Аннотация: Маленький Гарри рано научился думать. Попытка изобразить умного и вдумчивого ребёнка, а заодно показать, как мелкие случайности меняют ход дальнейших событий. Нечто вроде эффекта бабочки.
1. Мальчик, которому не отвечали
Он рано разучился спрашивать других. Люди, с которыми он жил, сердились, когда он спрашивал.
Пятилетний ребёнок еще не знал, что такое "несправедливость". Но по факту он понимал, что такое "хорошо" и "плохо", "добрый" и "злой".
Мир вокруг был недобр к нему. Ему было больно жить, поэтому вопросы появлялись сами собой.
Почему этот мир такой? Как сделать его добрее?
Он задавал эти вопросы себе и учился искать ответы.
Сначала ребёнок думал, что это он делает что-то не так, и старался делать это лучше. Он прилежно выполнял требования живших с ним людей, но мир не становился добрее.
Кроме того, рядом был другой ребёнок. Такой же и не такой же. Толстый, белый, капризный, с него ничего не требовали, его только хвалили и ласкали, хотя тот ребёнок делал только хуже, а его самого никто никогда не хвалил и не ласкал. Мир был добр к этому противному мальчишке ни за что, точно так же, как был недобр к нему самому. Ни за что.
Он поздно узнал, что его зовут Гарри, только в пять лет, когда пошёл в начальную школу. До этого он считал, что его зовут мальчишкой, тогда как у живших с ним людей были имена.
Тётя Петуния. Дядя Вернон. Дадли.
Кроме того, все они были Дурслями, а он Поттером.
Дадли звал тётю Петунию и дядю Вернона мамой и папой, а у Гарри не было никого, кого он мог бы назвать мамой и папой. Может, дело было в этом?
Спросить было нужно. Он переступил через сложившийся уже запрет и спросил тётю Петунию, почему он Поттер и где его мама и папа.
Оказалось, что его родители были плохими людьми и погибли, попав под машину. Он не знал, что такое "алкаш" и "шалава", но слова запомнил. Может, когда-нибудь при нём скажут, что это такое, или получится спросить у кого-то ещё.
Учительница говорила, что ей можно и нужно задавать вопросы, если ты чего-то не знаешь, и он спросил её, что такое "алкаш" и "шалава". Она рассердилась и сказала, чтобы он никогда не повторял таких плохих слов.
Гарри запомнил, что учителей тоже нельзя спрашивать. Про школу можно, а про личное нельзя.
Сначала он старался учиться лучше, потому что учительница хвалила за хорошую учёбу. Он стал учиться лучше Дадли, и Дурсли отругали его за то, что он списывает и обманывает. Это было неправдой, но Гарри уже знал, что правда им не нужна. Он только стал учиться хуже, ведь жил он не с учителями, а с Дурслями.
Дурсли не избивали его. Шлепок, подзатыльник, затрещина - это не побои, а воспитание. Дурсли не оскорбляли его. Они пренебрегали им и его нуждами, относились презрительно, не забывали напомнить, что он никчёмен и объедает их, никогда не поощряли и легко наказывали лишением еды и свободы. Не было так, что всё бросай и беги - жить было терпимо, но холодно, больно и тоскливо.
Гарри поневоле рос внимательным. Он был смышлёным ребёнком и избегал вреда для себя, насколько получалось.
2. Мальчик, с которым не дружили
В школе он узнал, что существует дружба. Дети сбивались в кучки, ходили вместе, болтали вместе, играли вместе и им было весело. Он ощущал их чужими, ведь им не было больно жить, как ему. Ему не хотелось болтать, играть и веселиться, словно у него всё хорошо, но ему хотелось попробовать.
Хотелось научиться этому, стать таким, как все. Вдруг получится?
Его не принимали ни в компанию, ни в игру. Он был слишком хмурым, слишком "в себе", поэтому другие дети инстинктивно избегали его. Им была неприятна атмосфера боли и несчастья, которую он привносил с собой. Дети во многом еще зверёныши, их реакции просты и сиюминутны - если кто-то раздражает их и досаждает им одним своим присутствием, его нужно прогнать, как ущербного члена стаи.
И они прогоняли.
Гарри винил в этом Дадли. Толстый капризный мальчишка, ни в чём не знавший отказа, рос не столько сильным, сколько наглым и тяжёлым, и этого было достаточно, чтобы ровесники признавали его заводилой. Семейная неприязнь к нахлебнику была для Дадли очевидной, его не учили ни скрывать, ни сдерживать её, и она естественным образом распространилась на Гарри в школе.
Но дело было не только в Дадли. Сам Гарри, замкнутый и настороженный, во всём неряшливый - ведь никто не следил за его видом, не учил и не заставлял его быть опрятным и аккуратным - производил впечатление неблагополучного ребёнка, которым по сути и являлся.
Им брезговали. Всем было безразлично, почему он такой, значение имел только результат.
Гарри даже в классе пересадили за отдельный стол. Никто не хотел сидеть с ним рядом. Учительница пыталась поговорить с ним, но он замкнулся, а требования родителей она не могла игнорировать. Может, где-то в столице с неблагополучными детьми и нянчились, но в их маленьком городишке учителя воспитывали учеников по старинке. Не хулиганит, не жалуется, не сползает в неуспевающие - значит, всё в порядке.
Провинциальные учителя в государственном учебном секторе редко бывают подвижниками педагогики, в школе Гарри таких не оказалось.
Дадли сколотил себе компанию. Обычных соседских мальчишек из благопристойных семей, в меру непослушных, в меру хулиганистых, любителей отлынивать от школьных занятий и болтаться на улице. Мальчишек, из которых вырастут такие же нормальные благопристойные члены британской глубинки, как их отцы.
