Когда-то давно на заре своего существования человек, постигая мир, не делил свое познание на составные части. Восприятие мира было для него единым, как и сама окружающая природа. Значительно позже, когда накопленное знание стало велико, человек поделил его на естествознание и религию. Естествознание осваивало физику, химию, биологию, ботанику, географию, астрономию... религия же изучала в основном взаимоотношения человека и Творца.
Так продолжалось долгое время: наука и религия продвигались рука об руку не вмешиваясь в дела друг друга. Были времена, когда изучение отношений с Богом становилось почти наукой и называлось теософией. Были периоды, когда и наука превращалась в религию, утверждая свои непреклонные догматы, не желая видеть очевидную истину. Но настала пора, и они превратились в непримиримых врагов. Когда наука была слаба, религия уничтожала плоды ее труда. Когда же окрепла наука, религия превратилась в изгоя... И так продолжалось долгое время, пока на служителей одного и другого пути не снизошло понимание того, что худой мир лучше доброй войны. И война прекратилась.
Все это время рядом с наукой и религией существовала третья сила, третья составляющая часть, третий путь познания, на который противоборствующие стороны не обращали особого внимания. Это сила, этот путь назывался искусство. Искусство от слова искус, искушение, поскольку искусство всегда искушало и религию, и науку использовать ее силу в своих целях, на своей стороне. Так и было множество раз, так продолжается и по сей день, хотя и те и другие прекрасно понимают, что искусство само по себе нейтрально. Искусство даже более всеобъемлюще, нежели религия и наука, поскольку лишено значительного числа условностей, присущих тем. И если говорить об искусстве, как об инструменте постижения окружающего мира, то именно оно должно бы быть первично, а наука и религия лишь входить в него составными частями. Однако сложилось так, что искусство, наука и религия превратились в три столпа, три вершины одного горного хребта. Тем не менее, взаимопроникновение этих трех аспектов продолжается до сего дня. И сейчас они используют и заимствуют друг у друга формы, методы, темы, оставаясь одним целым.
В 16... году произошло событие, которое лишь подтвердило, что границы между наукой, религией и искусством зыбки и условны. Тогда тремя гениями было создано поистине Произведение Искусства, подтверждающее, что все три означенных аспекта являются единым целым. И хотя эти гении вышли из лона церкви, но этим лишь подтвердили, что религия и тогда была лишь одной из трех опор познания.
Эта история рассказывает историю Шедевра, его создания, забвения и новообретения.
* * *
Трое ребят - переростков, - Гарей, Крот и Леший, - стояли посреди просторной комнаты, привыкая к полумраку царившему вокруг них. Окон в помещении не было, за исключением того крохотного под самым потолком, через которое они кое-как сумели забраться внутрь. Кто бы мог догадаться, что это невзрачное оконце на обшарпанной стене в тупичке захламленного дворика приведет в антикварный салон? Хозяин видимо полагал также, иначе поставил на него хотя бы решетку. Друзья-подельники сами тоже не додумались бы до этого, но им подсказал один странный тип, судя по акценту, иностранец. Он же пообещал им приличные деньги, если они вынесут для него кое-что. Таким образом, друзья оказались в антикварном салоне.
Собственно эта комната была запасником салона, главный вход в который располагался со стороны Профсоюзной улицы. Здесь хранились вещи ожидающие оценки, реставрации, предпродажной подготовки или отложенные до поры, до времени для особых посетителей салона.
Когда глаза свыклись с тусклым светом настолько, что стали различимы стены и тени, все трое двинулись в разные стороны. Им было непривычно находиться среди огромного количества предметов, назначение большей части которых составляло для них загадку.
"Неужели есть идиоты, которые платят большие бабки за этот хлам? Его в цветмет сдать и то пользы больше будет. А тот баклан деньги предлагал за какой-то старый пыльный половик". Гарей - Радик Гареев, старший из троицы медленно продвигался по комнате, опасаясь наделать шума. Не споткнуться бы обо что-нибудь. Действительно, предметы старины, в изобилии стоящие на полках и столах, частично размещались прямо на полу. В большей части это были скульптуры людей и всевозможных животных. Под их молчаливыми взорами Гарей чувствовал себя неуютно, хоть и старался виду не подавать. Особенно он испугался большой скульптуры Будды, что сидел и улыбался. Эта улыбка показалась Гарею ехидной, мол, знаю я, для чего вы тут и знаю, чем это для вас закончится.
Ребята бывало промышляли мелкими кражами, но в основном это были кошельки нерасторопных домохозяек и мобильные телефоны зазевавшихся прохожих. Антикварный салон дело иное, за это можно отправиться за решетку. Такая перспектива мало устраивала, поэтому в животе Гарея предательски урчало, но он упрямо двигался вдоль стены, не показывая вида своим младшим подельникам.
- Нашел, - нарушил тишину Леший - Лёва Филиппов, самый мелкий из троицы. Он стоял в паре метров от стены, бо?льшую часть которой занимал уникальный гобелен ручной работы, сотканный во Франции в середине 17 века. Этих подробностей друзья само собой не знали. Для них обнаруженный предмет был тем самым "пыльным половиком", за который им отвалят деньги. - Айда, снимаем по быстрому и валим.
- Да погоди ты, не шебаршись, - цыкнул на Лешего Гарей.
- А чего еще? - пожал тот плечами. - Скатаем да потопали. Его, вон, еще через оконце протаскивать да по улице волочить.
- Осмотримся сперва. Тут разных дорогих цацек не меряно. Может дороже, чем этот коврик выйдет.
- Мы про это не договаривались, - подал голос, молчавший до сей поры Крот, - Славка Кротов.
- Одно другому не мешает, - хмыкнул Гарей. - Леший, ты пока что коврик снимай, а мы посмотрим, что к чему.
- Верно, - кивнул в темноте Крот.
- Ладно, как скажете, - Леший вздохнул и встал на стул, но все равно верхняя кромка гобелена оказалась высоковата для его роста. Ему пришлось привстать на цыпочки и почти прильнуть к ткани. Леший вздрогнул, когда в тусклом свете против его лица оказалась морда какого-то демона. Он чуть не вскрикнул и спрыгнул, почти упал со стула.
Леший вновь поднялся на стул, с опаской поглядывая на сердитого демона. В комнате словно стало светлее, потому что на гобелене проступили и другие персонажи. Леший принялся их рассматривать. Это было так необычно для него, он очевидно впервые за всю свою жизнь столкнулся с настоящим произведением искусства лицом к лицу в буквальном смысле слова. Хоть изображение и было выткано, но выглядело достаточно детально и даже объемно. Леший провел ладонью, чтобы убедиться, не выступают ли фигуры над фоном. Нет, они не выступали, но ткань была столь приятной на ощупь, что Лешему захотелось прильнуть к ней щекой и подремать.
Когда Гарей и Крот насовали полные карманы всяких мелких фигурок, то как-то разом вспомнили о главной цели их сомнительного предприятия - гобелене. Опять же оба одновременно подошли к той стене, на которой гобелен висел. Тот лежал на полу рядом с опрокинутым стулом, только Лешего поблизости не было. Крот недоуменно поглядел на Гарея, тот лишь пожал плечами, негромко позвал приятеля. Глухая, вязкая тишина, ни тиканья часов, ни шума запоздалого автомобиля.
- Леший! Мать твою! - окликнул Гарей громче. - Филипп!
- Филиппок! - присоединился Крот. Шелест опавших листьев в ответ, словно тихий шепот или далекий прибой.
- Пересрался, черт паршивый, да слинял, - резюмировал ситуацию Гарей. - Вот козлина-то. Ладно, с ним позже разберемся. Давай скатывать половик. Сами справимся. Больше достанется.
- Верно, - Крот ухмыльнулся и склонился над лежащим гобеленом.
