2 августа 2020 года. Вроде, неплохая сказка для начала. Так сказать, микс. К.
ПИСЬМО В НИКУДА-4941,5-4944
5 февраля 2018 года. Сказка про Кондома Хлимена, собирающего тосты на осле. От самых простых: "Да пошли вы все в ж.пу!" до таких экзотических как: "Будем все в ж.пе!" С тостами в Сити-18 особо никогда не клеилось. Потому что тупой и скудоумный народ.
А после Вторжения инопланетян вообще доктор Бриниум все тосты запретил под страхом кастрации! Только остались самые насущные: "Ну, вздрогнули!" или "Бабушке - 100 лет! Прозит!" Кстати, бабушка никогда до 100 не доживала, так как её то в тюрьме гноили (чувство юмора: посадить старуху 100-летнюю в тюрьму), то насиловали комбайны (чистая герантофилия без всякого чувства юмора), то внуки травили ("Прощай, бабушка! Не обижайся и не держи зла на нас!") за наследство, состоящее из фарфорового яйца и коллекции ложек.
Короче, нет, нет. Выживаемость в Сити по шкале Инструктора Петрова из Школы Выживаемости была твёрдая "троечка", как и бюст Соломона Кляра (Фляра. Она, она, оно - Фляр!), чья Школа Танцев была по соседству с Петровым.
Фляр (он же Кляр, она!) была, вообще говоря, девушка. Женщина. Старушка. Вот и не дожила до своего 100-летия и откинула копыта! Склеила ласты.
И вот щас Кондом Хлимен с тяжёлой неминучей думой, что мир - г.вно, а мы все в нём - актёры, ехал на ослике на похороны Фляр, чтобы обогатиться напоследок блестящими скудоумными тостами.
Фляр лежала в дубовом гробу. Наследники Винтик и Шпунтик сидели верхом на бабке и пытались плоскогубцами вырвать её золотые фиксы у неё и зо рта.
Кондом вздохнул и стал поддерживать светскую беседу с остальными родственниками.
"Говорят, сегодня нонче Солнце сядет, а Луна взойдёт!"
Нашлись ярые сторонники и противники подобной апокалиптической теории. Они говорили, что если Луна и взойдёт, то только через их трупы. Стронники говорили, что вот и хорошо, а то слишком мало трупов валяется в Сити на дороге.
Кондом вежливо тихо попросил его извинить и оставил спорящих, чтобы дать всегда нужные и полезные советы Винтику и Шпунтику.
Конечно, Шпунтик бы мог сказать: сам попробуй! А то сидишь как Король Англии, а мы тут дерём эти Богом забытые фиксы! Но Шпунтик не мог так сказать, так как, во-первых, воспитывался в интеллигентной семье кровососов, а во-вторых, его рот был занят вырванными фиксами, куда он их и запихивал.
"Балда!" - сказал Кондом. - "Положи в карман!"
"Страна советов!"
Наконец, обстановка накалилась до такой степени, что сама бабка Фляр сказала: "Что вы, блин, как самолёты? Всё крутите задами, как пропеллерами?" Куда один пропеллер - туда как бараны и все!"
Не скажем, что это было сказано особенно сильно, Кондом ожидал от трупа бабки чего-то в этом роде. Так как радиация, токсины, пестициды, глюкогены, и все превращаются в зомби, которые наливают себе деревянными движениями водку, и начинается самое веселье!
"Братия!" - сказала бабка, поднимаясь из гроба, а Кондом навострил карандаш, чтобы записать её первый в роли зомби тост. Но то ли бабка была скудоумная, но она сказала: "Среди нас есть предатель и убийца! Это известный вам Кондом Хлиман!"
Мало того, что она переврала фамилию Кондома (хорошо хоть, что Бамером его не назвала), так она покусилась на Самое Святое: на Лицензию на Убийство, которой Кондом шибко гордился.
А как тут, вообще, не убивать? Выходишь такой из дома: на крыше сидит серый длинный инопланетянин Рейк! Тот вообще русского языка не понимает, только язык насилия. Стукнешь его по темечку, убил - на том спасибо! Дальше идёшь: зомби!
"Зомби! Вы туда не ходить - вы сюда ходить! А то снег башка попадёт!"
Не понимают! Приходится залезать на крышу дома и сбрасывать вниз на них снег. Без Лицензии это делать не рекомендуется, так как сразу полиция-комбайны: "Как вам не стыдно-как вам не стыдно! В самом Греческом городе Сити-18-в Греческом городе!"
Кондом им так отечески говорит: "Так дайте же мне в этом городе Лицензию на Убийство!"
И, наконец, дали! После месяца хождений по инстанциям, где: "Поставим лет так через пять печать! А где же подпись?"
