На днях мне предоставился счастливый случай встречи с детскими годами и одним из главных людей в них- моим дедом, Ватулиным Иваном Сергеевичем. Не то, чтоб я «во вчера» телепортировался,- проще. Мне досталась доисторически рукописная тетрадочка воспоминаний здравствующей тётушки, Нины Ивановны, 89 лет, в изложении и с комментариями сестры Тамары. С рисунками, умолчаниями, эмоциями. Череда напрочь забытых и оживших деталей из детства вызвала собственные воспоминания о деде. А он был у каждого члена семьи свой неповторимый.
Эти строки об Иван Сергеве- мой долг перед ним.
Древнее фото.
Как я рад встретиться с тобой снова, дед. Ты смотришь на меня со столетней фотографии с уверенной и даже надменной улыбкой, молодой щеголевато одетый франт в компании юной строгой красавицы. Узнать деда Ивана в этом, знающем себе цену господине, позволяют лишь знакомый ироничный прищур глаз и неизменные усы, в которые так удобно прятать улыбку пересмешника.
Ты был главой большого семейства, все члены которого были обучены и пристроены. И оставил нас в семидесятом году, когда я, твой последний внук, определившись по интересу, поступил в институт в Питере. Мне повезло: мне достало твоей отеческой любви, твоей иронии и доброты; возможности расти в твоём доме и на твоём примере. Всё, что ты щедро дарил своим близким и, прежде всего, своё большое сердце, не имело измерения и сопровождает нас, твоих потомков, невидимо: в виде оберега и благословения. Спасибо, дед.
Ты дал мне право наивно верить в правдивость и в добрые помыслы любого встречного и, даже обманываясь, сохранять в чистоте свою душу. Завихрения собственной судьбы воспринимать с покорностью или с угрызениями совести за доставленные окружающим неприятности.
А вот другое фото- из 69 или 70 года (?): Иван Сергеевич с дочерьми на скамеечке возле крылечка. Умиротворённая улыбка старца, которому не стыдно прожитых дней и не жаль долгих лет трудов от зари до темна.
Дед, я уже тоже сед и также, как ты, когда-то, знаюсь со своими внуками, которым пренепременно расскажу о твоём долгом пути к мечте о большом доме и дружной семье.
Я считаю это замечательным, коль ты можешь остаться ярким образом в памяти твоих прапра...внуков.
Справочно о происхождении.
Город Алексин.
Дед Иван (1887 г.р., село Солопёнки Алексинского района Тульской губернии) произошёл из семьи Ватулиных, рабочих текстильной мануфактуры «Полотняный завод», принадлежавшей семье Гончаровых. Жена Пушкина, Наталья Гончарова, была праправнучкой талантливого заводчика Афанасия Гончарова, поставившего полотняную (паруса из конопли) и бумажную фабрики в 1718 году. Дело крепло и разрасталось. К середине 18 века он был одним из богатейших людей России, заслужил дворянство. Уже его внук, Афанасий Гончаров, сумел промотать капиталы деда и брат Натальи - Дмитрий перенял дело с долгом в 1,5 миллиона рублей. Предприятия не оправились от бесхозяйственности и были добиты промышленной революцией в текстиле и судостроении. Полотняная фабрика с ручными станами в числе многих закрывается к 1848 году.
Ватулины были наёмными рабочими из Казани. Судя по одному из значений слова «ватула» или «вотола» - грубая ткань, могли иметь семейное отношение к текстильному промыслу. (Второе возможное происхождение фамилии от татарского слова «вату»: бить, разменивать, ломать и «ватук» - осколок, черепок, битый. И «улла» - это сын.)
Определённый статус, присущий мастеровым людям, в отличие от большинства крепостных крестьян-рабочих полотняных заводиков Калужской области, подтверждает установка семьи на обучение детей ремеслу и лёгкость в перемещении для жизнеустройства. Этот импульс семья получила от моего прапрадедушки Никиты, трое детей которого : Тимофей, Артемий и Степан , специалисты по металло- деревообработке, в конце 19 века оказались в Туле.
