Аннотация: Какое счастье быть любимым, думал Вовик, глядя на ревущую навзрыд жену. Какой хороший день!
В. БАРАНОВ
Плохой хороший день
Годом позже...
Он стоял у самой кромки воды на берегу принадлежащего ему озера и смотрел, как команда пловчих, одетых русалками, исполняла свой олимпийский золотой танец под аккомпанемент его собственного оркестра.
Чуть поодаль от него, как всегда за спиной, стояла его постоянная свита: пресс-секретарь - длинноногая брюнетка Вероника с миловидным лицом и близко поставленными к носу глазами цвета чистого изумруда и потрясающим воображение бюстом. Она имела к своим двадцати четырем годам три "верхних" образования и знала пять языков, включая японский.
И рядом с ней "домашний шут" - Вовик Барр, которому уже перевалило за шестьдесят, но он все не унимался, беспрерывно суетился, дергался, нес какую-то ахинею и время от времени прикладывался к фляжке с самогоном, ибо никаких других напитков не признавал с тех пор, как он по воле счастливого случая оказался в этой компании.
Сначала он ради того, чтобы повеселить хозяев, стал гнать самогонку сам, но потом ради него взяли на службу пожилую женщину в качестве горничной и тут оказалось, что она делает по своему ей одной известному рецепту потрясающую по вкусу самогонку, настоенную на травах.
Сам хозяин недвижимости был одет в свою обычную "робу олигарха", как он любил выражаться, а именно: на голове бронепарик, на носу бронеочки, затем бронеусы, полностью закрывавшие губы, и, наконец, - бронеборода. На голом теле - бронемайка, бронекальсоны и броненоски. Поверх всего: бронерубашка, бронебабочка и бронепиджак. Чуть ниже: бронебрюки с бронегюльфиком и бронеботинки.
Вся эта амуниция была изготовлена за океаном на ведущем заводе по производству скафандров для американских астронавтов за "бешеные бабки", как сказал Вовику его бессменный собутыльник, бывший генерал КГБ, а ныне садовник Вася.
Жара стояла сумасшедшая - где-то за тридцать по Цельсию, но владелец крупного водохранилища не потел, поскольку исправно работал сверхминиатюрный кондиционер, установленный у него в паховой области.
Звали этого человека Моисей Иванович Хабибулин, или попросту Буля. Был он ниже среднего роста, едва доставал головой до плеча Вероники, с лицом восточного человека и вечно брезгливо-презрительной гримасой.
Он глядел на олимпийских див и почесывал парик.
- А что: неплохо, - сказал Вовик и прихлебнул из фляжки, - хороши телки, особенно та, которая справа, с большой попкой, копия с моей Верки. Оставишь ее?
Вовик Барр был с молодости большим ценителем женских попок, это ему принадлежало крылатое выражение: "В даме есть три самые главные вещи: "попка, ноги и мозги".
- Они все вернутся группой, как приехали, - отреагировала Вероника, и ее можно было понять, ибо никаких других красоток, кроме себя, она бы не потерпела возле хозяина ни при каких обстоятельствах.
Сам Буля пока молчал, он еще не принял решения, он вообще не бросал слов на ветер. Люди, у которых в собственности есть водохранилище, как правило, малоразговорчивы.
- Справа, говоришь? - наконец-то открыл рот Буля. - Ладно, черт с тобой. Оставь ему девчонку, глядишь, из нее Истомина получится, дадим ей шанс.
Вероника, улыбаясь во все тридцать два зуба, злобно зыркнула на Вовика и записала что-то в блокнотик, висевший у нее на шнурке в расщелине между грудями.
Здесь на кого ни посмотри, все искренне улыбались, потому, наверное, что были довольны жизнью: и оркестранты, и весь балет на воде, и, конечно же, Вероника. Только двое из присутствующих могли себе позволить мрачноватость и недовольство - это сам хозяин и его верный шут Вовик Барр. Ему вообще прощалось все, поскольку Буля его обожал. Пока еще он ему не надоел.
- Ты святой, Буля, - сказал Вовик, - пойду в часовню свечку поставлю за твое здоровье.
