Хмур, надёжен, неприступен замок барона Граммар-Наци. Теряются в облаках башни его, плещутся крокодилы во рву его, и благодать божьего вайфая царит в часовне его.
Скучновато бывает барону.
А у подножия замка Олбанка жужжит - городишко не большой, но и не малый, и обитают там семейства Вобщем, По-мойму, Извени, Сдесь, Впринципе, Чесно, Придти, Ищю и прочие жители добрые, беспечные.
По вечерам, когда приходит темнота, барон стоит на стене замка и подолгу смотрит вниз, туда, где светятся огоньки, вздыхает, задумывается о своём, о баронском, и в конце концов обнаруживает себя в подвале замка, где хранятся бочки с вином, или ещё хуже - у телевизора. Но в субботний вечер не стоит и не вздыхает барон, а напротив, одевается попроще, надвигает шляпу на глаза и появляется на городских улицах. Там бродит он, высокий, тёмный, закутанный в плащ, и жадно разглядывает прохожих, дивясь их безобразию, не сдерживая восклицаний и рвотных позывов.
Но однажды пересохло в горле у барона, и зашёл он в первый подвернувшийся трактир - в заведение дядюшки Лудше, что в Симпотичном переулке было расположено. Сел барон за стол в углу, зычно потребовал себе пивасика да закуси (кормилица у барона была олбанкой, неплохо владел он языком этим).
Принесла пенный напиток дочь трактирщика, прекрасная Идентификация, и когда склонилась она над столом, расставляя снедь, узрел барон два идеально ровных полукружия, расположенных ровно по центру и окружённых шестью буквами слева и шестью буквами справа.
В жизни не видел барон подобной гармонии. Как в таком семействе как Лудше, изумлялся он, могло вырасти такое чудо?
С тех пор зачастил барон в трактир, и вскоре его там уже знали как Грамра Нацы, доброго малого, хоть и слегка с придурью - ляпнул таки пару раз не то "соблаговолите", не то "будьте любезны".
Нравилась барону дочь трактирщика с каждым днём всё больше. Даже стал он размышлять о том, что нет у него баронессы, а неплохо бы. Но как взглядывал он на дядюшку Лудше, так брала его оторопь. Эдакое безобразное твёрдое "д" в центре... как стульчак на шее, ей-богу, размышлял барон. Да ещё и ножки свесило. Наследственность - страшное дело. Кто может гарантировать, что прекрасная Идентификация не обзаведётся подобным украшением спустя несколько лет? Ведь в самом её естестве таится столько возможностей - Идинтификация, Идентефикация и даже, страшно подумать, Индентифекация.
Однако нежное чувство, зародившееся так случайно, выдержало испытание сомнениями, и вместо того, чтобы тихо испариться, крепло с каждым днём. И не только крепло, но ещё и трепетало как плюмаж на ветру, беспокоя барона преизрядно.
Идентификация же держала себя ровно и приветливо со всеми посетителями и никак не давала понять, заметила ли она взгляды, коими одаривал её из угла закутанный по самые уши мужик.
Долго бы длилась вся эта прелюдия, науке неизвестно, однако случилось вскоре происшествие в тихой Олбанке.
В половине двенадцатого, со стороны северо-западных ворот в Олбанку строевым шагом вошёл некто. В руке он открыто, не таясь, держал огнестрельное оружие, и посему вскоре за ним увязалось несколько мальчишек, канючивших "дяденька, дай стрельнуть".
- Не стрельнуть, а нажать на курок, - строго поправлял некто. - Может, вам ещё и капсюль дать от патрона, где порох лежит?
Дети глубоко задумались над вопросом и отстали.
Пришелец побродил по городу - явно в поисках жилья - и в результате снял комнату над трактиром дядюшки Лудше.
- Как именовать тебя, чужестранец? - спросил дядюшка, заполняя книгу.
- Жми Накурок, - ответствовал тот.
Вечером постоялец спустился вниз, по-прежнему держа при себе огнестрельное оружие - в кармане. Жми Накурок занял стол неподалёку от барона и недолго оставался в одиночестве, проставив дармовое пиво страждущим. Когда дочь трактирщика принесла заказ, он со значением взглянул на неё:
- Как звать?
- Идентификация, - скромно потупилась девица.
- Ы-ден-цы-фи-ка-цы-я... Красивое имя. Приходи, Цыца, вечером на сеновал, не пожалеешь. Дам нажать на курок.
