Аннотация: Альбом "Продавец кошмаров", седьмая композиция, "Отражение". От меня тебя отделяет лишь тонкая грань стекла, лишь пленка воды. Защитят ли они меня? Завершено.
Я стал замечать неладное. Моя матушка словно пребывала в каком-то ином мире, доступном только ей одной. Поводов для опасений за ее здоровье не было, ни малейшего недомогания, с которым я мог бы решиться обратиться к нашему семейному врачу, но эта ее отстраненность... И я решился на наш переезд на две недели раньше срока.
Одним субботним утром дом наполнился жизнью.
Выстирали, высушили и проветрили шторы. Тяжелые портьеры из душного бархата и невесомую паутину тюля.
Полы тщательно скребли и натирали воском, каждую паркетину.
Столовое серебро так же не было обойдено вниманием слуг - вываренное с содой и натертое мягкими тряпочками, оно сияло первозданным блеском.
Легкий сквозняк гулял по дому, разнося запахи свежести - мастики для полов, лавандовых саше, цветочных букетов, расставленных повсюду.
Дом оживал. Как, впрочем, и всегда в это время, когда матушке хотелось уединения, подальше от городского шума. Она говаривала, что уже стало привычкой весной переезжать в наше поместье в деревне, а осенью, до первых затяжных дождей, возвращаться в город.
Сквозь свежеотмытые окна проникало столько света, что казалось, на улице стоит ясная погода. Обычно ей нравились все эти хлопоты и предощущение праздника, поэтому я возлагал на наши привычные перемены большие надежды.
Впрочем, матушку в последнее время не смогли порадовать ни свежий воздух, ни ясное солнышко, ни даже мои некоторые успехи в ведении дел моего отца.
Отчего она вдруг становилась грустной и вздрагивала, стоило мне ее спросить об этом? Отчего все чаще случались с ней приступы меланхолии, когда она с тоской вглядывалась в небо?
Сам я не видел в небесах ни малейшего знака, который мог бы намекнуть мне на истинное положение вещей.
Уже прошла неделя с нашего приезда в деревню. Я, обязанный заниматься нашими делами, то и дело ездил в город. Каждый раз, оставляя матушку, я опасался, что ей станет хуже, что моя жизнелюбивая родная мама вдруг сотворит что-то ужасное.
И какой была моя радость каждый раз, что мои страхи оставались беспочвенными.
Я старался радовать ее, привозя корзинку с тепличной клубникой, коробочку пирожных, новый сентиментальный роман популярного автора или передавая ей приветы от ее близких подруг.
Матушка, видя мои попытки приободрить ее, на некоторое время избавлялась от своей тоски, словно заставляя себя двигаться в привычном танце балерины из музыкальной шкатулки.
Так ли оно было на самом деле, или она действительно ощущала себя лучше, но мне казалось, что эта мелодия, дающая жизнь маленькой фарфоровой куколке, испортилась, стала звучать с чуть слышным дребезжанием.
И с каждым днем дребезжание испорченной мелодии становилось все явственнее, пока однажды матушка не решилась на разговор.
- Николя, я не хочу быть похожей на типичную мать со своими претензиями, но не мог бы ты...
- Все, что угодно, матушка.
- Постой, сначала выслушай. Я не знаю, сколько мне еще осталось. - Она снова грустно и как-то беспомощно улыбнулась. - Да-да, я еще не так уж и стара. Но я хотела бы познакомиться с твоей избранницей как можно раньше. Чтобы успеть... Ах, Николя, я так хотела бы, чтобы мое спокойствие было нарушено заботами о внуках.
Я не ожидал, что моя матушка к своим сорока годам захочет нянчить моих детей. Она никогда не ассоциировалась у меня с пеленками, детскими криками и будущими внуками.
Возможно ли, что это ее желание подержать на руках своих внуков связано с ее мыслями о возрасте? А что может навести женщину на мысли о возрасте, как не зеркало.
Очень кстати, слышал я, что один мастер изобрел способ создавать зеркало, которое показывает не самого человека, а его душу.
Душа моей матушки - вечно юная и прекрасная, ей бы это зеркало пришлось по нраву. Что же, почему бы и нет. Тем более, один из моих деловых компаньонов недавно хвастался, что заполучил эту новинку. Может быть, мастер делает эти зеркала на заказ?
Деловой партнер не стал скрывать имя мастера и даже похвастался своим приобретением. Из тяжелой на вид деревянной коробки появилось на свет небольшое блеснувшее хрустальной гранью зеркальце. Компаньон был настолько любезен, что дал мне его подержать. Стоило ему озвучить выложенную за этот предмет роскоши сумму, как я от неожиданности чуть не выронил сокровище.
На мой критичный взгляд - обычное зеркало, в ладонь длиной, достаточное только для того, чтобы разглядеть свое лицо. Больше ничего особенного я в зеркале не видел - обычное свое отражение (разве что чуть более четкое и ясное, чем в обычных полированных пластинах) - непомерно дорогая игрушка.
- А что за материал такой? - Нужно дать человеку похвастаться новинкой.
- Мастер сказал, что это - стекло со специальным напылением из металлов.
- Очень хрупкий предмет. Стекло же может разбиться?
- Его продают в ящике, предотвращающем от повреждений.
- А почему за такую сумму и такой маленький осколок? У моей матери есть полированная серебряная пластина в мой рост. И то, она обошлась в свое время моему отцу раза в три дешевле.
- Что-то связанное с технологией производства. И мастер говорит, что зеркало большего размера может быть опасным.
- Чем же?
Партнер замялся, словно ему было неловко повторять слова мастера.
- Он говорит, что зеркало больших размеров становится более хрупким и, по его расчетам, может поймать чужую душу.
Я рассмеялся. Большей нелепости в жизни не слышал. Компаньон поддержал меня смехом, но как-то не очень уверенно, словно действительно опасался суеверия.
В тот же день я отправил мастеру письмо с описанием заказа.
Ответ пришел вечером, когда я собирался вернуться в поместье. И состоял из одного слова, 'невозможно'.