Эжен - Готье Дюфаэль был неописуемо раздосадован, даже зол. В только что состоявшимся разговоре клиент пригрозил расторжением контракта, если задание не будет выполнено в ближайшую неделю.
- Черт вас побери, Эжен! Вы злоупотребляете моим терпением, добротой и деньгами! - неистовствовала трубка мобильного телефона. - Я обратился к вам исключительно как к человеку, которого мне рекомендовали доверенные люди. В чем дело? Я не могу этого понять? Вы объездили всю Европу, а застряли в этой дыре. Что сложного всучить кому надо деньги и забрать вещь? Мне ли вас учить... - Так продолжалось еще несколько минут, пока другой звонок не отвлек клиента.
Эжен отключил телефон, сунул его в карман пальто и молча выругался. "Тупой кретин! Он просто не понимает, в какой стране я нахожусь! Да, здесь дать взятку ничего не стоит. На взятки здесь можно растратить целое состояние: их берут охотнее, чем где-либо в мире. Но на этом все и заканчивается. После получения денег никто ничего не делает!
Вот, взять хотя бы тех мальчишек, которых он вынужден был нанять, очевидно, потратили аванс на пиво да сигареты и испарились. Неужели они не хотели заработать, куда большую сумму за относительно несложную работу? Непонятно... Во всех других странах этот прием срабатывал безотказно, но только не здесь.
И этот, Медынский, владелец салона, тоже странный тип. Держит в запаснике такую дорогую вещь и не хочет ни выставить на продажу, ни везти куда-то на обмен. Возможно, он ждет европейский аукцион? Очевидно, придется навестить его лично, перейти к открытой игре. Придется пожертвовать частью собственного гонорара, иначе вообще можно остаться ни с чем. Да, очевидно так и придется поступить", - Эжен тяжело вздохнул и побрел в сторону гостиницы, где снимал номер.
Чтобы понять сложность положения иностранного гражданина застрявшего в одном из провинциальных городков постсоветского пространства, придется пояснить ситуацию и отступить в повествовании на некоторое время назад.
Эжен - Готье Дюфаэль зарабатывал на жизнь частным розыском. У него была лицензия и даже офис в одном не самом благожелательном райончике Лувесьена, в котором он был скорее редким гостем нежели хозяином. Работа Эжена заключалась отнюдь не в наблюдении за неверными супругами, не в поиске утерянных в частных домах драгоценностей и не в выуживании из канализаций домашних питомцев. Нет!.. Эжен Дюфаэль специализировался на розыске предметов старины.
Вообще-то антиквариатом занимались многие государственные и частные конторы. Богатые бездельники, пресытившиеся пищей физической, начинали тянуться к пище духовной, к произведениям искусства. Нельзя сказать, что они испытывали острый голод в этом плане, однако существовала потребность похвастаться чем-то особенным в среде себе подобных кроме последней модели "Ламборждини" ручной сборки или просто вложить средства во что-то. Круг гурманов от искусства был велик и разнообразен, однако существовал большой сектор потребителей диковинок и раритетов, кто не желал иметь дело с официальными поставщиками ценностей, но охотно сотрудничал с частными сыщиками, на все был свой резон. Каждый раз, когда похищали Мону Лизу, выстраивалась очередь из желающих заполучить шедевр.
После армии Дюфаэль отправился работать в полицию, полагая, что на этом поприще у него что-то да выгорит. Однако его методы работы были не сопоставимы со служебными требованиями, как и внешность. Возможно, на него в свое время оказал влияние образ РикаДекарда из фильма "Бегущий по лезвию" безупречно и правдоподобно сыгранный Харрисоном Фордом. Эжен полагал, что сыщик всегда должен быть слегка не брит, слегка пьян, слегка не свеж и неопрятен. Но возможно это была врожденная черта характера самого Дюфаэля. Так или иначе, но полиция с ним рассталась... или он с ней. Недолго думая и не особо переживая, он отправился в частное сыскное бюро, где тоже не особо преуспел по вышеупомянутым причинам.
Тогда Эжен устроился в контору по розыску антиквариата. К подобного рода ремеслу у него имелись некоторые задатки. Еще перед отправкой на службу его дядя по отцовской линии, известный человек, предложил родителям Эжена устроить своего племянника в Школу Изящных Искусств, где сам состоял куратором одного из отделений. Те согласились на предложение покровителя, не особо спрашивая мнения сына. Сам Эжен, не став спорить и препираться, отправился в эту самую Школу, совершенно отчетливо представляя себе, что не будет в нем учиться. Действительно, проучившись или скорее просидев, первый курс, Эжен вылетел за неуспеваемость и недисциплинированность. Тем не менее, за два первых семестра он успел нахвататься поверхностных знаний, заучить термины и завести кое-какие знакомства. По крайней мере, в разговоре с незнающими людьми Эжен вполне мог сойти за знатока. Именно этими навыками он воспользовался на очередном месте работы.
Поднаторев в конторе в общении с профессионалами и подержавшись за подлинные произведения искусства, Эжен Дюфаэль решил, что теперь вполне может справиться с этим делом в одиночку. "Я сам себе буду боссом", - решил он и открыл сыскное бюро.
Потребность в его специфической работе определенно существовала, но оказалась не столь великой, как он полагал вначале и не такой прибыльной. Несмотря на большую стоимость отыскиваемых предметов, гонорары оставляли желать лучшего. Богачи, по его мнению, все без исключения оказались людьми жадными, посему Эжену не всегда удавалось сводить концы с концами.
И вот, с полгода назад к нему в офис завалился респектабельный с виду человек с просьбой разыскать некую вещь. Вот при таких обстоятельствах Эжен Дюфаэль познакомился с Франсуа Лебреном, богатым бездельником от скуки и большого наследства, решившим коллекционировать предметы старины. Так, по крайней мере, рассудил Эжен при первом знакомстве.
- Так вот что вы ищете! - небрежно кивнул он, когда заказчик показал ему большой цветной снимок гобелена.
- Нет, это лишь фото с картины, но искомый гобелен выглядит точно также, поскольку является точной копией, выполненной в ткани.
- Так вы не уверены, что он существует?
- Он существует, поверьте мне.
Эжен пообещал подумать пару дней над предложением, на том они расстались. В действительности у Эжена не было никаких дел вообще, вот уже вторую неделю он сидел на мели. Через бывших сослуживцев в полиции он навел кое-какие справки и был вынужден согласиться с тем, что Лебрен не такой уж бездельник и далеко не дилетант в области искусства, но и криминального следа за ним не тянулось. Однако решающую роль сыграл обещанный гонорар, поскольку в первую очередь Эжен поинтересовался финансовым состоянием своего работодателя. Что ж, если тот не врал относительно суммы, то Эжен мог бы сносно прожить года два, три на полученные деньги, при условии, конечно, что вновь не начнет проигрываться в карты и не ударится в запои. Но в этом отношении Эжен Дюфаэль дал себе строгое, однако, не первое в жизни обещание. Так была заключена сделка.
После этого Эжен получил аванс и смог увидеть эскиз гобелена и кое-какие материалы, предварительно собранные Лебреном. Первое разочарование появилось у Эжена, когда он увидел эскиз, точнее ризографию в натуральную величину с якобы подлинного эскиза. Разложенный на полу офиса Эжена он занял половину комнаты. Сам Дюфаэль первоначально полагал, что скрученный в трубку гобелен вполне уместится в чертежном тубусе. "Да, в автобус с этим не сядешь".
Второе разочарование не заставило себя ждать. Оно было вызвано тем, что искомый предмет находится за пределами Франции. С таможней у Эжена тоже проблем не было, но дальние поездки его напрягали. Тем не менее, аванс уже был получен, наличные приятно оттягивали карман, который Дюфаэль то и дело машинально поглаживал. "Деньги - это праздник, который всегда с тобой".
