Поскользнулся, матюгнулся автоматически, не думая. Скользко. Всю зиму на снег песок сыпали, как будто от него польза есть, только грязь от него остаётся, когда снег стает. Если под ноги не смотреть, так совсем скользко. А глаза под ноги не смотрят, глядят туда, куда ноги несут. Или наоборот, не помню. Что интересно, до метро идти ровно одна сигарета. А сейчас ещё до половины не скурил - уже пришёл. Или просто курить не хочется?
Зачем мне метро? Впрочем, ногам, как говориться виднее.
Можно и на метро покататься, теперь всё можно. Съезжу в центр куда-нибудь. Посмотрю напоследок. Может и сейчас нелишне будет полюбоваться. Можно "по рекам и каналам" прокатиться.
Правильно. Сколько лет здесь живу, - ни разу не катался. И не покатаюсь. Начало марта на дворе. Ладно, в метро - значит в метро.
Не люблю подземку. Грязь, нищие стоят, толкучка вечно, духота, эскалатор, заплеванный семечками. Этот поезд пусть уходит, мы на следующем поедем, бежать не будем. Времени у нас - вагон. Поезд ушёл, а времени вагон - почти каламбур, однако. Следующий приедет, в серединку зайдём, там народу поменьше. Сесть всё равно не удастся, так хоть постою с комфортом.
В метро ты всегда один, даже в час пик. Никто тебе не нужен, и ты - никому. Ты никто, и все - никто. И всё - никто и ничто. Хорошо бы подольше ехать, лучше без остановок, раскачиваясь и полируя рукой поручень, за который держишься.
Быстро приехал, не заметил даже. Уже и выходить надо, пересаживаться. Главное - не торопиться, всё равно успею. Какой камень интересный, которым облицован весь переход. Белый, блестящий. И кажется, что как будто в глубине что-то есть, вроде голограммы. Или это из-за полировки?
Дал бабушке в переходе полтинник. Денег у меня теперь много, даже больше, чем нужно - на всё хватит. Доехал до гостиного, вышел на улицу. Не люблю Невский проспект. Машины ездят, все спешат куда-то, как будто от этого что-то зависит, иностранцы попадаются, девки накрашенные, как фотомодели и одетые почти также, только страшные. А есть и не страшные, но неприятные всё равно: бездушные какие-то. Деньги портят человека.... Наверное. Постоял, порефлексировал немножко и пошёл обратно в метро. Лучше до Садовой доеду, оттуда пешочком до Владимирской, а затем уже потащусь по мелким всяким улочкам до Невского. Выверну на него возле Фонтанки, перейду Аничков мост, дойду до Инженерного замка, если не замерзну, - а я не замёрзну, - посижу полчасика в парке на скамейке, к Спасу на Крови выйду, потом к Дворцовой пойду. Так и стемнеет незаметно. В темноте сподручнее будет.
Как произнесёшь про себя, а лучше в слух, все эти названия: Аничков... Дворцовая... - только тут и понимаешь, как это всё на самом деле красиво. А то привыкнешь и ходишь рядом с ними, ничего не замечая. А надо ходить и говорить самому себе: "Вот Исаакиевский собор, вот памятник Николаю. На двух ногах. Вот адмиралтейство". Хорошо бы вообще отсюда не уходить. Бродить где-нибудь здесь и таять, как сахар в чае. Так и растаять полностью. Слиться с Невой, с набережной, видеть те же сны, что видит гранит под сфинксами. И носиться ветром по дворам на васильевском острове. Зимой стелиться позёмкой по Марсову Полю.
Ну вот, начало седьмого, скоро уже и стемнеет. Уже потихонечку свет уходит. Устал чего-то, спать хочется. Ничего, не долго осталось, - где-то полчаса, может час.
В темноте с моста смотришь - волны чёрные, блестящие, огоньки в них гуляют, блики от подсветки. Весёлые такие огоньки. Зима на редкость тёплая была, Нева вообще не замерзала. Огоньки весёлые, а сами волны чёрные, даже слишком чёрные.
Присел отдохнуть на скамеечку, как и собирался. Неправильно всё. Сыро, влажно, холодно. Ревматично. Ноги сырые: левый ботинок вообще дырявый. В сон клонит. Чёртова физиология. Пока не стемнело, посижу в тепле. Денег - море, изнутри хоть погреюсь. Тут везде кабаки.
Кабак нашёл сразу: это ж не библиотека, их издали видно. Остановился у входа, сигарету достал, а зачем? Время потянуть. Нет уж, и так всю жизнь тяну. Выкинул. С другой стороны, всё равно темноты надо дождаться. Достал вторую, прикурил.
Странный какой-то мужик мимо прошёл. Одет хорошо, а курит беломор: пахнет им от него. Ботинки дорогие, натуральная кожа, вроде даже козловая, пальто чёрное, богатые кавказцы в таких ходят. Под пальто у него костюм тройка, но без галстука почему-то. Ботинки шикарные, а всё равно обманули мужика-то. Он когда идёт, пятка слякоть выворачивает, и она прямо на брюки попадает. Сзади аж до колен всё грязью заляпано. Когда ботинки покупаешь, такой дефект не разглядеть.
