Савелий Фомин по прозвищу Невера, профессиональный атеист, возвращался домой со своей безбожной лек?ции 'Религия - героин и анаша для народа' в тяжком атеистическом настро?ении. А как не переживать: для атеизма наступили безбожно тяжелые времена. На лекции было безлюдно и тихо, как в самый жаркий зной в пустыне Сахара. Кроме двух-трех пожилых ленинцев-сталинцев, из которых уже сыпался песок, да влюбленной парочки на последнем ряду, не обращавшей на лекцию ровно никакого внимания.
Все друзья Савелия давно, еще при Перестройке, покаялись и отвергли проклятое атеистическое прошлое. За что Савелий и ненавидел Перестройку: 'Она у меня отобрала самое дорогое - друзей и единомышленников!'
Коля Бутылкин, к примеру, стал буддистом и уехал в Индию. 'Я - ариец, а Ин?дия - моя историческая родина', - заявил он, хотя его предки еще со времен Рюри?ковичей не покидали окрестностей Русской возвышенности. Но, видно, кто-то из его предшественников в одной из прошлых жизней заговорил в нем. Нелли Горбушкина - теперь убежденная кришнаитка, а ведь когда-то... Причем такая убежденная - что ни спросишь у нее, в ответ в любом случае получишь: 'Харе Кришна, Кришна Харе, Харе, Харе Рама'. И мерное раскачивание тела при закрытых глазах: таинство медитации, ведущей к совершенству и приближающей к нирване. Витька Гармошкин был безумно в нее влюблен, но, получив в ответ по 'Харе', которая 'Кришна', ударился в лютеранство и уехал то ли в Мордовию, то ли в Монровию, то ли вообще в Молда?вию миссионером. Брут последний!
Тем временем навстречу Савелию, покачивая шикарными формами, шла Жанна Мейер. Наш атеист судорожно стал сообра?жать, в кого же уверовала она. Кашпировка? Чумаковка или... чумичка, кто их сектантов разберет? Может, инопланетянка - сейчас, говорят, есть и такие? Нет, все не то. Кто же она, Жанна Мейер? А то в прошлый раз встретил серобуромалинового 'брата' Гришку Тренькина: тот на Савелия чуть ли не с кулаками набросился: 'У тебя богопротивный покрой одежды'. Чуть морду не набил, наш атеист еле ноги унес. Черт его надоумил в тот день надеть джинсы. Можно, конечно, пере?йти на другую сторону улицы и сделать вид, что не заметил, да неу?добно как-то, не по-людски.
На самом же деле Жанна никогда и ни во что не верила, даже гла?зам своим. Главное - прибарахлиться бы да замуж не за лоха выйти, а остальное хоть огнем гори.
- Привет, Фомин-неверующий, как дела? - спросила она.
- Как сажа бела!
Они пожелали друг другу крепкого здоровья и раскланялись. Са?велий пошагал дальше по дороге, ведущей отнюдь не к храму, а к собственному дому. Жанна же, напрочь лишенная каких-либо принципов, сначала помогла прохожему найти нужную улицу. А в довершение в автобусе заставила одного наглого верзилу уступить место дедушке. Не ведает, что творит.
Только Жанна скрылась с глаз, как темный и невежественный ате?ист Савелий Фомин повстречал светлого и вежественного священника отца Иакова Глебочкина.
- Здравствуйте, Савелий Палыч, - поклонился отец Иаков.
- Здравствуйте, отче, - хмыкнул в ответ Фомин, недовольный все более и более разраставшейся популярностью опиума у народа.
- Все упорствуете в своих заблуждениях? - по-отечески ласково приступил к религиозной пропаганде батюшка.
- Я принципами не поступаюсь, - гордо поднял впалую грудь и гневно сжал кулаки - в кармане - будущий обитатель геенны огненной.
- Это не принципы, это темные атеистические предрассудки. Опомнитесь! - ласково пожурил Савелия священник. Но Фомина так просто не взять - он тертый калач, его так дешево не купишь.
