Я с грохотом вытащила из кухонного шкафчика доску и пошарила по столу в поисках деревянной держалки для ножей. Какая беспомощность... За это время можно было не только слепить сэндвич, но и съесть его, запивая чаем, и журнальчик пролистнуть, и даже чашку за собой вымыть.
И тут меня схватили за плечи.
- Кто здесь? - закричала я.
Глупый вопрос - дома только мы с Гавриченко находились. Никиток был у свекрови.
- Сто раз тебя просила! - я лягнула мужа.
Ошалев, он закрылся руками.
- Заяц, ты что?
- Ничего!
Мне стало стыдно за свою несдержанность, но я все равно докричала.
- Не трогай меня за шею! Не люблю я этого!
Он не обиделся. Только кивнул на кухонный беспорядок:
- Шаришь тут, как сомнамбула.
С Гавриченко вообще легко. Хотя всякое у нас бывало, разводиться даже как-то собирались.
Я съела добытый с таким трудом сэндвич и стала собираться.
- В магазин съезжу! Скоро не жди! - предупредила я мужа, застегивая молнию на сапоге. Он поддержал меня за локоть.
- Ты так и не сказала, почему с закрытыми глазами по квартире ходишь.
- Да... представить захотела... как слепым живется.
Мы постояли перед распахнутой дверью, оценивая весомость произнесенного. Муж набрал дыхания для следующего вопроса, но я его опередила:
- Пока! - и выскользнула за дверь.
В трамвае я прочитала на своем билетике рекламу: "Кукольный театр "Лена Шоаль" - и мимолетно подумала: "Никитка, что ли, сводить?"
Сзади меня болтали девушка и парень. Он был к ней неравнодушен. А она, судя по голосу - вся из себя приезжая и целеустремленная - без конца упоминала какого-то Егорова. Через пять минут мне стало ясно, что обладатель японского джипа и любимец компаний Егоров интересует ее больше всех мужчин на свете.
Я обернулась. Они оказались похожими на парочку с картины "Иван-царевич на сером волке". Девица - ангел во плоти. Но я порадовалась за ее спутника, что эта сосредоточенная хищница не за ним охотится. "Мир звуков все-таки честнее... Господи, только не дай мне ослепнуть!" - спохватилась я.
Весело позванивая, трамвай промчался сквозь аллейку и снова вылетел на оживленную улицу. Разговор про Егорова закончился - парень и девушка вышли. На остановке они задели склонившуюся над урной бомжиху с рюкзаком и двумя пакетами. Отругав их, тетка полезла в вагон.
- Поак-куратней! Не к-картошку везешь! -крикнула она водителю, когда мы тронулись, и рухнула рядом со мной.
Я задержала дыхание, потом осторожно потянула носом, готовясь пересесть подальше. Бомжиха зашелестела пакетами, достала из них какую-то снедь, зачавкала. На пальце ее красовался массивный перстень.
И тут моя соседка закашлялась и, умоляюще выпучив глаза, показала на свою спину. Она подавилась. Я несколько раз крепко ударила ее.
- Б-благодарю, - тетка вытерла скомканным платочком свои глаза и рот. Скорее всего, она была не бомжихой, а просто молодой пенсионеркой, собирательницей бутылок...
Я отвернулась к окну и снова стала думать о вчерашнем телефонном разговоре. "Извините, не мое дело, но кроме вас, у него ведь совсем никого..." - сердобольная душа говорила о моем отце, которого я не видела двадцать лет и еще столько же не собираюсь видеть. Пусть помирает в темноте и одиночестве. Я только не понимаю, как он - при его-то характере - смог бросить нас с мамой.
Как сейчас себя вижу - прыгаю перед ним по лесной дорожке, возле меня с исступленным нежным пением кружат комары, я отгоняю их сорванным папоротником и смеюсь.
Дождавшись, когда я поутихну, отец признается:
- Ладно, насчет тигров я загнул. Но волки здесь точно водятся.