Уже несколько лет я занимаюсь тем, что воплощаю невозможное в жизнь. Ко мне приходят люди с самыми разными проблемами. И я решаю их. Где-то мне помогают связи моей семьи, где-то - моя собственная хитрость. Иногда достаточно выслушать человека, и, выговорившись, он сам найдет нужный ответ на свой вопрос.
Я редко кому отказываю в его просьбе, подкрепленной денежным вознаграждением. Поэтому тешил себя надеждой, что свободных финансов, не вложенных в тот или иной проект, мне хватит на ростовое зеркало, пусть даже оно будет стоить по своему весу в золоте.
И в этом конкретном случае слово 'невозможно' не описывало ситуацию. Я решился встретиться с мастером сам. Угрозами ли, уговорами, но я хотел приобрести это зеркало по любой цене.
Весь вечер я старался сдержать свое нетерпение, даже матушка отметила этот факт, но почему-то решила, что утром я собираюсь на свидание с какой-либо юной леди.
Я не стал рушить ее надежды, так как прекрасно понимал, что для своей матушки являюсь самым лучшим сыном на свете, и любая девушка по ее мнению сочтет за счастье стать моей невестой.
Сам же придерживался несколько иной мысли, прекрасно зная, что с моим родом деятельности и баронством во втором поколении, мне светит женитьба либо на обедневшей дворянке, либо на дочери какого-либо торговца.
Итак, я собирался с рассветом выехать в город, чтобы переговорить с мастером и уточнить веские причины, на основании которых он отказывает мне в возможности иметь такое зеркало.
Всю ночь я не мог уснуть, отгоняя от себя навязчивые мысли о 'ловушке для души'.
Утро я встретил на ногах, мой экипаж мчал по дороге, поднимая столб пыли. На въезде в город меня встретило первое препятствие - стражники, вяло проверяющие желающих проехать в город.
Я мог бы поторопить очередь из крестьян, торговцев и всадников, предъявив выписанную мне дядей грамоту, позволяющую пропускать меня куда угодно, вплоть до опочивальни его королевского величества в любое время дня и ночи, но не стал этого делать. Власть развращает, один раз воспользуешься своими возможностями для собственных нужд, другой раз, а потом это войдет в привычку, и тебя поймают на злоупотреблении. Нет уж, мастер от меня никуда не денется, подожду.
Постепенно очередь рассосалась, в моей коляске тоже ничего запрещенного не обнаружили и, провожая ее тоскливыми взглядами, стражники пропустили меня в город.
Зря я надеялся, что с мастером все будет так просто.
Оказывается, вчера мне прислал ответ его помощник, так как сам мастер отсутствует уже неделю, уехал в соседний город, проконтролировать закупку каких-то редких компонентов. Оставив свою визитку, я вернулся к работе.
Все как обычно - кто-то заходил через черный ход, не желая посвящать окружающих в знакомство со мной, кто-то приходил через парадный вход, не обращая внимания на дежуривших у крыльца репортеров желтой газетенки, охотившихся за сенсацией.
Эта девушка зашла с черного хода, поднялась по лестнице и попросила отвести ее прямо ко мне в кабинет. Ее лицо было скрыто черной шляпкой с вуалью, черное же платье, видимо, должно было свидетельствовать, что привело ее ко мне большое несчастье.
- Проходите, мисс. Какая проблема привела вас ко мне?
- Доброго дня. Мою сестру собираются продать замуж. Не очень выгодно. - Ее голос звенел для меня хрустальными колокольчиками, на миг я почти поддался искушению потянуться к девушке, и откинуть вуаль от ее лица. - Конечно, как вы понимаете, ей это очень не по душе. Папенька от ее продажи замуж получит гораздо меньше, чем мог бы. Но основная проблема в том, что его вынуждают к этому браку, шантажируя долговыми расписками. Человека, который это делает, я при всем желании не могу назвать благородным. И моей просьбой будет похищение расписок.
- Вы же понимаете, что хотя бы имя шантажиста вам придется назвать мне?
- Да, понимаю. Это шевалье Франс Вальенский.
Я пожал плечами - имя мне абсолютно ничего не говорило, кроме того, что этот молодой человек является иностранцем.
- На какую сумму долговые расписки?
- Три сотни золотых. На текущий момент мы находимся в бедственном положении, поэтому могли бы погасить только четверть от этой суммы.
Что же, если расписки возникли, следовательно, отец этой девушки увлекается каким-то видом азартной игры.
- Во что ваш отец проиграл эти деньги?
- В висп, карточную игру.
У меня есть знакомый шулер, когда-то спасенный мною из застенков. Он, конечно, клятвенно обещал завязать со всем, что связано с играми, и успешно сдерживает свое слово, но научить меня паре трюков, думаю, сможет.
- Мы вам поможем. Оплатой будет одно свидание. Не отказывайтесь сразу - от вас почти ничего не потребуется, только съездить в одно поместье на обед, а потом демонстративно на меня обидеться. - Кажется, у меня появилась мысль, как на некоторое время сделать мою матушку счастливой.
Девушка ушла, договорившись о встрече на следующей неделе во вторник. А я дал своим информаторам время найти что-то про этого шевалье.
После девушки ко мне явилась пожилая матрона со страшненькой карманной собачкой.
- Вы мне обязаны помочь. Я заведую питомником этих очаровательных малышей. - Она встряхнула тявкнувшую от такого обращения собачонку. - Так вот, почему-то никто у меня их не покупает. А у соседки запись на щенков идет на несколько лет вперед.
- А у вашей соседки эта же порода собачек?
- Нет, конечно, она разводит валлийских волкодавов. Это такие большие, страшные, неопрятные собаки.
Я задумался на минуту.
- А как называется порода ваших собак?
- Ларонские левретки.
- Хорошо, мы вам поможем. Но потребуется пара щенков ваших этих левреток. Желательно, самых красивых и умных.
Щенков, конечно, я просил не для себя. Они пойдут в подарок моей дражайшей тетушке Евжении, жене моего дядюшки Виктора, начальника службы безопасности дворца. Тетушка является законодательницей моды среди фрейлин ее величества, поэтому собачки разойдутся, как горячие пирожки. Во всяком случае, краткий успех им обеспечен, если они будут просто красивыми, а если еще и умными, то успех обещает быть долгим.