Кабак в подвале находиться, в него лесенка ведёт, как в нору. Красивая такая лесенка, под мрамор. До половины скурил, а потом подумал, что и внутри можно покурить. Зашёл внутрь, подумал, что раз уж всё равно время тяну, можно было одну скурить там, а другую здесь. А потом подумал, что курить и вообще не хочется. Скоро стемнеет, волны зачернеют, заблестят.
Заказал два по пятьдесят коньяку. Самого дешёвого. На самый дорогой всё равно не хватает (а думал, - хватит на всё). Зато, пока сижу, и пачку полностью докурю, - всего две сигареты осталось. Темнеть где-то в полседьмого должно. Сейчас интересно, сколько? Часов у меня давно уже нет, полез за мобильником. Оказывается, дома оставил. Время не посмотреть теперь. Один коньяк выпил. Разбавляют его здесь, что ли? Ладно, позвоню кому-нибудь, спрошу. Опять за мобильником полез, как дебил.
Вот тут он ко мне и подсел. Свой телефон протягивает, повернув так, чтобы я видел экран:
- Пожалуйста, восемнадцать двенадцать.
Я помолчал. Он устроился поудобнее, поёрзав по табуретке, и развязано закинул ногу на ногу.
- Рекомендую вам Дворцовый мост. Самое симпатичное место, волны самые блестящие: на университетской набережной весьма яркая подсветка.
В тот момент я подумал, что схожу с ума. Стал высматривать санитара со смирительной рубашкой. Санитара не было: откуда в кабаке санитар? Решил держать под контролем вход в заведение. Для этой цели периодически оглядывался.
И молчал. А он поманил проходящую мимо официантку, улыбнулся ей. Неприятная у него была улыбка: губы тонкие, когда улыбается, зубов не видно, а глаза остаются злыми и пустыми при этом.
- Девушка, водочки бутылочку, только обязательно холодненькой. Кофейку чашечку, без сливок и цукера... Э-э сахара, - он повернулся ко мне, - вы, кажется, собирались куда-то звонить. Пожалуйста, звоните.
- Что закусывать будете? - спросила официантка.
- Ничего не буду. Вчера что-то уже закусил, не понравилось... хотя... можно один лимончик для моего товарища.
Официантка неприязненно на меня посмотрела и ушла.
- Да, - сказал он задумчиво, - долгий нам разговор предстоит. Можете не оглядываться. Ни врачей, ни санитаров. Вы сегодня если до врача и доберётесь, то исключительно до патологоанатома.
Вокруг за столиками выпивали, он водил головой, завистливо оглядываясь. Барабанил пальцами по столу. Когда кто-то выпивал, смачно глотал слюну. Когда принесли запотевший графин и две стопки, он налил себе и сказал:
- Между прочим, русская профессиональная... э-э, православная церковь суицид не поощряет. Нет в этом ничего хорошего. Да ладно вам выпендриваться, не молчите. Вам терять нечего, а вы слово боитесь сказать.
- Не хочу я с вами разговаривать.
- Совсем стемнеет только через четырнадцать минут, а пока поговорим. Что же вы не звоните?
- Некому.
- Как это некому! Какой вы, однако, беспомощный, - он сочувственно зацокал языком, - давайте, я вам номер наберу. Позвоните Серёге, он за вами приедет на автомобиле... на машине, привезёт домой, всю ночь с вами просидит, утром на работе отпросится, до вечера с вами пробудет. И всю жизнь будет вам об этом напоминать. Или Василию позвоните. Скажете ему, - он вдруг заблеял тоненьким голосочком, - "Васенька, хреново мне". А он скажет: "Хреново - вешайся".
Я молчал. Он взял свой телефон и стал вертеть в руках. Долго молчали. Он закурил, пачку положил на стол. Телефон как змейка скользил между пальцами его левой руки, я не успевал за ним уследить. Ловкость пальцев феноменальная.
- А можно ещё одной особе позвонить... всё-всё, умолкаю. Лучше выпьем.
Выпили. Он крякнул, поставил стопку на стол, зажмурился от удовольствия, как кот на жаре. Я выпил свой второй коньяк.
- Эх, хорошо в стране советской жить... - сказал он, разлепив глаза, - такую страну прогадили, сволочи.
Я неопределённо дёрнул плечом.
Он налил водки себе и мне.
- Мне хватит, - сказал я и посмотрел в окно.
- Ещё бы, пить вы не умеете. С вашей конституцией это делается так. В этой стопке сорок пять граммов... грубо говоря. Выпиваете половину, ждёте, пока пройдёт неприятное послевкусие, выпиваете до дна, и только тогда закусываете лимоном. Попробуйте.
Я попробовал, было отвратительно. Он гаденько улыбнулся, показав мелкие острые зубки.
- На то я и змей искуситель. Кстати, забыл представиться. Антихрист. Вельзевул, Асмадей и этот... Филиал, что ли... запамятовал. Короче, Сатанаил. Для друзей просто Стася.
- Стася - женское имя. Уменьшительное от Анастасии.
Он захохотал, задёргал ножкой под столом. Вид у него был такой, словно я сказал что-то невероятно смешное и одновременно чрезвычайно ему приятное.