Что ж, задний ход включать было поздно. Так месье Эжен Дюфаэль стал туристом, путешествующим по Европе. Однако это были лишь цветочки, ягодки начались спустя полгода, когда выяснилось, что объект его поисков находится значительно восточнее. Несмотря на то, что Дюфаэль в свою бытность исколесил почти всю Европу, Россия для него представлялась гигантским белым пятном и на географической карте, и в реально обозримом пространстве. Эжен боялся и страх его был иррациональным. Он полагал, что, как только пересечет границу бывшего СССР, его немедленно арестуют и посадят в тюрьму пожизненно, а то и отправят на каторгу в Сибирь. Отчего у него были подобные представления, он и сам не мог бы объяснись.
Дюфаэль вздохнул с превеликим облегчением, когда после пересечения границы ничего подобного с ним не произошло. Сориентировавшись на местности, он начал со столицы. Жизнь в Москве его многому научила, но не дала желаемого. Гобелена в столице не оказалось, хотя о нем знал или слышал, чуть ли ни каждый встречный. Особенно если Эжен угощал выпивкой, обязательно в компании находился кто-то, кто не сам, не своими глазами, но видел этот гобелен. Даже не смотря на то, что рассказчик порой не имел ни малейшего представления о том, что есть гобелен как таковой. В удрученном настроении Дюфаэль покинул столицу. Затем он побывал во множестве городов, названия которых вряд ли мог вспомнить даже под угрозой инквизиторских пыток, пока расспросы не привели его в это захолустье близ уральских гор.
Следы чертова гобелена вели именно сюда, но так уже бывало неоднократно: след вдруг неожиданно обрывался или был ложным. Эжен опасался, что и здесь будет то же самое. Он глубоко вздохнул и позволил себе расслабиться, когда подкупленный работник небольшого антикварного салона показал ему снимок плохого качества, сделанный "Полароидом". Искомый гобелен был здесь, в этом городке, в антикварном салоне, в его запаснике.
- Когда же хозяин намерен выставлять его на продажу? - месье Готье достаточно сносно освоил сложный язык за время проведенное в поездках.
- Да он не собирается его продавать, - был ответ. Такого Эжен не понимал, если владелец салона Оскар Артемьевич Медынский действительно приобрел его за немалые деньги, отчего держит в запаснике? Возможно, он ждет европейский аукцион, чтобы представить его там? Или дожидается результатов экспертизы? Или чего-то еще?
- Нет, ничего подобного не предпринимается, я бы знал, - доверительно ответил работник салона, перегнувшись через прилавок. Гобелен просто висит на стене запасника, и даже никаких близких знакомых самого владельца не заходило взглянуть на него. А раз гобелен не выставлен в официальную продажу, то и купить его нельзя. Эжен Дюфаэль недоумевал, Франсуа Лебрен торопил, Оскар Артемьевич бездействовал.
По этой причине Эжен и был вынужден обратиться к близживущим от салона подросткам с деловым предложением. Они приняли его охотно, как и задаток, а затем просто исчезли. Ввиду всех этих причин Дюфаэль вынужден был играть в открытую и лично предстать перед теперешним владельцем гобелена.
Оскар Артемьевич Медынский, человек не лишенный приятных черт был замкнутой личностью. Об этом говорили и начесанная вперед челка светлых каштановых волос, и аккуратно постриженная окладистая бородка, и массивные золоченые очки. И ладони он держал в прочном замке, далеко выставив их перед собой, словно бы обозначая границу на зеленом сукне. Если бы Дюфаэль читал Чехова, то вполне бы назвал Медынского "человеком в футляре".
Тот слушал иностранного посетителя молча. В его лице сквозило выражение явной скуки, словно бы слышанное было для него мало интересно. Обычно Эжен сталкивался с подобным отношением, когда намеревался получить кредит в банке: в те моменты, когда он сидел на стуле против банковского служащего и пытался объяснить тому, как именно ему важен этот кредит. Именно тогда у "белого воротничка" возникало подобное выражение: "Мне-то какое дело до твоих проблем? Что мне самому с этого будет?" Так было там, но здесь...
Человеку предлагают немалые деньги за вполне официальную сделку. Никакого криминала, никаких заморочек. Просто возьми деньги за то, что тебе не нужно. И вот глухая стена в ответ, этого Эжен решительно не понимал. Поток аргументов постепенно иссякал, и вот Эжен замолчал и уставился в непроницаемые стекла очков своего собеседника, совершенно не представляя, каким образом действовать дальше.
- Вы сами-то видели коллекцию этого вашего Лебрена? - неожиданно спросил Оскар Артемьевич. Эжен машинально кивнул в ответ.
- И что в ней? - иронично спросил собеседник.
- То есть, нет. Я не видел коллекции месье Лебрена. Я не бывал в его доме, разговор шел исключительно в моем офисе и исключительно о гобелене "Ад".
- Я так и предполагал. - Оскар Артемьевич снял очки и тяжело вздохнул. - А вот что мне известно об этом вашем коллекционере. Я знаю, что в его коллекции всего два гобелена и ему нужен третий, тот, что у меня.
- Этого не может быть! Откуда вам известны такие детали?
- Это не важно. Важно то, что вы, уважаемый, не имеете представления о том, что это за гобелены.
- Это старинная ручная работа мастеров Бельгарда.
- Что-то еще? - поинтересовался Оскар Артемьевич, от Эжена не ускользнула ирония, но он промолчал.
- А вот что мне известно на сей счет. Это действительно старинная ручная работа мастеров Бельгарда. Это действительно копии живописных работ Иеронима Босха, так называемых "алтарей". Для этой цели владелец мануфактуры даже специально пригласил известного в те времена художника Жана Берена, чтобы тот разработал эскизы для целой серии гобеленов-копий. Заказов было немало, но!..
Кроме всего прочего владельцу поступил уникальный заказ от одной важной особы европейского масштаба. Догадываетесь, о ком именно идет речь?
- Неужели от монарха?
- Нет, берите выше. От самого Папы Римского! Он пожелал для своих апартаментов три гобелена-копии с картин Босха: "Воз сена", "Сад наслаждений, рай" и "Страшный суд", иначе "Ад".
- Папский заказ?! Именно в этом уникальность этих трех гобеленов?
- Вы меня спрашиваете? Все это вы должны были бы узнать до того, как приняться за поиски. Конечно, гобелены уникальны, точны, при их изготовлении использовались нити из драгметаллов. Одного золота ушло не менее шести килограммов. Так что у вашего клиента губа не дура. "Воз сена" и "Сад наслаждений" у него уже есть, ему недостает только "Ада" для полного счастья, - Оскар Артемьевич усмехнулся каламбуру. - И вот еще что. Как фамилия основателя мануфактуры? Вы не в курсе?
Эжен опять отрицательно покачал головой.
- Я так и думал. Его имя Шарль Лебрен.
- Что? Так Франсуа Лебрен его потомок? Он поэтому хочет собрать эти гобелены?
- Жаль, что вы сами не видели его коллекции, тех двух гобеленов.
- Что это меняет? - насторожился Дюфаэль.
- Если бы я достоверно знал, что они у него, то у меня для вас было бы встречное предложение.
- Какое же именно? - Эжен встрепенулся.
- Не согласитесь ли вы добыть гобелены для меня?
На некоторое время в воздухе повисла тугая тишина. Было отчетливо слышно тиканье сразу нескольких часов. "Вот они, русские. Им предлагают деньги, чтобы купить у них, а они тут же предлагают деньги, чтобы купить у вас. Как можно вести с ними какие-то дела? Кстати, о какой сумме идет речь?"
