Резникову Кириллу Юрьевичу на его критические экзерсисы.
Пелевин Чапаев и Пустота
Что касается Пелевина и его Чапаева и Пустоты, то до него я добрался благодаря Борису Парамонову, точнее его статье на сайте svoboda.org ,так как весьма доверяю его литературному вкусу и отдаю должное его чутью и мастерству, как литературного критика. Так вот, совершенно согласен с Парамоновым в той части, что Чапаев и Пустота - это пародия на рыцарский роман, где есть все присущие этому жанру признаки, как то: благородный герой, верность даме сердца и сюзерену, чары, колдовство, подвиг, чудесные превращения, и, наконец, счастливый конец с соединением влюбленных и назидательным наказанием зла. То, что в романе присутствует определенная восточная идеологема - выраженная в едва ощутимом прикосновении к парадигме дзен-буддизма, то это никаким образом нельзя воспринимать за основную идею романа - это будет детская и рабская ошибка сродни дилетантской восторженности фанатов БГ, когда в текстах своих песен тот жонглировал модными восточными словечками. Это непростительная для взрослого человека ошибка попасться на яркую наклейку и не увидеть за ней сути. Тем более, что заигрывания с дзен у Пелевина носят такой же поверхностно - игривый характер, как у помянутого мной Гребенщикова. Никто же не приписывает теперь автору Песни о Роланде - глубокой африкано-сарацинской сути, если уж там есть описание одеяний мусульманских воинов, и не приписывает автору Тристана и Изольды восточного философского, когда там есть места и персонажи из не христианского мира.
Итак, что же увидел в Чапаеве и Пустоте уважаемый профессор антропологии? И чем вызвал восторженный писк юных дилетанточек, которые как и положено истеричным около-литературным экзальтуткам принялись буквально предлагать себя - де вы, батенька, такой крутой, попробуйте ка меня! Я отдаю (сь) вам, потому как верю, что вы со мною сделаете ЭТО САМОЕ очень хорошо.
А увидал господин антрополог именно наклейку, как от подобных ошибок предостерегал еще приснопамятный профессор Харитонов: мужчина не должен прельщаться красивыми одеждами барышни, (если он-не фетешист - извращенец) его должна волновать та субстанция, что скрывается под одеждами. Так и в литературе, не след обольщаться внешними признаками. Но господин антрополог не проявил должной выучки (не тот факультет!!! Так и ботаник-академик может маху дать в области литературной критики - здесь господа профессора из иных областей знаний - такие же дилетанты, как и большинство не остепененных товарищей по Самиздату), не проявил, попался на детскую уловку и поспешил детерминировать. Вот уж эта страстишка всех ботаников и антропологов прибегать к разного рода классификациям по Брэггу или Маоосу! чуть что, сразу - ЭТО ПОСТМОДЕРНИЗМ, со всеми вытекающими. Профессора, увы, подчас тоже уподобляются восторженным студиозам, едва освоившим азы специальных знаний - уподобляются прыскающим в кулачок от напускной серьезности юным медикам с третьего курса, которым дали белые халаты и доверили сопровождать доктора во время утреннего обхода.
Ну да, Бог простит!
Итак, что же не разглядел в Пелевинском романе герр антрополог? А не разглядел совершенно не свойственных постмодернизму признаков (см.статьи Виктора Шкловского О постмодернизме или того же Бориса Парамонова О русском постмодернизме). Пелевин, как теперь говорят, СТЕБОК, то есть человек в своем творчестве не придерживающийся никаких канонов, (это модно в среде русских дилетантов и питается не от ума, а от неумения как надо или, попросту - от непрофессионализма ), Пелевин эклектик поневоле - не обладая законченной системой знаний в области литературного ремесла, (равно, как и его критик - профессор антропологии) берет отсюда помаленьку, и отсюда понемножку, и получается Чапаев и Пустота. По форме - дилетантская эклектика (этакая капитель, одновременно ионическая и дорическая - да еще и с коринфским уклоном), а по содержанию РЫЦАРСКИЙ РОМАН.
Но! О чем особенно хотелось сказать, Пелевин (сам того не подозревая) открыл новый жанр Роман - антианекдот. И если мастера Ильф и Петров, Войнович творили в жанре романа-анекдота, то Пелевин пошел от обратного. Шкловский и любящий его Парамонов тут бы обязательно развели бодягу про Фрейда и детские сексуальные переживания Виктора Пелевина, где он возненавидел похабщину про сисястую Анку-пулеметчицу, все время отдававшуюся на полковом знамени то Фурманову, то Петьке, то самому Чапаю. И он - Пелевин, отомстил своим детским обидчикам - возведя Анну на недосягаемую для их культуры и понятий высоту. Но я не склонен все так сексуализировать по обожаемому Парамоновым Фрейду. Все проще - профессор (математики) В.Лук сделал как то блестящий анализ смешного в литературе.У него есть один несомненно правильный пассаж: смех вызывается неожиданным помещением типического (архетип) персонажа в нетипичную для него среду и наделением его несвойственными его культуры атрибутами. Все как учили, Пелевин и проделал со своими Петькой, Анкой и Чапаем. Получилось (не могло не получиться) смешно. И никаким, извиняйте батьку, постЪмодернизьмом здесь не пахнет.