Дмитрий Иванович умирал бесповоротно. Не раз думал, изредка выныривая из предсмертной агонии, что платит за давнишнюю мальчишескую ловлю раков диагнозом - канцер! У здоровых и довольных людей это называется: игра слов. Дмитрий Иваныч не разрешил пускать к себе в палату родственников, говоря, что пусть его близкие ходят в зоопарк смотреть на недокормленных животных. Умирать надо в одиночестве. Смерть - не пугало! Каждый с ней схлестнется. Пожалуйста, оставьте в покое умирающих, - им некогда тратить атом времени на глупые разговоры и созерцать слезы: всё это так неуместно, глупо и смешно. Набежит тьма родичей - и давай смотреть, что их ждет. Вон! Все вон!
Дмитрию Ивановичу давно поставили диагноз, но он отказался лечиться. Он не был фаталистом, однако свою удивительную упрямость не выказывал словами. Зачем? Почему человек со средствами не хочет жить? С его-то деньгами! Мрачный чудак. Наверное, помешался в свои шестьдесят пять лет. Вспомнили, что в его древнем роду были дураки: прабабушка крепостным волю дала, а дед своим холопам оплачивал обучение в Геттингене и потом на равных правах заключал с ними деловые соглашения.
Агония. Агония. Агония отступила. На день. Дмитрий Иванович смог подняться с койки и прогулялся больничными коридорами. Что-то купил втридорога на первом этаже в здешней аптеке, пофлиртовав с молоденькой провизоршей с отвратными усиками, которая ему в отцы годилась. Вернулся в палату и глотнул горсть таблеток. Нянечка потом на следствии рассказывала, что этот случай со смертельно больным Дмитрием Ивановичем ее впечатлил, ничего подобного она раньше не знала.
-У него, - говорила нянечка, - пена ртом пошла. Я дежурного вызвала, да поздно. А этот, значит, улыбался и крикнул, руку с кукишем вверх вскинул: "Выкуси!" Испугал меня и кончился.