Он уже не помнил, как все это начиналось, может быть три тысячи лет назад, а может быть этой весной, когда его город утопал в грязи, хотелось спать, и он то ли от скуки, то ли повинуясь необъяснимому порыву, купил гомеровскую "Одиссею", черную книгу с золотым тиснением, призванную хоть на время скрасить его одиночество. Одиночество, к которому он никак не мог привыкнуть, сколько ни пытался раньше, сидя в тюрьме, на пустынном острове, или это был остров в его сознании, или вся его жизнь была этим островом, полным нимф, что были на одно лицо и назывались одним именем. Каким - он уже и не помнил.

Или позже, когда он в первый раз прочитал "Одиссею", старательно выписывая в ученическую тетрадку незнакомые имена и названия, ибо человек он был аккуратный, если не сказать дотошный, и во всем старался докопаться до сути. Когда он по крупицам восстанавливал историю богов и биографии героев и сотни раз перерисовывал в альбоме карты древней Эллады. Или это было уже в конце?

Может быть позже, когда он раз за разом перечитывал свою вечно новую, пахнущую свежей типографской краской, черную книгу, любуясь картинами, услужливо нарисованными его подсознанием. Или тогда, когда впервые заметил в этой книге изменения, исчезающие, как утренний туман, после каждого нового прочтения, и в каждом новом прочтении появляющиеся в другом месте. Может быть, уже тогда зазвенела тетивой пущенная в него невидимая стрела Аполлона?

Когда он в поисках ответа снова и снова сотни раз перечитывал свою "Одиссею", каждый раз проплывая между Сциллой и Харибдой, каждый раз теряя при этом друзей, или он терял воспоминания о своих прошлых друзьях, и вместе с ними утекали последние крупицы его разума. Но, может быть, это мудрость приходила к нему по крупицам, ведь в конце концов он понял, что эта книга живая, по крайней мере настолько, что может чувствовать и выражать свои чувства и настроения в мельчайших деталях и эпизодах повествования - от легкой ряби на море до грозовых туч и ветра, развевающего кудри на голове Одиссея. Может быть, тогда он сделал свой первый шаг?

А это был уже второй, когда он выбросил книгу, ибо она была ему уже не нужна, потому что он наконец понял, что "Одиссея" живет у него в голове, и ее мысли - это его мысли, и ее чувства - это его чувства, и он опять сотни раз читал ее, теперь про себя, едва шевеля губами, и каждый раз рассказывал ее по-новому, каждый раз наслаждаясь сюжетом и своими впечатлениями.

Он много дней ничего не ел. Его волосы отросли до плеч, а борода до пояса. И хотя в его городе давно наступила осень, шел дождь, и с деревьев облетела листва, он видел лишь медное небо, виноцветное море и вечнозеленые кипарисы. Он и не заметил, что давно ослеп. Он даже не заметил, как настигла его стрела Аполлона, и он умер, только вдруг стало легче дышать, воздух наполнился миллионами чарующих звуков, и он, опьяненный, сделал свой последний шаг на берег, где в божественном обличии встречала его Тритогена, светлоокая дочь Зевса, Афина Паллада.