"Вот справка, что я - человек! Что на дворе XXII век! Что я по-узбекски говорю и целый месяц не пю! Я не пю! Я не пю! От водки рождается миллиард узбеков-уродцев и миллион уродок-белож.пых европеоидных бабцов, которых эти узбеки всеми силами клеют! Я не пю! Я не пю!"
Но кто его слушал? Все всё равно считали, что рождение уродов - так и надо, а Кондом - прожжённый алкаш, мол, "Топай до хаты! Не боись, алкаш, не сорвёшь!"
А чего он может сорвать? Только что Лицензию, как Ева сорвала Запретное Яблоко и скуксилась, то есть, окончательно развратилась. Она-то думала, что мужики нужны только для того, чтобы работать в поле сеятелями, а оказалось, что они ещё могут трогать её за низ, как до этого только она сама делала.
Оказывается, мужики - презанятнейшие животные и могут многое. Например, кричать: "Эй, сей веселей! Вправо сей! Влево сей!" А сами в это время шаловливыми ручками и ножками трогают её, Еву, за низ!
Это, конечно, Еве не понравилось! Да это бы и Быку не понравилось. Как говорится: "Это Юпитерово, а это - Быка!"
Это бы и младенцу розовому, гладкость чьей попки навсегда останется образцом для подражания разных Ев и мужиков, не приглянулось. Он бы воспринял это как попытку надругаться над нежности чистейшим образцом своей попкой! Да, как говорится, оставьте вы его в покое с его задницей! Мало ли на свете фриков!
Но в том-то и дело, что младенец - фрик только в относительном смысле. Всё относительно! Фричество тоже. Младенец - не фрик, а я - не пю! Я не пю!
Итак, Кондом тогда в незапамятные времена сорвал Лицензию с задницы младенца, который висел на Рейском дереве голым задом к Западу, и спрашивает его, младенца: "Ну как, братан? Терпимо?"
А тот ему: "Ты бы снял меня, молодец! Что я, извращенец, тут висеть?"
"Но как я могу? Тебя же вешали люди поумнее и постарше меня! Не зря же!" - сказал Кондом.
"А если зря?"
"Не может быть зря! Наверное, ты что-то такое совершил!"
"Как что-то может совершить младенец?! Ты, паря, меня не зли!" - разозлился младенец, и Кондом понял, чем нагрешил этот юный отрок: он впал в Гнев! Нарушил Заповедь! Как говорится: в гнев впадают или кастраты, или дегенераты! Или язвенники, или трезвенники!
Так что Кондом стал осторожно отходить прочь от этого злобного млаленца: "Ты тогой! Только спокойно!"
"Чего спокойно?!" - орал малыш. - "В гробу я видел тебя и всех твоих братьев и сестёр! А также мамок, папок и тётек Джамбо!"
"Чего?" - спросил Кондом. - "Ты сказал: Джамбо? Ты её знал?"
"Ну, как тебе сказать.., " - успокоился малыш. - "Я знал её только с голосистой стороны! Она давала мне сосать из голой сиськи! Я, конечно, понимаю, что подобным хвастаться не приходится, и девки бывают или голосистые, или... горластые? Нет, не помню, хоть меня режь! Остановимся на голосистых. Джамбо была такая, как бы тебе поточнее сказать? Такая харизматичная! Такая общительная! Спортивная! Красивая! Зажигательная! Но при этом, конечно, конечно, болела гонореей! Кто из нас этим не грешит?" - и младенец затренькал на райских гуслях-арфе: "Ползёт по траве муравей! Не видит грядущей беды! Но тут из ближайших кустов как выскочит резвый..."
"Постой-постой!" - сказал малышу Кондом. - "Пусть потом выскочит! Сначала Джамбо! Сосредоточься!"
"Ну, хорошая была тётка, только ссалась и глухая! Храпела шибко! Расскажу больше, если позолотишь ручку!"
Кондом принялся золотить ему ручку. Он особенно никогда не интересовался своей тёткой Джамбо, но малыш пробудил в нём воспоминания на уровне подсознания. Как такая мистика! Какая-то тумбочка! И край ковра! И полёт! И острая боль в затылке! Теперь-то ясно, что это его тётя Джамбо в детстве уронила головой об ковёр! Об пол! Это было прекрасно! Всё, что связано с детством, прекрасно!
Кондом потрогал макушку: на ней до сих пор была нарисована свастика тётей Джамбо, не смывалась.
Малыш недовольно пересчитал медяки: "За лоха меня держишь? Где ещё 10?"
"А ещё 10 будут, когда расскажешь, как тётя роняет младенцев об пол!"
"О! Со мной она это проделывала не раз!" - сказал малыш.
