Бебешко Владимир : другие произведения.

Букет

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Что формирует нашу судьбу? Обстаятельства? Наши врожденные качевтва? Где тот поворотный пункт нашей жизни, после которого все меняется с ног на голову?..

  

Пролог

  
   Я еще не проснулся окончательно, но уже понял: в палате включили свет. Приложив ладонь козырьком ко лбу, я с трудом разлепил заспанные глаза. Свет загаженной мухами лампочки заливал пустые застеленные койки и выкрашенные в салатный цвет стены послеоперационной палаты.
   Морщась от боли, я приподнялся на локтях и посмотрел на дверь. Там стояла дежурная нянечка Галя. Она вытирала казенным полотенцем свои натруженные руки и смотрела при этом не на меня, а куда-то дальше по коридору.
   И сейчас же в ночной тишине хирургического отделения раздались энергичные шаги. Нянечка посторонилась, и в палату, громко топая начищенными армейскими ботинками, ввалились два спецназовца. Не обращая на меня ни малейшего внимания, они деловито осмотрели помещение, заглянули под каждую койку и даже открыли мою тумбочку. По их поведению невозможно было определить, остались ли они довольны осмотром, или нет, но вскоре один из них, еще раз окинув палату беглым взглядом, вышел в коридор, а второй, поправив на плече автомат, молча прислонился к двери.
   К тому времени я вновь обессилено откинулся на подушку, и лежал, устало прикрыв глаза. А из коридора теперь доносились невнятные приглушенные голоса, которые становились все громче и громче, пока, наконец, в сопровождении дежурной медсестры в палату не вошли новые люди.
   Двое из них были в хороших костюмах и дорогих галстуках, а третий, очень толстый и потный, носил форму полковника милиции. Штатские были похожи между собой, как продукция одного инкубатора - оба неопределенного возраста, так, что-то между тридцатью и сорока, широкоплечие и короткоостриженные, они держались спокойно и самоуверенно. Толстый полковник, приподняв фуражку, то и дело протирал лысину громадным носовым платком. Все трое внимательно слушали объяснения медсестры и бесцеремонно разглядывали мою скромную персону.
   Я не прислушивался, о чем шла речь - рана от аппендицита разболелась не на шутку, и теперь я пытался расслабить брюшной пресс, стараясь не делать глубоких вдохов. Яркий свет даже сквозь закрытые веки неприятно бил по глазам.
   Вдруг медсестра произнесла мою фамилию.
   - ... по поводу острого аппендицита. Был прооперирован позавчера. К сожалению, в других палатах мест нет, но, если вы настаиваете, мы можем поселить его в коридоре.
   Я снова посмотрел на них. Штатские переглянулись и, не торопясь, направились к выходу. Полковник и медсестра заспешили следом.
   Последним из палаты выходил полковник. Боясь опоздать, я перевел дыхание, и сдавленно просипел:
   - Эй, а свет? - громко говорить я пока не мог.
   И сейчас же в моем резаном боку дико кольнуло, стрельнуло, и по всему животу растеклась пульсирующая боль.
   Полковник испуганно оглянулся и тихо прикрыл за собой дверь.
   Я еще некоторое время полежал, беззвучно матерясь, но деваться было некуда - придется самому вставать и выключать свет. Я уже повернулся на правый бок и осторожно свесил ноги вниз, как дверь снова открылась, и в палату со стулом наперевес протиснулся здоровенный омоновец. Подозрительно покосившись в мою сторону, он поставил стул у порога и солидно уселся на него. Автомат он положил себе на колени.
   Пока я, кряхтя и постанывая, ворочался на койке, сержант достал из кармана газету и углубился в чтение. Так прошло, наверное, минут пятнадцать. Наконец, я не вытерпел:
   - Сержант, может, выключим свет, а?
   Сержант неохотно шевельнулся и, не отрываясь от газеты, пробормотал:
   - Не положено.
   Чуть слышно шелестела бумага. Стараясь зевать через нос, вяло обмахивался беретом омоновец. Вокруг лампы под потолком, как заводная, летала разбуженная муха. А сама лампа постепенно начала расплываться в неясное светлое пятно, которое становилось все тусклее и тусклее, пока, наконец, не погасло.
   Когда я снова открыл глаза, в большое окно палаты заглядывало прекрасное летнее утро. В бездонной небесной выси не было ни единого облачка. Легкий ветерок шевелил листья старого абрикоса, а его сухая ветка тихо царапала стекло. На открытой форточке сидел взъерошенный воробей и увлеченно чистил перышки.
   Я лежал и не мог понять, что же меня разбудило. Тишина и покой... Ах, да!
   Оторвав голову от теплой и плоской как блин подушки, я посмотрел на дверь. Стул со спецназовцем стоял на прежнем месте, правда, коммандос сейчас был другой. Зато рядом в углу на месте вчерашней деревянной койки за частоколом капельниц возвышалась устрашающего вида металлическая конструкция на колесах. Косые солнечные лучи, отражаясь от её многочисленных никелированных деталей, устроили красочную феерию на потолке. По обе стороны от этого жуткого ложа на специальных стеллажах гудела и невесело подмигивала разноцветными индикаторами медицинская электроника. На приподнятом и огороженном решетчатым бортиком матрасе лежал укрытый по пояс человек.
   Мощная грудная клетка нового пациента была сплошь заставлена датчиками и опутана проводами, а живот забинтован по самые подмышки. В нескольких местах сквозь белую марлю повязки проступили кровавые пятна. Всю нижнюю часть его лица закрывала пластиковая кислородная маска.
   Спать уже не хотелось. Я уселся на кровати и принялся медленно одеваться. Футболка далась без проблем, зато спортивные штаны заставили изрядно помучиться. Видимо, мое лицо изображало нечеловеческие страдания, так, что когда я ногой попытался достать из-под койки свои шлёпанцы, спецназовец невозмутимо закинул автомат за спину и подошел ко мне.
   - Вам помочь?
   - Сделайте одолжение.
   Он присел на корточки, пошарил под койкой, и поставил оба тапочка рядом, прямо под моими ногами. Мне почему-то стало неловко:
   - Благодарю, - промямлил я.
   - Да пустяки, всё нормально, - ответил он и вернулся на свой пост.
   А в коридоре, прямо напротив двери в нашу палату, на старом продавленном диване, вытянув ноги и скрестив руки на груди, дремал еще один охранник в бронежилете. Когда я вышел из палаты, он лишь на секунду приоткрыл один глаз, и тут же потерял ко мне всякий интерес.
   А больница постепенно оживала. Все чаще хлопали двери. Неумытые женщины в домашних халатах уже организовали очередь в туалет. Появились озабоченные родственники тяжелых больных. В распахнутые настежь коридорные окна струилась утренняя свежесть.
   Ещё до обхода я знал об охраняемом пациенте всё, что сочла нужным сообщить персоналу больницы милиция и прокуратура города. Это был Карасик Дмитрий Иванович, 1969 года рождения, огнестрельные повреждения брюшной полости.
   Когда после перевязки я хотел, было, войти в палату, наружный охранник возле двери перегородил мне дорогу и отрицательно покачал головой.
   - А в чем дело? - вызывающе спросил я. - Я здесь живу.
   - Подождите, пожалуйста, - был короткий и вежливый ответ.
   "Ну что ж, - подумал я, - придется экстренно вспоминать анекдоты" - и, как бы нехотя, направился к столику дежурной медсестры. Но не успел сделать и двух шагов, как дверь в палату распахнулась, и из неё стали выходить довольно мрачные официальные лица и, как всегда - невозмутимый - главврач хирургического отделения Иван Андреевич. Говорил крупный мужчина с породистым холеным лицом:
   - ... Иван Андреевич, постарайтесь обеспечить транспортабельность этого бандита. Там, при СИЗО, есть своя, вполне пристойная больница. А вас, Геннадий Петрович, - породистый бесцеремонно ткнул пальцем толстого полковника МВД, - я попрошу организовать его безопасную транспортировку.
   Полковник устало кивнул и расслабил узел галстука.
   - Но скажите, - к хирургу обратился надменный молодой человек с черной кожаной папкой под мышкой. - Хотя бы дня два он протянет?
   - Трудно сказать...
   Собеседники быстро удалялись по коридору, так что дальнейшего я уже не слышал. Надобность в анекдотах отпала, и я вернулся в палату.
   Раненый бандит лежал, безучастно уставившись в потолок. На его бледном лице по-прежнему была закреплена кислородная маска. Охранник сидел рядом на стуле и скучающе смотрел в окно. Я подошёл к своей койке и уже хотел прилечь, как вдруг в тишине палаты раздалось сдавленно-шипящее:
   - Мужик, слышь, мужик.
   - ??
   - Да, ты... - Карасик судорожно дышал, лихорадочно обводя мутным взглядом потолок. Кислородная маска лежала рядом с ним на подушке,
   Охранник быстро вскочил и со знанием дела стал закреплять маску на место, но умирающий замотал головой и, зажмурившись, через силу прошипел:
   - Отвали!
   По его щекам катились слёзы, синюшные губы растрескались и почернели, а сквозь бинты новой повязки проступили пятна крови. Омоновец метнулся к двери, что-то буркнул напарнику, затем достал рацию и, не отрывая глаз от своего подопечного, принялся тихо докладывать обстановку. Я же остался стоять посреди палаты, не зная, что делать.
   - Подойди, - вновь прохрипел раненый.
   Я вопросительно посмотрел на охранника, тот кивнул. Но в этот момент дверь с шумом распахнулась и в палату со шприцем наперевес вбежала медсестра, за ней спешил один из хирургов. Доктор забрал у сестры шприц, сам сделал этому Карасику укол и, не особо церемонясь, закрепил кислородную маску.
   А из коридора уже несся нарастающий топот и, секунду спустя, в палату, проталкивая друг друга, вбежали запыхавшиеся представители власти. Посторонившись, они пропустили вперед главврача. Иван Андреевич без лишней спешки нащупал у раненого пульс, осмотрел крепления многочисленных трубок и проводов, о чём-то спросил своего молодого коллегу, и между ними завязался малопонятный диалог.
   Тем временем, Официальные Лица выслушали доклад охранника, и подошли ко мне.
   - Соколов Борис Николаевич, прокурор города, - первым представился Породистый. Руки он, однако, не протянул. - Это вот - Поцелуев Геннадий Петрович, - небрежный кивок в сторону рыхлого полковника, - и.о. начальника горотдела. Ну, а это Александр Борисович, следователь, восходящая звезда уголовного розыска, - надменный молодой человек переложил папку в другую руку.
   - Соколов, - гордо сообщил он, и мы обменялись рукопожатием.
   - Скажите, Владимир Андреевич, - продолжил прокурор, когда я назвал себя, - вы знакомы с этим человеком?
   - С Карасиком? Нет, сегодня утром впервые увидел.
   Все трое молча разглядывали меня.
   - Его фамилию узнал случайно! - спохватился я. - Подсел поговорить утром с дежурной, а она как раз на него карточку заполняла, ну, я и прочитал. Случайно!
   - Ваша наблюдательность делает вам честь, - задумчиво пробормотал прокурор. - Ладно.
   К нам подошли оба хирурга.
   - В общем, Борис Николаевич, картина такая, - начал главврач, заложив руки в карманы халата. - Ваш подопечный проживет еще часов десять-двенадцать. Большего я не гарантирую. Ему ввели обезболивающее и он сейчас в сознании. А пока прошу извинить, меня ждут больные.
   - Одну минутку, Иван Андреич! - остановил удаляющихся эскулапов прокурор. - Говорить он может?
   Врачи переглянулись.
   - Может, - выдавил из себя Иван Андреевич и заспешил к выходу.
   Оба Соколовых направились к раненому, а я улегся на своей койке, достал из-под подушки газету и углубился в кроссворд. Полковник Поцелуев, скрипя половицами, бесцельно бродил по палате, обмахиваясь фуражкой и протирая платком вспотевшую шею. Вся эта история начинала меня порядком утомлять, и под монотонное "бу-бу-бу" прокурора и следователя у койки с умирающим я постепенно задремал.
   Через час меня с извинениями разбудил Соколов-младший. Ни прокурора, ни полковника, ни охранника в палате не было.
   - Извините. Карасик просит, чтобы вы подошли, - заявил он и, наклонившись, прошептал: - Поговорите с ним, прошу вас. Очень надо.
   Надо - так надо. Пока я вставал и направлялся к нему, Карасик с кривой ухмылкой наблюдал за мной. Кислородной маски на лице уже не было - в его ноздри были вставлены две тонкие трубочки, которые крепились пластырем к верхней губе. Я подошел и уселся на стул.
   - Ну, чего надо?
   - Да ты не понтуйся, - раскусил меня Карасик. - А ты, - взгляд на следователя, - вали отсюда.
   Соколов-младший корректно промолчал, пожал плечами и вышел из палаты.
   Воцарилось молчание. Я сидел на стуле напряженный и растерянный, не зная, как вести себя дальше. Бандит лежал, закрыв глаза. Его толстые пальцы с синюшными ногтями комкали простынь. Дышал он тяжело и прерывисто.
   - Вы извините... что я... так грубо, - наконец очень медленно проговорил Карасик, - имидж... обязывает. - и вновь кривая ухмылка.
   По бледной щеке зигзагом скатилась слеза.
   - Не уходите... я хочу сказать...
  
  

Глава 1. Трое в джипе

  
   Сквозь залитую ярким солнечным светом жару июльского полдня по про­селочной дороге меж колхозных полей и густых, одичавших лесопосадок, остав­ляя за собой длинный шлейф пыли, быстро ехал серебристо-зеленый "Mitsubishi-Pagero". В комфортабельном салоне джипа, благодаря тонированным стеклам, царил приятный зеленоватый полумрак, негромко играла легкая музыка. И расслабленно сидящий водитель, и вальяжно развалившийся рядом пассажир имели ту хрестоматийную внешность отркормленно-накачанных молодых людей, которая с большой долей вероятности выдаёт в них "пациентов" какого-нибудь провинциального Отдела по борьбе с организованной преступностью.
   Так, сидящему за рулем крепышу на вид можно было дать лет тридцать-тридцать пять. Очень развитая, начавшая заплывать жирком мускулатура при среднем росте, делала его фигуру похожей на небольшой двустворчатый шкаф, у которого чудом выросла коротко остриженная голова. Одет был "шкаф" в просторную светлую футболку и короткие шорты, на мощных волосатых ногах - мягкие кожаные сандалии. С его левого запястья посылал в бежевый потолок салона веселые солнечные зайчики золотой "Ролекс".
   Сидящий рядом пассажир - двухметровый верзила - явно предпочитал спортивный стиль одежды. Атласный тренировочный костюм на нем не имел ни единой синтетической нитки. Снятые белые кроссовки с засунутыми в них носками аккуратно стояли рядышком на полу. И, конечно же, толстенная "голда" робко обнимала его бычью шею. Великан расслабленно полулежал в кресле, упираясь коленями в бардачек и выставив руку в открытое окно.
   На заднем сидении мерно покачивалась от быстрой езды громадная спортивная сумка.
   Но в джипе находился еще один человек, назвать которого пассажиром можно было только из-за его принадлежности к живым существам. В багажном отсеке за задними сидениями на расстеленной мешковине сидела, подогнув под себя ноги, девчушка лет пятнадцати. Одетая в застиранный бесформенный не то халат, не то платье с клеймом какого-то лечебного учреждения на обтрёпанном воротнике, она производила жалкое впечатление, которое усиливалось её болезненной худобой и бледностью, а также шапкой свалявшихся, давно не мытых волос неопределённого цвета. Она держалась одной рукой за спинку сиденья, а указательным пальцем другой нежно гладила застывшую на окне большую стрекозу. Бедняга что-то еле слышно бормотала и, ритмично раскачиваясь, часто кивала головой.
   Это покачивание головы над спинками задних сидений привлекло внимание водилы, и он стал время от времени поглядывать назад в зеркало заднего вида. Случилось так, что их взгляды встретились, и водитель весело подмигнул своей пассажирке. Девочка сперва удивленно замерла, пару раз испуганно моргнув, но затем её бледная немытая физиономия стала доверчиво расплываться в счастливой улыбке.
   -Слышь, Димон, - растягивая гласные, лениво проговорил амбал. - Как ты думаешь, в аэропорту шмон будет?
   Девчонка сияла как медный таз, испытывая восторг только оттого, что ей кто-то просто улыбнулся.
   Не дождавшись ответа, качёк удивлённо проследил за взглядом водилы. Увиденное ему явно не понравилось:
   -Так! - гаркнул он зычным голосом. - Что там такое?!
   Голова несчастного существа тот же час скрылась из виду.
   -Я тебе задал вопрос, - мрачно напомнил Двухметровый, снова поворачиваясь к Димону.
   Водила выдержал паузу и спокойно посмотрел на своего настырного пассажира. Встретив тяжелый взгляд из-под полуопущенных век, ухмыльнулся и, явно передразнивая собеседника, с блатной ленцой в голосе произнёс:
   -А то как же? Чтоб в аэропорту - и без шмона?! Ну ты приморил... А чё ты, Лёха, понтуешься? - уже совсем невинно спросил Димон, когда его массивный товарищ, повернувшись всем корпусом, озадаченно посмотрел на заднее сидение.
   Явно не довольный таким отношением к затронутой проблеме, Леха набычился и отвернулся к окну.
   -Тебе хорошо, ты едешь морем, - наконец выдал он.
   -Едь и ты, - спустя время, равнодушно бросил Димон.
   - Слышишь, Рыба, что за фигня?! - тут же вскинулся Лёха. - Мы вместе или нет? Слышишь, короче, - после некоторой паузы добавил он, - давай расставим все точки над "i".
   Не реагируя на этот монолог, Димон, тем временем, свернул с дороги. Те­перь джип, плавно переваливаясь с колеса на колесо по невидимым в густой зеленой траве канавам и кочкам, медленно подъезжал к месту, где две сходящиеся лесопосадки образовывали нечто вроде лесной поляны. Остановив машину, водила откинулся на сидении, сладко зажмурился и с хрустом потянулся.
   - "Посолим", - бодро предложил он, и, игнорируя мрачно-выжидательный взгляд своего спутника, открыл дверь и спрыгнул на залитую ярким солнечным светом траву.
   Не торопясь, обошел машину и широко распахнул заднюю дверь. Беззащитно щурясь и моргая от внезапно хлынувшего яркого света, девчушка, сжавшись в комок, сидела на своем коврике, обхватив руками острые коленки. Рыба изобразил на лице добрую улыбку и, приглашая выйти, протянул к пассажирке руку. Но девочка оставалась на месте, лишь ещё теснее вжавшись в спинку заднего сидения, и испугано смотрела на Димона.
   Мрачно наблюдавший эту сцену Лёха презрительно хмыкнул и тоже вылез из машины. Постоял, разминаясь, побоксировал с тенью, и лишь затем, осторожно переступая босыми ногами, направился к ближайшим кустам.
   Димон по-прежнему стоял у открытой задней двери с протянутой рукой. Но теперь он не улыбался. Он стоял и равнодушно рассматривал широкий Лехин затылок. Взгляд его был пустой и холодный, и те, кто знали Рыбу давно, однозначно определили бы: да, плохи Лёхины дела. Но, - вспомнились ему чьи-то слова, - на друга так не смотрят, а то спугнёшь раньше времени, и, подмигнув убогому ребенку, Дмитрий прихватил стоящую рядом дорожную сумку, и направился с ней к центру поляны. Проходя мимо левой передней двери джипа, он вдруг, как бы споткнувшись, быстро присел и провел ладонью по низу подножки.
   Лёха наконец-то покончил с отправлением естественных надобностей, вернулся к машине и надел кроссовки. Удовлетворённо потоптавшись на месте, он вскоре присоединился к Дмитрию, который выставлял на расстеленную скатерть дорожный провиант из сумки.
   Когда всё было готово, Димон отрезал длинный ломоть хлеба, положил на него сыр, колбасу, нарезанные ломтики бекона, добавил несколько стрелок зеленого лука и петрушки. Затем, прихватив два сваренных вкрутую яйца, вернулся к машине и разложил всё это перед девчонкой на валявшейся в багажнике газете. Назад, к расстеленной скатерти, он принёс четыре бутылки пива.
   - О! - коротко и ясно одобрил это дело Леха. - Ну, ладно, Карась, - уже серьёзно добавил он, - что было - то было. Короче, замнем для ясности.
   - Об чём базар, брат? - поспешил обрадоваться Димон с лучезарной улыбкой.
   Лёха начал мрачнеть.
   - Ну, всё, всё! Проехали. - Дмитрий досадливо скривился и протянул к нему свою бутылку.
   Чокнувшись тёмным стеклом, "пацаны" приступили к обеду.
  
