Тот, кого Митька для себя определил как "первого", подобрал камень, швырнул - небрежно и даже лениво. Разумеется, промазав. Впрочем, Митька особо иллюзий не питал, сейчас прицелится уже всерьез.
- Погодь, он мешок не утопил. - второй перехватил уже было снова замахнувшееся запястье.
- И чё? Этот сучонок гнусавого подстрелил.
- Он лекарствами на рынке тряс. И ботинки новехонькие.
- В его боты ты разве что хер затолкать сможешь.
- С дрищом махнемся. Он намедни ныл, что подметка отвалилась. И лекарства.
- Лекарства, да... - первый помолчал. - Слыш, шкет, кидай сюда мешок и можешь валить нахрен.
Так Митька им и поверил. Мотнул головой, не утруждаясь ответом. Незачем с ними разговаривать, да и некогда. Думать надо. Только ничего почему-то не придумывалось, хоть тресни. Разве что достать пистолет, надеясь, что от грязи не заклинило, чтобы хоть беззащитной мишенью не выглядеть. Митька в очередной раз огляделся и во всю глотку завопил:
- Помогите!
Леночка сушила сухари. Сытный хлебный дух окутал, едва Константин открыл двери. Он втянул носом воздух, расплываясь в улыбке - живот тут же отозвался, заурчав, и не переставал напоминать о себе пока хозяин не вымыл руки. Константин цапнул румяный ломтик из кучи таких же, что хозяйка только что стряхнула с противня на доску, готовя новую партию.
- Куда! - дочь хлопнула его по руке, - это в дорогу!
- Ишь, не успела замуж выйти, уже на отца рявкает, - хмыкнул Константин. Плеснул молока из кувшина, стоявшего между оконными рамами, сыпанул горсть сухариков в плошку.
- Ну куда, нормальная же еда есть...
- И нормальная не убежит, - Константин подхватил посуду и понес в комнату, откуда уже несколько раз выглядывал Миша.
- А мне не дала, жадина, - сказал тот, запуская руку в плошку.
- Она не жадная, она домовитая, - улыбнулся Константин. Встретил непонимающий взгляд, и вздохнул. А чего он ожидал от человека, который в принципе никогда не видел мультиков. Да и родился-то уже после того, как электричество стало роскошью.
- Забей, - махнул он рукой. - Это очень старая сказка, объяснять долго.
- Угу, я понял, что это что-то из прежнего мира. - Миша вернулся за стол. Прикусил кончик писчего пера, глядя на исчерканный лист бумаги - Константин снова улыбнулся, подумав, что парень сейчас напоминает известную картину с Пушкиным. Хотя вроде ничего общего между арапским ликом Александра Сергеевича и типично славянской физиономией зятя. Да и стихосложением тот никогда не баловался, а листок темной складской бумаги содержал вещи самые прозаические. Список того, что Константин планировал взять в дорогу. То ли в третьей, то ли в пятой редакции - уже и сам со счета сбился. Ну что поделаешь, никогда не был ни туристом, ни походником. Да и перебираться с места на место приходилось дважды в жизни - когда в семинарию уезжал со спортивной сумкой, геймер-задрот, никогда на вещи внимания не обращавший, было бы чем срам прикрыть и ладно. И второй раз, с той же сумкой, да чемоданом свежеиспеченной жены, уезжая в приход исполнять послушание. И с тех пор никуда еще не двигался.
Теоретически он, конечно, представлял, как люди в поход собираются. Брать только самое необходимое лучше семь раз вспотеть, чем один раз покрыться инеем, самые тяжелые вещи на дно рюкзака, то, что может понадобиться в любой момент - поближе, и другие приветы от известного в былые времена капитана. На практике все очевидное превращалось в невероятное.
Триста километров до соседней епархии - это месяц пути для неподготовленного пешехода, сказал Миша, и причин не верить ему у Константина не было. Зять с продотрядами ходил часто, хихикал мол, без фельдшера в долгом походе санитарные потери быстро превращаются в безвозвратные. Себе бы он дневной переход заложил раза в два длиннее, но и моложе вдвое... "Почти". - возмутился тогда Константин, но парень только хмыкнул понимающе и чуть виновато. "Не сердитесь, Константин Львович. Вон, Колян, что с вами пойдет - его бы уже дядей Колей звать по-хорошему, старше вас, а я за ним не угонюсь. А у вас физухи-то, наверное, хватит, бегаете вон до сих пор, а сноровки нет. Неоткуда, сами понимаете. Не обижайтесь"
Константин не обиделся, за правду не бьют. Расстроился, что правда то правда. Месяц так месяц, по десять километров на день выходит. Только еды на этот месяц надо половину рюкзака приличного объема. Ну и остальное... Впрочем, первый список сам Константин забраковал за минимализм. Второй раскритиковал уже Миша - по его прикидкам, чтобы все это утащить, понадобился бы верблюд. Которого сам Миша, впрочем, видел только на картинках, но больно уж ему эта животина нравилась, ни на что не похожая. Еще два ушли на растопку потому что ерунда получалась, и последний туда же отправился бы, если бы зять из рук не выхватил. Благо, тот после свадьбы к ним переселился, сам Константин и зазвал. Пусто одному. Да и места больше: у Миши-то еще брат с сестрой подрастают, да родители оба живы, жену приведет - вообще повернуться негде будет, пока сами не отстроятся. А тут места хватит. Константин, правда, уже начинал задумываться, не ошибся ли - Леночка стала злой и дерганой, совсем непохожей на счастливую невесту, но приглядевшись и порасспрашивав осторожно зятя, понял - не в том дело, что вроде и жена, а под отцовским крылом осталась. Боится. Нет-нет, да спросит, куда его понесло на старости лет. Константин не отвечал и не огрызался - что толку. Для себя он давно все решил, а дочка, хоть и была обычно покладистой, в вещах, которые считала важными, упиралась до последнего. Найдет коса на камень в очередной раз, кому лучше будет.