("Заметно!" - хотел сказать Кондом, но это бы было нетактично.)
"Они у неё вообще летели как шрапнель! Я говорю: младенцы! Помнится, какой-то дурак поручил Джамбо присматривать за коляской, так она эту коляску уронила, а дитё покатилось по землице!"
"Так-так! Поподробнее, пожалуйста!" - перед взором Кондома предстала земля, травка-муравка, всё какое-то катящееся и щекочущее! Как будто он катится по траве.
"Ну потом, что потом? Из того ребёнка вырос какой-то дибил! То ли Борец со Злом, то ли Джек-Потрошитель! Хотя, я зрю, тебе это рассказывать не тактично!" - рассказал младенец.
Кондом схватил его "за грудки": "Колись, сука! Говори всё, что знаешь! Ты начинаешь меня раздражать!"
"Хлимен! По русску грамматику правильно будет Хлимен!"
"Да кого это, вообще, е.ёт? Ну Хлимен-Хлиман - один чёрт! Я что говорю: нам, младенцам, фиолетово, ху есть кто! Нам важнее разные бабочки, драгонфляйи, жучки, травка, солнышко! Нам подавай даже не пуховую сисочку (хотя и её не мешало бы), а мирной небо надо головой!"
"Подумаешь! Я тоже могу обходиться без пуховой сисочки подряд 45 лет!" - сказал Кондом.
"Сейчас речь не о тебе, болван, а о величии природы! Природа была прекрасна! Это тебе не серое небо и сугробы Нового Измайлова! Это лето Малаховки! Цветёт малина! Ползёт Майский Жук! Он ползёт-не знает ничего о том, что его поймает сельский агроном! В баночку посадит - лапки оторвёт, голову отрежет - и жучок сдохнет, как собака! Нет, не перебивай меня: это не Колорадский Жук! Колорадский Жук бывает в Колорадо! А тут - Рассея! Щедрая душа! Вот, где раздолье и для сердца еврейского отрада! Я же говорю: я - Саймон, еврей.
И вот мы видим, как по тропинке между зарослями картофеля и лопуха на полной скорости выезжает тётя Джамбо, везущая коляску с младенцем! Я - как Шумахер! Идите все на х.р! Я на каталке! Я выезжаю! Я сокращаю в стране население!
Я бы не сказал, что Цель у Джамбо такая, может, у неё вообще Цели как таковой нет. Это у разных Косых Цель найти в проруби в Малаховке Шлем Македонского за 437 граммов чистого золота! Скажу тебе по секрету: Шлема того в проруби нету! Даже самой проруби нету, так как лето! Ни хрена-то они не найдут!
А Джамбо уже нашла! Она же была женщина, у которой не было детей! Всё были женщины, у которых дети были, а у неё не было! И она представляла из себя такую тёмную озабоченную массу! Озабоченную, как бы завести ребёнка? А ребёнок не заводится! И ни искусственные осеменители не помогают, ни Банк Спермы! Нет, и всё!
А тут! Ей доверили ребёнка! Живого! Чилдрена! Ви аре чилдрен! Ви аре чилдрен оф де ворлд!
Ну и она, конечно, разогнала этого ребёнка до субсветовой скорости и опрокинула в крапиву!"
"Да! Спасибо ей за это! Иначе бы мне никогда не стать Борцом со Злом!" - сказал Кондом. - "На тебе твои 10! Прощай, болтливый малыш! Ты заставил меня вспомнить самые сладостные моменты детства! Не держи зла на меня!"
И Кондом скинул голозадого малыша с Райского дерева, так как справедливо считал, что падения помогают воспитать дух ребёнка! Тот кто не падал, тот не может и подняться. Малыш с матюками свалился в крапиву и грозился Кондому кулачками!
Но главное: Лицензия была у Кондома в кармане! Теперь он мог спокойно убивать, и ничего ему за это не будет. Если, конечно, вы сможете не разозлить товарища Бриниума. Если сможете, то старичок Бриниум с Олимпа ка-ак вас поджарит молнией по заднице! Надерёт вашу маленькую серую задницу!
Так что действовать надо осмотрительно! Кондом притаился за сараем, куда в начале мая ударяет молния.
Вот идёт какая-то бейба! Что мы должны делать? Мы должны такие: "Хэлло, бейб! Пошалим?"
А она такая должна: "Пошёл в ж.пу!"
Но, вообще говоря, бейба не является нашей Целью. Наша Цель - коммунизм! А наша сила - в плавках! А курящая женщина кончает раком!
Итак, вот наша Цель: зомби Михеевна! Её ещё называют Убийца Миров.
"Хай, Михеевна! Пошалим?"
