Животными глазами
— Не дрожи, моя дрожайшая милашка, всë в прошлом, — приговаривал молодой ветеринар, проведший операцию по извлечению застрявшего яйца из моей клоаки. — Хорошая, хорошая, дур-р-ра хор-р-рошая...
Он мило улыбался, но его улыбка меня просто бесила: от его толстых губ за версту несло пороком и ледяной индифферентностью. К тому же гладил он меня против перьев — и делал это, как я поняла, специально.
Не выдержав, я укусила его за ладонь и крикнула:— Живодер!Он, похоже, обиделся, поскольку укоризненно забубнил:— Чтобы поднять крупному специалисту настроение, требуются знания, умения, тонкое чувство юмора и еще много чего, а чтобы все испортить, достаточно одного гадкого слова...Открыв, как чудище, рот, он наклонился ко мне, решив, наверно, испугать, но я не поддалась на провокацию и, куснув его за губу, заорала еще пронзительнее:— Живодер! Живодер!— Может, тебе, тварь, затолкать яйцо обратно? — взвизгнул он, вытирая кровь рукавом халата.Позвав Мусю, мою недалекую хозяйку, ветеринар взял ее под локоток и сладко-сладко проговорил:— Ваша попугаиха — просто прелесть. Если с ней, не дай бог, случится что-нибудь еще, буду рад встретиться с вами обеими снова, к тому же при повторном посещении действует скидка семь процентов. Ах, какая очаровательная фертильная самочка!
На прощанье он попытался щелкнуть меня по клюву, но человеческая реакция, как всегда, оказалась ни к черту: я укусила его в третий раз, на этот раз за палец, — после чего, не дожидаясь его ругани, изо всех сил завопила сама:— Живодер! Живодер! Живодер! Попробовал бы ты залезть без разрешения в задницу к своей подружке Веронике — она б тебе вмиг оба глаза выцарапала! А свои проценты засунь себе...
В какой-то момент я подумала, что этот день станет для меня последним, но Муся загородила меня своим телом.Вообще еще не было случая, чтобы ей не удалось меня спасти. Впрочем, я догадываюсь, что если моей хозяйке однажды это не удастся, я об этом уже не узнаю.![[Балашов М.М.]](/img/b/balashow_m_m/milajad/muna.gif) |
Я с детства мечтал избавиться от инфантилизма. Лежа на коленях у хозяйки, я часами повторял ее волшебное имя — Лара — и представлял, как становлюсь по-настоящему взрослым, после чего моя пустопорожняя дурная жизнь наполняется глубочайшим смыслом, подобно тому, как в миске появляется вкусный корм, я даже мысленно видел, как из моей головы мухами вылетают все глупости, а им на смену вереницей тянутся умности и мудрости, которые так надежно исправляют все изъяны моего головного мозга, что я становлюсь героем Лариного сердца и ей уже никогда не приходится меня ругать — ни за царапины на голенищах только что купленных сапог, ни за сожранную с праздничного стола брауншвейгскую колбасу, ни за осколки, в которые я вмиг сумел превратить, будто какой-то волшебник Сюй Гуан из царства У, фарфоровую селедочницу с золотыми вензелями.![[Балашов М.М.]](/img/b/balashow_m_m/milajad/geigerk.gif) Вообще-то мы с хозяйкой и так жили душа в душу, к тому же я умел профессионально тереться о ее дивные ноги, поэтому она даже ругаться на меня по-настоящему не могла: «Мало того, что у меня жизнь не сложилась, тут еще мне на шею вскарабкалось это моральное хвостатое уродство с глазами цвета лягушек... — то ли сокрушалась, то ли шутила она после каждой моей выходки. — Другие на моем месте давно б уж тебя грязной тяпкой по позвоночнику и мокрой тряпкой по жирному неблагодарному пузу отдубасили, а я пытаюсь действовать лишь широтой своей души да добротой. Другие бы старой водолазкой тебя придушили, а я — всë словом да лаской! Совсем ты этого, чжу, не ценишь...» Гостям же Лара говорила про меня еще более мягко: «Мой Гейгер, конечно, не ученый, доказать справедливость закона сохранения энергии и импульса в элементарном атомном акте ему не под силу, но как домашнее животное он вполне приемлем, даже несмотря на свои не слишком умные игры и прочие проявления дурного характера, так что пусть живет, тварь божья, — в следующем году я его, может, даже на выставку фелинологических достижений выставлю...».