Ветер приносит издалека то музыку, то просьбы к какому-то Иванову зайти в дирекцию дома отдыха. От шеи моей пахнет гвоздичным одеколоном (протерев ее, мама с укором показала потемневшую ватку). У меня загорелые, покрытые белым пушком руки, нос в редких бледных веснушках. Недавно, с большим опозданием, выпали мои маленькие передние молочные зубы, а на их месте выросли два больших и страшных, с зазубринами. Зато в щель между ними удобно плеваться. "Надо к стоматологу ее сводить",- уже не раз напоминала мама отцу.
Сама она ходила только на работу. А по выходным пила белые и желтые таблетки, садилась поудобнее в кресло, пристраивала грелку на живот и начинала свою бесконечную работу: что-то шила, вязала. Когда отец звал ее погулять с нами или сходить в кино, но она просила, чтобы ее оставили в покое. Однажды он рассердился и сгоряча назвал ее курицей, которая копошится в нитках. Мама заплакала, он долго выпрашивал прощение. Она кротко ему отвечала, не поднимая головы. В ее кротости было железо, а в его горячности - слабость.
Мы с отцом всегда гуляли вдвоем. На даче он сажал меня на велосипед, мы мчались по сумеречной дороге, распугивая ежей. Или шли с удочками на озеро, где водились маленькие бесплотные рыбки. "Уху сегодня есть не будем?". "Нет, мама варит суп с пампушками"- "С чем? С тритатушками?- веселил он меня. - Или с лапотушками? Ааа, понял.... с хохотушками!". И мы отпускали рыбок.
А в Москве, бывало, оденемся потеплее, выйдем на улицу, он спросит: "Ну, куда?". Я наугад махну рукой, схвачусь за его палец и мы отправляемся в путешествие по чужим заснеженным дворам и незнакомым улицам. Если заходили далеко, отец испуганно объявлял: "Заблудились!". Но я то знала, что он шутит. И еще знала, что в кармане у него лежит бумажный пакет с бутербродами и яблоко...
Соседка задела меня рюкзаком, и привидевшиеся мне картинки сразу испарились в холодных московских сумерках. Хотя я мысленно поблагодарила "бомжиху" за то, что она вырвала меня из этих воспоминаний.
Тетка засобиралась на выход. Столько неприятной возни она устроила со своим барахлом. Копошилась над рюкзаком, крутила его в руках и была похожа на насекомое, которое создает из бессмысленного комочка только ему известную конструкцию. От усилий шаль сползла с теткиной головы, открыв жиденькие светлые волосы, собранные на затылке в тощую какашку.
А дальше началась моя галлюцинация. Я беспомощно наблюдала, как рюкзак под теткиными ладонями округлился и запульсировал, потом пошевелились пакеты, из одного высунулась собачья лапа. Теткина поклажа ожила прямо на моих глазах, превратившись в три самостоятельных существа: улитку с огромным позолоченным панцирем, голую собаку, всю в розовато-синих прожилках, и живой шар, похожий на хрустального ежа. "В улитке - мудрость, в собаке - защита, в шаре - сила",- узнала я, хотя никто мне ничего не говорил.
Освободив руки, моя соседка величественно поплыла к выходу. Существа двигались впереди нее. Бахрома на шали "бомжихи" медленно колебалась в такт ее шагам. Вся процессия увязала в ставшем тягучим воздухе. Но остальных пассажиров этот безумный зоопарк не смутил. Только сидевший напротив малыш выкинул пальчики в сторону шара, горячо залепетал, обращаясь к своей матери. Та бессмысленно посмотрела, зевнула и отвернулась.
Когда "бомжиха" вывалилась из трамвая, ничего необычного в ней уже не наблюдалось. Она поправила рюкзак и, расталкивая встречных, по-утиному заковыляла в сторону Пятницкой улицы. А я, как утопающий в соломинку, вцепилась в поручень переднего сиденья. Что это было? Мировой порядок вещей, к которому я привыкла за почти тридцать лет жизни, показался непоправимо нарушенным. Надо было как-то остановить этот конец света. Нет, лучше сойду с ума я, а не целый мир. И я начала внушать себе, что все это мне померещилось. Просто какой- то маленький винтик в мозгах развинтился... Главное -не смотреть, не слушать, отказываться узнавать дальше . И - бежать,бежать!
