Капля яда упала меж сомкнутых губ, вязко потекла на язык, стянуло нёбо.
Своей горечью и жжением яд потряс организм жертвы и спящая, прерывисто вздохнув, открыла глаза, едва различая в темноте склонившуюся фигуру и белеющее над нею размытым пятном лицо.
Не особо разбираясь явь то или сон, проснувшаяся машинально ткнула, нависшего над нею с явно недобрыми намерениями, в глаза. О чем тут было думать еще? Чего ожидать от того, кто стоит над ее постелью ночью?
Ничего хорошего.
От внезапности и боли, не ожидавший нападения от девушки, только что в беззащитной неподвижности, лежавшей перед ним и способной защищаться разве что визгом, злоумышленник попятился, согнувшись в три погибели, сипло ругаясь, закрывая глаза ладонями.
Не теряя времени, наложница вскочила с ложа, но от резкого движения ее повело, голова пошла кругом, только в едва проснувшемся мозгу билось одно - нужно спасаться и немедленно...
Злоумышленник перестал метаться и стонать, посылая тихие проклятия. В руке его холодно блеснул остро отточенный клинок.
Не особо разбираясь в темноте, где тут выход, девушка ринулась в ту сторону, где обозначился лунным светом проем окна, забранный изящной решеткой, по пути, споткнувшись о сунувшегося к ней негодяя.
На поверку оконная решетка оказалась декоративной и довольно хлипкой и все никак не проморгавшемуся наемнику только, и оставалось, как слышать треск тонких планок и раздираемой оконной бумаги, через которые в спросонья проломилась его жертва. Но она не уйдет далеко, ей не суждено пережить эту ночь, зло усмехнулся ей вслед наемник.
А девушка знала одно: нужно спасаться, бежать быстро и далеко от этого места.
Куда?
Не важно... Потом разберется.
Но хотеть и делать не одно и то же. Она путалась в странно длинных и свободных одеждах, и никак не могла припомнить, откуда у нее такая ночная рубаха. Но эта мысль скользнула мимо сознания, не задержавшись надолго, вокруг стоял адский грохот, что-то полыхало, истошно кричали, ей под ноги упал человек в стальном шлеме, пронзенный стрелой, творилось, что-то невероятное. Из безмятежного сна, она угодила в адскую какофонию.
Перед глазами у нее все плыло и прыгало, в голове шумело, сознание мутилось, рот стягивала жгучая горечь.
Это, что еще такое? Она же не собирается терять сознание?
Действительность проявлялась пугающими урывками. Резня вокруг была ужасной. Вдруг ее схватили, поспешно сунули в рот два липких шарики, вкус которых она не почувствовала и потащили к темному лесу у горной гряды, прочь от адской бойни, что творилась вокруг.
Старик, что упрямо толкали ее вперед, то бесцеремонно волок за руку, все оглядывался, боясь, что их догонит какой-то убийца. Она тоже обернулась и поплатилась за это. Голова закружилось, словно тележное колесо, которое крутанули с бешеной скоростью, желудок связало болезненным узлом, горло наполнилось желчью, в пищеводе словно встал ледяной кол. Ноги подкосились и, едва справляясь с дурнотой, девушка, схватившись за ветку, повалилась в какие-то заросли.
- Да... да... - едва переводя дыхание, бормотала она старику, что изо всех сил упрямо тащил ее из зарослей, - бежать... надо бежать...
Погоня не заставила себя ждать, их уже увидели, когда они добежали до первых деревьев за которыми стремились скрыться. Какой-то человек в темном, с лицом скрывающейся за черной повязкой с повадками крадущегося шакала, кинулся за убегавшими, пока метавшиеся вокруг всадники с дикими воплями и восторженными визгами, убивали всех подряд.
Старик все бормотал через силу, задыхаясь на бегу, что им бы только добраться до монастыря Нефритового Будды, а уж там они спасены.
Догадка, что она отравлена, плыла и растекалась в ее воспаленном мозгу, словно масляное пятно по воде. Было так плохо, что хотелось тут же умереть. Сквозь шум в ушах, она различала, что их настигали чьи-то шаги, но ей надо было, чтобы ее стошнило, было так муторно. Старик все тащил за собой, больно вцепившись ей в руку костлявыми пальцами, а ее мотало из стороны в сторону.
