Банцер Сергей Георгиевич. Дар мой, Враг мой

Сергей Банцер

Дар мой, Враг мой

Роман

Несмотря на кажущуюся достоверность, этот текст, всё же является не более чем обычной беллетристикой, не имеющей прототипов в жизни. Любые совпадения с реальными людьми и событиями являются чисто случайными.

Мир оставляю вам, а мне покой над миром,

Вдали от суеты, позора и страстей.

Мир - ярмарка, а Бог - владелец тира,

В котором гении - мишени для людей

Гурген Аскарьян

доктор физ. мат. наук

Часть I

Анонимные записи

"Я допустил много ошибок,

на которые подбивала меня

моя наклонность всюду, кстати

и некстати, сообщать обо

всем мне известном"

Джироламо Кардано,

итальянский математик 16-го века

Запись первая

Поскольку эти записки являются анонимными, то я не стану воздвигать смысловых брандмауэров и скажу прямо - первая мысль, которая пришла мне в голову после того, как я решил кое-что записывать, была такова: не делаю ли я очередную глупость в своей жизни? И, хотя ответ пришёл сразу - да, делаю, я возражу тем, что у меня есть оправдывающие обстоятельства. Это так важно, что дальше в своих Записях я буду писать это так - Оправдывающие обстоятельства.

Итак, приступим, Absit invidia verbo!

Во-первых, мне не нравится моя работа, где я мог бы самореализоваться. Почему не нравится - я напишу как нибудь потом.

Во-вторых, уволиться и самореализоваться в каком-нибудь другом месте я не могу, потому что попал сюда, в Институт физики после универа по распределению и должен три года отрабатывать диплом.

Вот эти два пункта и составили, собственно, причину того чтобы попытаться.

Попытаться что-либо сделать - это значит всегда порождать риск проигрыша. Точнее, поражения. Поэтому большинство и не пытаются. Ну, а у меня есть Оправдывающие обстоятельства, и поэтому я попытаюсь.

Сейчас, когда я так всесторонне обосновал право на существование этих записок, мне нужно на каком-нибудь простом, но интересном примере потренироваться излагать свои мысли.

Поэтому я начну со своей первой любви. Вообще-то там всё сложно, но крайности иногда так причудливо переходят друг в друга...

Её звали Алёна, и моё тогдашнее состояние иначе как временным помутнением мозга назвать было нельзя. Алёна была похожа на принцессу эльфов - миниатюрная, с тонкой шейкой, скромной грудью и целомудренными бёдрами. Всё бы ничего, но неизвестная науке неосязаемая эманация, исходившая из огромных голубых глаз, как-то нехорошо действовала на мой головной мозг, увы, тогда ещё не защищённый надлежащим иммунным ответом.

Я ехал утром на занятия, она тоже, и мы встречались иногда на остановке троллейбуса. Я уже говорил, что эти записки являются анонимными, поэтому я не стану прятать правду в рукавах жилетки, а скажу честно - при виде Алёны у меня наступала слабость в коленках. А поскольку я человек волевой, то это меня сильно злило, и я разговаривал с ней крайне безразличным, если не сказать хамским тоном.

Кстати, это помогало плохо, и я чуть тогда не завалил зимнюю сессию. На первую любовь наложилась ещё и дружба. Как мы с Куликом подружились, сам не пойму. Организм Кулика был устроен столь причудливо, что он был, безусловно, лучшим на нашем потоке математиком и одновременно алкашом. Кроме этой странности Кулик обладал способностью после принятия определённой дозы спиртного совершенно виртуозно играть на баяне, доставшемся ему от деда. Репертуар Кулика тоже был странным, по крайней мере для баяниста. В него входили хиты АББы, Бони М, Диип Пёрпл и даже Битлс.

В конце концов, Кулик пропил этот баян. Из универа он вылетел после первой сессии, но на следующее лето поступил снова.