Посетители входили и выходили, полные надежд, либо окрыленные решением их проблем.
К вечеру мне доставили корзинку с двумя щенками. Очевидно, маленькие собачки в детстве симпатичнее, что, на мой взгляд, этим двум зверенышам не очень помогло. Но любая женщина в страшненьком большеглазом дрожащем существе увидит что-то милое ее сердцу. Возможно, это в них говорит материнское начало.
Тетушка, к которой я заехал на чай перед возвращением в поместье, восторгалась этими созданиями искренне. Приветы, что она передавала моей матушке, будь они записаны на бумаге, не влезли бы в мой рабочий портфель.
Вечером матушка снова хандрила, и я с утра решился навести справки по поводу других мастеров-зеркальщиков. Ну, и составить предварительный план по изъятию долговых расписок.
Но утром пришлось изменить планы, так как, задержавшись на въезде в город, я не застал приходившего мастера. Оказывается, он приехал, по описанию Эбигейл был очень чем-то расстроен, но все же оставил мне записку с просьбой о встрече.
Радостный, я распределил первостепенно важные дела между своими помощниками и направился в цеховую часть города.
Вообще, как по мне, наш город был устроен на диво удачно - широкими мостовыми разделялись мастеровые кварталы цеховой части города и рыночные ряды, ими же были отделены жилые кварталы среднего класса, дворянства и небольшой замок - летняя резиденция его величества.
Так как в первую очередь город был промышленным, кое-где в мастеровом квартале уже вовсю шла фабричная застройка (под дымные фабрики отдали самые окраины города, но при сильном южном ветре до кварталов среднего класса мог долетать запах раскаленного металла из доменных печей и дым из труб). И, опять же, именно поэтому его величество, приезжая в свою летнюю резиденцию на 'отдых', не брал с собой всех этих нахлебников из придворных, ограничиваясь малой свитой - фрейлины королевы, королевские гвардейцы, тайная стража в несколько урезанном числе, министры с женами (у большинства из придворных были свои особняки в городе, поэтому им не было никакого смысла оставаться в замке круглосуточно) и, конечно, королевская малая труппа. Наверное, в список можно было бы включить лейб-медиков, магов и королевского шута, но все они состояли на службе, поэтому относились к тому или иному ведомству и министерству.
Итак, город растянулся с севера на юг. Север венчали шпили замка, над югом густели облака дыма. Въездов, конечно, было несколько, никто не звал их по сторонам света хотя бы потому, что они, строго говоря, им не соответствовали.
Наше семейное поместье находилось у северо-восточных ворот, контора моя располагалась неподалеку от них. А, чтобы попасть к мастеру, мне пришлось пересечь два оживленных перекрестка, где то и дело норовили броситься под копыта проезжающим экипажам торговцы, желая с риском для жизни выгоднее преподнести и продать свой товар.
В мастерской было светло и жарко, в воздухе витал запах окалины, жженого угля и нагретой кожи.
Меня сразу же отвели к самому мастеру, с сосредоточенным видом листающему какие-то бумаги.
- Добрый день, уважаемый Бронвен.
- Здравствуйте, Николя Шаренье. Я навел о вас справки, да. И мне чрезвычайно любопытно, почему вы решились на такой заказ.
- Если кратко - я хочу сделать подарок горячо любимому человеку. И не особо верю в эти ваши пугалки насчет проклятых стекол.
Мастер потер лицо обеими ладонями, вздохнул и назвал мне цифру.
- Если для вас это слишком много, я откажусь от вашего заказа.
- Нет, что вы, не слишком. Я могу предоставить эти деньги к завтрашнему вечеру, вам векселями или монетами?
- Я бы предпочел монетами, но разделить сумму на две равные части. Одну вы мне заплатите в качестве аванса, на нее будут куплены все необходимые присадки и реагенты. Вторую часть суммы я получу по завершении работы в качестве платы за труд. Также у меня есть условие, если в процессе изготовления со мной что-то случится, мою работу завершит мой лучший ученик. Он способный парень, справится. Но остаток суммы вы выплатите тогда поровну ему и моей семье.
- Неужели изготовление зеркала - такая опасная работа?
- Такого большого - да. Это сопряжено с некоторыми рисками для здоровья и жизни. Ваше зеркало будет готово в течение недели. Вас это устраивает?
- Безусловно.
Расстались мы довольными друг другом. Единственное, я не хотел вдаваться в подробности того, что заставило мастера отступиться от своих принципов. Когда каждый день работаешь с чужими тайнами, секретами и замалчиваниями, начинаешь ценить чужое право на молчание.
День прошел в хлопотах - я съездил в банк, слегка опустошив свой личный счет. Прямо скажем, я ожидал куда большего разорения от этой причуды.
После банка, договорившись с сотрудниками о доставке денег по указанному адресу, я вернулся в свою контору, где занялся текущей работой.
Чуждые лица, посторонние проблемы - они редко трогали меня за живое, поэтому я сам себе удивился, вспомнив про вчерашнюю посетительницу уже раз в пятый, наверное. Очевидно, что я был заинтригован тем, что девица так и не показала мне своего лица. Она одинаково может быть и прелестной, и ужасной. И я не знаю, какой из вариантов мне бы в данном случае подошел бы больше.
С одной стороны - не хотелось бы, чтобы матушка оценивала мою временную 'невесту' только по внешности, а с другой, может быть, как раз внешность девы отпугнет ее несвоевременные мысли. А потом ее отвлечет от моей персоны зеркало.
Итак, за вечерней трапезой я объявил матушке, что я пригласил к нам кое-кого на ужин. Конечно, я старался сохранить вид таинственный и серьезный, но не только от батюшки я получил в наследство свою проницательность, не раз пригождавшуюся мне в работе.
- Николя, скажи мне, как ее зовут.
- Матушка, эта девушка - одна из обратившихся ко мне по работе, но я очень заинтересован в том, чтобы продлить наше с ней общение и после завершения дела.
- Хорошо, я постараюсь подготовить к ее приходу самые разные закуски и десерты. А когда мы с ней познакомимся?