Я и жил — не заботясь о хлебе насущном, не задумываясь о природе вещей. И на жизнь смотрел с пониманием, даже на самые необычные ее проявления типа вспышек за окном и следующего за ними грохота. Но время от времени происходило нечто, у меня в голове не укладывающееся: хозяйка ловила меня, брала под живот и отправляла на несколько дней в соседнюю квартиру, говоря на прощанье «цзай цзянь», — и я от изумления даже ни разу не успел ее поцарапать...
•
Дверь за Ларой закрылась, баба Галя попыталась погладить меня по спинке, но я грозно зашипел, без разбега прыгнул на какую-то куртку — и быстро вскарабкался наверх, на полку для шапок: оттуда, насколько я помнил, всегда было в высшей степени удобно обозревать окрестности.— Куда ж это ты забрался? — улыбнулась соседка. — Вдруг, касатик, свалишься, ушибешься?Я снова на нее зашипел — чтобы знала свое место. Вообще-то Галя и без подсказок была женщиной даже более мягкосердечной и кроткой, чем моя Лара: при ней можно было себе такое позволить, о чем дома даже подумать было боязно, — да и не зря же хозяйка всегда оставляла ей деньги на мое содержание...Конечно, всë у нее в квартире было устроено на редкость неправильно, да и запахи порой возникали такие, что хоть святых выноси. Вот и сейчас: я еще устроиться не успел, а из кухни уже завоняло. А затем появился некто с такими мутными глазами, что мне все стало ясно еще до того, как он рот раскрыл: я спрыгнул на пол и спрятался под дальним стулом.— Убью! — рявкнул мутноглазый. — Я видел, как он по моей дорогущей куртке ползал!— Господь с тобой, Андрюша! — воскликнула старушка. — То ж Гейгер, соседский котик, пусть живет себе, как бог ему на душу положит.— Ты, смотрю, к нему, как к родному, относишься — даже лучше, чем ко мне. А ведь это я человек, а не он! Животное должно, когда меня видит, трепетать, как лист на осине! Зачем мне такой, как этот, — который не трепещет? Шкуру с него содрать!— Ой, да что ж это ты, внучок, такое говоришь? — запричитала соседка и попыталась ему объяснить, что нельзя убивать тех, за чью сохранность уплачено сполна, на что внук ей ответил, что лично ему никто ничего не платил — ни за содержание бешеного зверя, ни за несохранность одëжи.Он поднес рукав куртки себе к глазам — и вдруг принялся орать:— Ты посмотри, бабуля, как он тут, антихрист, когтями пошуровал!Так началась моя новая жизнь, в которой мне пришлось досконально изучить и неспокойствие, и безрадостность, и беззаконие. Андрюша с утра до вечера ругался, производил табачный дым и вообще вел себя, как последняя скотина, а Галя лишь крестилась да сплевывала через плечо.— Сам я звонить мамане не буду, даже не проси! — кричал он. — Я не из тех, кто в грехах кается. Пусть сама меня прощает и обратно зовет, а я еще сто раз подумаю, повыкобениваюсь!Впрочем, одна хорошая новость, все же, имелась: кроме внука, в этой квартире, оказывается, завелись бегающие меховые комочки — они появлялись из-под подоконника и стремительно скользили в сторону шкафа. А потом в обратную сторону. А когда в квартире никого из людей не оставалось, они заявлялись на кухню и шуршали в тазу с луком. Никогда раньше я подобного не встречал, но быстро сообразил, для чего эти комочки предназначены: чтобы ловить их и жрать. Впрочем, до ловли и жратвы дело у меня пока не доходило.А внучок почти каждый вечер приводил своих слабоумных приятелей и они так орали на кухне, будто пытались выцарапать друг другу глаза, а вонь с кухни шла такая, будто они там друг на друга гадили. Галя старалась заранее куда-нибудь отлучиться, а я забирался под диван и выманить меня оттуда не удавалось даже самому пьяному из гостей...