  

Глава 2. Страсти по Хармсу

  
   К моменту окончания средней школы в 1986 году невысокий, крепко скроенный паренек Дима Карасик был уже кандидатом в мастера спорта по вольной борьбе. Подвигнул на такое, в общем-то, миролюбивого и улыбчивого юношу банальный комплекс неполноценности. В самом деле: разве это справедливо, что за какое-то лето между седьмым и восьмым классами многие пацаны, стоявшие раньше на уроках физкультуры по левую руку от Димки, вытянулись, кто на спичечный коробок, а кто и повыше. И это притом, что именно у него, у Димки Карася первого во всём классе вырос кадык, сломался голос и появилась растительность на верхней губе, именно ему первому начали уделять внимание классные красавицы, которые созрели годом раньше! А теперь вот такой облом... Ну да ладно, не получилось ввысь - пойдём вширь.
   Вообще-то увлечение спортом началось гораздо раньше, еще в четвёртом классе. Тогда весь Старометизный район их небольшого городка всколыхнуло убийство предводителя местной шпаны. И произошло это буквально у всех на глазах.
   Восемнадцатилетний здоровый лоб Вовка Степанов по кличке Семен имел обыкновение куражиться на "пятаке" перед местным гастрономом. Он стоял в окружении своих "шестерок" и ленивым жестом подзывал к себе какого-нибудь прохожего из тех, кто бросал пугливые взгляды на его ватагу. И, если у бедолаги не хватало ума или смелости проигнорировать этот жест, начиналась длительная процедура установления личности подошедшего.
   Для начала Семен с сонным видом и под гыгыканье пацанвы выяснял паспортные данные теперь уже окруженного шпаной гражданина. Затем следовало: "Куда идешь?", "Почему так быстро?" и т.д. и т.п.
   Когда же "этот фраер позорный" начинал надоедать, его отпускали, как правило, без мордобоя. Правда, какой-нибудь весельчак при этом обязательно требовал небольшую сумму в долг или часы - поносить: "Потом отдам. Ты что, не веришь?!".
   Так и в тот погожий майский день Семен стоял, подпирая толстым плечом фасад гастронома, и благосклонно слушал, как упражнялись в остроумии его подданные, передразнивая только что отпущенного "козла". Как вдруг все разом смолкли. По противоположному тротуару, под ручку с каким-то незнакомым парнем шла Танюша. Красавица Танюша, которая холодно отвергла ухаживания правильного пацана Семена, шла, весело смеясь, под ручку с каким-то чуваком! Казалось, стихли даже пьяные "базары" за столиками соседней "Рюмочной"! Нужно было спасать авторитет.
   Семен вальяжно, не спеша перешел улицу и подождал, пока парочка не приблизится. Опять же лениво перегородил девушке дорогу и, ухмыляясь, что-то произнес. Таня попыталась, было, обойти его, но Семен резко схватил девушку за руку.
   И тут вмешался её невысокий худощавый кавалер. Он молча вклинился между ними и, опустив руки, стоял, спокойно глядя Семену в лицо. Со скорбной миной повернулся Вова Степанов к своим улыбающимся через дорогу корешам, мол, что поделаешь, не я первым начал, и с мгновенным разворотом, как и учили в колонии, попытался локтем заехать Танькиному хахалю в зубы. Но на своем красивом развороте встретил Вова Степанов по кличке Семен два мощных удара в голову, упал, ударившись затылком об бордюр, пару раз дернулся, выгнулся дугой и затих навсегда.
   Сразу же после этого случая бокс был единодушно объявлен обязательным пунктом в программе становления личности будущего защитника Родины.
   Не стал исключением и маленький Карасик, которого за светлую кудрявую шевелюру дразнили Стружкой. Пройдя все этапы предварительного отбора, он и еще несколько других таких же резвых пацанят, были приняты в секцию окончательно. Но не было в характере у Димки агрессивности или хотя бы той спортивной злости, без которой в боксе делать нечего. Во время поединка он сознательно пропускал один-два удара и лишь после этого заводился на всю катушку. Как ни ругал его тренер за это, как ни наказывал - ничто не помогало.
   И вот однажды, примерно, год спустя после начала занятий, Иван Михайлович отозвал запыхавшегося и мокрого от пота Димку в сторону и с грустным вздохом заявил:
   -Нет, Карась, ты никогда не станешь окунем и никогда не будешь чемпионом. В общем, думай сам.
   Затем было увлечение бассейном и самбо до тех пор, пока в школе, где учился Дима, не открылась секция вольной борьбы. Вёл её новый молодой физрук Саня, который своей методикой преподавания и демократичным поведением очень быстро завоевал расположение детей.
   После первой же тренировки Димка понял: вольная борьба - это его стихия. Как будто специально созданная под его склад характера и физические данные, борьба увлекла полностью и бесповоротно. Смущало лишь категорическое требование Сани хорошо учиться. А учёба всегда давалась Карасику легко, не было лишь должного прилежания, да и, откровенно говоря, хорошо учиться было в среде старометизовской пацанвы переходного возраста чем-то вроде легкого позора - западло.
   С ростом разрядности и спортивного мастерства все больше времени стали забирать всевозможные олимпиады, сборы и соревнования. Какая уж тут учеба? Одним словом к концу восьмого, в те годы выпускного класса Карась имел первый разряд по вольной борьбе и длинную шеренгу троек в аттестате.
   Вскоре перед ним встала дилемма: либо оставаться в школе еще на два года, либо поступить в какой-нибудь "технарь" или "бурсу". Разрешить её помог завуч. Он как-то спросил Димку о его планах на будущее и, не став слушать всякую ахинею в ответ, очень тихо произнес:
   - Пойми, Дмитрий, чем лучше ты будешь учиться, тем лучше ты будешь жить, - развернулся и ушел, оставив Димку одного в пустом школьном коридоре.
   Когда он дома объявил родителям о желании остаться в школе, а затем поступать в институт, отец с матерью его поддержали, особенно мама - она всегда мечтала о высшем образовании.
   К зимним школьным каникулам в девятом классе Карасик стал хорошис­том. А в октябре, уже будучи в десятом, на областных соревнованиях по вольной борьбе он занял второе место в своей весовой категории и был объявлен кандидатом в мастера спорта.
   Но ничто хорошее не вечно. Ещё не успел Димка привыкнуть к своему новому спортивному званию, как произошла трагедия, поставившая крест на его спортивной карьере. Любимого тренера Александра Алексеевича, или просто Саню, сбила машина. Полученные травмы - переломы обеих ног, нескольких ребер и позвоночника - были не смертельны, но навсегда приковали его к инвалидному креслу.
   Вначале ребята навещали своего Саню чуть ли не через день, но вскоре он сам запретил им приходить, понимая, какое тягостное впечатление производит на молодых хлопцев его теперешнее состояние.
   Секция распалась. Карасик в числе самых лучших и перспективных был приглашен в секцию вольной борьбы при факультете физвоспитания местного Пе­дагогического института. Но здесь уже не было прежнего коллективизма и взаимовыручки, да и новый тренер с ними явно отбывал повинность.
   А однажды перед самой зимой поехал Димка с отцом на рыбалку, где, вы­п­­­­­­рыгивая с лодки на мокрый от дождя деревянный помост, он поскользнулся и упал в ледяную воду. В итоге - тяжелое ОРЗ. Лишь через десять дней бледный и всё ещё слабый Карасик "приплыл" на тренировку, но никто не поинтересовался, где он был, и что с ним случилось.
   После этого Дмитрий оставил секцию, так, приходил иногда - размяться, поддержать форму. Появившееся свободное время было посвящено учебе и девочкам. Им нравилось внимание Димки-Спортсмена с его приветливой улыбкой, уверенными движениями борца и несомненными успехами в учёбе.
   Окончил школу Дмитрий Карасик, имея в аттестате зрелости три четверки, остальные - пятерки.
   На первом курсе Индустриального института, студентом которого Дима стал в том же году, он впервые с удивлением ощутил в своей душе томительно-сладкий дискомфорт любви.
   Случилось это на репетиции студенческой комик-группы "Соседи". Димон, как его теперь все называли, не был участником самодеятельного коллектива, но ему очень нравилась буквально насыщенная ионами юмора атмосфера дружбы и полного взаимопонимания, которая царила тут. Поэтому каждый день после занятий Карасик не спешил домой, а направлялся в институтский Актовый зал, на сцене которого и проходили репетиции. Он вместе со всеми весело смеялся над наиболее удачными творческими находками и с не меньшим возмущением, чем остальные, отвергал явные несуразности. Ему неоднократно делали предложение стать полноправным участником коллектива, но всякий раз Дима со стеснением отказывался.
   В тот день после лекций шла последняя, генеральная репетиция спектакля "Страсти по Хармсу". Был задействован весь имеющийся реквизит. По ходу развития сюжета, через равные промежутки времени, сцену в одном и том же направлении должен был пересекать перепуганный милиционер с вытянутым от удивления лицом и вытаращенными глазами.
   И вот, когда в очередной раз высокий и нескладный Генка-"милиционер", втянув голову в плечи и выпучив в зрительский зал большие немигающие глаза, скрылся за кулисами, Димка не выдержал:
   - Не верю! - по-станиславски крикнул он и, уже обращаясь к рядом сидящему режиссеру Ленке Грач, упрямо повторил: - Не верю!
   Репетиция прервалась. Все озадаченно уставились на Димона. Из-за кулис показался уже и вправду удивленный "милиционер".
   - Генка, - быстро заговорил Дима, отчаянно жестикулируя и подыскивая нужные слова. - Генка должен держать в руках большой картонный пистолет. Это - раз. Потом. Зачем ему галифе и сапоги?! Пусть будет в рваных, застиранных домашних гамашах с пузырями на коленях. И в шлёпанцах!.. Или в кедах на босу ногу.
   Видя, что первое недоумение сменяется понимающими улыбками, Димка, забыв все свои прежние страхи, быстро взбежал на сцену. Здесь свою горячую и сбивчивую речь он совместил с наглядным показом своего видения этого образа:
   - Дальше. Со всяким... Нет! С каждым новым выходом у него должно меняться выражение лица. Вот так! Ну помните этого, ну, пионера: "А вы тут чего делаете, а?". Понимаете, физиономия "мента" должна становиться всё более и более подозрительной, - и под дружный хохот доморощенных комедиантов Димон изобразил перепуганного Крамарова.
   - И ещё! - он уже пытался перекричать поднявшийся гвалт одобрения. - И ещё, - добавил Димка, когда все опять с веселым любопытством уставились на него. - Пусть с каждым новым выходом у него в руках оказываются другие, самые нелепые предметы. Ну там, солёный огурец, к примеру.
   Теперь кричали все! Казалось, ни кто не слушает остальных. Предлагались самые неожиданные варианты:
   - Лучше банка огурцов!
   - Глобус!
   - Носки! Полосатые...
   - Генка! Слышь, Генка! Чугунную батарею! На горбу!! Ха-ха-ха...
   Взлохмаченный и раскрасневшийся Карасик стоял на сцене и сияющими глазами смотрел на орущих друзей. Он уже сделал шаг, чтобы сойти вниз, как вдруг замер, словно пораженный громом!
   Из галдящей и веселой толпы, в которую превратились "Соседи", на него долгим и задумчивым взглядом, не отрываясь, смотрела Юлечка Невзорова.
   И всё! Остановилось время. Призрачно задрожали и растаяли в воздухе стены и потолок, и куда-то исчезла шумная орава, и в наступившей тишине остались лишь эти невыразимо прекрасные карие глаза.
   Но вот дрогнули длинные пушистые ресницы и опомнившийся Димка, красный, как рак, кубарем скатился со сцены и, потупив взор, плюхнулся в своё кресло.
   В этом спектакле у Юлечки роли не было. Пьеса, написанная в жанре абсурда, предусматривала соответствующий типаж исполнителей, под который стройная черноволосая смуглянка просто ни как не подходила. А когда все угомонились, и репетиция была продолжена, Юля подошла и села возле Димки, как бы невзначай спихнув его руку с подлокотника.
   "Очень недовольный" Димон "очень строго" посмотрел на Юльку. А та с невинной улыбкой "внимательно наблюдала" за развитием событий на сцене. И вновь ураган эмоций пронёсся в Димкиной душе, оставив после себя лишь лёгкую и радостную пришибленность от такого соседства.

Глава 3. Гроссмейстер и гнида

   Карась невесело ухмыльнулся. Он первым покончил с обедом и теперь, развалившись в тени на прохладной и мягкой траве, не торопясь, допивал свое пиво. Посреди поляны, на самом солнцепёке, оставшийся в одиночестве Лёха глыбой нависал над скатертью с остатками трапезы и сосредоточенно работал челюстями. "Жри, Слоняра, жри, братан, - с послеобеденной вялостью думал Димон. - Не подавись, смотри. Ты, гнида жирная, просто забыл, что я - гроссмейстер, а ты - жалкий дилетант, и я тебя...". Чувствуя, что начинает портиться настроение, Карась перевёл взгляд в сторону блестевшего на солнце джипа.
   С его места было хорошо видно, что "филиал" обеденного стола благополучно исчез. На расстеленной в багажнике газете белела под солнцем яичная скорлупа, а темную россыпь хлебных крошек, воровато оглядываясь, склёвывали две синицы.
   "Блин, воды не дал". Вставать и выходить на жару не хотелось. Тяжко вздохнув, Димон всё же подошел к раскрытой двери багажника и замер: чёртовой девки в машине не было!
   - С-сука, - тихо сквозь зубы прошипел водила и стал озираться по сторонам, сузившимися глазами пристально вглядываясь в густые заросли посадки.
   Сделал шаг, другой, и сразу же за джипом обнаружил беглянку. Девчонка мирно посапывала на траве в узкой полоске тени от машины. Она спала, лёжа на спине и уткнувшись носом в переднее колесо автомобиля. В её кулачке был бережно зажат маленький неказистый букетик из сорванных тут же ромашек и васильков. Из кармана убогого халатика наполовину вывалился недоеденный кусок хлеба, вокруг которого уже вовсю суетились деловитые муравьи. На щеке у открытого во сне рта настороженно сидела большая полосатая муха.
   Карась вернулся к багажнику, вытянул и скатал в рулон мешковину. Затем подошел к спящему ребенку и, затаив дыхание, бережно подложил импровизированную подушку девочке по голову. Осталось по-отечески поправить сбившееся одеяло. Криво улыбнувшись сам себе, Карась вернулся в тень.
   Но там уже расположился со всеми удобствами кореш Лёха, задумчиво ковыряя щепкой в зубах. Атласная курточка от его спортивного костюма аккуратно висела на сучке ближайшего дерева. Смерив взглядом подошедшего Карася, братан все же неохотно подвинулся - в этом месте была самая густая тень и самая прохладная трава на всей поляне.
   Димон улёгся на своем прежнем месте и, закинув руки за голову, слушал, как матерится лучший друг, устраиваясь рядом и отшвыривая найденный в траве корявый прошлогодний сук. Помолчали.
   - Слышь, Рыба, сколько сейчас время?
   "Опять Рыба, блин. Затеял что-то, иначе не посмел бы", - подумал Карась.
   - Десять.
   - Часов?
   Тишина. Лишь где-то в глубине посадки зарабатывал себе сотрясение мозга дятел, да чуть слышно поскрипывали в траве кузнечики.
   - Так мы успеваем?
   - Ну.
   Раздались лёгкие хлопки, и через поляну, лениво помахивая крыльями, перелетела большая сойка. В жаркой синеве летнего неба беззаботно ку­палось в солнечных лучах маленькое облачко...

Глава 4. Мадам э мусью

   После репетиции комедианты шумной толпой спустились в полутёмный и пустой институтский вестибюль. Кварцевые часы на стене высвечивали девятнадцать-тридцать. Ворчливая гардеробщица облегчённо заметалась среди вверенных ей пустых вешалок, срывая и сваливая в одну кучу на барьер одинокие актёрские куртки, плащи и пальто.
   Юля вытянула свою курточку из общего завала и, разворачиваясь, нос к носу столкнулась с Димоном. Димка, специально подстроивший это столкновение, знал, что сейчас он должен пошутить. Но как?! А, была-не была:
   - Слюшай, дэвушек! Дай памагу, да?
   "Боже мой!.."
   Но Юлька прыснула и посмотрела почему-то на гардеробщицу. Та важно кивнула в ответ и неожиданно подмигнула.
   - Вот чудак-чэлавэк! Кацо, дарагой, канэшно памагы! - раздалось вдруг у Димки за спиной.
   Карасик удивлённо оглянулся. Сзади стоял, надменно подкручивая воображаемый ус, Генка-"милиционер". Увидев Димкину растерянность, деликатный хохмач многозначительно кашлянул в кулак и направился к выходу, продолжая негодовать:
   - Такой хароший дэвушка, а он спрашивает - памоч или нэ памоч...
   Слегка ошалевший Карасик вновь повернулся к гардеробу. Юлечка с улыбкой, чуть наклонив голову, смотрела на Димку блестящими озорными глазами и - о, счастье! - протягивала ему свою курточку.
   В холодную черноту ноябрьского вечера вышли вместе, и Юля как-то вполне естественно взяла Димона под руку и уже не отпускала до самого своего дома. Прощание получилось скомканным и неловким. Они стояли под моросящим дождём у освещенного подъезда пятиэтажки и, не зная, что сказать, робко поглядывали друг на друга. И эта обоюдная растерянность радовала обоих и сближала лучше всяких слов.
   - Ну, пока, - первой неуверенно нарушила молчание Юля.
   Димон, вздохнув, лишь кивнул.
   Постояли ещё несколько секунд. Наконец, виновато улыбнувшись и пожав плечами, девушка быстро направилась к дому. Уже в подъезде она вдруг оглянулась и, помахав Димке рукой, крикнула:
   - До завтра, Димончик! - и быстро взбежала по ступенькам.
   Оставшись один, счастливый Карасик ещё немного потоптался на месте, и вдруг с гиканьем и свистом, вприпрыжку, словно школьник, понёсся домой, ловко перепрыгивая через лужи.
   Следующим утром он уже прохаживался взад-вперёд пред заветным подъездом, то и дело поглядывая на старые, с облупленной краской деревянные двери. "Так, что у нас сегодня? Первая пара - геометрия - всё в порядке. Вторая пара - блин! - механика! Ну где ты, Юлечка? Давай быстрее, мне ещё лабу передрать надо! Так, а у кого её взять, кто у нас по лабораторным самый ас? Надо будет..." Мелко заморосил дождь.
   - Привет, Димчик! - вдруг услышал он.
   Перед ним стояла чуть запыхавшаяся Юлька. Деловито игнорируя Димкино замешательство, она, как и вчера, взяла его под руку. С треском раскрылся зонтик над их головами и студенты, тесно прижавшись друг к другу, направились в институт.
   Возле самого института их вернул на грешную землю театральный "мент" Генка.
   - Бонжур, мадам э мусью Карассен, - вежливо прогундосил он, приподнимая мокрую кепку.
   - Судя по погоде, сэр, - высокопарно ответил Димка, - уместней было бы: "Хау ду ю ду, э-э...
   - Мистер анд миссис Крюшиен" - Юлечка была сама невозмутимость.
   - Ага, Хрюшиен, - легко согласился Генка.
   - Крюшиен, сэр, - поправил Димон, надменно вскинув бровь. - Мистер анд миссис.
   В шумном вестибюле им пришлось расстаться - разные факультеты, разные аудитории.
   Вновь встретились перед самой премьерой. Всех комедиантов отпустили с последнего часа распоряжением ректора. За Димоном на политэкономию пришли чуть ли не всем составом. Преподаватель слегка поломался, ссылаясь на важность предмета, но вынужден был капитулировать перед последним аргументом Ленки-режиссёра:
   - Да вы что, Лаврентий Моисеевич! Да ведь на премьере будет сам товарищ Вунюков - секретарь Отдела культуры горкома партии!
   - Всё, всё! - замахал руками преподаватель. - Можете забирать своего худрука!
   - И как давно я худрук? - осторожно поинтересовался Димон у Ленки, когда вышли в коридор.
   - С сегодняшнего дня! - решительно пресекла дальнейшие расспросы режиссёр.
   - Ты смотри, надо же, - покоряясь судьбе, убито пробормотал Карасик.
   До начала представления оставалось минут сорок. Поэтому, не теряя времени, действующие лица принялись быстро переодеваться и наносить грим. Оформление сцены было закончено ещё вчера, за него все были спокойны. С реквизитом тоже всё было в порядке. Небольшая заминка вышла с трёхлитровкой огурцов - она была закатана жестяной крышкой. Но в последний момент новоявленному худруку удалось убедить режиссера, что начатая банка без крышки в "милицейских" руках будет смотреться комичнее.
   - Символичнее, - точно заметил Генка, и все кинулись искать, чем бы её открыть.
   Пришлось Димке сбегать к электрику за плоскогубцами. А по залу между рядами уже сновали первые захватчики лучших мест.
   Спектакль прошел "на ура". Зал был переполнен. Сидели в креслах, взяв на руки любимых девушек или просто девушек, сидели и стояли в проходах, толпились возле запасных дверей.
   Большие Люди солидно занимали восьмой ряд центральной группы кресел. Точно в середине этого ряда горой розового сала возвышался сам товарищ Вунюков. Благодушно посмеиваясь, он авторитетно кивал головой всякий раз, когда зал вновь содрогался от хохота. По его правую руку сверкал золотой улыбкой ректор, по левую - похохатывал за компанию вузовский парторг Ефимов. Дальше от центра, поближе к проходам, в порядке убывания собственной значимости располагалось остальное институтское начальство.
   Димон впервые в жизни оказался за кулисами во время представления. Незадействованные в спектакле комедианты выполняли обязанности гримеров, костюмеров и прочих ассистентов. Суматошно подготовив очередное действие и выпустив актеров к публике, они, схоронившись за дырявым киноэкраном в глубине сцены, с трепетом наблюдали за реакцией переполненного зала. И когда дружный взрыв смеха в очередной раз сотрясал пыльные портьеры, закулисные соглядатаи, счастливо улыбаясь, похлопывали друг друга по плечу и показывали большие пальцы вверх.
   Затем были мгновения такого всеобъемлющего, всепоглощающего счастья, о существовании которого Карасик и не догадывался. Освещенные яркими лучами софитов, ребята, взявшись за руки, стояли на сцене и под нескончаемые аплодисменты, свист и крики, кланялись благодарной публике. Рампа, словно гигантская линза, преломляла и фокусировала на них энергию восторга переполненного зрительского зала.
   Тем же вечером дома у Генки, куда лицедеи всем составом отправились "обмывать" удачную премьеру, Диме так объяснили состояние эйфории, которое охватило его на сцене:
   - Слушай меня ушами, - Ленка ткнула в его сторону горящей сигаретой. - Да престань обниматься с Юлькой! - выпито было уже немало. - Меня обнимай... Ага, значит так. Димон, мы, значит, одиннадцать человек, подарили праздник полутысячной толпе. Так? Так. Сколько будет: пятьсот разделить на одиннадцать? Серый! Тише там с гитарой - ничего не слышно! Юлька, не подсказывай, пусть сам считает... Сорок пять? Что - сорок пять? Ах, да! Так вот, представь себе: ты идёшь, а на встречу тебе идут сорок пять человек, и каждый тебе рад, каждый с тобой здоровается, хлопает по плечу...
   - И спрашивает: "Как мама?" - вставил кто-то.
   - И каждый, - отмахнулась Ленка, - тебе заявляет, что ты - классный парень, и что ты не зря на свете живешь. Понял, Димон? Всё, целуйтесь дальше. Спичку! Дайте мне спичку, у меня сигарета потухла...
   Эти вечеринки были возможны благодаря тому, что Генкины родители уехали на Север и он теперь жил один в двухкомнатной квартире.
   Расходились заполночь. Стоя в дверях, хором пытались уговорить хозяина никого не провожать, но Генка с пьяным упорством норовил первым покинуть свой гостеприимный "вигвам".
   Димон поймал его на лестничной площадке.
   - Геша, - заводя друга обратно в квартиру, проникновенно начал Карасик.- ­ Время - полпервого ночи, - он показал Генке свои часы.
   - "Михаил Светлов"! - обрадовался тот. - Ту-ту-у! "Михаил Светлов"!
   - Ну! Чьёрьт побьери! - они уже прошли через прихожую и направлялись в спальню. По пути Димон жестом дал понять усталым гостям, мол, выходите, я сейчас. - Чьёрьт побьери, чьёрьт побьери, - по-аптекарски приговаривал он, укладывая уже спящего Генку на диван.
   Вскоре познакомились и сдружились Юлины и Димкины родители. Отцы сблизились на почве рыбалки и "Жигулей": оба были страстные рыболовы, и у обоих в гараже стояла "копейка". Круг взаимных интересов их матерей оказался неизмеримо шире.
   Начиная с двадцатых чисел декабря, Димка стал появляться дома только для того, чтобы поспать, побриться и позавтракать - "Соседи" готовили новогодний капустник. Поэтому не было ничего удивительного в том, что Димон пару раз остался ночевать у Юлечки, а затем и вовсе забрал из дому свою зубную щётку.
   - Галочка, здравствуй! Извини, что так поздно.
   - Катюша, ты?! Да я сама хотела только что звонить.
   - Как там наш Димка, у вас?
   - Да, дети на кухне. Чай пьют - позамерзали, как бобики.
   - Галя, передай, пожалуйста, Диме, чтобы немедленно шел домой.
   - Катюша! О чем ты говоришь?! Никуда я его, на ночь глядя, не отпущу! У нас же три комнаты, я ему в зале постелю. Дети так устали...
   В общем, матери поняли друг друга.
   Зимние каникулы провели в Сухуми, у Юлиных бабушки с дедушкой. Бабушка, мамина мама, была русская, дед - старый абхаз с огромным пористым носом, седыми с прозеленью усами и хитрым прищуром карих глаз. Жили в пригороде, недалеко от моря в большом каменном доме с множеством жилых, но сейчас необитаемых пристроек. Прекрасный воздух, здоровая пища, полнейшее ничегонеделание и любимая девушка рядом - что еще нужно уставшему студенту?
   Ездили в горы. Лёгкий утренний морозец. Непередаваемых оттенков чистое небо над головой. Внизу, в абсолютно прозрачном воздухе уходят вдаль бесконечные леса, а вдалеке вздымаются, покрытые ослепительно белым снегом, пики гор. А совсем рядом - протяни только руку! - и чуть ниже, кокетливо покачивая ватными боками, проплывает белая тучка.
   Взявшись за руки, часами гуляли по набережной. Юлечку ужасно веселили напыщенные местные сердцееды. Они бросали жгучие, полные страсти взгляды на девушку, и яростным черным зрачком пытались испепелить Димку.
   В пустом стеклянном кафе на самом конце длинного и широкого причала Дима и Юля, тесно прижавшись друг к другу в плетеных креслах, долго смотрели, как над февральским штормящим морем сплошной темной массой проносятся в сторону берега свинцовые тучи. А за пеленой дождя, на самом берегу стонали и гнулись под порывами ветра мокрые и глянцевые красавицы пальмы.