- Восхищён вашей эрудицией. Лет десять не общался со столь же приятным собеседником, - обрадовано сказал он, отсмеявшись, и улыбнулся наивной детской улыбкой. Зубы у него были крупные, белые и крепкие, но неровные, - а что тут за кофе готовят, интересно мне знать?
Сатана взял со стола солонку, посолил свой кофе, стал аккуратно размешивать.
- И чего вам в жизни не хватает? Волны, понимаете ли, чёрные. Сейчас контрактик подпишем, у вас какая группа крови?
- Нет уж, - сказал я, - не буду.
- Ну, вот, чуть что - сразу "не буду". А вы подумайте хорошенько. Ведь что угодно могу сделать. Только очень вас прошу, не надо загадывать то, что я заведомо не буду выполнять. Например, мир во всем мире.
- Слабо, что ли?
- Что вы, совсем нет. Но дело в том, что тогда мои доходы резко снизятся, причем снизятся настолько, что весь смысл моей деятельности исчезнет. И я говорю отнюдь не о том, что без доходов от продажи оружия, наркотиков и работорговли мне нечем будет платить людям. Дело в том, что качество приобретаемых мной душ заметно снизится, - Чёрт горько улыбнулся и вздохнул.
- Да ну? - я удивлённо на него посмотрел.
- Видите ли, лежать на диване, курить - тьфу - наркотические вещества, заниматься сексом (слово "секс" он произнёс, смягчив звук "С", и заметно смутившись), а то ещё и в извращённых формах (он перекрестился), а безделье, смею вас уверить, приводит именно к этому... это уж черт знает что такое! Уж лучше война. Для души полезнее. Любовь она развращает, когда ее много, она должна быть наградой. О, знали бы вы, как это омерзительно, видеть душу, - он отрыгнул и я ощутил непереносимую вонь из его рта, - которая всё время холяву давит. Мне любой бандюган лучше, чем гуру, или там божник какой... На кресте таких козлов надо распинать.
Он отхлебнул кофе, поперхнулся и поспешно переставил чашку на другой столик.
- У, твари. Соль-то йодированная. Какая мерзость.
- Кофе вообще нигде нормально не готовят, - сказал я и взял сигарету из его пачки.
- Это не страшно, мы привычные. И вообще, мерзко тут у вас. Отвратительный город.
- А чем вам город не угодил?
- Да всем. Вот вы говорите Питер, Питер... Петербург. Гадость одна. Как накрашенная старуха, шестидесяти лет отроду, пытающаяся выглядеть сексапильно.
- Неплохо, надо запомнить.
- Будете повторять, на меня можете не ссылаться. Это ещё что, я вам ещё не таких метафор наговорю вместе с аллегориями. Держитесь меня, я буду учить жизни.
Из-за соседнего столика к нашему подошла девушка и спросила у меня сигарету. Вельзевул заговорщицки подмигнул мне, дескать, смотри и учись.
- Не курим, - сказал он, выпустив ей прямо в лицо толстенную струю дыма, - куда тебе курить, жаба, дети зелёные будут. Единственная твоя функция - репродуктивная. Твоё дело - варить борщ и рожать детей. Вопросы? Кругом марш.
Он налил и выпил. Девушка вернулась за свой столик, где её ждала подруга. Он снова налил и снова выпил, сплюнул в салфетку, скатал из неё шарик и кинул в девушку, попав точно в голову. Она повернулась, а он состроил рожу, захныкал и сказал ей:
- Гомик я. Меня девушки не любят. Ах, я сама наверно виновата, что нет любви хорошей у меня, - повернулся ко мне, - это, кстати, про вас.
- Про меня, - согласился я.
- Кстати, Наташа твоя не курит, повезло тебе... ладно-ладно, молчу.
Он налил и выпил.
- Водку полагается делать изо ржи. А эта водка пшеничная. Ещё повезло, - обычно спирт чёрт знает из чего делают, даже я не понимаю. - Он налил и выпил.
Девушки поспешно надели куртки и ушли. Он налил и выпил.
- Сейчас придут со своими хахалями, мордобой устроят. Красота... А вот ещё такая фишка есть. Очень рекомендую. Берёшь бутылку пива, выпиваешь, ставишь куда-нибудь и засекаешь время. На Невском - не более трёх минут, потом уносят. Целый день можно за этим занятием провести. Тут главное, чтобы тебя с бутылкой заранее не запасли. Выбираешь момент, когда вокруг ни одного искателя нет, и ставишь на не самое видное место. Для будних дней рекорд пятьдесят семь секунд.
- Весело.
- Ещё бы. А вы говорите волны чёрные. Весна пришла, скоро зацветёт всё, зазеленеет, потом лето, девки в купальниках, сами на тебя бросаются. Бери любую. Хочешь, устрою? Ты мне душу, а я тебе их всех, любую сможешь поиметь.
- Не хочу.
- Ну и козёл, - Бес вскочил, побагровел и начал орать, - я тут перед ним распинаюсь, душу свою на изнанку выворачиваю, а он не хочет. Кто ты после этого?! Правильно, козёл! Да ты мне её пять минут назад подарить собирался. Я тебе по доброте душевной за неё цену хотел назначить, а ты, мразь, не хочешь.