Из угла, где сидел тот, кого знали как Грамра Нацы, послышался треск - это сломалась спинка стула.
- Как можно, сударь? - воскликнула дочь трактирщика, и, зардевшись, убежала.
- Жми Накурок длинно посмотрел ей вслед, потом пояснил собутыльникам:
- Ничего, куда денется... Я завсегда дамочкам нравлюсь. Вот есть у меня двоюродный брат Жми Наспусковойкрючок. Вроде правильный малый, и всё при нём, а поди ж ты, дамочки ни в какую. Только, говорят, Жми Накурок наш бог и царь. А Жми Наспусковойкрючок больно умный, пусть он со своими техническими подробностями идёт лесом, полем, а также лугом. Так что, бьюсь об заклад, прибежит Цыца на сеновал, не пройдёт и недели.
Не выдержал, встал барон, отшвырнув стул и без того разломанный. Скинул шляпу, сорвал с себя плащ, выпрямился во весь свой немалый рост и как загремит:
- Ах ты, недоразумение ходячее! Да ты хоть знаешь, какой-нибудь другой курок, кроме того, что у тебя в штанах? Где тот самый курок находится?
Весь трактир так и ахнул: сам Граммар-Наци пожаловал, собственной персоной. И все присутствующие сразу тихо под столы переместились, а дядюшка Лудше десять раз пожалел, что не застраховал имущество от пожара, потопа и воздушных стихийных бедствий.
Один Жми Накурок вроде как не испугался, даже когда Граммар-Наци приблизился и над ним навис. Сидит, ножичком под ногтями ковыряет, бледноватый, правда, слегка.
- Какое мне дело, - говорит,- где он находится. Ищите где-то на огнестрельном оружии, не промахнётесь. Всё равно все прекрасно понимают, о чём речь.
- Дилетантишко, - сквозь зубы процедил барон. - То, что ты в своём скудоумии зовёшь курком, вовсе им не является.
- Ну и что с того, - пожал плечами Жми Накурок. - Значит, надо переименовать. И вообще, милейший, прекратите на меня дышать, лука вы, что ли, наелись?
- Да знаешь ли ты, с кем разговариваешь? - снова загремел барон.
А Жми Накурок спрашивает так задумчиво:
- А вы-то знаете с кем?
- Я барон Граммар-Наци, поборник правил, защитник языка и лексический рыцарь, - сказал барон, взял ближайший табурет за ножку и опустил его на голову собеседника. Лексические рыцари всегда так поступают, табуретки их любимое оружие.
Любой от такого удара упал бы замертво, а Жми Накурок как сидел, так и остался сидеть.
- А я, - сказал он невозмутимо, - фразеологический оборот. Весьма устойчивый. Некоторые даже считают, что я - речевой штамп. - И вынул из кармана огнестрельное оружие. И на стол его перед собой положил.
Тут побледнел барон и отступил невольно. Поскольку знал за оборотами и штампами особенность - как бы там что ни называлось, а нажмёт - и выстрелит. Что б там граммар-наци всего мира не говорили. А ближайший табурет был очень далеко. И меч он дома оставил, поскольку чтил законы предков - не обнажал в корчме.
Но тут распахнулась дверь и вбежала прекрасная Идентификация. Бросилась она барону на грудь и возопила:
- Граммарушка милый, не связывайся ты с иродом этим окаянным, ведь он пальнёт - глазом не моргнёт, а нам с тобой ещё жить и жить.
Жми Накурок взглянул на Идентификацию холодно.
- Так, я не понял, сеновал что - отменяется?
Но ответа так и не дождался, поскольку парочка уже самозабвенно целовалась.
Тут и дядюшка Лудше с иконой выскочил.
- Благословляю вас, дети мои, совет да любовь!
Барон оторвался от губ прекрасной Идентификации, посмотрел на трактирщика и подумал: " Кстати, о детях. Будем надеяться, что они в мать пойдут, или в отца, лишь бы не в дедушку".
- Дурачок, я же приёмная, - поспешила сообщить Идентификация, поймав то выражение, с которым Граммар-Наци смотрел на будущего тестя. - Меня подбросили.
Барон вздохнул с сильным облегчением и продолжил целоваться.
- А зато меня народ любит, - сказал Жми Накурок, - вы даже не представляете как.
|