Отец Иаков возвращался со святого дела - освящал только что от?крывшееся казино. Сегодня был трудный день - все утро 'вы?гонял' нечистого - то бишь призрак коммунизма - из здания местной мэрии, депутатом которой и был последние три года. Его сутану и большой золоченый крест знали все мало-мальски приличные политики. При каждой их встрече Фомин всегда спорил с представителем культа, но сегодня отче устал и не был предрасположен к пикировке.
- Никогда не поздно, - только устало произнес он.
- Лучше никогда, чем поздно, - буркнул уже себе под нос непреклонный атеист и боком-боком пошел прочь. Савелий был зол и на зловредного попа, и на себя, что не может дать тому достойный отпор. В жутко разбитом настроении и с мыслями: 'Мы еще покажем им! Атеизм не умер, он и сейчас живее... Он жил, он жив, он будет жить!' Савелий приплелся домой.
Дома же его ждала телеграмма прелюбопытного содержания: 'Фомину-Невере Савелию Павловичу. Буду сегодня в полночь. Твой черт'.
'Что за дурацкие шутки?' - Савелий никак не мог припомнить сре?ди своих знакомых любителя шутить подобным образом. Хотя не иначе это Олег Вещев, язычник. Он и его соратники объяви?ли, что источником всех бед русского народа является духовный отец Октябрьской революции, палач русской культуры Вла?димир... Красно Солнышко. Это он - настоящий враг русского наро?да, так как настоящая, мол, религия в поклонении Перуну, Даждь-богу и их приближенным. Неужели он - с него станется.
'Дурак!' - Фомин небрежно бросил телеграмму на стол и взял с полки свою любимую книгу - 'О пользе воинствующего ате?изма' писателя-публициста Вэ Ленина. Как истый атеист он подходил к любой книге с атеистико-материалистико-критико-диалектических позиций, будь это Достоевский или Фрейд, сказки Андерсена или Би?блия. Если бы не эти позиции, Савелий не знал бы, что делать: пропал бы.
Устало бухнулся в кресло, включил телевизор. По первому каналу известный священник Кудеяров проводил встречу в концертной студии 'Останкино'. По коммерческому транслировался евангельский мультфильм. По местному известная поп-звезда Нюся Угорелая исполняла свой последний шлягер 'Полюбила Будду я' в сопровождении полуголого кордебалета.
- Что б ты сгорел! - выругался наш безбожник и выключил телевизор.
Прочитав несколько безумно интересных и увлекательных страниц из Ленина, Савелий заснул крепким сном атеистического праведни?ка. Ночью, когда часы секунда в секунду пробили двенадцать, он про?снулся от странного ощущения полуозноба-полугорячки. Казалось, что кто-то невидимый тронул его за плечо и властно потребовал: 'Проснись, Савелий, проснись!'
Фомин, не обремененный суеверными предрассудками верующего че?ловека, повернулся на другой бок, но сон ушел. Как неверная жена, к соседу.
Нечаянным взглядом наткнулся на часы. 'Телеграмма!' - хохотнул он. Где-то в ночи истошно замяукала кошка, а ему показалось - над ухом. Он босиком, не ища тапок, подошел к окну - все небо заволокло серыми лохматыми тучами. В голове его что-то зажужжало - Савелий яростно, как от надоедли?вой пчелы, завертел головой, пытаясь избавиться от наваждения.
'Все, кажется, крыша поехала!' - растерялся атеист, ему казалось, что в голове, под черепной коробкой, завелась гусеница, которая мед?ленно ползет от затылка к лобной части, а по пути, как какая-нибудь тварь из фильма ужасов, поедает его мозги. Но вот гусеница доползла до глаз и Савелию показалось, что в глаза попала соринка. Но когда он протер глаза, то обомлел: для верности протер глаза еще раз. Но видение не исчезло.