Для Гарри они стали вселенским злом.
Им было скучно, после школы они допоздна слонялись по окрестностям в поисках, чем бы развлечься. Стайка недозрелых человеческих самцов, агрессивных по натуре и с преобладающими животными инстинктами.
Их инстинкты требовали устранить неполноценную человеческую особь, которой для них являлся Гарри. До сознательного убийства им было далеко, этого не позволяли привитые им зачатки морали, но избить, показать место изгою - это имелось в стайных инстинктах, которые они еще не научились сдерживать, следование которым ощущалось как правильное действие и приносило удовольствие.
Они цеплялись к Гарри везде, где только могли подловить его. С оглядкой на взрослых, не через край, они назойливо и неуклонно отравляли ему жизнь.
Они являлись в парк, где он проводил свободное время - он научился замечать их издалека, несмотря на свою близорукость.
Они поджидали его на пути из школы - он разыскал и запомнил все окольные пути.
Они караулили его на подходе к дому - он научился лазить через заборы и открывать заднюю калитку снаружи.
Они увязывались за ним на улице - он научился держаться поближе к взрослым прохожим, при которых они точно не нападут. И пусть прохожим было всё равно, шайка Дадли остерегалась задираться при взрослых. В маленьком Литл-Уингинге многие знали друг друга и слухи распространялись мгновенно.
На улице Гарри всегда был бдительным. Если он забывал о бдительности, это ему сразу же аукалось. Мало-помалу он привык следить за окрестностями и забывался очень редко.
3. Мальчик, от которого отвернулись
На следующий год в класс пришла новенькая. Чистенькая, умненькая, вежливая девочка, родители которой летом переехали в их район.
Девочку посадили за стол к Гарри. Учительница надеялась, что новенькая хорошо повлияет на странного нелюдимого мальчишку, за которым всё же не числилось серьёзных проступков.
Девочка улыбнулась Гарри и сказала:
- Здравствуй, я Джейн, давай дружить!
Шестилетний изгой сначала не поверил, что она обращается к нему. Он оглянулся, но позади никого не было, а девочка смотрела прямо на него.
- Давай, - ответил он чуть испуганно, хриплым от непривычки к разговору голосом.
Гарри не умел общаться, но Джейн оказалась общительной за двоих. На переменах она рассказывала ему о своих родителях, о своей прежней школе, о детских книжках с картинками, которые она прочитала летом, своих нарядных платьицах, которые нельзя надевать в школу, о своих занятиях по музыке и по французскому языку. Ему было нечего рассказать в ответ - не о Дурслях же, не о чулане под лестницей, не о том, в какую сторону лучше убегать, если тебя застали врасплох, и куда прятаться, если дядя сегодня не в духе. Но он с удовольствием слушал непрерывную болтовню подружки - и что-то в нём оттаивало.
Дружили они две недели. На третью Джейн с утра вошла в класс и села за другой стол, не поздоровавшись с ним, едва посмотрев в его сторону. Гарри, привыкший к своей подруге, весь урок гадал, что же с ней случилось, а на перемене подошёл спросить.
- Я больше не дружу с тобой, - заявила она с той же прямотой и непосредственностью, с которой предлагала дружбу.
- Ты же сама захотела дружить, первая... - растерянно сказал Гарри.
- А теперь не хочу.
- Почему? - его голос всхрипнул, как в первый день знакомства.
- Ты скучный. Ты ничего не читаешь. У тебя нет книжек и игрушек. А ещё ты неряха и учишься плохо. - Джейн сердито перечисляла его недостатки, а в Гарри что-то обрывалось. - Из-за тебя со мной больше никто не дружит, надо мной все смеются, что я с тобой дружу. И больше не подходи ко мне, я всё равно с тобой дружить не буду.
В этот день Гарри сбежал с оставшихся уроков и до конца занятий проплакал в школьной подсобке. Когда там разбилось стекло в крохотном окошке под потолком, он подумал, что кто-то бросил снаружи камень. Что потрескались стеклянные банки из-под моющих средств, расставленные в беспорядке по полу и по полкам, он и вовсе не заметил. Возвращаясь домой, он потерял бдительность и попался Дадли с компанией, но сумел вырваться, больно укусив кузена за руку.
Дадли, конечно же, наябедничал дома. Дядя Вернон выпорол нахлебника и на остаток дня отправил в чулан.
Но суровое наказание дяди сегодня совсем не задело Гарри. Потеря подружки была куда как больнее. Он еще не знал слова "предательство", но неприятное чувство, поселившееся в нём из-за её поступка, не давало сожалеть о потерянной дружбе. Он сожалел только о том, что вообще согласился с ней дружить. Если бы он сказал тогда "нет", не было бы и её горьких, бьющих наотмашь слов.
Всё тепло от общения с Джейн не стоило этой боли.
Впервые в жизни Гарри был рад своему чулану. Здесь была не тюрьма, а убежище, всё плохое было только снаружи. Его лишили ужина, но есть всё равно не хотелось. Он выплакался еще в школе, а сейчас лежал на матраце и вспоминал обвинения бывшей подружки, алмазным резцом врезавшиеся в его детскую душу.
Это было больно, но кое в чём Джейн была права. Он ничего не читал, у него не было книжек и игрушек, он не следил за своей внешностью и плохо учился. Собственными книжками и игрушками он обзавестись не мог, но в школе была библиотека, там можно было читать. Причёсываться и чистить свои ботинки он тоже мог, ведь чистил же он обувь Дурслей. Учился плохо он из-за Дурслей, но они никогда его не полюбят, как и он их, а в глазах остальных это был недостаток.