•
Тот день начался, как обычно.— Какая тебе разница, куда я иду?! — заорал Андрюша и грохнул входной дверью.Бабуля поворчала, затем тоже куда-то ушла.Меховой комочек высунул из щели в полу свою аппетитную усатую мордочку — но тут же спрятался, поскольку в прихожей послышался грохот. Внук прошел на кухню, затем снова вышел из квартиры.И тут произошло нечто невероятное: до меня донесся такой чудодейственный аромат, что я едва не помер на месте. Для приличия я сделал малюсенькую паузу, а затем осторожно помчался на кухню, взлетел на стул, затем на стол — и обнаружил там эти замечательные мясные палочки, от которых млеют все живые существа: толстые, коричневато-розовые, в меру твердые, в меру мягкие.Я пожирал их аккуратно, но быстро. Потом на аккуратность я махнул лапой, в результате пожирание пошло еще быстрее, а меня охватил лихорадочный восторг, вжавший вселенную до дрожащего кончика хвоста и божественных кусочков, семенящих по пищеводу...Я сообразил, что меня застукали, лишь ощутив сильнейший удар в бок; в следующее мгновенье, находясь в свободном полете, я уже ощущал себя космонавтом, попавшим в засаду в созвездии Больших Сосисок. В нос мне ударили сатанинские запахи внука, а в уши — его истошные чертыхания. Оказавшись на полу, я успел юркнуть в коридор, затем в комнату — и забился под диван.Андрюша пытался достать меня грязным веником, которым они с бабкой обычно в унитазе шуровали, а я сидел, прижавшись задом к стене, и шипел, вспоминая о мясных палочках. И чем дольше я шипел, тем в большее отчаяние приходил, поскольку две из них, я это вспомнил совершенно отчетливо, остались несъеденными.Потом пришла сердобольная баба Галя и принялась вздыхать:— Да ты ж, внучок, сам в первую голову и виноват! Отстань от животного, за него денег достаточно дадено, дубина ты безалаберная!Когда же ей вздыхать надоело, она, святая простота, не смогла придумать ничего лучше, как дать внуку швабру, после чего он извлек-таки меня на свет божий и принялся проповедовать, держа меня за шиворот:— Совесть деньгами не накормишь! Раз хозяева не смогли его воспитать, придется мне этой наукой самому заняться!— Кто бы тобой самим занялся, кто б тебя самого высек?!— Да?! А кто долдонил, что бог даже ангелов согрешивших не пощадил?! Вот и я его щадить не буду — я ж не Христос, чтоб грешников прощать!— Совсем ты обнаглел, неуч: апостола из себя корчишь, а половину котовских денег пропил! — закричала старушка после того, как внук врезал-таки мне металлическим половником по заду. — И не вздумай теперь, не помыв половник, лазить им в кастрюлю с супом!— Ладно, помою, не забуду, только ты меня с толку не сбивай! — буркнул Андрюша, а затем снова отвесил мне половником.![[Балашов М.М.]](/img/b/balashow_m_m/milajad/llapsi.gif) А после третьего удара он вдруг заявил:— Почему это исчадие ада вообще жрет нашу человечью еду, а не добывает пропитание самостоятельно? У нас тут мыши водятся, а он хоть одну поймал?! У меня подход к социальной политике простой, как Лев Толстой: кто может что-то делать, но не хочет, того в расход! Пока на его лицевом счету десяти штук не будет, ничего он, кроме воды, не получит!Потом я долго сидел под диваном, лишь изредка пробираясь на кухню с разведывательными целями. В первый день мне казалось, что кормить меня просто забывают, но еще через сутки я смог поверить в невероятное. Мое тело ныло, мой желудок сигнализировал о совершеннейшей пустоте пространства и времени, с кухни шел все тот же омерзительный внучий запах — а я думал о том, что нет конца-края несчастьям, что жизнь кончена, что глаза лучше закрыть таким образом, чтобы никогда их уже не открывать...