Я встал и сказал:
- Заткнись, тварь.
Он сел, вылил остатки водки в стопарь, и начал внимательно смотреть через неё на потолок.
- Так вас до моста проводить?
- Сам дойду.
- Ну, и иди.
- И пойду.
- Иди.
Я стоял и яростно смотрел на него, а он сидел и безмятежно смотрел через стопку на лампу дневного света, подвешенную к потолку. Со стороны это выглядело нехорошо. К нам заспешили официантка и здоровый мужик в чёрном костюме. Менеджер по работе с клиентами, наверное.
Антихрист закурил и сказал мне:
- Подожди, сядь. - Он повернулся к менеджеру и зашелестел толстенной пачкой зелёных купюр, словно фокусник колодой карт. Доллары текли ручейком между пальцами, а затем ручеёк постепенно стал высыхать. Вот уже осталась всего одна стодолларовая бумажка. Черт сложил её пополам, свёл руки в ладонях, затем развёл, бумажка исчезла. Посмотрел мужику в костюме прямо в глаза. Взгляд у него был трезвый, цепкий и неприязненный, - а менеджера я не вызывал, меня ваш сервис вполне устраивает. Девушка, бутылочку коньяка мне и пивка кружечку. Самого дорогого, мой друг нынче при деньгах. Пустую бутылку пока не уносите.
Я послушно сел (оказывается, я ещё стоял). Он допил водку и поставил пустую бутылку под стол. Почесал затылок, поднял её и водрузил обратно, в горлышко засунул красную гвоздику, которую вытащил из рукава.
- У меня восемь рублей осталось, - сказал я.
- Я одолжу.
Некоторое время молчали.
- Перебираю я, видишь, - жалобно сказал он, наконец, и вздохнул, - а завтра с утра к стоматологу идти.
- Я-то тут причём?
- Из-за тебя ведь пью, ты мне всю жизнь испортил. Флюс у меня. Вот видишь? - он ткнул пальцем в свои чёрные гнилые зубы, - один сплошной кариес.
- Однако... - я сочувственно покачал головой.
- Давай, называй цену. Чего тебе надобно, всё сделаю.
Я пожал плечами, доставая сигарету.
- Для начала бросай курить. Тебе курение противопоказано.
- Это почему?
- По кочану. Ресницы у тебя острые и объём грудной клетки большой при маленькой мышечной массе. Бросай курить, дело говорю.
- А что значит "для начала"?
- Значит, что ты мне душу, а я тебе делаю так, что больше не закуришь, но это слишком дёшево будет, я тебе ещё какой-нибудь сувенир на память подарю. Хочешь "паркер" с золотым пером?
Официантка принесла коньяк и пиво, и он подарил ей красную гвоздику. Она не взяла, улыбнулась мне и ушла. Он залпом выпил кружку и поставил на стол, потом открыл коньяк, налил себе и мне.
- Видите, не обращает на меня внимание, на вас смотрит. Я ей как сказал, что вы при деньгах, она сразу вам и заулыбалась. Истинно сказываю, нету у неё души. А у кого души нет, тем я индифферентен. Те же, кто ей обладают, подсознательно хотят её продать подороже, ищут меня, а как увидят, узнают безошибочно.
- А подальше тебя никогда не посылали?
- Случается иногда. Помню, года три назад меня даже очень сильно избили. Но вы на такое не способны, вы добрый. - Он вдруг повысил голос, - Счёт, пожалуйста!
Пока несли счёт, он выпил свой коньяк, потом мой, а потом присосался к бутылке и выпил её до дна маленькими глоточками, смакуя и, помнится, даже постанывая от удовольствия.
На улице было темно.
- До рассвета ещё далеко, - сказал Ахриман, - десять раз можно успеть. Я тут отличный ресторан знаю, пошли. Кстати, чего ты так на волнах зациклился? Могу тебе пистолет дать. Макаров устроит? Ты мне - душу, а я тебе Макарова. И Стечкина дам в придачу. С двумя обоймами.
- Слушай, давай определимся. Мы на "ты" или на "вы"?
- Это от обстакановки зависит... вот этот ресторан. Обратите внимание, работает круглосуточно.
К столику, за который мы сели, подошёл сам управляющий и, глядя на Молоха с обожанием, сказал:
- Здравствуйте, чем могу быть полезен?
- Здравствуй, крестничек. Как успехи твои?
- Великолепно, просто замечательно! - Ответил управляющий и посмотрел на меня. Посмотрел так, как смотрит старший брат на младшего, делающего успехи.
- Дружище, принеси нам водочки четыре бутылочки и чего-нибудь поесть. Мясного чего-нибудь, да побольше.
Управляющий удалился, а Самаэль сказал:
- Давай начистоту. Завтра приезжаешь к ней и увозишь с собой. Не надо на меня так смотреть, мне не страшно. Да и драться ты всё равно не умеешь. Могу, кстати научить. Любого побьёшь, даже профессионала в тяжёлом весе. Надо? Комплексов сразу поубавиться. О! Ишь, как глаза заблестели, - он достал из-за пазухи сложенный вчетверо лист бумаги, гусиное перо и бритву, - делаешь надрез на левой руке, макаешь в кровь перо и подписываешь контракт.