"Пошалим, касатик, коль не шутишь!" - Михеевна шуток не понимает.
"Да нет! Ты не поняла! Я тебя пока ещё вежливо спрашиваю: сколько ты Миров угробила?"
"Ну, над этим вопросом бьются люди поумнее меня! 100! Может, 1000! Может, миллион!" - говорит.
"Вот и отлично! Так что за убийство наших товарищев, подлая сука, в распыл пойдёшь!" - говорю я. - "На! Читай!" И сунул ей Лицензию на Убийство.
"Неграмотная я, милок!" - говорит. Ну и всё испортила! Долой негра-мотность! Негра! К.
ПИСЬМО В НИКУДА-6074-6076,5
6 августа 2020 года. Сказка! Можно сказать, опус. Если опус, то непременно про Штиблица. Сказка - про детство. Направо пойдёшь: фашистской экзотики нахватаешься, налево - детской. Да? Вы говорите: совместить? Чтобы пионер-фитлерюгенд Витя подавал патроны Штиблицу? Бред какой-то.
Сказка однозначно про Штиблица. Штиблиц вам был не какой-то там ефрейторишка! Он был полковник и жрал крыжовник. Но не уголовник. Да и крыжовник у него был конспиративный.
Ему его доставила редиска Кэт, когда её десантировали в тыл врага. Ну, помните, такая грудастая (её Анна Семенович играла), не хотела вылезать из воронки, пока не покрасится с зеркальцем.
Там ещё был Шура Осечкин. Он как увидал её, так у него полные штаны пессимизма, и он говорит: "Шура! Осечкин!" Я - Шура, ребёнок нежный! Я до пяти считать могу!
Ну вот она и дала Штиблицу этот крыжовник. Это ж надо понимать! Просто добавь магии. Там три девочки жрут специи и колдуют. Так и Штиблиц. Пожрёт-пожрёт крыжовник, и у него всегда один и тот же глюк: как он, Штиблиц, убивает Фитлера во время судьбоносного выступления, скажем, на стадионе Уэмбли.
Фитлер такой распинается-распинается, как Штиблиц мастерит кривой фауспатрон и смотрит на голую женщину в окне! Ну, рядом с Уэмбли!
Может там быть окно? Эта женщина скидывает с себя лифчики, как вдруг весь вид заслоняет фашистский грузовик со свастиками! Будь проклята война! Будь проклят Фитлер!
Но из кривого фауспатрона снаряд летит тоже криво, и, в конце концов, поражает в самое фашистское сердце бонзу Глеббельса!
Они же все тоже там, бонзы, слушают, развесив уши, что бормочет Фитлер.
Хорошо ещё Глеббельса! Иногда Штиблиц видит один и тот же сон (что Осень нам танцует вальс бостон!), что гибнет Ева Браун! Жалко, конечно, бабец славный, но нахрена спуталась с Фитлером?
Так что, конечно, Штиблиц первым изобрёл кривой фауспатрон, но его эпохальное изобретение было воспринято безо всякого восторга современниками и распространения не получило.
"Нужен простой револьвер!" - подумал Штиблиц. - "Можно даже "вальтер"! "Вальтером я замочу не только Глеббельса и Еву, но и всех прочих! Но, блин, последний "вальтер" зарезервирован за сержантом Биксби! А мне дали нечто без названия, из которого только за крысами охотиться!
Вот щас пойду обратно в подвал гестапо: пусть выдадут нечто нормальное!
Заодно и пастора Шланга освобожу, если его схватили в солнечной Швейцарии!"
Ну и пошёл.
Его встретил папаша Мюллер: "Мне понятна твоя проблема, Штиблиц! Однажды в армии я потерял пушку! С тех пор и работаю в гестапо! Так ты что-то хотел?"
"Я говорю: пастор схвачен?" - спросил Штиблиц и покраснел от гнева: с этими гестаповцами совершенно невозможно говорить нормально! Несут какую-то чушь, ля-ля-тополя, а сами всё норовят всех засунуть к себе в подвал.
"А чего это тебя так заинтересовал какой-то пастор?" - спросил Мюллер.
"В Бога я поверил! Хочу почитать богословной литературы! "Библию в картинках"!" - злобно сказал Штиблиц.
"Тогда тебе - в этот, в читальный зал! Там сидят все наци, которые фанатеют "Библией в картинках"!" - сказал Мюллер, а сам подумал: "Сейчас-то я тебя расколю! Если ты возьмёшь Библию на русском языке!"
Но Штиблиц взял на немецком языке и принялся читать, поминутно мысленно матерясь и думая, как освободить Шланга?
