Аннотация: РЕШИТСЯ ОНА НА СДЕЛКУ? - Ещё одна история журналистского расследования.
"ЗАСТЫВШИЕ ЧУВСТВА"
(новая авторская редакция)
Раде, с признательностью
за подсказку некоторых идей
и высказывания соображений
по поводу сюжета.
Артур Багровский.
"Как насекомое в смоле
Застыли в бронзе плоть и чувства..."
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
В терпком осеннем воздухе парила благоговейная тишина. Утро нехотя перетекло в день. Стайка воробьев лениво чирикала за окном, решая свои насущные вопросы. Это было по ту сторону стекла, по другую её сторону тоже было тихо, но не так, как на улице. Тишина в редакции стояла рабочая, напряженная... хотя для кого как.
Мария просматривала фотоснимки с последней встречи одноклассников на рабочем компьютере и безжалостно удаляла их один за другим. Что поделать? Ну, не нравились ей они и все тут! Скорее всего, это придирки. Или фототехника стала намного лучше или морщинок вокруг глаз действительно прибавилось со временем. Да, ей ведь уже не двадцать. И не тридцать, и даже не... И на встречу ту ей идти не хотелось вообще. Это всё Алёна потащила её туда...
- Мария Александровна! - Рабочую тишину помещения редакции расколол голос ВВСа, Виктора Васильевича Смалькова, редактора газеты "Крик". Марии пришлось щелкнуть по клавишам и убрать снимки до следующего раза. Вместо них в окне "Ворда" высветилась статья на стадии правки. Что делать? ВВС редактор газеты, а она в этой газете работает штатным журналистом. Деньги не Бог весть какие, но терять место из-за пустяковины не имеет смысла. Поэтому, пока редактор продвигался через комнату в её "медвежий" угол Мария успела открыть статью и, придав лицу деловое выражение, приняться за ее правку, которой она занималась уже недели полторы.
- Как продвигается статья, Мария? - ВВС, не вынимая рук из карманов, уселся на соседний стол.
- Отлично, Виктор Васильевич, еще пару часов и...
- И распечатку мне на стол. А сейчас пойдем, покурим. - Смальков отлепился от стола, поднялся и направился к выходу. Обычно для этого ему не нужна была компания, как и ей тоже. А раз так, значит, есть дело. Мария щелкнула по значку "сохранить" и последовала за начальником.
Тот сидел уже в комнате отведенной для обеда, но чаще, особенно в плохую погоду, используемой под курилку. Здесь стояла потертая видеодвойка на которой крутилась кассета. Смальков, увидев в дверях Марию, приглашающее кивнул сесть поближе:
- Это было во вчерашних вечерних новостях. Ты, наверное, не видела. Я сам еле успел записать.
Мария закурила, присела на край стола и сосредоточила внимание на не особенно чётком изображении. Через минуту она поняла, что на кассете был записан фрагмент из передачи о местных городских происшествиях.
- Вот, сейчас будет, смотри.
Увиденный сорокасекундный сюжет ни воодушевил её, ни растрогал. Суть его сводилась к тому, что какой-то юноша угнал трактор "Беларусь" и ночью попытался свалить памятник. Он, памятник, установленный недавно, стал уже местной достопримечательностью и пользовался огромной популярностью в молодежной среде. Комментарии к сюжету были построены в ироническом тоне, дескать, виной всему неразделенная любовь.
"И что из этого можно высосать даже для нашей газеты?" - Мария ждала пояснений от редактора. Тот молчал, его удлиненное вылинявшее лицо хранило выражение каменного истукана острова Пасхи. Ни одного движения, ни бровью, ни уголком губ. Настроение ВВСа всегда было сложно уловить. Голос монотонный, громкий, резкий, но всегда одинаковый. Движения тоже экономные. Часто любил сесть или хотя бы обколоться. За все это получил прозвище "Зомби", но для Марии он был "ВВС".
- Памятник не позволили свалить бдительные жильцы соседних домов, которых этот тип разбудил поднятым шумом. Когда подъехала милиция, парень уже обмотал фигуру цепью и крепил её к трактору. Понимаешь, он всерьёз намеревался сделать это.
- А этим трактором можно свалить памятник?
- Кто его знает? Дело не в этом. У тебя же есть знакомые в милиции. Поинтересуйся адресом этого балбеса. Его вроде бы не стали арестовывать. Выясни, что его толкнуло на такое? Вдруг выйдет душещипательная история.
- Я возьму кассету?
- Да, конечно, само собой.- ВВС протянул Марии пульт от видеодвойки, затушил окурок и вышел.
Вечером Мария еще раз прокрутила запись. Ей больше хотелось провести недельку на диване с томиком Флобера или Гюго, чем писать о подобной ерунде. Но лежа на диване денег не заработать. Тем более если она собиралась делать ремонт в зале. Мария еще раз прокрутила старую скрипучую кассету и выключила телевизор. Затем нашла пухлую записную книжку и полистала ее в поисках нужного номера.