А я тогда как-то выкарабкался, хотя думал уже всё. Сессия начиналась седьмого января, а тридцать первого декабря мы с Алёной ходили в кино, и я ощущал проклятую слабость в коленках даже когда сидел в зрительном зале на откидном стуле. Потом мы ходили в универмаг покупать бенгальские огни и хлопушки, светило такое яркое солнце, что на снег и на красное пальто Алёны было больно смотреть. А вечером она пошла встречать Новый год в свою компанию. А я пошёл домой. Когда родители ушли в гости, я назло судьбе лёг спать.

Через пять минут после наступления Нового Года вдруг зазвонил телефон и Алёна сказала:

- Хочешь, я к тебе сейчас приду?

От напавшей на меня слабости в коленках я опять разозлился, присел рядом с телефоном на пол, чтобы меньше ощущать подрагивания и сказал безразлично-волевым голосом:

- Да, наверное, не надо.

Это, собственно, и было апогеем нашего романа. С течением времени всё как-то само стало сходить на нет, видно иммунная мозговая система начала вырабатывать антитела. А потом вообще начались какие-то странные вещи. Алёна стала у меня одалживать деньги. Причём суммы не такие уж и маленькие, стипендии не хватало. Когда я вот так одолжил ей все деньги, включая сумму, которую копил на мопед, организм, наконец, сгенерировал иммунный ответ, ментальный вирус был блокирован, и слабость в коленках ушла.

Мопед я купил на полтора года позже.

Но что-то неуловимое тоже ушло. По-крайней мере снег так ярко, как в тот предновогодний день, уже не блестит.

Запись вторая

В Записи первой я обещал, что расскажу, почему мне не нравится моя работа. Начну, но не уверен, что закончу, потому что после вчерашнего у меня болит голова. Я уже три раза ходил в кофейню, и каждый раз натыкался там на Курта. По-моему, он там околачивается всё время. Это неплохая черта его характера, плохо, что, кажется, единственная. Курт - это мой шеф, зав лабораторией Виктор Семёнович Куртин.

Производственные романы всегда занимали почётную нишу в советской литературе. Были даже производственные оперетты. Например, "Белая акация", о жизни одесских китобоев. Главная ария из этой оперетты, "Когда я пою о широком просторе", стала даже на многие годы гимном Одессы.

Так вот, в производственных опереттах и мюзиклах мой шеф Курт мог бы исполнять роли гениальных учёных. Создавая Курта, Демиург, судя по всему, хотел сделать крупного физика и начал с внешности. Затем снабдил своё детище любовью к физике, но потом куда-то отвлёкся и вообще забыл об этом проекте.

Пора вернуться к тому, почему у меня после вчерашнего болит голова. Вчера я был на дне рождения у Наташи. Наташа моя бывшая однокурсница, сейчас вполне достойно зарабатывает на жизнь техническими переводами с японского. Красивый язык, Наташа мне как-то читала. Да, так вот, на дне рождения я был один. Ну, и Наташа, понятно, то есть - мы вдвоём. Сначала мы выпили, закусили при свечах, а потом Наташа поставила своего любимого Телониуса Монка и сказала:

- Давай потанцуем. Эта вещь называется "Грустный праздник".

Если эти записки вообще будет кто-то читать, то я вполне допускаю, что в этом месте читатель недовольно вскинет бровь и спросит: "Так был ли секс?"

Хорошо, поговорим об этом. Если бы я писал развлекательную беллетристику, то конечно, дальше был бы секс. Но эти записки не беллетристика, а то, чем они являются на самом деле - Анонимными записями. Поэтому я вынужден говорить правду.

Секса не было.

Дело в том, что Наташа сложный человек. Не в смысле, что непросто устроена, а в смысле того, что состоит из двух разных частей. По форме она обладает всем тем набором, которым должна обладать женщина для создания семьи и продолжения рода. А вот внутри у неё совсем другое. Язвительный до сарказма, острый и жёлчный мужской ум. Именно мужской, в этом вся и фишка. Вот это сочетание и вызывает у меня когнитивный диссонанс. Хоть я и не знаю значения этого термина, но уверен, что употребляю его правильно. Тем более что мы на самом деле не знаем значений большинства употребляемых нами терминов. Например, та же правда. Что это такое? Соответствие действительности? А что такое действительность? Окружающий мир, данный нам в ощущениях? А откуда мы знаем, что они нас не подводят?