Лёжа в тёмном чулане и отчасти успокоившись, Гарри вдруг с холодной ясностью осознал, что всю жизнь он с Дурслями не проживёт. Когда он вырастет, они его выгонят, а если и нет, он всё равно уйдёт сам. Значит, жить нужно было, не оглядываясь на Дурслей.
В этот день он впервые взглянул на мир по-взрослому. Он впервые провёл черту между собой и Дурслями, в душе отказавшись считать их родными - и с детским максимализмом провёл такую же черту между собой и остальными людьми. Он был один во всём мире, он был никому не нужен, и это было данностью, с которой ему предстояло жить. Любой человек, которого он подпустит к себе, в любое мгновение может развернуться и уйти, обвинив его во всём, как его бывшая подружка.
Но ему предстояло жить среди людей - среди чужих людей, которым не понравится, что он необразован, неряшлив и невежествен. Зато, если это исправить, это будет его защитой и оружием.
Может, и не в словах, но на уровне спинномозгового понимания Гарри пришёл к чему-то подобному. Он не защищён, надеяться ему не на кого и не на что, ему сказали, что у него не так. С этим можно и нужно было что-то делать.
Гарри забыл бы свои намерения, если бы у него всё наладилось - детская память короткая - но его задевали слишком часто, чтобы он смог забыть. Много раз на дню на него фыркали, его одёргивали, с него требовали, его принуждали, его ограничивали - и каждый раз он напоминал себе, что наступит время, и он повзрослеет.
Он стал сдержаннее и терпеливее, перестал обижаться и огрызаться. Обижаются на своих, а это были чужие, от которых не бывает добра и перед которыми нужно затаиться. Он стал учиться лучше и вскоре вышел в отличники, пропуская мимо ушей обвинения и молча выдерживая наказания Дурслей. Он стал аккуратно обращаться с одеждой и следить за волосами, зачёсывая чёлку на уродливый шрам на лбу, чтобы тот меньше бросался в глаза. И еще он записался в школьную библиотеку, где в свободное время читал рекомендованные библиотекаршей книги.
Можно сказать, что Гарри стал пай-мальчиком. Хитрым и осторожным пай-мальчиком, чей взгляд был холодноват для его лет.
Тем не менее он оставался ребёнком, его тянуло к сверстникам. В классе снова появился новенький, на этот раз мальчик, которого снова усадили с Гарри. И снова Гарри была предложена дружба.
Гарри засомневался, но согласился. Мало ли, вдруг это только Джейн такая - и вообще она девчонка, а девчонки не такие, как парни.
Через месяц его бывший друг стоял в компании Дадли и насмехался над ним вместе с остальными. Гарри не было больно.
4. Мальчик, которого пожалели
От своего бывшего друга Гарри узнал, что такое "алкаш" и "шалава". Мало того, Гарри подозревал, что друг поспешил раздружиться с ним после того, как узнал от него, кто его родители. Может, не только поэтому, но как-то очень уж скоро после этого.
И Гарри обозлился на этих двоих людей, которые так подвели его. Как они могли рисковать на дороге, если с ними был ребёнок? Зачем они куда-то потащились пьяные, с младенцем? Зачем вообще такие люди заводят детей?
В тихом провинциальном городке, в благополучном районе для зажиточных сограждан, пьяного можно было увидеть только по телевизору. Гарри видел по нему и пьяниц, и наркоманов - и ему было противно. Он даже смирился с существованием Дурслей в его жизни, это всё равно было лучше.
Иногда ему всё-таки думалось: а вдруг его родители не так плохи, как говорят родственники? И всё равно он не находил для них прощения, будучи эгоистичным, как любой ребёнок. У него перед глазами были дядя Вернон и тётя Петуния, которые сделают для Дадли всё и никогда не подведут его. Его родители, произведя его на свет, тоже отвечали не только за себя. Кем бы они ни были, они всё равно подвели его.
Ставши взрослым, он уедет отсюда и всем будет отвечать, что не знает своих родителей. Ему самому не хотелось их знать.
К семи годам Гарри подрос достаточно, чтобы тётя стала посылать его за продуктами. За самыми простыми и тяжёлыми: хлеб, крупы, сахар и другая ежедневная пища. Мясо она ему не доверяла, сладости тоже - покупала сама. Тщательно пересчитывала деньги, сверяла сдачу с чеком, Гарри не смог бы утаить себе немного, даже если бы захотел. Может, он попытался бы прежде, когда у него не было цели, но сейчас цель у него была. Как можно лучше подготовиться к совершеннолетию, чтобы поскорее уйти от Дурслей - а они могут испортить ему жизнь, если поймают на воровстве.
Торговый центр был далеко, пятнадцать минут ходьбы в один конец. Школа была в другом направлении, парк тоже, а в этом районе Гарри прежде не бывал. Как-то однажды, по привычке следя за окрестностями, он издали заметил странного человечка, выходящего из бакалейной лавки - мелкого, щуплого, в цилиндре и старомодной одежде, нелепой даже для той эпохи. Не найдя в нём ничего опасного, Гарри стал смотреть дальше, выискивая кучки парней своего возраста и постарше, чтобы как можно скорее исчезнуть у них из вида, как вдруг обнаружил, что человечек тоже заметил его и спешит к нему.
- Моё почтение, мистер Гарри Поттер! - человечек снял цилиндр и раскланялся издали, затем подошел вплотную к опешившему Гарри, схватил за руку и начал трясти её, уставясь на его шрам. - Какая честь встретить вас, мистер Поттер, огромное вам спасибо!
