Аннотация: Тулли сидел в мешке, мешок был на плече у похитителя, а похититель был одет в чёрный плащ, и на лице у него была чёрная маска: хоть сейчас пиши картину для украшения стен полицейского управления. Человек с такой наружностью просто не мог покинуть дворец без позволения, да ещё с наследным принцем в торбе.
Тулли сидел в мешке, мешок был на плече у похитителя, а похититель был одет в чёрный плащ, и на лице у него была чёрная маска: хоть сейчас пиши картину для украшения стен полицейского управления. Человек с такой наружностью просто не мог покинуть дворец без позволения, да ещё с наследным принцем в торбе: тем не менее, стоило караульному у Хлебных дворцовых ворот отправиться в пятиминутный патруль, как похититель сиганул вниз из кухонного окна и был таков. Атлетом был наш похититель, да и Тулли не пикнул.
Телега с лошадью ждала под деревом недалеко от Бриннской дороги. Вернее, не телега с лошадью: телега, груженная соломой, стояла отдельно, а лошадь неторопливо, но увлечённо жевала солому прямо из неё. Похититель аккуратно положил тяжеленный мешок на телегу, задрапировал со всех сторон соломой и, наконец, выпрямился. Задумчиво помассировав себе богатырские плечи, он вновь нагнулся к телеге и зловеще прошипел:
- Ни слова! Ни звука!
Из мешка, разумеется, не донеслось ни того, ни другого. Через две минуты лошадь уже везла телегу по направлению к городской стене.
Несмотря на поздний час, стража работала в поте лица. У капитана от напряжения блестели слёзы на глазах: пятый раз подряд ему не шла карта. Его лейтенант был заодно и напарником по игре; повторяющиеся проигрыши двум рядовым воинам угрожали боевой дисциплине. Впрочем, телегу учуяли все четверо, побросали карты и мгновенно встали на места, придав лицам угрожающее выражение. Похититель, отследивший этот процесс, криво ухмыльнулся, но лошадь остановил.
- Кто такой?
- Дорогуша Нгириспе кланяется пятью процентами, - произнёс человек в маске с интонацией второклассника, выучившего урок, и протянул капитану кулёк. В кульке что-то зазвенело, так что, похоже, там было вовсе не пять процентов наследного принца.
- Выметайся, тебя не видели. - Рявкнул капитан без всякой благодарности в голосе. Лошадь рванула через ворота, будто только этого и ждала.
- Ничего себе кляча, - сказал лейтенант. - Кто ж таких в телеги впрягает? Их в армию надо. - Молчи, - прошептал ему капитан. - Это же Дорогушины люди. У нас, наверное, и спёрли.
Через пять минут, когда телега мчалась во весь опор в сторону Бринны, Тулли наконец-то рискнул подать голос из мешка.
- Папа? - Да, сынок? - ответил похититель. - Ты специально так поставил охрану дворца, чтобы мы смогли проскользнуть?
Человек в чёрной маске расхохотался.
- Зачёт, но мимо. - Так если мимо, за что зачёт, пап?
Король взглянул назад через плечо. Как и следовало ожидать, ничего, кроме соломы, он не увидел.
- За то, что уже мыслишь, как стратег. Но, увы, ещё не как правитель. - Он снова повернул голову вперёд, где навстречу ему неслись попарно хвойные деревья: силы его голоса было достаточно, чтобы принц слышал его даже так, со спины. - Охрану вообще расставляю не я. Передо мной за это отвечает Талеокарила...
- Лорд-сенешаль дворца, - откликнулся Тулли на дидактическую паузу. - Зачёт, - повторил отец любимое словечко. - А он возлагает эту обязанность на комендантов дворцовой стражи, которых у нас... - ...Восемь, папа, четыре полковника и четыре подполковника. - Которые называются как? - Летний дневной, летний ночной, зимний дневной, зимний ночной. Это полковники, - радостно сообщил принц. - А вечерние и утренние - чином пониже, они в случае чего первых замещают. Зачёт?
Дорога свернула вправо. Среди хвойных деревьев стали попадаться лиственные, и телега стала подпрыгивать, то и дело натыкаясь на длинные корни, прорывшиеся через узкую немощёную тропку.