- Привет, Андрей, не занят?..
Знакомый из РОВД мало что прояснил:
- Да, клоун какой-то. Надо бы ему было навалять суток пятнадцать хотя бы, да эти телевизионщики прикатили. - Единственно, чем помог друг Андрюха, назвал адрес и имя "варвара".
Утром, - это было почти одиннадцать часов, - идти на работу в полуподвальное помещение редакции не хотелось вовсе. "Почему, где бы я ни работала, редакция всегда или в подвале или на чердаке? Это я их нахожу или они меня?" - задала она вопрос своему отражению. То молчало, лишь демонстрировало недостатки, которые Марии видеть совершенно не хотелось. Заострившиеся скулы, сетку морщинок вокруг глаз, секущиеся крашенные-перекрашенные волосы. "Так быстро..."
Мария приготовила и выпила кофе и лишь после этого позвонила на работу, сообщила начальнику, что адрес нашла и идет сейчас к тому самому недотепе. "А там видно будет".
- Давай. - Вот и весь ответ редактора. Что ж, теперь хочешь, не хочешь, но придется навестить парня. Когда она вышла на улицу, то решила отправиться пешком, просто подышать и погулять. По пути она пыталась припомнить хоть что-то о том многострадальном памятнике, который попал в городскую видеохронику. Странно, но ничего дельного в памяти не всплывало, так мелочи. Помнилось только помпезное открытие года два или три назад. Но где он поставлен, кому? Этого она вспомнить не могла и вынуждена была согласиться с тем, что новости её не интересуют. Это её-то! Всю свою жизнь посвятившую созданию этих самых новостей. Да, видимо дело совсем плохо.
По означенному адресу оказалось ветхое строение, возможно ранее и бывшее жилым домом. Теперь это было неказистое двухэтажное деревянное сооружение, затертое среди ярких новостроек. Мария огляделась. Когда-то, раньше здесь было уютно, тихо и даже романтично. Липы, резные наличники, зелёный заборчик. Сейчас всё это выглядело невзрачно. "Интересно, кем этот Гоша работает? Как его там? - Она заглянула в ежедневник. - Георгий Сергеевич Усов". Не найдя звонка, она постучала в массивную с осыпавшейся синей краской дверь. Тишина. "Скорее всего, никого нет дома. Он должен быть на работе". - Мария постучала еще раз и полезла в сумку за блокнотом, чтобы оставить записку. В этот момент по лестнице загрохотали шаги. Мария даже испугалась, решив, что дверь сейчас откроет какой-нибудь здоровяк-дебошир.
- Проходите! - Сразу же раздалось из-за распахнутой двери. Мария не решилась шагнуть во тьму прихожей.
- Георгий? Это вы, да?
- Это я. Можно Гоша. Идёмте, тут сквозняк. - Шаги загремели в обратном порядке, снизу вверх. Мария успела рассмотреть лишь потёртые джинсы возможно серого цвета. Что ж, раз с порога её не спросили ни о чем, незачем представляться. Мария пошла следом по скрипучим деревянным ступеням.
Едва пройдя половину винтовой лестницы, она смутно догадалась о роде занятий Гоши. В нос ударил резкий букет специфических запахов. Поднявшись до конца лестницы и очутившись в прихожей, Мария утвердилась в своей догадке - у стены стояли подрамники без холстов. "Так он художник! С чего бы тогда ему было громить произведение искусства?"
Хозяина квартиры видно не было, но звуки подсказывали место его нахождения. Гоша чем-то ожесточенно гремел.
- Вы проходите в ту комнату! Я сейчас спущусь! - На минуту воцарилась тишина. Марии стало смешно и любопытно, в какую именно "ту" комнату её приглашали. Она шагнула за тяжелый занавес вместо двери. За ним оказалось что-то вроде... вроде... Мария не могла определить назначения "той" комнаты. Очевидно, она была многофункциональной. Здесь также находились предметы, имевшие отношение к творческой деятельности. Прямо, опять за занавесками, располагалась по всей видимости студия. Был виден угол мольберта и столик, заваленный тубами краски. Заглядывать дальше Мария не решилась. Слева однозначно находилась кухня и столовая - тёмная без окон комната, в углу которой виднелись ступеньки. Они вели вверх к распахнутой двери, из-за которой наконец-то появился хозяин квартиры.
Вначале опять же появились джинсы неопределенного цвета, синяя в клетку рубаха на выпуск, затем руки с очередным квадратом холста, скрывавшего лицо. Холст опустился, открыв узкое бледное лицо, длинные разметанные волосы. Мария слегка поморщилась, она терпеть не могла небритых мужчин. У Гоши же была недельная щетина. Грустные темные глаза смотрели выжидающе. По всей видимости, Гоша пытался вспомнить незваную гостью.
- Вы Вера Григорьевна?
Мария качнула головой.
- Вы от Веры Григорьевны?
Еще раз нет.
- Но вы за портретом?
- Может, будет проще, если вопросы стану задавать я?