Выскочив на следующей остановке, я понеслась знакомым переулком, где стояли домики с деревянными надстройками. Их потемневшие наружные лестницы вели на вторые этажи, заканчиваясь там маленькими тамбурами. Деревья переулка были выше домов, а во внутренних двориках, казалось, уже сто лет сохло на знакомых веревках белье и ржавели старые машины.
В прежние дни, гуляя здесь, я с любопытством заглядывала в подслеповатые окна этих ветхих человечьих гнезд. Мне казалось, обитатели этих домов только притворялись обычными москвичами, но на самом деле были хранителями старого города. Это место всегда лечило меня. Оно и сейчас помогло мне. Я замедлила шаг, сердце стало биться спокойнее.
"Кукольный театр Лена Шоаль",- полыхнуло на фоне темнеющего сиреневого неба. В конце переулка находилось трехэтажное здание бывшей школы, отданное под офисы - на его крыше буквы и загорелись. Я нащупала в кармане билетик и осторожно прислушалась к себе. Почему бы не заглянуть туда? Просто на минутку, из любопытства. Пусть мой трамвайный кошмар поймет, что у меня есть дела поинтереснее.
Я спустилась в обшарпанный подвал, куда указывала стрелка. Мда, храм искусства, все средства на рекламу пошли.
- Ч-что так поздно, - проворчала из окошка единственная гардеробщица. - Вторая дверь налево! Не ш-шумите там.
Откуда у нее убежденность в моем интересе к их постановкам? Через минуту, ругая себя за слабоволие, я уже обменивала пальто на алюминиевый жетончик с номером "1486".
За дверью некто с фонариком - билетерша, надо думать - властно схватил меня за руку: "Идите з-за мной!" - и, впечатав в мою ладонь свой огромный перстень, отвела к крайнему креслу.
Показывали детскую сказку. Куклы выглядели аляповато, но двигались замечательно. Не верилось, что ими руководили.
Я почти разобралась в главных персонажах, когда свет на сцене неожиданно погас. Вскоре нервные смешки и ропот в зале стали громкими - зрители догадались, что эта абсолютная темнота не запланирована сценарием. Их успокоил голос из темноты: "Просим вас не уходить. Свет отключился из-за аварии на подстанции. Мы продолжим через несколько минут". Прошла четверть часа, а собравшиеся все терпеливо ждали, поигрывая огоньками своих мобильников.
Мой мобильник был оставлен дома, но я без труда нашла выход. По стеночке добралась до гардероба, второй раз за день играя в слепых, только теперь не по собственной воле. Нащупала знакомое окошко, чтобы постучать, и попала рукой в живое. Раздались два вопля - мой и гардеробщицы.
- Вы там?
- Там-то я т-там. А пальто вам не дам,- в рифму огрызнулась она.
- Ну пожалуйста, найдите, вы его совсем недавно повесили,- взмолилась я.
- В такой ть...темени?
Я продолжала канючить, и старуха сдалась. Послышались шум отодвигаемого стула, шарканье ног и стук металлических перекладин. Продолжая ворчать: "Тьма египетская, обслуживай их тут", - она сунула мне одежду.
Что она выдала мне чужое пальто, я поняла, уже надев его. Оно было большое, с пуговицами на мужской стороне.
- З-запутала ты меня! - еще больше рассердилась старуха. - Всё! Ждите, пока свет дадут. И не шуми тут!
- Да не могу я ждать! - (вот дернуло меня зайти в этот подвал).- Мне ребенка забирать из садика! - хотя я соврала, слезы в моем голосе были неподдельными.
Наступила глухая тишина, в темноте это было особенно неприятно. Потом старуха неожиданно коснулась моего плеча.
- Милка... знаешь что, иди к главному администратору,- сказала она, плавно переходя с "ты" на "вы" и обратно.- Пусть Марина Ивановна с вами разбирается. Т-три ступеньки, за ними поворот, и дверка... Давай, давай, не б-бойся!