Ничего не почерпнул для себя из Библии Штиблиц, встал, достал свой крысопистолет и приставил его к голове Мюллера: "Колись, Мюллер: Адам совратил Еву или нет в Райском садике?"
Да откуда же Мюллер это может знать? Он сам дальше оглавления Библию не читал. Картинки смотрел, да, искал секес, может, голую Еву, но там всё было замазано цензурой и говорилось, что, кто размажет цензуру, моментально попадёт в концлагерь "Солнышко"!
Так что, конечно, все прелести Евы и Адама были замазаны ещё и потому, что богомазцы нещадно курили "Беломор", а Минздрав Рейха сто раз предупреждал, что курение убивает!
"Да не знаю я!" - прохрипел Мюллер.
"Что у тебя с голосом?" - спросил заботливый Штиблиц.
"Дело не в этом! Ты встал мне на мошонку!"
"Прости, пожалуйста, партайгеноссе! Но я сойду с неё только тогда, когда узнаю Судьбу Амароки! Амароки Шланга!" - сказал Штиблиц.
"Да сидит, сидит твой Шланг в карцере, жрёт яблоки! Ему их принесли прихожане. И я подозреваю, что в одном из них - напильник!" - сказал Мюллер.
"Ну вот и хорошо! Вот и ладно! На тебе приз за викторину о Шланге: русский рубль!" - и Штиблиц сошёл, наконец, с мошонки Мюллера.
Зря, конечно, он это сделал, так как Мюллер сразу засигналил охране, что Штиблица выпускать нельзя из-за советской шпионности!
"Да расслабься, Мюллер-папаша!" - сказал Штиблиц. - "Не хочешь русский рубль - бери еврейское тенге!"
Но было поздно! Уже набежали эсесманы, которые были вооружены дубинками на случай сопротивления Штиблица.
Но Штиблиц точно знал, когда он чертовски близок к провалу, а когда не близок. Сейчас был совсем не близок.
Он поднял Библию и заорал: "Покайтесь, грешники!! Именем Христовым!"
Все наци упали на колени.
Штиблиц вытащил из кармана Мюллера ключи от одиночек и пошёл освобождать Шланга.
В одиночках сидели, мало ли кто. Всех, конечно, не освободишь, но внимание Штиблица, конечно, привлёк один субъект, который надсадно орал одно и тоже имя: "Вера!! Вера!!"
Это был, несомненно, вероман Фуриа, старый лис, который сидел по казематам ещё со времён Кардинала Дришелье!
Штиблиц подумал: "Освобожу его! Видимо, несчастный лет 300 не ходил на лыжах! Да и Вера его давно прабабка!"
Он отпер Фуриа.
Фуриа, весь вонючистый, как параша, бросился душить Штиблица: "Ты - не Вера!!"
"Да подожди ты!" - сказал ему Штиблиц. - "Ты на лыжах, вообще, ходить можешь?"
"Чего?" - не понял узник.
"Н-а л-ы-ж-а-х!" - повторил Штиблиц и подумал: "Зря я его освободил! Совершенно не фуфлыжный тип! Вот пастор Шланг - сразу видно: чемпион по лыжам! А это что за чмо?"
Но Фуриа уже понял: "Ах, на лыжах! Так бы сразу, паря, и сказал! Конечно, конечно! На лыжах я ас! Брал все награды на Паралимпийских Играх-1694!"
"Отлично!" - сказал Штиблиц. - "Но почему Паралимпийских? У тебя что, ног нет? Или рук?"
"Да как тебе сказать? У меня нет..," - и Фуриа интимно зашептал что-то на ухо Штиблицу.
"Не может быть!" - сказал Штиблиц. - "И как же ты без Него?"
"Да вот так-то! Одна Вера понимала меня, у нас с ней был, так называемый, брак чести! Никакого жёсткого секса, только лёгкий минет. Да и то в адрес Веры. Мне-то он не нужен, я-то без Него!" - сказал Фуриа.
"Да, печальную ты историю мне рассказал, старик!" - сказал Штиблиц. - "Хоть щас вешайся. Но пора освободить и пастора! Вы будете в паре! Знаешь: "Пусть он в связке с тобой одной: там поймёшь, кто такой! Если парень в горах (Швейцарии) не ах, если шаг ступил на ледник и сник, ты его не гони-брани!" То есть, наоборот: "Не брани-гони!"
Но, я тебе скажу, что Шланг-то в горах - ах! У него ничего не ампутировано, и он выступает в биатлоне. Биатлон же - как секс: если промахнулся, то скорость уже не поможет!" - сказал Штиблиц.
То, что он увидал в камере Шланга, насторожило его!
Пастор сидел полуголый на столе в позе "Сосиска-сарделька-Навуходоносор!", а прочие зеки толпились около двери и иногда стучались, мол, хулиганы зрения лишают!