- Не идиотничай, гад, знаешь ведь, что я верующий.
- Как скажете, гражданин начальник.
- Вот чучело, тебе и, правда, нужно жить с бомжами.
- Это негуманно, Буля. Я человек интеллигентный, пишущий. Меня надо холить и лелеять, поить свежим самогоном от Натальи Павловны и кормить на убой. Кстати, что у нас на обед?
- А верно, что? - эхом отозвался Буля. Он все глядел, как олимпийские чемпионки плескались недалеко от берега и призывно улыбались ему.
Вероника, поглядывая в спину хозяина, который ни разу не обернулся к своим спутникам, полистала свой блокнотик.
- Программа весьма обширная, но есть и кое-какие изыски. В частности, среди закусок будет новейшее блюдо: заливное из австралийской кобры под названием "Гей ин дрерд".
- Переведи.
- Чтоб ты сдох! - с удовольствием сказала пресс-секретарь.
- Обязательно попробую, - решил Буля, - а что, разве в России не нашлось ни одной болотной гадюки?
- Да их полным-полно, - поддержал хозяина Вовик, очень выразительно посмотрев на Веронику. - И далеко ходить не надо, она тебя готова цапнуть в любой момент. Всегда нужно держаться настороже. И, главное дело, выглядят весьма привлекательно.
- А что у нас на горячее? - усмехнулся Буля.
- Шашлык по-нанайски из мяса пожилого калифорнийского аллигатора.
- Небось, не прожуешь, - проворчал Вовик, - все зубы об него обломаешь.
Шут хозяйский, Вовик Барр, любил побрюзжать, зная, что ничего за это ему не будет, и Вероника его "органически не переваривала", как она всем говорила, потому что он был вне зоны ее волеизъявления. Всех остальных, кто обслуживал хозяина, она держала в страхе и терроризировала, как только могла, но не Вовика, хотя тоже старалась, как могла. Но, какие бы пакости она ему не устраивала, Вовик всегда выходил сухим из воды, Буля никогда не давал его в обиду. Пока он ему еще не надоел...
- Ваш фаянсовый рот все перемелет и проглотит, - очень мило произнесла пресс-секретарь. - А если он сломается, то вам Буля еще один подарит.
- Один-один, - сказал Буля, - она тебе отомстила за гадюку, назвав твой рот фаянсом, то бишь унитазом. Вы квиты. А теперь пойдемте все к столу. Пригласите девчонку.
Буля развернулся и двинулся по тротуару, уложенному керамической плиткой цвета терракоты в сторону здания, отделанного глазурованным кирпичом и стилизованного под средневековый замок с башенками и бойницами. Свита по-прежнему была у него за спиной.
Вокруг них не было ни души, только одинокий садовник, стоя на бордюрном камне, подстригал кусты самшита. Когда процессия проходила мимо него, он повернулся, сделал руки по швам и слегка наклонил голову. Буля кивнул ему в ответ, а Вовик хитро подмигнул, ибо у него везде были друзья.
Люди из охраны старались не попадаться хозяину на глаза, ибо он их терпеть не мог, называл "бритоголовыми дебилами" и часто менял контингент, чтобы "органы" не подсунули кого-нибудь своего.
Из обслуживающего персонала не боялись увольнения только двое: повар, выписанный из Франции, по имени Жан Батист и русская горничная, семидесятилетняя Наталья Павловна, та самая, которая гнала самогонку для Вовика Барра, за что ее, собственно, и держали.
Когда процессия подошла к дверям, они автоматически открылись и впустили всех в дом.
Годом раньше...
День не задался.
Время три часа пополудни, а у них еще маковой росинки во рту не было, все трое страдали от похмелья, но даже на бутылку пива собрать не удалось. Больше всех мучилась Верка-патриотка, она из-за этого была крайне раздражена, глядела с презрением на своих двух мужиков и беспрерывно и очень громко материлась.
Троица бомжей, живших шведской семьей, сидела под навесом у автобусной остановки рядом с выходом из подземки на своем обычном месте и с тоской глядела на снующих вокруг людей.