- Зачёт будет, когда ты скажешь... - ...как зовут полковников? Пожалуйста: Парепа, Кинзи... - Отставить! - прогремел король. - Какая у тебя память, я знаю. Лучше сообрази, как мы выскользнули.
Тулли призадумался. Ночные цикады вплетали свою партию в скрип колёс, и ветер аккомпанировал им на верхушках деревьев.
- Допустим, я хочу знать, какое в дворцовой обороне слабое место. Враг его может обнаружить случайно, а я не рискую, я получаю все ежедневные отчёты, пользуясь тем, что я король. То-есть ты.
Король молчал.
- Значит, я натыкаюсь на брешь в системе безопасности, решаю проверить... наверное, несколько раз тренируюсь вхолостую, просто прохожу мимо стражи... так? - Продолжай, продолжай, сынок. - Телега замедлила ход. То и дело длинные ветки щёлкали по ней, срывая солому; иногда они царапали и сам мешок. - И, когда я убеждаюсь, что брешь реальна, я похищаю своего сына, то-есть меня, сажаю в мешок... а на следующий день в дворцовой охране летят головы. Так?
Шелест листьев. Вой ветра. Хруст сучьев под звериными лапами. Цикады.
- Папа, ты заснул? Ты там вообще? - Да тут я, сынок! Дёргаю за вожжи и радуюсь, как собака палке. Хороший ты у меня наследник, малыш. Мне, наверное, больше повезло с наследником, чем дедушке. - Не прибедняйся, пап. Скажи лучше, правильно я угадал или нет. А дедушка тебя тоже так похищал?
Король вздохнул.
- И да, и нет. - Ты про догадку мою или про дедушку?
Где-то неподалёку завыл волк. Ему кто-то ответил: не то товарищ по стае, не то совсем непонятный зверь, который бывает только ночью в тёмном лесу.
- А ты впредь не задавай по два вопроса сразу: король спрашивает и ждёт ответа. - Ладно, пап. И вообще, где мы сейчас?
Вздох, донесшийся до Тулли, был явно не звериный, а родимый, отцовский.
- То "ладно", то сразу же третий вопрос. - Извини, пап. Кстати, на третий вопрос я и сам могу. - Сможешь - будет зачёт, - оживился король. - Только ты мне вначале про дедушку! - потребовал принц. - Про покойного царственного дедушку, - уточнил отец. - Хорошо.
Телега катилась вперёд. Король обдумывал каждое слово, хотя готовился к этой речи давно.
- Понимаешь, сын, покойный царственный дедушка меня впервые похитил, когда мне исполнилось года три. Твой покойный царственный дядя Тамвасори погиб под Юлто, я стал наследником... и с тех пор каждый год мы с папой - твоим дедушкой, конечно - выбирались сюда. Представь себе: каждый год, вплоть до прошлой весны. А до этого дедушка водил сюда дядю Тамвасори, а ещё раньше прадедушка Улсасори Третий, в честь которого меня назвали, водил туда его самого... - Каждый год? - донёсся изумлённый голос из мешка. - Каждый год. И сто лет назад, и при Бешеном Медведе, и ещё раньше. Думаю, что так было всегда. - И всё это, чтобы найти брешь в защите? - удивился Тулли. - Хотя... всё правильно: "в любой системе, сколь совершенна бы она ни была, найдётся недочёт". Значит, продолжать можно без конца. - Погоди, а ты-то эту фразу откуда знаешь? Тебе дедушка рассказывал? - Зачем дедушка? - гордо заявил принц. - В книгах написано. Это придумал несколько тысяч лет назад легендарный схоласт Гёдель.
- Уел ты меня. Сразил. Доконал, - признался король. - Правда, ты пока совершенно, совершенно ничего не понял. Но это пройдёт, когда мы приедем. Кстати, ты обещал мне рассказать, куда я тебя везу. - Так уж я ничего не понял? - обиженно сказал Тулли из мешка. - Не увиливай, - парировал отец, в очередной раз замедляя ход и поворачивая в какой-то провал между деревьями, совершенно ничем не отличающийся от прочих. - Куда я тебя везу?
Тулли был не в лучшем состоянии. Он уже немного хотел в туалет, хотя и сходил непосредственно перед похищением. Кроме того, ночь, луна, волки... луна.