Глава 5. "Макаров" и аптечка

   Бац! Карась звонко прихлопнул на щеке комара. "Неужели заснул? А Слон?! - молнией пронеслось в мозгу, но тут же успокоился: - Проснулся ведь." Потирая щеку, Карась приподнялся на локте и невинно огляделся по сторонам. Из передней левой двери джипа торчала мощная, обтянутая атласом задница - Лёха стоял на карачках на водительском сидении и шарил рукой в бардачке.
   Удивленный Карась улегся поудобнее на боку, подпер голову рукой и стал наблюдать, что будет дальше. Слон уже ощупывал пол под передними сидениями. Минуту задумчиво посидел за рулем, обводя взглядом салон. Опустил солнечный щиток и небрежно осмотрел бумажный хлам из карманчика. Снова задумался. Затем потянул на себя дверь. Мягко щелкнул замок, и Слон с опаской посмотрел на то место, где остался лежать Карась, будь он неладен. Но из густой и высокой травы торчали лишь мощные волосатые ноги этой гниды. Успокоившись, Лёха опустил взгляд и принялся перебирать содержимое дверных отсеков. Беззвучно выругался - поиски успехом явно не увенчались. Вылез из машины и подошёл к открытому багажнику. Ещё один взгляд на ноги Карася, и Слон вытянул из глубины отсека Димкину сумку. Но это был дорогой кожаный "сенатор" с настоящими замками на всех "молниях". И все они оказались закрытыми. Обессилено задрав голову к небу, Слон тихо заматерился.
   Димон внутренне хохотал. Он сразу понял, что именно ищет братан. Хотя, какой уж тут смех - Слон, хоть и кажется кретином, но парень, на самом деле, далеко не простой... Ого! Карасю вновь стало не по себе: Лёха всё еще стоял задумчиво возле сумки, но теперь в его руке сверкал полированным лезвием пружинный нож. И чем дольше раздумывал Леха, тем больше нервничал Карась. Ведь следующим предметом, который захочет вспороть Леха, будет его, Карася, брюхо. Иначе придётся объяснять порезанную сумку.
   Слон искал "пушку". Или что-нибудь в этом роде. "Ну куда, блин, Рыба "дуру" засунул? Должна где-то тут быть. Хотя, стоп, - он задумчиво поскрёб ножом затылок. - Рыба же, сука, и правда, в Одессу намылился, и билет при нем, и паспорт, сам видел. И он, вроде, не знал, что Кузя попросит подобрать меня с дурочкой в Карповке. А в случае чего, пока Рыба до сумки дотянется, я, блин, его голыми руками задавлю. Короче, не фиг понтоваться." Эти мысли настолько явственно читались на Лёхином лице, что Карась начал успокаиваться. От неудобной позы затекла шея, но "просыпаться" было еще рановато.
   Вот Слон нажал кнопку и об бедро сложил нож. Засунул его в левый, не забыть бы, карман штанов, после чего небрежно задвинул сумку назад вглубь багажника. Решительно открыл левую заднюю дверь салона и, покопавшись в своем гигантском бауле, вытянул из него "макаров". Выщелкнул магазин - кажись, полный, Карась не разглядел. Вставил его обратно и передёрнул затвор. Прицелился Димону в ноги и, взяв чуть выше, выстрелил.
   Перепуганный Карась вскочил на ноги и ошарашено заморгал. Ещё бы! Разбудить человека подобным образом!
   - Ты что, Слон, гонишь беса, что ли? - с вызовом спросил он, давая, однако, понять, что напуган.
   Слон удивленно вскинул брови, потом в недоумении уставился на пистолет в своей руке:
   - А, ты про это? - и он направил "пушку" на Димона.
   У Карася задёргался левый глаз - а ещё я могу шевелить ушами! - и он попятился назад, стараясь, всё же, не переигрывать.
   - Ладно, Рыба, не понтуйся, - подобрел Лёха. - Солдат калеку не обидит. Не ссы. Захотелось, короче, пострелять напоследок в родное небо. Гы-гы.
   С этими словами Слон, еще раз с сожалением посмотрев на пистолет, широко размахнулся и забросил "ма­кара" далеко в кусты.
   - Да не стой ты, как тюльпан в стакане, - Лёха чувствовал себя хозяином положения. - Давай, собираемся!
   Он зашел за машину и выволок из-под неё девчонку. Затолкал бед­­нягу в багажник и, кинув ей вслед поднятую с земли мешковину, с силой захлопнул дверь. Карась тоже, избегая смотреть на кореша, подошел к машине и достал аптечку. Но не успел он её открыть, как был сбит с ног.
   В общем, Лёха лежал на Карасе, пытаясь локтем придавить его шею к земле и тупо рассматривая перевернутую аптечку и рассыпанные перед самым носом медикаменты. Димон тоже скосил глаза в ту сторону. Всё ясно. Забыл братан про аптечку. Бывает. Однако Слоняра становится непредсказуемым.
   Лехе стало нехорошо. Поднимаясь с земли, он только сейчас сообразил, что находился на какой-то волосок от собственной гибели. Ведь окажись у Рыбы нервы послабее, лежал бы сейчас Алёша на пузе, но рассматривал бы он при этом голубое летнее небо. Карасю ничего не стоило одним движением свернуть Лёхе шею. А мог бы, этот Карась и не такое вытворял. Тоска и беспросветность, взявшись за руки и не моргая, уставились на Лёху. Ах, Кузя, Кузя...
   - Да ты что, вкрай охренел, что ли?! - заорал Димон, поднимаясь.
   - Что ли, - сконфуженно передразнил его Лёха и ударом ноги отправил пустую аптечку в кусты.
   Димон нагнулся и среди рассыпанных медикаментов подобрал две зелёные упаковки "Антипохмелина". Одну из них сунул в карман, а вторую довольно неловко распечатал. Еще раз взглянув на расстроенного Слона, он одернул на себе майку и с издевкой спросил:
   - Вы, часом, не из одной палаты? - Карась выдавил несколько таблеток на ладонь и закинул всю жменю в рот. - Ну что, ступор наехал? Иди, одевайся! - Димон пошёл искать, чем бы запить.
   А Лёха всё стоял и, болезненно морщась, смотрел куда-то в сторону. Что-то всё не так, как-то всё пошло наперекосяк. И Рыба ведёт себя непонятно. "Ну, Кузя, ну, гад, как же ты объяснял всё просто и красиво... А может, его прямо сейчас, а? - Леха полез в карман. - Нет, нельзя! Тогда меня самого на три части порвут".
   Карась, запрокинув голову, прямо с горла пластиковой бутылки пил газ-воду и, не отрываясь, наблюдал за Слоном. Ему стало скучно, Леху он знал, как облупленного, все его действия легко просчитывались. Осталось лишь выяснить некоторые детали, но это лучше сделать в пути. Оторвавшись, наконец, от бутылки, Димон закрутил пробку и обошел свою машину, поочередно пиная ногой колеса. Заглянул через окно в багажный отсек. Там, уткнувшись носом в колени, горько плакала девочка. Настроение испортилось окончательно.
   Тихо выругавшись, Карась открыл дверь и погладил девчонку по вздрагивающим плечам. Одного ботинка на ней не было. Димон злобно глянул на Лёху и пошел искать ботинок. Он валялся тут же за машиной на помятой траве, а рядом лежал рассыпавшийся букетик. Подобрав и то, и другое, Карась вернулся к девчонке, надел ей на ногу ботинок, заставил попить воды. И только после этого, хитро улыбаясь, вытянул из-за спины букет и протянул ей. Девчушка всхлипнула раз, второй и, наконец, неуверенно заулыбалась.
   Димон осторожно закрыл багажник и сел за руль.
   - Какого ты стоишь, Слон? - чётко и негромко произнёс Карась.
   Лёха вздрогнул. Ему окончательно стало ясно, что создавшееся положение гораздо хуже, чем кажется, и... "Да что там думать. Короче, перо в бок - и готово! А потом что? Ну...Э-э..."
   - Слоняра, ты хочешь дальше ехать? - по-прежнему тихо спросил Карась.
   - А? Что?
   - Иди курточку одевай!!
   Лёха послушно повернулся и поплёлся снимать с дерева свой белый "Найк". В это время Рыба вырулил на дорогу и, сидя в машине, с презрением наблюдал за товарищем. От него не укрылся полный сожаления взгляд Слона на кусты, где валялся "макаров".
   - В общем так, братан, - веско заговорил он, когда Лёха сел в машину. - Ты хочешь нормально перейти за "бугор", без понтов и при бабках?
   Лёха что-то буркнул, глядя в сторону.
   - Не слышу!
   - Хочу.
   - Ты, Слоняра, хоть раз пожалел о том, что со мной связался? - джип постепенно набирал скорость. Карась неотрывно смотрел на дорогу, и от этого казалось, что он разговаривает сам с собой. - Я тебя когда-нибудь "кидал"? Или "стрелки" на тебя переводил? А? Ну, что ты молчишь?
   А Слон, набычившись, по-прежнему смотрел в окно на пробегающие мимо высокие ряды кукурузы.
   - Вот, что, Лёха. И ты, и Кузя, оба вы - конкретные козлопасы. Вернее, козлопас Кузя, а ты - просто лох кондовый. И не смыкайся!
   - Ты много себе позволяешь, Рыба, - без особой уверенности заявил Слон.
   Карась на время оторвался от дороги и секунды три-четыре молча разглядывал Лёху, после чего сокрушенно покачал головой. И этим он достал Слона окончательно:
   - Что за дела, Карась? Короче...
   - Короче! Тебя кинули конкретно, а ты - короче. Короче, я даю тебе десять минут. Ты сидишь и тщательно думаешь. Через десять минут мы выезжаем на трассу. Там будет большая заправка.
   - "Околица"?
   - Не помню. Может и "Околица", - Димон вдруг почувствовал, что Леха как-то весь подобрался. - Так вот. Когда мы к ней подъедем, ты или колешься, или вместе с идиоткой вылазишь из моей машины, мы прощаемся и, дай Бог, больше никогда не свидимся.
   Минуту ехали молча.
   - Что за фигня, Димон, об чём колоться? - наконец вяло спросил Лёха, по-прежнему глядя на кукурузу.
   Карась спокойно посмотрел на часы.
   - Осталось восемь минут, - напомнил он. - А колоться... Слушай вопросы. Куда ты едешь? Второе. Куда ты везёшь дурочку? И третье: кто всё это затеял?

Глава 6. Учебные нагрузки

   По возвращении домой Дима и Юля уже не расставались. Вслед за Димкой в квартиру Невзоровых перекочевал магнитофон с колонками, а чуть погодя - гантели и пудовая гиря. А ещё месяц спустя, Димка, уже не стесняясь, пританцовывал по утрам в одних трусах перед дверью в туалет, где Юрий Максимович Невзоров, в силу дурной привычки, подолгу читал "Науку и жизнь".
   Из-за нагрузок, связанных с театральной деятельностью, у студента Карасика под конец второго семестра с угрожающим постоянством стали появляться "хвосты". И чем ближе к сессии, тем труднее становилось их сбрасывать. А ведь от успеваемости полностью зависела стипендия, которую Димон сам догадался отдавать Юлькиной матери.
   Как всегда, мужчину спас регулярный секс. Благодаря ему, Димка довольно быстро охладел к обязанностям худрука. За бокалом пива лучший друг и пофигист Генка прокомментировал это так: "У тебя, кацо, классная баба, и она - твоя, когда б ты ни пожелал. И тебе не надо больше райской птицей выдрючиваться перед девками. Дай мне по морде, если я не прав. Прав? Тогда пошли ещё возьмём по пиву."
   Поздней ночью, переписав с чужой тетради последнюю непонятную формулу, Димка выключил лампу и улёгся рядом с Юлей под одеяло. Но сон не шел.
   - Юльчик, а Юльчик, - Димон слегка потряс её за плечо.
   - Ну? - глухо отозвалась девушка.
   - Юльчик, а может, как-нибудь завяжем с этим?
   - С чем?
   - Ну, с этим, с "Соседями"? Трудно очень.
   - Давно пора, - она придвинулась ближе и положила голову на Димкину грудь.
   - Только знаешь, Юль, как бы это сделать так, чтобы ... - он замялся, не зная как продолжить.
   - Никого не обидеть? - подсказала Юля.
   - Ну да, чтобы не чувствовать себя предателем, что ли.
   Юля вздохнула.
   - Видишь ли, Димончик, предать можно только в беде.
   - Да нет, - помолчав, ответил Димка, - не только.
   - Ты же посмотри, - горячо зашептала Юля, проснувшись окончательно. - "Соседи" при институте уже много лет. В их составе всегда были в основном первокурсники или отъявленные пофигисты. И всё потому, что дальше учебные нагрузки растут, и если ты хочешь получать стипендию, то тебе уже не до представлений.
   - Но ведь Генка на втором, а Ленка - та вообще на четвертом, - скорее для очистки совести продолжал упрямиться Дима. - Генка, правда, пофигист, и...
   - Нет, Димоша, немного не так, - Юля вздохнула. - Вот ты скажи мне, ты меня любишь?
   - Пуще пряников и мармелада!
   - Вот! А Генка не любит.
   - Э-э...
   - Лежи, лежи! Генка, в смысле, никого не любит, ему, Димончик, без разницы, чем после лекций заниматься.
   - Да? - облегченно спросил Дима. - А домой, уроки делать?
   - Ну, это его проблемы.
   - А Ленка?
   - Во-первых. Как у Ленки фамилия?
   - Как? Ну, Грач.
   - Как фамилия у завкафедрой политэкономии?
   - Лаврентий Моисеевич Грач! Так что, папа и дочка?
   - Тише ты. Нет, мама и сын, - передразнила Юлечка. - Но это во-первых.
   - А во-вторых?
   - А во-вторых, - сладко потягиваясь и прижимаясь всем телом к Димке, томно произнесла девушка, - ты можешь представить, что она с кем-то спит?
   - А чего, - пробормотал Дима, Ленку он всегда уважал, - плюшевый мишка наверняка имеется.
   - И ты, мой дорогой, - отчётливо произнесла Юля, - ещё немного, и станешь плюшевым.
   - Я?! Я - плюшевым?! Я тебе сейчас покажу, "плюшевым"!