- На следующей неделе, в воскресенье. У тебя как раз есть время сшить новое платье.
- О, мой милый мальчик, ты уже так вырос. Отец бы гордился твоими успехами в делах. Как жаль, что его нет с нами. - Отец погиб, защищая свою страну и его королевское величество, он распутал заговор, начавшийся примерно так же, как и любое другое сложное дело - с обычного прихода посетителя. Человек скрывал свое лицо под маской, попросил совета, и буквально натолкнул отца на мысль о заговоре. Вскоре, решая другую чужую проблему, отец наткнулся на очередную ниточку этого клубка, все туже стягивавшегося вокруг короля.
В итоге он погиб, разоблачая главу заговора, матушке выплачивают пенсию, как жене героя, а я стараюсь ни во что серьезное не вмешиваться, сразу же намекая дяде на политические проблемы, как только они замаячат где-то на горизонте.
Каждое напоминание об отце - соль на рану в моем сердце. Всегда больно терять близких, а когда они с детства были твоим примером для подражания...
Дядя сам настоял на том, чтобы я никуда не ввязывался.
Как оказалось, все же умудрился, так как шевалье Франс Вальенский оказался той еще политической свиньей, подложенной мне незнакомкой. Он был посредником между Портландскими шпионами, за сетью которых приглядывал мой дядюшка, и самой не очень дружелюбной страной-соседкой, являясь помощником посла Портландии в нашей стране. Дипломатический иммунитет гарантировал ему, что с Николя Шаренье он не пересечется, только с моим псевдонимом, Карло Сантини.
Об этом мне стало известно уже утром, когда я подтвердил выплату зеркальщику, и приступил к сортировке полученных от моих информаторов отчетов. По всему выходило, что впутывать мое честное имя мне не с руки. Можно было бы, наверное, передать это дело кому-то, кто не связан родственными узами с начальником тайной полиции, но это было бы предательством моих принципов. Да, и верно говорят: если хочешь, чтобы что-то было сделано так, как нужно тебе, делай это сам.
Поэтому я отправился к Вильгельму, старому знакомцу всех столов, оббитых зеленым сукном.
Мой давний приятель принял меня тепло, хоть и не рад был слышать о предлоге, который меня привел.
- Николя, я завязал, но все равно, по старой памяти еще держу руку на пульсе, поэтому, друг мой, не советую садиться за стол с этим человеком, если ты не хочешь неприятностей.
- Он играет не честно?
- О, поверь мне, это наименьшая из твоих проблем. Просто тем, кто у него имеет наглость выиграть, катастрофически не везет вскоре. Одного арестовали за шпионство в пользу Портландии, найдя у него компрометирующие письма. Второй вдруг уехал в деревню, лечить пошатнувшееся здоровье. Причем, его здоровье шатали, по словам случайного свидетеля, сразу четверо. Третьего обокрали. Угадай, что унесли воры?
- Мне это не грозит, если я притворюсь другим человеком. Допустим, молодым и горячим дворянином из провинции, которому внезапно прилетело наследство. Я выиграть-то у него смогу?
- За это не волнуйся, он весьма слабый игрок. И, когда начинает блефовать, раздувается, словно индюк. Считай карты в отбое, и все будет замечательно. Если ты его поймаешь на мухлеже, это даже будет приятно некоторым моим коллегам. Но лучше не ведись. Следующая игра будет уже в эту пятницу. Соберутся по большей части незнакомые тебе люди, но Вайермеера ты знаешь. Если тебе будет нужна помощь, заговори о соловьях, он поймет, что ты от меня, постарается помочь. Извини, что не могу помочь чем-то более существенным. Удачи тебе.
Весь вечер четверга я восстанавливал свои навыки карточных игр, выигрывая то у одного своего подчиненного, то у другого. Так как играли мы на пирожки, присланные моей тетушкой в благодарность за собачек, то желания и причин проигрывать мне у сотрудников не было.
Вечером пятницы я загримировался, выбрал из всего своего 'рабочего' гардероба чуть потертые, но с золотым шитьем, камзол и брюки. Они были несколько старомодны, отставая от того, что носят сейчас, лет на пятнадцать.
На вечер игры прибыл совершенно незнакомый мне и моему дядюшке молодой шевалье Карло Сантини, гордящийся своей горячей южной кровью, и любое пятно на своем камзоле и репутации готовый смыть чужой кровью. Не самый дурной фехтовальщик, Карло старался не выпускать из виду ни одного достойного соперника.
Впрочем, Франс Вальенский на соперника совершенно не походил - тощий, с куриной шеей, торчащей из жабо, длинными коленками и локтями, узким породистым лицом и координацией элефанта в посудной лавке. Шевалье Сантини прибыл на вечер в сопровождении своего давнего приятеля, Мишеля Ленро, одного из моих подчиненных.
Вечер был очень спокойным - я проигрывал маленькие суммы, привлекая внимание Вальенского. Пересев за его стол, я внимательно оглядел своих противников. Вальенский мне был заведомо неприятен, он сидел правее меня, в моей паре был Тарлов Олег, мужчина зрелых лет, рассудительный и неспешный. Мы с ним пересекались пару раз, его дочь является фрейлиной у ее величества. Сами они - иммигранты, бежали из своей страны, когда там проводились репрессивные политики не в пользу высокого дворянства. Хороший человек, но попал росскому царю под руку.
В паре с Вальенским, на мою радость, был Клод Вайермеер, чье внимание я на себя и обратил, пройдя мимо их стола несколькими минутами ранее, и рассказывая своему товарищу по предыдущей игре, какие чудесные у меня в деревне соловьи. Меня пригласили к их столу вместо выбывшего Лукаса Торшне, решившего ограничить свой проигрыш всего несколькими десятками монет.
Карты сами шли мне в руки, но, так как я играл простачка, сорящего деньгами, мне пришлось немного сжульничать, сбрасывая определенное количество козырей своему напарнику. Тарлов, конечно, удивился такому наплыву хороших карт, но вежливо смолчал.