Проснувшись, я был слишком зол, чтобы действовать рационально, а мышь заметила меня только тогда, когда я телепортировался из-под дивана и схватил ее за спину. Ей, правда, сначала удалось вырваться, но со второй попытки я ее прикончил окончательно. А потом я ее сожрал, хотя вкус у нее был, мягко говоря, своеобразный.— Молодец, животное, господь тебе в помощь! — похвалил меня утром Андрюша, рассматривая мышиный хвост, найденный на полу старухой. — Умный котяра: соображает, что счетчик — такая штука, с которой надо слезать как можно быстрее.А потом неожиданно вернулась моя ветреная Лара — я про нее, честно говоря, почему-то уже почти забыл. Она стояла в прихожей и, как дура, радостно трясла огромным пакетом.— Вэнь хоу! — сказала она мне. — Смотри, какой я тебе привезла, мяука, интересный корм с островов Мяодаоцюньдао!— Только помни, усатый сволочуний: со счетчика тебя еще не сняли, — шепнул мне на прощанье внук.— Слава богу, что есть кого возвращать, — пробормотала Галя.
•
Раньше я занимался мелкими пакостями и мне это доставляло удовольствие, а теперь все поменялось — и вовсе не из-за того, что у нас в квартире нет мышей. Раньше я свою Лару любил жарче, чем нагреваются батареи зимой, а теперь мои отношения к ней сродни той воде, в которой меня купают раз в год. Раньше я ее даже обожествлял, а теперь стал атеистом. Раньше мне было грех на что-либо жаловаться, а теперь я помудрел и все мои силы уходят на прогнозирование развития событий.Вот сегодня, например, я с утра неподвижно сижу в укрытии, а хозяйка бродит по квартире, как привидение, и жалостливо меня зовет: «Гейгер, Гейгер, кис-кис-кис! Ты ж теперь такой воспитанный, такой взрослый! Кис-кис-кис, ты ведь у меня теперь настоящий ученый Гейгер, не бойся, я уезжаю совсем ненадолго! Я еду зарабатывать тебе на еду, я не могу не ехать: никто ж, кроме меня, языка не знает, а начальство у нас такое, что лучше не связываться — ну, я тебе рассказывала... Мао, мао, вылезай, мерзавец, в конце-то концов!»Вообще-то я в каком-то смысле по-прежнему люблю всех людей — даже соседского дебиловатого внука Андрюшу, пусть земля ему будет колючей проволокой, и мать его матери Галю, старую инфантильную каргу. Но если Лара меня все же найдет, вытащит и попытается вынести из квартиры, я забуду про все ее обещания насчет выставки и выцарапаю ей глаза.![[Балашов М.М.]](/img/b/balashow_m_m/milajad/mjaodao.gif) ![[Балашов М.М.]](/img/b/balashow_m_m/milajad/hiiri.gif)
![[Балашов М.М.]](/img/b/balashow_m_m/milajad/polovni.gif) |
Между высоким бортиком дороги и длинным рядом колючих кустов, под которыми кое-где еще лежал снег, тянулась узкая полоса желтой травы, на которой я теперь и мерзла.
Я подумала, что нет ничего хуже, чем вот такой влажный весенний ветер, от которого холоднее, чем зимой в метель. Впрочем, судя по моим внутренним ощущениям, сегодня был последний день оттепели, а завтра, слава богу, должны были снова ударить морозы, поэтому гораздо сильнее погоды меня сейчас беспокоил лохматый кобель с добродушной физиономией — он уже давно ходил вокруг да около, гадко виляя своим облезлым хвостом. Да, мне он определенно не нравился: мне вообще не нравятся такие — нескладные, коротконогие, тем более рыжие.Едва он приблизился, я здорово куснула его за ляжку. Для профилактики. Сама от себя не ожидала. Наверно, после этого мне следовало бы побыстрее убраться, но разве куда двинешься, когда ситуация такая неопределенная, а во рту полно чужой мужской шерсти?