Я побрела, забыв снять чужое пальто. Долго блуждать не пришлось: яркий свет пробивался из-под двери кабинета. Наверное, у администраторши были автономные лампы.
- Марина Ивановна? - обратилась я к стоявшей возле стола приземистой женщине.
Она обернулась, и я сразу забыла, зачем пришла. Это была "бомжиха" из трамвая.
- М-Морена Ивановна меня зовут,- строго поправила администраторша.. Она говорила со спокойными запинками, как человек, недавно излечившийся от заикания.
- Да-да, - опомнившись, я рассказала о своей проблеме.- Вы войдите в мое положение.
- Ну каждый день жалобы на этот гардероб! - возмутилась администраторша.- Пора увольнять бабулю. А... вы уверены, что пальто чужое? - ее выщипанные бровки насмешливо приподнялись.
- Абсолютно уверена, - я сунула руки в карманы.
В одном было яблоко, в другом - завернутые в бумагу бутерброды. Потом, сама не зная зачем, я понюхала рукава пальто. Запах был из детства . Оттуда, где остались заснеженные московские дворы и большая рука, сжимавшая мою ладонь: "Опять мы заблудились, Зойка!".
- Не может быть...
- Почему не может? Если вы думаете об этом весь день,- сощурилась она.
Заметив мою дрожь, Морена Ивановна усмехнулась:
- Да не пугайтесь вы так. Это всего-навсего реквизит. Ведь мы театр.
- Понятно. А режиссером у вас - Лена Шоаль,- я решила показать осведомленность. - Или это название?
- Название разным бывает, - загадала она новую загадку.
- Морен Иванна,- обратилась я уже совсем по-свойски.- Вы сегодня ходили с такими... тремя... они перед вами плыли по трамваю... Куда они подевались?
- Никуда не подевались. Они часть творческого процесса.
Это было произнесено с таким пафосом, что я подумала: "Ага, а вы сами - доктор кукольных наук. Мадам Карабас Барабас!".
Администраторша вредно прищурилась.
- А ну-ка, возьмемся за руки, - приказала она.- Покружимся, покружимся!
Комната и шаль Морены Ивановны слились в разноцветное пятно. Когда я, покачиваясь, остановилась, администраторши рядом не было. Зато был слышен разговор. Мужчина с маленьким подбородком и манерами старомодного слуги говорил о своей жене, что она приболела - древесный жучок ее замучил. " Как человека может замучить древесный жучок?" - подумала я. Но тут же рассудила: да это комод и стол говорят о двери. И совсем не удивилась, когда дверь скрипнула и обернулась пожилой дамой с высоко зачесанными волосами, в которой я признала Морену Ивановну.
- У вас есть воображение. И смелости достаточно. Вам следует посмотреть настоящий спектакль, - решила администраторша, задумчиво помассировав свой перстень.
- Кукольный?
- Да. Просто куклы разными б-бывают.... Соглашайтесь! Наш театр поможет вам ... Чтобы вы не повторили одну ошибку.
- А это не опасно? У меня вообще-то ребенок маленький.
Она не слишком уверенно покачала головой:
- Если скажете "нет", настаивать не буду. Я дама покладистая.
Но я уже почувствовала прилив шальной храбрости и согласилась.
Тогда Морена, подойдя ко мне вплотную, заговорила совсем другим тоном - будто речь шла о спасении души:
- П-пойдешь на первый же шум. Не оборачивайся, если тебя позовут, чей бы голос ни был.
Изо рта ее пахло леденцами от кашля, на лбу блестела плохо припудренная бородавка - это успокаивало. Но краем глаза я успела заметить, что на столе у администраторши шевелит рожками золотая улитка.
- Главное, не разговаривай ни с кем. Ты - зритель.
Убедившись, что я запомнила ее наставления, она за плечи подвела меня к распахнутой двери, слегка подтолкнула, и я снова очутилась в кромешной темноте. "Зоя, Зоя, куда ты?" - закричали и заплакали за моей спиной. Голос был похож на мамин. Потом муж позвал: "Заяц!". Я не обернулась.