Пока я задумчиво крутил бритву в руке, нам принесли два бифштекса и водку. Затем вновь подошёл управляющий, причём вместе с сомелье. Соммелье поставил на стол бутылку грузинского вина. Дэв поспешно прикрыл контракт салфеткой.
- Такого вина даже вы не пили, - сказал управляющий Врагу, - из личных моих запасов.
- Да я пил то, чего тебе и не снилось, даже тормозную жидкость, - ответил Апоп. - Стоп! Не надо её в графин переливать.
Он вытащил жёлтыми крепкими зубами пробку и нацелился хлебнуть из горла.
- Что вы делаете? - Соммелье побледнел, - вино должно подышать, насытиться кислородом!
- А мы ему щас искусственное дыхание сделаем.
Управляющий ободряюще мне улыбнулся. Он выглядел самым счастливым человеком на свете.
Мы вновь остались одни за столиком. Лукавый пил вино и водку. Водку, запивая вином и вино, запивая водкой. Смешивал их в разной пропорции, добавлял по вкусу соль и перец, иногда удовлетворённо мыча и мотая головой. Водку пил из винного бокала, а вино из рюмки. Когда вино кончилось, он убрал с салфетку с контракта, перевёл дыхание, прикрыл глаза и сказал, как будто читая по памяти:
- Моё. Никому не отдам. Моё. Плевать мне на всё и на всех. Не отдам. Люблю. Пусть думает, что хочет, любит пусть кого хочет, а будет со мной.
Единственное, чего боюсь, это мысли, что я прикоснусь к ней, а она вздрогнет, потому что ей будет противно. Представлю и каменею. Но я переживу. Не отдам. Убью, но не отдам. Если этот её студент, или кто он там, не смог её удержать, пусть плачет. Я смогу.
Каждый день думаю об одном и том же. Одними и теми же мыслями и словами. Мысли в голове протоптали тропинку и бродят по ней. Сейчас я думаю про то, как я её люблю (я её всегда люблю, но сейчас это мысль - главная). А вот сейчас буду думать, что убью, если увижу с другим, а потом начну бояться. Заранее знаю, о чём буду думать через минуту. И когда в тот день выходил из лифта, уже знал, что когда она откроет дверь, главной во мне будет любовь. Долго буду смотреть с нежностью. Моё.
Они обнимались. Мне как ножом в сердце. Я лишний.
Я ударил его, и почему-то сам оказался на полу. Даже не заметил, как. Тоже боксёр, наверное. Но ненадолго. Они всё стояли и обнимались, как будто меня и нет. Моё. Не отдам никому. Мне как нож в сердце. Стоят. Ничего не видят. Нож в кухне.
Его. А там будет видно, но - его. Она увидела, дёрнулась неудачно. Почему её? Почему? Глупая случайность. Ножом в сердце. Его. Теперь точно его.
Она сползла по стене, глядя на него. Как будто меня нет. Его. А ему всё равно, он смотрит на неё, как будто меня нет. Я опять лишний, даже сейчас. Он вдруг завыл, как собака. Кровь. Не могу слышать. Мужчина не должен выть. Я лишний. Ручкой в стену, лезвием к себе. На вытянутой руке. Упереть крепче. Шаг вперед. Пусть теперь он будет лишним. Нож в сердце. А он всё выл...
За окном было темно. Я задумчиво ковырял самый вкусный кусок мяса, из тех, что когда-либо ел, Мангус допивал третью бутылку водки. Молчание затянулось, но он его прерывать не спешил.
За окном было темно. Он отрезал ломтик мяса, задумчиво пожевал, затем начал перекладывать гарнир из своей тарелки в мою.
- Кушай, кушай. Понимаю, что аппетита нет. День сложный был, стресс там всякий, заниженная самооценка, сексуальная неудовлетворённость и т.д., но надо себя заставить. Вы подумали над моим предложением?
- Я согласен.
- Цена?
- Берите даром.
- Даром? Ай-ай-ай. А как же ваша любовь? А как же хамство работников метрополитена? А двадцать тысяч проституток в вашем замечательном городе? Шпана на улице? Шлюхи и содержанки, которые учат нас жить с телеэкранов? Певцы и певицы? Ток-шоу "Большая стирка"? Золотая молодёжь?
А как же научные работники, живущие на одну зарплату? А тот ублюдок на джипе, помните, на той неделе? Девочка, которую он сбил?
Бедненький я, несчастненький, берите даром. Только не трогайте меня, пожалуйста, дайте уползти в угол, забиться в темноту, заснуть и не проснуться. Волны чёрные.
А Наташка пусть со своим хамом и шизофреником остаётся. Она красивая, умная, изюминок в ней на целый килограмм, а я бедный рефлексирующий хмырь. Слабак и ублюдок. Так?
Я молчал, а он дал мне пощёчину и сказал:
- А о ней ты подумал? Вообще о ком-нибудь думаешь? В глаза мне смотри, мразь. Давай, скажи: "да, я мразь и бездарь".
- Напрасно стараетесь вывести меня из себя, - я поднял на него глаза, - не получиться.