Они упали в кусты, и когда ее рот сжала сухая ладонь, к ее горлу поднялась жгучая горечь. Мимо зарослей, в которые они повалилась, прямо перед ее носом, осторожно ступили мягкие войлочные сапоги.
Беглецы сжались, затаилась, тесно прижавшись друг к дружке. Но старик тяжело и хрипло дышал, а она едва терпела очередной болезненный спазм, сводивший ее желудок.
Рот наполнился горечью, от которой просто необходимо было избавиться.
Преследователь, перешедший на крадущийся шаг, остановился и, чутко прислушиваясь, наклонил голову набок. Девушка задыхалась, сухая ладонь с шершавой пергаментной кожей не давала ей дышать.
Убийца уверенно двинулся в их сторону как кот, подкрадывающийся к мыши. Из тьмы, сгустившейся между деревьев, метнулось, что-то схожее с человеком, налетев на их упорного преследователя.
И в темном лесу, глухой ночною порой под треск ломаемых веток, содрогающихся стволов деревьев, раскачивающихся крон и осыпающейся листвы, началась какая-то чехарда. Дерущиеся то кидались друг на друга, то разбегались в стороны, чтобы вновь сойтись в безжалостном поединке.
В лунном свете мелькали холодными росчерками ножи, от которых поединщики ловко и умело уворачивались. И все же, кто-то из них допустил промашку, а другой мигом ею воспользовался. Раздалось тошнотворное чавканье, когда оточенное лезвие выдернули из живой плоти и глухой стон, принявшего в себя клинок.
А затаившуюся в кустах беглянку нещадно рвало. Полоскало ее от души, до посинения. Пока девушка давилась, деликатно отползая от своего спасителя, на поляне уже все закончилось.
На вытоптанном поединщиками пятачке, остался лежать бесформенной грудой несостоявшийся отравитель и неудачный преследователь сбежавшей наложницы.
Его убийца исчез, слившись с мраком, так же неожиданно, как и появился.
Старик осторожно приподнялся из кустов, опасливо огляделся и снова спрятался за ними. Он потерял свою квадратную высокую шапочку и шпильку.
- Надеюсь, ты избавилась от яда, который успела принять, - прошептал он и сунул в холодные руки девушки какие-то деревяшки, велев свистящим шепотом, чтобы не забывала принимать снадобье раз в три дня. "Без него в тебе сразу признают чужеземку, - сказал и добавил: - Жетон и амулет отдашь настоятельнице монастыря. Она позаботиться о тебе. Поняла?"
Девушка судорожно дышала, пересиливая очередной спазм в желудке. Ее лоб покрыла холодная испарина. Хотелось, чтобы никто не тормошил ее в момент агонии и она с трудом кивнула, чтобы странно расхристанный старик отстал.
- Пойдешь от обрыва к дороге. По ней не доходя до Лояна, повернешь к горному монастырю, тебе его всяк укажет, если спросишь.
Она снова кивнула, с трудом переводя дыхание. Тогда старик больно ткнул пальцем ей в шею, и она отключилась, повалившись на землю.
Оставив, выбившуюся из сил, бесчувственную девушку в кустах, старик, собравшись с духом, поднялся на ноги и выбрался из зарослей.
Он знал, что порожденный тьмой убийца, не ушел, что он терпеливо ждет. Старик торопился, с суетливой опаской прислушиваясь и вздрагивая от страха. Он не столько слышал, сколько чувствовал, что убийца следует за ним.
А тот, по-звериному чутко улавливал торопливый неловкий шаг впереди, хриплое прерывистое дыхание, загнанного человека и как теряет он от страха способность здраво соображать.
Впереди зиял обрыв. Убийца знал об этом и гнал свою жертву к опасной горной гряде, осыпающейся в сторону крутого обрыва.
Вот над краем обрыва настигающий убийца различил темный заметавшийся силуэт с растрепавшимися длинными волосами, вдруг неуклюже оступившийся и с жалобным вскриком сорвавшийся в темную пропасть смерти.
Убийца не торопясь подошел к опустевшему, обрывающимся крутизной краю и прислушался.