- Вечно вам, маловерам, нужно свои перста в раны покласть... или положить, - насмешливо произнес, по-мальчишески расположившийся на хозяйском письменном столе... чертик. Да, да, самый обыкновенный че?ртик. Он беззаботно, закинув ногу за ногу, гримасничал, передразнивая ошалевшего Савелия. Лохматый, желто-дымчатый с редкими черными подпалинами, которыми напоминал бо?льшую сиамскую кошку. В руках бесенок держал свой собственный хвост - длинную веревку с пушистым шариком-кончиком, забавляясь им, как ребенок игрушкой. То перекидывал из руки в руку, словно горячую лепешку, жегшую ладони, то хлестал им себе по коленке, метя в надоедливую муху и дико хохоча при точном попадании, то щекотал в носу, получая удовольствие от собственного же громового чиха, то чесал за ухом, а то наматывал на руку. Ростиком чертик не вышел - в нем от силы было полутора метра. Упитанная самодовольная мордашка светилась, будто начищенная кирпичом кастрюля, выставленная на солнце. Были у него, как и у любого уважающего себя черта, рога. Росли они, как пло?хие зубы: один - длинный, загнутый к затылку, словно у козы, другой - прямой, как палка.
'Тихо шифером шурша, едет крыша не спеша, да уж не спеша - как скорый', - Савелий схватился за голову: одно из двух, впрочем, из трех: или это ему снится, или он сошел с ума, или он... умер. А может, это она, белая горячка, или зеленая? Но он же трезвенник-язвен?ник даже на халяву. В мыслях почему-то вертелся детский вопрос: 'А он парнокопытный или непарнокопытный?'
А бес, отгадав мысль, ответил:
- Это, как говорится, вопрос неоднозначный. С одной стороны, вроде бы и пар?но, я бы даже сказал - порно, а с другой... - он скинул с ног тапочки, и обнаружилась презабавная вещь: одна нога с одним копытом, другая - с двумя. - Вот такой, как говорится, статус кво...
- Ты черт? - наконец выдохнул Савелий, ошарашенный визитом незва?ного гостя.
- А что - разве не видно? - чертик подбоченился, встал на столе во фрунт, словно часовой, сцепив вместо винтовки хвост, но при этом сделал одно неловкое движение и едва не свалился со стола - еле удержался, громко чертыхнувшись. - Я меня подери! Ну, черт я, черт! Ну, разве не видно - рога, копыта, хвост, нос почти что свинячий. Как говаривал Гомер - где были мои гла?за? Ох уж мне эти атеисты, гностики-агностики, эмпирики несчастные. Вы, атеисты, на сковородке в аду будете жариться, но все равно буде?те орать: 'Не верю!' Станиславские!
- А ты... ко мне? - Савелий продолжал моргать глазами.
- Глупый вопрос - а к кому же еще? Хотя, в каждом вопросе есть доля ответа - это еще вопрос - кто к кому пришел. Ты гостя угощать будешь или нет? Где ваше знаменитое русское гостеприимство? Будь гость хоть сам черт, как я, например, но приветь и угости, - сатаненыш проворно спрыгнул со стола и сделал руки в боки.
- Да, конечно, - засуетился наш атеист и побежал на кухню. А ко?гда вернулся с угощением на подносе (в виде грузинского чая, сваренного еще до сотворения мира варенья, такого же древности печенья - давненько Савелий не принимал гостей), то увидел, что черт вальяжно расположился в хозяйском кресле, поло?жив свои парно-непарные копыта на журнальный столик.
'Хам!' - подумал Фомин.
- Сам ты Иафет, - огрызнулся чертик, словно Савелий произнес это слово вслух, но копыта убрал и самодовольно добавил: - Да ты не стой в дверях, проходи - чай, не в гостях.
Савелий осторожно поставил угощение на столик.
- Чай, кофе? - не успел пробормотать хозяин, как чертенок схватил чашку с чаем и стал жадно, взахлеб, словно жаждущий из Сахары, пить, вылив добрую половину содержимого себе на колени.
- А ты не злись, - видя неудовольствие хозяина своим наглым поведением, ухмыльнулся бес с набитым печеньем ртом. - Сейчас ты злишься на самого себя, ей-ей...
- Зачем ты пришел? - Савелий не на шут?ку разозлился.
- Ей-ей, сам на себя, - черт словно бы и не слышал вопроса, - а ведь мы с тобой, как говорят в джунглях, одной крови... Почти что...