- Спорим? - он достал ещё один контракт, - Я вас вывожу из себя, а вы мне душу.
Я дал ему по морде с размаху, но не попал.
- Боишься. Говоришь, что не получиться, а сам боишься. Неплохой, кстати, хук справа, не ожидал.
Помолчали. Выпили, и я почувствовал, что начал пьянеть.
- Ты прикинь, чего ты можешь ей предложить? Себя. Ей, кстати, и этого хватит, а вот тебе - нет. Ты у нас с потребностями.
- Один всего человек меня понимает, и тот Нечистый, - сказал я.
- Понимают вас многие, а уважаю только я. Из лиц мужеского полу. Вот вы говорите "Нечистый". А я ведь не Нечистый, а всего лишь не чистый. Чуете разницу? - Он выковырял из зубов что-то волокнистое.
Я кивнул. Выпили ещё. В последней бутылке оставалось около половины.
- Хорош дурью маяться. Любовь у вас есть, мозги есть - всё есть, кроме презренного жёлтого металла. Так что берите деньгами. Берите-берите, не сомневайтесь. Всё равно ведь возьмёте, не сегодня, так завтра. Сколько лет живу, никто пока не попросил здоровья для больной матушки, и ты не попросишь. Для детей - было пару раз, просили, - он мотнул головой в сторону управляющего, - а ты деньгами возьмёшь. Пятьсот тысяч подъемных, и потом сто тысяч каждый месяц, пожизненно.
Он достал из кармана кредитную карточку и очередной контракт.
- Согласен, - сказал я.
- Режьте запястье. Только не глубоко, ещё вену себе перережете, возись с вами потом.
Я неглубоко порезал левую руку, как он сказал, макнул в кровь перышко и расписался. Он захохотал диким неестественным смехом, как главный негодяй в детском мультфильме, раскрыв пасть едва не на сто восемьдесят градусов. Зубы у него были нечеловеческие - острые, как бритва, и в четыре ряда.
- До свидания, - сказал я, вставая.
- Прощай, - уточнил Иблис, - только расплатись сначала, раз ты теперь богатый.
Какое утро хорошее. Солнечно, вид из окна на помойку. Над помойкой крупными буквами написано "300 лет Санкт-Петербургу". Впечатляет. В целом ощущение такое, словно крылья выросли. Хорошо. И как будто не пил вчера ни грамма. Не спеша, прошёлся по квартире. В зубах сигаретка, весь мир на ладони. Попробовал сделать стойку на руках, - не получилось. Ничего, научимся. За завтраком наметил план действий. Сразу к ней не поеду, подожду. И она подождёт. Столько ждала, подождёт ещё немного, ничего с ней не случится. Маникюр, педикюр, парикмахерская.
А для начала побреюсь. В конце концов, неделю уже не брился. Только схожу сначала в галантерею через квартал. Куплю хороший станок. Джилет, наверное, лучше всего? Или не джилет? Чего дороже, то и куплю. Только сначала надо банкомат найти. И научиться им пользоваться тоже.
Куда облака деваются? Вчера-позавчера всё небо в них было, а сегодня - ни одного. И из тех облаков падал ни дождь и ни снег, а непосредственно слякоть, по которой мы ходим. А слякоть куда делась? Сухой асфальт с небольшим слоем серой грязи, засохшей под солнцем. Асфальт прохладный, потому что снег вокруг него не стаял ещё. Снег грязный, а туда же - весной пахнет. И солнце со всех сторон. Солнце свежее, новое, не нагрелось ещё после зимы, прохладное, но радостное. Солнце пахнет, снег пахнет, асфальт пахнет, дорога бензинчиком пахнет. И все это вместе - запах счастья.
Легко с деньгами.
Оказывается, грибок на ногах лечится всего за один сеанс. Я даже не знал, что он у меня есть.
Устал искать салоны красоты и магазины одежды, где кредитные карточки принимают - никогда раньше не заходил в буржуйские эти заведения.
Она шла по улице, медленно шла. А я шёл сзади и смотрел. Потом обогнал её, повернулся и сказал:
- Здравствуй, это я.
Стояли с ней в обнимку. Руки я сложил у нее на талии, как школьник на дискотеке, и боялся пошевелиться. То казалось, что раздавлю, то, что чуть-чуть руки передвину, и всё рухнет - мечты и ближайшие дома. Времени не было. Оно исчезло. Правда ненадолго, вскоре снова появилось.
- А помнишь, я спел что-то из Высоцкого, а ты сказала, что у меня получается лучше, чем в оригинале. Вот тогда я и поверил, что ты в меня втрескалась по уши...
Сидели в кино на последнем ряду и держались за руки. Сердце подпрыгивало теннисным мячиком без перерыва. Хотелось забежать на крышу самого высокого дома, разбежаться и прыгнуть как можно дальше. Лететь и кричать, чтоб все слышали: "Наташка, я тебя люблю". Лететь и кричать, лететь и кричать.
Сердце висело на нитке и раскачивалось, как маятник, трепыхалось, как лист бумаги на ветру, гнулось, рвалось и стучало, то ударяясь о тазобедренный сустав, то замирая в гортани.
Смотрел в её глаза и растворялся в них, как капроновая нитка в ацетоне.