- О какой сумме идет речь? - нарушил Дюфаэль минутное молчание.
- В два раза больше, чем предложили мне вы... за каждый гобелен в отдельности.
Эжен вновь призадумался.
- Чем вам так дороги эти предметы? Кроме того, что это старинная работа и папский заказ, что они для вас?
- Вообще я могу не отвечать на этот вопрос, но... может, простая корысть? Перепродам потом втридорога, а? Как вам такой вариант?
- Учитывая то, что я успел узнать о вас, это вполне достоверный вариант. - И тут в голове Эжена мелькнула иная мысль. - "Что если этот Оскар Артемьевич блефует? Нет у него никакого "Ада" и все тут. Но для чего тогда?.. А фото? А, понятно! Гобелен был! Но те мальчишки его все же украли, вот он и морочит мне голову".
- Скажите честно, Оскар Артемьевич, у вас есть в действительности искомый мной гобелен или же это все пустые разговоры?
- Разумеется есть. Прошу, пройдемте в запасник. Убедитесь собственными глазами, что я не блефую, - владелец салона неожиданно резко поднялся из-за массивного деревянного стола и подобно пролетарскому вождю указал широким взмахом на малоприметную дверь. - Прошу!
Эжену ничего не оставалось, как последовать за эксцентричным антикваром. Так они оказались в комнате вдвое превышающей размерами зал салона. Вот где таились истинные сокровища! Вот где совершались главные сделки!
- По-правде говоря, его недавно пытались похитить, но, как видите, гобелен на месте! - Оскар Артемьевич стоял у стены, большую часть которой занимал "Ад". Эжен замер на некоторое время, осматривая полотно, у него даже дух захватило. А он еще наивно полагал, что сумеет перевезти его автобусом! Его и вдвоем не поднять. Очевидно, те подростки пытались вытащить гобелен через окошко, но не осилили, да так и бросили на месте преступления. Дюфаэль незаметно покосился в сторону в поисках того самого окна, на которое сам указал незадачливым воришкам.
- Ну, разве это не чудо?! - нарушил затянувшееся молчание Оскар Артемьевич.
- Несомненно, - машинально кивнул Эжен.
- Разве он не стоит предложенных денег?
- Да, я понимаю, почему вы желаете приобрести и те два тоже. Они чудесны.
- Они волшебны. Хотя, этого вы тоже не знаете.
- Да, я теперь вижу, они потрясающи.
- Отлично! - Медынский как-то странно взглянул на посетителя. - В таком случае может быть, обдумаете мое предложение?
- Может быть, - кивнул Эжен, не сводя глаз с гобелена. - Как у вас говорят, "утро вечера мудренее".
- Да, именно так и говорят. Тогда до утра?
- Пожалуй, что так. Я позвоню.
Владелец салона проводил гостя к выходу и запер за ним дверь.
Непостижимым для своей морали образом Эжен оказался в запаснике антикварного салона вновь. На этот раз он оказался здесь ночью и проник тем же путем, что и трое подростков несколькими днями ранее. Такое положение вещей никаким образом не укладывалось в мировоззрение Эжена, но, несмотря на это, он был сейчас именно там. "Да, с кем поведешься, от того и наберешься". Он отчетливо себе представлял, что это может быть ловушкой. Особенно после того, как сам владелец Оскар Артемьевич пояснилситуацию вокруг искомого предмета и сам же добровольно продемонстрировал его иностранному коммерсанту.
Если его сейчас здесь застукают, Сибири ему не избежать, хотя красть произведение искусства он не собирался. Эжен намеревался убедиться, что продемонстрированный ему накануне вечером гобелен является подлинником, а не качественной подделкой. Лишь после этого он будет действовать по обстановке. Сейчас ему нужна хоть одна золотая или серебряная ниточка, чтобы отправить ее на экспертизу.
"Хотя черт его знает. Эти русские вполне могли слепить новодел и прошить его золотым шитьем, которое где-то случайно сохранилось со времен царя Гороха. А Лебрен тоже, хорош гусь, ни словом не обмолвился, что за гобелен он ищет. Прикинулся дураком, хотя резон в подобном поведении есть. А этот, Оскар Артемьевич, уже заранее знал все досконально. Вот потому он владелец салона и уважаемый человек, а я всего лишь..." - Дюфаэль так и не подобрал подходящего для себя эпитета, но продолжал внимательно изучать поверхность старинной работы.
Несмотря на тусклое освещение, попадающее в зал, скорее всего с улицы, Эжен не стал включать фонарик, а попытался на ощупь отыскать золотое и серебряное шитье. Его пальцы заскользили по теплой и мягкой поверхности. Эжену было не просто приятно, ему стало тепло и уютно, словно под ладонью была трава. Ему сразу же захотелось растянуться на поляне и отдохнуть хоть чуть-чуть.
"Куда спешить? Ты столько времени провел в поисках этого дурацкого гобелена для какого-то богатенького ублюдка. Отдохни полчасика, а потом забирай его и беги. В Европе или Америке этот гобелен можно будет сбыть за такие деньги, что хватит на безбедную жизнь до глубокой старости".
"Кто это сказал? Он сам или кто-то посторонний? Да какая разница. Может стоит обдумать подобный вариант? Но для начала необходим радиоуглеродный анализ металла... А сначала надо немного отдохнуть... Действительно куда спешить? Цель достигнута, будущее в его руках. Поэтому лучше не спешить, а все продумать. Может стоит для вида заинтересоваться предложением Оскара Артемьевича? Так, по крайней мере, он сможет потянуть время, будет вхож в салон и сумеет более досконально провести разведку и уже после этого принять взвешенное и грамотное решение. По крайней мере, Лебрену он уже сегодня заткнет рот. Он позвонит ему среди ночи и сообщит, что видел гобелен, прикасался к нему и... он такой мягкий и нежный. Эжен представил, что лежит на поляне под ласковым ветерком. Вокруг щебечут птицы и благоухают цветы. Надо же, словно в раю. Но это не рай, это ад. Откуда же такой аромат?"
Эжен попытался приоткрыть глаза, но не сумел. Просто не хотел отгонять состояние блаженного покоя. Так лежал бы и лежал и ни о чем не думал. Но некоторое время спустя безоблачное состояние было слегка омрачено едва уловимым запахом гари.
"Уж не пожар ли в салоне? И еще это странное ощущение, будто он все же лежит... Но он прилег на поляну... Нет, он стоит у стены, прислонившись к гобелену. Да или нет? Это же легко проверить, надо всего лишь открыть глаза". Эжен с превеликим трудом это сделал. Вокруг было темно, лишь сумерки стали розоватыми. "И действительно, уж не пожар ли где на улице? Хватит нежиться, надо действовать. Если действительно где-то пожар, есть смысл воспользоваться ситуацией и умыкнуть гобелен прямо сейчас. Он тяжеловат для одного, но ради своего будущего стоит надрывать пупок. Тьфу! Я уже даже думать стал, как они!" - возмутился Дюфаэль.
Франсуа Лебрен ходил из угла в угол по залу своего роскошного особняка, задевая полами халата дорогую мебель. Он был рассержен, обескуражен и крайне раздосадован. "Кой черт я обратился к этому пройдохе?"
Однако все иные варианты были давно исчерпаны. Ни один аукцион, ни один салон, ни одно сыскное бюро не могли даже намекнуть ему об искомом предмете. Никакого результата не дали где только ни помещенные объявления. Ни слова, ни полслова. И вот, наконец, появилась зацепка, незначительная, маленькая, сомнительная, но хоть что-то после месяцев бесполезного труда. "Месье Лебрен, искомый вами предмет, кажется, мы не уверены, но, возможно, находится в России в частной коллекции".