Фомин в ответ недоверчиво покосился на гостя.
- Не веришь? А ты знаешь, кто я?
- Черт.
- Шаман, шаман, ты знал, ты знал! Но я не просто черт, я - твой черт! Личный! С самого, как говорится, рождения. Я тебя уж трид?цать с лишком лет знаю. Как облупленного. Все мысли, все до единой. Ведь я - это ты. Я вижу, ты опять не понял - ох уж мне эти атеисты. Проще говоря, я тот, кто сидит у тебя за левым плечом. Я - лукавый. И не просто лукавый, я - твой личный лукавый. Между прочим, я в этом доме хозяин на равных с тобой правах... А ты сразу - Хам, Иафет. Сим бы еще сказал. Надо еще посмотреть, кто у кого в гостях.
Савелий обмер - а ведь и верно. А он-то вспоминал, где видел эти жесты, эти кривлянья... Ведь это его, Савельина, дурная привычка - сидеть не на стуле, а на столе, хотя стульев завались. И при этом непременно размахивать ногами. А эта идиотская чертова привычка - жадно торопливо пить, даже если никуда не торо?пишься, как будто украдут... Детские глупые привычки...
- Может, кофе? - предложил было Фомин, но тут же прикусил язык.
- Ну ты же знаешь, что мы оба не выносим даже запаха кофе, - капризно заныл чертик - Савелий вновь как в зеркало глянул, - давай лучше чай с лимоном, у нас же есть хороший индийский чай, а то принес какую-то грузинскую отраву. И чтоб сахару побольше, не экономь. Жмот!
- Сам жмот! - обиделся вдруг Савелий - на самого себя?
- Хе-хе, я, как же?! Мое дело - сторона, я только советчик-анти?советчик, как говорят на диком Западе. Руки, ноги-то пока тебе подчи?няются. Да тебя пока дождешься, Абадонна припрется, - бесенок бы?стро соскочил с кресла и не успел хозяин и глазом моргнуть, как тот уже суетился возле холодильника.
- Фу, грязища, какого меня ты ко мне прислушиваешься - 'Потом уберу, потом...' А когда потом - я ляпну не подумавши, а ты и рад... ничего не делать. Частица черта в... вас заключена подчас, - распелся лукавый.
Черт решил переместиться в более удобное кресло, но тут же вскочил, словно ошпаренный, заозирался, поджав в испуге хвост - тот мелко-мелко стучал от страха по полу мо?рзянкой.
- Ты чего? - не понял его испуга хозяин.
- Да нет, ничего, я меня подери, - чертик опасливо попытался вновь занять новое место, но опять отскочил. Наконец Савелий понял, в чем дело - над креслом висела маленькая иконка, которую Фомину по?дарили на день рождения в качестве сувенира.
- Я лучше пересяду... Слушай, продай ты эту мазню - знаешь, на рынке тебе сколько бабок за нее отвалят.
- Да ты что: красиво!
- Да чего уж красивого-то? Тоже мне эстетика. Голую бабу лучше бы повесил.
- Зачем ты пришел?
- Да так просто, надоело сидеть в принципиальном лентяе. А то жди, пока ты раскачаешься. Другим лукавым хорошо - они, кто в новом русском, кто в пробивном карьеристе, и я только, как белая ворона - в атеисте. Да в наше время только со?вершенный идиот в Бога не верит. Да такой принципиальный балбес, как ты.
- Светопреставление - черт заставляет меня поверить в Бога.
- Почему бы и нет. Именем Бога можно таких дел наворотить. Заставь молиться дурака, он расшибет лоб не только себе, но и ближнему своему. Все хотят быть, как все. Вас, людей, легко поймать на удочку вами же выдуманных принципов. Дикари! Завтра Бо?га опять все хаять начнут, и вчерашний праведник тоже будет Его хаять. Да, поторопился Саваоф с вашим созданием. Говорил Ему папа, преду?преждал: обезьяна и в Африке обезьяна, даже прямоходящая. Бедняга - вы Ему теперь только лишние проблемы. Как народи?вшиеся котята - и утопить вроде бы жалко, и держать - слишком наклад?но.