- Пока мы ехали, луна была впереди и чуть слева. Значит, ты меня вывез по Бриннской дороге. Потом луна сдвинулась назад, и при этом осталась слева, и зашумели деревья. Дальше в целом направление ты не менял, и лес не кончался, а ехал ты не меньше получаса. Значит, это не Гампа и не Кладбищенский лес, а... Баббрисайски?
Телега остановилась (принц подумал - от неожиданности). Голос отца звучал то справа, то слева - видно, он соскочил с облучка.
- Вот это зачёт! Да, сынок, мы в Баббрисайски. А где именно, говорить я тебе не буду... - Почему это не будешь? - оскорблённо проныл Тулли. - Да потому... - шаги, шум оглобли, шорох соломы, - что мы уже приехали. Вылезай, сам посмотришь.
Вне мешка было прохладнее, чем внутри. Приведя себя в порядок, десятилетний принц подошёл к отцу. Полная луна освещала его веснушчатый нос и взлохмаченные каштановые волосы.
- Я готов, - объявил он.
Отец оглядел его, хмыкнул пару раз, причесал рукой.
- Сейчас посмотрим, к чему ты готов, - произнёс он. - Пошли. Нас ждут.
На соседней поляне было совсем светло: не то луна сильнее пробивалась сквозь ветки, не то что-то потустороннее, нездешнее царило здесь. Под огромным клёном сидела, запрокинув голову, женщина в выцветшем тёмно-зелёном платье: на вид ей было лет пятьдесят. У Тулли мелькнула мысль, что это, может быть, и есть его легендарная боевая тётушка, пропавшая без вести во время Юлтской битвы. Но он сразу понял, что огненно-рыжие волосы тётушки - такой она осталась на портрете во дворце, рядом с дядей - не могли превратиться в тот потрясающий золотой водопад, что стекал сейчас по плечам женщины из леса.
Она встала, не спеша, пристально оглядела их обоих тёмными глазами и тихим, глубоким голосом сказала:
- Да здравствует ночь, Кменетьварда. Наконец-то наш король опять молодой.
Отец Тулли вздохнул - где он, задор похитителя, куда пропала королевская крепость голоса? - и прошелестел:
- Мне скоро сорок, фея. Я бы предпочёл оставаться старым принцем, чем становиться молодым королём. - Спохватившись, добавил: - Да здравствует ночь. - Не грусти о нём, - прозвенела та, которую назвали феей. - Он не чувствует боли. Твоему отцу видимы теперь такие дали, о которых мы не смеем и мечтать. Тебе они откроются в должный срок, а мне - никогда.
Принц, завороженно слушавший, не мог не вмешаться.
- А вы... ой, извините, "да здравствует ночь". - Да здравствует ночь, мальчик, - засмеялась фея. - Ты у нас кто? - Я Тулли, - робко ответил он. - Неужели просто Тулли?
Принц принял наиболее королевскую из доступных ему поз.
- Не очень просто. Вообще-то я Тулливарда, князь Синейский и Бриннский, почётный лорд-мэр Синеи, почётный лорд-комендант Управления школ, училищ и приютов, вице-командор ордена Старейшин династии Кменетьварда, главный и основной наследник своего царственного отца, Его Величества Улсасори Четвёртого. Но вы ведь меня всё равно запомните только по фамилии, чтобы голова не распухла, правда?
Фея внимательно слушала головокружительный перечень титулов. Король нахмурился, услышав про пухнущую феину голову, и хотел было отчитать сына, но она сделала ему знак: всё в порядке.
- Так, да и не так. Я могу, если постараюсь, припомнить имена твоих предков и родичей. Но все вы так похожи между собой, так похожи на того славного юношу, которого почему-то прозвали Бешеным Медведем, что мне больше нравится играть, что все вы - один и тот же король, который то стареет, то молодеет. Имею же я право на свои игры!
Тулли хотел задать вопрос, но понял, что фея хочет говорить дальше. Король должен дать подданному выговориться, вспомнил он правило дворцового этикета. А ведь эта фея, сколько бы лет ей ни было, живёт на их с папой земле, а, значит, является подданной.