Со дна ущелья слабое эхо донесло едва различимый предсмертный вскрик.
Все кончено, он сделал свое дело.
Удача по-прежнему не оставляла наложницу, хоть и цедила свои сюрпризы, точно вязкие капли яда из злосчастного пузырька.
Она очнулась в стылой промозглости росного утра. Вокруг вкрадчиво стелился туман. От зябкого холода она чувствовала себя лучше, но только села в мокрой траве, как тут же повалилась обратно. К горлу мигом поднялась тошнота, от головокружения мир вставал с ног на голову и обратно. Кажется она отключилась, потому что когда опять открыла глаза, небо посветлело, тем обозначив появление солнца.
Хоть девушку уже не так жестоко трясло от слабости и мутило как ночью, оставалась назойливая горечь, что жгла горло. Поднявшись на дрожащих, подгибающихся ногах, девушка сделав несколько шагов вперед, прижав руку к животу, побрела туда, откуда, кажется, вчера бежала.
В полуобморочном состоянии, содрогаясь от кашля, пошатываясь, налетая на деревья, спотыкаясь об узловатые корни, она выбралась к ручью, где упав головой в воду, пила взахлеб, до потери сознания. Перейдя ручей, она набрела на потухший костерок, в котором еще не выдуло золу, а угли не прибило дождями, полностью смешав с грязью. Да и вода рядом.
Она равнодушно приняла золу и боле менее целые угольки, размешав с водой, не испытывая ни капли отвращения, не до того было.
После, благо еще хватало сил, потащилась к обрыву и убрела дальше, пока не вышла к полю. Там стояла двухколесная телега с накиданным в нее сеном.
Измотанная болезненной слабостью, не понимаю куда идти и что делать, девушка забралась в телегу, из последних сил зарылась в сено, прежде укрывшись валявшейся на сене мешковиной, и провалилась в глубокий сон. А пробудилась от зубодробильной тряски.
Немного очухавшись, и припомнив как она очутилась в этой тряской колымаге, задалась тревожным вопросом: как попасть в монастырь Нефритового Будды?
Тряска донимала так, что разболелась голова. Если бы не это, девушка чувствовала бы себя вполне сносно, хотя и была слаба. Сколько же она не ела? Столько сколько, наверное, спала. А сколько она спала? Где ее дом? Ее кто-то, вообще, ждет? Кто дорог ей? Кому дорога она? Монастырь... Ах, да, она должна идти к Нефритовому Будде, который спасет ее...
Телега остановилась и после какой-то возни вокруг, на нее сверху кинули еще охапку соломы. При этом проявились хозяева телеги. Один из них, обладатель старческого голоса, недовольно ворчал, сварливо спрашивая, куда делась мешковина. Второй пререкался с ним молодым ломающимся баском подростка.
Из их перебранки стало ясно, что обладатели телеги торопятся к открытию городских ворот, чтобы успеть доставить солому некому торговцу И, ибо почтенный И предпочитал перекладывать фрукты соломой, чтобы уберечь спелые плоды и не побить их.
В город это, наверное, хорошо, главное, чтобы не тыкали вилами в саму копну, поправляя и уминая ее, подумалось спрятавшейся под соломой беглянке.
Потом мучительно долго тряслись по ухабистой дороге. Потому снова задремать не получилось и всю дорогу приходилось слушать ленивую перебранку старика с одним из своих внуков. Старик все время путался, какой же он внук по счету и от какого сына, чем доставал парнишку и невольную попутчицу. То называл его четвертым внуком от второго сына, то был уверен, что это шестой ребенок от старшего сына.
Паренек уже замучился все время напоминать забывчивому деду, что он третий ребенок его четвертого сына. Даже тайная попутчица, заваленная душным сеном, которую жестоко растрясло, выучила все многочисленное потомство старика. "Возрастные изменения, тут ничего не поделаешь, - со знанием дела подумалось ей, - они неотвратимы"
Наконец, это произошло и телега, дернувшись, остановилась. Старик послал третьего внука от четвертого сына, разузнать, что твориться впереди, почему стоят возки и телеги и почему солдаты обыскивают всех подряд.