- А сам-то ты зачем вмешиваешься?
- Я не мешаю, я играю. Мне просто интересно. Как шоферу рулить: хочешь - поехал сюда, хочешь - туда, а хочешь - в столб въехал. Я же твой шофер. Ах, вам, простым смертным, не понять этого.
- Ну и не вылезал бы, рулил бы себе втихаря, - буркнул Савелий. - Зачем ты явился - свести меня с ума?
- Таких сведешь... - горестно ухмыльнулся черт, - легче мне в иго?льное ушко верблюда протащить. Короче, я явился, чтобы предложить тебе сделку.
- Ишь ты, Мефистофель, нашел Фауста...
- Ну, это ты меня перехвалил - до Мефистофеля я еще не дослужил?ся. Куда мне до него. Да и ты на Фауста не по?хож. Просто очень нам, шоферам, неудобно, когда машина выходит из-под управления. Жмешь на тормоза - а она газует, и наоборот. Так и не доедешь...
- Короче, ты хочешь, чтобы я тебя во всем слушался.
- Именно, точнее не скажешь, - чертик весело замахал хвостом, об?махиваясь им, как веером.
- Я должен продать тебе мою душу и подписаться кровью?
- Зачем эта бюрократия? Никаких бумаг, никакой кро?ви. Мне достаточно будет только устного твоего согласия. По сути, ты сам практически ничего не будешь делать, все буду делать я, а ты лишь будешь наслаждаться плодами моей работы. Слушайся моих со?ветов - и все.
- А завтра мой труп обнаружат в какой-нибудь сточной канаве с перерезанным горлом.
- Дурачок, я ж не злодей и не бандит, я тебе только добра желаю. Ты не сопьешься, не попадешь ни в одну мало-мальски опасную переделку, никогда серьезно не заболеешь - ОРЗ не в счет. Это я тебе гара?нтирую. Ты только слушайся меня - и я со своей стороны обязуюсь при?вести тебя, как говорил великий Ленин, к процветанию и торжеству коммунизма. Правда, в одном отдельно взятом человеке.
- А если я не хочу твоего 'коммунизма'?
- Тогда ты не придешь к торжеству коммунизма, и личной безопасно?сти в таком разе я тебе не гарантирую... Дурачок, я хочу сделать те?бя счастливым - будь моим Фаустом. Конечно, золотых гор я тебе не обещаю, но кое-что я могу. Смотри - первое: у тебя сейчас личной жизни никакой. Так вот, как клялись пионеры, перед лицом своих това?рищей торжественно клянусь - будет у тебя жена - красавица лучше прежней. Все от зависти в обморок попадают. Не жена - класс, одни ноги только чего будут стоить. Одна лучше другой.
- А она меня полюбит?
- А куда она денется? Считай - она твоя. Женщина - это сила! Сильнее нее только деньги и власть. Хочешь деньги и власть?
- Зачем? - Савелий прилично разозлился на непрошеного гостя и захотел его поддразнить. Однако черт принял это поддразнивание за чистую монету.
- М-да, а ты, оказывается, экземпляр. Объясняю на пальцах: лю?бой уважающий себя человек хочет, чтобы его уважали и хочет прожить жизнь нормально, не в нищенстве, а нормально. Разве достаток, уваже?ние и положение - это плохо?
- Хорошо, но не любой же ценой, есть все-таки такая вещь как со?весть.
- Сюжет для дидактического романа. На совести долго не проедешь. Впрочем, о той же совести: разве тебе самому не совестно так уныло жить? Видишь, я бью тебя твоим же оружием - совестью. Если можно, если в силах жить хорошо, так зачем же жить плохо?
- Я на жизнь не жалуюсь, - буркнул в ответ Савелий.
- Жалуешься, еще как жалуешься - и не признают тебя, и за придурка держат, и... разве не так? Но ведь ты не придурок. Да я никогда бы не явился, если бы ты был глуп и туп. Просто не надо быть принципиальным, вот и все. Чем ты ху?же других? Сто друзей имеет лишь тот, кто имеет сто рублей, - чертик мечта?тельно вытянул ноги, шумно почесал копыто о копыто, потом закинул хвост между рогами прямо перед своей мордашкой и стал на него дуть.