Глава 7. Му-Му на "Околице"

   Последний ухаб пыльной грунтовки, последний перевал с колеса на колесо, и джип, плавно развернувшись, выехал на широкую многорядную трассу "Москва-Севастополь". Как застоявшийся конь, мощный "Паджеро" коротко взрыкнул и, набирая свою привычную скорость, уверенно понёсся вперёд по перегретому солнцем асфальту.
   Лёха сидел молча, мрачно глядя на дорогу. Расслабленно откинулся на сидении Карась, лениво одной рукой покручивая руль. А тем временем вдоль дороги всё чаще стали появляться признаки рыночных отношений. То там, то там, на обочинах трассы, по одному или группками были выставлены тазы, вёдра и корзины с яблоками, абрикосами и прочими дарами природы. Тут же, в тени посадок расположились и продавцы - бабы и мужики с окрестных сёл и хуторов. Оживленнее стало и движение на самой трассе. Когда мимо них пронесся обшарпанный и пыльный железобетонный монумент "Добро пожаловать в Днепропетровский район", Леха, наконец-то, заговорил:
   - Димон, ты меня не первый год знаешь, а я тебя. Короче, слышишь, мне нечего темнить. Но сам пойми, наша фирма прогорела, и её сдали свои же. Мусора чинят подставы, ОБОПы там всякие.
   Карась скривился, как от зубной боли.
   - Что ты мне тут Му-Му топишь? - он на секунду оторвался от дороги и посмотрел на Слона. - Куда ты едешь?
   - Ну я ж тебе говорил, в Киев. У меня завтра из Борисполя самолет в Гавану.
   - В Гавану?
   - В Гавану.
   - Из Киева?
   - Ну да.
   - Но ведь я, Леха, еду в другую сторону. Мы, братан, сейчас от Киева удаляемся. Вот, смотри, - Карась кивнул на приближающийся синий стенд "Днепропетровск - 34км.".
   - Да всё правильно, - Лёха позволил себе снисходительно улыбнуться. - Мне ж в Днепропетровск и надо.
   На приборной доске перед Димоном замигал индикатором и запиликал антирадар. Пришлось сбавить скорость. Машины на дороге слились в единый поток. Мимо проплыл рекламный щит: "Автокомплекс "Околица" универсал-автосервис" и джип, тихо урча, въехал на автостоянку перед рестораном.
   Карась остановил машину, и некоторое время задумчиво сидел, барабаня пальцами по баранке. Ясно было, что против него сейчас плетётся подстава, тут без вариантов. Это Карась понял сразу, как только увидел на обочине трассы возле Карповки "голосующего" Слона. И это в четыре часа утра. В пятнадцати километрах от города. С огромным баулом и явно шизанутой малолеткой впридачу. Все было рассчитано на множество вопросов со стороны Рыбы. И бедный Слон, "самый крутой киловатт их бригады", первые полчаса пути просидел, как на иголках, стараясь не забыть заранее приготовленные ответы. Но Рыба ни о чем спрашивать не стал, и Лёха постепенно успокоился. А что это он сейчас такой раскованный и беззаботный? Леха сидел в открытых дверях джипа спиной к Димону и поставив ноги на землю. Даже громкость музыки прибавил. Ну что ж, этот козел сделал свой выбор. У Карася зачесались ладони. Можно было, конечно, по дороге избавиться от незваных попутчиков, и не раз. Однако слишком многое сейчас было поставлено на карту, чтобы принимать скоропалительные решения. Но Слон, - Карась не выдержал, и посмотрел на Лехин затылок, - Слон станет трупом по-любому. А сперва он ответит на кое-какие вопросы.
   Недалеко от них остановился темно-вишневого цвета "Ситроен". Открылась дверь, и из затемненного салона в яркий полдень вышла элегантная девица. Обвела скучающим взглядом остальной мир, и грациозной походкой направилась к ресторану. В это время открылась дверь со стороны водителя, и оттуда донеслось:
   - Люда! Подожди! - показался ухоженный и надменный молодой хлюст. В одной руке он держал дамскую сумочку. - Подожди меня!
   Но Люда величаво, походкой манекенщицы, продолжала свой путь. Когда же она поравнялась с джипом и встретилась взглядом со Слоном, самоуверенности в ней явно поубавилось. Довольный произведенным эффектом, Леха громко заржал и крикнул:
   - Эй, кобыла, почем минет на большой дороге?! - продолжая смеяться, он повернулся и весело подмигнул Димону.
   Но Карась веселья не разделил и глазами показал на часы.
   - Ну, короче, - недовольно протянул Слон, - мне в Днепре надо сдать идиотку в хорошие руки.
   - А потом?
   - А потом, это самое, в Киев, на самолет. А чего мы в машине сидим? Пошли, он, в кабак завалим, - Леха кивнул на ресторан.
   На той стороне трассы, в метрах тридцати от них, возле ворот автомойки стояла красная "девятка" с затененными стёклами. "Девятка" как "девятка", в меру битая, в меру грязная, с пыльными днепропетровскими номерами. Тонированные стёкла передних дверей были чуть опущены, и из образовавшихся щелей через каждые десять-двенадцать секунд наружу вырывались тонкие струйки табачного дыма. Димон смотрел на эту машину, и ему становилось грустно. Как все-таки плоско и примитивно устроена наша жизнь.
   - Слышишь, Рыба, не тормози, - Леха легонько толкнул Карася в плечо. - Я говорю, короче, посидим в харчевне, а?
   Можно было, конечно, высадить сейчас Слоняру и уехать своей дорогой. Оторваться от этой "девятки" - тоже не проблема. Только это ничего не даст, вопрос надо решать... "Глобально. Тем более, - думал дальше Карась, - у меня здесь остаётся большой экономический интерес. Я-то могу сейчас смыться, да, ведь, Земля круглая, далеко не убежишь. Чего же от него, все-таки хотят? Замочить? Нет, не то. Давно бы уже грохнули. А вдруг это мусора, и Слон меня элементарно "насиживает"? Как бы проверить?"
   - А как идиотку зовут, брат? - Димон внимательно посмотрел на Леху.
   Тот напрягся. Затем зажмурился и наморщил лоб. Раздраженно выключил музыку, ударил себя пару раз по клену, и, наконец, просиял:
   - Вспомнил! Элиза... Елиза... А! О! Эльнара! Точно! - и, будучи в восторге от своей памяти, Слон по складам повторил: - Эль-на-ра.
   - Круто, - радуясь за друга, произнес Карась. - А как фамилия?
   Теперь к гримасничанью и битью себя по колену добавилось лёгкое постанывание. Карасю показалось даже, что Лёха вспотел.
   - Нет, Димон, - обессилено проговорил Леха, - не могу вспомнить, хоть убей. Помню, короче, что из "тюрбанов". Слышь, Димон, пошли отольём - пиво подпирает! Я не могу больше, - и Лёха вышел из машины.
   Из красной "девятки" вылетел окурок.
   - А ты знаешь, где тут "параша"? - спросил Карась.
   - Ты что, гонишь, что ли? - удивился Лёха. - Он там платная, - он показал в сторону автомойки и осёкся. Прошло время, прежде чем Слон снова заглянул в машину и с удвоенным энтузиазмом продолжил: - А ещё в кабаке есть, - широкий жест в сторону ресторана. - Ну я пошел, - нервно закончил он и быстрым шагом, чуть ли не бегом, пересек дорогу, и направился к автомойке, возле которой блестела вывеска платного туалета.
   Когда Слон пробегал мимо "девятки", на одном из её тёмных окон блеснуло солнце - это сперва открылась, а затем быстро захлопнулась дверь машины. Так проколоться могли лишь дилетанты. "Стало быть, пасут местные мокрошлёпы", - с отвращением подумал Карась. Отпетых уголовников он презирал, считая их пушечным мясом криминального мира. С этими можно разбираться по-домашнему, не задумываясь особо над статьями и параграфами Уголовного кодекса. Себя же Рыба считал, если не профессором Мориарти, то уж полковником Мораном точно. А тот факт, что против него сейчас выставили явных кретинов, Карась рассматривал как личное оскорбление.
   Откинувшись на спинку сидения, он запустил руку глубоко в карман своих шорт, выудил мобильник и принялся по памяти набирать телефонный номер.

Глава 8. Мокрый "Икарус"

   - Не могу, Геша, никак не могу, - Димка сидел в одних трусах на кухонной табуретке в прихожей, и, прижимая телефонную трубку к уху плечом, продолжал вяло отнекиваться. - Мне в пятницу курсач сдавать. Юлька? А ты у неё сам спроси.
   На том конце провода Генка агитировал "всей кодлой махнуть на природу". Он красочно описывал дым костра и запах шашлыка. Затем откуда-то взялась запотевшая бутылка "Пшеничной" и "пара пузырей кагора".
   - А главное, - тут Генка сделал драматическую паузу, - приехал Бэтмэн!
   Бэтмэн, или Сашка Громов, был кумиром творческих "неформалов" их города. Закадычный друг Генки, Сашка учился в Москве на психиатра, но на каникулы всегда приезжал домой. И каждый его приезд местная авангардная молодёжь воспринимала как праздник души. Дело в том, что Сашка Громов, или, как оно привычнее, Бэтмэн был соавтором нескольких песен у легендарных Гребенщикова и Бутусова. Он и сам играл на гитаре и бесподобно пел.
   Вообще-то Димон изначально скептически относился ко всяким там панкам и хиппи, которых во времена Перестройки развелось несметное количество. Это был, пожалуй, единственный пункт разногласий между ним и Ленкой Грач. А буквально неделю назад, на Дне рождения у Генки, дело и вовсе чуть не дошло до взаимных оскорблений. На все его доводы Ленка отвечала однообразно:
   - Ты узко мыслишь! - крикнула она, и ткнула в его сторону горящей сигаретой.
   - А ты не закусываешь! - парировал Димон.
   Им приходилось орать друг другу через стол: мерные аккорды "Пинк Флойда" наполняли комнату глухой вибрацией. Посреди залы, обнявшись, медленно двигались в танце Юлечка и Серега Первый, которым Димка, повернувшись назад, пару раз для - профилактики - показал кулак. Зато, тут же, за столом остальная братия под неверный перебор гитарных струн выводила хором: "... А в городе в том сад - всё травы да цветы. Гуляют там животные невиданной красы...". Порой звуки гитары становились не слышны. Дирижировал вилкой сам именинник.
   - Каждый человек имеет право на самовыражение! - кидалась лозунгами из-за дымовой завесы Ленка. - Нестандартность мышления - это признак продвинутого разума! Продвинутого! Если ты не понимаешь человека, это не значит, что он дурак! Это значит, что у тебя узкий лоб!
   - Узкий лоб?!
   - Да! Ты можешь не соглашаться с человеком! Но он имеет право выразить!
   - Выразить?!
   - Да!
   - Что этот панк мне хочет выразить своей щёткой на голове?!
   - Причем тут щетка?! Я - про душевный комфорт!
   - Какой комфорт - мазать голову клеем?! Давай выпьем!
   - Давай!
   Сигарета была беспощадно раздавлена в пепельнице и Ленка решительно протянула Димону свою стопку. Димка сосредоточенно налил сначала ей, потом себе. И уже собирался произнести тост, как вдруг из-за его плеча нарисовалась рука со стаканом, а над головой послышалось:
   - А мне?
   Плохо смазанной телегой умолкла капелла. Возница Генка замер на полуслове с вилкой в руке. Димон медленно повернулся назад. А там стоял, улыбаясь до ушей...
   - Бэтмэн!! Шурик!! Саня!! Штрафную ему! Юлька, сбегай на кухню, там, в холодильнике ещё колбаса и грибы! Серый, будь другом, принеси из спальни стул...
   Однако великодушный Бэтмэн замахал руками, вырвался из объятий и сам сбегал и на кухню, и в спальню. За столом он лихо опрокинул стакан водки, быстро разделался с тарелкой оливье, отказался от селедки и, наконец, щадя провинциальное любопытство, принялся рассказывать о последних событиях на авангардном Олимпе. После этого Шурик пел свои новые песни. И как пел! Баллада "Старик" прошибала слезу, а Генка и вовсе рыдал:
   Старик, убеленный седой бородой,
   По пыльной дороге бредёт.
   А солнце висит над его головой
   И тени совсем не даёт...
   - Ну так что, едем? - продолжал настаивать Гена.
   - Не могу, - Димон постарался произнести это как можно более решительно. - Без курсача Пасечник мне зачет не поставит. А у Юльки завтра консультация по сопромату.
   - "Зачет, сопромат", - передразнил Генка. - Фетюк ты после этого! Не понимаю, человеку в армию осенью, а он про стипендию думает.
   Как-то так получилось в Димкиной жизни, что поворотные моменты в его судьбе всегда приходились на осень.
   Сентябрь начался с затяжных дождей. Первые три дня установившееся ненастье воспринималось как подарок небес после раскаленного августа. Но вот пошла уже вторая неделя однообразно серых и слякотных дней.
   Стараясь не наследить мокрыми туфлями на дорожке, Димон стоял в прихожей у себя в квартире и читал повестку. Рядом, обнявшись, стояли родители. Отец смотрел на сына торжественно и улыбался. Глаза матери выражали лишь любовь и тревогу за свое чадо. "Министерство Обороны СССР... Военный комиссариат города... Повестка N... Согласно статье... Закона СССР "О всеобщей воинской обязанности", гр. Карасик Дмитрий Иванович призывается в ряды Вооруженных Сил СССР для прохождения действительной военной службы... Во исполнение... Явиться... При себе иметь... Военный комиссар полковник И. Ф. Чуб".
   На подтопленном стадионе кучки провожающих окружили мокрый "Икарус". Заботливо укрытые от дождя зонтиками, чуть пришибленные алкоголем и бессонной ночью призывники рассеянно слушали последние наставления родни и друзей. Некоторых обнимали невесты.
   Димон одним из первых зашел в автобус и занял место у окна. То и дело протирая рукавом потеющее стекло, он улыбался своим. Укоризненно покачал головой матери: "Ма, ну чего ты?!". Показал о'кей отцу. Юля стояла рядом с ними и улыбалась сквозь слезы. Димон поманил её пальцем. Когда она подошла вплотную к автобусу, Димка прижал свою ладонь к стеклу, и Юля сделала то же самое. "Юльчик, все будет в порядке". "Да, Димончик". "Я тебя люблю". "А я - тебя".
   Последний призывник занял своё место в автобусе, капитан каких-то там войск в мокрой плащ-палатке провел перекличку, и "Икарус", выпустив клуб черного дыма, очень медленно покатил к воротам.
   Пока не поздно, Димка потряс над головой сцепленными руками. По-американски отдал честь Бэтмэн. Икая и покачиваясь, Генка изобразил жест испанских коммунистов и что-то проорал. По обе стороны от Юлечки махали руками Лена и Наташа, а Галя с Серегой N1, взявшись за руки, отвесили земной поклон; Серый N2 и Вовка Сухинченко изображали пилота и самолет соответственно. Дождь барабанил по стеклу, и капли, мелко подрагивая, стекали вниз замысловатыми ручейками.
  

Глава 9. Гвардии прапор

  
   Школа сержантов Воздушно-десантных войск Закарпатского Краснознаменного военного округа была образцово-показательной. И действительно, за все время службы солдат, а потом и сержант Карасик ни разу не услышал ни одного армейского маразма.
   Димкиным взводом командовал худой и длинный, но чрезвычайно жилистый гвардии прапорщик Иванцов. Выгоревший на солнце ёжик белых волос, красные, чуть оттопыренные уши и простецкое выражение загорелого, в веснушках лица - не таким мыслился командир. Хотя ему и было, по слухам, двадцать три года - старик, с точки зрения восемнадцатилетних пацанов - но вся его высокая и какая-то нескладная фигура с непропорционально длинными руками при первом знакомстве не вызвала у солдат должного уважения. Когда командир роты старший лейтенант Ясень представил им их взводного, кое-кто в строю даже явственно хмыкнул.
   Старший лейтенант с прапором переглянулись и Ясень, пряча улыбку, кашлянул в кулак:
   - Вопросы есть?
   Вопросов не было.
   Тогда старлей, козырнув, удалился, и на плацу перед взводом остался стоять один Иванцов. Взвод с интересом разглядывал своего командира, думая о том, как им всем повезло, что командовать будет такой раздолбай. Улыбающееся лицо, васильковые глаза, пухлые обветренные губы, мешковатый камуфляж и некоторая разболтанность этого пацанистого прапора не вязались с их представлениями о суровой воинской дисциплине.
   Взводный развернул сложенный вчетверо тетрадный лист и, ещё раз благодушно оглядев своих плечистых подчиненных, приступил к знакомству:
   - Авдеев!
   - Я!
   - Аксенов!
   - Я!..
   - Взво-од, равняйсь, смирно! За мной бегом марш!
   По Димкиным подсчетам, это был не меньше, чем десятый километр неожиданного марш-броска. Взвод уже минут пять тяжелой трусцой продвигался гуськом по склону лесистой карпатской горки. Конечно, все они спортсмены, у всех цветущее здоровье, но вот что-то не хватает дыхания, гулко бьётся под самым кадыком сердце, бегущий впереди только путается под ногами - вон, как с него валит пар! - и, кажется, проклятый кирзач растер ногу до крови.
   Тропинка затейливо петляла среди желтого букового леса, пружинила под сапогом опавшая листва. Раз-два, раз-два. Лишь бы не сбиться с ритма. Раз-два, раз-два. Расслабить ключицы. Раз-два, раз-два. Дыши через нос. С непривычки темнело в глазах, холодный воздух саднил бронхи. Наконец, включилось "второе дыхание", и зеленый салага Карасик, не думая более ни о чём, бежал уже на полном автопилоте. А этот расхлябанный и несолидный прапор резво бегает взад-вперед из головы в хвост отряда и, знай себе, приговаривает:
   - Давай, давай! Вот ты. Как фамилия? - пристроился он к какому-то солдату.
   - Грищенко, - хрипло выдохнул облако пара солдат.
   - Молодец, Грищенко! Только не петляй так, беги ровно.
   - И не сутулься, - неожиданно для себя буркнул Димон.
   - Тоже верно! - раздалось над ухом.
   Карась повернул разгоряченное красное лицо к командиру. Но взводный уже умчался вперед, резво перепрыгивая через выступающие из земли узловатые корни сосен и буков.
   Димка не слышал команды остановиться. Просто, когда он выбежал на желтую опушку, половина взвода, в изнеможении раскинув руки, уже валялась на влажной палой листве. Кого-то рвало - после плотного завтрака не прошло и часа, кто-то, болезненно скривившись, разглядывал свою растертую до крови пятку. Согнувшись и уперев ладони в колени, Карасик стоял, прижавшись боком к сосне, и долго не мог отдышаться. С каждым выдохом мокрая тельняшка противно отлипала от спины. Думалось тоже урывками, в такт дыханию. А где же прапор? Вот он, стоит посреди поляны, травинку жуёт.
   Наконец, ломая кусты и не разбирая дороги, мимо Димона, постепенно гася скорость, пробежал стокилограммовый Сашка Спивак, борец из Павлограда.
   - Все собрались? - бодро спросил прапор.
   На свою беду, Димка встретился с ним взглядом.
   - Рядовой Карасик, - командир сверился со списком, - пересчитайте людей и доложите.
   В тот же день их взвод разбили на четыре отделения и представили командиров. Были также согласованы графики занятий и назначены дневальные.
   На другое утро выпал первый в этом году снег. Тяжелые мокрые хлопья падали на плечи, фуражку и лицо, и тут же таяли, холодными змейками стекая за пазуху. В серой стылости предрассветного часа голос рукопашника звучал глухо и раскатисто.
   - В современной войне, конечно, решающую роль играет техническая оснащенность войск. Но, - гвардии капитан Пригожин указал пальцем куда-то вверх. - Физическая подготовка личного состава никогда не потеряет свою актуальность. А в современных локальных конфликтах её значение трудно переоценить.
   Два отделения замерли перед капитаном по стойке "смирно". Чуть поодаль, за спиной инструктора, молча стояли два рослых сержанта.
   - Все вы занимались спортом - и это хорошо, - продолжал Пригожин. - Но как спортсмены, вы из себя никакой ценности не представляете. Иначе вы были бы не тут, а в спортроте. Поэтому забудьте о всяких там своих разрядах и данах. Всем понятно?
   Инструктор строго оглядел мокрых солдат. Затем, не оборачиваясь, махнул сержантам рукой. Два крепыша недопустимо вольной походкой подошли к капитану. Их лихо надвинутые голубые береты, вопреки непогоде, смотрелись впечатляюще.
   - Та-ак, - капитан сверился с каким-то списком. - Первое отделение. Инструктором назначаю гвардии старшего сержанта Проскурякова. Второе отделение - гвардии сержант Вяткин. Приказы сержантов выполнять быстро и безоговорочно - от этого зависят ваши жизнь и здоровье. Вопросы?.. Нету вопросов. Приступить к занятиям!
  

Глава 10. Рыба и Бэтмэн

  
   Прижимая к уху крошечную "моторолу", Рыба не сводил взгляд с грязной "девятки". Когда длинные гудки сменились раздраженным "У аппарата!", Карась неожиданно отключил связь. Надел темные солнцезащитные очки и, прихрамывая, вышел из машины. Продолжая припадать на левую ногу, он озабоченно обошел вокруг машины, зачем-то пиная "здоровой" ногой колеса. Привалившись спиной к джипу, он некоторое время постоял, рассеянно оглядываясь по сторонам, затем снова достал мобильник. Тем, через дорогу, в красной машине он, скорее всего, напоминал разъевшегося фраера. Такой себе квадратный битюг в затрапезной майке и мятых шортах возле большой, зеленой с никелем, крутой тачки.
   "Секи, Мара, а джипец классный! За такой "Паджеро" Калик "штук" десять без базара отвалит". "Дядя тоже мощный". "Против Слона он фуфло, Мара. Мне бы ещё полграмма "джефу" взболтать, и я б его сам загнул". "Ты?" "Я. Ты меня плохо знаешь". "Смотри! Звонит! Иди, скажи Слону, что Рыба куда-то позвонил. Стой! Сиди, я сам схожу".
   Вообще-то, это был шик сезона - крутая машина и непритязательный "прикид". Это производит впечатление. Карась повернулся так, чтобы из "девятки" его было хорошо видно, и набрал прежний номер. На этот раз ответил женский голос:
   - Приёмная Межобластной судебно-психиатрической комиссии, - нараспев произнесла девушка.
   - Ирка, быстро меня с Шуриком соединила! - Рыба посмотрел на красную "Ладу". Там быстро открылась, но тут же снова захлопнулась передняя правая дверь. Затем из "девятки", потирая переносицу, вылез водила и, не глядя по сторонам, скрылся в туалете. Что-то в нем показалось знакомым. Высокий, черноволосый. Что-то даже со спины знакомое... Жаль, не рассмотрел!
   Можно было возвращаться в машину. Карась уселся за руль и снял очки. По-прежнему прижимая телефон к уху, он рассеянно сунул очки в карманчик дверного отсека. Рука наткнулась на ребристый пластмассовый цилиндр.
   - У аппарата! Алло?! Фу-фу...
   - Не дуй мне в ухо, душа Бэтмэн, - произнес Рыба, рассматривая длинную отвертку с прозрачной пластиковой рукояткой.
   - Кто? Что?! Карась, ты, что ли?
   - Я. Санёк, срочно требуется помощь! - отвертка вернулась на место.
   - Я занят! - излишне резко перебил его председатель комиссии.
   Рыба терпеливо промолчал.
   - Тут знаешь, сколько дел, сколько работы!.. Нет, вправду, Димон. Я страшно занят... Ну ладно! Что там у тебя?!
   Губы Карася расплылись в ухмылке. Когда он заговорил, его голос звучал ровно и бесцветно.
   - Мне срочно надо знать фамилию идиотки по имени Эльнара, которую приблизительно вчера выписали из вашего дурдома.
   - А кто подписал этапный эпикриз?
   - Какой "этапный эпикриз"?
   - Ну, это э-э... Диктуй свой телефон! Ирка всё выяснит и перезвонит.
   Энергично отряхивая белоснежные спортивные брюки, из дверей платного туалета вышел Слон.
   - Санек, это очень важно, понимаешь? - чуть ли не скороговоркой произнес Карась и продиктовал номер телефона.
   На той стороне трассы Слон уже подошел к бордюрчику и, подкидывая на ладони монетку, ждал, пока мимо не проедет гремящий прицепами автопоезд из четырех КамАЗов.
   - Понятно, - Бэтмэн тихо выругался. - Сколько ей лет, хотя бы?
   - Не знаю. Может, четырнадцать-пятнадцать. Не больше. Пока!