На втором туре я взял-таки удачу под руку и, на радостях, выставил едва ли не половину своего 'состояния'. Конечно, Вальенский не мог не купиться. По итогам третьего тура игры у меня уже были все его наличные, новомодные наручные часы, булавка для шейного платка, запонки и все ценные бумаги из его карманов.
Когда он захотел отыграться, поставив на кон свой дом в Портландии в качестве залога, я отказался играть дальше - на мой взгляд, не стоили все эти бумаги такого унижения. Отговорился тем, что уже поздно, а завтра я планировал рано вставать.
Конечно, меня уговаривали. И, конечно, как только я вышел и завернул за угол в поисках нанятой на вечер Мишелем повозки, на меня напали четверо крепких парней. Но что они могли сделать против моей шпаги и шестизарядного пистоля?
Жак, возничий, извинился за то, что ему пришлось переставить транспорт. К нему подошли, сказали, что повозки необходимо ставить дальше по дороге, так как здесь он загораживает въезд.
Итак, я через черный ход вернулся в свою контору, намереваясь лучше рассмотреть добычу.
О, мне повезло, в самом деле - при себе у шевалье оказались те самые расписки, на сумму в три сотни золотых от имени некоего Жоржа Листо. Он мог оставить их дома, но, по-видимому, опасался воров. Тем лучше - я не собирался опять выходить в свет в этой роли еще долго.
Но больше всего меня поразили другие бумаги, также поставленные шевалье на кон. Подозреваю, когда ему донесут о том, что я ловко избежал ограбления, он просто пустит себе пулю в лоб. У меня на руках были не только долговые расписки, но и кое-какие бумаги из посольства. Очевидно, что в пылу азарта шевалье не думал, что именно ставит на кон, да и планировал вернуть их тут же, буквально за углом.
Эти бумаги я решил припрятать для своего дяди, ему будет интересна переписка Портландских разведчиков с дипломатом. Хотя бы тем, что некоторые факты в записках могли оказаться полезными.
Опасаясь, что украшения являются артефактами, я забрал их с собой, намереваясь закопать на одном памятном мне перекрестке. Бумаги же я спрятал там, где их найти будет сложно - среди других бумаг. У меня, стараниями дядюшки, были несколько книг-хранилищ для таких случаев. При перелистывании такой книги искомые бумаги не выпадали из нее, да и вообще, никак не выделялись, если не знать, что на нужных страницах нет нумерации, конверт с бумагами не отличишь от страницы книги. Листы у таких книг были из толстой бумаги, переворачивались с трудом, но в одном таком 'листе' можно было спрятать сразу пару страниц.
На всякий случай секреты шпионов я взял с собой, спрятав только расписки.
Удостоверившись, что все спрятано как обычно, я отправился к моей повозке, уже два часа ожидающей меня у главного входа. Жак, сдавший нанятый транспорт, терпеливо ждал меня, сидя на козлах. Он тоже слегка изменил свою внешность - надел куртку и снял кепи, рассуждая примерно так же, как и я - кроме Мишеля нас ничто не должно связывать с Карло Сантини.
- Едем. - Кнут Жака звонко щелкнул.
По дороге домой я решил немного подремать, но, вовремя вспомнив про возможные артефакты, попросил Жака остановить повозку на одном из перекрестков в городе.
Улицы города были местами мощеные, местами просто утоптанные тысячами ног. И в том, и в другом случаях расковырять окаменевшую землю не предоставлялось возможным. Но выход нашелся быстро - в виде цветочного горшка, декорирующего вход в ресторан.
Я вышел из коляски, подошел к метрдотелю и попросил забронировать столик на завтрашний вечер. Незаметно для него я скинул из рукава уже начинавшие мешать мне украшения и часы, и внимательно всмотрелся в список столиков, предоставленный служащим.
- О, нет, нет и нет. Я не хочу сидеть в одном зале с шевалье Сантро. Мы с ним не так давно поругались, и пока он не принесет мне свои извинения, я не могу просто так смотреть на него.
- Но мы можем вас посадить в другом зале, вы не будете его видеть.
- Но я буду дышать одним с ним воздухом. Мне этого достаточно. Нет, благодарю, но, пожалуй, в другой раз.
Да простит меня Сантро, мой трудолюбивый подчиненный, именно его фамилия попалась мне на глаза первой.
Я развернулся и сел в свою повозку, велев Жаку везти меня домой.
Матушка уже спала, предупрежденная мною заранее о моем возможном позднем возвращении - я не знал, сколько времени может занять игра. И, хотя игра для меня кончилась достаточно рано, дела заняли достаточно времени, чтобы матушка уже уснула к моему появлению.
Я лег спать, чтобы уже через четыре часа быть разбуженным камердинером.
- Ваше Сиятельство, сообщение из города - прибыл гонец.
- Да, я уже встаю. Проводи вестника в малую гостиную.
Накинув на свою сорочку для сна шлафрок, я поспешил вниз. Меня ждал Уильямс, мой сотрудник.
- В нашей конторе было совершено ограбление. Проезжающий караул стражей видел мелькающий свет в окнах, когда они поднялись по главной лестнице, воров уже и след простыл. Но это не вина стражей - они не были в курсе о черном ходе, поэтому не поставили никого около него. Они буквально превратили все в мусор - все шкафы опустошены, книги распотрошены, картины, статуэтки, вазы - все сломано. Больше всего разрушений в вашем кабинете. Стражи просят предоставить им список всего, что пропало.
- Просят?
- Требовали, пока не услышали про вашего дядюшку. Вы поедете сейчас?
- Сын, что-то случилось серьезное? - Матушка, словно и не в четыре утра проснулась, была полностью одета и причесана. Она неслышно вошла и притворила за собой дверь.
- Нет, матушка, ничего такого.
- Но гости так рано утром.
- Просто по работе, не беспокойся. - Как только матушка вышла из комнаты, я обернулся к Уильямсу. - Или есть о чем беспокоиться?
- На первый беглый взгляд - ничего не взяли, у книг только оторваны обложки, картины вырезаны из рам, много следов, оставленных ворами. Явно не профессионалы. Найдем виновных, если они живы, быстро. Если мертвы - сложно будет выйти на заказчика.