А пес, отбежав подальше, стал лаять — сначала печально и безнадежно, по-зимнему, а потом все веселее и веселее, по-весеннему. Он лаял и лаял, затем завилял хвостом, подбежал поближе — и снова принялся ходить кругами, постепенно их сужая.Вообще-то я старалась все время быть к нему мордой, но он, уродец, так энергично прыгал и носился из стороны в сторону, что я на какое-то мгновение подумала, будто начался конец света, в результате у меня голова пошла от него кругом — и я пропустила момент, когда он очутился сзади и заграбастал меня передними лапами. Он толкался и повизгивал, а я крутилась, как последняя шавка, но все мои попытки нанести ему увечья, несовместимые с его гадкой собачьей жизнью, были тщетны. Впрочем, ему все равно не повезло: в тот самый миг, когда он наконец куда-то там пристроился, я потеряла равновесие и свалилась с бортика. А рыжий гад, естественно, полетел со мной вместе, поскольку уже не мог отцепиться.Бездонным был океан,
он звал: «Останьтесь,
мне без вас одиноко!»
Мерси, миль пардон,
лучше уж мы на суше...Таким вот образом мог бы быть описан очередной поворот моей судьбы. А неудавшийся герой-любовник за свое поведение, понятное дело, жестоко поплатился: когда мы вылетели из воды и принялись изо всех сил отряхиваться, я снова так хорошо его тяпнула — на этот раз за черный сопливый нос, — что он вмиг оказался в ста шагах за углом.Ветер, как назло, усилился, проник сквозь мою мокрую шерсть, донес холод до самых поджилок, а этот умник не смог придумать ничего глупее, чем снова начать лаять. Он лаял и лаял, лаял и лаял — а потом в очередной раз завилял хвостом и принялся ходить кругами, постепенно их сужая.
Жаль, что завтра оттепель кончится: вообще-то такие, как он, мне очень даже по душе — рыженькие, не особо грубые, немного нескладные, но при этом терпеливые и даже настырные. Пусть и коротконогие, пусть и с добродушными физиономиями.![[Балашов М.М.]](/img/b/balashow_m_m/milajad/koira.gif) |
А у нас всегда так: «Будешь сеять, а жать не будешь...» — посмеивался по любому поводу мой любимый хозяин, на которого я старался быть похожим если не внешне, то хотя бы характером.А на свою любимую хозяйку я старался быть похожим округлыми бочками. А своим противным голосом я пугал окрестных кошек столь же умело, как и моя любимая девчонка с рыжими конопушками. Я вообще был добр и ласков, любознателен и ненавязчив — короче говоря, без крайней надобности я не ударял рылом в грязь.Да, мой жизненный опыт был не слишком богат, но я твердо знал, что люди не только безгранично мудры, но еще и искренне меня любят. Я отвечал им взаимностью: когда меня звали: «Амур! Амур!» — я без раздумий несся на их зов, даже если секунду назад был всецело занят поглощением пищи.А пищей я был занят круглосуточно: ведь на четыре конечности у меня приходилось лишь одно ротовое отверстие, которое катастрофически не вмещало всего, что мне хотелось сожрать. «Амур, как только в тебя столько влезает?!» — спрашивали меня. Я отвечал по-своему, не по-человечески, но меня все отлично понимали.Когда же я вырос, меня, как и планировалось, зарезали накануне Нового года. И каждому из многочисленных родственников перепал кусок празднично-красного мяса с белоснежными прожилкам.И вся деревня теперь обжирается свиными котлетами, с пьяной нежностью вспоминая нас обоих — меня, так похожего на своего хозяина, и моего хозяина, который так и не попробовал своего любимца, по бессмертной своей дурости утонув месяц назад во время рыбалки. «Будешь сеять, а жать не будешь».![[Балашов М.М.]](/img/b/balashow_m_m/milajad/hrhr8.jpg) |