Мне казалось, что я бреду тем же знакомым коридором, пока стена не уплыла из-под руки. Вдали закричала морская птица, я неуверенно пошла на ее крик и увидела слабый просвет. Это был выход. Там тоже было темновато, но мне достаточно было одного взгляда на пейзаж с островерхими пагодами и домиками на сваях, и одного вдоха влажного пряного воздуха, чтобы понять - спектакль будет на восточную тему. Вот это театр!
Внизу с тихим плеском покачивалась привязанная к опоре лодка. Возле соседнего дома тоже были лодки. Этот город располагался на воде, как Венеция.
- Оставь меня в покое, Лек! -закричали из комнаты, где горел слабый огонек.
Я на цыпочках прошла по рваным циновкам. Губастый парень в мятых коротких штанах сидел на полу перед миской супа и грубо хватал девушку, которая ему прислуживала.
- Ты о себе много возомнила, а сама даже томхакаи сварить не умеешь, - со смехом сказал он ей.- Деревенщина.
- Тяй-йен-йен! Не трогай ее, сынок. Ей надо хорошо выглядеть сегодня,- проворчала из угла похожая на жабу женщина.- Эй, Маи! Намажься как следует. А то будешь, как цыпленок без пуха.
- Тетя, я не хочу, этот китаец такой старый! - взмолилась девушка.
- Ну и что? Лучше быть зазнобой у пожилого, чем рабыней у молодого!
- Однажды я тоже стану богатым, как этот Чанг Жень, - с завистью сказал Лек.
-Хфа ,- фыркнула его мать,- не стремись к невыполнимому, не то надорвешься. Видел, какую кучу слон накладывает? Сможешь наложить такую же?
Лек самолюбиво дернул плечом и проворчал:
- Эти китайцы ведут себя, словно властители мира.
- Они и есть властители...
Меня говорившие не увидели. Меня вообще в этом городе никто не видел, как я вскоре догадалась. Лишь на Висаха Пуджа, когда народ с благовонными свечками и цветами ходил вокруг храма, один монах двинулся в мою сторону. Но тут же передумал, словно его остановило что-то за моей спиной. Голая собака Морены Ивановны меня охраняла (я слышала рядом частое собачье дыханье и поскуливанье), или администраторша самолично следила за порядком? Ее золотая улитка померещилась мне один раз среди солнечных зайчиков в речном водовороте.
Спектакль оказался документальным, как сама жизнь. Переносясь из одного места в другое и наблюдая сценки, я почувствовала, что вспоминаю этот мир, будто бывала здесь прежде. Мне только трудно было поверить, что всё это пело и шумело, плескалось и благоухало, распуская свои влажные лепестки, для одной-единственной зрительницы - меня...
Город у воды назывался Аютхайей, а история крутилась возле жившей там в незапамятные времена сиамской девушки. Она была сиротой, которую тетка взяла из деревни в столицу, чтобы иметь бесплатную служанку. Но Маи выросла красивой, и тогда теткины планы расширились.
Она познакомила племянницу с китайским купцом, чья огромная джонка с красными парусами, похожими на расправленные крылья дракона, останавливалась в Аютхайе по пути в Персию. Купец обычно дополнял местной посудой свой бесценный груз сине-белого фарфора и зеленого селадона.
В первое же свидание Чанг Жень захотел подарить Маи дорогое нефритовое ожерелье, но сирота отказалась.
Потом она, свернувшись нагим клубочком, лежала и смотрела на строгий профиль гостя, на его седеющие виски.
- Вот как бывает... - он с грустью провел пальцем по стоявшим на полу колокольчикам с изображениями слонов. - Нашел прекрасное дерево, а топор сломан.
Маи захлестнула волна жалости к мужчине:
- В другой раз все получится,- и девушка робко погладила китайца.