Не ожидавший ничего подобного, Гарри смог выдавить только нечто вроде "а-а" и "э-э", чем привёл в восторг нелепого чудика. Тот, уходя, развернулся, снова снял цилиндр и с непонятным ребёнку выражением лица отвесил прощальный поклон. Гарри еще предстояло узнать, что оно называется подобострастием.
Гарри ничего не сказал Дурслям об этой встрече. Но когда он снова и с тем же результатом натолкнулся на этого чудика, затем на другого, затем на чудиху, которые с одинаковым восторгом трясли ему руку и пялились на его шрам, он рискнул обратиться к тёте с просьбой.
- Тётя Петуния, а можно мне спортивную кепку?
- Обойдёшься, на улице не жарко, - отмахнулась она, даже не подумав, что приёмыш очень редко её о чём-то просил. - И если я увижу, что ты взял бейсболку Дадлика, останешься без ужина.
- Но, тётя, мне нужно спрятать шрам, а то ко мне пристают всякие...
- Какие всякие?
После того, как Гарри описал чудиков, тётя сама сходила за бейсболкой и отдала ему под громкий возмущённый рёв Дадлика. Затем она долго утешала своё солнышко, наобещав ему много кепок, жвачек и шоколадок.
Остаток лета Гарри проходил в бейсболке. Один из чудиков узнал его и в ней, и снова попытался потрясти за руку, но Гарри отделался от него сердитым "вы обознались" и поскорее забежал в ближайший маркет.
Наступила осень, а с ней и школьные занятия. Гарри снова пришлось изощряться, чтобы пройти мимо Дадли с компанией. Однажды он, как обычно, пристроился перед прохожим, благополучно миновал своих врагов, столпившихся на другой стороне улицы и исподтишка грозивших ему кулаками, и уже собирался шмыгнуть в ближайший переулок, как сзади него послышался хрипловатый старческий голос:
- Малыш, хочешь мармеладку?
Взрослые не были врагами, они редко ввязывались в детские дела. Пожилые тем более, обычно они норовили пожалеть его и чем-нибудь помочь, поэтому Гарри обернулся к прохожему. Это был сухонький неопрятный мужчина лет пятидесяти с небольшим, уже морщинистый, с полуседой, довольно-таки длинной козлиной бородой, люди в этом возрасте кажутся детям глубокими стариками. Он смотрел дружелюбно и где-то даже ласково, а Гарри очень редко перепадало сладкое.
- Хочу, - признался он.
- Держи, малыш. - Гарри получил мармеладку и сразу же сунул в рот липкий кисло-сладкий комок. - Ну как, понравилось?
Гарри кивнул, дожёвывая сладость.
- Вот и славно, хочешь ещё?
Гарри снова кивнул.
- Тогда идём вон туда, малыш, что мы тут стоим на дороге? Люблю детишек, особенно таких славных мальчуганов, как ты. Люблю иногда порадовать их сладеньким.
Гарри даже обрадовался предложению. Он пропустил удобный момент, чтобы улизнуть, поодаль за ними шла компания Дадли и выжидала, но теперь они точно отстанут. Старик обнял его за плечи и повёл в закоулок неподалёку. Гарри знал эту дорожку между домами, заканчивавшуюся запертыми воротами - было время, когда он по ошибке забегал сюда и его здесь ловили. Но сейчас он был не один, можно было не бояться.
Рука старика жёстче сжала его плечи, дыхание стало тяжелее, и Гарри встревожился. Вдруг этому доброму человеку стало дурно? Куда бежать за помощью? Пока он беспокоился за старика, они дошли до ворот и остановились.
- Ну вот, малыш, сейчас ты получишь свою мармеладку, - старик не отпускал его - напротив, удерживал крепче. - Только, малыш, сначала поиграем.
- Поиграем? - Гарри изумлённо глянул на него. Лицо старика выглядело как пьяное, тяжело дышащий рот полураскрыт, по бороде тянулась ниточка слюны.
- Да, малыш, не бойся... - и вот тут Гарри испугался. Он вдруг ощутил, что другая рука старика сноровисто расстёгивает ему ремень и спускает с него брюки.
Гарри в свои семь лет совсем не знал эту сторону жизни, неоткуда было. Но его интуиция взвыла, сигналя о том, что сейчас с ним произойдёт нечто отвратительное. У него потемнело в глазах, а сознание превратилось в единственную мысль-крик - прочь отсюда, куда-нибудь, в безопасность!
Давление руки на плечах пропало, а сам он превратился в комочек теста, протаскиваемого через трубу. В следующее мгновение под ним оказалась жёсткая ребристая поверхность, на которую он приземлился с небольшой высоты.
Немного придя в себя, Гарри боязливо открыл глаза. Он лежал на пологой черепичной крыше, со спущенными штанами, совершенно один. Всё только что происшедшее было где-то далеко, словно померещилось.
Гарри надел штаны обратно, застегнул ремень, огляделся и не узнал место. Он угодил на крышу коттеджа с участком, засаженным цветами, плодовыми деревьями и декоративным кустарником. Пока он искал спуск с крыши, его заметили работавшие в саду хозяева, которые отругали его снизу, затем подставили садовую лестницу и велели спускаться.
Он не смог внятно объяснить, как оказался на крыше, что ему там было нужно и зачем он вообще залез на чужую частную территорию. Хозяин надрал ему уши, обыскал его карманы и школьный ранец, выспросил адрес и сам отвёл его к Дурслям.
