КАВЕРНА ДРИФТЕРА

 

(с) А.В. Батырев 2003-2004

 

Громкую ругань отца мы услышали задолго до того, как его грузная туша, сплошь покрытая водой, перевалилась через порог.

Попав наконец домой, он явно собирался продолжить свои излияния, но, наткнувшись на укоризненный взгляд матери, засопел, заметил нас, высунувшихся из углов, и пробормотал угрюмо:

-Сущий потоп, чтоб его!

Мать, смягчившись, помогла ему обтереться и проводила ближе к теплу. Отец прилег и блаженно вздохнул, но в уголках глаз и рта, не особо прячась, переливалась досада. Видно, охота была неудачной, - как и почти всегда в последнее время.

Детей это, конечно, не касалось, но я-то уже не ребенок. Это знали все, только не подавали виду. Еще немного, и я тоже буду добывать еду, как мой отец и как все отцы долины. Я мог первым подходить к нему, вернувшемуся с охоты, и слушать его немногословные рассказы, обращенные вроде бы даже и не к нам и не к матери, а так - никому. Будто бы он говорил сам с собой. Но что за толк - говорить с собой? Пусть малышам это неинтересно, матери скучно, а я слушал. Иногда узнавал о прошедшей охоте только два-три слова, и это было испытание. Вопросов я уже не задавал - на вопросы отец не отвечал, и, подождав продолжения и не услышав его, я уходил, додумывая остальное. Потом, когда младшие уснут, отец сядет у порога, подзовет меня и станет объяснять мне, где они искали пищу, по каким признакам увидели, что она съедобна, как разделывали и увязывали добычу в тюки и как не дали никому ее отобрать. Потом я рассказывал ему то же самое. Он поправлял меня, мы повторяли все вновь и вновь.

Каждый раз я встречал отца с охоты первым, вдыхал запах холмов и слушал свежайшие новости, представляя, что это я пришел с охоты, что я принес еду и оттого горд вдвойне.

В этот раз отцу было что сказать - охота была не только неудачной, но и богатой событиями.

-Твари со скал опять пришли. Мы собрали много, больше, чем обычно. Все погрузили, увязали и понесли - но этот увалень, Голодный, - так он опять за свое! Потягивал из тюка, потаскивал, да и полетел под откос, недоносок! М-м, извини...

"Недоносок", - повторил я про себя, мысленно отвешивая Голодному затрещину - ведь погубит все, недоносок!

-Расшибся он, конечно, сильно, но идти мог. Сам только, поклажу его мы разобрали и двинулись опять. Не тут-то было! Впереди еще один шел, из Угла, вот и вопит он - твари, твари! Ну так не лезь, постой, раз твари... А он опять - прут, прямо на нас! Глянул я - точно, всю дорогу перегородили и к нам неторопливо так, спокойно. В гору ведь. И нам никуда. Бросили мы пару тюков, для приманки. Они вроде встали, но тут сверху еще три раза по столько дружков ихних, а те с горочки катятся себе, и их уже не остановишь. Ну и все, или мы еду спасаем и там сами остаемся, либо хоть кто-то до дому доберется. Бросили все и в трещину, да вниз. А Голодный последним, да...

-Спаслись, все?

-Мы-то да, мы спаслись, ага... - отец помолчал, - А Голодный там и остался, не вышел. Вот так-то... Я только упряжь бросил, да невелика потеря, а паренек-то сам сгинул... Хороший был охотник, хоть и увалень.

Я его уже не слышал, забыв и про еду, и про тварей, и про Голодного сгинувшего, - упряжь! Дедова упряжь с костяными нашивками, серой кожи, переплетенная жилами скальной твари - да такой нет ни у кого! Детская обида горьким комком встала в горле. Я мечтал об этой упряжи, как только ее увидел, мечтал выйти в ней в поиск, чтобы все поняли - вот он, новый охотник, теперь все пойдет на лад, все будут сыты благодаря мне. И что же - отец бросил ее в скалах, где вечный дождь, едкий туман, где камнепады, где твари, наконец! Мой отец, который берег ее пуще горячего камня, бросил ее. Бросил. Не быть мне теперь охотником, дело ясное.

Был кто-то внутри меня, кто говорил, что это всего лишь упряжь, кусок кожи, вещь, главное - отец жив, но видел я в тот момент лишь себя на охоте, и только в дедовой упряжи.

Не взглянув на отца, я дотронулся до него, благодаря его по привычке за рассказ, и пошел в свой угол. Он остался сидеть, думая о чем-то своем. Может, он думал об упряжи. Может быть. Не знаю. Скорее всего, он вспоминал Голодного, который был дураком и сгинул дураком.

Конечно, отец стареет. Он еще могуч, это видно, но уже делает что-то не то. Нельзя так. Пришло, похоже, время сменить его. Если уж он не может сохранить такую вещь, единственную достойную вещь в семье, лучшую в долине, да еще дедову память, я это сделаю.

-Бежали они оттуда, со скал, вот что, - сказал вдруг отец.

Когда все заснули, я стал тихонько пробираться к выходу. Отец спал неспокойно, я задержался рядом с ним на минуту. Мне было жаль его. Ему будет тяжело смириться с этим. Вчера еще он кормил четверть долины и нашу семью, он был главой этой семьи и вел за собой охотников, не всех, но многих. Но больше никто не пойдет за ним, разве самые неопытные, хоть всегда совет его выслушают и всегда лучший кусок он получит. В долине много уважаемых стариков, все они когда-то перестали быть охотниками. Когда пришли новые, лучшие.