Лебрен, несомненно, поехал бы за ним сам, несмотря на свой возраст и здоровье, но только не в Россию. Незнание языка и обычаев это одно, но, откровенно говоря, Лебрен боялся ехать в эту страну. Нужен был проныра, этакий Паспарту, потому он и обратился к Эжену - Готье Дюфаэлью, которого ему негласно посоветовали в одном из антикварных салонов. Сначала нужно было разнюхать, разведать, разузнать, убедиться и лишь после предпринимать какие-либо официальные действия в зависимости от обстоятельств.
Лебрен уже при первой встрече понял, что этот Дюфаэль порядочный прохвост и большой любитель выпивки, к тому же не особо силен в деле и не слишком чистоплотен. Однако выбирать не приходилось, отправляться необходимо было незамедлительно, иначе даже та слабая нить могла порваться. Кроме всего прочего Лебрену не хотелось, чтобы кто-либо вникал в суть дела. Дюфаэль не представлял всей ценности искомого предмета, по этой причине с ним было проще.
И теперь этот Эжен Дюфаэль словно в воду канул. В последнем разговоре сообщил, что видел гобелен своими собственными глазами и что вечером отправляется на переговоры с его владельцем. И больше ни слова. Телефон не отвечал.
"Может, он заполучил гобелен и смылся с ним? Но для чего? Разве он не хочет получить причитающуюся сумму? Что если, он узнал истинную силу этих трех полотен? Как? От кого? Черт его знает. Сам же я узнал".
Лебрен прошел в другой зал и воззрился на стену противоположную трем большим окнам. Против каждого из окон висело по гобелену. Они занимали почти всю стену относительно небольшого зала и смотрелись здесь, мягко говоря, громоздко. Стоило бы развесить их иначе, но Лебрен руководствовался не эстетическими соображениями.
По центру висел гобелен, на котором широкий простор заслонял огромный стог сена, возлежащий на телеге. Множество пестро одетых человеческих фигурок суетилось возле и вокруг него, а с небес на все это уныло взирал Господь.
В отличие от центрального на левом гобелене люди были обнажены и не суетились, а предавались вполне земным удовольствиям: ели, пили, прелюбодействовали прямо на траве или в укромных рощицах. Иные катались на разнообразных животных или резвились в фонтанах. А вдали высились фантастические дворцы из панцирей раков и крабов.
Несмотря на искушающий сюжет, Лебрену эта картина не особо нравилась. Люди на ней, несмотря на кажущуюся жизнерадостность, были бледные, маловыразительные, словно личинки каких-то диковинных насекомых, еще не вкусивших настоящей жизни.
Зато сюжет правого гобелена заставлял призадуматься, поскольку на нем те же самые люди в большинстве своем были терзаемы и пытаемы отвратительными бесами.
Идея триптиха была непреложна, как и очевидный гений Иеронима Босха, но смысл полотен оставался для месье Лебрена спорным. Два первых полотна были подлинными, третье являлось лишь репродукцией. Оригинал этого гобелена сейчас как раз и разыскивал отправленный в Россию Эжен.
Сам Лебрен не был знатоком или ценителем этого вида искусства. Тем не менее, поиску этих трех гобеленов он посвятил несколько прошедших лет своей жизни, значительную сумму денег, здоровья, репутации и семейного благополучия. Во что же обошлась их покупка!..
Дело того стоило. Эти три тканых в ручную полотна представляли собой куда большую ценность, чем просто антиквариат. Вполне возможно, только он один на сегодняшний день знал о подлинном могуществе этих трех гобеленов,Лебрен знал, поскольку являлся потомком владельца мануфактуры. Нет, эта тайна не передавалась по наследству от отца к сыну, вовсе нет. Он узнал тайну случайно, когда несколько лет назад нотариус сообщил ему о наследстве.
Неожиданным образом выяснилось, что Франсуа Лебрен является наследником частной собственности. Собственность эта заключалась в ветхом загородном домишке, в котором его предок провел свои последние прискорбные дни.
В общем-то Франсуа всегда знал, что является потомком некогда известного на всю Францию владельца королевской мануфактуры, создававшей в свое время великие произведения искусства. Когда мода на гобелены прошла, спрос упал. Шарль Лебрен не сумел перестроить производство, постепенно разорился и коротал свои дни здесь в захолустье, пока не отдал Богу душу.
Сейчас Франсуа знал, что причиной разорения его именитого предка было вовсе не падение спроса, а темная история вокруг одного из последних заказов. И знал он об этом от самого своего предка, Шарля Лебрена.
Когда выяснилось, что новообретенное владение не имеет ни исторической, ни архитектурной ценности, Франсуа решил продать его, поскольку земля под ветхим строением стоила несоизмеримо больше самого дома. Его он решил снести, чтобы не портить приятный ландшафт. Уже перед самым сносом Франсуа вздумалось обследовать последнее пристанище именитого предка. Взыграла ли в нем фамильная гордость или простое человеческое любопытство, неизвестно, но именно тогда совершенно случайно, на чердаке в одном из плетеных коробов, среди разнообразного хлама нашлась необычная древняя тетрадь.
Сначала Франсуа принял ее за рабочие или бухгалтерские записи, но после сообразил, что это дневник.
Собственно первая часть дневника содержала рабочие записи. Даты и имена заказчиков, название сюжетов, полученные авансы. Иногда встречались отметки по поводу исполнения работ или скупердяйства заказчиков. Внимание привлекла запись, обведенная волнистой каймой.
"Мне несказанно повезло. Господь заметил меня и воздал за труды! Сегодня я получил заказ от самого Папы! Это не только почет и уважение! Теперь заказы посыплются как манна небесная! Королевский патент, а теперь еще такой заказ! Все вельможи пожелают теперь (неразборчиво). Конечно, придется потрудиться, переставить на заказ лучших мастеров, но это стоит того. Его Святейшество пожелал использовать (неразборчиво)".
Дневник содержал еще много разрозненных записей, касавшихся этого "особого" заказа. Сначала Франсуа понял лишь одно - новоявленное наследство может принести куда больше прибыли, если он не станет спешить со сносом.
Лебрен засел за изучение дневника основательнее. С этим были связаны определенные трудности: часть страниц оказалась безвозвратно утраченной, часть записей невозможно стало прочесть из-за плесени. Еще возникли проблемы со старофранцузским написанием да замысловатым почерком Шарля.
Из всего, что удалось прочесть, Франсуа понял лишь, что с этими гобеленами с самого начала происходили какие-то странности и неприятности. Само собой, Папа Римский не приезжал на мануфактуру лично. Был лишь посыльный, с которым прислали аванс и коротенькую записку от имени Папы. Далее было указание, какие именно картины и в каких размерах должны быть скопированы. Затем приезжали какие-то люди с указанием новых сюжетов. И судя по записям, так было не раз. В какой-то момент было предложено использовать драгметаллы. Затем следовало указание, что работать с ними будет доверено лишь представителям Ватикана. Потом, похоже, работу доверили ткачам мануфактуры.
Франсуа никак не мог взять в толк, что сложного было с этим заказом? Отчего столько суеты возникло вокруг него? И самое непонятное заключалось в том, что Франсуа так и не понял, отправили гобелены в Ватикан или нет? Оплатили? Вернули? Что если эти три полотна так и лежат где-то в укромном месте? Что если они сейчас представляют немалую ценность, а стало быть и цену? Вдруг ему удастся неплохо заработать на прадедовском наследстве? Если так, значит, в первую очередь их надо отыскать.
Сначала он отчего-то решил, что они спрятаны в доме, посему Лебрен не стал крушить дом, а внимательно его исследовал в поисках еще каких-либо приятных сюрпризов. Затем уже велел разбирать его доска за доской. Рабочие запросили немалую цену за подобный труд. Работу проделали большую, а результата не было. Гобеленов в доме не оказалось.