Петуния долго извинялась и оправдывалась, объясняла, что это у неё на руках сирота, сын беспутной сестры и её хулигана-мужа, и вот результат - мальчишка весь в отца. И что, конечно, она будет строже с мальчишкой, она и так с ним строга, но, как оказалось, этого было мало. Сначала сердитый, мужчина постепенно смягчился, стал кивать, поддакивать и сочувствовать её нелёгкой задаче по воспитанию проблемного ребёнка.
Когда за ним закрылась калитка, Петуния кинулась к Гарри и зашипела, как змея:
- Давай рассказывай, что ты там натворил!
Гарри, насмерть перепуганный происшедшим, выложил ей всё как на духу. Даже сослался на Дадли, который видел, как он уходил со стариком.
Тётя не стала его наказывать. Сказала, что дождётся Вернона с работы, а он сам решит. Это было плохо, рука у дяди была тяжелее, и Гарри забился в свой чулан, не дожидаясь, когда его туда отправят.
Каждое мгновение жуткой встречи навеки отпечаталось в его потрясённой памяти. А он-то считал, что старики безопасны! Гарри мысленно пересматривал её и сознавал, что был волен не связываться со стариком хотя бы поначалу, пока не оказался в закоулке. Но нет, захотелось ему ещё мармеладку! Старик поймал его на дешёвку, на сиюминутное удовольствие, на ненужное излишество, без которого можно век прожить и не хватиться.
Может, и не такими словами думал семилетний ребёнок, но его осознание ситуации было именно таким. Отдаться в руки чужому человеку "на поиграть" за ласковое слово и дешёвую конфетку - это была феерическая дурость. Гарри это не только понял, но и глубоко проникся.
Хлопнула наружная дверь - пришёл дядя Вернон. Гарри, трепеща, ожидал, что его позовут на расправу, время тянулось невыносимо. Когда наконец из гостиной донеслось "эй, мальчишка, иди сюда!", он подхватился и поспешил на зов.
В гостиной были дядя и тётя, со странным выражением лиц, словно они не знали, что делать. Толстый Дадли крутился тут же и злорадно поглядывал на кузена, предвкушая его наказание.
- Мальчишка... - начал Вернон и покосился на сына. - Дадли, уйди.
- Но пап...
- Уйди, я сказал!
Когда Дадли поднялся в свою комнату, Вернон начал снова:
- Мальчишка. Пороть не буду, незачем. Я по твоей роже вижу, что ты сам всё понял. Вот что я скажу тебе, мальчишка, а ты запомни на всю жизнь: если взрослый чужой мужик начинает говорить мальчишке о любви и совать конфетки, это всегда кончается порванной задницей. Запомнил?!
- Да, дядя, - пролепетал Гарри.
5. Мальчик, у которого странности
Гарри хоть и не выпороли за историю со стариком, всё равно наказали недельной отсидкой в чулане. Его там не запирали, но вылезать без разрешения он не смел - прежде пробовал, но его пороли и увеличивали срок наказания, пока он не усвоил, что непослушание себе дороже. Гарри скучал в чулане, его единственным развлечением было прислушиваться к телевизору в гостиной и гадать, какая там идёт передача. К разговорам дяди и тёти он прислушивался всегда, узнавая из них много интересного, хоть и не всегда понятного.
Его самого они чаще всего обсуждали сразу же после отправки в чулан, поэтому он насторожил уши, едва оказавшись там. Тётя как раз говорила трагическим тоном:
- Вернон, у него началось ЭТО! - по отношению к Гарри она всегда произносила "он" как имя собственное, поэтому Гарри был уверен, что речь шла о нём.
- А мы надеялись, что растёт нормальный парень, - пробурчал дядя. - Не переживай, Пет, хорошая порка от всего помогает.
- Но эта... ненормальность... она не пропадает.
- Ничего, справимся. Дети учатся не ходить под себя, вот и он научится сдерживаться. Посидит в чулане, успокоится и будет сдерживать свои ненормальности.
По лестнице над ним сбежал Дадли, и дядя с тётей замолчали.
- Пап, а как ты его наказал?!
- В чулане он, солнышко, - ответила Петуния. - Иди к мамочке, сейчас детская передача начнётся.
Дурсли замолчали. Молодой жизнерадостный голос ведущей объявил мультик. Прежде Гарри попытался бы его хотя бы послушать, но после сегодняшнего потрясения ему было не до мультиков. У него были взрослые проблемы, на фоне которых мультики казались глупыми и бессмысленными.
Что Гарри сегодня оказался на крыше за полквартала от тупика, видимо, и было ненормальностью. Сам он так и назвал бы это, если бы оно случилось не с ним. После этого он ощущал в себе неприятную пустоту, резко отличавшуюся от привычного состояния цельности и наполненности - словно сквозь него прошёл суховей и выдул всё, оставив только пересохший прозрачный кружевной скелет.
Он ненормальный.
Но если бы он был нормальным, он не спасся бы от старика.
Ненормальность - это не так уж и плохо.
Но дядя будет пороть за неё.
Значит, её нужно сдерживать и скрывать.
Он постарается.
Семилетний ребенок лежал в темноте на матраце, смотрел в косой потолок под лестницей, размышлял и пытался ощутить ненормальность в себе. Ему не было скучно.
К утру пустота еще чувствовалась в нём, но уже перестала беспокоить. После уроков он задержался в школьной библиотеке, чтобы сделать домашние задания за вчера и за сегодня. Дурсли не выпускали его из чулана для подготовки к школе, заниматься в чулане было невозможно, а он помнил свою цель и собирался оставаться отличником.
