"Чем отличается верующий от агностика? Верующий - это прямая, уходящая, как он полагает, в бесконечность; агностик видит себя в пунктирной перспективе и расстояние между штрихами неизвестно. Один - параноик, другой - шизофреник. Душевный разлад роднит их и прячет от страха перед жизнью". - Мысль промелькнула, когда я сошел с поезда. Чуть позже она оказалась к месту. Перрон был асфальтирован только в той части, что примыкала к городской автостраде и на которую высаживались всевозможные проверяющие и мелкие министерские пылинки, приобретающие в захолустье вес шишек. Остальную часть перрона, случись принимать высокого гостя, прятали под дешевым и почти трезвым покрытием народных масс. Мысль(см.выше) появилась после раздумий над звонком(см.ниже) Турникова. Давненько мы учились на факультете журналистики. Я предпочел остаться в столице; он назвал меня дураком, сказал: "Неподдельную жизнь можно найти только в провинции", -- и снялся в тьмутаракань.
Позвонил нежданно-негаданно.
--Турников я! Забыл?.. Приезжай! Или обхохочешься, или помочишься в штаны от грусти.
Поздоровались синусоидально: он приподнято, живо; я снисходительно. Речь его, казалось, опережала мысль, но результат запаздывания смысла производил завораживающее впечатление. Я будто очнулся и начал внимать собеседнику.
--Как раз успеваем!
--Куда, туманный ты человек?
--Я темный. Заседание суда через сорок минут. Успеем по рюмашке махнуть.
--Какой суд!? С места не двинусь!
--Нести тебя, что ли? Эвон, ты в столице раздобрел - за день не обойдешь.
--Черт с тобой! Распоряжайся! Но предупреждаю! Если вызвал зря - поезд обратно похерю, тебя оседлаю.
--Я вам ответственно заявляю - за такой материал душу продашь!
--Не тебе ли?
--Бери повыше! Я лишь служитель его, -- многозначительно подмигнул.
Подумалось: провинциальный дурачок! А через миг: нет, он вполне счастлив; один взгляд чего стоит!; неужели завидую?
Спасибо предкам, укоренили в языке благородные переиначивания гнетущих, отвратительных явлений и фактов, чтобы чуточку расцветить существование. Последуем их мудрому примеру! Мы зашли с Турниковым в Зал Суда. Воздух насыщен дорогими ароматами; колонны коринфского ордена; и разительная чистота во всем, хотя еще каких-нибудь пять минут назад отсюда снялся полк пьяных гусар.
Слушалось дело некоего Бубликова. Заправский мясник обвинялся в омерзительных преступлениях: изнасиловании, убийстве и надругательстве над трупом. Эти три развилки ужаса свелись воедино в страшной судьбе молоденькой девушки двадцати двух лет. Негодяй вытребовал себе суд присяжных. Загнанным зверем пугливо озирался из клетки, боясь поймать чей-то взгляд. Пока государственный обвинитель с отвращением описывал подробности насилия и убийства - в Зале нарастал гул самых тонких, изысканных и выразительных выкриков. Напоследок добавил, что чистосердечное признание подсудимого не может повлиять на "строжайшую строгость" приговора. Судья приказал внести мольберт с условным контуром человеческого тела. Клетку открыли, Бубликов подошел к огромному листу бумаги, извлек красный фломастер. Зал замер. Я заметил перемену в лицах присяжных. Некоторые облизывались и потирали руки; глаза большинства налились краснотой. Быстрыми движениями нечестивая рука заполнила контур переплетениями мышц. Анатомию, подлец, знал в совершенстве. Затем он бегло поведал как и каким порядком разрезал несчастную. Закончил. Присутствующие стройно ахнули.
--Дело очевидное, -- шепнул я Турникову, -- вздернут на рее!
--Не лови блох!..
Объявили вердикт. Я вышел на улицу, но в себя не пришел. Турников одернул меня.
--Каково?
--Невозможно! Почему его оправдали?
--Держись за меня - упадешь! Это уже третий процесс. И все - один в один! Наш скромный мясник - серийный убийца и насильник. У него, поди, грыжа между ног...
--Бред!
--Собственно, тебя затем и вызвал, чтобы убедиться: не сошел ли я с ума? Думал одеревенел в провинции, остроту жизни потерял.
--Кажется, у меня сейчас случится два "или", о которых ты говорил, позвонив.
--Вон они, объяснения, -- сказал Турников, покивав на две лениво дымящиеся трубы. - Городок, изволь видеть, ма-а-аленький, живет с переработки мяса. Там - бойня, а это колбасный завод.
--Ну?
--Часть города режет буренок и бычков, остальные превращают их в колбасы, сосиски и прочая.
--Но ведь он убийца!
--Безусловно!
--Разве никто не понимает, что может оказаться следующей жертвой?
--Весь город просто околдован бубликовским мастерством разделки , -- на распев сказал Турников, ощупав мои бока. - Пожалуй, я провожу тебя.