Отец бросил упряжь. Я верну ее. Все очень просто. Кто носит упряжь, тот ее и носит. Двум охотникам в семье не бывать. Я вышел.

Дождь перестал. Со склонов в долину спустился туман, дышать было щекотно. Вершины скал слегка светились и словно дрожали в потеках тумана, окружая долину со всех сторон своим зыбким сиянием.

Дорога была мне знакома - широкая и утоптанная охотничья тропа, я ходил по ней не раз и поднимался легко. Потом я начал узнавать места, о которых отец только рассказывал, пока не дошел до места нападения скальных тварей. Здесь тропа сужалась между нагромождениями камней и переходила в крутой каменный подъем. Я двинулся медленнее, внимательно глядя по сторонам. Никаких следов, никаких брошенных тюков с едой, ничего не было. Упряжи, того, ради чего я и предпринял эту вылазку, не было нигде, но я снова лез на камни, оскальзывался и лез под камни.

Вот она... торчит из-под камня. Я дернул за высовывающийся конец, дернул еще, и она выскользнула, это была упряжь, но...

Упряжь Голодного. Разумеется, я знал упряжи всех охотников. Иногда после охоты их и можно было различить только по нашивкам на ремнях. У Голодного же не было нашивок.

Камень зашевелился, будто я стронул его с места. Покатится вниз, если его еще легонько подтолкнуть. Но он не покатился, а как-то повернулся. Этот камень, так похожий на панцирь скальной твари. Я сидел, держа эту дурацкую упряжь, не в силах двинуться с места, и смотрел, как скальная тварь высовывает из-под панциря руки и шарит ими вокруг. Она уже почуяла меня и теперь мне не спастись. Наверное, не спастись, но я же охотник!

Вскочив, я помчался вверх по склону. Не огладываясь, потому что я слышал сзади скрежет панциря о камни - этого звука мне было достаточно, чтобы карабкаться по почти отвесной скале пока хватало сил. Когда скала стала гладкой настолько, что когтям не за что было зацепиться, силы ушли сами собой. Я оглянулся. Оказалось, что залез я не так уж высоко.

Тварь карабкалась за мной, вот еще что я увидел. Пыхтя и нелепо выбрасывая вверх руки, она приближалась так обыденно, так спокойно, что я заплакал.

Как же так! Я отправился в поиск, на охоту, чтобы вернуться героем, чтобы стать храбрее отца, храбрее всех, чтобы носить упряжь охотника по праву. Я ведь не боялся никого, никаких скальных тварей, я и сейчас ее не боюсь, но ведь она просто съест меня и все, потому что я даже убежать от нее не смог. А если бы и смог, так даже и хуже - получается, что я убежал из дому, как капризный малыш,  притом безо всякой причины, потому что убежав, я за упряжью уже не вернусь, и объяснять в долине мне будет нечего.

Вот поэтому я схватил этот камень и спрыгнул прямо на нее, сбив ее вниз. Я больно ударился об камень. Зато скальная тварь упала на панцирь, открыв мне мягкое брюхо. Я ударил по нем камнем и еще ударил, пара рук попыталась меня схватить, тогда я ударил и по ним. Брызнула слизь, руки перестали меня хватать и заскребли по камням, а я все бил и бил ее этим камнем, месил это мягкое брюхо, смешивая плоть со слизью.

Я убил ее.

Никто в долине не убивал скальных тварей. Никто не трогал скальных тварей, упавших с обрыва. Даже пустые панцири подбирали только после нескольких дождей.

Она убила меня.

Я весь был забрызган этой слизью. Весь. Спереди я уже начал истаивать. И это, между прочим, было не больно. Я полез наверх, оставляя на камнях обрывки себя, полез туда, в туманное сияние. В долину спускаться не было смысла. Упряжь Голодного я положил в пустой панцирь посреди тропы. Туда же я положил и дедову... отцову упряжь. Она нашлась рядом - отец не бросил ее, затолкал в расселину, это ведь дедова память, да и ему она бы еще пригодилась. Они найдут это, найдут и скальную тварь, а отец догадается, куда я пошел, и я буду героем и лучшим охотником. Это будет лучше, чем таять на глазах отца и всех.

С вершины скалы видно было всю долину. Ее заволакивала густая белая масса, заполняя каждый уголок, каждую пещеру. Всю долину.

Это, наверное, опять туман, подумал я.

* * *

-Это совершенно новый, безвредный материал, профессор Дрифтер, - успокаивал доктор с улыбкой, - Он и бактерицидными свойствами обладает, так что вы, к сожалению, еще не скоро у меня появитесь.

Дрифтер потрогал зуб языком.

-Да, доктор, я не зря хожу только к вам. Что ж, большое спасибо, теперь меня ждут мои окаменелости. Из-за этой дырки мне пришлось с ними расстаться, но теперь, благодаря вам, я уж с ними разделаюсь!

 

Толково-словообразовательный словарь:

КАВЕРНА ж.

1. Полость, образующаяся в органе вследствие разрушения его тканей патологическим процессом.
2. Полое пространство в горной породе.