Короче, в расплавленных свечах мерцали зеркала, из колонок лилось мягкое туше Телониуса, мы танцуем, а я думаю, с чего начать? Сдвинуть правую руку, которой я обнимаю Наташу за талию ниже на пятнадцать-двадцать сантиметров или положить ладонь левой руки ей на правую грудь? Непростой вопрос, да? Раньше были письма в журнал "Здоровье" с разными там полезными вопросами и ответами специалистов. Например, можно ли есть яблоки с дерева, растущего на кладбище? Или "Как предложить женщине интимную близость, чтобы её не обидеть?" Ну, вот, действительно, как?

Короче, по здравому размышлению я решил начать с меньшего и положил левую ладонь Наташе на правую грудь. Она чуть отстранилась, посмотрела на меня в упор и спросила:

- А это ещё зачем?

Так по-деловому, ну, вот если бы она была мужиком, и я положил ему на грудь ладонь. Короче, когнитивный диссонанс.

Кстати, у Наташи даже жених есть. Ну, типа, жених. Я его не видел, но со слов Наташи знаю, что он делал ей предложение. Ещё Балон, так Наташа называла жениха, запрещал ей курить и вёл с ней разные общеобразовательные разговоры. Например, что люди не падают с Земли потому, что внутри земного шара есть огромный магнит.

И вот вопрос, который лежит на грани духовного и телесного - а как Наташа пьёт, как мужик или как женщина? Отвечаю однозначно - как мужик.

Выпили ещё, потом ей стало жарко, она сняла кофточку и, оставшись в тельняшке, взяла гитару. Тихо перебирая струны, она запела:

Пришли иные времена

Тебя то нет, то лжёшь не морщась

Я поняла любовь - страна,

Где каждый человек - притворщик

Странные слова какие-то. Но Наташе почему-то нравится, даже голос стал дрожать.

Потом мы чокнулись остатками спиртного, Наташа отложила гитару и стала жаловаться на Балона. Мол, надо с ним заканчивать, мало того, что он забирает у неё сигареты, так купил себе ещё зачем-то театральный бинокль. Кажется, с помощью его он собирается за ней шпионить. И беседами научно-популярными своими достал в конец. Что для предсказания будущих событий на Земле нужно запустить спутники, которые летели бы впереди Земли по орбите. Что человек не падает в невесомости, потому что там безвоздушное пространство. Что вселенная на девяносто процентов состоит из тёмной энергии, а наша жизнь - это сон, снящийся Богу.

Ну, мне тоже ж на что-нибудь нужно было пожаловаться. Я пожаловался на Курта, мол, из-за него не могу получить открепления.

Вот тут и началось.

Наташа бросила гитару, вскочила и начала ходить по комнате. Из сказанного ею следовало, что когда ей было нужно, она получила это открепление за три дня, но нужно же поднять свою задницу и пойти в президиум, и не один раз, а много, как это делала она. А вместо этого я сижу своей задницей, Наташа присела над стулом и выпучила глаза, показывая, как я это делаю, а, когда не сижу, то хожу, как телок, если уже не способен получить открепление, то хотя бы в аспирантуру поступил, потому что в этом заповеднике без этого все будут об меня вытирать ноги, что, собственно уже и происходит со мной каждый день. Закончила она тем, что нужно жить по Хемингуэю, и мы прямо тут сейчас порешаем все вопросы. Для этого она позвонит Курту по телефону и скажет ему пару ласковых слов.

Поскольку мы выпили уже две бутылки по ноль семьдесят пять какого-то муската таврического, я подумал, что, действительно, нужно жить по Хемингуэю, и дал Наташе домашний телефон Курта.

Наташа говорила с ним долго, минут пятнадцать. О чём я не понял, потому что она говорила по-японски, подглядывая в какой-то журнал с технической статьёй. Я понимал только выражение "мистер Куртин", которое Наташа вплетала в свою речь, снабжая его уничтожительными интонациями. Вообще её речь, насколько я понял, носила угрожающий характер. Учитывая, что было уже около полуночи, я бы не хотел оказаться на месте Курта.

А я и впрямь тогда твёрдо решил с завтрашнего дня начать новую жизнь по Хемингуэю. И даже не с завтрашнего, а прямо с сегодняшнего. Поэтому собрался духом, прижал Наташу спиной к секретеру и поцеловал. Наташа на какое-то время замерла, после чего оттолкнула меня, повернулась и молча показала на ключ, торчащий из секретера как раз на уровне её лопаток.

Потом поднесла к моему носу сжатый кулак и чему-то усмехнулась.

Запись третья

Сегодня после обеда, как и всегда по четвергам, был семинар. Я обычно на семинаре сижу в заднем ряду. Всё равно ничего не понимаю. Причин, почему это так происходит, несколько, но главных две. Первая - это потому, что мне это не надо. Вторая причина более глобальная, но одновременно менее касающаяся меня, поэтому я расскажу о ней позже.

Мой шеф Курт, напротив, всегда сидит в первом ряду и смотрит на доску с математическими символами с таким выражением, с каким кошка прислушивается к мыши, залезшей в сахарницу. Если честно, то он там ничего тоже не понимает, потому что, как я уже говорил, Демиург подсыпал в Тигль, где создавался Курт, ингредиент только из баночки, подписанной "Любовь к физике", а потом охладел к своему проекту и спустил вниз то, что получилось.

Правда сейчас Курт смотрит не на доску, а на проплывающие за окном белые облака. При этом его лицо с обычно любознательным взглядом карих смышлёных глаз, сегодня подёрнуто флером меланхолии. Видно виновата вчерашняя наташина мистификация.

Когда свою статью докладывает Боря Лоскутов, семинар всегда скучный. Лоскутов теоретик, поэтому сама работа его лежит в платоновском мире эйдосов, где нет времени и поэтому не происходит никаких событий, а только проецируются в нашу реальность неясные образы и идеи, в виде математических закарлючек, которыми Лоскутов покрыл уже три четверти доски. Коллеги Лоскутова из теоретического отдела тоже не внесут разнообразия в течение семинара, причём сразу по двум причинам. Во-первых, Лоскутов, хоть и относительно молод, но теоретик цепкий и статьи свои выстраивает так, чтобы ухватиться было не за что. А во-вторых, цеховая солидарность в теоретическом отделе такова, что понять со стороны, чем они там занимаются, практически невозможно. В этом и состоит один из секретов их сообщества, проникнуть в которое чрезвычайно непросто.

Этот секрет состоит в том, что с одной стороны имеется обширный набор пазлов современной физической парадигмы и с другой стороны - чрезвычайно мощный математический аппарат. Ну, и самое главное - это набор правил, которыми можно пользоваться, выкладывая из этих пазлов замысловатые узоры, скреплённые соответствующими разделами математики. Этот набор правил - своего рода опознавательный сигнал "свой - чужой", по которому в сообщество принимаются новые члены.

Когда отцы квантовой физики создали это сообщество в начале двадцатого века, казалось, что вот-вот человечество получит от него невиданные подарки. Но подарки пришли от других физиков, которые не интересовались квантовыми нелокальными корреляциями, а сделали сначала урановый проект, а потом и термоядерную бомбу. Это было совсем другое сообщество, с другими причинами и другими следствиями. Иногда получалось так, что одарённые члены первого сообщества теоретиков случайно делали работы, которые был важны для второго сообщества. Так случилось, например, с Дэвидом Бомом. Его работа на соискание доктора наук оказалась такой важной для Манхэттенского проекта, что её тут же засекретили и бедный Бом так и не стал доктором. После того, как отцы первого сообщества ушли в мир иной, их сообщество не только не исчезло, а, наоборот, парадоксальным образом окрепло. А второе сообщество, наоборот, передав свои идеи в технологию, распалось.

Последние два абзаца и есть та вторая причина, о которой я обещал рассказать позже. Она же и причина того, почему мне не нравится моя работа, о чём я тоже обещал рассказать ещё в Записи первой.

В центре первого ряда конференц-зала сидит зав теоретическим отделом Института Давид Прицкер. Если его бежевый костюм шестидесятого размера сменить на какой-нибудь халат, то доктор Прицкер без какого-либо дополнительного грима мог бы играть в голливудских боевиках ветхозаветного царя Экклесиаста. Свои дела в отделе доктор Прицкер ведёт, как и положено ветхозаветному царю, мудро. Нужно следить, чтобы никто из подопечных не высунулся вдруг из парадигмы. Нужно следить, чтобы подопечные, особенно молодые, не очень баловались математикой, а контачили с экспериментаторами. Хоть и их хлеб требует другого умения, но всё-таки эксцентричный Дау был прав, физика наука экспериментальная. Ещё нужно, чтобы процент евреев в отделе не превышал определённой отметки, где-то так процентов семьдесят. Ну, и по возможности следить за гендерной составляющей.

По последнему параметру Прицкер принял недавно в отдел Машу Расторгуеву. Вон она сидит недалеко от своего патрона, как будто полчаса назад пришла из ночной дискотеки. В кабинет Прицкера она пришла с рекомендацией старого Адольфа, завкафедрой теоретической физики университета. А старик Адольф давал рекомендации очень редко. В первой же своей работе Расторгуева применила аппарат эндоморфизма представления алгебры Ли. Для того, чтобы разобраться в работе Расторгуевой доктор Прицкер был вынужден напрячь все свои силы. А сделать это он был должен по той простой причине, что его фамилия стояла в числе соавторов рядом с её фамилией.

Давид Прицкер тоже не особо слушает Лоскутова. Во-первых, он ему доверяет, а во-вторых, Давид вот уже минут сорок смотрит в раскрытую книгу, на первой странице, которой находится его собственная фотография. На золотистом переплёте вытеснено название монографии "Д.М. Прицкер Свойства операторов метрического проектирования в банаховых пространствах"

Вот и закончился доклад Лоскутова. Он ответил на заранее согласованные вопросы своих коллег, отряхнул мел с ладоней и сел на своё место. По рядам пошёл лёгкий шум, народ стал собираться покинуть конференц-зал, как вдруг со своего места поднялся Курт, поднял руку и громко сказал:

- Я хочу сделать заявление!

Зал мгновенно притих. Сонное настроение утомлённых бездельем научников сняло как рукой. В отделе именно за это любили Курта. Он давно уже не выносил на семинар своих работ и поэтому все оживились в предчувствии незапланированного развлечения. Доктор Прицер закрыл книгу со своей фотографией и жестом руки пригласил Курта на трибуну.

- Я хочу, - начал Курт, - нет, я обязан, это моя обязанность, как... - Курт запнулся, подбирая слова. - ...как гражданина. Я должен сказать... заявить, что вчера ночью мне звонили из американского посольства!

Просто тишина сменилась гробовой тишиной.

- Мне угрожали, - продолжил Курт. - Это касается моей профессиональной деятельности. Моих последних исследований.

В звенящей тишине послышалось сдавленные хрюкающие звуки. Это Расторгуева, зажав себе рот ладонью, старалась подавить жестокие спазмы смеха.

- Меня хотели поссорить с Давидом Марковичем, - Курт повернулся в сторону Прицкера и приложил ладонь к солнечному сплетению. - Хочу заявить, что это невозможно!