Так что советовался он с зятем, из-за чего Леночка смурнела еще сильнее, но тут уж ничего не поделаешь. Сам Миша только посмеивался.
- Совсем все плохо? - спросил Константин, отхлебнув еще молока.
Миша сдул с листа песок, протянул список:
- Да нет, почти хорошо. Количества подправил, паек с комендантом согласовал. Топор вычеркнул, его Леха возьмет, палатка на Коляна записана, и котелок у него есть, просить больше ни у кого не надо... Вы чего с ними-то не утрясли, кто что тащит из общего?
- Думал, попозже подойду и все решим.
Миша глянул снизу вверх, промолчал. И правильно. Признаваться зятю, как обстоят дела на самом деле мешала все та же гордыня. Которая едва не погнала его в дорогу в одиночку. Впрочем, Константин до сих пор не был уверен, не стоило ли настоять на своем. Когда из свежего приказа коменданта он узнал, что с ним пойдут еще двое - причем не потому, что у самих в тех краях какие-то дела были, а чтобы драгоценную персону диакона оберегать, Константин проломился к начальнику сквозь секретаря, которого, как считалось, никто миновать не мог, и они с комендантом, вроде бы умудренные годами люди, орали друг на друга так, что стены тряслись. Грешен, ох, грешен...
- Рай для мучеников, а не для идиотов! - гремел комендант. - А ходячей мишени вроде тебя одному идти - идиотизм! В живого человека он стрелять, видите ли, не может, ему боженька запретил! А то, что первый встречный тебя разденет-разует и хорошо если не выпотрошит, тебе боженька не рассказал?
- С Ним я как-нибудь без тебя, нехристя, разберусь! И далеко ли дойду - Он рассудит! А вот других подвергать опасности...
- Работа у них такая, подвергаться опасности! Профессия - защищать!
- Родину защищать! А не каждого идиота, как ты выразиться изволил!
- А Родина это тебе не кусок земли на карте. - комендант подался вперед, опираясь о стол. - Это и люди, которые на том куске живут. Даже если они и идиоты.
- Так и скажи, боишься, что паства возмущаться начнет, когда узнает, что я один ушел. Боевой дух пострадает...
- Так и скажи, что замараться боишься. Одному-то можно и гордо помереть, а так, если что, выбирать придется - чистоплюйство собственное или жизнь тех, кто рядом.
Константин не ответил, и комендант ухмыльнулся.
- Уел? Гордыня, говорят, смертный грех!
- Нет в православии концепции "смертных" грехов, - кричать больше не хотелось. Потому что и правда, уел.
- Может, в православии смертных и нет, мне в ваших закидонах разбираться неохота. - комендант тоже сбавил тон. - Или ты идешь не один, или каждый часовой будет знать, что тебе выход за ворота заказан. Мне нужен не мученик, а нормально функционирующий приход.
-Да, я помню, - хмыкнул Константин, - Боевой дух вверенного подразделения.
Будь он таким, каким уезжал в семинарию - сделал бы по-своему. Часовые часовыми, но есть еще река. Вода. конечно, еще далеко не летняя, но за четверть часа не замерзнет, если потом оденется и быстро пробежится. Попросить кого-то припрятать сухое в оговоренном месте, сигануть ночью в воду, около нее и часовых толком не было, берег крутой, под ним глубина - и был таков. Только за прошедшие годы нажил не только седины, но и ума. Это тогда самым важным казалось настоять на своем, а дальше хоть трава не расти. Сейчас... Как ни поверни, неладно выходит. Пускаться в путь одному, надеясь на волю Его, действительно отчетливо отдавало гордыней. Потому что, как ни крути, один он за ворота академии не выходил ни разу за двадцать пять лет. И все же проще одному, потому что отправиться с сопровождением означало либо прикидываться ветошью, пока другие будут его защищать, либо, помогая, убивать самому,напрочь перечеркнув возможность служения. Суд церковный, если он еще где-то есть, может, и не осудит, но кроме земного еще и высший есть.