- А до того, как первый Кменетьварда разыскал сюда дорогу, ко мне ходили с сыновьями короли уокснов, а до них - короли джгайдов, вожди уалтампайнов, и так далее, все, кто правил в этих краях. Не всегда же здесь была твоя земля, принц Тулливарда! - Она звонко рассмеялась. - Но ты хотел что-то спросить. - Вы... - принц заколебался. Согласно этикету, здесь должно было быть обращение, но "достопочтенная гражданка фея" звучало нелепо, а имени феи он не знал. - Вы когда-то родились или всегда были?
Фея гордо взглянула на короля, как будто принц был её собственным сыном.
- Вот! Вот каким должен быть король, Кменетьварда. Береги этого мальчика, я надеюсь, что когда-нибудь ты станешь им. - Она вновь повернулась к Тулли. - Согласно законам разума бессмертное не должно рождаться, ты прав. Но разум, по счастью, не правит миром, и я родилась на свет так же, как и все, от матери и отца, много тысяч лет назад. Я когда-то сосчитала - четырнадцать тысяч лет, и сама себе говорю - четырнадцать тысяч. Но иногда мне кажется, что с тех пор, как я придумала это число, прошло ещё не меньше двадцати веков. А иногда - что мне самой и тысячи нет. - Она помолчала, кивнула сама себе и добавила: - Здесь был город. - Здесь, прямо в Баббрисайски? - удивился принц. Он представил себе окна домов и печные трубы, просвечивающие сквозь чащу.
Фея зачем-то повернулась вокруг себя, вначале по часовой стрелке, потом - против неё.
- Здесь, - сказала она, - и там, и ещё там. Там, где Синея, и там, где Бринна, на много, много дней пути. Один и тот же город, каменный, стеклянный, железный. Надменный город, жестокий город, ненаглядный город, прекрасный город. Город-сон, город-заклинание, город-стих. Ты можешь себе представить такой город, принц Тулливарда? На много дней пути - дома и улицы, улицы и дома. Только Браата так же медленно несла свои холодные воды к Девичьему морю... правда, называлась она по-другому.
Принц слушал, и ему казалось, что из его головы вместо волос поднимаются древние дома. Не заколдовала ли его коварная фея?
- Всю твою Синею можно рассмотреть с Королевской башни. А мой город - только с неба. На каменном поле железные птицы расправляли крылья и отправлялись в заоблачные края, и сквозь прорехи в тучах было видно, как Девичье море становится морской девой и грозит страшному городу голубым пальчиком залива... Над тем полем сейчас Гампа, и корни её сосен и елей давно раскромсали его плиты. А здесь, в Баббрисайски, стоял мой дом, и мне кажется, что этот клён рос на моей улице, среди немногих деревьев, которые её украшали. Но возможно, что это был другой клён.
У Тулли кружилась голова. Каменное поле, железные птицы, заоблачные края - от всего этого веяло какой-то неимоверной, пугающей небылью, невероятной и непонятной эпохой древних схоластов; и в то же время оно будоражило воображение. Он уже знал, что, как только он окажется в кровати, чудовищный стеклянный город опять придёт к нему. Но как город может быть стеклянным?
Он вдруг понял, что фея всё это время продолжала говорить и только сейчас умолкла. Он поспешно спросил:
- А что случилось с этим городом, куда он девался? - Ничего с ним не случилось такого, принц. Он просто перерос самого себя и с лёгкостью ушёл в небытие, оставив на земле своё потомство. Как твой дедушка. Может, в трактире за гранью неба они сидят сейчас за одним столом и пьют вино.
Тулли попробовал представить себе своего деда, старого короля Некварду, за трактирным столом: напротив него сидел большущий стеклянный город с бокалом в руке. Всё равно это получалось более по-настоящему, чем железная птица или морская дева.
Неожиданно заговорил отец.
- Мы успеем? Сейчас уже далеко за две трети ночи, скоро время предутренней стражи. - А и вправду заговорились, прямо как старые друзья! - развеселилась фея. - За дело, за дело, отец правильно говорит. Ты танцевать умеешь? - Учили, - с удивлением ответил Тулли. - Меня с пяти лет учат. А умею ли я... Что, надо танцевать? - А для чего, ты думаешь, вы сюда пришли? - Фея рассмеялась. - Танцевать как раз и надо. Эй! - неожиданно крикнула она в дальний конец поляны, - Раз уж ты там прячешься, заводи! Заводи музыку!