Дюфаэль с трудом приподнялся и сел. Зарево пожара действительно было, но где-то очень далеко. Здесь, на поляне по-прежнему уютно, тепло и сказочно красиво. Эжен улыбнулся, осматривая деревья и кустарник, сиявшие золотистыми и серебристыми отсветами. Птицы пели в листве, а в траве гудели насекомые. И сейчас Эжен понял, что это всего лишь сон. Надо просыпаться, еще не хватало, чтобы его застукали спящим в антикварном салоне. В салоне? Конечно, нет, он у себя в гостиничном номере. Незаконное проникновение в запасник ему лишь снится, как и чудесная поляна. Неужели он набрался накануне до такой степени? Да, он вернулся в гостиницу одновременно обрадованный и огорченный. Радовало то, что чертов гобелен, после почти года поисков все же отыскался. Огорчало, что несговорчивый владелец не желал с ним расставаться. Эжен откупорил бутылку водки и попробовал пить ее из горлышка. Он частенько видел, как это проделывают русские, но не сумел выполнить этот смертельный трюк сам, как человек привыкший потреблять виски с водой небольшими порциями из широкого стакана. А после его развезло, и он задремал. И, все-таки, пора пробуждаться. Надо еще решить относительно предложения этого Медынского.
Эжен потянулся, открыл глаза, - он все еще сидел на поляне среди райской кущи. "Ну все, все, хватит". Эжен поднялся и прошелся, разминая ноги. Видение сада не растаяло, а стало лишь отчетливее.
"Что за чертовщина? Это все их паленая водка. Надо быстрее найти выход отсюда". Дверь отыскалась моментально, словно выскочила из-под земли. Ветхая, деревянная, со ржавыми гвоздями в тяжелых железных петлях. Эжен приоткрыл ее и сразу же в нос ударил едкий запах гари. Он закашлялся, а когда сумел справиться с удушьем, осмотрелся. Вокруг, на сколько хватало взгляда, простиралось выжженное пространство без единой постройки, без единого зеленого кустика и хоть какого-нибудь водоема. "Может горничная догадается меня разбудить?" - Этого не происходило. Зато вместо горничной под ноги Эжену метнулся какой-то зверек, то ли крыса, то ли кролик. Он выглядел испуганным и растерянным, как и сам Дюфаэль.
"Что ж, может и мне стоит последовать за Белым Кроликом? Посмотрим, куда приведет кроличья нора?"
Особым умом Лебрен не обладал, но рассудил так, раз все дороги ведут в Рим, то начинать поиски следовало оттуда. Так Франсуа Лебрен отправился туристом в Вечный Город. Он обошел все соборы и церкви, побывал в Ватикане, но гобеленов не увидел. Возможно, они висят в личных апартаментах Папы, куда вход ограничен не только туристам, а и священнослужителям? Лебрен пытался навести справки, искал встреч - безрезультатно.
Затем он вернулся во Францию и попытался начать поиски с Бельгарда, где первоначально располагалась мануфактура Шарля Лебрена - безрезультатно. В Бельгарде здание мануфактуры давно снесли, а документы, если и были, пропали.
Тогда Лебрен принялся донимать антикварные салоны, аукционы, агентства, связанные с продажей антиквариата. На все это требовались немалые деньги. Он продал участок и потратил все деньги на поиски. Таким образом, он оказался на грани разорения. От него ушла жена, отвернулись родственники и друзья.
А через год после этого ему повезло, хотя вероятнее это было не везение, а воздаяние за труды. Он отыскал и приобрел один из искомых гобеленов. Это был "Воз сена". На него он потратил практически все оставшиеся деньги. Гобелен едва вместился в комнату, в которую Франсуа вынужден был переехать, после продажи квартиры. Что делать дальше, Лебрен не представлял. Найденный гобелен не произвел на него какого-то особенного впечатления. По оценке экспертов до раритета он также не дотягивал. На поиски остальных денег уже не было, как и сил, и желания.
Однако после этого жизнь Франсуа сама собой изменилась в лучшую сторону, по крайней мере, в финансовой ее части. Сыграли акции какой-то безызвестной компании, затем удачные спекуляции на бирже. Еще и еще, - дело пошло в гору. Лебрен перебрался в приличную квартиру, потом приобрел дом.
Второй гобелен "Рай" отыскался на удивление быстро и без особых усилий, словно брат позвал брата присоединиться к нему. Вместе с ним Франсуа обрел покой и какое-то неслыханное прежде душевное равновесие. Тогда он купил имение, перебрался в него и, помнится, почти год жил безвылазно, наслаждаясь отдыхом и завершившейся, наконец, суетой. Тогда же он здраво рассудил, что не стоит искать добра от добра. Он не так молод. А раз у него все благополучно складывается, то не стоит искать третий гобелен и продавать эти два.
Но по прошествии года, Лебрен то ли от скуки, то ли от уже обретенного охотничьего азарта решил все же поинтересоваться судьбой третьего гобелена из папского заказа. Он сделал полноразмерную копию с картины Босха и украсил ею пустовавший участок стены. Затем он вновь отправился в Ватикан, затем вновь по салонам и сыскным конторам. Как уже говорилось, поиски заняли довольно много времени и средств. Но как только Франсуа решил прекратить их, нашлась зацепка. Потом объявился этот Эжен Дюфаэль, точнее Лебрен сам его нашел.
Все вроде бы складывалось хорошо. В последнем разговоре тот сообщил, что гобелен найден и... как в воду канул.
- Не ехать же мне теперь самому? Но другого пути нет, - так размышлял Франсуа Лебрен стоя на террасе. - Хотя есть другой путь. Плюнуть и забыть о его существовании.
Особой нужды в этом гобелене нет, вполне устраивают два имеющихся. Но что-то никак не давало покоя. Затраченные деньги и время? Или любопытство? Или история, что произошло давным-давно? Что произойдет, если все три гобелена окажутся вместе?..
"Число заказчиков за последнее время значительно поубавилось. Особенно из круга знатных вельмож. И все это из-за странных слухов, долетающих сюда из Италии. Поговариваю, будто мои работы, мои лучшие гобелены похищают души прихожан прямо в церкви. Это, несомненно, слухи, однако чего доброго меня обвинят в колдовстве. Если мной заинтересуется инквизиция, королевский патент ее не остановит.
Таково Божье провидение. Вместо ожидаемого благоденствия, упадок и позор. Ничего не остается, как покинуть (неразборчиво). Как это скажется на мне и моих потомках?"
Странно и даже пугающе. Но к этой части записей Лебрен всегда относился скептически. Какой еще реакции кроме страха перед гневом Господним можно ожидать от людей, живших в семнадцатом веке?
Франсуа Лебрен благоразумно решил не спешить. Сам он видел лишь Божью милость и после некоторых раздумий решил оставить "Ад" там, где он теперь находился, в России.
"Самое ему там место", - подумал Лебрен, тем более что теперь отпала необходимость с выплатой гонорара "этому прохвосту Дюфаэлью".
Оскар Артемьевич был человеком трезвомыслящим, он понимал, что однажды за гобеленом кто-то да явится. Поэтому он не особенно удивился, когда один из продавцов сообщил, что гобеленом интересовался некий иностранный гражданин. Пристальный его интерес был подкреплен солидной взяткой, поэтому продавец, как было оговорено ранее, показал тому фото.
Последовавшее вслед за этим проникновение в запасник лишь убедило в серьезности намерений. Сегодня иностранец решился на кражу сам. Оскар Артемьевич вполне допускал, что тот забрался в запасник вовсе не с целью похищения, а лишь, чтобы удостовериться в подлинности старинного произведения искусства. Допускал он и то, что первая попытка кражи была ни коим образом не связана со второй, но... человек он был тертый жизнью и умудренный житейским опытом все же увязал оба события воедино.