К вечеру в нём восстановилась привычная цельность и наполненность. Ему даже показалось, что в чулане, в темноте и тишине, это происходило быстрее, чем в школе.
Пока он сидел там, Дадли залез в его ранец и залил чёрной краской его тетради. Гарри обнаружил это в школе перед уроком и ужаснулся. Вчера он сказал учительнице, что накануне у него болела голова, и обещал к сегодняшнему дню сделать и заданное, и пропущенное. Она проявила к нему снисходительность, как к отличнику. Что же он теперь скажет ей?!
Волна ужаса вырвалась из него и удалила краску с тетрадей, оставив написанное. Это была ненормальность, но Гарри был рад ей, она опять спасла его от серьёзной неприятности.
Гарри стал прятать ранец к себе в чулан. То ли Дадли боялся темноты, то ли брезговал чуланом, то ли Петуния с пелёнок внушила ему, что это плохое место и туда нельзя, но факт оставался фактом - кузен никогда не лазил туда, хотя любил попрыгать по лестнице, когда Гарри был в чулане.
Отбывая наказание, Гарри пробовал ощутить свою ненормальность и научиться управлять ею. Делать в тёмном чулане всё равно было больше нечего. Дадли, в который раз надумавший попрыгать над его головой, сильно мешал ему и досадил настолько, что Гарри прикинул, где находится одна из толстых ног кузена, и на интуиции дёрнул за неё своей ненормальностью.
Грохот и вопль скатившегося по лестнице жирдяя сказал ему, что попытка удалась. Дурсли ничего не заподозрили, они решили, что у Дадли подвернулась нога, и долго жалели своё солнышко. А Гарри признал, что его ненормальность - это не просто неплохо, это вообще отлично. Нужно только, чтобы её никто не замечал.
Знали бы Дурсли, насколько заточение в чулане помогает нахлебнику овладевать своей ненормальностью...
Ещё через несколько дней ощущение наполненности в нём превратилось в переполненность. Гарри сообразил, что, наверное, потревоженная ненормальность стала бесконтрольно расти, но не знал, что с этим делать. Сдерживать её в себе становилось всё труднее, дошло до того, что она могла выплеснуться наружу от малейшего неосторожного движения.
Всё внимание Гарри было занято только ею, из-за этого он во время мытья посуды уронил тарелку. Он испуганно дёрнулся рукой к посудине - и та вдруг послушно вернулась в руку. Гарри перевёл дух и поставил тарелку на полку, воровато оглянувшись по сторонам, но поблизости никого не было. Ему вдруг стало чуточку легче, ненормальности в нём убыло, и тогда ему вспомнилась дядина фраза, где тот сравнивал его с детьми, ходящими под себя.
Дети перестают ходить под себя, но не перестают облегчаться. Если его ненормальность такая же, значит, её нужно расходовать, желательно в укромных местах, где никто не увидит.
Гарри быстро домыл посуду и помчался в парк. От радости он забыл про привычную опасность и выскочил прямо на компанию кузена, которая тусовалась там на детской площадке. Пятеро малолетних хулиганов загоготали и устремились к нему, а он остановился, всем телом ощущая, как в нём напряглась ненормальность.
Будучи семилетним ребёнком, Гарри, к счастью, не подумал об убийстве. В нём пронеслась только одна стремительная мысль - напугать! - и, подчиняясь ей, ненормальность хлынула наружу. Мальчишки побледнели, завопили от ужаса и бросились бежать, кое-кто из них даже обмочился. Гарри смотрел им вслед, дышалось ему легко, сила была потрачена. В нём возникло и окрепло ощущение, что вот теперь всё правильно, вот так всё и должно быть. Он даже не заметил, что стал звать свою ненормальность силой.
Дадли наябедничал дома. Дурсли устроили допрос с пристрастием, но Гарри отпирался наотрез. Да, он был там, да, они пошли к нему. Нет, он не знает, зачем, они не успели сказать. Да, они чего-то испугались. Нет, он не знает, чего. Может, они так играли. Может, сзади что-то было, а он не заметил, стоял спиной.
Дадли не сумел объяснить, чего они испугались. Понятно было только одно - сам Гарри не выглядел страшным, это им вдруг стало страшно. Дурсли глядели на приёмыша очень подозрительно, но не наказали.
Но, главное, компания Дадли стала и впредь его бояться.
6. Мальчик, который выкручивался, как мог
К десяти годам Гарри был образцовым мальчиком.
Он всегда был опрятен, сдержан и вежлив. Все соседки таяли от него и говорили наперебой, какого замечательного ребёнка воспитала Петуния Дурсль. Гарри не лазил по канавам и заборам, не был замечен ни в каких хулиганствах, ходил за покупками и помогал по дому.
Он был одним из лучших учеников в своём потоке. Учителя хвалили юный талант, давали ему дополнительные пособия и пророчили большое будущее.
Он много читал, делал учебные доклады по истории и литературе, посещал технический кружок. Как он всё успевал, оставалось загадкой.
Он уже год как жил в маленькой спальне рядом с комнатой Дадли.
Он перестал ненавидеть Дурслей, стерпелся с их существованием. Жилось ему неплохо, он мог бы и забыть свою цель, но уже привык к самодисциплине и втянулся в распорядок жизни.
Сила в нём успокоилась. Когда он расходовал её, она восстанавливалась, но не переполняла его.
Друзей у него не было.
А начиналось всё нелегко и почти случайно. Дадли тогда опять оговорил Гарри, и тётя оставила его без ужина. Наутро она завернула ему в школу несколько корок и позавчерашний кусочек сыра, не доеденный кузеном.