"Ничего! Не страшно!" - сказал Штиблиц, отпирая дверь.
Как только он вошёл в эту чёртову камеру, так сразу почувствовал пинок под зад! Это его ударил пастор Шланг!
"Пастор, чёрт возьми! Неужели не узнаёшь старого друга?" - спросил Штиблиц.
"А! Хмырёнок? Боров? Конёк-Горбунёк?" - стал перебирать по памяти всех знакомцев пастор.
"Да нет! Максим! Максим Максимыч!" - сказал Штиблиц.
"Скольких я порезал, скольких перерезал за Великого Рулера! Так ты - Максим? Мак-Сим? Еврей? Сейчас я и тебя порежу!" - сказал пастор.
Он определённо сошёл с ума в застенках!
"Спасите!!" - заорал, в свою очередь, Штиблиц, колотя в дверь. - "Хулиганы жизни лишают!"
Открыл, конечно, Фуриа, который терпеливо ждал за дверью.
Он вошёл.
Все так и шарахнулись от страшной вони его!
"Ша, молекулы!" - сказал Фуриа. - "Все - под нары!"
Как "вор в законе" Фуриа не знал себе равных, так как мотал тут тогда ещё, когда все эти зеки были микроскопическими.
Пастор тоже слез со стола и спросил Фуриа: "Ты живёшь по понятиям?"
"А то!" - сказал тот. - "Видал этого Максима? У меня и татуировка есть: "Вера"!"
И он показал на груди голую бабу-татуху. При чём здесь его имя Максим, Штиблиц не совсем понял.
Пастор сказал: "Этот Максим - ссученный еврей! Он должен умереть!"
"Сам ты должен умереть!" - сказал досадливо Штиблиц. - "Я ль тебя не выпаивал, не выкармливал? Сладок кус не доедал! Я ль тебя не отправил в Швейцарию! А ты, гад, офашистился, да ещё устраиваешь здесь в камере театр одного актёра! "Конёк-Горбунёк? Боров? Хмырёнок?" Да за такие речи я бы тебя давно расстрелял из своего табельного, но мне не нравится его модель!
Ты, вообще, что, разуверился в Нашей Победе?"
"В какой это Вашей? Хулиганов-двоечников?" - спросил пастор.
Видимо, ему здорово промыли мозги боши.
"Да нет! В Советской Победе!" - сказал Штиблиц.
"В Советской? А где это?" - мозги явно не хотели прочищаться.
"В Стране Советов!!" - заорал, не выдержав, Штиблиц. - "Это если всё время на запад, на запад, в Сибирь!"
Ладно! Наконец, пастор и Фуриа были освобождены.
Штиблиц взял сразу связку железных браслетов со словами: "Во Имя Господа!" в библиотеке.
"Именем Его!" - поддакнули стоящие на коленях нацисты. Они так и стояли на коленях со времён Штиблица, когда тот пошёл освобождать узников.
Теперь, с браслетами, их везде пропустят бесплатно, это ж как "карточка москвича".
Теперь оставался вопрос: кого отправить в Швейцарию? Паралимпийца Фуриа или олимпийца Шланга?
Штиблиц долго над этим думал, пока не пришёл к простому выводу: надо обоих олимпийцев замочить!
Но что скажет Центр? Что скажет Юстас? Что скажет мировая православная общественность? Это, если, конечно, замочить Шланга.
Да и шифровки никто в Берне не дополучит. Шифровка была хороша: она изображала сердце-валентинку и символизировала то, как сильно Штиблиц любит шифровальщиков в Берне.
"Сам отвезу на лыжах!" - решил вопрос Штиблиц по-сократовски. Разрубив гордиев узел проблемы.
"А чтобы Шлангу было не так скучно, оставлю ему в любовницы грудастую Кэт! Когда я вернусь из Берна, может, будет уже маленький Шланг! Хотя, конечно, маленьким шланг не будет."
Итак, опоясался Штиблиц детскими "пустышками" от жажды и пошёл на лыжах в Швейцарию!
"Ну и хрен с ним! Сосиска! Сарделька! Нвуходоносор!" - сказал Кэт Шланг. - "А у тебя-то сосиска есть?"
Он привык, что у всех в тюрьме сосиска есть.
"Нету, милый Шланг!" - сказала Кэт. - "Но у меня есть одно сильное Желание: чтоб на свете ни осталось ни одного фашиста!"
"А, это..," - промямлил Шланг, у которого всё в момент опало.
"Ну ладно, ладно! Ещё одно Желание: возьми меня, Шланг!" - сказала Кэт.
У Шланга всё опять встало!