Место, которое они захватили силой совсем недавно, было одним из самых лучших и доходных во всем районе: подвал, где они ночевали, находился в соседнем доме, рядом со станцией метро функционировал один из немногих общественных туалетов. У автобусной остановки расположились десятки палаток, торговавших съестным и пивом.
Народу вокруг тьма тьмущая, можно было и поднять с земли, оброненные проходящими рубль-другой, или просто выпросить деньги у пьющих пиво возле палатки. Но, самое главное, - полно урн, куда бросалось все недоеденное и недопитое. Это был настоящий Клондайк.
Они считали, что им посчастливилось в жизни, и готовы были стоять насмерть, чтобы не пустить на свою территорию посторонних.
Но сегодня день не задался...
Жара стояла несусветная, но им не было жарко, потому что они потели под своими зимними одеждами, которые они постоянно носили и зимой, и летом. В подвале одежду оставить нельзя, ее тут же украдут, так что приходилось весь гардероб носить на себе...
Бывший писатель Вовик, как звала его семья, которому недавно стукнуло шестьдесят, сгорбленный, седовласый с фиолетовым носом, "шнобелем", как говорила Верка-патриотка, спустился в подземный переход, надеясь чем-нибудь поживиться.
Делая вид, что он просто прогуливается, он носком разваливающегося зимнего сапога подталкивал валявшиеся на полу окурки к телефонной нише, прогнал оттуда спавшую собаку, потом, как бы невзначай нагнулся и, подобрав чинарики, сунул их в карман телогрейки.
Вовик старался не терять человеческого достоинства, даже когда их общая с Пулей жена Верка-патриотка поносила его последними словами, он не опускался до ответных грубостей, зная, что она это делает не со зла, а просто для разговора, ради общения.
Первый раз, когда Вовик попался им на пути, Пуля с Веркой-патриоткой его жестоко избили, но потом пожалели и пустили к себе в подвал, где он неделю залечивал гнойники от побоев. Они все это время его кормили, а потом привыкли к нему и оставили насовсем. Так он попал в семью, и теперь у него было все как у людей, даже жена, правда, одна на двоих.
От Вовика был прок, никто, как он, не мог мягко и интеллигентно сказать какому-нибудь покупателю пива: "Мил человек, выручи пятью рублями, помираю". Это всегда срабатывало. Набрав на бутылку пива, он тут же похмелял семью, и первой всегда прикладывалась Верка-патриотка. "А ты, молоток, - говорила она ему, - я не жалею, что тебя оставила". Бывший писатель Вовик был совершенно счастлив, поскольку это был комплимент наивысшей пробы и вселял в него надежды на будущее.
Но сегодня день не задался...
Вовик попал в бомжи в период расцвета финансовых пирамид из-за своей наивности, а не авантюризма. Он посчитал, что если по государственному телевидению рекламируют новые способы обогащения, то в этом нет никакого криминала. Он заложил свою квартиру, деньги отдал тем, кого расхваливали на все лады, и оказался на улице...
Как он выжил, он и сам не мог понять, ночевал с такими же, как он бедолагами по подвалам, питался в лучшем случае объедками, а то и просто отбросами, несколько раз переболел дизентерией, и пришел к главному выводу: надо искать семью.
И тут ему повезло: его чуть не убили добрые люди, ставшие его семьей. При первой их встрече особенно усердствовала его будущая общая жена Верка-патриотка: она била его, уже лежащего почти без сознания, ногами.
Впоследствии оказалось, что она возненавидела интеллигенцию. Ее бывший муж был известным демократом первой волны, и, видя всю подноготную его "деятельности", она спилась, сама ушла из дома и оказалась на улице.
Сначала занималась проституцией за гроши у трех вокзалов, а потом оказалась в подвале, где она и встретила тоже спившегося, бывшего спортсмена, экс-чемпиона мира по стрельбе, который отказался от работы киллера, Пулю, как его все называли. Так у нее появился первый второй муж, как она говорила.