Опыт не обманул и на этот раз. Оскар Артемьевич сидел дома перед своим персональным компьютером и в режиме "он-лайн" наблюдал, как незатейливый иностранный злоумышленник осматривает запасник его салона. Наблюдал он за ним через одну из камер внутреннего наблюдения, установленных по всему салону и возле него. Для охраны здесь имелись также и инфракрасные датчики движения. Именно они в прошлый раз подсказали хозяину о проникновении незадачливых воров. Оскар Артемьевич видел, как те проникли через небольшое окошечко. Даже после этого он не стал его зарешечивать. Если в запасник полезет кто-то еще, пусть пробирается этим путем, иначе чего доброго станет ломать дверь. Да и гобелен неплохо было бы испытать еще раз, так сказать в реальном деле, а не на крысах или морских свинках.
Вот и сейчас все вышло, как в прошлый раз. Иностранец проник в салон и стоял перед гобеленом. Оскар Артемьевич удостоверился, что запись включена. Он желал не только еще раз восхититься увиденным чудом, но иметь доказательства произошедших событий. Для чего это может понадобиться, вопрос другой, мало ли? Тем более что событие, прежде всего, заключалось не в банальном проникновении и попытки похищения.
При всем своем трезвом мышлении Оскар Артемьевич также понимал, что в мире существуют вещи и события, о которых известно очень мало правды и очень малому числу людей. Знал он о существовании того, что обычно принято считать волшебством или магией. Для такого мнения у него были свои основания и доказательства, одно из которых произошло сейчас прямо у него на глазах. Точнее говоря, на мониторе компьютера.
Он отчетливо видел, как Эжен нежно и старательно водит ладонями по поверхности гобелена, как припадает к нему щекой и всем телом, словно пытается улечься на нем. Видел он и то, как затем гобелен всосал в себя незадачливого похитителя антиквариата. Это было буквально, человек словно бы ушел, увяз в топком и зыбком болоте. Подобное Оскар Артемьевич видел не впервой, но, все-таки, содрогнулся от произошедшего действа. Он остановил запись и прокрутил ее еще раз. Ничего не изменилось, все было точно так, как и с теми тремя подростками.
Оскар Артемьевич выключил компьютер и призадумался, поглаживая аккуратную холеную бородку. Что теперь со всем этим делать? Как распорядиться имеющимся у него на руках волшебством? Продать гобелен он всегда успеет. Сейчас нужно решить, как использовать его с максимальной выгодой для себя. Он хоть и выказал себя перед иностранцем человеком умудренным, всезнающим, но то, что он тогда рассказал тому, было все, что самому удалось узнать об этом гобелене.
"Нет, утро вечера мудренее. Необходимо принять грамотное решение". С тем он и отправился в спальную.
Эжен медленно продвигался в противоположную сторону от ранее выбранного направления. Там, куда он двинулся изначально, как-то все быстро закончилось. Голая местность круто шла на подъем, и скоро Эжен оказался около догорающих остовов нескольких построек. Назначения их определить было невозможно, лишь очертания одной из них напомнили Дюфаэлю старинную ветряную мельницу. Он походил вокруг, покричал, пытаясь привлечь к себе внимание, но на его окрики никто не отозвался. Даже тот кролик или кто он там был на самом деле, куда-то запропастился.
Походив вокруг пожарищ, Эжен уткнулся в серую непроницаемую мглу, которая, несмотря на кажущуюся податливость, мягко отталкивала его, когда он раз за разом пытался пройти выше. Под ладонями ощущалось что-то шероховатое и неоднородное, чего невозможно было рассмотреть.
В конце концов, Эжену пришлось отступить и развернуться в противоположном направлении. Так он двигался под гору, но шел долго, а потому устал. Подсознательно Дюфаэль постоянно пытался проснуться или хотя бы увидеть иной сон, не такой навязчиво-долгий и нереально правдоподобный. "В этой стране даже сны отвратительны. О, мой дом, моя Франция!"
Рельеф местности вскоре изменился, за невысокой грядой распахнулась глубокая как котел вытянутая долина. Но в первую очередь внимание Эжена привлекло небо. Оно почему-то было не вверху, а впереди, подобно экрану в кинотеатре и переливалось какой-то тускло-серой дымкой. Дюфаэль обернулся - позади него царила непроглядная темень с редкими пожарищами у близкого и задранного вверх горизонта.
"Что ж, видимо, стоит пойти к этому непонятному небу".
Оскар Артемьевич не спешил с принятием решения. Он действительно хотел выяснить все досконально. Много раз он прокручивал запись, и кадр за кадром наблюдал за тем, как гобелен поглощает людей. Но куда при этом исчезают их тела? Неужели их всасывает ткань? Но за много лет тел должно было быть достаточно много, следовательно, и гобелен должен бы буквально распухнуть. Другой вопрос, как действует гобелен? Избирательно или только на похитителей? Оскар Артемьевич вспомнил, сколько раз до этого прикасался к нему. Сотрудники салона много раз скатывали и раскатывали гобелен, чистили его, ремонтировали, вешали на стену: ничего не происходило. Даже после того случая с попыткой похищения подростками, когда они пропали, а гобелен лежал на полу, Оскар Артемьевич специально задержался дома, он хотел видеть, что произойдет дальше. Сотрудники салона, решив, что гобелен просто упал, водрузили его на прежнее место: "Он действует лишь ночами? Или только на воров?"
Однако первым пострадавшим, которого Оскар Артемьевич видел собственными глазами, был кот Базилевс, местный мышелов. Всё произошло днем, и кот уж наверняка не помышлял о краже. Потом был эксперимент на морских свинках и дворовых кошках. А после этого он панически боялся даже подходить к гобелену. В чем же его тайна?
После исчезновения иностранца Оскар Артемьевич не появлялся в салоне несколько дней. Потом решился провести эксперимент. Что если гобелен устраняет недоброжелателей своего хозяина? Он сам приобрел гобелен официально, заплатив изрядную сумму. Опыт он решил провести на своем коллеге, владельце одного из конкурирующих салонов.
Именно по этой причине, спустя несколько дней в запаснике его салона появился некто Калинин Виталий Борисович, высокий, холеный, грузный тип с бородкой колышком, неопрятными сальными волосами и маленькими, но въедливыми глазками. Рясу бы ему, чистый батюшка.
- Ну, что думаешь? Стоящая вещь или так, барахло?
- Ты не хуже меня понимаешь толк в таких вещах. Вещь старинная, больших денег стоит.
- Это я как раз понимаю. Я хотел уточнить, на сколько потянет?
- Так сразу сказать сложно. Хочешь сбыть? Через аукцион? Экспертизу проводил?
- Еще нет. Хотел сначала проконсультироваться с коллегами. С такой штукой нельзя ошибиться, - Оскар Артемьевич вздохнул.
- Да, обломишься, потом...
- Ты посмотри, как сохранилось шитье.
- Да вижу, - Виталий Борисович подошел вплотную и провел ладонью по поверхности. Оскар Артемьевич напрягся, ему показалось, гобелен блеснул под ладонью. Но ничего страшного не случилось. Виталий Борисович направился к выходу.
- Проведи экспертизу, потом уж думай. Сам знаешь, какие раритеты иногда всплывают. Надумаешь продать, сначала позвони мне.
- Хорошо, - Оскар Артемьевич уже собирался отпереть дверь, как Виталий Борисович вскрикнул, глубоко и судорожно вздохнул, словно от сердечного приступа.
- Что, сердце?