- Я и так подозреваю его имя. Раз, говоришь, большая часть разрушений пришлась на мой кабинет, то это по одному из моих дел. Ничего такого, что могло бы привести к такому, я не веду, но сегодня я с Мишелем был на одном вечере, где выиграл чужой секрет. С Мишелем связались?
- К нему, как и к остальным, отправили стражей. Я к вам явился сам, так как стражи нашли меня первым.
- Едем в город. Хорошо, что нашу контору не сожгли вместе с тем, что там могло бы храниться. Видимо, моя маскировка не так уж и хороша, раз нашу контору так быстро нашли.
Дорога внезапно стала длиннее - я нервно размышлял, успели найти что-либо воры, или нет. Несмотря на поздний час, нас беспрепятственно пропустили, стоило только показать 'проходную' бумагу.
В городе мы сразу подкатили к конторе. Стражи порядка бестолково отгоняли любопытных и репортеров.
- Это 'Светская хроника', скажите, вы уже знаете, кто вас ограбил?
- 'Военная тайна', что у вас украли?
Вот странные люди, я еще только приехал, а они уже хотят знать все.
- Извините, будет официальное расследование, все подробности его конфиденциальны. Расступитесь. Пожалуйста, пропустите. - Уильямс расталкивал толпу, обступившую нас со всех сторон и оттеснившую от повозки стража, специально высланного нам навстречу.
Я старался держаться ближе к своему сотруднику, чувствуя изрядное недовольство. Оно у меня часто появлялось в присутствие большого количества человек, поэтому я избегал балов и званых вечеров, когда люди толпились около меня, желая получить какие-то бонусы из моего родства с некоторыми персонами. А сейчас мне приходилось просто терпеть.
Поздоровавшись со знакомым капитаном, отвечающим за безопасность на нашем участке, я поднялся к себе. Затоптанные ворами и стражами, по всему кабинету валялись бумаги. Под ногами хрустели осколки фарфора и стекла. Рамы картин были сломаны, как и полки в шкафах. Сейф (о, это самое интересное - я там храню только выпивку для своих дорогих гостей) был открыт. В кабинете стоял крепкий запах алкоголя, словно все напитки были вылиты на пол, что было недалеко от истины - бумажки под ногами местами были мокрыми.
Первым делом я, обойдя по чистым участкам пола весь бардак, открыл окно и высунулся туда, чтобы продышаться. Несмотря на то, что людская масса внизу гомонила, окно пришлось оставить открытым.
Зашел художник, зарисовал весь этот беспорядок. Пока он трудился, я выпил в соседнем, не так сильно пострадавшем, кабинете чашку чая. Потом долго отказывался от помощи.
К уборке своего кабинета я сейчас не подпустил бы никого. Пусть, все секреты сейчас шелестели и чавкали под моими ногами, любой в этом деле был бы лишним.
Начать я решил с книг. Брал обложку, находил книгу, от которой ее оторвали, вкладывал книгу, складывал в стопку на своем столе. На всякий случай проверил, на месте ли расписки. Воры до них так и не добрались.
После книг настала очередь менее всего пострадавших бумаг. Я разбирал их на разные стопки, относящиеся к делам. В некоторых стопках из-за разлитого алкоголя и следов воров листов осталось до обидного мало. Испорченные листы я оставлял на тех местах, где их и бросили.
Пока не починят шкафы, придется оставить все папки с документами на столе.
Насчет вазочек и статуэток я особо не переживал - пустяковые вещички, даже памятными не назовешь, их тут расставлял специальный человек, нанятый тетушкой. Поэтому все осколки, которые были на виду, сгреб щеткой для пола. Каждую кучку поместил в отдельный бумажный конверт. Мало ли, вдруг специалистам понадобится выявить последовательность действий воров, или попытаться снять отпечатки с осколков. Конверты отдал художнику на подпись, попутно пояснив, что и где было собрано.
Самое неприятное ждало экспертов стражи - им пришлось собирать вонючие мокрые бумаги со следами. На тех листах по большей части сложно было что-то разобрать, кроме, собственно, самих следов - чернила сильно расплылись.
Уже когда стражи окончательно покинули нашу контору, я снял сюртук, закатал рукава и принялся за мытье полов. Конечно, шваброй, потому как все еще оставался риск порезаться случайно упущенным из виду осколком.
- Никогда бы не подумал, что застану тебя за таким действием. - Дядя вошел без стука. - Что-то пропало?
- Нет, и у меня для тебя есть подарок, посмотри в моем сюртуке, во внутреннем кармане.
- Что это?
- По всей видимости, именно то, из-за чего разгромили мой кабинет. Ты тут как оказался?
- Просто ты воспользовался пропуском для въезда в город. Мне сообщили, я как раз не спал. Зная, как ты не любишь использовать власть в личных целях, я решил, что случилось нечто важное.
- Извини, что отвлек от работы.
- Ничего, этот твой подарок...
- Что-то стоящее?
- Да, кажется. Ладно, не буду тебе мешать мыть полы. Завтра тебя навестят столяры, починят твою мебель.
- Столяры из ведомства?
- Столяры с подпиской о неразглашении.
Дядя вышел, а я продолжил уборку. Вскоре кабинет не то, чтобы засиял первозданной чистотой, но уже не вызывал такого негодования. Но, усугубляемое уборкой, оно нашло новую цель. Итак, что у нас там с расписками? О некоем Жорже Листо мне помогут узнать мои коллеги.
- Лу, ты мне нужен. - В коридоре, куда я высунулся, сновали туда и обратно люди в форме стражей, мои сотрудники и, кажется, даже несколько газетчиков.
- Да? - Приглаживая торчащие вихры, которые не успел смазать гелем перед приездом на работу, Луи преданно уставился на меня.
- Мне нужна твоя помощь. Не в уборке. Найди мне всю доступную информацию о Жорже Листо. К вечеру понедельника. Спасибо.
Все, первый камешек, с которого начался дальнейший камнепад, покатился с горы.