Она оказалась права: во время следующего визита ее гость был таким, каким хотел: то нежным, то жестоким. И были мгновения, когда он терял голову, как мальчишка. В знак благодарности за удовольствие господин Чанг разложил перед Маи деньги. Но она снова отказалась, потому что решила оставаться хозяйкой хотя бы собственной душе. И обескураженный китаец подумал, что эта девушка не похожа на других.
Зато тетка с удовольствием выкладывала свои увесистые серебрянные пульки-монеты в длинную гусеничку:
- У меня тут денежный угол! - хвасталась старая сводня. - Когда серебрянный червяк доползет до вон той стены, купим большую лодку, наймем рыбаков.
- Заживем! Интересно, где этот Чанг деньги прячет?- смеялся Лек. Глаза его оставались злыми. Ему самому нравилась Маи.
Ни Лек, ни его мать не догадывались, что их бизнес положит начало долгой любви для двух других. Теперь каждую зиму, когда китаец отплывал из Гуанчжоу с новым грузом, он знал, что главной остановкой на его пути будет Аютхайя. Маи тоже ждала встречи - сдержанный и заботливый Чанг Жень все-таки проложил путь к ее сердцу.
Сначала девушке было лестно, что она усмирила высокомерного иностранца, который теперь уважительно называл ее хун Маи. А потом она просто влюбилась во все, что он говорил и делал. Даже когда китаец ел свой суп, шумно засасывая лапшу, она не могла оторвать восхищенных глаз. Им было хорошо вместе - их души и тела переплетались друг с другом, как два нежных червячка в зеленом листке (ну и сравнения ко мне стали приходить).
Чанг поселил свою наложницу в отдельном домике и нанял ей двух служанок. Он был женат, но Маи все равно мечтала, что однажды ее любимый останется в Аютхайе навсегда. Гости на их свадьбе будут лить святую воду из морских раковин на руки и головы молодоженов, желая им здоровых детей.
- Хун Чанг,- Маи игриво дернула китайца за растрепавшуюся косу, когда они вечером катались на лодке.- А ведь нашему ребенку могло исполнится шесть лет в этом году. Я бы сказки ему уже рассказывала... Про то, как девушка семерых юношей в рабство продала! - звонко рассмеялась она.
Ее спутник словно не услышал. Он заговорил на совсем другую тему, показывая в сторону дворца, где новый король возводил ступы в память своих отца и брата:
- Что они там строят?
Маи загрустила - господин обычно понимал ее с полуслова, недаром он был родом из южной провинции.
Но он неожиданно засмеялся (конечно, слушал!):
- Надеюсь, это была бы не девчонка. У женщин, рожденных в Год Огненной лошади, опасный характер. Мужчины на таких не женятся.
Чанг Жень внимательно посмотрел на Маи. Подсвеченная оранжевым фонариком, она казалась очень юной в своем новом шелковом наряде.
- Какое у тебя настоящее имя, Маи?- спросил он.
Она пропела с улыбкой:
- Вы же знаете - имена не-е-ельзя раскрывать. А я хочу счастливой оставаться.
- Я тоже очень счастлив...- сказал китаец дрогнувшим голосом, - что встретил такую женщину. Ты прекрасна и изнутри, и снаружи.
- Кху кхаан... любимый... Ну так оставайтесь здесь. Если вам лучше со мной, чем с...
- Я этого никогда не говорил.
Маи вынула из волос цветок и бросила в воду. Она была страшно оскорблена, но волю чувствам дала только дома.
- Поссорилась со своим господином? - злорадно спросил Лек. Он и тетка постоянно крутились около, выклянчивая подарки.
- Он мне не господин больше,- сквозь рыдания ответила Маи.
И так велика была ее обида, что она рассказала Леку, где китаец хранит деньги и ценности. Пусть его обворуют, ей не жалко!
Когда наутро Маи одумалась и поспешила к Чангу, она застала там страшную сцену - Лек душил ее господина. "Чуай дуай, на помощь!" - подняла тревогу девушка. Лек разомкнул руки, но, к ужасу Маи, Чанг уже не шевелился.