Нывший всю дорогу мальчонка, что хочет есть и где бы чего раздобыть, тут же соскочил с телеги. А старик и прятавшаяся в сене девушка нетерпеливо ждали его возвращения.
Вконец изведшийся в ожидании дед, поминая всех демонов, ворчливо грозил, что расскажет каждому своему сыну про его паршивца. И маявшейся под сеном наложнице с удовольствием присоединилась бы к его ворчанию, но вынуждена была только молча костерить пропавшего с концами мальчишку.
Наконец, тот вернулся, что-то шумно жуя. Оказалось, что въезд в город перекрыт военными. Со слов мальчонки, аппетитно хрустящего огурцом, какой-то растяпа генерал умудрился потерять целую жену, которая умудрилась сбежать из военного лагеря. Теперь солдаты обыскивают все возки и телеги в поисках беглянки, а так же останавливают девушек и молодых женщин.
По словам мальчишки выходило, что беглянке и деваться-то некуда, кроме как скрываться в городе. Город находится почти на границе с соседним царством Вэй. Слева горы, справа непроходимые леса с редкими деревушками, а позади лагерь императорской армии Цзинь. Мальчишка принялся хвастать, что когда вырастет, тоже подастся в войска и будет воевать.
Слушая откровения паренька, пленница соломы, раздумывала, не пора ли покинуть жуткую телегу в которой отбила все бока. Если ее обнаружат солдаты, будет совсем нехорошо. Как ей объяснит, почему она прячется таким странным образом? Она даже толком не знает кто она и откуда.
А правда кто она? Было такое чувство, что выпала из какой-то пустоты, будто только что появившись на свет. Она представление не имела, ни как ее зовут, ни кто она вообще такая, где живет, есть ли у нее родители, и где, вообще, находится?
Девушка потихоньку, сдерживая стоны, начала сползать с телеги, понимая, что если не сейчас, то когда вокруг встанут другие повозки и соберется толпа, сделать это незаметно будет уже невозможно.
Старик, переругивавшийся с внуком, грызшим огурец, так и не заметил покинувшую их телегу попутчицу, которая умудрилась по ходу прихватить драную мешковину, которую старик все равно считал потерянной.
Следующее, что следовало сделать это, по возможности, изменить внешность. Раз солдаты искали молодую женщину, то вскоре из придорожных кустов она выбралась в накинутой на голове мешковине с перепачканным лицом. Увидев, что телега старика и его пятого или шестого внука, была с двух сторон зажата всадниками, возками и пешими путниками, поняла, что правильно сделала ее опасения, что так вовремя покинула своих попутчиков.
В толчее, озабоченных вынужденной и непонятной задержкой никто особо не обращал внимания на топтавшуюся у обочины нищую бродяжку. Опираясь на корявую палку, она шаркала вдоль вереницы повозок и толкающихся людей, то и дело, с благодарными поклонами принимая скромные, добровольные подаяния от жалостливых селян.
Никто особо не вглядывался в перепачканное лицо, с блеклыми от дряхлости глазами. К тому же на лицо падали неряшливые пряди волос, светлые то ли от седины, то ли от глины, которой они были перемазаны так, что свисали слипшимися сосульками, из которых торчала солома. Поверх неопределенного цвета одежды, нищенка накинула драную мешковину, в которую куталась вместо плаща.
Солдаты, что с деловой сосредоточенностью осматривали очередную повозки и ее пассажирок, были решительны и неподкупны, глухи ко всяким увещеваниям и посулам. Они сухо объясняли этот обыск военной необходимостью и, бродяжка услышала, что не только у городских ворот стоят такие же кордоны, но и по окрестным деревням тоже.
Нищенку они погнали прочь, сказав, чтобы не путалась под ногами, хотя она и близко к ним не подходила, а наблюдала, стоя в стороне опираясь на свою суковатую палку.
Доброхоты посоветовали побирушке повернуть к горному монастырю, там ей подадут, накормят, а то и хворь вылечат.
Поклонившись в ответ, старуха, пошатываясь то от дряхлости , то ли от слабости, пошаркала в указанную сторону, пока не нашла проторенную широкую тропу, готовую превратится в твердую дорогу, по которой и побрела вслед за немногочисленными богомольцами.