А четвёртый из известных нам братьев (отец моего деда Ивана), Сергей Никитич Ватулин с домочадцами- женой и 4 детьми, перебрался из Солопёнок на железоделательный завод неподалёку от впадения в Оку речушки Мышеги. Рабочие бараки посёлка Горушки под городом Алексин, в которых ютилось семейство, можно видеть и поныне.
Жили скудно. Две сестры деда Ивана уехали на заработки в Питер, а его, пацанёнком, отдали «в люди»: в ученичество родным дядьям, уже владевшим собственными мастерскими в Туле.
В людях.
Первые годы в качестве мальчика на побегушках оказались тяжёлыми. Всем знакомы схожие обстоятельства взросления М.Пешкова-Горького из его трилогии.
Дед Иван вспоминал, что жил вместе с нанятыми мастерами-краснодеревщиками в мастерской своего богатенького дядьки. Выполнял все хозяйственные работы, которые поручал любой взрослый. От них же получал взбучку. Учёбы как таковой не было. Мастера, получив расчёт за месяц, по заведённому чину, «гуляли»: обряжались в новые жилетку, порты, сапоги и картуз и отправлялись через дорогу в кабак. Спустив за несколько дней деньги, заложив свои обновы, с помощью Ивана на закорках и на карачках перебирались через уличную грязь назад в мастерскую, чтоб трудом лечиться от алкоголя. И чтоб через месяц вновь пойти по заведённому кругу. Верстак-церковь-кабак-и снова мастерская.
Обречённость унизительного существования вызвала внутренний протест и неистовое желание добиться вершин мастерства и занять достойное место в жизни. Это удалось.
Иван к 20 годам получил профессию краснодеревщика-модельщика (экзамен в Москве?) и постепенно обзавёлся качественным инструментом. Стал получать достойные деньги. В 1907 году он перебрался в Питер к сестре Наталье с Путиловского завода. На этом же заводе стал мастером-модельщиком литьевых форм. В 1911 дед Иван женился на дочери мелкого предпринимателя-ремесленника- Ольге-Матильде Роос. Барышня происходила из шведско-финской семьи подданных Российской империи.
Ольга своим тщанием и нордическим характером составила крепкий союз с Иван Сергеичем, обеспечив его тыл и энергию. Начавшиеся у деда в Питере проблемы с лёгкими обусловили их возвращение в Тулу, где они исключительно своими трудами и экономной жизнью, пройдя многочисленные потери лихолетья, поставили в 1925 году деревянный дом, вырастили 4 детей.
Клубная 8.
Этот дом с садом и собственной мастерской деда, где он делал мебель на заказ вечерами после основной работы на одном из механических заводов Тулы, был нашей малой родиной, пристанищем, убежищем для многочисленных семей родственников, прибитых штормами бурного 20 века к порогу дедова дома. Оставленный без помощи родных в начале своего пути, дед не ожесточился и, зачастую, не думая об опасностях для своей семьи, оказывал радушие и помощь лишившимся кормильца, сиротам и обездоленным родичам. Это была его душевная необходимость и крест. На долю деду выпали тяжёлые времена войн, эпидемий и разрухи. Он несколько раз лишался больших денег в грабительских реформах, потерял старшего сына Александра в войну. Но, несмотря ни на что, дед Иван удивительным образом сохранил лёгкость характера, неунываемость и жизнелюбие.
Дом на ул. Клубной был открыт для всех друзей его детей, компании собирались весёлые, особенно после последней войны, когда люди жили надеждой, что совсем скоро- через пару -тройку лет, заживут полной мерой заслуженного мира и достатка.
Из калиточки дедова дома мимо красавицы рябины в палисаднике шагнули в большой мир два поколения: его детей и внуков. И радость от долгожданного переезда в мае 1964 года в кирпичную пятиэтажку (Д.Ульянова,10), построенную аккурат напротив сносимых частных домиков у староверского кладбища, омрачило разорение родного гнезда с вырубкой цветущего сада. Во сне бродил я в этом сказочном саду ещё многие годы спустя, сопровождаемый весенне-розовым кипением китайки и несравнимым запахом зимней антоновки.