- Ты же сама послала меня ограбить его! Притворщица!- закричал Лек.- Мертвеца под листком лотоса не спрячешь. Решила меня в тюрьму упечь?
Вытащив нож, разъяренный кузен полоснул ее по лицу:
- Теперь никому не будешь...
Лек не договорил. Он в изумлении посмотрел на Маи и сполз к ее ногам...
Чанг Жень отбросил свой нож.
Потом китаец долго хрипел и откашливался, держась за шею.
- Ку кхаан, простите меня! - повторяла Маи.
Кровь сочилась между ее пальцев, на полу стонал раненый Лек.
Все это выглядело так невыносимо натуралистично. Я отвернулась.
***
Его величество Раматхибоди Второй не мог оставить безнаказанным нападение на важного гостя. Преступников бросили в тюрьму, там Лек и скончался. Маи выпустили через год, она стала нищей - тетя прибрала к рукам все ее имущество. И плохие люди, которые прежде заискивали перед наложницей богатого китайца, теперь посмеивались ей в спину. А, если разобраться, в чем она была виновата? - Только в том, что ляпнула что-то сгоряча негодяю Леку.
Я бы давно подошла к ней утешить, если б не предупреждение Морены Ивановны: "Помни, ты зритель". Мне было очень жаль эту бывшую красавицу, которая теперь прятала свой шрам, зачесывая волосы на лицо. Единственным, что давало Маи силы, была надежда на объяснение с любимым.
И вот настал долгожданный день, когда джонка с драконьими парусами появилась в порту Аютхайи.
- Хун Чанг! - нищенка бросилась в ноги к сошедшему на берег китайцу.
Он едва признал в ней свою бывшую возлюбленную. Чанг Жень давно принял решение не прощать ее, но девушка преследовала его, и в конце-концов он заговорил с Маи, взял ее за руки.
Ночью сиамка беззвучно плакала от счастья на его груди. У Чанга тоже перехватывало в горле. Но этот средневековый бизнесмен был очень жестким человеком. Наутро он положил девушке на живот тяжелую монету-пульку - молча расплатился за услуги, и ушел... Вот, скотина! Секс-турист китайский.
Действие перенеслось на его отплывшую джонку. Там этот Чанг себе места не находил. Потому что в глубине души он продолжал любить Маи, хотя по ошибке принимал свою любовь за ненависть. Я смотрела на него без сочувствия, но постепенно - вот чудеса - его боль стала мне очень близкой и едва выносимой.
Он вспоминал глаза Маи, когда та лежала с этой проклятой монетой в пупке, и думал: "Надо вернуться". Или это я сама шептала?
- Господин Чанг!
Он обернулся, наши взгляды встретились.
Звук, протяжно-тягучий, как удар храмового гонга, родился в глубине моря, прорвался на поверхность, завибрировал между нами, достигая нестерпимой силы.
Вот почему тот мир казался мне знакомым, а напевные странные названия то и дело всплывали в голове! Вот о чем рассказывали мои детские сны. И этот жест - кончиком указательного пальца по контуру губ. И иррациональная боязнь быть задушенной... . Никто не забывает себя полностью.
Моряки забегали по палубе, убирая паруса. Была причина их беспокойства в этом разрастающемся звуке, или в маленькой тучке у горизонта? - Я так и не узнала, потому что спектакль оборвался. Вместо солнца в небе закрутился хрустальный еж, а тучка выросла и разделилась на две огромные человеческие тени. Судя по позам, они собирались подраться за растянутым во весь небосвод тонким светло-серым занавесом.
- Что она здесь делает?- раскатисто загремел сердитый бас.
- Ее п-последний круг!-прошевелила губами грузная тень с китайской прической. Это была Морена Ивановна.
- Она его уже профукала! - бас был похож на средневекового монаха в капюшоне. - Не пропущу!
- Пропустишь!
Из-за моей спины, глухо зарычав, выскочила голая собака администраторши. Я сообразила, что она покажет выход. Собака бросилась к занавесу. Когда она заползала под него, я успела разглядеть знакомый коридор с почерневшим паркетом и три ступеньки в кабинет. За занавесом началась свалка: тень собаки вцепилась в ногу оппоненту Морены Ивановны, а гигантская тень администраторши дубасила его по голове...