- А, ну, - Гоша перестал мучить холст и поставил его к стене. - Но вы точно не за портретом? И не хотите заказать свой портрет?
Еще раз нет.
- Зря, у вас выразительное лицо, такое фактурное, хара?ктерное...
- Давайте оставим в покое мою внешность и вообще живопись. Поговорим о скульптуре.
- Я этим не занимаюсь. Вас... вам...
- Я о позавчерашней попытке свержения кумира.
- А, вон...
- Чем он вам не угодил? Это же не Зураб Церетели.
- Откуда вы узнали?
- Откуда? Помилуйте, весь город знает.
- Я имел в виду мой адрес.
- Я ведь журналистка.
- Писать будете? - жалобно пролепетал Гоша и опустился на ступеньку.
- Еще не знаю, стоит ли бумагу переводить.
- Ай, итак на весь город ославился. А вы из какой газеты?
- Из "Крика". Тираж небольшой, но читаемое издание. Если напишу хорошо, могу переменить отношение к вам. Но для этого вы должны мне все рассказать.
- Как на исповеди?
- Как у адвоката!
- С чего же начать?
- Может, для начала, предложите даме стул?
- Это всё из-за памятника вышло... Нет, из-за Лариски... Нет, из-за того, что мы с Лариской туда поперлись ночью... Да, ночью, в этом всё дело. И ещё в полнолунии. - После минутного созерцания потолка Гоша все же извергся драматическим монологом. Мария удостоилась места, и даже чашки довольно хорошего кофе. Она сидела на старом, почти антикварном полукресле и внимательно изучала внешность своего респондента, едва прислушиваясь к его повествованию. Она знала по опыту, самое ценное будет сказано позже, когда собеседник начнет пересказывать в третий, а то и в четвертый раз. На всякий случай под рукой был готов диктофон. Он лежал сверху в небрежно раскрытой сумке, оставленной у ног. Не все любят, когда их записывают даже на аудио.
Гоша тем временем пережевывал свою историю:
- Все было так хорошо вначале, мы жили здесь потихоньку. Сначала она ко мне только заходила, потом уж перебралась, как говорится, с вещами.
- Лариса?
- Ну да, я же и говорю. Мы... в общем познакомились, то, се. Все нормально было. Потом ей замуж надо стало. Приспичило.
- А вам это видимо ни к чему было?
- Какая тут семья?! В этих-то условиях, с моим-то заработком...
- В этом все дело?
- Да... нет... не то, чтобы... В общем она... она... это... - Гоша замялся, опустил взгляд.
- Оказалась в интересном положении? - Подсказала Мария.
- Да! - Гоша хохотнул, осекся. - Какое уж там интересное. Ну, в общем да, залетела... - Гоша говорил долго, нудно, повторяясь и сбиваясь. Как говорится, заходил на посадку большими кругами. Мария устала его слушать, давно отставила чашку. Украдкой она скользила по беспорядочно расставленным холстам. Очень хотелось закурить, больше из-за желания сосредоточиться. Гоша же продолжал мучиться в словесном водовороте, поэтому пришлось его прервать:
- Вы говорите, что у вас плохо с заказами? Поговорим об этом.
Гоша осекся.
Мария шла по улице, пытаясь переосмыслить услышанное нагромождение фраз и выжать из этого самую суть происшествия. Слов было много настолько, что голова начала потихоньку болеть. Или это совсем по иной причине? Что же там наговорил этот Гоша? О подруге Ларисе, о её залёте. И... после этого она потащила его к памятнику? Бред какой-то. Да, еще была истерика, был скандал... О, как это все уже стало обыденно. Да, но она, Лариса для чего-то потащила его к чертовому памятнику в полночь. Не тот у него характер, чтобы тащить. Да, Гоша летящий, да, эпатажный, слегка того, но тащить его не удастся. Что он сказал - "Мы потащились ночью" - да, примерно так. Значит, он сам пошел. Но чего хотел он? Для Ларисы это было крайнее средство? Ладно, сейчас не об этом. Они пришли, загадали желание, и памятник сделал им какое-то предложение. Вовсе бред! Что главное? То, что оба, - и Лариса, и её ребёнок погибли. Виноват ли в этом памятник - дело десятое. Надо выяснить, было ли такое на самом деле.
Мария вынула мобильный телефон и нажала вызов на аббревиатуре "ВВС".
- Да, Мария, слушаю тебя.
- Виктор Васильевич, у вас главврач где-то знакомый есть?
- Да. И...
- Можете выяснить, был ли несколько дней назад смертельный случай с выкидышем? Молодая женщина лет двадцати пяти. Зовут Лариса, фамилии не знаю.
- Это что, как-то связано с наездом на памятник?
- Да, напрямую.
- О! Как все сложно-то. Продолжай. Я как выясню, тут же перезвоню. Дело не простое оказалось, как я погляжу?
- Да, похоже. Пойду дальше работать.
- Давай.