- А любовь? - робко произнес Фомин, на этот раз он уже не драз?нил сатаненыша, а говорил вполне искренне, чем очень сильно рассме?шил нечистого.
- Ах уж эта любоф - сделал ужасную гримасу лукавый. - Любовь - это иллюзия, тоска по тому, чего нет и не может быть. Умные люди это поняли давно. Все в мире преходяще и относительно, как говари?вал Эйнштейн. Ну, есть у тебя эта любовь? Кому она нужна? Любит тебя кто-нибудь, хоть одна живая душа? А посмотри на твоего одноклассника Холуева - бабы так и липнут к нему, проходу не дают, друзей - не пересчитаешь. А где твои дру?зья? Может, под диваном? - черт демонстративно полез под диван. - Слушай, там нет. Может, в шкафу? - но в шкаф не полез, а усевшись на прежнее место, высокомерно произнес: - Милый Савл, в нашем мире уважают сильного, не обремененного предрассудками, вроде твоей совести, человека.
- Совесть - не предрассудок.
- Ну, как говаривал великий естествоиспытатель Дарвин, это всего лишь недоразумение природы. Это атавизм, который мешает человеку наслаждаться жизнью. Главное - наслаждаться жизнью, жизнь - одна, дурачок, и прожить ее надо так, чтобы не было больно и мучительно, как Павке Корчагину. А кто не умеет жить, тот и спихивает все неудачи на твою совесть. А ты совесть, любовь, мир, труд, май еще бы сказал...
- Люди разные.
- Все, Фомин ты мой неверующий, все люди одинаковы, людская по?рода оди-на-ко-ва, - расхохотался лукавый, дрыгая копытами, последнее слово он произнес раздельно - по слогам. - Да не гляди ты на мир розовыми глазками. Сам себе не поможешь - никто тебе не поможет, сермяжная правда жизни, как говорят писатели.
Дьяволенок так развеселился, что неосторожно наступил себе на хвост, тут же самодовольная мина мигом слетела с его морды и он по-звериному взвыл от боли.
- Не люблю я людей без совести, - пробормотал Фомин, вроде бы внешне черт был прав, но что-то в его рассуждениях было не так. - Подлые они, ненадежные.
- Нет, ты просто им завидуешь, - чертенок осторожно подобрал хвост, чтобы во второй раз на него не наступить. Тут же его глаза загорелись какой-то идеей, он вскочил со своего места и с пылом-жаром затараторил: - А хочешь, сам станешь 'крутым' - черт я или не черт. Плюнешь на все и махнешъ куда-нибудь на Гавайи. Будешь жить, хи-хи, как, хи-хи, у черта за пазухой, ни в чем себе не отказывать. Холуев от зависти помрет.
- Не хочу, ты же знаешь, я пытался быть коммерсантом, но не смог, у меня все время стойкое ощущение, что я кого-то обманываю. Не хочу! - вдруг топнул ногой Фомин, да так, что наступил на хвост дьяволенышу. Тот, не ожидавший такого поворота, чуть не слетел с кресла.
- Экий ты чистоплюй, ну и оставайся нищим честнягой! Только тог?да не жалуйся, что ты одинок, что еле-еле сводишь концы с конца?ми, что тебя обижают сильные мира сего. Безнаказанно обижают. Что, скажешь не так?
- Есть вещи, которые... - Фомин задумался, чтобы подобрать нуж?ное слово, нечистый воспользовался этим:
- А хочешь быть знаме?нитым?
- Каким образом?
- Я помню, ты мечтал о торжестве мирового атеизма? Будет торжество, ей-ей. А хочешь - будешь богом - хочешь быть богом? В наше время это проще простого - только голову надо иметь на плечах. В конце концов, чем ты хуже Марины Цвигун? Наивные дурачки будут на тебя молиться. По?кажешь им небольшое чудо, с моей помощью. И как говорится - они твои, с потрохами. Скажешь: 'Упадите!' - упадут, ей-ей, я не я буду. Они ж тоже счастливыми быть хотят - на халяву да за чужой счет. Это мы мигом, и ведь поверят, - чертик заискивающе шаркнул ко?пытцем перед Савелием, но на всякий случай убрал хвост подальше от его ног.