Постояв в пустом кабинете Морены и не дождавшись ее, я прошла в гардероб. Свет горел везде, но в театре было тихо. Зрители давно разошлись. Ушла и строптивая гардеробщица, бросив мое пальто у окошка. Я машинально оделась, вышла на улицу, побрела по переулку. "Чудно все-таки выглядело, когда тени за занавесом развалились на клочки и рассеялись, -вспоминала я. - Будто облака, разогнанные ветром".
О каком последнем круге они говорили? Надо мне было дождаться Морену Ивановну. Вот прямо сейчас вернусь и расспрошу ее: что такое неправильное делаю в своей жизни?
Я поспешила обратно к подвалу, но наткнулась там на запертую дверь с заржавевшим замком. Проход был засыпан давно сопревшими листьями, а на двери висело старое объявление: "БТИ переехало в дом 20/30". Я присела на грязные ступеньки, закрыла лицо руками. Глаза Маи без укора смотрели на меня. Нет, это уже не она. Это невидящий взгляд моего отца. И как я, самодовольная кукла, посмела наказывать уже наказанных?
***
- Дедушка, что это за карта у тебя на стене?
- Это карта старинных кораблекрушений. Ученые изучили обломки кораблей, потом рассказали их историю.
Он всегда увлекался археологией. Как ужасно было бы, если б я лишила внука такого интересного деда.
А ведь в первый раз отец не поверил, что это именно я к нему пришла. Мы сидели в его полной пустых бутылок комнате, и он, такой жалкий в надетом задом наперед пуловере, с треугольным вырезом на спине, все переспрашивал:
- Вы, вправду, Зоя? - боясь прикоснуться.
Потом подвинул ко мне хлеб и банку варенья:
- Вы пейте чай.
Батон был зеленым от плесени.
Отец не жаловался на свою слепоту, о ней мне рассказали ложечка, ручкой вниз поставленная в чашку, и электронные часы, каждые пятнадцать минут объявлявшие время буратиньим голосом.
- Помнишь, ты однажды мне фокус показывал, палец хитро так поджимая?- я слегка пожала его руку. - Я, когда разобралась, назвала тебя "оманщиком". Та к ты этим "оманщиком" до-олго меня потом дразнил.
Кодовое слово сработало, он улыбнулся. Но его плохо выбритый старческий подбородок задрожал еще сильнее:
- Мама не разрешала мне тебя навещать...
Мы с Никитком часто приходим сюда. Я обстирываю отца, глажу, готовлю - короче, веду себя, как нормальная дочь. Но сердобольная соседка по коммуналке (та, что сообщила мне о его слепоте) до сих пор плачет от умиления, когда мы с сталкиваемся на кухне.
Сердце мое пропустило удар, я сразу отставила утюг.
- Так, риф Лена Шоаль, - увлеченно начал отец. - Китайский корабль... Китай тогда был повелителем морей. Представь себе, Никита.... большая джонка, европейцы таких не строили... Плыла себе в мусульманские страны в девяностых годах пятнадцатого века, и вдруг затонула. Говорят, гигантский тайфун выбросил ее на рифы... На борту находились китайский фарфор, керамика из Вьетнама и Таиланда... Но здесь есть тайна, которую ученые разгадать пока не могут. По идее, джонка должна была находиться к северу от рифа, а обломки почему-то найдены на южной стороне. Непонятно, что заставило капитана изменить маршрут и повернуть в сторону Таиланда.
- Мам, ты почему улыбаешься? -прервал его Никиток.- Мам! Отвечай!
Что я могу ответить? -"Сын, ты не поверишь, но я была китайцем, который плыл на этой джонке. Это моя любовная тоска развернула корабль, и все закончилось бы хорошо еще в первый раз, если б тайфун не вмешался в судьбу".
Сау тяй, кху кхаан, сау тяй... Поэтому мне дали второй шанс.