Когда Мария отключила телефон и огляделась, то, неожиданно поняла, что находится в старой части города, откуда виднелся сквер на высоком берегу реки. Это был тот самый сквер, где стоял тот самый злосчастный памятник. Вот так-так, ноги сами ее вынесли на место происшествия? Или она подсознательно пришла сюда? Что ж, раз уж она оказалась здесь, надо пойти и осмотреть достопримечательность.
Миновав вход в чугунной ограде, Мария пошла по брусчатой дорожке. Все они - шесть или восемь - сходились в центре сквера у относительно небольшой площади. В центре самой площади высился памятник. Собственно он не высился. Изваяние было щадящих размеров - лишь немного больше роста настоящего человека. Пьедестал также был низок, по этой причине к самому памятнику можно было подойти вплотную. Очевидно поэтому некоторые его части золотисто блестели. Мария вынула из объемистой сумки фотоаппарат и сделала несколько снимков в разных ракурсах. Затем она осмотрела окна верхних этажей единственной высотки и попыталась представить, как тут все было, когда Гоша переполошил жильцов своей атакой на статую. "Интересно, а у него крыша не того? Не сам ли он Ларису..."
- Любопытствуете? - Мысль была прервана хрипло-каркающим голосом. Мария вздрогнула и обернулась. За спиной в паре шагов стоял незнакомец, внешностью подозрительно напоминающий бомжа. Не побритый, не постриженный, не умытый, не опрятный и ещё десяток "не".
- О! Теперь многие интересуются им. - Незнакомец ткнул пальцем в сторону монумента.
- Отчего же? - Поинтересовалась Мария, соседство с этим человеком вызывало у нее неприятные ощущения, хотя по роду деятельности ей доводилось общаться даже с уголовниками. Бомж вызывал в ней не столько отвращение или брезгливость, а какую-то тревожную настороженность. Возможно, это было вызвано тем, что он лишь выглядел как бомж, но в действительности был кем-то иным. Совершенно непонятно отчего она так подумала? Возможно, подсказывал опыт. Неопределенность немного раздражала, но желание узнать пересилило.
- Вы будто не слыхали? - Развел руками незнакомец.
- Что? О чем? - Мария состроила бомжу глазки.
- Да о нем же! - Он вновь ткнул пальцем в сторону памятника.
- А что же с ним такого случилось? - Мария попыталась деланно удивиться.
- О! Прелюбопытнейшая история! - Незнакомец потер сизый нос, покрытый мелкой сеткой сосудов. - Я бы, наверное, рассказал её, да вот жутко пересохло горло. Вот если бы...
Мария улыбнулась, все стало предельно ясно. Она запустила руку в карман пальто и протянула бомжу совсем нелишнюю десятку.
- О! Премного благодарен... Тут такое дело произошло,.. - начал он, кашлянув в рукав заношенной некогда модной кожаной куртки явно с чужого плеча. - Я, видите ли, тут неподалеку обретаюсь, потому был свидетелем с самого начала.
Тут, знаете ли, завсегда вечерами людно. Особенно молодежь, особенно в полнолуние. Всегда кто-то есть. Место хлебное, особенно для таких как я...
Так вот, обычно молодежь приходит сюда желания загадывать. Бывают всякие и всякое, но как третьего дня... Я такое первый раз видел. Это часа три уже было. Слышу, что за шум? Глядь, трактор этот как его...
- ЧТЗ?
- Не... маленький, "Беларусь". Катит прямо в сквер. Я ещё решил, что он подметать собрался. Тут обычно трактором подметают, только маленьким. Этим... "Максимом". А тут "Беларусь" и без щетки. Мне-то, конечно, все равно было. Я решил уже на другой бок перевернуться, да... Только гляжу, он на всех парах к памятнику летит и так как-то рывками, спотычками. А уж когда тот парень выскочил из кабины с матюками, меня совсем любопытство разобрало. Он этот памятник обмотал цепью и за трактор цеплять стал. Вот, глядите. - Бомж указал на свежие светлые царапины на ногах фигуры. Мария сфотографировала их тоже.
- Конечно, я понял, чего он делать собрался. Прямо-таки вопиющий акт вандализма в центре культурной столицы! Но, слава богу, тут подоспела наша доблестная милиция. Видать жильцы вызвали. Так вот и не позволили уничтожить художественное произведение, достояние народа. И дурака того отвезли в отделение.
- И вы все это своими глазами видели?
- Само собой. Я тут неподалеку стоял.
- А милиции вы ничего не рассказали?
- Нет. У меня с ними, знаете ли, антагонистические отношения.
- Вот как? - Мария мысленно рассмеялась. - Что же дальше было?
- Телевизионщики приехали. Ну, с этого, как его там... Ну, вы поняли. Но те поснимали да уехали. Время-то уже позднее было. Даже, скорее раннее.
- Так получается, вы самый главный свидетель!
- Видать так. - Бомж расплылся в улыбке.
- Разрешите вас сфотографировать для газеты?
- Это что ж, писать будете? - Улыбка стала шире.
- Почему бы нет? Правда решать будет редактор.