— «Только тот, кто вгрызается в здание знания, не боясь ни людей, ни прочей скотины, достоин почетного звания патриотического гражданина!» — нараспев читал Аполлоныч стихи собственного изготовления, заставляя обступившую его малышню млеть от немого восторга.«Разве человек не продолжает принадлежать к виду Homo sapiens, даже пребывая в нечеловеческом состоянии?» — пытался шевелить мозгами доктор бионаук по кличке Кси, лежа на заплеванном полу в пивной.«Как же ты сможешь вернуться домой, учитель, если спишь, как сурок, а я не помню не только твоего адреса, но уже даже и своего? С другой стороны, эта ситуация, очевидно, принадлежит к тем проблемам, у которых имеется по крайней мере одно разумное решение», — размышлял его коллега, кандидат бионаук по кличке Модус Вивенди, стоя с кружкой в руке над неподвижным телом.— Когда у мужика в башке бесшабашность, а сам он смахивает на свинью, единственное, что ему можно пожелать — побыстрей сдохнуть от цирроза печени и милицейского произвола... — ворчала бронебойная, как носорог, уборщица по кличке Яичница-глазунья, заметая осколки.— Весь парадокс зарыт в том, что таких горе-ученых, как мой горе-муж и его горе-собутыльники, следует безжалостно стерилизовывать не просто до рождения, но даже до зачатия! — накручивала себя докторская жена по кличке Жуся, разглядывая в зеркале свои многочисленные прыщики.Замдиректор по общим вопросам по кличке Сволочь щекотал ей шею своей аккуратной бородкой и пискляво бормотал:— Тебя так приятно слушать, моя киска, моя аппетитная докторская колбаска: в своей антинаучности ты переплевываешь даже меня! С другой стороны, мой ласковый зайчик, кто мы с тобой такие? Обыватели без степени, безмозглая биомасса... А каковы твой муж и его дружки? Они ж, будто орлы, днем и ночью не спят, борясь за экологию и прочие абстракции! Вся современная цивилизация стоит на них, как на китах! Согласись — если б жителей Земли были только двое, ты да я, наша планета давно б уже обернулась свалкой химиспражнений...— Вот вернется хозяин, всех вас отчихвостит! На то он и хозяин, чтоб всем хвосты крутить — и кобелям, и сукам, и замдирам, и кискам с зайчиками! — рычал запертый на кухне Йорик, догрызая ножку стула.Жако Жэжэ, не прекращая попыток клювом открыть дверцу клетки, снисходительно поглядывал на шпица и время от времени противно скрипел:— Жэжэ умный, Жэжэ все слышит-запоминает, но поведение млекопитающих не входит в научные интересы попугаев...— Что, волки, думали, что уже над падалью стоите? Шиш вам! Незачем мне подыхать не в свое время! — подал голос Кси, поднялся — и на автопилоте порулил домой, от души лягнув на прощанье коллегу.— Тебе туда рано, там еще этот козел бородатый травку на лужке щиплет! — закричал Модус Вивенди. — Он очень просил раньше времени не отпускать меня туда тебя... Нет, не так: туда меня тебя туда...Дернувшись вслед, он тут же окунулся в окружающую среду и растерялся. Совершив вращательное движение глазами, но так ничего и не увидев, он решил вернуться к своей кружке — но уже не было ни ее, ни столика, ни вообще пивной: со всех сторон его окружала неизвестная науке фауна и флора.А таракан Аполлоныч до сих пор продолжает читать внукам свои стихи, самодовольно шевеля рекордно длинными усами:— «Сладко на вас мне глядеть, дети мои и внуки, — столь же сладко, как на выброшенный в мусорку торт. Но помните: чтоб окончательно вырасти, следует сгрызть все науки — и химию, и биологию, и, особенно, убегательный спорт!»![[Балашов М.М.]](/img/b/balashow_m_m/milajad/zhezhe.gif) |
Путеводитель по текстам |