Глава 11. Любовь и семечки

  
   Буквально, какие-то восемь месяцев назад, перед самой присягой крепенький такой парнишка с обритой наголо головой с интересом рассматривал себя в зеркале после бани. А сейчас? А сейчас за ворота части, получив увольнение в город, выходил бравый вояка - гвардии младший сержант ВДВ Дмитрий Карасик. Надетая по случаю предстоящих первомайских праздников парадная форма десантника, лихо надвинутый на правую бровь голубой берет с черной окантовкой и начищенные до блеска сапоги - эталон! На этот раз девушка Руся не стала корчить из себя панночку. Завидев Димку при полном параде, она отложила в сторону свою проклятую книжку и широко улыбнулась ему всеми своими веснушками. Впервые за неделю их знакомства.
   - Книга о вкусной и здоровой пище? - несколько рассеянно поинтересовался Карасик.
   Вот и закончилось обучение гвардии младшего сержанта Карасика, и он со дня на день ожидал назначения в другую часть. И, хотя, в Афган его, точно, не пошлют, но мало ли, чего в Кремле придумать могут. Подготовка у них - будь здоров! Как говорится, любого потенциального противника голыми руками угробить можем. Да и руки не такие уж голые. Основы рукопашного боя, огневая подготовка, бесконечные марш-броски, прыжки с парашютом и эта, вначале непокорная Полоса - все пройдено почти на отлично. Однако в последнее время происходит нечто странное. Вчера, например, их рота шестой раз отрабатывала "захват плацдарма в горной местности с воздуха". То есть, после четырех часов полета их сбрасывали на скалы недалеко от Пятигорского аэропорта. А недавно на стрельбище им привезли для ознакомления "типичное стрелковое оружие потенциального противника". М-16 понравилась.
   Все это вкупе с неясными сообщениями из Нагорного Карабаха и еще откуда-то из Узбекистана не могло не тревожить. Жаль, что он не проявлял должного рвения на политзанятиях. Был бы шанс командиру второго отделения младшему сержанту Карасику остаться инструктором в Школе до самого дембеля. Но выход, кажись, намечается...
   Удивленно взметнулись вверх рыжие бровки, и Димону пришлось повторить:
   - Я говорю: книга о вкусной и здоровой пище? - он кивнул на глянцевую обложку.
   Руся запрокинула голову назад и захохотала. Димка с пока непонятным для себя удовлетворением отметил, что смех был чересчур громким и несколько вульгарным.
   - Что ты, глупый, якая здоровая пища?! Ой, не могу! - от нового приступа смеха Русино лицо густо покраснело, а на глазах выступили слезы.
   Карась попытался сохранить выражение полнейшей растерянности на своем лице - пусть девочка посмеется. А он, тем временем, попытается взвесить все плюсы и минусы только что родившейся идеи.
   Наконец, Русланка отсмеялась и, подняв со скамейки свой фолиант в суперобложке, ткнула его Димону под нос:
   - На, дывысь, это ж галерея, глупый!
   Карась выпучил глаза на "Сборник репродукций Государственной Третьяковской галереи" и быстро пошевелил ушами. Эффект превзошел все ожидания. От смеха Русю сперва сложило пополам, а затем она бессильно присела на корточки. Как хорошо, что мы не отошли от лавочки, подумал младший сержант, подхватывая девушку за плотные бока и усаживая рядом с собой. Прохожие понимающе улыбались Карасю и шли дальше по своим делам.
   Затем было традиционное кино. Показывали двухсерийный фильм "Любовь и голуби". Всю первую серию Руся прижималась жарким боком к десантнику и комментировала каждый эпизод. Из темноты на них шикали возмущенные зрители. Перед началом второй серии Димон сбегал на угол и принес своей даме целый кулек жареных семечек.
   Вспомнилась Юлечка. Девять месяцев прошло! Рука Карася скользнула с подлокотника вниз и мягко спружинила на обширном Русином бедре. Девичье сердце затрепетало, и Руся с удвоенной энергией налегла на семечки.
   Первые полгода письма от Юлечки приходили раз в пять, шесть дней. Димон старался отвечать с такой же периодичностью. В последнее же время одно письмо в две недели вполне устраивало обе стороны. Юля оканчивала второй курс и готовилась к сессии. А Генку, кажется, будут выгонять из института. За прогулы и хроническую неуспеваемость. Ленка Грач защищает диплом. Забрали в армию Вовку Сухинченко. Написал письмо. Пишет, что попал на Тихоокеанский флот. А вчера проводили в армию Серегу Первого. Серегу Второго в армию вообще не возьмут - у него какие-то проблемы с почками. Дед зовет летом к себе на море, но ты же знаешь, Димончик, что я без тебя никуда не поеду! Напиши, когда у тебя будет отпуск, и мы махнем на море вместе. Только деда надо предупредить заранее. Димончик, как я по тебе скучаю! Еще через неделю Димка получил от Юлечки письмо, которое его очень огорчило. Любимая писала, что "твой ненаглядный собутыльник Геша, которому ты каждый раз передаешь приветы, бросил институт и уехал к предкам на Север. Приходил вчера бухой в стельку, требовал тебя позвать...".
   После кино подразумевались проводы "до самой калитки". В теплых сумерках плавали ароматы цветущих вишен и абрикоса. На фоне первых звезд с сухим шорохом носились летучие мыши. Майские жуки, натужно гудя, безостановочно перелетали с ветки на ветку. На фоне белой вишни темнело Русино лицо. Целоваться не хотелось.
   - Димко, а як её зовут? - у Русланы что-то с голосом. Он стал отрывистым и глухим. Туго стянутая бюстгальтером грудь часто ходила вверх-вниз в такт дыханию.
   - Звали, - грустно поправил Димон.
   - А что, умерла?! - ужаснулась Руся.
   Димона покоробило:
   - Да нет, что ты! Просто, я её прогнал, - он посмотрел на часы. - То она посуду мыть не хочет, то стирать отказывается. Ну, ладно, я пошел, а?
   Карась повернулся к ней, надеясь быстро чмокнуть в щечку, но не успел. Его встретили влажные и полные, чуть приоткрытые губы и жаркие объятия здоровой во всех отношениях девушки. Прошло, наверное, минут двадцать, прежде чем десантник в помятой парадной форме, обсыпанной мелкими белыми лепестками, вылез из душистого куста сирени и, поминутно отряхиваясь, заспешил в часть.
  

Глава 12. (Большая алкогольная)

Водка...

   Прапорщика Юру Иванцова, своего непосредственного начальника, Карасик нашел перед самым отбоем в Ленинской комнате. Сидя в одиночестве за низким журнальным столиком, Юра сосредоточенно писал маме письмо. На тумбочке в углу, за пустыми рядами стульев беззвучно работал телевизор.
   - Товарищ прапорщик, разрешите обратиться! - гаркнул подошедший сзади Карась.
   Прапор дернулся и зачеркнул полписьма. С сожалением глядя на, и без того неровные, строчки и появившийся только что крутой зигзаг, Юра пробормотал:
   - Вольно.
   Однако команда несколько запоздала, так, как Карась уже сидел напротив него в кресле и нахально заглядывал в глаза. Иванцов нахмурился и быстро огляделся по сторонам. Но в комнате, слава Богу, больше никого не было. И Юра расслабился.
   - Ну, обращайся, - разрешил, наконец, командир.
   Димон вдруг весь подобрался. Глядя за спину Иванцова, он вскочил с кресла и вытянулся по стойке "смирно".
   - Товарищ прапорщик! Есть хорошие новости! - уставным голосом отчеканил он.
   Прапор оглянулся назад. В дверях стоял, переминаясь с ноги на ногу и неуверенно отдавая честь, молодой салажонок весеннего призыва. На его левом рукаве красовалась повязка дневального.
   - Я вас слушаю.
   - Товарищ прапорщик, велено выключить телевизор, - виновато развел руками солдат.
   - Отставить, - тихо произнес Юрик. - Кругом. Шагом марш!
   Когда прапорщик Иванцов повернулся к Карасику, младший сержант вновь сидел в кресле и улыбался.
   - Ну, говори, артист, что там за новости?
   - Юрик, - Карась нагнулся над столиком. - Помнишь, был разговор в бане?
   Юрик отвел взгляд. Вспоминать банный разговор двухнедельной давности было неприятно.
   Тогда отделения Карасика и Спивака подняли по тревоге среди ночи. Запретив брать оружие и боеприпасы, посадили в машины, и отвезли далеко в лес. На лесной поляне, куда они приехали через полтора часа быстрой езды, горел костер, росли подснежники, и пахло весенней прелью. У костра, осторожно протягивая руки к огню, грелись офицеры. Стоял сырой и туманный предрассветный час.
   К выпрыгнувшим из крытого "Урала" десантникам подошли капитан Ясень и незнакомый майор с красной записной книжкой в руке. Перед воинами была поставлена стратегическая задача: обеспечить удачную охоту командующему Закарпатским военным округом. Пришедший вскоре егерь увел куда-то в лес отделение Сашки Спивака. Отделению же Карасика, под руководством майора, пришлось исполнять роль обслуги: заготовлять для полевой кухни дрова, носить из студеной горной речки воду, расставлять столы и стулья, накрывать на стол. А главное - охранять водку!
   - Выдавать строго по моему приказу или записке! - сдвинув брови, инструктировал майор. - Ты, сержант, отвечаешь за каждый ящик лично.
   Привезли провиант, и майор, черкнув что-то в своем блокноте, убежал ругаться с шоферами. А на Димона снизошло озарение. Он приказал отнести водку к реке и аккуратненько поставить ящики с "Пшеничной" и "Московской" в ледяную воду.
   Часам к двенадцати показались охотники. Первым на поляну, небрежно зажав под мышкой ружье, вышел здоровенный мужик с красными мешками под глазами. На нем были ватные штаны, высокие сапоги и меховая авиационная курточка. Крупную седую голову венчала каракулевая папаха. Широко и по-хозяйски ступая, генерал-лейтенант Кулешов подошел к столу. Отдав подбежавшему полковнику ружье, командующий нетерпеливо оглянулся назад. Из лесу по двое, по трое выходили остальные охотники. В основном, это были пожилые полковники и генералы. Красные, возбужденные лица, распахнутые шинели, измазанные глиной сапоги и сбившиеся папахи придавали свите командующего довольно нелепый вид. Вдобавок ко всему, некоторые из них очень неумело держали свои ружья.
   Тут Ясень стал подавать через поляну Карасю какие-то знаки и делать страшные глаза. Младший сержант, к великому облегчению капитана, понимающе кивнул, и подбежал к вновь прибывшим. Отдав честь ближайшему подполковнику, который растерянно крутил головой, не зная, куда пристроить двустволку, Карасик вежливо произнес:
   - Ваше ружье, пожалуйста, - и через минуту весь охотничий арсенал аккуратными горками возвышался недалеко от накрытого стола.
   Командующий по-прежнему смотрел поверх голов в сторону лесной тропинки и рассеяно отвечал на поздравления. Оглядывались назад и остальные "партизаны". Наконец в лесу под чьим-то сапогом громко треснула ветка, и на поляне нарисовался не совсем трезвый лесник в сопровождении Спивака. За ними, натужно сопя, четверо десантников несли на плече длинную жердину с привязанным к ней за ноги кабаном. При каждом шаге толстая жердь прогибалась, и убитый секач касался головой земли. Вторая четверка, также ступая шаг в шаг, тяжело несла пятнистого оленя.
   Когда стихли последние поздравления, и все желающие сфотографировались с ружьем в руках на фоне трофеев, генерал-лейтенант пригласил всех за стол. Ледяная водка пилась легко, и тосты следовали один за другим. И вскоре напряженная сосредоточенность штабистов сменилась непринужденным весельем. Уловив паузу между тостами, Карасик подошел к дальнему концу стола. Там, в обществе себе подобных капитанов и майоров, скромно "гудел" Ясень. Димка подошел к нему со спины, и, наклонившись, прошептал:
   - Товарищ капитан, извините, можно вас на минуту?
   Вытирая рот салфеткой, капитан встал из-за стола и отошел в сторону.
   - Слушаю вас, младший сержант, - абсолютно трезвым голосом произнес он.
   Когда-то в кабинете Ясеня Димка видел на письменном столе пухлый и изрядно потрепанный томик "Двенадцати стульев", и сейчас он об этом вспомнил и рискнул:
   - Не корысти ради, а токмо волею пославшей мя жены...
   Капитан сделал шаг назад и изумленно уставился на младшего сержанта. Затем поощрительно улыбнулся и, положив руку на Димкин погон, мягко спросил:
   - Что случилось, Дима?
   - Товарищ капитан, тут такое дело, - Карась сделал вид, что замялся. - Тут мои хлопцы, и Спивака... В общем, надо накормить людей, - как бы извиняясь, закончил он.
   - Ага, - протянул Ясень и, недобро сощурившись, принялся высматривать кого-то за столом.
   В это время их окликнул командующий:
   - Эй, мужики, а что это вы там стоите, как неродные? А ну-ка, подойдите сюда. Вольно, вольно! - Генерал-лейтенант протестующее замахал руками, увидев, что младший сержант перешел на строевой шаг.
   Тем не менее, и Димка, и Ясень вытянулись перед генералом по стойке "смирно". Кулешов откинулся на спинку стула, и, улыбаясь, произнес:
   - Что это ещё за сепаратные переговоры за моей спиной?
   По столу пробежал жиденький смешок. Красные воспаленные глаза остановились на Карасике.
   - Говори, сержант.
   - Товарищ генерал-лейтенант, докладывает гвардии младший сержант Карасик, - "странно, подумал Димка, никакой робости, как будто каждый день с генералами общаюсь".- Товарищ генерал, - Карась сконфуженно улыбнулся. - Ребятам бы поесть чего.
   Над поляной повисла тишина. На легком ветру покачивались верхушки сосен. В костре громко треснуло полено.
   - Тупиков, - наконец вполголоса произнес генерал.
   Согнувшись, как в окопе, к голове стола подбежал всё тот же майор-распорядитель.
   - Товарищ генерал, майор Ту...
   - Заткнись, - мрачно перебил его командующий. - Запиши там у себя в книжке: "накормить солдат и отправить их в часть". И ещё, запиши большими буквами: "выдать им с собой..." Сколько вас? "Выдать им с собой один ящик водки".
   - Но, товарищ генерал...
   - Написал? Выполняй.
   В часть десантники приехали вместе с Ясенем. В казарме оба отделения, запугав салагу-дневального, вполне профессионально оккупировали Ленинскую комнату. С величайшей предосторожностью внесли в неё ящик водки и весь "трофейный" провиант. Сдвинув вместе столы и расставив стулья, с нетерпением стали ожидать капитана, который отправился в штаб. Однако вместо него явился взводный Иванцов.
   С необычной для себя строгостью он осмотрел вытянувшихся подчиненных и, сухо кашлянув в кулак, спросил:
   - А что, разве какой-то праздник?
   Спивак умоляюще посмотрел на Димона. Скажи что-нибудь! А прапор уже заглядывал под стол. "Значит, была наводка", - смекнул Карась.
   - Так точно, товарищ прапорщик! Сегодня День независимости республики Мозамбик!
   - Отставить, - нараспев произнес командир, и, прохаживаясь взад-вперед среди вытянувшихся подчиненных, продолжил. - Значит, марш-бросок - вместе, огневая - вместе, дежурство по части - тоже вместе. А вот День независимости - и командир побоку? Чего улыбаетесь? А у меня, между прочим, мерзавчик пылью зарос! - и он вытащил из кармана граненый общепитовский стакан.
   - А Ясень? - приходя в себя, спросил Спивак.
   - А я чем не дерево? - и, потирая ладони, Иванцов добавил: - Капитан, если и придет, то сказал, что попозже.
   Во время пьянки старались не шуметь. После трехсотого грамма спаянный коллектив понемногу разбился на пары и тройки особо доверенных собеседников. Юрик рассказывал Димону про Афганистан. Монотонно и одно и то же. Видя, что Карась слушает невнимательно, прапор обиделся, вскочил с места, и принялся стаскивать с себя через голову гимнастерку. В нестройный хор голосов вклинилась напряженная пауза. На том конце стола Спивак прервал свой монолог о политике партии, и вопросительно кивнул Карасю. Карась отмахнулся и посмотрел на обнаженного по пояс Иванцова. Худое и жилистое тело покрывал равномерный коричневый загар. Правая ключица была изуродована шрамом.
   Но не его хотел показать Юра. Повернувшись к Димке спиной, он ткнул себя пальцем наугад под левую лопатку. Там была вытатуирована карта Демократической республики Афганистан. Точно на месте проекции сердца стоял крестик, а под ним надпись: Кандагар 1984-1986.
   Карась почувствовал себя свиньей.
   - Юрик, извини! - он вскочил на ноги и принялся помогать прапору одеваться. Со стыда он не находил слов, и тихо бормотал: - Я ж что, я ж верю...
   Быстро налили еще по сотке.
   - Командир, скажи что-нибудь.
   Оттолкнув Димкины руки, Юра угрюмо застегнулся, и, поправив ремень, взял со стола стакан. По примеру Карася все встали со своих мест. Юра стоял, опустив голову, и молчал, а десантникам почему-то было стыдно смотреть друг другу в глаза.
   - Хлопцы, - заговорил, наконец, Юра. - Дай вам Бог никогда не видеть этого.
   Выпили. Молча закусили. Посидели.
   - А кто знает, как Горбачев в Америку летал? - через время с улыбкой спросил прапор. Он, явно, чувствовал за собой вину за то, что испортил всем настроение. - Летят, значит, в самолете Горбачев, Рейган и Маргарет Тэтчер...
   Анекдот был плоский и бородатый, но посмеялись все от души, с облегчением.
   Выдавили из бутылок последние граммы. Слово взял Спивак. Приняв монументальную позу, Сашка оглядел всех строгим взглядом и сказал:
   - Давайте выпьем за командира.
   Просто и доступно.
   Вдруг через открытые форточки с улицы донеслось утробное урчание грузовиков. Приоткрылась дверь, и в комнату заглянул запыхавшийся дневальный.
   - Приехали! - крикнул он.
   Батальон ВДВ в полном составе возвращался с полигона.
   Не успела захлопнуться за дневальным дверь, как оба отделения, "действуя четко и слаженно в условиях дефицита времени", привели Ленинскую комнату в первозданный вид. Стулья были расставлены на своих местах, лишние столы вынесены в коридор, а ящик с пустыми водочными бутылками чудом оказался втиснут в тумбочку, на которой стоял телевизор.
   Прапор скомандовал отбой, и отделения, сосредоточенно чеканя шаг, прошли строем мимо изумленного салаги, и быстро раздевшись, завалились на своих койках спать.
   - ...Карась, проснись. Чуешь? Давай, просыпайся! - его тормошил Спивак.
   Димон сел и с трудом разлепил веки. За окнами было еще светло. Или уже светло? Не без напряга Карась посмотрел на часы. Без пяти семь. По казарме разносился молодецкий храп. Чертов Шурик молча протягивал Димону его штаны. Димка грубо их отобрал и, задирая высоко вверх брови - чтобы не закрывались глаза, - принялся одеваться.
   - Ну? - он стоял перед Сашкой и медленно моргал. Страшно хотелось спать.
   Спивак критически оглядел друга и, не говоря ни слова, потянул его умываться. После водных процедур Димка окончательно пришел в себя.
   - Говори! - потребовал он, застегивая мокрый воротник.
   - Пошли в баню.
   "Щас порву!" - подумал Карась.
   - Юрик приглашает, - быстро добавил Санёк, предусмотрительно отступив шаг назад.
   На воротах КПП их поджидал не совсем свежий Иванцов.
  