- Тогда, пожалуй,.. - Бомж снял вытертый картуз и пригладил серые волосы. Мария сделала ещё несколько снимков, крупный план и на фоне памятника.
- Может представитесь? - попросила Мария.
- К чему это?
- Хотя бы имя отчество. Под снимком разместить, а то как-то неудобно получится, не убедительно.
- Тогда, пожалуй, стоит представиться. Павел Андреевич. Фамилию можно опустить.
- Спасибо. - Поблагодарила Мария и собралась уходить.
- А дурака того я приметил, - неожиданно продолжил бомж, представившийся Павлом Андреевичем.
- Какого? - Мария считала историю законченной и не сразу поняла о ком идет речь.
- Ну, парня этого, что статую свалить собирался. Он неделей раньше или около того тут околачивался. Но не один с дамочкой.
- Любопытно. И что же было?
- Ругались они. Я, поймите меня правильно, не подслушивал, но ночью обычно тут слышимость хорошая.
- И?..
- Да безо всяких "и". Просто ругались. Она его туда тянула, он ее оттуда. Симпатичная такая, молодая, фигуристая, прямо фотомодель. Я ведь тут людей насмотрелся за столько-то лет. Понимаю, что к чему. Тут в свадебные дни лучше всего. Когда свадьбы приезжают. Жених с невестой к памятнику подходят, вот тогда и не зевай! Ну, надо же понимать, конечно, когда сунуться, а когда повременить. Бывает который день...
- Отчего такое внимание к этому месту?
- Вы будто не знаете?
Мария покачала головой.
- Ну? Это поначалу я вас за приезжую принял. Теперь-то понимаю, вы местная. Как бы вам это покороче да пояснее рассказать? - Бомж искусно изобразил непонимание вопроса.
Мария, с глубоким мысленным вздохом, выудила еще одну купюру. "Если история будет плюшевой, домой придется добираться пешком". Бомж выглядел осчастливленным.
- Это все местная легенда об этом памятнике.
- Что же в нем особенного?
- В нем самом ничего. Но сколько с ним связано!
- Любопытно. - Марии уже стало надоедать затянувшаяся беседа, но профессионализм потребовал немного задержаться.
- Сейчас расскажу. Это очень старинная история. Этот памятник был отлит на нашем заводе, - бомж неопределенно качнул головой куда-то в сторону, - по заказу самого мэра. Владелец завода слыл богачом, но главным богатством почитал свою дочь, красавицу и умницу Софи. Он хотел выдать её замуж за одного столичного богача, какого-то там князя или графа.
Но его дочь красавица Софи была благосклонна к одному из заводских мастеров. Тот был молод, красив, умел в работе, но все ж неровня питерскому графу. Парень тот работал в цехе литья и участвовал в отливки вот этого самого памятника. - Бомж рассказывал, и Мария понимала, что он возможно в сотый раз повторяет эти слова, до того они были гладко пригнаны одно к другому. - Короче говоря, когда памятник сработали, молодой мастер пропал при таинственных и загадочных обстоятельствах. Ходило много сплетен и слухов, будто заводовладелец причастен к его исчезновению. Но слухи слухами, а правды не раскрылось.
Но вот что было дальше! Софи видимо была влюблена в мастера по-настоящему. Она стала каждый день приходить к памятнику и просиживать тут часами. Что ни пытался делать отец, никак не мог отвадить дочь. В конце концов, она тронулась умом и вскорости отдала... умерла одним словом. Отец горевал да этим горю-то не поможешь.
С тех самых пор и повелось поверье, будто души влюбленных соединились в этом памятнике. Словом они счастливы. А потому влюбленные парочки приходят сюда попросить за свою любовь.
Конечно, она не пошла в редакцию. Мария возвратилась домой совершенно обескураженной. Столько всего за день! "Нет, на счет памятника это полная чепуха. Памятник новый, отлит совсем недавно. - Мария хорошо это помнила. - Всего-то пару лет назад к столетию со дня рождения этого деятеля. Кстати надо уточнить имя и его заслуги перед городом. С Гошей все понятно. Да, истерик, но он художник, натура тонкой душевной организации. Излишне чувствителен, излишне эмоционален... Лучше бы он был грузчиком или водителем-дальнобойщиком. Таких ничем не прошибешь. С ними проще и надежнее. Не было бы нежелания жениться, всего этого кипиша. Спокойно бы сели, обсудили. Не надо бы было идти к памятнику. Все были бы живы и счастливы. Я-то что переживаю за них, за него. Да, проще, да, надежнее, но с такими скучнее... Да ну их всех к черту". - Мария хотела было записать все, что выяснила за день по свежей памяти, но делать этого совершенно не хотелось. Почему-то эта история вызвала из памяти личную историю.
Она уже почти было успокоилась, как неожиданно масла в огонь подлил редактор. Смальков позвонил поздно вечером и сообщил, что знакомый врач подтвердил ее слова, неофициально, конечно же. Виктор Васильевич сообщил также, что у него на руках имеется копия с выписки этого дела.