Теперь ее жизнь резко изменилась к лучшему: у нее появился защитник, никто не мог ее обидеть, потому что он всегда был с ней рядом. Верку в среде бомжей уважали за ее патриотизм, бес-корыстие и безкомпромисность и дали ей прозвище Родина-мать.
Сейчас они жили втроем и были совершенно счастливы, таких замечательных условий не было ни у кого из бомжей этого района.
Но сегодня день не задался...
Бывший писатель Вовик вернулся, вытащил газету из мусорного ведра, стоявшего возле скамейки, размял окурки и, высыпав табак на ладонь, сделал три самокрутки. В семье курили все. После трех-четырех затяжек натощак настроение ухудшилось окончательно.
- Ну, что, мне на панель идти? - мрачно сказала Верка-патриотка. - В таком "прикиде" никто и рубля не даст, да и воняет от всех нас по-черному.
Она была права, и нужно было что-то делать.
- Сидите, я сейчас, - сказал бывший писатель Вовик и пошел
к пивному киоску. Собирать милостыню было всегда невмоготу, но деваться некуда, Верка-патриотка - она баба отчаянная, могла пойти на что угодно, и Вовик пересилил себя.
Через полчаса он вернулся с бутылкой самого дешевого пива, а Пуля к этому времени выудил из мусорной корзины остаток хот-дога, половину чебурека без мяса и четверть сосиски.
Жизнь налаживалась, не так все плохо, как кажется на первый взгляд. Сначала приложилась к бутылке Верка-патриотка, она честно отпила одну треть и передала ее Вовику, как автору презента, но тот протянул драгоценный напиток первому мужу, во втором, но уже гражданском браке. Потом он допил остаток.
К семье вернулось хорошее настроение.
А дальше произошло вообще невероятное: Вовика узнал случайно проходивший мимо его старый закадычный друг, тоже член Союза писателей. Они проговорили с ним полчаса, вспомнили былые денечки, как они начинали свою творческую карьеру с самодеятельного литературного объединения "Складчина", как к ним совершенно неожиданно пришло признание. И его бывший друг, сжалившись, дал Вовику тысячу рублей.
- Ну, ты даешь, писатель, - ахнула Верка-патриотка по прозвищу Родина-мать, - приняв деньги и недоверчиво разглядывая купюру, - сегодня я тебе дам первому, ты это честно заработал. Узнаешь, кто такая настоящая русская баба, а не какая-нибудь вшивая американка.
Пуля одобрительно покивал головой, посчитав это справедливым решением, а Вовик от радости даже зарделся, на его долю редко выпадала такая удача.
- Сегодня мы гудим по полной программе, - продолжила Верка-патриотка возбужденно, - на всю мазуту, мужики! Сейчас берем ханки по пузырю на рыло, по банке пива и по три чебурека.
Они поднялись, подошли к палатке, купили еды и пива, а потом Вовик мигом слетал в магазин за водкой. Усевшись на скамейку напротив автобусной остановки, они принялись за выпивку и жратву, не обращая ни на кого внимания. Прохожие старались на них не глядеть и брезгливо морщились, а они были сейчас совершенно счастливы.
Каждый день хорош, просто надо перемочься, надо "через не могу" пересилить неудачи...
В это время к автобусной остановке прямо напротив пирующих бомжей подъехал шикарный "Мерседес", из него вышла длинноногая брюнетка, подошла к Вовику и пригласила его в машину, которая тут же уехала. Осиротевшая семья сидела раскрыв рот, ничего не понимая...
Годом позже...
К величайшей радости и удовольствию Вероники с девицей-пловчихой произошел облом: она отказалась от участия в обеде и уехала вместе с группой.
Буля за обедом ехидно улыбался и подшучивал над Вовиком, а пресс-секретарь не скрывала своего злорадства. Сам домашний шут выглядел чернее ночи, он чертыхался на чем свет стоит, поносил русалку с гениальной попкой последними словами и произносил проклятия в адрес всех романтических идеалисток, в которых нет ни капли прагматизма.
- А помнишь старый-престарый анекдот? - сказал Буля. - Один мужик спрашивает другого: - Вань, она тебе дала? - Нет, а тебе? - И мне не дала. - Вот проститутка!