Весь день я был занят, координируя поиски воров. Помимо этого, людям было очень любопытно посмотреть на кого-нибудь из той самой конторы, в которую залезли ночью, поэтому в коридорах было сегодня людно. Расписание любого из моих сотрудников стремительно заполнилось до конца следующей недели. Некоторая часть этих любопытствующих, конечно, не явится на прием, но предугадать, кто именно - практически невозможно. Поэтому я и мои люди всю неделю проведем в кабинетах. Может быть, некоторые хотя бы вспомнят о том, что пора привести в надлежащее состояние отчетность.
К вечеру я был готов кого-нибудь убить, поэтому, как только часы пробили семь, попрощался с коллегами и сел в свою коляску. Дома меня ждал ужин, неспешный разговор с матушкой и чтение очередного модного романа - полезно не только как отдых от серьезных вещей, но и как тема для разговора с кем-либо.
Впереди у меня выходной в обществе матушки, сплетен, невесть каким образом передающихся на такое расстояние от города, и книги. Только осознание этого меня и успокаивало всю дорогу до дома.
Воскресенье прошло так, как и было запланировано - тихо, неспешно.
А в понедельник ко мне, в пахнущий свежим деревом кабинет, опять пришел мастер. Он выглядел хуже, чем в нашу прошлую встречу, что-то невнятно говорил насчет того, что идея оказалась плохой. Пытался вернуть мне деньги за заказ. Я отказался принимать деньги обратно, так как не люблю расторгать уже заключенные сделки. Мастера успокоил словами, что все равно не верю в вещи, которых нельзя коснуться.
Стекольщик ушел расстроенный, но пообещал, что зеркало доставят уже завтра. И что он вернет деньги, отложенные на раму, так как не хочет, чтобы это зеркало находилось с ним рядом дольше необходимого. А пока оно остывает.
День близился к закату, когда Лу принес мне занятную информацию по поводу этого карточного должника.
У Жоржа Листо, мелкопоместного дворянина, вроде того барона, что разыгрывал из себя на вечере я, не было жены, и была только одна дочь. Загадочная незнакомка становилась все интереснее.
Я пытался представить себе, что именно скажу ей, но решил не выдавать своей осведомленности. Если она, конечно, появится.
Ночью я в последний раз видел хорошие сны.
Потому что на следующее утро доставили зеркало. Я попросил слугу оправить его в раму другого зеркала и поставить в комнату матушки, чтобы уже вечером она порадовала меня своими впечатлениями.
Днем ко мне в кабинет явилась незнакомка. В этот раз она была одета в зеленое. Вуаль все равно была плотной и закрывала почти все ее лицо, оставляя моим взорам только край острого подбородка.
- Спасибо Вам большое. Не знаю, что бы мы без Вас делали. Я чем-то могу быть Вам полезна?
- Помнится, мы беседовали об одном свидании. Не смущайтесь, право. Но я хотел поинтересоваться, та ли вы, за кого себя выдаете?
- Вы правы, это смущающе. И я пойму, если вы откажетесь от нашей сделки. - Девушка подняла вуаль и всхлипнула. Я понимал, почему она прятала лицо. Бедняжке очень не повезло, половину ее лица занимало родимое пятно, оно было чуть темнее тона ее кожи, но в принципе, ни капли не уродовало ее.
- Вы прелестны. - Она подняла на меня свой недоверчивый взор. О, ее голубые глаза горели негодованием, ноздри точеного носика яростно раздувались, а розовые губки были гневно поджаты. Милый ангел мщения.
Видимо разглядев на моем лице отсутствие насмешки, девушка созналась.
- Я выдала себя за свою несуществующую сестру. Но что мне оставалось делать? Прислугу по такого деликатному поводу не пошлешь в вашу контору, а мазать свое лицо белилами, чтобы выглядеть той Сесиль, которую захотел присвоить шевалье Вальенский... Увольте.
- Я жду вас в воскресенье после обеда. Вы можете не портить свое лицо краской, если вам так удобно или вы смущаетесь, можете прийти с вуалью, я смогу найти этому объяснение. Но, как вы помните, нас ждет знакомство с моей матушкой.
Девушка сверкнула глазами и кивнула в ответ.
- Ваши расписки, как мы и договаривались, возвращаю вам все. Если не сможете по какой-либо причине прийти на послеобеденный чай к моей матушке, предупредите заранее, пожалуйста. Будьте благоразумны, и постарайтесь удержать своего отца от игры подальше, следующий его соперник может быть не столь плохим игроком.
Когда дверь за девушкой, вновь опустившей на лицо вуаль, закрылась, я тяжело вздохнул. Очевидно, у семьи Сесиль все не так радужно в финансовом плане, иначе она могла бы позволить себе услуги мага-косметолога. И свела бы это пятно, раз оно ее так ужасает. На мой взгляд, оно придавало ей немного индивидуальности, подчеркивая ровный цвет кожи, голубизну глаз и шелковый блеск волос.
Кажется, она действительно запала мне в душу. Тогда сидеть на чаепитии у матушки будет намного труднее, чем я представлял себе это ранее.
От мыслей о юной красавице меня отвлекла работа. Решать проблемы других людей иногда бывает не только приятно, но и утомительно. Ближе к концу рабочего дня зашел тот самый капитан, который ведет наше дело о ворах. Ничего нового о заказчиках выяснить не удалось, хотя воров поймали. Они сидят в камерах, и молчат, словно немые. Так как у меня ничего не пропало, то применять в допросе пытки было нецелесообразно.
Простившись с капитаном и уверившись, что наглеца могу найти только я сам, я отпустил всех своих сотрудников и отправился домой.
Матушка ждала меня чуть ли не на крыльце. В иное время я бы обрадовался, но не сейчас, когда она заламывала руки и вздрагивала, то и дело оглядываясь.
- Милый мой мальчик, это зеркало... Мне кажется, оно проклято. В моей комнате начали слышаться какие-то отзвуки голосов, шорохи. И еще эти сквозняки. Нет, раньше тоже были сквозняки, но не при плотно закрытых дверях. Мне неловко, но не мог бы ты приказать убрать это зеркало из моей комнаты?