- А как у тебя дела? - Буднично поинтересовался голос из трубки. Мария сказала только, что встретилась с "героем дня", побывала на "месте преступления" и взяла интервью у очевидца событий.
- Да ты молодец, Мария! - Голос потеплел.
- Конечно. Хорошо бы вы оценили это в рублях.
- Ха-ха. Я подумаю. - Голос потух и пропал.
Мария выдала статью в минимальный срок. Вышло красиво, а главное профессионально. Исчезла напрочь комичность ситуации, осталась трагедия, (Мария поведала драматическую историю смерти Ларисы и её не родившегося ребенка), осталась слепая ярость, вымещенная беспомощным художником на памятнике. Кое-что было добавлено из своего горького жизненного опыта.
Виктор Васильевич материал оценил, отметил кроме гонорара премиальными. Тем более что статья получила живой отклик. В редакцию посыпались письма, завязался диалог с читателями, развернулась полемика, что само собой сказалось на тираже. По этой причине Виктор Васильевич поручил Марии продолжить тему. Отказываться она естественно не стала.
В общем, все было хорошо, нехорошо было только на душе у самой Марии. Это было странно, она часто сочиняла душещипательные истории и никогда после них не оставалось такого неприятного осадка. Что было не так, она понять не могла.
Так прошел почти месяц. Почему-то из головы не шел Гоша. До такой степени не шел, что Мария решилась зайти к нему еще раз.
Она отправилась к нему днем, в расчете на то, что, может быть, не застанет его дома. Мария уже придумала, что оставит в двери записку, и даже мысленно набросала ее содержание. Во двор она зашла с улыбкой, чему сама удивилась. Может это аура места так на нее воздействует? Мария не смела признаться даже самой себе, что это могло быть чем-то иным. Например, встреча с творческой личностью, необычным человеком несвойственным ее кругу.
На стук в дверь привычно загрохотали шаги по деревянным ступеням. Почему-то вспомнились строки из песни: "Лестница здесь - девять шагов до заветной двери. А за дверями русская печь да гость на постой".
"Прочь, прочь такие мысли". - Мария передернула плечами.
Дверь привычно распахнулась настежь. "С каких это пор мне стало тут привычно? Я здесь всего второй раз".
Гоша растянулся в широкой улыбке. На миг с его лица сошла вселенская скорбь.
- Ирина? - неуверенно выдавил он из себя.
- Мария, - сухо отозвалась та. - Мария Александровна Сафонова - журналист, - хмуро добавила для большей убедительности. - "Ну да, еще назвать год рождения и сообщить, что не замужем".
- Да, конечно, я так и думал.
- Я по делу, - сурово пояснила она. - "Поплакаться в жилетку и напроситься ночевать".
- Да, я вас узнал. Вы обо мне написали. Вы проходите, поднимайтесь наверх. - На этот раз Гоша пропустил Марию вперед, что ей не очень понравилось. А Гоша сразу же предложил присаживаться, соорудил чай и печенье. Сейчас они расположились в "той" комнате, что была отведена под все сразу.
Пока чайник закипал, Мария с улыбкой смотрела, как хозяин освобождает стол от инструмента. Похоже, что перед ее визитом он натягивал холст на очередной подрамник. Стол был завален обрезками, инструментами. Гвозди, молоток, какие-то хитрые клещи. Банка с чем-то белым. "Грунт акриловый" - виднелась надпись из-под натеков.
"Надо же, какой он деятельный. Он всегда такой или я его застаю за работой?"
Они пили чай. Гоша ни о чем не спрашивал. Мария ничего не говорила.
- Да. Я же хотела спросить. - Опомнилась она после созерцания стен. - После публикации вы претензий не имеете?
- К вам? - Гоша очнулся от созерцания внутреннего мира.
- К редакции. Ну и ко мне тоже.
- Что вы? Какие претензии? Бог с вами! Мне это дело наоборот только на пользу пошло. От меня милиция отстала. Трактор я этот все же угнал.
- А вы его откуда угнали?
- Да там же неподалеку стройки кругом. Старые дома сносят. Жалко. Столетнюю инфраструктуру разрушают, уют, одним словом. От этих безликих бетонок какой уют? Меня от них коробит - безликие, бездушные, холодные. Видали, там неподалеку такой высоченный зеленый дом отгрохали? Это же ужас что, а не дом! Вы бы об этом тоже написали.
- Я подумаю. Хорошо, что хоть у вас хорошо.
- На счет чего?
- На счет милиции. Отстали и то хорошо.
- Ай, это! От них никуда не деться. Это как заноза в... извините. Я о другом сказать хотел. Мне после вашей статьи заказы повалили... ну, не повалили, конечно. Я чего столько холстов готовлю?
- Вот я тоже хотела спросить, у вас всегда так... весело?
- Весело? - Гоша недоуменно осмотрелся. - А, это... беспорядок, имеете ввиду? Мне кафешку оформить предложили, вот я и подготавливаюсь.