- Очень остроумно, - поморщился Вовик.
Буля и Вероника одновременно расхохотались, чем больше мрачнел Вовик, тем им было веселее.
- Оказывается, что не все можно купить, - сказала с большой долей злорадства Вероника, которая, как Вовик прекрасно понимал, сама была куплена с потрохами и держалась за Булю руками и ногами.
- Тем более за чужие деньги, - добавил Буля, который очень любил попрекнуть своего шута. Он считал себя великим благодетелем и не преминул напомнить ему об этом.
Вовик считал себя человеком, конечно же, душевно более тонким, чем его кормилец, и остро переживал унижения, которые ему приходилось терпеть ежедневно, но деваться ему было некуда, ни кола, ни двора у него не осталось к великому сожалению после авантюр со своей недвижимостью. Все, что у него было раньше, проглотил такой же любитель недвижимости, как его нынешний патрон, который и полюбил его как жертву.
А Вероника презирала его и открыто это демонстрировала, хотя сама была не в лучшем положении.
Единственным человеком, который относился к нему с ис-кренним сочувствием, была горничная Наталья Павловна. Вовик, любивший как следует выпить, ничего спиртного в рот не брал кроме самогонки ее изготовления.
Вот и сейчас он проглатывал одну рюмку за другой и без всякого аппетита закусывал шашлыком. Он никак не мог взять в толк и совместить три понятия: нанайцы, почему-то обязательно пожи-лой аллигатор и шашлык. Все это как-то не вязалось в одно целое.
Нанайцы - они вон где! - на севере и наверняка понятия не имеют ни о каком шашлыке. А аллигатор, к примеру, вообще во Флориде или, может, в Калифорнии, то есть не другом конце света.
Скорее всего, выдумал все это черт французский, который по-русски ни бельмеса, общается через Веронику, а она, стерва отмороженная, может чего хочешь наплести, потому что проверить невозможно.
Вот и получается - ешь неизвестно что. Но к этой беде Вовик тоже приспособился, брал только то, что она отправляла себе в рот, да и то, выждав какое-то время.
Не задался у Вовика сегодня день, нет, не задался!
Одна у него была сегодня радость - свежайшая самогонка, которую выгнала Наталья Павловна, святая женщина. После кофе, Буля, пришедший в хорошее расположение духа, решил поразвлечься.
- Ну-ка загни нам чего-нибудь, Вовик, - сказал он вполне добродушно, - желательно с юмором о твоей жизни с бомжами, и, если возможно, поподробнее о совместном сексе двух мужей с одной единственной на двоих женой. Не опускался ли кто-то до ревности?
- Нет повести печальнее на свете, чем повесть о минете в туалете, - с чувством продекламировала Вероника. Буля заржал, а у Вовика лицо пошло красными пятнами. - Он у нас почти девственник, - добавила она,- ибо любил эту женщину святой и высокой любовью.
- Нету у меня вдохновения, - с тоской изрек Вовик.
- И не надо, - хохотнул Буля, - валяй так.
- Не хочу, - сказал Вовик, выдержав паузу.
- А тут никто не спрашивает вашего желания, - объяснила Вероника. - Вы, видимо, забыли, что это я вас вытащила из бомжатника, когда мы с Булей проезжали мимо. Это я ему сказала: посмотри, какое одухотворенное лицо у бездомного. Давай возьмем его с собой. Теперь у вас все есть: кров и пища, которым позавидует каждый, вам даже женщину приставили только ради того, чтобы вы пили эту гнусную отраву. И при всем при том вы не хотите отплатить благодарностью человеку, который все это для вас сделал. Причем, вам это не стоит никаких усилий.
Вовик сидел и молчал. Все правда, что сказала Вероника, теперь он живет прекрасно, если отбросить все унижения. Но за все нужно платить. Там, с Верой и Пулей он жил на свободе, никто не мог его попрекнуть куском нищенского хлеба, там он ощущал себя человеком. Он любил свою семью, но самое главное, что он любил Веру и теперь часто по ней тосковал. Ни одна женщина за всю его жизнь не относилась к нему с такой теплотой, несмотря на вечное подшучивание и нарочитую грубость.