А сам дом, проданный на вывоз, можно было до недавних пор видеть в г. Плавск (слева перед станцией) с поездов, следующих на юг.
Дед-надёжа.
Если разобраться по существу, то в судьбе Ивана Сергеевича не было ничего героического. По «броне» от номерного ж/д завода, где он работал мастером, и, как белобилетник по лёгким, дед не принимал прямого участия в войнах 20 века. Его уделом был интенсивный труд до семидесяти с лишком лет, который помимо заработка приносил ему удовольствие. Это подтверждают все внуки, которым позволялось тихонько сидеть в мастерской во время работы над очередной «горкой», слушая квартет пилы, киянки, рубанка и стамески в сопровождении токарного станка и юморного соло деда. Общительность и мастерство гарантировали ему постоянство заказов. Причём он не отказывал в посильной помощи всем соседям, зачастую даром. Такая открытость и добродушие послужили ему хорошую службу в годы репрессий: завистников и врагов не оказалось.
Напротив, во время работы он предпочитал сосредоточенность и не любил, когда его отвлекали. А вот участие в общесемейных работах, будь то заготовки угля, дров, соление продуктов на зиму бочками, садовые работы,- было делом для всех обязательным и превращалось в праздник. Нам, его малым помощникам, от щедрот деда выпадало 1-3 рубля (дореформенные 1960г.) поощрения, которые затем хранились у бабушки Оли в «банке» с обозначенной целью накопления.
Конечно, можно восхищаться блестящими биографиями многих его современников, но он именно тот Иван, на котором всё держалось, держится и будет стоять в нашей земле: устроитель, создатель, воспитатель и надёжа.
Не будучи суперменом, деду довелось совершить отчаянный поступок, когда в декабре 41 года он с огромным риском спас семью дочери ( моей матери) с тремя малолетними детьми из фашистской оккупации под Тулой. От расстрела их тогда спасло наступление Красной армии. Брошенные впопыхах немцами, они оказались в ночи и в стужу на поле боя под перекрёстным огнём и потом сотню километров выбирались в деблокированный город.
Рассказ был бы неполным, если не упомянуть об привычной особенности деревянных дел мастеров «залить за воротник» в хорошей компании. Этой формой активного отдыха дед изредка пугал бабу Олю, отдавая дань годам ученичества, но без энтузиазма- не напиваясь в доску, оставаясь всегда в адеквате, и предпочитая пьянке культурные посиделки с разговорами. Таких друзей дед Иван обрёл, работая в глубоко пенсионном возрасте в соседней ж/д «полуклинике» , и отдыхая-гуляя в компании с такими же яркими персонажами: электриком и слесарем. Имён участников обмена смежным опытом не сохранилось. Лишь клички: Гуля водяная, Гуля электрическая и Гуля деревянная.
Мой дед.
Так случилось, что дед Иван, очевидно, прощаясь с родными и памятными местами, брал меня, пацанёнка, на рыбалку, заодно приучая к этому созерцательному занятию. Это были поездки на Мышенку в Алексин, где его оживлённо встречала многочисленная и неведомая мне родня; на Оку и небольшие речки ниже по течению. Там, по его уверениям, каких-то 70 лет назад клевала рыба. Мне запомнился лишь судачок(?), уловленный дедом в Оке, переливающийся бензиновой радугой и пахнущий одеколоном от нового химкомбината в Калуге. И как не вспомнить моего первого крупного голавля, выуженного в Черни на юге Тульской области. Моей радости не было предела. Да так, что и рыба и мы в то утро остались без завтрака. Но дед не серчал и лишь улыбался в усы, потому, что получал удовольствие от самого процесса и наблюдения за торжеством шестилетнего внука.
Мне не передалось мастерства Ивана Сергеевича, но даже не имея прямого отношения к столярничанию, во мне живёт любовь к красоте и теплоте дерева, этого замечательного материала, которому посвятил жизнь мой дед. И я был удовлетворён, когда услышал, что один из моих племянников- Алексей, занялся потомственным делом.