Проводил до дома. Тут он вышел из подъёзда и ударил. Боксёр он у неё. Как он понял? Не нутром же почувствовал. Окна у них в другую сторону выходят, может он на лестницу покурить вышел? Он не курит вроде... Значит, мусор пошёл выносить.
Я валялся не долго, встал и он меня снова уложил, а я опять встал, хотя и тяжело было. Даже не замечал, с какой стороны он меня бьёт. Мастер спорта, не меньше.
Было так: я лежу, она плачет, он её пытается увести, она упирается, я встаю. А потом по новой. Я уже со счёта сбился, в который раз падаю. Не понятно одно: я давно бы уже вырубился, а почему-то не вырубаюсь. Сколько себя помню, никогда не умел держать удар. А потом вставать стало совсем трудно. Полежу немного, в небо посмотрю и опять встаю. Люди мимо ходят, смотрят с интересом. Ну, кто с интересом, а кто демонстративно смотрит в сторону. По-разному.
А потом она ему пощёчину дала, а он её оттолкнул, разрыдался, как ребёнок и убежал. Испугался, что её толкнул. Наврал, значит, дьявол. А может, и не наврал, может наоборот.
Лежу и смотрю в небо, а она рядом сидит и гладит меня по лицу. Руки у неё были прохладные, как воздух весной. А небо было серое и ничего в нём особенного не было. Небо как небо.
Хорошо.
Отдельная палата, цветочки, апельсины. Улыбчивая медсестра, солнце в окошке. Сломанные рёбра и розовые сны. Хорошо.
- Он опасен для общества, его нужно изолировать.
- Откуда ты знаешь, ты его видел один раз в жизни.
- Знаю, мне сказали.
Она странно на меня посмотрела, как будто ждала, что я сейчас скажу, что пошутил. Я её понял. Я и сам никогда бы не подумал, что в такой ситуации буду писать заявление.
Конечно, он хороший парень, я очень хорошо понимаю, что он пережил, тем более, в его бедах виноват я, вроде как. Неудобно, короче, получается. Но ведь он, очевидно, псих, это раз. Наташке будет лучше со мной, это два. Если его не будет поблизости, нам с ней будет проще, это три. А у него будет время остыть немного. Пусть сидит. Он парень крепкий, ничего с ним там не случиться, а нам спокойнее будет. Не буду заявление забирать. И никому больше не позволю себя бить. Нельзя меня бить, я хороший
- Кто сказал? - спросила она подозрительно.
Я не ответил и обнял её. Это ведь как во сне. Не верю своему счастью до сих пор. Она тоже не верит. Забыла про неприятные вопросы и просто меня обняла. Любит меня, дура.
Она смотрела на меня долгим глубоким взглядом, как будто заново узнавала. Ну, ничего, Наташенька, будет время привыкнуть. В глубине её чёрных глаз сверкали искорки, а потом они пропали, и глаза стали однотонно черными. Монотонные глаза.
Договорились, где обычно. Мой дом - с одной стороны, а с другой - дом, где они живут. Серый в самой левой парадной, Вася в самой правой. В детстве встречались во дворике, где детская карусель. А как подросли - около кафе, которое на углу проспекта. А потом - в самом кафе...
Я приехал раньше всех. Не терпелось похвастать, наверное. Да не наверное, а точно. Им пешком идти, они вон из той подворотни появятся. А я теперь живу совсем в другом месте. До дворцовой площади пешком пять минут идти. В кафе не стал заходить. Решил, что буду стоять на улице и курить, пока они не придут. Вот из подворотни быстрым шагом вышел Серёга. Увидел меня, замедлил шаг, подошёл. Я дал себя рассмотреть с головы до ног: ботинки, пальто и т.д.
- Приятно видеть счастливого человека, - сказал Сергей, насторожённо глядя на меня.
Я пожал ему руку. Хотел было как обычно сказать: "Здорово, гнида", но почему-то удержался. Слишком уж у него ботинки непрезентабельные по сравнению с моими.
- А где Вася?
- Хрен его знает, должен был прийти уже.
- Что, сволочи, без меня выпить захотели?! - прорычал Вася, вылезая из-за угла. Минут пятнадцать, наверное, в засаде просидел, клоун.
Март - неприятный месяц, то холодает, то теплеет. Сегодня солнце светит, но ветер холодный - до костей почти пробирает. Поймали тачку, поехали в тот самый ресторан, где знакомый управляющий. По дороге зазвонил телефон.
- Здравствуй, моя печень... Потому что самое дорогое, что у меня есть, это печень, я в неё столько вложил... Ладно тебе, шучу. Слушай, я тебе потом перезвоню, хорошо? Давай завтра.
Надо договориться с ней будет, как чего. Мебель, шмебель переезд. Мне и самому не терпится, но не сегодня.
Я поздоровался с управляющим, и он проводил нас за дальний столик. Вид у него был всё такой же счастливый. А, глядя на меня, он вообще сиял, чуть-чуть лобызаться не лез.
- Давай, скотина, рассказывай, откуда денег столько? - спросил Серёга, когда слегка развезло. Перед словом "скотина" он всё-таки немного помедлил. Как будто моё неожиданное богатство поставило между нами небольшой барьерчик.