"Это ничего, что я всё тут слышу?" - спросил с кухни Фуриа.
"А это ещё кто? Он нам не помешает?" - спросила Кэт.
"Если он нам помешает, я задушу его вот этими собственными руками! Его к нам притащил Штиблиц!" - сказал Шланг.
"О, Штиблиц! Это имя всегда будет мне напоминать о нём!" - сказала Кэт. - "Штиблиц плохого в дом не притащит. За исключением того случая, как он опился шнапсом и по пьяни приволок в дом кусок дерьма, утыканный спичками: "Это - ёжик! Он будет жить с нами!"
"Попрошу меня с ёжиками не сравнивать!" - сказал с кухни обиженный Фуриа. - "А то могу уйти и настучать на вас в гестапо!"
"Ну и катись колбаской по Новой Спасской!" - хотел сказать Шланг, но испугался гестапо.
А Штиблиц, между тем, упорно шёл по горам в Швейцарию!
"Ты его не брани-гони, пусть он в связке с тобой одной: там поймёшь, кто такой!"
Ну и видит: стоит аванпост йетти!
"Йетти!" - сказал им Штиблиц. - "Вы же, вроде, сохраняете нейтралитет?"
"А потому! Мы из своего Центра в Берне получили шифровку, что на нашем участке через горы будет прорываться некий фашист Штиблиц! Мы его должны задержать любой ценой! Ты его, случаем, не встречал? Говорят, что под три метра ростом, и на всём животе свастика!" - говорят.
Что делать-что делать? Раскрыться, что я - русский шпион? А это будет лучше? Может, они и русских-то не любят точно так же? Делать нечего!
"Ихъ бин дас еврей!" - сказал Штиблиц. - "Везу пейсы для тётушки Розы!"
Ну и его йетти пропустили.
Розы? Сары? Пейсы? Ну, это такие завитки на висках.
Так что Штиблиц был таков! К.
ПИСЬМО В НИКУДА-6076,5-6079
8 августа 2020 года. Сказка про Кондома Хлимена, борца со Злом номер Один! Вот борется он, борется, как вдруг бац! кирпич на голову! Или так: вывеска по голове! Да потому что осторожнее надо быть.
Едет, например, поезд подземки, так под него бросаться не надо с волплем "А-аа!!" Вопль "А-аа!!", вообще, лучше не применять.
В Мертвожоровке, конечно, метро было, и разные зомби вопль-то "А-аа!" издавали. Но, всё же, держались от поезда подальше от греха.
Итак, вот едет Кондом в подземке. Настроение - отличное! Везде реклама про солярий, рейс 180 и про похоронные услуги.
Ну и сидит жрёт такая мышь! Мы бы сказали: мужского рода мыш. И на эту мыш сыпятся конфетки "Голд Стар", которые совершенно невозможно есть.
И этот мыш их жрёт! И его начинает пучить! Так как, конечно, жрать такое - здоровью вредить.
И вот мышу уже невмоготу! Он выходит, качаясь, на рельсы: пусть меня переедет поезд, что ли? Невозможные боли и рези в животе.
А поезд номер 081 (читай: 180) всё не едет! Мыш уж извёлся весь. То стрелку передвинет, то обратно передвинет: ну не помнит он, в каком положении нужно стрелку, чтобы 180-ый сошёл с рельсов!
А 180-ый не едет всё! Едет вместо него 018 товарный из Гонконга! Не слабо, да? В подземке - товарный!
И мыш такой: "Да пошли вы все на х.р!"
И передвинул стрелку!
И товарный такой шасть с рельсов! Только брёвна посыпались!
Одним таким бревном мышу как звездануло в глаз! И нету мыша!
А 180-ый скорый пронёсся мимо! Как это, вообще, возможно? Везде брёвна пылают, мыш дохлый лежит, раскинув лапки, как, вообще, возможно, что 180-ый тоже не сошёл с рельсов?
Ну, тут, конечно, заслуга отважных машинистов Винтикова и Шпунтикова. Годфридсена и Бродерсена. Они из последних сил вывернули баранку на себя и прошлись колёсами прямо поперёк раскинутого трупа мыша!
Напрасно ждут мыши папашу домой! Напрасно старушка-мать ждёт мыша домой! В первом случае виноват сельский агроном, а во втором - получка. То агроном втыкает ему в лапки электроды (это продвинутый агроном, тренировавшийся на Колорадском Жуке), а то у сына - получка, и лежит он в канаве напротив пивной.
Ну, короче, едут зомби, всё нормально, ничего не происходит, нормально дребезжит двигатель, поезд с рельсов не сходит.
"А жаль, жаль!" - подумал Кондом. - "По многим из них гробы так и скучают! Так и сохнут."