Тот что-то промычал невразумительное, затем его передернуло и рвануло к стене. Человек пролетел по воздуху через всю комнату и упал на полотно гобелена, словно на поляну с высоты. Его втянуло внутрь так быстро, что он более ни вскрикнул, ни охнул. Оскар Артемьевич запомнил лишь испуганно-дикий взгляд расширенных до невозможности глаз своего коллеги по ремеслу, а через минуту все закончилось.
Оскар Артемьевич только сейчас замелил, что держится за дверную ручку обеими руками так, что побелели костяшки пальцев. Он перевел дыхание, осмотрел комнату, взглянул на гобелен, затем на видеокамеру в верхнем углу комнаты и лишь после этого отпустил ручку. Из запасника он сразу ушел в кабинет и сидел там около часа, не отвечая ни на звонки, ни на стук в дверь. Затем, оставив машину у салона, уехал домой на такси.
* * *
По мере того, как он спускался в долину, Эжен заметил, что она населена, но вот кем только? Приблизившись, он рассмотрел обитателей этого неприглядного и неприятного места. То были люди в основной своей массе, - худые, изможденные, серые. Еще почему-то все они были обнажены, тем не менее, отличить мужчин от женщин можно было лишь при ближайшем рассмотрении, такие они были усредненные, что ли? Иного слова Эжен не находил. Кроме людей в долине обитали иные существа, походившие на людей и не очень. У некоторых были лишь до безобразия искажены лица, иные выглядели уроды уродами. А у кого-то лишь отдельные черты напоминали о когда-то человеческой сущности. Ну, прямо остров доктора Моро!
- Нечего пялиться! - строго сказало свиноподобное существо в монашеском облачении. - Скоро и ты станешь как мы.
Эжен ничего не ответил и поспешил уйти.
- Не смотри в зеркала, - крикнула вдогонку свинья-монахиня. Несмотря на это столкновение, остальные обитатели относились к Дюфаэлю в основном с безразличием. Кто-то не скрывал иронии, кто-то любопытства, но большинство равнодушно.
Эжен присмотрел впереди трактир и решил заглянуть на огонек. Чтобы попасть в него пришлось карабкаться по крутой и шаткой лесенке. У ее основания отирался некто в рыцарских доспехах с птичьей головой, крыльями бабочки и противным хвостом. Существо придирчиво осматривало входящих, но Эжен миновал бдительного охранника беспрепятственно. Примерно на середине подъема он вскрикнул от неожиданной боли. Кто-то шутки ради пустил ему в зад стрелу. Птицеглав рассмеялся противным щебетом. Эжен выдернул небольшую и неопасную стрелу и продолжил подъем. Внутри находилось всего несколько человек, очевидных завсегдатаев. Эжен решил расспросить их, куда же он все-таки попал и потому подсел к ближайшему столику.
Хозяйка трактира тут же нацедила гостю выпивки из бочки, лежащей прямо на полу. Эжен глотнул предложенного пойла, что ж вполне сносно, после этого он немного пришел в себя и стал осматривать происходящее вокруг более трезвым взором. Чему только не научишься в России. Здесь лишь выпивши можно рассуждать трезво. Люди, сидящие вокруг него, походили друг на друга, как огурцы в банке. Они сосредоточенно пили из больших деревянных кружек, лишь изредка перекидываясь незначительными фразами. Нет, с этими разговора не получится. Дюфаэлю была нужна не просто пьяная беседа, ему хотелось выяснить, где же он все-таки оказался, но других посетителей не появлялось.
Эжен принялся рассматривать ближайшее от трактира окружение. Огромный нож, зажатый между столь же огромных ушей. То ли парковая скульптура, то ли еще что? А вон огромный лошадиный череп, противный, желтый, унылый. "Князь тихо на череп коня наступил и молвил: "Спи друг одиноко"", - выплыло откуда-то из подсознания.
Более черепа Эжена поразила и даже напугала сцена, происходящая с другой стороны трактира. Там было что-то вроде свалки всякого кухонного хлама, опять же огромных размеров. На блюде красного цвета желтые и серые крысы грызли рыцаря. Хотя от него осталась лишь верхняя часть, рыцарь был жив и сжимал в руках Грааль и стяг с изображением саламандры. Его сотоварищи по оружию и вере ожидали своей участи в клетке, напоминающей масляный фонарь. Демон с рыбьей харей вместо лица орудуя длинным мечом, уже вершил судьбу соратников.
Эжен отвернулся в поисках более приятного зрелища и присмотрелся к голым конькобежцам, скользившим по льду реки чуть ниже места расправы. Сейчас только он обратил внимание на музыку. Она видимо звучала давно, но до его сознания докатилась только что. Решив, что там, где есть музыканты должно быть веселее, Дюфаэль покинул трактир. Перейдя застывшую речку, изобилующую полыньями, он оказался на ее противоположном берегу, где и увидел оркестр. Надо ли говорить, что инструменты, так же как и прочее были велики? Настолько велики, что на них были распяты люди. Именно их подергивания предавали музыке особый ритм. Здесь же находился многочисленный хор, исполняющий какую-то мерзейшую ораторию. Слов Дюфаэль разобрать не смог и был рад, что не понял содержания услышанного произведения. Ему отчего-то показалось, что как только он поймет суть, уже никогда не покинет этого места.
Рядом с оркестром и исполнителями размещалось игорное заведение. Похоже, что еще совсем недавно здесь люди предавались многовековому пороку, но сейчас тут царил кавардак. То ли случилась драка, то ли пришла стража. А то ли стража пришла разгонять драчунов. Игровой стол перевернут, карты, нарды, игральные кости валялись на земле вперемешку с разбитой посудой. Стражниками были низкорослые твари с собачьими и крысиными мордами. Игроки не отличались приятными чертами лиц, и если бы не отсутствие одежды, Дюфаэль не сумел бы уверенно отличить игроков от стражи. Относительно симпатичная женщина, возможно содержательница заведения, пыталась выбраться из сумятицы, но путь ей преграждал огромный стол, на котором белесая тварь расправлялась с распятым кинжалами игроком. Дюфаэль протянул женщине руку и помог выбраться из-за баррикады. Все что та сумела спасти это свеча и кувшин, которые женщина продолжала держать в руках. Она сначала рассеяно, потом более пристально осмотрела своего спасителя.
- Ты очевидно новичок. Тут не принято вмешиваться в чужие проблемы, проку не будет, но все равно спасибо.
- Я не мог не придти на помощь даме, я же француз! Отойдем куда-нибудь?
- Куда?
- Где спокойнее.
- Смеешься? Где ты найдешь спокойное место в Аду?
- Так это Ад?
- Странно, что тебя это удивляет. Ты что не знаешь, как здесь оказался?
- Я плохо помню.
- Ватикан, собор, гобелен.
Эжен испуганно воззрился на собеседницу.
- Гобелен? Да! В нем все дело?
- Ну вот.
- Как выбраться отсюда?
- Никак.
- Не может быть?!
- Ты думаешь, тут кто-то торчит по своей воле?
- Кто-то должен знать, где выход.
- Вон там, - женщина указала рукой в сторону от игорного места. Дюфаэль проследил за жестом и увидел сидящее на странном стуле не менее странное существо с птичьей головой, на которую был напялен медный кухонный котелок.
- И где там выход?
- Это сам Сатана, кого он проглотит, тот и выходит.
- Тогда чего мы ждем? - Эжен потянул свою новую знакомую за руку. - Попробуем его уговорить проглотить нас.
- Я пошутила! - Женщина рассмеялась. - Его не надо уговаривать. Он и так охотно проглотит тебя. Только ты выйдешь из его задницы в ту сточную яму.
Сейчас Дюфаэль заметил, что под троном Сатаны действительно имеется круглая яма полная нечистот. В ней, однако же, сидели люди, такие же равнодушные и унылые, как и большинство вокруг.
- Шуточки у тебя. Я Эжен Дюфаэль, а тебя как зовут?