Прежде Гарри поедал такие завтраки, но теперь у него была сила. Он убрал свёрток в ранец, а после уроков отправился в школьную столовую. Приметив свободную раздатчицу, он подошёл к ней и робко попросил:
- Простите, у вас не найдётся немного объедков? Вы же всё равно их выбрасываете?
Женщина строго уставилась на него и с подозрением спросила:
- Зачем тебе объедки? Хулиганить?
- Нет, для еды, - он отправил в силу просьбу о доброте и сочувствии.
- У тебя зверюшка? - спросила раздатчица, уже заметно мягче.
- Нет, это мне. Тётя дала мне объедки, но ваши лучше.
Пока она потрясённо таращилась на ребёнка, он достал из ранца свёрток и раскрыл перед ней.
- Тётя вчера оставила меня без ужина, а сегодня - вот...
Что тут началось... Раздатчица привела Гарри в подсобку и наложила ему поесть. Пока мальчик ел, она расспрашивала, как он дошёл до жизни такой - и он ничего не скрывал, а кое-что и приукрасил. Своих бы он не выдал, но Дурсли были чужими.
Поевши, Гарри попросил не выдавать его Дурслям, а то они уморят его, и подкрепил просьбу силой. Женщина обещала ничего не говорить родственникам мальчика и сказала, чтобы он приходил сюда после уроков, она его покормит.
Но она не обещала ничего не говорить своим подругам и знакомым, и это осталось вне влияния силы. В считанные дни весь городок узнал, что Дурсли тиранят своего племянника и морят его голодом, и проникся к сироте добротой и сочувствием, о которых просил Гарри. Сверх того, жизнь в Литл-Уингинге была скучная, а это была такая пикантная сплетня, которой могло хватить надолго.
Совершенно незнакомые женщины подходили к Петунии на улице и совали ей свёртки с едой и одеждой для её племянника.
- Миссис Дурсль, возьмите пирожков для сиротки. Как я вам сочувствую, у вас не хватает денег даже на еду для ребёнка.
- Миссис Дурсль, вот брючки для Гарри, еще крепкие. Это правда, что мистеру Дурсль понизили оклад?
- Миссис Дурсль, какой у вашего Гарри размер ботиночек? А то, знаете, сначала детьми пренебрегаем, а потом удивляемся, откуда берутся преступники...
Теперь домохозяйкам было о чём почесать языки. Все они хвастали друг перед дружкой, чем и как облагодетельствовали бедного сиротку, устроив необъявленное состязание "кто больше". И, разумеется, перемывали косточки жестоким и бессердечным родственникам сиротки.
Когда дядя с тётей накинулись на Гарри с допросом, он уже знал, что ответить, потому что успел наслушаться, как встречные женщины жалели его и обсуждали между собой его вид.
- Нет, я никому не жаловался, - он показал на своё тощее тельце и уродливую одежду. - По мне и так всё видно, вот они и увидели.
И пришлось Петунии поднимать со дна полностью уничтоженную репутацию семьи. А Гарри шепнул силе: "Спасибо!"
С Дадли он тоже расправился по-своему. В ответ на каждую подлянку и подставу он подстраивал ситуацию, в которой жирдяй оказывался виноват на глазах у взрослых. Дадли задницей чуял, что это из-за кузена, но оправдаться не мог, ведь злорадную усмешку в доказательство не представишь. Так и отступился.
Зато от работ по хозяйству Гарри никогда не отказывался. Он искренне полюбил чистоту и порядок, а когда Дурсли перестали ущемлять его потребности, с удовольствием обихаживал дом вместе с Петунией. Он наловчился незаметно помогать себе силой, поэтому все дела у него спорились быстро и легко.
Дурсли подозревали, что с приёмышем что-то не чисто, что он наверняка ненормальный, но поводов придраться он не давал.
7. Мальчик, которому приходили письма
Гарри справедливо считал, что своей хорошей жизнью он обязан только себе, несмотря на то, что участие в ней принимали и другие. А конкретнее - своей целеустремлённости и своей ненормальности. Своей особенной силе, которой стало много, когда он стал хорошо питаться. Сила поддерживала его здоровье, его выносливость и работоспособность, она помогала ему там, где у него не хватало сил физических. Она помогала настроить людей благоприятно к нему.
Впрочем, последним её свойством Гарри пользовался редко. Люди были сами по себе неплохи, если правильно вести себя с ними, но иногда и этого бывало недостаточно, и вот тогда их нужно было подтолкнуть. Гораздо чаще ему хватало природного обаяния, вежливости и некоторого артистизма.
Гарри знал, чего хотел. А хотел он того же, что и в шесть лет - независимости от Дурслей и надёжного места в жизни. За школьные годы он насмотрелся на сверстников, которым тоже предстояло повзрослеть, а затем и жить бок о бок с ним. У детей всё открыто, всё на виду, и Гарри стал замечать, что не так уж они и отличаются от взрослых. Он видел, как легко они ссорятся и мирятся, как легко предают друг друга и дружат против кого-то, и не доверял их дружбе.
Еще недавно у него был целый чулан, чтобы поразмыслить над этим.
Когда остался год до средней школы, Гарри забеспокоился о дальнейшей учёбе. Он сознавал, что Дурслям плевать на его образование и что они не выделят на него ни пенса сверх минимально возможного. Это означало, что частная школа ему не светит, но можно было поступить в хорошую государственную по рекомендации от начальной школы. Гарри вплотную занялся этим и обнаружил, что хороших государственных школ в Литл-Уингинге нет. Имелись только рабочие, так называемые "чёрные" школы, готовившие неквалифицированных работников и бытовой персонал.