И вспомнил Кондом, как недавно в его Мертвожоровку приходила команда из "ЗВ-01"!
Ну, такие довольные высадились: они думали, что это планета ПИКс-997, а это оказалась планета Мертвожоровка.
И, главное, никакого наборного устройства, чтобы вернуться домой, нет.
Есть поп, и есть приход. Поп, конечно, Кондом, а приход - зомби.
Ну, Кондом, конечно, такой кадилом на пришельцев как замашет: "Изыди, нечистая сила!"
А там ещё такая статуя Писающего Мальчика была. И, то ли, чего-то, сломалась, но напор воды в члене у Мальчика сильно усилился! Прямо поток какой-то.
Полковник Жуков и лейтенант Звонарёва посмотрели на этот поток, и их стало пучить!
Дэниэль-то нормально, а они, то ли, выпили чего перед дорогой?
Короче, все зомби на них зашикали: "Что вы себе позволяете? Вы - в Библиотеке!"
А они и не хотели мешать, просто выпили что-то.
И вот выбежали они из Библиотеки, а ЕГО всё нет! ОН - это, хотя бы, платный биотуалет!
И сжалился тогда Кондом, и повёл всех к себе в домик, где был приличный ОН! Унитаз! И его щас засорят! Да нет, нет, конечно, нет.
Звонарёва пошла вторая, после Жукова.
Кондом такой смотрел в дырка и смеялся: какая красавица эта Звонарёва! Какие ляжки! Как грациозно она подтирает п.зду!
Ладно, ладно! Не будем опошлять светлое повествование о космопроходчиках.
Вышла Звонарёва и говорит: "Как хорошо! Я так соскучилась по простой юбке!"
Я тоже! То есть, конечно, не мы, авторы, а лирический персонаж полковник Жуков.
"Ну что ж, папаша, рассказывай!" - сказал Жуков Кондому.
А чего тут рассказывать? Всю власть в Мертвожоровке узурпировал доктор Бриниум, какая не подвластна ему и осталась, так это парень-девушка Кондома Аликс, так как постоянно в коме (состояние стабильно тяжёлое) и ничего не соображает.
"Ну-ка, ну-ка!" - сказал Жуков. - "Покажите-ка мне эту коалу!"
Ну, Кондом показал. Действительно: кома! Но член торчит из подушек, так как надо, конечно, отливать. Кома-то - комой, но кишечнику на это плевать.
"Хорошо, папаша!" - сказал Жуков. - "Мы выведем Аликс из комы, а вы покажете нам, где наборное устройство!"
"Наборное устройство дорогое, родной!" - сказал Кондом. - "Оно в Цитадели у Бриниума! Стоит, блин, чатл!"
Да, несомненно, дорогое. Чтобы его достать, надо убить 1000 комбайнов, самого Бриниума, да ещё его секретутку миссис Хадсон!
Хадсон была хороша: такие стройные длинные ляжки, такая высокая грудь! Ну, прям, напрашивается, чтобы её убили.
Жуков что-то чиркал себе в блокнотик: "Хорошо! Хадсон! Ещё чего-то?"
"Ещё хорошо бы свекровь Хадсон и её тёщу!" - сказал Кондом.
"У неё нет тёщи!"
"У неё всё есть! Ё! Чувак! У нас всё так перепутано! Кто кому муж, кто кому тёща! У Хадсон, конечно, тёща есть, так как Хадсон - муж Бриниума!" - сказал Кондом.
Ничего не понял Жуков, но на всякий случай записал: "Тёщу Хадсон!"
"Это всё?"
"А что ещё? Тебе всех 1000 комбайнов по именам перечислить? Или сказать, кто из них семейный или с тёщей?" - спросил Кондом.
"Не надо!" - сказал Жуков. - "Ну что? Пошли?"
И пошёл.
Звонарёва тоже, типа, бросилась вслед за ним, но Кондом интимно ей сказал: "Хорошая татуировка у тебя на ляжке! Прям дым поднимается!"
"Дым?" - не поняла женщина.
"Ну да! Когда надо действовать решительно!" - сказал Кондом.
Звонарёва плюнула и ушла. Она-то, конечно, хотела услышать признание в любви, а не про какой-то там дым.
И вот вся "ЗВ-01" перебежками подбегает к Цитадели. Если бы только не мешал Кондом со своими советами.
"Перебежками ничего не добьётесь! Всё равно вас убьют, и будет Перезагрузка игры!" - сказал он.
"Да отстань! У нас 98% здоровья и полно аммо!" - сказал Жуков.
"Пока полно аммо! А! Вон, я вижу, первые комбайны! Пьют пиво! Лохи! Таких самое благое дело замочить," - сказал Кондом.