... и пиво

   В раздевалке городской бани стоял несусветный шум. Была пятница, конец рабочей недели, и советские служащие, плечом к плечу с пролетариатом, догоняли и перегоняли Баварию по количеству потребленного пива на душу населения.
   Пиво продавалось тут же, на разлив и в бутылках. И за ним выстроилась мавзолейная очередь страждущих. На кассе сидела исполинская тетка необъятных размеров. Её арбузные груди и громадный, лежащий на коленях живот не позволяли застегнуть изорванный докторский халат. У пивных кранов, двигаясь неспешно и величаво, работал одутловатый малый с бледным лицом. Полуголые и одетые мужики запросто называли его Стасиком и взглядом умоляли налить в кружку побольше. Но Стасик оставался глух к их немым просьбам.
   Три десантника обреченно пристроились в конец очереди. Димка с интересом и некоторой иронией оглядывался вокруг. Спивак равнодушно смотрел на толстую тетку, ему было всё равно - за пиво платил прапор. А Юрик, глядя то в пол, то в потолок, подсчитывал в уме предстоящие расходы.
   - Эй, хлопцы! - послышался крик в голове очереди. - Служивые! Идите сюда! Идите!
   Возле самой кассы им призывно махал руками маленький тщедушный мужичок. Очередь синхронно повернулась и недовольно посмотрела на воинов.
   Мужик у кассы начал сердиться:
   - Ну вы идёте?!
   И странное дело, очередь не возражала. Десантники подошли к кассе.
   - Зинка, это со мной, - заявил мужичок, кивая на них.
   В ответ Зинка колыхнула животом и молча воззрилась на хлопцев.
   - Шесть пива, - заявил Юрик, и поспешно добавил: - В бутылках.
   - Девять, - поправил Карась и протянул Иванцову кучку мелочи.
   - Двенадцать, - Сашка не выдержал взгляда друзей, и отдал Юрке мятую купюру.
   В парилку бегали по очереди - двое парятся, один охраняет пиво. И то ли предыдущий хмель ударил в голову, то ли так подействовала сауна, но вскоре ребята были уже "добрыми". Как водится в таких случаях, речь зашла "про баб".
   - Димон, ик, у тебя баба есть? Ик? - прапор прижался лбом к Димкиной голове.
   - Есть, - кивнул Димка, поддерживая командира плечом.
   - Нет, не тут, ик. Ик, дома.
   - И дома есть.
   - А у меня нету, ик, и не было. - Юрка глубоко вздохнул и перестал икать.
   - Ты только скажи, командир! - горячо откликнулся Сашка. - Мы тебе такую бабенцию соорудим - Устав забудешь!
   - Нет. Я сам хочу!
   - Что "сам"? - не понял Спивак.
   - Я сам хочу познакомиться с ба... С девушкой! - Иванцов выпрямился и, уставившись на Карася, спросил: - Скажи, друг, как ты с этой познакомился?
   - С кем? С Полиной?
   - Ну, я не знаю, как её! - он вдруг приложил руки биноклем к глазам. - В очках!
   - Ну да - Полина.
   - А как?! Как ты с ней познакомился?! - взмолился командир. - Я, когда вижу хорошую бабу, так весь деревянным становлюсь. Ни "бэ", ни "мэ" сказать не в силах.
   - А что там знакомиться? - Карась почесал затылок. - Она в книжном магазине работает. Я спросил, есть ли Джером. Она сказала, что нет. Тогда я от нечего делать спросил, как она относится к раннему Набокову. Ну, слово за слово, и я говорю: "Давайте встретимся завтра после пяти".
   - А она что?
   - А что - она? - пожал плечами Димон. - Говорит: "Давайте".
   - И всё?
   - Всё.
   Тут Сашка толкнул непонятливого друга в плечо:
   - Карась, давай командиру бабу достанем. Тебе какую, командир? Вот такую? - он показал Иванцову мизинец. - Или такую? - кивок в сторону кассы.
   Не веря в исполнение желания, Юра, как зачарованный, переводил взгляд с толстой Зинки на мизинец Спивака.
   - Ну, - начал было Юрик, но выразить словами свой идеал не смог. Тогда он встал и принялся руками описывать вокруг себя круги, приговаривая: - Вот тут чтоб вот так было. А тут - так, но не очень!
   - Ясно, - серьёзно кивнули оба сержанта. - Будет сделано, командир...
   - ...Ну, помнишь, в тот вечер, когда мы с охоты приехали? Так вот, есть тебе девушка! И какая?! Устав, точно, забудешь!
   Юра опустил голову. Вздохнул и посмотрел на телевизор. Наконец, с недовольной миной произнес:
   - Да ладно, Карась, я тогда пошутил.
   Юркины уши горели.
   - Ты не понял, Юра, - серьезно произнес Димон. - Никто за тебя телку уламывать не собирался. Она сама про тебя спросила.
   Иванцов недоверчиво покосился на Карася.
   - Я её ещё недели три назад увидел, - грустно продолжал тот. - Как ни выйду за ворота, так она сразу в начале аллеи на лавочке с книжкой сидит. Я и так к ней, и так - ноль эмоций! Сидит себе, читает.
   - Такая рыженькая, да? - Юрик весь подался вперед.
   - Да. И я неделю назад рискнул, сел возле нее и спросил: " О чем читаем?", а она смотрит на меня и говорит: "Извините, молодой, человек. Но вы, к сожалению, не так умны, как Шерлок Холмс, и красивы, как доктор Ватсон!". Понимаешь, как ведром воды окатила! Чего ты ржешь?
   - Так, ничего. - Юрик вытер слёзы. - Ну, а дальше что?
   - Ничего. - Карась надулся и собрался уходить.
   - Да ладно, Димка! Не вся коту масленица. Дальше что?
   - Ничего. Иду я сегодня в город, прохожу мимо нее и даже не здороваюсь. А она говорит: "Извините, что я тогда с вами так обошлась. Но вы вели себя хамски".
   - Правильно говорит.
   - Вот. А я говорю: "Готов искупить вину мороженым".
   - А она?
   - Смеется. А потом просто прогулялись по городу. Но, понимаешь, о чем бы я ни говорил, она слушает как-то рассеянно, что ли. А, главное, постоянно про тебя спрашивает. То "как зовут?", то "сколько лет?", а потом зарделась вся и, знаешь, Юрик, как о каком-то пустяке, спрашивает: "Дима, а вы не знаете, у него девушка есть?"
   - А ты что? - напрягся прапор.
   - Что? - удивленно переспросил Карась.
   - А ты ей что ответил?
   - Говорю: "Была, но давно".
   У Юры отлегло от сердца. Он тоже приметил эту пышную рыженькую девушку с крепкими, соблазнительно круглыми коленками. Она постоянно что-нибудь читала, и мило, по-домашнему лузгала семечки. А Юра Иванцов, десантник-"афганец", кавалер ордена Красной Звезды, вынужден был отворачиваться в сторону, проходя мимо заветной лавочки. Чтобы не покраснеть и, тем самым, не выдать себя. Ну не знает он как с девушками общаться! И самое идиотское в этом то, что, чем интереснее и симпатичнее девушка, чем она желаннее, тем тупее и косноязычнее становился Юра. А уже, слава Богу, двадцать четыре года!
   - Дима, а, это самое, ну это, - бедный прапорщик вертел в руках недописанное письмо. - Ну, как её зовут?
   - Руслана, - с улыбкой ответил Карась и, забивая последний гвоздь, небрежно произнес: - Если хочешь, я вас познакомлю.
   - Димка! Брат! - только и нашел, что сказать командир.
   - Давай, тогда, послезавтра. Ты сделаешь "увольниловки" на второе мая?
   - Без проблем! Только, Дима, - Юра опять замялся. - Сашке ничего не говори. Ладно?
   Димон обиделся.
   - Ты что, командир? Ты за кого меня принимаешь?
   - Да ну, я так... Спасибо, Дима!
   - Брось, Юрец, так и должно быть. Ну, я пошел? - младший сержант поднялся и, не дожидаясь разрешения, направился к двери.
   У самой двери он оглянулся. Юрка полулежал в кресле, вертел в руках недописанное письмо и глуповато улыбался в потолок. Самое время!
   - Юрик, чуть не забыл. - Карась озадаченно поправил берет. - А вдруг завтра приказ, и меня куда-нибудь переведут?
   - Не переведут, - беспечно махнул рукой размечтавшийся прапор. - Останешься в нашей части.
   - А-а, ну тогда - другое дело! - протянул Димон, осторожно закрывая за собой дверь.
   "Есть!! Ид-ди сюда!"

Глава 13. Вне себя от радости

  
   - Здравствуйте, бабушки! - весело крикнул Димка старухам, и вбежал в подъезд.
   А секунду спустя он уже стоял перед оббитой дерматином дверью в невзоровскую квартиру и, сгорая от нетерпения, давил на кнопку звонка. Дверь открыла тётя Галя. Увидев, кто пришел, будущая теща заулыбалась, всплеснула руками и отступила в сторону.
   - Ну, слава Богу, наконец-то дождались, - произнесла она, вытирая руки.
   Стараясь не испачкаться в муке, Карась чмокнул "мамашу" в щёчку и принялся разуваться. На шум вышел Юрий Максимович. Мужчины обнялись и солидно пожали друг другу руки. Прошли в залу. По пути Димон презентовал тете Гале настоящее гуцульское веретено, а Юрию Максимовичу с хитрым видом была преподнесена армейская фляга.
   - Чтоб никогда не высыхала! - торжественно пожелал Димка.
   - Спасибо, спасибо, - обрадовался Невзоров, и, взглянув на Димкины погоны, протянул: - Э-э, да ты уже, вижу, сержант?
   - Гвардии сержант! - Димон гордо указал на гвардейский значок.
   Юрий Максимович уважительно качнул головой:
   - А ведь, и года не прошло.
   - Не прошло, - согласился Карась, но не это сейчас было главное.
   - Юра! - позвала мужа из кухни тётя Галя. - Сходи за хлебом!
   - Иду! - тот час отозвался послушный глава семьи и, подмигнув Димке, развёл руками. Жизнь!
   - Дядя Юра, а Юлька где?
   - В институте. Скоро будет, - с порога отозвался Юрий Максимович, и добавил: - У нее сегодня последний экзамен за курс.
   Оставшись один, Димка вскочил с кресла и быстро прошел в "их комнату". Там, на первый взгляд, все оставалось по-прежнему. Та же шкура медведя на полу, карта мира над письменным столом, подаренный Юлькиным дедом ковер на раздвижном диване. На маленьком столике у открытой балконной двери замер в ожидании хозяина верный друг суматошной юности - бобиновый магнитофон "Комета".
   На стене возле трюмо Димкин взгляд наткнулся на гитару. Что-то знакомое. А, да это же размалеванная фломастерами шестиструнка Серого! Вот он, Димкин автограф! А вот и сердечко, которое Юлечка нарисовала на Ленкиных именинах и размашисто расписалась внутри. Везде стояли автографы и пожелания остальных "Соседей". Димон провел пальцем по струнам, и гитара отозвалась мелодичным звоном.
   - Пошли, Дима, позавтракаем, - в комнату заглянула тётя Галя.
   - Тётя Галя, родная, я только что из дому, - Димка молитвенно прижал руки к груди. - Только-только из-за стола.
   Галина Адгуровна искренне расстроилась.
   - Ну, хоть пирожки, - настаивала она. - Из духовочки! Свеженькие!
   К пирожкам была сметана. Потом пришлось "попить чайку". Тоже с пирожками. После этого объевшийся Димон вяло отвечал на многочисленные вопросы Юлькиных родителей. Нестерпимо потянуло на улицу.
   - Вот что, пойду-ка я схожу к институту, - бесцеремонно закруглился Карась. Отметая любые возражения, он направился в прихожую.
   Он уже зашнуровал краги и снял с вешалки голубой берет, как раздался звонок в дверь. Димка повернулся и клацнул замком. На пороге стоял Серый Номер Один и растерянно смотрел на штурмового десантника. Сытый сержант скептически улыбнулся.
   - Здорово, Первый! - переступив порог, он протянул Сереге руку.
   Первый ответил осторожным рукопожатием и, пытаясь улыбнуться в ответ, деревянным голосом произнес:
   - Здорово, Димон.
   - А, Сережа, - к дверям подошла Юлина мама. - Юля еще не пришла. Зайдешь? - не совсем удачно спросила она.
   - Да нет, что вы! Я... Я за гитарой пришел. Мне гитара нужна. Играть...
   Оставшись на площадке наедине с Карасем, Серый достал сигареты и, поломав две спички, с третьей, наконец-то, прикурил. В такой день Димке не хотелось думать о чем-нибудь плохом. Наоборот. То, что он не придает значения Серегиному визиту к свей невесте, должно свидетельствовать о его, Карася, благородстве.
   - Серый, дружище, а чего это ты дома? Юлька писала, вроде бы тебя в армию еще в марте забрали, - дружелюбно поинтересовался Димон.
   - Комиссовали меня.
   Вместе с гитарой тетя Галя вручила Сереге целлофановый пакет с пирожками. Прижимая и то, и другое к груди, Серега, не прощаясь, развернулся и направился к выходу из подъезда. Димон недоуменно посмотрел на Галину Адгуровну.
   - Побили его в армии, и недели не прослужил. Два месяца в госпитале потом лежал. Родители его недавно привезли. К нам каждый день заходит. Придет, посидит, посидит и уходит, не сказав ни слова, - тётя Галя тяжко вздохнула.
   "Вот тебе и благородство", - подумал Карась, провожая взглядом поникшую фигуру друга юности.
   Встреча с Юлечкой произошла на ступеньках центрального институтского входа. В легких сарафанчиках, с сумочками через плечо девушки вышли на улицу и, сходя вниз, живо обменивались впечатлениями о только что сданном экзамене. Увидев поднимающегося навстречу десантника, девушки смущенно заулыбались и отошли в сторону. Вне себя от радости, Димка одним махом преодолел оставшиеся ступеньки и заключил любимую в объятия.
   Однако долгого поцелуя не получилось. С неуверенной улыбкой Юля мягко отстранилась.
   - Люди же вокруг, - сказала она, поправляя челку.
   Карась быстро обернулся, но ничего, что в такой момент стоило бы внимания, не увидел. Улица, как улица. Идут себе прохожие, возле скамейки большая черная собака обнюхивает урну, от противоположного тротуара медленно отъехала и скрылась за углом белая "Волга". В обратном направлении с противным воем промчался полупустой троллейбус.
   Вот и пойми после этого женщин! То они от страсти на тебе пуговицы обрывают, то после девяти месяцев разлуки говорят про каких-то людей!
  

Глава 14. Молодецкий хохот

  
   Карась отключил телефон и быстро сунул его в карман. А Слон уже подошел к машине.
   - Дозвонился? - он открыл дверь и закинул на заднее сиденье курточку.
   - Куда? - искренне удивился Карась.
   Допустив такую оплошность, Леха сконфузился, но тут же взял себя в руки.
   - Ну что, поехали? - деловито предложил он, усаживаясь на свое место.
   - Ты справился? - в свою очередь спросил Карась.
   - Ну!
   - А теперь мы пойдем, - Рыба вылез из джипа и, открыв заднюю дверь, произнес: - Эй, красавица, не пора ли "пи-пи"?
   На этот раз Эльнара не заставила себя долго упрашивать. Она неожиданно резво выскочила из машины и, не давая Карасю опомниться, пристроилась тут же, возле задних колес джипа.
   - Эй, эй!! Ты что?! - Димон резко поднял её с земли и потянул за руку к ресторану. Им вдогонку несся молодецкий хохот Слона.
   В пустом и прохладном зале ресторана Карась отдал девчонку на попечение уборщицы, а сам пожелал воспользоваться туалетом для персонала.
   В тесной кабинке он выдавил и закинул в рот еще несколько таблеток "Антипохмелина", и, склонившись над рукомойником, запил их водой из крана. Выходя через минуту в узкий и тёмный коридор подсобки, Рыба пожалел, что не взял с собой отвертку. Но всё было спокойно. Ресторанный зал по-прежнему пуст. У освещенной стойки бара ругался экипаж темно-синего "Ситроена". Лощеный молодой человек что-то горячо доказывал своей спутнице, а та, отвернувшись, потягивала через трубочку коктейль и смотрела телевизор. Карась подошел к окну и достал мобильник. Глядя на джип сквозь пыльную гардину, он вновь набрал номер Бэтмэна.
   - Приемная Межобластной судебно-психиатрической...
   - Ирка, - устало перебил Карась, - тебя просили позвонить?
   - Нет. А куда? - растерялась собеседница.
   - Ира, это Дима с тобой говорит, Карась. Я звонил минут двадцать назад.
   - А, поняла! Только что Александр Григорьевич мне на стол папку положил. Сказал, что для вас.
   В глубине зала показалась уборщица со своей подопечной. Эльнара была причесана и умыта. Шнурки завязаны, носки подтянуты. Карась достал из кармана купюру и, не глядя, сунул её уборщице.
   - Читай, - велел он Сашкиной секретарше.
   - Что, всё?
   - Нет! Как зовут эту дурочку, читай! - чтобы успокоиться, Карась прикрыл глаза. Было слышно, как Ирка шелестит бумагой у себя на столе.
   - Эльнара, - наконец отозвалась она. - Эльнара Шахоева.
   Карась вздрогнул и открыл глаза.
   - Шахоева? - шепотом переспросил он, чувствуя, как похолодел желудок.
   - Да, Шахоева Эльнара Джафаровна, тысяча девятьсот восемьдесят девятого года рождения. Диагноз читать? Алло? Алло?
   Димон опустил руку и уселся на ближайший стул. Поскрипывая шваброй, рядом мыла полы уборщица, чуть слышно работал кондиционер. Эльнара по-прежнему стояла перед ним, раскачиваясь, словно цадик в синагоге.
  