Ситуацию можно было частично исправить самоподготовкой, но продолжение образования всё равно требовало денег, которых у него не было. Не видя другого выхода, Гарри уговорил тётю подать его документы в лучшую из доступных средних школ. Ей это ничего не стоило, так она и поступила.
В конце учебного года он с блеском сдал выпускные экзамены и отправил табель с оценками в выбранную школу. Теперь оставалось дождаться зачисления - школа пользовалась спросом и была на другом конце городка, могли и не зачислить.
Когда у Дадли наступил день рождения и дядя с тётей стали поздравлять своё солнышко - жирное такое, грубое, наглое, подлое, тупое, капризное солнышко, половину оценок которого Петуния вымолила у директора ради проходного минимума в частную школу "Смелтингс" - Гарри привычно пропустил мимо ушей традиционный подсчёт подарков именинником.
Гарри был далёк от зависти к вещам, особенно если это были игрушки, он со скучающим презрением ждал, когда же это кончится, и размышлял, сколько же денег выброшено впустую. Он не особо скрывал своего отношения к жадности и тупости кузена - ведь за взгляд не наказывают.
Вот частная школа - это настоящий подарок.
Вернон гордился сыночкой, сыночка канючил ещё подарков. Петуния косилась на племянника и думала, что скоро придётся и ему подарить хотя бы один приличный подарок. А то этот дьяволёнок найдёт, как устроить пакость - вон как два года назад. Тогда она подарила мальчишке старые носки Дадли, а тот пошёл в галантерею, встал там с этими носками у двери и стал упрашивать покупателей подарить ему нитку с иголкой, потому что сегодня у него день рождения, родственники впервые в жизни подарили ему подарок и его надо починить. Разговоров в городе было на полгода...
Последним подарком, который потребовал Дадли, было поехать в зоопарк без нахлебника. Гарри только поморщился и пожал плечами. Петуния облегчённо вздохнула, мальчишку можно было оставить одного, он по крайней мере нормальный и дом не разнесёт. Или всё-таки ненормальный?
Гарри охотно побывал бы в зоопарке, но, подумал и решил, что сегодняшняя поездка не заслуживает шантажа. Есть выгоды поважнее, а это он еще припомнит кузену. Спокойный день - тоже неплохо, а зверей и по телевизору показывают.
Это письмо пришло за неделю до дня рождения Гарри. Дадли рубился в аркаду на компьютере у себя в комнате, а Гарри помогал тёте на кухне, поэтому дядя послал за почтой его. Письмо было странным - большой желтоватый конверт из плотной пергаментной бумаги, запечтанный сургучным гербом, с адресом, написанным зелёными чернилами. Но самым странным был сам адрес, утверждавший, что письмо предназначается лично Гарри Поттеру, и написанный с точностью до маленькой спальни.
Гарри спрятал письмо под рубашку, отдал дяде конверт со счетами и открытку от тёти Мардж, дядиной сестры, и поспешил в свою комнату. Там он заперся изнутри на задвижку и аккуратно взломал печать.
"Хогвартс, Школа Чародейства и Волшебства", - Свинарник, значит, ну-ну.
"Директор Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор, кавалер ордена Мерлина 1-й степени, Великий волшебник, Верховный чародей Визенгамота, Президент Международной Конфедерации магов", - всего-то, присвистнул Гарри. Нехилый такой командир Свинарника.
Дальше стало ещё бредовее. Письмо извещало - с радостью! - что Гарри Поттер принят в этот Свинарник. К письму прилагался список необходимой литературы и оборудования, выглядевший так, будто его прислали прямо из эпохи средневекового мракобесия.
Но... если подумать... Дадли слишком туп для подобного розыгрыша, а если учесть некую особенность Гарри...
Если это правда, вряд ли это будет много хуже, чем школа для негров и прочих таких же полезных членов общества, в которой ему предстояло учиться.
Письмо следовало показать Дурслям. Всё равно школьное руководство будет договариваться с ними, а не с ним. Гарри уложил листок обратно в конверт и спустился в гостиную. Дядя там, развалившись на диване, смотрел по телевизору утренние новости в ожидании завтрака.
- Мальчишка, ты куда сбежал? А завтрак кто будет готовить? - проворчал он ненастойчиво, только чтобы показать, кто в доме хозяин.
- Дядя Вернон, смотрите, что мне пришло! - Гарри протянул ему конверт.
По мере того, как Вернон читал, его багровое лицо становилось всё бледнее. Когда он оторвался от чтения и уставился на нахлебника, оно было сероватым, как вчерашняя овсянка.
- Так ты... так ты... ненормальный?! - на последнем слове дядин голос дал петуха.
- Не знаю, дядя Вернон, но, по-моему, за нами следят.
- Петуния! Пет! - закричал он в кухню.
- Что случилось, дорогой, - выскочила она в гостиную.
- Смотри...- сказал он умирающим голосом. - Письмо...
Петуния взяла письмо в руки и тоже побледнела.
- Ох... это оно...
- Вы знаете, что это за письмо? - спросил Гарри.
- Забудь, мальчишка! - Вернон выхватил письмо из рук жены и разорвал на несколько частей.
Гарри меланхолично подумал, что не больно-то и хотелось, название школы какое-то слишком уж подозрительное, затем, уже бодрее - не получится ли под это дело выпросить у Дурслей денег на частную школу. Напоследок он вспомнил, что у них всё равно таких денег нет, и разочарованно вздохнул.
- Может, стоило ответить, что меня не будет? - вежливо предположил он.
- Обойдутся, - буркнул дядя, понемногу приходя в себя. - Сами догадаются.