Если Буля меня защитит, подумал он, то я не буду дергаться и останусь здесь до конца своих дней, все зависит от него, раньше он не давал меня в обиду. Впрочем, ему все это могло и надоесть, тем более, что я стал проявлять характер, а Буля слова "нет" еще здесь ни от кого не слышал. Максимум, что мне грозит, коли я уйду отсюда и вернусь в семью, - они меня отмудохают по полной программе за предательство. Но это не беда: синяки и гнойники со временем исчезнут, и все будет по-старому. А, может быть, Буля скажет что-то в мою защиту, если ему еще не наскучило это развлечение.
Но Буля молчал...
Днем позже...
Вовик лежал на одном из трех матрасов, которые и были семейной постелью, расположенной рядом с трубопроводами горячей воды. Все лицо у него раздулось от кровоподтеков, а левый глаз заплыл. На соседнем ложе сидела его гражданская жена Верка-патриотка, скрестив ноги и покуривая дорогую сигарету, из блока, который Вовик украл у пресс-секретаря перед уходом.
В изголовье постели стояла новенькая, только что подобранная на помойке, коробка из-под телевизора, на которой расположились изысканные закуски из запасов олигарха.
Первый гражданский муж Пуля, расположившись на корточках, как зэк, наливал себе из бутылки в граненый стакан коньяк "Наполеон". Бутылку шотландского виски они с Веркой-патриоткой уже опорожнили.
Все эти и прочие презенты из съестных припасов олигарха Вовик конфисковал у бывшего первого секретаря обкома комсомола, а ныне нефтяного магната Були как плату за свои услуги и перенесенные унижения.
Втайне он надеялся, что эти деликатесы несколько смягчат его участь, и он не ошибся, ибо Пуля никакого участия в побоях не принимал, а сразу же увлекся закуской и выпивкой.
Била Вовика одна Верка-патриотка по прозвищу Родина-мать, но била тщательно и со знанием дела. Сначала она ударила его сапогом в пах, а когда он согнулся, то стала колошматить его по голове кулаками. Вовик твердо знал, что ему нужно удержаться на ногах и не падать, а то будет хуже.
Когда Родина-мать устала и села перекурить, он рухнул на матрас.
- Ну чего тебе не хватало, урод? - нежно и по-матерински ласково сказала ему жена. - Ни в чем не нуждался, жил в семье, в тепле, обутый и одетый, оттраханный по самое некуда, не жизнь, а малина. И вот на тебе: увидел телку в "Мерседесе", и все сразу позабыл. Прыгнул внутрь, и до свидания. Все вы мужики одинаковые... И что ты в ней нашел, спрашивается? Может, у нее клитор конопатый, а? Чего молчишь, ублюдок? Да или нет? Смотри в глаза, гад. Не знаешь? Хорошо, что не знаешь, а то бы я тебе еще добавила.
Верка вдруг ни с того ни с сего заревела, размазывая кулаками грязь по лицу. Видимо, пожалела своего вернувшегося второго гражданского мужа, с которым она из ревности так жестоко обошлась. Или, может быть, вспомнила свою прошлую жизнь в комфорте и достатке...
Кто поймет этих женщин, что у них на уме?
Вовик слушал ее с радостью и улыбался распухшими губами. Слава богу, он теперь дома, жена немного капризничает - это все от ревности. Он глядел на нее одним глазом и понимал, что она его била за дело и только потому, что любит. Если бьет, - значит любит.
Такова наша жизнь...
Не зря же ее уважали за патриотизм и справедливость, прозвали Родиной-матерью: она никогда бы не простила никому предательства...
Но если ты покаялся, понял всю глубину своего падения и вернулся, зная наперед, как с тобой поступят при встрече, то тебя, может быть, простят, что, собственно, и произошло.
На ящике от телевизора среди немыслимых закусок лежала головка от розы, огромных размеров бордовый бутон, который он подобрал возле урны, проходя мимо палатки с цветами.
Какое счастье быть любимым, думал Вовик, глядя на ревущую навзрыд жену. Какой хороший день!