Тут принц понял, что, действительно, кроме них, на поляне всё это время был кто-то четвёртый: он прятался за краями лунного пятна, и в очертаниях его силуэта не было ничего человеческого: скорее он чем-то напоминал того, с бокалом, из недавнего видения. И ещё принц понял, что он ни за что не будет спрашивать, кто такой этот четвёртый: хотя бы для того, чтобы не разрушить магию головокружительной догадки.
Тот, четвёртый, между тем как-то странно шевельнулся, и внезапно по поляне пролилась музыка: поглощающая, неземная, она была настолько необычной, что стало сразу ясно: эту музыку не играют, её действительно заводят.
Фея кивала головой в такт музыки. Руки и ноги её, словно отдельные существа, постепенно приходили в движение.
- Да, да, одна из его любимых вещей: он её очень часто ставит.
Ничего изумительного не было в том, что такую музыку можно не только заводить, как собаку, но и ставить, как мебель. С этой музыкой можно было делать всё. Фея уже двигалась в ритме, отец приплясывал, и Тулли легко, даже с облегчением, отпустил руки-ноги: пусть потанцуют.
Нет, герцогиня Калтиори, Высокая Наставница Королевской школы Изящества и магистр пятнадцати танцевальных систем, не рассказывала ничего про такие движения. Они приходили изнутри, сами собой, пробуждались под звуки таинственной музыки, и в них уживались одновременно гармония и безумство, успокоение и лихорадка, ярость и прощение.
- А для чего мы это делаем, папа?
Отец скакал, отец кружился, отец махал руками и ногами: с лица его капал пот, и каждая капля отражала луну. Тулли не видел его настолько счастливым восемь месяцев: он снова стал таким, каким был до того вечера, когда королевские врачи с каменными лицами вышли из спальни деда. Может, для этого?
- Ты не поверишь, - (вдох, выдох, вдох), - сынок, - (вдох, выдох), - но я не знаю! Я - (прыжок, вдох, прыжок, выдох) - танцую так тридцать шесть лет, и я не знаю! Фею спроси!
Золотые волосы феи летали вокруг неё, как карусельные кони. Сама она вращалась вокруг своей оси так, что невозможно было разглядеть её лицо. Голос её был по-прежнему, по-волшебному ровен; но в нём слышалось что-то новое, манящее, живучее.
- Спроси чего полегче, принц Тулливарда! Не всё должно иметь цель и причину! Может быть, наоборот - для того мы родились, чтобы был на свете этот танец?
Принц покачал головой, не останавливаясь. Такое объяснение его не устраивало. Ему подумалось вдруг: ещё через четырнадцать тысяч лет кто-нибудь напишет сказку или песню о том, как заколдованной ночью король, королевский наследник и старая фея пляшут на лесной поляне, и никто не поверит, потому что в этом нет никакого смысла.
- Хочу смысл! - закричал он. И ещё громче: - Хочу смысл!
Фея смеялась. Отец как будто ничего не слышал. Тот, четвёртый, как будто замер, но принцу казалось, что он смотрит прямо на него. Музыка играла. И тут Тулли услышал - или ему почудилось - что, перекрывая её, с края поляны зазвучал шёпот.
Это так просто проверить. Ты скоро станешь королём, у тебя родится сын. Не приводи его сюда.
Не испугаешь, подумал Тулли. Не на того напал. Ну и стану. Ну и не приведу. Ну и не буду плясать с ним по ночам. Ну и...
И в это мгновение, неожиданно, как пробуждение ото сна, в него вошло понимание. Он не мог ещё выразить его словами: может быть, он никогда этого не сможет; но он знал, он чувствовал, он... он повелевал, он держал это понимание, как держат скипетр, и мог царствовать над лужайкой, над этой музыкой, над отцом, над феей, над самим собой и надо всей вселенной. В этот момент он мог загадать желание, и оно бы исполнилось. Он мог попасть куда угодно, в любую точку пространства и времени...
...Но хотел он - к себе домой. И попал он - к себе домой. Это было под утро, когда со стороны Девичьего моря уже дул прохладный ветер, а городские петухи, зевая, готовились к своему концерту.