- Где нашёл, там больше нету. Наследство получил.
- За удачу, - сказал Серёга. Выпили. Разговор не шёл. Вася вообще сидел как на иголках. Ёрзал, оглядывался, грустил. Даже как-то не пьянел, по-моему. Понятное дело, я вот тоже к этим ресторанам ещё не привык, дело времени.
Из дорогого ресторана - в кабак, а потом - в шаверму. Как тараканы, разбегающиеся на свету по темным углам. Так уж привыкли, что поделать. Сидели, наливались пивом, рассказывали друг другу, какие мы сволочи - всё как обычно. Только на этот раз никакого удовольствия ни от их, ни от своего самоуничижения я не получал.
- Мы - проклятое поколение, мы живём в эпоху перемен. - Сказал Серёга, отхлебнув пива.
Вася кивнул.
- Все поколения проклятые, - сказал я, - в том смысле, что всегда есть такие, как мы... неустроенные, что ли.
- Но нас это больше касается, чем всех остальных...
Нет, процесс ещё не пошёл. Маловато выпили. Не хочется ни спорить, ни соглашаться. Обсудили знакомых, какие они все твари.
- Мы все - лузеры и неудачники, - подвёл итог Серый.
- Да, - согласился Вася.
- А ты сам? - разъярился Серый, как будто Вася ему резко возразил, - спрятаться хотел, в армию убежал, ни хрена не помогло. Вернулся и опять с нами. Такая же мразь, как и мы.
- Я - поэт, - гордо ответил Вася, встал в позу и сказал:
От запоя до запоя
я живу одной тобою.
Вою по ночам с тоски.
Сделай же меня счастливым,
назови своим любимым,
постирай мои носки.
Выпили за Васино поэтическое дарование, в наличии которого я, правда, весьма сомневался, а Серый прямо всем говорил, что его у Васи нету.
- Почему всякое быдло не спивается, а иногда даже вообще не пьёт? - спросил у кого-то Вася, с тоской гладя в потолок.
- А я тебе объясняю, - взвился Серёга, - популярно объясняю, для дураков. Они плывут по течению, поэтому они быдло и есть. Поэтому у них всё есть и поэтому у них всё в порядке. А мы плывём против течения, причём не знаем куда плыть. Ищем куда плыть, а они просто плывут. Ещё вопросы?
Процесс пошёл. Дошли до кондиции.
- Причём тут течение? Люди просто не задают себе лишних вопросов, у них нет того, что жулики называли душой, - сказал Вася, - я тут иду с одной девчонкой, говорю ей: "Чувствуешь, как листья пахнут?" - осенью это было, а она на меня с таким удивлением смотрит... У неё нету, а у меня есть.
- Да нет у тебя никакой души.
Вася открыл, было, рот, чтобы что-то ответить, а потом вдруг пристально посмотрел на меня и сказал:
- Как там у Игорь Фёдорыча... "К вечеру сдался и я. И перестал".
Не пойму Васю иногда.
- Пошли отсюда, - сказал я, - квартиру новую свою покажу. Старую я сдам, а сам буду в новой жить.
В воздухе весна и тревога растворены поровну. Так всегда бывает ранней весенней ночью. Вася хотел поехать пить в лес, развести там костёр, но мы уговорили. Его легко уговорить. Пешочком по улице до магазина, а потом ко мне. Будем пить водку и есть пельмени.
Когда изливаешь кому-нибудь душу, всегда становится легче, даже если тебе на встречу льётся такой же бурный поток. Так что у меня дома будет второй раунд. Ничего, расположимся поудобнее и будем наблюдать.
Расположились на ворсистом мягком ковре, расселись на нём вокруг журнального столика (мебель я ещё не купил, ни стола не было, ни стульев. Только одно кресло и книжный шкафчик). Поставили на столик рюмки, водку и традиционную нашу закуску: хлеб порезали, тушёнку открыли. Пока варились пельмени, выпили по одной.
- Единственный смысл жизни - искать смысл жизни.
- Нет никакого смысла.
- Есть. Нас запихнули сюда какие-то существа, поставили нас раком и наблюдают, как мы будем выкручиваться.
- Чего за существа? Жиды что ли?
- Точно. Жиды. И если мы найдём смысл, мы освободимся.
- А если я не хочу играть по ихним правилам, я должен себе харакири сделать?
- Нет, ты его просто-напросто должен найти. Найти смысл жизни и всё. Как в компьютерной игре. Квест такой.
- Нет никакого смысла. И вообще ты сам себе противоречишь: то говоришь, что его надо найти, то, что он уже есть - в самом поиске смысла.
- Смысл есть, не беси меня, паскуда.
- Нет никакого смысла, есть только Дарвин.
- Дарвин - обезьяна жидомасонская.
- Сам ты обезьяна.
Они сцепились и начали кататься по моему пушистому ковру, задевая ногами в потных носках стены и шкаф. Матерились, орали, кусались - короче боролись, пока не притомились. Я пока сходил на кухню, утопая в ковре по щиколотку, кто-то же должен за пельменями следить. Потом они отдохнули, умылись, выпили ещё по одной и продолжили трепаться.