Глава 15. Коммандос

   - Юльчик, родной, здравствуй! - не желая признавать никаких условностей, Димка вновь обнял свою девушку.
   Юлечка уже пришла в себя от неожиданности и, вдруг расплакавшись, прижалась к его груди.
   - Димончик, приехал, - только и сказала она, поднимая к нему мокрые глаза.
   Еще один, на этот раз долгий-долгий поцелуй, и сладкая парочка, переводя дыхание, сошла, наконец-то, с институтского крыльца.
   Родители Юлечки были людьми деликатными. Поэтому, когда молодые люди явились домой, супруги Невзоровы быстро собрались, и без лишних слов уехали на "фазенду".
   Прошел, наверное, час, прежде чем Юля, обессилено положив голову Димке на грудь, спросила:
   - Почему ты не написал, что приедешь?
   - А я и сам не знал, что получу отпуск. Все получилось так неожиданно. Начальству понравилось, как мы захватили штаб "синих".
   - "Синих"?
   - Да, условного противника. Они - "синие", а мы - "зеленые".
   - И всем дали отпуск?
   - Нет, только командирам отделений.
   - Так ты командир отделения?! - Юля подняла голову и восхищенно посмотрела на Димку.
   - Нет, - Димон скромно разглядывал потолок. - Я теперь заместитель командира взвода.
   - Ну и свинья ты, Карась, после этого, - в сердцах произнесла Юля.
   - Что так? - опешил Димка.
   - Разве ты не мог раньше захватить какой-нибудь штаб?
   Карась громко заржал. Схватив девушку, он перевернул её на спину, и, нависая над ней, скрипучим голосом произнес:
   - "Ромашка", "Ромашка"! Я - "Подснежник"! Я - "Подснежник"! Докладываю: приступаю к захвату вражеского штаба! Как слышно? Прием!
   Соседям через панельную стенку всё было слышно очень хорошо. Прием.
   Первые два дня отпуска прошли во встречах с родней и друзьями. А вот самого лучшего друга увидеть не удалось - Генка уехал на лето к родителям в Тюмень. О поездке на море не могло быть и речи, во-первых - билеты, а во-вторых, деда действительно нужно было предупредить заранее. Ну и ладно. Димкины родители достали путёвку на заводскую турбазу, и неделю сержант с девушкой провели там. Знать бы заранее, чем обернется такой отдых.
   На песчаном берегу лесной полноводной реки, где располагался турбазовский пляж, оказалось неожиданно много знакомых. Удивляться этому не следовало, ведь на Старометизном комбинате, которому и принадлежала турбаза, работала чуть ли не треть населения их города. Выше и ниже по течению реки в этом обширном лесном массиве находилось множество других турбаз ведущих предприятий области. Почти каждую ночь подвыпившие ватаги малолеток, и не только, устраивали межплеменные разборки с последующей госпитализацией отдельных бойцов. Всё следующее утро разговоры отдыхающих старшего поколения сводились к теме "Куда смотрит милиция?". Но, поскольку сами пострадавшие на вопросы медиков из "скорой помощи" угрюмо отвечали: "упал" или "споткнулся", единственный на четыре турбазы милиционер всё своё время проводил с удочкой в камышах.
   На второй день после прибытия, когда надоело валяться на горячем песке и нырять в мутные воды реки, Димка взял напрокат водный велосипед. Медленно вращая педали, они поплыли в залив рвать кувшинки.
   Залив был широкий и мелкий. Их катамаран медленно дрейфовал вдоль обитаемого берега залива. Противоположный берег представлял собой непролазные камышовые заросли. Там нестройным хором квакали шкреки, и с шумом взлетали дикие утки.
   В непотревоженной прозрачной воде среди водорослей мелькали стайки рыб и колыхались на слабом течении клочья бурой тины. Щурясь от ярких бликов, Димка смотрел на воду и наслаждался покоем. Кувшинок было мало. Да и зачем их рвать, пусть растут. Юлечка откинулась на сидении и, запрокинув голову, подставила лицо солнцу.
   Вдруг на илистом дне среди зеленых водорослей Димон увидел довольно крупного рака. Не долго думая, он плюхнулся в воду, обдав брызгами горячее Юлькино тело. Девушка недовольно открыла глаза. Посмотрев на вынырнувшего Карася, она звонко рассмеялась. Димкино лицо было сплошь покрыто зелеными веснушками ряски, а уши и лоб покрывали длинные пряди тины.
   - Прыгай сюда! - предложил он, отплёвываясь.
   - В это болото? Никогда! - гордо заявила Юлька и снова закрыла глаза.
   Через минуту около её ноги из воды с тихим всплеском высунулась рука. В страшных скрюченных пальцах был зажат большой черный рак. Рука высунулась выше, ещё выше, согнулась кисть, и рак аккуратненько опустился на гладкое девичье бедро.
   Пронзительное "А-а-а!!!" пронеслось над спокойными водами залива, и, всколыхнув желтые кувшинки, растворилось в ближайшем сосновом лесу. Карась, виновато улыбаясь, смотрел на Юльку снизу вверх. В его руке по-прежнему сердито шевелился рак, норовя клешнями достать своего обидчика.
   Извиняться пришлось очень долго. Но идея наловить раков Димке понравилась, и он решил сбегать на турбазу за кульком, чтобы было, куда складывать улов. Брать в руки "эту гадость" Юля отказалась наотрез. По прямой, через лес, до турбазы было метров триста, не больше. И Карась поплыл к берегу.
   Когда, буквально через десять минут, Димон с большим полиэтиленовым пакетом в руках вышел из леса на берег, его глазам открылась любопытная картина. Возле катамарана посреди залива плавала пустая лодка. На его месте сидел худой парень в черных "семейных" трусах. На его бледном теле во многих местах синела татуировка. Парень по-свойски обнимал Юльку за плечи и пытался раздвинуть ей ноги. Вокруг катамарана, шумно регоча и плескаясь водой, плавали еще трое. Юлька, вцепившись в руки хулигана, молча силилась оторвать их от себя. Она с мольбой смотрела в сторону берега.
   Тихое появление Димкиной головы среди кувшинок в трех шагах от катамарана придало девушке смелости. Она зажмурилась и со всех своих женских сил заехала кулачком насильнику между глаз. От неожиданности, тот выпустил Юльку из своих объятий. Но из воды, подтянувшись на руках, вылез его подельник. Этот, видимо, решил не церемониться. Он схватил Юльку за волосы и запрокинул ей голову. Другой рукой он сорвал с нее лифчик. Юля хрипло вскрикнула и прикрыла грудь руками.
   Понимая, что медлить нельзя, Карась, всё же, тихо подплыл к одному из двоих, оставшихся в воде.
   - Давай, Сипа! Заголяй её! - заорал тот и захотел подплыть поближе.
   Но не успел. Карась сзади обхватил парня левой рукой за шею, а правой резко толкнул его голову в бок. Раздался хруст сломанных позвонков, парень обмяк и ушел под воду. На них никто не обратил внимания.
   А на катамаране Сипа, балансируя перед Юлькой на узком жестяном баллоне, все так же держал её за волосы. Лифчик по-прежнему был зажат в его кулаке.
   - Ты, коза! Ты ударила моего друга! - он снова дернул ее за волосы и наотмашь ударил лифчиком по лицу. - Ты, мразь гуммозная, ласковых слов не понимаешь?!
   Второй "водоплавающий" встретился взглядом с Карасем. Димка высунул из воды палец и приложил его к губам. У парня дернулся кадык, он судорожно сглотнул и быстро-быстро закивал головой. Карась подплыл к катамарану.
   - Дима? Какой я Дима, коза?! Меня зовут Сипа! Сипа!! А это - мой страдалец! - Сипа принялся стягивать с себя казенные трусы.
   Его татуированный кореш, который свои трусы давно уже снял, не понял абсолютно ничего. Вот только что Сипа стоял, орал и махал бабскими тряпками. Потом вдруг его как кто за ноги дернул. Они разъехались в стороны, и Сипа грохнулся об железный баллон! Прямо своим "страдальцем"! Видели бы вы, как посинела его рожа! А когда татуированный отсмеялся, Сипу словно корова языком слизала. Ни в воде, ни на катамаране! Не надо было по такой жаре столько пить!
   Татуированный стал на корточки и, прикрывая глаза от солнечных бликов, попытался заглянуть под воду. Вдруг чья-то сильная рука схватила его за загривок и со страшной силой ударила носом об железный баллон катамарана.
   Димон, продолжая работать руками, вытянул вниз ноги. Пальцы уперлись в илистое дно. Тут можно стоять. Юлечка, прикрывая рукой грудь, энергично тряхнула головой, откидывая от лица свои прекрасные волнистые волосы. Посмотрев на Димку, она наклонилась и молча подняла плавающий в воде лифчик.
   Мимо Карася проплыли парусиновые трусы Татуированного. Их хозяин лежал на баллоне, безжизненно свесив конечности. С разбитого носа и расквашенных губ в воду пульсирующим ручьем стекала кровь.
   Нужно было найти Сипу. Димон стал обходить катамаран, шаря вокруг себя в мутной воде руками и ногами. Прямо под Юлькой он наступил на что-то гладкое. Набрав воздуха, Карась нырнул и вытащил из воды труп. О том, что для Сипы всё в этом мире закончилось, сомневаться не приходилось. Сквозь ряску в небесную высь уставились немигающие глаза, а мелкая волна вымывала из его ноздрей и полуоткрытого рта клейкую розовую пену.
   - А ну стой! - вдруг грозно крикнула Юля.
   Димон проследил за её взглядом. На полпути к берегу неуверенно замер четвертый из этой компании.
   - Догоню, - спокойно предупредил его Карась, и, махнув рукой, приказал: - Плыви сюда, поможешь.
   Парень послушно поплыл назад. Он добросовестно помог Димке найти второй труп и погрузить обоих мертвецов в лодку. Туда же кинули Татуированного. Больно ударившись головой об скамейку, он, не приходя в себя, глухо застонал.
   Лодка была большая и вместительная. На корме красовалась надпись: "база отдыха "Ливадия"". По дну лодки в грязной воде перекатывались две пустые бутылки из-под водки, тут же плавала мокрая пачка "Примы". Скамейка на корме была завалена одеждой. Связав четвертому руки чьей-то майкой, Карась заставил его лечь на дно рядом с остальными и не высовываться. Сам он вернулся на катамаран и подсел к Юлечке.
   Всё было кончено. Мутный ил постепенно оседал, и вновь среди водорослей показались стайки юрких мальков. Вот нерешительно квакнул один шкрек, его поддержал другой, и вскоре лягушачий концерт возобновился с прежней силой.
   - Юльчик, - Карась обнял девушку и нежно поцеловал её в голову, - всё нормально, всё будет хорошо.
   Юлечка молчала, глядя в одну точку перед собой. И Димка подумал, что проблемы, похоже, только начинаются. Боясь оставить невесту одну, он оглянулся на лодку. А с этими что делать?
   Вдруг Юля напряглась и медленно повернулась к Димону.
   - Где ты был? - глухо спросила она. - Где ты был, когда они приехали? Где?! Я тебя спрашиваю: где ты был?!! - её голос сорвался на крик, и она накинулась на Димку с кулаками. Началась истерика.
   Димка видел в кино, что в таких случаях дают пощечину, но рука на любимую девушку не поднималась.
   Избиение прекратилось так же неожиданно, как и началось. Юля взяла Димку за голову и с силой притянула к себе. Её глаза были полны слез, а губы горячо шептали:
   - Возьми меня! Милый, родной, возьми меня! Прямо тут! Сейчас! Возьми! Иначе я никогда больше не смогу любить! - она принялась целовать Димкино лицо - глаза, губы, лоб, щёки. Она лихорадочно сорвала лифчик. Её всю трясло, как в ознобе.
   Секс получился короткий и яростный. Со стонами и криками. От качающегося катамарана кругами по всему заливу расходились волны. Большая зеленая лягушка вылезла из тины и, выпучив глаза, удивленно смотрела на людей. За всю свою жизнь она многое повидала, но чтоб такое...
   Когда Юлечка после последнего и самого сладкого поцелуя слезла с Димона, к ней вернулась прежняя деловитость. Беззаботно плескаясь в воде, она, как о чем-то несущественном спросила:
   - А с этими что делать будем? - и легкий кивок в сторону лодки.
   А Карась, надевая плавки, боролся с подступающей паникой. Азарт боя уже прошел, и в голове прыгали лишь обрывки мыслей. "Две "мокрухи"!", "тюрьма!", "срок!". Действительно, надо что-то делать.
   Юля вылезла из воды и вновь уселась Карасю на колени. Желая взбодрить любимого, она принялась ворковать ему на ухо:
   - Ты был как Рембо! Как коммандос из джунглей! Один против четверых!
   - А я и есть коммандос, - отмахнулся Димон. Он посмотрел Юльке в глаза. - Ты понимаешь, что это - тюрьма?
   - Ну почему же сразу тюрьма, Димончик? Кому они нужны?! Знаешь, сколько б они горя людям принесли! А ты, в конце концов, действовал в условиях необходимой обороны, или как это называется? Эмоции.
   - В состоянии аффекта.
   - Да! Вот именно, в состоянии аффекта. К тому же это - уголовники, их искать никто не будет!- девушка помрачнела. - И потом, представь себе, что было бы со мной, если бы ты не победил.
   - Что ты предлагаешь? - напрямую спросил Димон.
   Она выразительно посмотрела на свою расцарапанную грудь.
   - Но не убивать же!
   - А ты думаешь, нас бы пожалели? - сузив глаза, вкрадчиво спросила Юля.
   У Димы Карасика был ещё шанс остаться чистым, если не перед собственной совестью, то, хотя бы, перед Законом. Но он его упустил.
   - Ладно, слезай с меня, - сказал он, вставая с деревянной скамеечки, - займемся делом.
   Карась подтянул к катамарану лодку и связал Татуированного. После чего сел на вёсла и загнал её в камыш. Ещё раз осмотрел трупы, проверил узлы на руках и ногах живых насильников и, строго приказав им лежать тихо, вылез из лодки. Проваливаясь по пояс в зловонную черную жижу, он вышел на открытое пространство и поплыл к Юльке. Девушка сидела на баллоне катамарана и очень скверно изображала полную беззаботность. Увидев Карася, она пересела на педали и поплыла навстречу.
   - Что ты с ними сделал? - заглядывая Димону в глаза, спросила она. - Их надо...
   - Помолчи, любимая, - вежливо попросил тот. - А ну, встань.
   - Зачем?
   - Встань, я сказал!
   Юля послушно приподнялась с сиденья. Карась вытянул из-под нее свой полиэтиленовый пакет и снова спустился в воду. Он не грубил, не оскорблял, но Юля никогда раньше не видела его таким... Жестким, что ли. А Карась, тем временем, остервенело ныряя, ловил раков. Когда уже в пакете копошилось с десяток членистоногих, Карась забросил его на катамаран и вылез следом.
   Выплыли на реку, и вскоре показались пляжи. Шлепанье мяча по воде, смех, крики, брызги, визг - всё происходило, словно на другой планете. Димон хмуро посмотрел на свою спутницу. Юлька отвернулась.
   Начиналась новая жизнь.
  

Глава 16. Избавитель

  
   На причале Карась показал лодочнику свой улов. Старик презрительно хмыкнул, но из вежливости все же спросил:
   - В заливе драл?
   - Нет, на том берегу. Под кустами прошелся, и вот, к пиву закусь имеется.
   - А пиво есть?
   - Пива нет, - вздохнул Карась.
   - Ото ж.
   В домике Юля переоделась и пошла на кухню варить раков. А Карась, беззаботно насвистывая, отправился к заливу. Когда за соснами скрылся последний домик, он перешел на легкий бег. К берегу подошел осторожно, и внимательно оглядел залив. В горячем предвечернем воздухе стоял комариный звон. Лишь иногда на воде раздавался тихий всплеск, а из дальних камышей доносилось утиное кряканье. На заливе не было ни души. Карась еще раз оглянулся по сторонам, и быстрым шагом направился в обход к другому берегу, где в камышах была спрятана лодка.
   Противоположный берег оказался болотистым, и когда в прибрежных зарослях показался нос лодки, Карась вновь был по колено в грязи.
   С того момента, когда он покинул своих пленников, прошло чуть больше часа. От лодки исходил запах дохлой рыбы. Татуированный по-прежнему лежал на Сипе и шумно дышал через открытый рот. Передних зубов у него не было, а вместо носа - запекшееся кровавое месиво. Все лицо и лоб распухли от обширной гематомы.
   Послушный Номер Четвертый уткнулся в ноги парню со сломанной шеей, и, до предела повернув голову на бок, красным глазом смотрел на Димона. Кисти его туго связанных за спиной рук приобрели синюшный оттенок. В довершение всех бед, оба пленника были нещадно искусаны комарами.
   Карась залез в лодку и, стараясь ни на кого не наступить, перебрался на корму. Смахнув с лавки валявшуюся тут одежду, он уселся и принялся тщательно перебирать каждую вещь. Преодолевая брезгливость, он рылся в карманах, и если что-то находил, складывал тут же возле себя.
   Юлька оказалась права, это были амнистированные уголовники. Среди найденных вещей были четыре справки об освобождении. Каждому из четырех предписывалось в определенный срок стать на учет в милиции по месту прежней прописки. Тут же находились и билеты на поезда.
   - Широка страна моя родная, - пробормотал Карась.
   География действительно впечатляла. Так, покойник Сипа, оказывается, был жителем Уфы. А Татуированный должен был уже завтра зарегистрироваться у себя в Туле. Послушный Снигирев Иван Константинович проживал до ареста в поселке Дорогино Новосибирской области. Единственным, можно сказать, земляком был Александр Древаль из Чугуева, тот самый, которому Димон сломал шею.
   В одном из карманов лежал паспорт на имя Пономарева Валерия Николаевича. С фотографии смотрел пожилой мужчина в больших квадратных очках. Денег Карась не нашел нигде.
   Пришла пора задавать вопросы. Он встал и подтянул к себе за связанные ноги Снигирева. Посадил его на среднюю скамью, и развязал руки. Снигирев осторожно вынул руки из-за спины и, кривясь от боли, стал рассматривать свои распухшие ладони.
   - Откуда вы? - спросил Карась первое, что пришло в голову.
   Пленник не ответил. Он по-прежнему был занят своими руками, и сейчас пробовал шевелить пальцами. Карасю пришлось повысить голос:
   - Я тебя спрашиваю, - напомнил он.
   - Ты знаешь, что тебе за это будет? - Снигирев медленно поднял глаза. Ему было стыдно за свою трусость, тем более, что лично он ничего плохого этому чересчур деловому молокососу не сделал.
   Димон привстал с сиденья, и левой несильно ударил его в нос. Тут же Снигиреву на колени закапала кровь.
   - Откуда вы?
   - Учреждение ЮЕ - ноль двадцать семь - четырнадцать, - Снигирев запрокинул голову вверх, пытаясь остановить кровь.
   - Что это такое?
   - Макеевский строгач.
   - Это что, тюрьма?
   Не опуская головы, Снигирев, скосил глаза на Димона.
   - Это лагерь строгого режима, - произнес он, и вновь занялся своим носом.
   В этот момент из-под лавки раздался гнусавый голос Татуированного:
   - Хозяин, развяжи меня. Не бери грех на душу. Зачем тебе третий "жмур"? - слова давались ему с трудом. - Мы уже ответили за твою бабу.
   - Пересядь на нос, - приказал Димон Снигиреву.
   Тот красноречиво посмотрел на свои связанные ноги.
   - Давай, парень! Не заставляй меня терять терпение! - Карась с силой толкнул его в грудь, и Снигирев, задрав ноги кверху, упал спиной на труп Древаля.
   Не особо церемонясь, Димон, так же - за ноги - подтащил к себе Татуированного и усадил на место Снигирева.
   - Так, - Карась нашел его справку и прочел вслух: - Яковлев Андрей Андреевич, шестьдесят четвертого года рождения. Туда-сюда... Ага, вот: город Тула, улица Че Гевары, дом тридцать, квартира восемь. Что скажешь, Андрюха?
   - Хозяин, развяжи, - вместо ответа попросил он, протягивая Карасю связанные чьей-то рубашкой руки.
   Узлы были завязаны на совесть, и Карасю пришлось изрядно потрудиться, прежде чем освободить Яковлева.
   Андрюха сначала осторожно потрогал свой развороченный нос, затем прикоснулся к заплывшим от гематомы щекам, представляя себе, как он сейчас выглядит. Картина получилась безрадостная. А вспомнив про выбитые зубы, он и вовсе приуныл и сплюнул кровавым сгустком за борт.
   - Попали мы с тобой, Дятел. Круче и не придумаешь, - он повернулся к Снигиреву.
   Тот, по-прежнему сидя на Древале, кинул злобный взгляд сначала на Яковлева, а потом на Карася, и ничего не ответил.
   Время шло, а Димон до сих пор не знал, как ему поступить с пленниками.
   Тут вдруг совсем некстати вспомнился первый тренер Иван Михайлович: "Нет, Карась, ты никогда не будешь окунем!". Или как там он сказал? Ну, не важно. Главное, что он, Карась, какой-то патологический добряк в этом мире жестокости. Ого! Неплохо сказано! Надо запомнить.
   - Так, закругляемся! Слушайте меня оба. И ты, Дятел, и ты, Андрей Андреевич Яковлев, - жестко проговорил сержант ВДВ. - Убивать вас у меня смысла нет. В милицию, гм, вы на меня жаловаться вряд ли побежите. В общем, жажду мести я утолил... Но если ты, Дятел, еще раз на меня волком посмотришь - утоплю! Так, все ясно? Не слышу!
   - Да ясно, хозяин.
   - Ясно, - буркнул и Снигирев.
   - И еще одно, - Карась произнес это очень спокойно и с расстановкой, - Если я кого-нибудь из вас когда-нибудь увижу, я расценю это однозначно, и тогда пощады не ждите.
   - Да что ты, хозяин! - поспешно заверил его Яковлев, обнажая в улыбке окровавленную десну. - Всё справедливо. Ты фартовый парень, и поступил по закону. Тебе любой авторитет руку подаст!
   - Всё. Ты, Яковлев, развязывай себе ноги и одевайся, а то у тебя уже задница на солнце обгорела. И ты тоже! Шевелитесь!
   Стараясь не наступать на трупы, толкаясь и раскачивая лодку, горе-насильники оделись и выжидательно посмотрели на Карася. Он отдал им справки и вдруг спросил:
   - А как же вы домой доберетесь? Без денег и с такой физиономией? Ты же, Яковлев, на свою фотографию не похож.
   - А, хозяин, - Яковлев беспечно махнул рукой, - не впервой!
   - А чей это паспорт?
   Подельники быстро переглянулись.
   - Да был тут один, понимаешь, - неуверенно произнес Яковлев.
   - Ясно, - резюмировал сержант. - Замочили старика...
   Карась несколько раз окунул паспорт в воду, затем, зацепив его кончиками пальцев, бросил его на дно лодки.
   Солнце медленно клонилось к закату. Один за другим стихали в лесу и на болоте птичьи голоса, и как-то разом вдруг замолкли лягушки. Подул свежий ветерок, красное солнце на западе закрыла туча, и все вокруг посерело. Но до темноты было еще далеко.
   - Ну что, Снигирев, твои руки прошли? - неожиданно спросил Карась.
   Дятел покачал головой и пересохшим ртом произнес:
   - Болят.
   - Значит, надо разрабатывать. Чтоб застоев не было. Пройди к носу, зачерпни со дна грязи и замажь надпись на борту.
   Чуть помедлив, Снигирев встал и выполнил приказ. Димон не без удовлетворения отметил про себя, что угроза утопить подействовала на Дятла благотворно, сбив с него всякую спесь. Вероятно, они по-другому не понимают.
   - А теперь оба прыгайте в воду, будете толкать лодку.
   Трое в лодке, озираясь по сторонам, медленно выплыли из камышовых зарослей. На вёслах сидел Карась. Оба уголовника расположились на корме, трупы лежали у них под ногами. Снигирев с отвращением стряхивал с мокрых штанов налипшую ряску, а Яковлев, перегнувшись через борт, выкручивал рубашку. В наступивших сумерках Карась с интересом разглядывал его татуировки. Чего тут только не было! И череп с костями, и свастика, на впалой груди красовался одноглазый пират с кинжалом и пушкой. Правое плечо было украшено розой с шипами, а с левого мило улыбался гном в обнимку со шприцем.
   На выходе из залива их подхватило и понесло прочь от турбаз тугое течение реки. Не желая уплывать далеко, Карась направил лодку к дикому берегу на той стороне, и, ухватившись за низкие ветви дерева, остановился. Некоторое время сидели молча, прислушиваясь и оглядываясь по сторонам. Но всё было тихо, и Карась, наконец-то, велел сбрасывать трупы в воду.
   Когда оба покойника отправились на дно, вопреки ожиданиям, Дима никакого облегчения не ощутил, наоборот, представилось ему, что где-то высоко-высоко, даже не в нашем мире захлопнулась такая маленькая дверца, ведущая... Куда? Что ты мелешь? Выкинь эту стивенкинговщину из головы! Это были бандиты! Они хотели изнасиловать Юльку! И я избавил мир от подонков. Всё! Проехали.
   - А теперь вылазьте! Быстро! Чтоб духу вашего здесь не было!
   Снигирев и Яковлев, втянув головы в плечи и не глядя на Карася, торопливо перелезли за борт и, цепляясь за торчащую из воды корягу, вылезли на скользкий глинистый берег.
   Карась отпустил дерево и выгреб на середину. Здесь он вытянул вёсла из уключин и бросил их в воду. После этого прыгнул в воду сам и, борясь с течением, поплыл к своему берегу.
  

