Небо цвета использованного подгузника неприятно подавляло зачатки хорошего настроения и угрожало земле столкновением. Люди ссутулились, чтобы ненароком не расшибить лбы о небесную твердь. Лица всех встречных-поперечных перекошены от затаенной злобы на неприветливость наступившего дня. Таким мир уставился на Гришу Иванцова может быть потому, что сегодня Грише предстояло испытать на собственном опыте таинство перерождения и забраковаться. Возле Дворца бракосочетания у него в который раз кипит размолвка с нареченной, чуть до раздора не дошло: Наташа Светлова решила остаться на своей фамилии. Это упрямство подпитывается стократными намеками ее отца: он слишком мечтал о продолжателе рода и так неистово трудился в цеху сынопроизводства, что природа просто не успевала обновлять заводское оборудование, и у него на складе готовых изделий оказалось семь прекрасно сработанных дочерей. Наташа появилась позже всех своих сестер, почти перед самым закрытием промышленных мощностей. Когда ее упрямый родитель услышал в-седьмое: "У вас дочурка!" -- в припадке безумия крикнул: "Пропал род!", -- побежал умыться, буквально почувствовав у себя на лице плевок Фортуны. И чтобы польстить отцу, оберегая его сердцебиение от убийственных ускорений, Наташа пообещала (себе и всем) до конца дней своих оставаться Светловой. На Гришу этот невинный каприз так странно подействовал, что он пригрозил невесте целибатом. Мятущиеся терзания Наташи болью отдавались в отцовской душе. Наконец он пересилил себя и с наносной веселостью внушил дочке, чтобы она выбросила придурь из своей милой головки и с легким сердцем записалась Иванцовой, как заведено. Да-да, шутки долой! Папаша благословил дочь & вероломно напал на больничную палату, подавив пружинистое сопротивление койки у окна. Необъявленная война со здоровьем велась с переменным успехом дня три-четыре. Казалось, еще немножко усилий и захватчик будет изгнан на домашнюю кровать. Но вдруг прозвучал громогласный приказ Верховного главнокомандующего: "Ни шагу назад!" Живительные силы нападающего ушли в землю: окопались. После кончины отца, Иванцова непробудно загрустила. Она даже не заметила, как родила двоих детей - мальчика и девочку; на мужа смотрела искоса и с какой-то влюбленной ненавистью, ласково-ожесточенно. Отношения супругов запутались, совместная жизнь изнывала в капкане недопонимания. Иногда по ночам, в блеклом свете круглощекой Луны, Иванцов воочию видел, как лицо его жены преображалось в точное подобие внешности ее покойного отца; жуткое зрелище вызывало озноб, одышку и обильное запотевание пяток. Сквозь сон она твердила: "Пропал! Пропал род!" Да и привычки у нее стали клониться в противоположную от женственности сторону. И хотя все эти изменения были почти незаметны, Иванцов чутко чувствовал, что внутреннее состояние супруги истошно звенит предельно натянутой струной. Нет, об этом лучше не думать. Гриша виноват, виноват перед ней. Как можно быть таким бездушным поленом, ведь он видел, какие муки выстрадала она, оказавшись в губительном водовороте между двух одинаково близких берегов. Никогда не поздно приструнить "никогда". Однажды он неожиданно выпалил:
-Знаешь, любимая, я подумал, а не взять ли тебе обратно девичью фамилию? Что-то у нас в доме слишком много Иванцовых развелось. И курьезов поубавится: ты Иванцова, дочь Иванцова, зову одну из вас, а приходит совсем другая - ты Света, дочь тоже.
Она смеется. Как будто отступила саднящая тупая боль. Потом плачет, закатывая глаза. Снова заливисто хохочет. Отмахивается: "Ну что ты, зачем? Он ведь сам настоял!" Внезапно такие разные всполохи чувств меркнут в изобилии открывшейся радости. Она серьезна и сосредоточена. Крепко обнимает мужа и тепло шепчет: