Антон был озлоблен уже с раннего утра, и озлобление его нарастало с каждым часом. С каждым встреченным триколором и каждой увиденной георгиевской лентой.
- Гниды власовские! - бубнил Антон, видя наружную рекламу, в которой года от года становилось всё меньше красного и всё больше белого и голубого.
Мимо проехал отреставрированный блестящий американский додж 'три четверти', в кузове которого сидели одетые в форму военных лет граждане пенсионного возраста. Им охотно дарили цветы и поздравляли с праздником, хотя живым ветеранам они годились в сыновья.
Антон плюнул сквозь зубы, и стал подсчитывать, сколько сейчас лет настоящим ветеранам. Выходило, что призванному на фронт в сорок четвёртом восемнадцатилетнему пареньку сейчас уже восемьдесят семь. 'Вот когда последний помрёт, тогда Путин объявит, что всем квартиры выдали', - подумал Антон, вспомнив ролик из ютуба, в котором были заботливо сведены воедино все обещания президента к следующей годовщине Победы обеспечить жильём каждого ветерана. За последние шесть лет.
Обилие георгиевских лент бесило Антона, протискивающегося сквозь толпу. 'Они не георгиевские, а гвардейские', - так и подмывало крикнуть Антона. Но толпе было всё равно. Толпа ждала парада, столпившись возле полицейского оцепления. Какой-то особо ловкий тип под крики полицейских 'туда только по пропускам' перелез через решётку Адмиралтейства и невозмутимо скрылся в толпе тех, у кого пропуска были. Повторить его манёвр не было никакой возможности, сотрудники правопорядка теперь были начеку.
Антон был щуплым и немногим выше среднего роста, так что протиснуться сквозь толпу он точно не смог бы. Сознание этого озлобляло ещё сильнее. До самого начала парада он упорно крутился в толпе, пытаясь занять место, откуда хоть что-нибудь можно увидеть. Но всё без толку. Единственное, что ему удалось рассмотреть хорошо - это как Т-34, лязгая и громыхая, взломал асфальт в двух метрах от брусчатки Дворцовой площади, развернулся и, нагло разбрасывая асфальтовую крошку, поехал в обратном направлении.
- Мразь, - сказал Антон, и тут же, спохватившись, переадресовал ругательство в адрес жуликов и воров, которые, наверняка, распилят кругленькую сумму на ремонте асфальта. А танк, конечно, был ни в чём не виноват. Антон даже погрозил кулаком в сторону, где по его расчётам находился Смольный. А потом сплюнул в направлении Москвы.
Больше ничего толком рассмотреть не удалось, в грохотании техники на слух ничего понять было невозможно, и Антон на секунду даже пожалел, что с таким трудом откосил от проездки на дачу. Но тут же вспомнил, что на даче отец строил баню, и помотал головой. Нет, правильно не поехал. К чёрту это строительство.
Время шло к полудню. В праздничный день все друзья разъехались по дачам, оставшийся без компании Антон сидел в Александровском саду один, мрачно потягивая пиво из банки. Неподалёку шумел фонтан, в котором в специально отведённые для этого дни купаются пьяные пограничники и десантники. Сегодня ближе к вечеру в него обязательно полезут обычные граждане, окрылённые достигнутой семьдесят лет назад победой. С Дворцовой площади доносились крики толпы и улюлюканье, там шёл праздничный концерт. Старые военные песни перепевались безголосыми современными артистами, и после каждой песни ведущий кричал 'Кого мы сегодня должны благодарить?... Я не слышу вас... Спасибо деду за Победу! Ну! Все вместе!' И площадь в ответ начинала реветь, завывать и радостно свистеть.
Пиво тоже нарядили в праздничную одежду, обычный дизайн дополняла георгиевская ленточка и фотография окопа, в котором сидели солдаты. Очень может быть, что немецкие или американские. Антон прогнал в голове все случаи, когда на праздничных плакатах и рекламах вместо наших танков обнаруживались немецкие тигры или под надписью 'слава солдату победителю' красовались американские морпехи. Где-то в сети Антон видел несколько хороших подборок таких случаев. Он поднял голову. Прямо над ним висел плакат, на котором девочка несла черно-белую фотографию мужчины в форме. Трудолюбивые пиарщики, ежегодно отбираемые государством с помощью специальных тендеров, каждый год придумывают новую фишку. Тренд этого года: дети ходят с портретами прадедов.
Прадедами называются люди, которые воевали. Других функций и прадедов не было, и быть не могло, думал Антон, глядя на девочку с портретом в руках. К примеру, данный конкретный прадед призвался в сорок третьем, а война для него закончилась в сорок четвёртом в Карпатах, откуда он по ранению был отправлен в госпиталь. И это было единственное, что надлежало о прадеде знать. Прадед существовал только те семь месяцев своей жизни, когда воевал. Все остальные семьдесят два с половиной года его жизни были никому не нужны и неинтересны.
- Коза, - сказал Антон девочке.
По специально перекрытой для них улице проехала процессия православных байкеров-патриотов, увешанная российскими и советскими флагами, православными крестами на кожаных куртках с черепами и георгиевскими лентами на рогатых шлемах.
Вечерело. Возле биотуалетов, на которых тоже были нанесены георгиевские цвета, начали расти очереди. Где-то на площади по-прежнему надрывался ведущий праздничного концерта. На каждый его крик 'с Праздником Победы' по-прежнему отвечали криками 'ура' и улюлюканьем, как в американских фильмах. Но всё чаще и громче, заглушая грудастых певичек, слышалось 'Зенит чемпион!'. Последнее, в кой-то веки, соответствовало действительности...
Стоя в очереди, Антон продолжал озлобляться. Водка, пиво и даже 'треска по-датски' говорили ему 'Я помню, я горжусь' и тыкали в глаза георгиевскими лентами. Антон злобно озирался по сторонам, ему очень хотелось кому-нибудь объяснить всё и про эти ленты, и про триколор. 'Под триколором знаешь кто воевал во время войны? Не знаешь? Власовцы воевали под триколором. Предатели такие. Которые были за Гитлера. А георгиевскую ленту специально придумали, чтобы заменить красное знамя. Так-то, братуха!'. И Антон представлял, как ошарашено будут смотреть на него глаза собеседника, и как тот будет искать и не находить контраргумент. Лицо Антона расплывалось в торжествующей улыбке. Правда, для того, чтобы произнести этот замечательный монолог, сначала надо было к кому-нибудь пристать. Решимости не хватало, и Антон постановил для себя, что выпьет ещё две банки, а потом начнёт.
Какая-то толстозадая девица в розовых штанах хихикала и что-то говорила, посматривая на Антона. Она была в компании нескольких парней, и Антон мужественно отвернулся. Теперь на него с плаката смотрел негр в зенитовской форме. Он тоже поздравлял с Днём Победы. 'Тебе-то что до победы, крыса?', - спросил Антон, и негр проглотил оскорбление, продолжая белозубо улыбаться.
Запрятав пивные банки в бездонные карманы штанов, Антон вернулся к своей скамейке, но та, конечно же, была занята. На ней сидел совершенно трезвый и странно бледный гражданин в клетчатой рубашке. И независимо от него две девицы с георгиевскими лентами в волосах и на сумочках. На каждой девице было навешано едва ли не по десятку лент.
- Обезьяны! - проворчал Антон.
Манера надевать на себя всё подряд, в т.ч. напяливать в неимоверном количестве эти дурацкие ленточки - это доказательство того, что человек произошёл от обезьяны. Поражённый своим открытием, Антон прошёл мимо компании кавказцев в спортивных штанах, сидящих на корточках. Эти напоминали обезьян не меньше. 'Попы всё врут! - радостно подумал Антон, - и чтобы понять, что человек произошёл от обезьяны, достаточно просто пройти по улицам в праздничный день'. Он задумался, пытаясь поизящнее сформулировать эту мысль, чтобы выложить завтра в свою атеистическую группу вконтакте.
Поглощённый своими мыслями, Антон едва не попал под не спеша едущую по тротуару машину. Видимо, её владельцам можно было в этом городе всё. Не только заехать на автомобиле туда, где перекрыто движение, но и ездить по тротуарам. На боковом стекле БМВ была наклейка 'Т-34', на другом - 'на Берлин'. А на заднем, к полному восторгу публики, были наклеены две композиции из двух схематично нарисованных человечков каждая. На первой в Г-образной позе находился человечек, у которого вместо головы была свастика, а с ним совершал половой акт человечек с флагом СССР вместо головы. Вторая ничем не отличалась от первой, только в Г-образной позе находился человечек с флагом США, а надругательство над ним совершал человечек с российским триколором. Из одного окна машины торчала копия знамени победы, установленного над Рейхстагом, из другого - флаг 'зенита'. Автовладельцам радостно салютовали пешеходы, восторгам не было конца и края.
- Твари! - выругался Антон.
Под ухом всхлипнула и зашипела открываемая пивная банка. Обернувшись, Антон увидел смутно знакомое лицо в очках. Затем увидел форму военных лет с медалями и орденами, свежую банку пива и начищенные до блеска сапоги. Это был кто-то из бодрых предпенсионного возраста дядек и тёток, которых всё утро катали по городу под видом ветеранов.
'Ветеран', закончив работу и чувствуя в кармане гимнастёрки похрустование новеньких купюр, с наслаждением сосал пиво, роняя пену на ордена. Сегодня всё утро дети приносили ему цветы, и он настолько вошёл в роль, что его так и подмывало сказать что-то вроде 'а вот у нас на пятом украинском...'.
Выхлебав разом половину банки и довольно отдуваясь, он подмигнул Антону. Тот решительно шагнул к нему. 'Наверно, поздравлять будет', - подумал 'ветеран'.
- Ах, ты ж гнида! Медали нацепил! - свистящим шёпотом выпалил Антон.
- Подождите... Вы... Вы как разговариваете?!..
- Я с тобой, мразь, сейчас не так ещё поговорю! - крикнул Антон, разглядев на груди ряженного медаль за взятие Будапешта, очень похожую на настоящую, - люди за них... Люди за них кровь проливали!
'Ветеран' взвизгнул и неожиданно с места пошёл рысью. Антон рванул за ним, опередил, развернулся и схватил за украшенные медалями грудки.
- Ты!... Вы... Вы по какому праву медали надели?! - возмущённо крикнул он.
'Ветеран' насупился и заморгал глазами. Ответить, по какому праву он нацепил медали, за которые люди проливали кровь, он вот так сразу, сходу не мог. Да и не сходу вряд ли ответил бы. Сказали нацепить, он и нацепил.
'Вспомнил, где я его видел, - подумал Антон, - в избирательной комиссии он сидел на президентских выборах'...
- Эй! Ты чё до ветерана докапался? Бандеровец, что ли? - закричали откуда-то сзади.
При слове 'бандеровец' странный бледный тип в клетчатом сорвался со скамейки и пошёл куда-то очень быстрым шагом. 'Ветеран' оторвал от орденов руку Антона и галопом понёсся в направлении биотуалетов.
- Парни! Ветеранов бьют! - К Антону подлетела встреченная в магазине компания из пяти человек и толстозадая девица в розовых штанах. Передний с ходу засветил Антону кулаком в нос.
На него посыпались удары, и толстозадая девка тоже пнула Антона ногой куда-то в район бедра.
- Ты-то куда лезешь, дура, - одёрнули её строго и тут же очень удачно опять попали Антону в нос.
Из глаз сами собой брызнули слёзы, было очень больно. Вне компьютерной игры 'мортал комбат' драться Антону не приходилось ни разу, поэтому как только из носа потекла кровь, он сразу подумал, что его забьют до смерти. Глаза сами собой закатились, а в ногах появилась такая ватная слабость, что после второго точного удара Антон почувствовал пятой точкой землю, закрыл кое-как руками лицо, и стал думать, не заползти ли ему под скамейку. Благо, она была совсем рядом, ярко отсвечивая в лучах заходящего солнца, и сквозь слёзы отражённые от белой поверхности солнечные лучи окружали её чем-то вроде короны. Но пока он об этом размышлял, бить его как-то незаметно перестали.
- Где укроп?! Где эта мразь майданутая?
Взвившийся со скамейки при слове 'бандера' клетчатый тип привёл подкрепление в виде двух парней спортивного вида.
- Нет тут никаких укропов. Всё нормально, - ответил кто-то из нападавших.
- А это кто? - прибывшие стали тыкать пальцами в Антона, который сидел на заднице и мрачно наблюдал за событиями, принимавшими совсем уж неприятный оборот. Всё его озлобление и решимость, копившиеся весь месяц, предшествовавший праздничной вакханалии, вылетели из головы после первого же удара.
- Это наш... дурачок.
- Да? - успокаиваясь, сказали прибывшие и стали с сомнением смотреть на Антона, - ну ладно...
- Да точно, точно, - заводила напавшей на Антона компании, взвесив все 'за' и 'против', пришёл к выводу, что Антон, конечно, тварь та ещё, но не бандеровец, - Наш это.
- Вот кого надо мочить, так это укропов. А то достали уже гниды, - пояснил свою реакцию странный тип в клетчатом, поправляя георгиевскую ленту на груди. Он ещё раз оценивающе посмотрел на Антона. Ему было явно жаль, что тот не бандеровец.
- Да всё нормально, ребята. Зенит чемпион!
- Зенит чемпион! - моментально согласился клетчатый, показывая, что они люди местные, и к 'Зениту' относятся с полным уважением. Под крики 'Вперёд за Питер' клетчатый убыл вместе с подкреплением, а главарь нападавших присел на корточки рядом с Антоном.
- Будешь ещё к ветеранам приставать? - спросил он тоном воспитателя.
- Да какой же это ветеран? - задохнувшись от обиды, Антон бессвязной скороговоркой выпалил всё, что накопилось, - эта гнида в медалях, люди за них кровь проливали... георгиевские ленточки не гвардейские... ему шестидесяти не было... власовские триколоры, а знамя над Рейхстагом красное... наклейки 'на Берлин' на иномарках...
Слушатели кое-как уловили смысл антоновских излияний, но впечатления на них это не произвело.
- Вот что ты за козёл такой? Чего ты людям праздник портишь? Солнце, пиво, девчонки, ветераны... Зенит чемпион. А тебе чего-то не нравится.
- Так это же не ветеран, - почти плача от несправедливости, попытался объяснить Антон, вытирая кровь, капающую из разбитого носа.
- Ветеран, не ветеран... Тебе-то, гнида, какая разница! Или тебе ещё по роже дать?.. - и неожиданно смягчившись парень добавил примирительным тоном, - ладно... Это... Пошли с нами пиво пить. Меня Денис зовут...
Антон высморкал кровь, умыл в фонтане лицо, и вместе с новыми знакомыми пошёл пить пиво. Праздник же.