- А тебе-то зачем моя слава?
- Зачем? Я же твой лукавый, твоя слава - это и моя слава. 'Мне скучно, бес!' - это я себе говорю. Надоело ждать у моря погоды. Серо ты живешь, неинтересно, по принципам: это нельзя, то нельзя. А ведь ты талант?ливый мужик, толковый, многое умеешь, а прозябаешь в этой конуре, как последний бродяга. Мне хочется тебя осчастливить. Мне жалко тебя - все тебя обижают, все над тобой смеются. Хочешь - все твои враги будут валяться если не в пыли, то в гипсе точно. Кто был на коне - тот будет под конем. Ну? Справедливость, прежде всего. Когда еще Бог их накажет, если накажет вообще. А я собираюсь совершить возмездие незамедлительно.
- Не мне их казнить, я не палач!
- Разве? Видел я тебя недавно в гневе...
- Я - не Господь Бог, у меня нервы не железные.
- Смешной ты, я предлагаю тебе на выбор все - женщин, богатство, власть - а ты, как та бабка в магазине - цены, мол, высокие. Так цены-то нет - переступи через предрассудок, через выдуманный тобой же принцип - и все. Я плачу. Это тебе не эдак, это тебе не так. Что ты вообще от жизни хочешь?
- Я хочу, чтобы ты убрался подальше, слышишь, ко всем чертям.
- Не пойду, тем более к чертям, с ними неинтересно, - как малень?кий ребенок, законючил черт, вдруг он соскочил с кресла и бухнул?ся Фомину в колени: - Слушай, хочешь, я буду твоим рабом, слугой, холопом до самой смерти. Все, что прикажешь, все сделаю. Все! - куда подевался его приказной и издевательский тон, как не было его. Черт заискивающе смотрел в гла?за Фомину - тот не выдержал этого нечистого взгляда и отвернулся:
- Хорош слуга - рулит своим хозяином.
- Хороший слуга всегда рулит своим хозяином. Слушай, ну кто ты сейчас - ничтожество, я же из тебя человека сделаю. Как говорят фи?лологи, с большой буквы.
- Мне хорошо и с маленькой! - резко отрезал Савелий, и вдруг кто-то третий как бы шепнул ему - гони его, гони, иначе он тебя в покое не оставит!
- С маленькой - хорошо, а с большой - лучше, - рассмеялся нечистый, встал и опасливо обошел место с иконой.
- А Бога-то ты боишься, - уколол наш атеист черта.
- Ничуть, - слукавил лукавый - видно было по физиономии, что врал. - Просто Бог мешает жить, с Ним нельзя наслаждаться жизнью и поступать, как вздумается: то нельзя, это. Со мной легко, со мной, я все разрешаю, - черт полемизировал уже не с Фоминым, он глядел... на икону. - Зачем тебе твои принципы - они же тебе, как собаке пятая нога. Ведь наши, как говорится, советские ученые доказали, что не Богом еди?ным жив человек...
Черт проницательно и совсем не весело смотрел на Савелия: это был уже не легкомысленный чертенок, это был уже серьезный злой дьявол.
- И все-таки, я смотрю, что кое-какие мои слова дошли до тебя. Я не тороплю тебя, - дьявол собрался уходить. - Я еще приду к тебе. Впрочем, если надумаешь, мысленно позови меня, и я приду. Я не прощаюсь, - где-то далеко закукарекал первый утренний пе?тух. И откуда он в городе? Черт проворно повернулся вокруг своей оси и... исчез. Словно его и не было, оставив стоять посреди комнаты Савелия Фоми?на - маленького растерянного человечка... Рука которого потянулась ко лбу осенить себя крестным знамением.
'Савл, Савл, почто гонишь Меня?' - вспомнились слова Евангелия и Савелий понял, что он больше не атеист.