Курт сошёл с трибуны и направился к выходу из конференц-зала. За ним потянулись другие. Проходивший мимо меня Лоскутов задумчиво пробормотал:

- Надо будет ему позвонить как-нибудь...

Вскоре зал опустел. В коридоре за входными дверями научники обступили Курта. Они ободряюще похлопывали его по плечу, пожимали руку и говорили успокаивающие слова. В пустом зале осталась только Расторгуева. Она вынула косметичку и пыталась восстановить потёкшую с ресниц тушь.

Я тоже встал и пошёл к выходу. Сегодняшний семинар всё-таки не прошёл для меня даром. На каждом семинаре я рисую на дермантиновой спинке кресла, стоящего передо мной, по одной букве. Буквы получаются красивыми, с засечками и завитушками. В конце они должны составить фразу: "Вова + Алёна = ?"

Вова это я, а вопросительный знак - потому что я до сих пор не знаю, правильно ли я поступил, сказав тогда Алёне "Да, наверное, не надо"...

Конец ознакомительного отрывка.

Сайт автора http://www.webslivki.com

Пусть сказанное не вызовет неприязни (лат.)

Дай ему эту пуговицу (укр.)

Действие романа происходит примерно в конце 80-х.

ЖЭТФ - Журнал экспериментальной и теоретической физики

Успехи физических наук

Этот парень поёт Верди? (итал.)

Пойдём, моя девочка

Ищите правды Ис.1:17;

Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, Матф. 6:33

1934 год. Специальное постановление ЦК ВКП(б) по дискуссии о релятивизме, в котором все противники этой теории относились к меньшевиствующим идеалистам

1942 год. На юбилейной сессии, посвященной 25-летию революции, Президиум АН СССР принимает специальное постановление по теории относительности.

1964 год. Президиум АН СССР издает закрытое постановление, запрещающее всем научным советам, журналам, научным кафедрам принимать, рассматривать, обсуждать и публиковать работы, критикующие теорию Эйнштейна

Научный руководитель советских ядерных программ

Главный конструктор советских ядерных программ

Анри Пуанкаре - великий французский математик, автор (вместе с Хендриком Лоренцем) математического формализма специальной теории относительности.

Earman J., Glymour С. Einstein and Hilbert: Two Months in the History of General Relativity.

Paul Carter and Roger Highfield "The Private Lives of Albert Einstein"

"Каждому своё". Слова Ницше на воротах Бухенвальда.

Lee Smolin "The Trouble with Physics": "Но сегодня, несмотря на все усилия, то, что мы достоверно знаем о законах природы, не превышает того, что мы знали о них в 1970-е"

Вольфганг Паули: "Физика теперь снова зашла в тупик, во всяком случае, для меня она слишком трудна, и я предпочел бы быть комиком в кино или кем-нибудь вроде этого и не слышать ничего о физике"

Оставить комментарий © Copyright Банцер Сергей Георгиевич (bantser@webslivki.com) Размещен: 24/06/2015, изменен: 20/10/2016. 26k. Статистика. Глава: Проза Иллюстрации/приложения: 1 шт. Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: После получения диплома Володя Крылов получает распределение в Институт физики. Однажды его университетская подруга - Наташа, которая занимается научными переводами с японского, на одной из вечеринок, желая разыграть шефа Крылова, бесталанного физика, но цепкого и беспринципного человека, звонит ему по телефону и угрожающим тоном читает по-японски отрывочные фрагменты из попавшейся под руку научной статьи. Этот розыгрыш породил целый каскад неожиданных событий, в центре которых находится сотрудник теоретического отдела Мария Расторгуева - девушка, обладающая феноменальным математическим даром, который, однако, проявляется в ней только тогда, пока она одинока и несчастлива. Маше предстоит сделать трудный выбор - продолжать заниматься теоретической физикой в одном из университетов США или ответить на любовь своего коллеги Бориса Лоскутова. Сайт автора http://www.webslivki.com

Банцер Сергей Георгиевич : другие произведения.

Дар мой, Враг мой