- А готовые холсты вы не покупаете? Так разве не проще?
- Там не все размеры есть и пропорции другие... Беспорядок, да. Это вы верно подметили. Лариса было тут присматривала за порядком... Без нее теперь...
- Извините, Георгий. А она какая была, Лариса?
- Она? Классная была. А вот, я вам ее портрет покажу. - Гошу смело со стула. Через минуту он явился с холстом. - Это последний. - Гоша поставил портрет на стул. Он был не дописан, скорее даже только начат. Некоторые детали были лишь в угле. Проработаны были в полной мере глаза, яркие, глубокие, живые.
Мария поняла, что Гоша влюблен в Ларису.
- А есть еще? Другие? Извините, что влезаю в личные отношения.
- Другие есть, но этот самый лучший. Она... она уже была тогда беременна... Я даже не знал. Еще удивлялся, отчего у нее так глаза горят.
- И не почувствовали?
- Видимо нет. Я поверхностный... Мы столько времени провели вместе, мог бы догадаться, но...
- Простите, Георгий, я задела вас за живое.
- Да чего уж. Все нормально.
- Мне, наверное, пора идти, еще уйма дел.
- Пишите?
- Куда деваться?
- А портрет свой не надумали заказать?
- Портрет? Не надумала.
- Зря. Я бы вас бесплатно написал. В знак благодарности.
- Дело не в деньгах, просто... Я подумаю. И о портрете, и о новостройках.
Эрнест Иннокентьевич Галиньш слыл человеком занятым. Кроме преподавания в университете, он курировал местный краеведческий музей, консультировал два, три антикварных салона по поводу подлинности или оценки стоимости некоторых предметов старины. Кроме этого он вел кружок истории в интернате для детей из неблагополучных семей и что-то ещё, чего Мария в точности не знала. Однако именно этот обширнейший спектр занятий её знакомого определил дальнейшие действия. Кто как ни Эрнест Иннокентьевич прольет свет на темную историю с этим памятником, даст ей исчерпывающую информацию? Ответ - никто. Самое сложное, это найти свободное время в его занятом расписании.
Когда Мария рассказала ему над чем она сейчас работает, тот, как ни странно, быстро нашел окно в своем плотном графике.
- Знаете что, Мария Александровна. Я через часок буду в "Лидии", подъезжайте-ка туда, там и пообщаемся. Если не затруднительно, конечно же.
Мария знала, где располагался этот антикварный салон и, доложившись ВВСу, отправилась туда пешком.
Ничего особенного этот салон собой не представлял, так бывший комиссионный магазин. Кстати, как ей помнилось, раньше в нем было куда уютнее. На полках стояли подлинные антикварные вещи, от которых веяло благородством и стариной. Сейчас здесь теснились в основном китайские и турецкие поделки ширпотреба, среди которых редко попадалось что-то стоящее.
Галиньш очевидно уже завершил свою работу и любезно общался с директрисой в зале. Вообще он весь был сама любезность. Этакий повзрослевший, тертый, излучающий вселенское благополучие Колобок. Он всегда сиял, улыбался и перекатывался при ходьбе. Короткая стрижка, пухлые холеные щечки добавляли сходства со сказочным персонажем. Круглые очки в золоченой оправе придавали Колобку весомости и солидности. Вид его был внушительный и гротескный одновременно.
Зато директриса салона Марии не нравилась совершенно. "Колхозная выскочка, грымза деревенская, ни ума, ни образования. Умело выскочила замуж за кого-то там барыгу, рванула денег, развелась, перекупила комиссионку, навезла барахла дешевого и вот теперь процветает". - Марию всё это жутко злило и раздражало. Почему? Как раз потому, что ни ума, ни образования, а процветает.
- Мария Александровна! - Эрнест Иннокентьевич прямо расцвел, заметив журналистку, и любезно простившись с Виолеттой Как-Её-Там-По-Отчеству, переваливаясь, засеменил навстречу Марии.
Они ехали через центр на новенькой "Вольво" Галиньша в сторону старого университетского корпуса.
- Что ж, Мария Александровна, то, что вы мне поведали действительно ужасно.
- Что именно?
- Да все ужасно. И смерть девушки, и отчаяние этого художника. Как вы сказали его имя?
Мария назвала.
- Нет, не припоминается что-то. Я ведь многих художников знаю. Он талантлив? Вы его работы видели?
Мария отрицательно покачала головой.
- Да и эта легенда вокруг самого памятника тоже ужасна. - Галиньш вздохнул. - Особенно когда знаешь то, что было в действительности.
- Что такого с этим памятником? Какая тут может быть история, если это новодел?
- Вы уверены?
- Конечно. Я же помню, как его устанавливали пару лет назад.
- Пять.
- Что?
- Пять лет назад, если быть точным. - Галиньш перестал вздыхать, метнул на Марию серьезный взгляд. На минуту задумался. - То, что я вам скажу, должно остаться между нами. Ни слова вашему редактору, как его там? Виктор Васильевич? Пренеприятнейший тип. Ни слова, ни строчки в газете, ни в вашей, ни в какой иной. Могут случиться крупные неприятности и не только у меня. Вы меня поняли, Мария Александровна?