Если бы не ее чахоточно горящие щеки, и не нездоровый блеск в глазах, то в рассказанное я бы не поверил. А так, чтобы успокоить матушку, сказал:
- Тогда пусть перенесут зеркало ко мне в комнату. Матушка, не волнуйся, я найду способ доказать, что это зеркало совершенно безвредно. И если так, тогда его перенесут хоть в танцевальный зал, где как раз можно украсить им одну из стен. Разумеется, если ты будешь его по-прежнему опасаться.
Отужинав, я велел слугам перенести зеркало ко мне в комнату. Слуги спотыкались несколько раз, пока его несли, но ни разу его не уронили, хотя Джейсон ударился ногой о раму, и чуть не сорвал занавесь, которой было накрыто зеркало, видимо, по просьбе матушки. Изредка по занавеси словно проходила рябь - легкий сквозняк из открытого окна колыхал занавеску.
В итоге перенос зеркала завершился достаточно быстро - его уже не нужно было носить по лестнице, как утром.
К черту суеверия - я стянул занавесь с зеркала и всмотрелся в его глубину. Мое отражение немного отличалось от привычного, видимого мной ранее в полированных пластинах. Отражение было четким, словно бы даже живым. Словно не я являлся оригиналом, а всего лишь был жалкой копией того, в зеркале.
С невнятным предчувствием я лег спать. Заснул не сразу, хоть и считал все эти суеверия глупостями. Да, в мире есть магия, есть проклятия. Но настолько новая вещь не может нести в себе что-то по-настоящему серьезное. Максимум, который она может причинить - испортить настроение, что она мне уже и продемонстрировала. Но это точно не смертельно.
С такими мыслями я смежил веки и воскресил в своей памяти книгу, прочтенную мной в воскресенье. Ничего более скучного я в жизни не читал. Незамысловатый сюжет позволил мне заснуть.
Всю ночь я словно бы разговаривал со своим отражением. Оно мне жаловалось, что ему скучно в зеркале сидеть и ждать, когда я решусь появиться, чтобы отразить меня. Что-то говорил, насчет того, что пока оно меня не отражает, не существует совсем. Как бы висит в бесконечности, пока ниточки, привязывающие его ко мне, не напрягутся и не притянут его в очередной раз, чтобы показать мне в любой глянцевой поверхности.
Я ворочался, о чем узнал по скатанному в ногах одеялу, но так и не проснулся вплоть до утра, пока обеспокоенный слуга не пришел будить меня, чтобы я окончательно не опоздал на работу.
На работе я был самым несчастным и не выспавшимся человеком, хотя и всю ночь крепко спал.
День прошел словно бы мимо меня. Очередная ночь оставила после себя ощущение липких кошмаров, затягивающих в свою паутину. Словно бы я поменялся местами со своим отражением, и теперь я его ждал, тщетно пытаясь показать из зазеркалья, что именно я - настоящий. Увы, зеркало заставляло меня вести себя прилично, я не мог сделать ни одного жеста, ни одной гримасы, которая не была бы воспроизведена моим отражением. К слову, гримасничать оно не стремилось, сказав по секрету, что устало от чужих выражений лица.
Утром меня опять разбудили с большим трудом.
Весь день опять выпал из моей памяти. Я напоминал, должно быть, заводную игрушку, механически выполняющую свои действия. Мои сотрудники начали это замечать и интересовались моим самочувствием.
Ночью мне приснилось, что у людей, окружающих меня, нет лиц, а их отражения стучат в поверхности, в которых заперты, и молят меня о том, чтобы я их выпустил.
Утро стало для меня одновременно и спасением и наказанием - слуге пришлось пойти на крайние меры и плеснуть мне в лицо водой. Таким разбитым я себя еще никогда не ощущал. Ради эксперимента я предупредил матушку, что ночую сегодня в городе, и после работы остался в гостином доме. Всю ночь я спал совершенно без снов.
Утром проснулся сам. Бодрый и выспавшийся впервые с понедельника.
Так и не вспомнив ни единого своего сна, я решил навестить стекольщика, который явно знал об этом зеркале больше меня.
Когда я подъехал к его мастерской, то встретил траурную процессию. Я открыл дверцу коляски, чтобы поинтересоваться, кого хоронят. С тоской узнал, что именно мастера, сделавшего мне зеркало.
Проводив взглядом скорбную процессию, во главе которой несли черный закрытый гроб, я вылез из коляски и направился в мастерскую. Не могло быть так, чтобы там совсем никого не осталось. Кто-то должен мне объяснить мне, от чего умер мастер. И не оставил ли он каких-либо инструкций насчет зеркала.
Мальчишка-подмастерье, единственный, кого я встретил в мастерской, не скрываясь, тер красные глаза и шмыгал носом.
- Вы хотели что-то заказать? Если да, то приходите завтра. Мы сегодня не работаем, только выдаем заказы.
- Нет, я хотел узнать про мастера. Что с ним случилось?
- Мастер долго болел. Копил деньги на лечение у мага, но тот ему сказал, что ничем не сможет помочь. Мастер застрелился во вторник ночью. Мы и не знали, что у него было оружие.
- А чем он болел?
- Плохой кровью. Внешне это никак не проявлялось, но боль, которая его мучала, была страшной, он даже большую часть заказов переда на помощников. Только это зеркало...
- Которое, золотое?
- Да, оно самое. Оно стало его последней его поделкой. Он еще что-то говорил про вызов, брошенный его мастерству. При создании стекла для золотого зеркала, он воспользовался помощью Лиама, но, когда они заливали стекло в форму, чан качнулся, и Лиам ошпарил ногу. Мастер отдал ему на лечение добрую сумму из того, что получил за зеркало. И сказал, что это проклятье не должно коснуться больше никого. А потом... вот... застрелился.
Мальчишка разревелся, а я потрепал его по голове, понимая его горе. Во многих гильдиях мастеров дело семейное, вполне возможно, что этот мальчишка - сын или племянник мастера.
Я на миг вспомнил свое горе после гибели отца, и в этот краткий миг был к этому мальчишке в кожаном фартуке ближе, чем к кому-либо еще.
- А никаких бумаг не осталось по этому зеркалу?
Подмастерье набычился и посмотрел на меня исподлобья.