Мария действительно поняла, что сейчас может стать обладательницей какой-то уникальной информации. Галиньш знал много достоверных фактов. Вопрос был в том, надо ли ей самой знать то, что хотел открыть ей Эрнест Иннокентьевич? В конце концов, профессиональное любопытство взяло верх.
- Да, Эрнест Иннокентьевич, я все поняла. Ни-ни. Со мной и умрет.
- Неудачная шутка, но да ладно. Дело в том, что памятник, который установили пять лет назад, в действительности не новый, а старый, тот самый, что был здесь с самого начала. После революции памятник намеревались уничтожить. Его убрали, но не переплавили, не до того стало.
- Стало быть, дело идет о прикарманивании денег?
- В общем да. Памятник так и стоял много лет на территории того же самого завода, где его отливали.
- Это на Подлужной улице который?
- Да именно там. В войну не до него было, после войны... В общем, к очередному юбилею, 125-летию, его решили восстановить. Помыли, почистили и...
- ... и выдали за новый.
Галиньш кивнул.
- Но это не та драматическая история, которую я хотел рассказать. Это присказка. Я хочу рассказать, что произошло при отливке этого злополучного монумента. А было это, если память не изменяет, в 18... году.
Фабрикант, владелец литейного заводика Доброслав Стелинский, поляк по происхождению, нажил состояние на производстве пушек во время войны 1812 года и жил припеваючи. Однако в последствии его дела пошли не столь удачно. Приходилось браться за любую работу от церковных колоколов до уличных памятников. В том числе и за тот заказ, о котором мы говорим. Стелинский, знаете ли, свел дружбу с тогдашним мэром города, вот ему и стали перепадать кое-какие заказы от казны, так сказать. Капитал его начал расти.
Однако главным своим капиталом он считал дочь, которую намеревался выдать замуж за петербуржского аристократа, сына графа Медынского.
- А дочь не Софи звали? - перебила вдруг Мария Эрнеста Иннокентьевича.
- Верно. София действительно была красивой и образованной девушкой. В нашем музее её портрет сохранился. Училась она в питерском институте благородных девиц. Там, кстати сказать, отец и познакомился с графом и его сыном. Тогда же представил им свою дочь.
Так вот, по этой причине ухаживания за дочерью одного молодого мастера были для отца весьма не кстати. Когда же он заметил, что дочь к тому благосклонно относится и принимает ухаживания, то решил тоже принять некоторые меры.
Мастер как раз работал над памятником. Он, кажется, занимался формовкой или чем-то вроде. Я этих тонкостей не знаю. Это было вечером перед самой отливкой.
Вот в этот момент в цехе появился хозяин с подручными. Разговор был недолог. Они связали парня, бросили его в готовую форму и тут же залили бронзой.
- Ужас какой! - Мария покосилась на рассказчика узнать, не привирает ли тот. Но Галиньш смотрел на дорогу сосредоточенно и ничем вранья не выдавал. - И что дальше? - после некоторого молчания поинтересовалась Мария.
- Дальше все банально и прозаически. Когда металл остыл, форму разобрали. Как выяснилось, отливка нисколько не повредилась, улик никаких не было, поэтому срочно принялись за отделку. Когда заказ был выполнен, сам мэр пришел в цех взглянуть на него. Стелинский не забыл помянуть вскользь, что во время отливки случайно погиб лучший мастер завода. Это произвело ещё большее впечатление.
Затем памятник установили, как и полагалось и все пошло своим чередом.
О погибшем мастере никто не вспоминал. Кроме Софии. Она стала приходить в сквер и просиживать там часами, будто чувствовала, что любимый человек был поблизости. Знала она или нет правду о том, что случилось тогда в ночь отливки, сказать невозможно. Может догадывалась, может кто-то сообщил ей страшную тайну. Однако доподлинно известно, что спустя недолгое время она обезумела и скончалась в городской больнице для душевнобольных.
- Да, действительно жуть какая! - Мария отставила чашку и вопросительно воззрилась на Галиньша. Они сидели в его кабинете старого корпуса университета. - Извините, но откуда вам известны такие подробности.
- Из документов, конечно же. - Эрнест Иннокентьевич улыбнулся. - История моя любовь, тем более история края. Я со студенческих лет просиживал дни в архиве. Меня вообще поражают, раздражают и удивляют люди, которым безразлична история города, края в котором они живут. Как можно строить свое будущее, не зная прошлого? Об этом я постоянно твержу своим студентам. Кстати, о студентах, прошу меня простить, уважаемая Мария Александровна, но мне пора отправляться к вечерникам. Если вас интересуют еще какие-то подробности, только скажите. Я обязательно постараюсь предоставить их вам. И не только по заводу или памятнику.
- Большое вам спасибо. Думаю, если чего кто и знает доподлинно так это вы, Эрнест Иннокентьевич.