Глава 17. Спасибо от людей

  
   Уже стемнело окончательно, когда Карась добрался до своего домика. Свет не горел. Он осторожно открыл незапертую дверь и вошел в комнату. Одетая Юлька, свернувшись калачиком, спала на кровати. В окно застучали первые капли дождя. Фотовспышкой сверкнула молния, грянул гром, и ночной ливень обрушился на спящую землю.
   Карась скинул с себя мокрую одежду, не очень вежливо отодвинул Юльку и залез под мятую простынь. Поворочавшись с боку на бок, он, под мерный шум дождя, вскоре заснул.
   Утром в чистом, умытом небе ярко сияло солнце. Димку разбудили чьи-то голоса, смех и громкая музыка. Он открыл глаза, приподнялся на локтях и выглянул в окно. Только что в столовой окончился завтрак, и мимо их домика на пляж направлялись первые отдыхающие. Мужчины несли под мышками надутые матрацы, некоторые уже в пути настраивали свои приемники на любимую станцию. У женщин в руках были сумки с пляжными ковриками и провиантом. Толкаясь и крича, пробежала полуголая детвора, гоня перед собой большой красный мяч. Группа невыспавшихся парней и девушек замыкала шествие. Среди них, смешно переступая пухлыми ножками, топал розовощекий малыш в чепчике и с соской во рту. Он останавливался и приседал возле каждого цветочка, с интересом разглядывая и трогая маленькими пальчиками лепестки. Затем, покачнувшись, он снова вставал и продолжал свой путь. Прямо под Димкиным окном его нетерпеливо поджидала молодая мамаша.
   Настроение у Карася было препаршивое. Он снова откинулся на подушку и закрыл глаза. "Идиот! Что я вчера наделал! Ну зачем я их прикончил! Мог же просто поразбивать носы! М-м-м..." Карась протяжно застонал и хлопнул себя по лбу.
   В этот момент скрипнула половица, и, отодвинув плечом марлевую занавеску, в комнату вошла Юля. В руках она держала Димкин завтрак - тарелку с макаронами и котлетой и стакан чая. Поставив и то, и другое на стол, она повернулась к Карасю и, качая головой, с улыбкой произнесла:
   - Ну ты и дрыхнешь! И завтрак проспал, и всё на свете. Вставай, соня!
   Фальшь настолько явственно звучала в Юлькиных словах, что Карась не выдержал и недовольно покосился на подругу. Но причем здесь Юлька? Он откинул простынь и встал с кровати.
   Вяло и без аппетита поел. Девушка, надо отдать ей должное, делала вид, что ничего не произошло, и держалась молодцом. Допивая холодный чай и задумчиво глядя в окно, Дима тихо произнёс:
   - А ведь, ты знаешь, Юльчик, всё к этому и шло.
   - К чему?
   Он вздохнул, отставил в сторону стакан, и, наконец, решился:
   - Я ведь, если честно, убивал сознательно. Я давно знал, что могу убить человека. Не хочу убить, а именно могу. И никакого священного трепета перед чужой жизнью! А скажи, разве я похож на злобного дегенерата?
   - Димончик, ты у меня самый...
   - Подожди. Меня, ведь, знаешь, в детстве даже из секции бокса исключили по причине непреодолимого миролюбия. Я вообще, это самое, какой-то патологический добряк в этом мире жестокости.
   - Я это...
   - Не перебивай меня! Пожалуйста. Знаешь, у нас в "учебке" рукопашный бой был по два-три часа почти каждый день. Большинство приёмов - запрещенные в спорте. Многие из них, если доделать до конца, могут окончиться тяжелой травмой или смертью твоего партнёра. Юльчик, - Карась тяжко вздохнул, - я иногда в пылу боя еле сдерживался, чтобы не довести атаку до конца, и не выполнить то, последнее, движение, ради которого всё и было затеяно. Меня даже побаивался Проскуряков - наш инструктор. И вчера, когда я схватил Древаля за шею, я мог сдержаться и, ну, хотя бы, оглушить его. Но я не сделал этого.
   Юля помолчала, но затем, оживившись, спросила:
   - А ты подумал, что бы они тогда с тобой сделали?
   - Да ничего бы они не сделали, - Карась махнул рукой. Не таких слов он ожидал. - Ладно, пошли на пляж, нечего в такое утро в хате париться.
   На пляже было шумно. Люди еще не разомлели от солнца, и каждый развлекался, как мог. Ритмично хлопали ладони по мячу, мамаши звали из воды непослушных детей, из разных концов пляжа старались перекричать друг друга многочисленные "VEFы", "Спидолы" и "Романтики".
   И вдруг Карась увидел милиционера. Не "своего", турбазовского, с удочкой в руках, а незнакомого молодого лейтенанта с дерматиновой папкой под мышкой. Лейтенант ходил по пляжу, сдвинув фуражку на затылок, приседал перед загорающими и показывал им какую-то фотографию. Люди приподнимались на локтях, долго рассматривали снимок и, пожав плечами, возвращали его обратно.
   Юлька толкнула Димона в бок.
   - Вижу, - отозвался он, не открывая глаз.
   Вскоре чья-то тень заслонила солнце.
   - Лейтенант Мамченко.
   Димон, приложил руку козырьком ко лбу и посмотрел вверх. Милиционер быстро и привычно присел возле Карася, глядя при этом на смуглую красотку рядом с ним. Юлька мило улыбалась в ответ.
   - Видели ли вы этого гражданина? - он протянул им фотографию.
   Девушка с интересом разглядывала скверное изображение мужчины в очках.
   - Это кто, бандит? - спросила она, прижимаясь к Димкиному плечу.
   - Не совсем. Скорее жертва, - лейтенант перевёл взгляд на Димона.
   У Карася глухо стучало сердце. С увеличенной паспортной фотографии на него сквозь толстые стекла очков смотрел Пономарев - как его там? - Валерий Николаевич. Он почесал грудь, лениво покачал головой и снова улегся на коврик. Во рту пересохло.
   Лейтенант встал, еще раз бегло посмотрел на Юлькины ноги и удалился.
   - Кто это был? - шепотом спросила Юля.
   - Лейтенант Мамченко, - ответил Карась и перевернулся на живот.
   - Нет, на фотографии.
   - Откуда я знаю?
   - Нет, знаешь, - по-прежнему тихо продолжала настаивать она.
   - Что, так заметно? - Карась сжал челюсти.
   - У тебя сердце билось, как паровой молот, - Юля погладила его по спине.
   - Я видел паспорт этого хмыря в лодке.
   - У них?
   - Да. Они его, как я понял, прикончили где-то.
   - Так это же хорошо! Слышишь, посмотри на меня, - и когда их глаза встретились, она, чеканя каждый слог, произнесла: - Ты просто наказал бандитов! И люди тебе только спасибо скажут.
   Карась на это ничего не ответил. Он тяжело вздохнул и отвернулся.
  

Глава 18. Пункт первый

  
   Карась гордился своей врожденной наблюдательностью. Он всегда очень тонко чувствовал ситуацию вокруг себя и по мере сил ее контролировал. А когда над ним сгущались тучи, он вдруг с приятным удивлением осознавал, что уже предпринял некоторые меры предосторожности, позволяющие, если не отвести очередной удар судьбы, то, хотя бы, максимально смягчить его последствия. Все происходило как бы само собой, облегчая Карасю существование. Но некоторые аспекты необходимо было просчитывать в деталях.
   Ну что ж, картина вырисовывалась довольно мрачная. Думай, Рыба, думай! Карась ударил кулаком по столу. Нет, это ж надо, а! Его хотят стравить с Курманбием. С правой рукой самого Сливы! Что ж теперь делать-то?
   Карася затошнило. Тот, кто все это придумал, был прекрасно осведомлен о возможностях Курманбия Шахоева, он же Абрек. Может быть, даже был в курсе истории с табуреткой! Тогда это точно не Кузя - размах не тот. А-а! Значит, Капшуков, генерал-майор!
   Не так давно Карась краем уха слышал от кого-то, что у этого наркомана-беспредельщика обнаружили рак чего-то там, и дали группу инвалидности. И вроде бы после этого Абрек окончательно сорвался с цепи. Но Карась тогда не обратил на эту информацию должного внимания, надеясь больше никогда не встретиться с этим придурком. И вот - на тебе!
   Карась затравленно посмотрел на Эльнару. Та, засунув пальцы в рот, по-прежнему стояла перед столиком и, тупо глядя в пол, ритмично раскачивалась. Из кармана торчал уже порядком увядший букет. Конечно, при беглом взгляде фамильное сходство двух Шахоевых не угадывалось, но что-то общее, определенно, было. Как, бишь, её отчество? Джафаровна? А кто такой Джафар Шахоев? Такого Карась припомнить не мог. Да и не нужно - их тут уже целый аул этих абреков Шахоевых. Со своими еще более конкретными "понятиями".
   Противно заныло сердце. Однако же, не подвела интуиция! Нашептала таки взять патронаж над несчастной дурочкой. Слон и идиотка. Нет, вы подумайте: Слон, гигантская сумка и маленькая замурзанная идиотка! Есть ли ещё на свете более несовместимые вещи? Вряд ли. Еще не успел джип Карася остановиться перед ними, еще Слон не успел закинуть свой баул на заднее сиденье, а свою спутницу бесцеремонно запихнуть в багажник, Карась уже знал, что именно этот убогий ребенок и есть "гвоздь программы". А исполнителем будет закадычный друг Леха Слон? Ха-ха, ну, этот дров наломает...
   Итак, пункт первый: путаем им всю карту.
   Он бодро встал со стула и посмотрел в окно. Передние двери джипа были открыты. Потный Слон, выставив одну ногу наружу, обмахивался "Плейбоем" и злобно поглядывал на вход в ресторан. Напротив него через дорогу все также терпеливо жарилась под полуденным солнцем красная "девятка".
   - Лига дураков, - весело прокомментировал Карась и легонько похлопал Эльнару по плечу. - Пошли, кроха. Закатим прощальный пир на этой земле. И хоть твой родственник опасный тип, но этот ужасный пират не страшен Джиму Хокинсу. Потому, что Джим Хокинс каждое утро делает зарядку и слушает маму! - он взял девчонку за руку и потянул ее к бару.
   Когда они подошли, хлюст смерил их недовольным взглядом, и снова принялся увещевать свою Люду:
   - Как ты не понимаешь?! Ты должна поехать со мной. То, что тебе наговорила Танька - это всё мура! В конце концов, я тогда был пьяным, а она этим воспользовалась.
   Карась устроился на высоком табурете и подозвал бармена.
   - Прямо сейчас: мне - пузырь холодного "Спрайта", а даме дай какого-нибудь сока. Давай весь пакет, - добавил он, недовольно поворачиваясь к шумному владельцу "Ситроена".
   - А кто тебе квартиру купил?! Кто?! Кто за диплом заплатил?! "Ах, Рома, какая хорошая шубка! Ах, Рома, какой прелестный перстенёк!". А в Эмиратах два месяца этой зимой?! Ты слышишь меня?!
   Крикливый Рома сидел на соседнем табурете к ним спиной, яростно жестикулировал и дымил сигаретой. В его оттопыренном ухе подрагивала серьга. После каждой реплики Эльнара испуганно вздрагивала и опускала голову.
   Карась протянул руку и пальцами сжал тонкую шею соседа. Молодой человек с перепугу выронил сигарету и неуклюже замахал руками, пытаясь освободиться.
   - Не ори, - вежливо попросил Карась, и, отпуская хлюста, добавил: - Думать мешаешь.
   Тот отпрыгнул в сторону и, встрепенувшись, стал в какую-то экзотическую стойку. Рыба спокойно посмотрел ему в глаза. Рома сник, а Карась сразу же потерял к нему всяческий интерес. Он вновь повернулся к бармену:
   - Так, в общем, "Спрайт", сок, и накрой вот этот столик у окна на три персоны. Ставь всё, что есть, как для дорогих гостей. Понял?
  

Глава 19. Меры предосторожности

  
   Дима не ожидал, что будет так трудно. Что придется вздрагивать каждый раз, когда по реке промчится моторная лодка рыбинспекции или спасателей. Что придется ежечасно напрягаться и отводить глаза, терзая себя "идиотскими вопросами" типа: "А чего это тот мужик на меня так посмотрел? А вдруг он что-то видел?!". Или: "Что-то в столовой сегодня тише обычного...". Приходилось изрядно помучиться, прежде чем отогнать весь этот бред, и не стать параноиком.
   Дальнейшее пребывание на турбазе радости не доставляло. Но и уехать домой Карась не решался. А вдруг расценят как бегство?
   - Кто?! - теряла терпение Юлька.
   - Мало ли кто, - бурчал Димон и разговор на этом обрывался.
   Некоторое облегчение наступило, когда, наконец-то, через три дня приехал Димкин отец, и на "Жигулях" увез их домой.
   - Ты не заболел, Дима? - обеспокоено спросила мать, когда они вошли в квартиру, и попыталась потрогать Димкин лоб.
   - Да ну, что ты, ма? - Карась недовольно уклонился. - Все нормально. Устал я. На солнце перегрелся.
   Спать решили лечь пораньше, чтобы завтра в полпятого утра быть на вокзале. Юлька сначала поприставала, но затем обиженно засопела и вскоре заснула. А к Карасю сон не шел. Он долго лежал неподвижно, уставившись в потолок. Перед глазами навязчиво вставали сцены побоища на заливе, и усталый мозг в который раз прокручивал возможные варианты исхода этой стычки. И как ни крути, как ни верти, вывод получался однозначный - переборщил ты, Карась, ох, переборщил. Наконец, Димкино подсознание сжалилось над ним и послало из своих темных глубин спасательный круг мысли: "А если бы они взяли верх, нас бы вряд ли пощадили. Ха! Какое там "вряд ли"?! Нас бы, точно, не пощадили! Сначала надругались бы, а затем утопили - к чему им живые свидетели? Как я мог тут поступить иначе? Выбора у меня не было! Пусть эти двое еще спасибо скажут..."
   Карась облегченно вздохнул, поцеловал теплое Юлькино плечо, откинулся на подушку и мгновенно заснул. Сон был здоровый и крепкий, без сновидений.
   Утром на вокзале, не смотря на столь ранний час было людно и оживленно. Карась при полном параде стоял не перроне и обнимал Юлечку. Рядом мать, стараясь не расплакаться, увещевала его писать как можно чаще, не лезть на рожон и беречь здоровье. Отец же с глуповатой улыбкой оглядывался по сторонам.
   Карась слушал рассеяно и невнимательно. В сторону здания вокзала он старался не смотреть - там, возле служебного входа курили два милиционера, сержант и старшина. Пытаясь сбросить напряжение, он досадливо скривился.
   Мама приняла это в свой адрес и обиженно замолчала. Карасю стало очень неловко, и он, не выпуская Юльку, прижал к себе любимую маму и нежно ее поцеловал.
   - Ма! Ну конечно, буду писать чаще, и Юрику привет передам. И...
   Неожиданно над их головами хрипло кашлянул громкоговоритель. Все посмотрели вверх. Динамик ухнул, затем пискнул и, наконец, скрипучим фальцетом произнес:
   - Скорый поезд номер пятьдесят один "Краснодар - Львов" прибывает на второй путь. Стоянка - две минуты. Нумерация вагонов от хвоста поезда. Повторяю: скорый поезд номер...
   - Наш, - засуетился отец, и, подхватив сумку, направился ко второму пути.
   За ним следом двинулись мать и Юля. Оставшись один, сержант присел и заново завязал шнурок на высоком армейском ботинке. Как в плохом детективе, он быстро оглянулся назад. Но милиции возле служебного входа уже не было. Досадуя на собственную трусость и все эти дурацкие меры предосторожности, гвардии сержант Карасик поправил берет и заспешил к своим.
  

Глава 20. На посошок

   Бармен своим безошибочным чутьём вмиг уловил, кто перед ним. Он уже довольно давно работал в системе приватизированного общепита и имел "счастье" воочию наблюдать эволюцию этих парней.
   Сначала они все, как один, облачились в красные пиджаки. Затем остриглись наголо и обвешались золотыми цепями. Вскоре цвет пиджака утратил свою актуальность, и возросла роль "крутых тачек". Они отдали младшим братьям свои массивные "голды", отрастили волосы. Постепенно снижалась и ценность грубой физической силы - усложнялись правила игры, и в лидеры выходили "интеллектуалы".
   Одно лишь не менялось - их глаза. Они смотрели на окружающий мир со скучающим, отвлеченным видом крупных хищников. Они действительно чувствовали себя хозяевами жизни, полагая, что "всё это" продается, ну а "бабок" у них хватит. Поэтому, не смотря на ранний для открытия ресторана час, бармен резво сбегал на кухню, и теперь вдвоем с поваром быстро сервировал указанный клиентом столик.
   Нервный Рома уже испарился. Его спутница, выдерживая характер, некоторое время еще посидела над своим коктейлем, но вскоре, оскорбленная равнодушием со стороны Карася, подхватила сумочку и, покачивая бедрами, направилась к выходу.
   В дверях она столкнулась с Лехой. Слон был настолько озадачен и встревожен долгим отсутствием Карася и "дурочки", что не обратил на красотку никакого внимания. Лишь увидев Карася возле стойки, он несколько успокоился и двинулся к бару.
   Карась сидел на высоком табурете, пил "Спрайт" и весело улыбался приятелю. Эльнара попыталась спрятаться за ним. "Слышь, короче".
   - Слышь, короче...
   - Ха-ха-ха-ха!! - Карась заржал как лошадь. Бармен и повар испуганно оглянулись.
   - Ты чего? - опешил Леха.
   - "Слышь, короче. Мы едем или нет?" Правильно?! - Карась продолжал смеяться.
   Слон нахмурился, но, все же, выдавил из себя улыбку. Он очень не любил, когда над ним смеялись, и редко такое прощал. Ему еще папа, горный мастер, говорил, что мужчина должен быть сильным и грубым. И чтобы уважали все. Но сегодня на кон поставлено очень многое, и приходилось терпеть.
   - Ну, правильно, - нехотя ответил Леха. Все-таки он обиделся.
   - Ладно, - Карась встал с табурета. Стол был уже накрыт, бармен в выжидательной позе замер возле него. - Пошли, брат, попрощаемся. Так сказать, примем на посошок. Кто знает, может мы, действительно, больше не свидимся?
   - Слышь, - снова начал Леха, но быстро спохватился и неуверенно продолжил: - А может, поехали, а?
   Карась уже шел к столу, толкая девчонку перед собой, и слова друга, казалось, его искренне удивили. Он медленно повернулся к Слону:
   - Ты что, брат, серьезно?
   - Да я что... - Леха отвел глаза и посмотрел в окно. - Только давай быстрее, слышь?
   - Ну, это как получится, - Димон беспечно махнул рукой.
  

Глава 21. Суровый аромат одеколона

  
   В части Карасика ожидал сюрприз. Вернее, два.
   Во-первых. Спивака перевели для прохождения дальнейшей службы в Бухару. В записке, которую Сашка оставил другу, он писал, что не плохо, мол, встретиться после дембеля, обсудить дальнейшую житуху, наладить стабильные связи. Он также дал свой домашний адрес, а новый армейский обещал выслать "когда всё определится".
   Второй сюрприз был действительно сюрпризом. Когда ему здесь же, в казарме сообщили, что Иванцов женится, Карась лишь неопределенно кивнул, продолжая читать Сашкино письмо. Но вот смысл сказанного, наконец-то, дошел, и сержант поднял голову.
   - Что ты сказал? - спросил он у дневального.
   - Я говорю, прапор наш, того, женится, - ухмыльнулся солдат.
   - И на ком же?
   - Да, говорят, там такая секс-бомба, и вдвоем не обхватишь! - дневальный дерзко подмигнул Карасю.
   - Отставить! Двадцать два наряда вне очереди и три часа непрерывного онанизма! - строго произнес он и, посмеиваясь, отправился докладывать о своем прибытии.
   На плацу его окликнули:
   - Сержант Карасик! - его догонял командир.
   Карась умеренно строевым шагом заспешил навстречу. Юра цвел и пахнул. От прапорщика исходил суровый аромат одеколона "Саша". В том, что это именно "Саша", а не, к примеру, "Тройной", сержант был уверен на все сто процентов - он каждый вечер обильно орошал себя на турбазе этим "парфюмом", спасаясь от комаров. Ассоциируясь с турбазой, этот запах теперь портил ему настроение.
   Карась подошел, по Уставу отдал честь и отрапортовал:
   - Товарищ гвардии прапорщик! Разрешите доложить. Гвардии сержант Карасик для дальнейшего прохождения службы прибыл!
   - Вольно, - нетерпеливо перебил прапор. - Зайдешь потом ко мне.
   Прапорщик остепенился. Ушла присущая ему какая-то детскость, движения стали солидными и неторопливыми. Даже оттопыренные уши, казалось, больше не просвечивались на солнце рубинами.
   Юра теперь жил у Руси и проводил дома все свободное время. О семейной жизни при встрече он не рассказывал ничего, лишь многозначительно покашливал в кулак и счастливо улыбался на шутки старших офицеров.
   Димон рад был, конечно, за своего друга, но примешивалась сюда такая маленькая досада на то, что вот он, Дима Карасик, не был бы счастлив, и не смог бы довольствоваться столь малым. Да и Руся его теперь не очень-то и жаловала. Держа, естественно, язык за зубами.
   А через месяц играли свадьбу, на которой у Димона была роль дружка - почетного свидетеля. Отмечали бракосочетание во дворе Русиного дома. За длинным столом, под наспех сколоченным на случай дождя навесом, среди многочисленных родственников невесты блестели начищенными пуговицами и значками офицеры ВДВ. Из далекого сибирского села приехала Юрина мама с младшим сыном. Сват тут же установил над ними трогательную опеку. По всему двору бегала, играла и прыгала детвора, а самые маленькие из них забирались под стол, долго там возились и вдруг в самый неподходящий момент с криками и оглушительным визгом выскакивали из-под него.
   Руслана и Юрий сияли от счастья. Русины подружки откровенно завидовали невесте, доставляя ей тем самым еще большую радость. Юрик же просто был на седьмом небе, и его уши снова горели по-детски тепло и ярко. Он мало ел и почти ничего не пил. Когда над столом раздавалось очередное "Горько!", Руся тут же бросала вилку, вытирала салфеткой рот, и с готовностью поднималась со стула. Юрику не оставалось ничего другого, как вставать следом. Он густо краснел, неуклюже топтался на месте и робко поглядывал на гостей. Так что невесте приходилось брать инициативу в свои руки.
   Второй год службы у сержанта Карасика прошел спокойно. Никаких мало-мальски значимых событий за все это время не произошло. Письма от Юльки приходили раз в месяц, и Димон с такой же периодичностью отвечал. Тема событий на турбазе в их посланиях друг другу не была затронута ни разу.
   Карась так и остался до самого дембеля заместителем командира взвода. Он не "высовывался" и звёзд с неба не хватал - не было нужды. Постепенно сглаживались в памяти и события на заливе, вызывая лишь легкий душевный дискомфорт. А обилие вокруг людей с погонами помогло со временем преодолеть страх перед милицией. Армейские будни, не считая, конечно, трех дней ГКЧП и Референдума о развале Союза, текли своей чередой, пока, наконец, не вышел Приказ, и Карасик в звании старшего сержанта был уволен в запас.
  
  

Глава 22. Форточка

  
   Стоял конец сентября. Как и два года назад, небо было сплошь затянуто тучами. Карась выскочил из поезда и, прикрываясь спортивной сумкой от хлестких и холодных струй дождя, добежал до темного от влаги здания вокзала. В том, что его ни кто не встречал, он был виноват сам - хотелось, понимаешь, сделать родным и близким сюрприз. И сюрприз получился отменный.
   Его внезапное появление вызвало дома настоящий переполох. Тихо войдя в квартиру, он повернулся и, стараясь не клацнуть замком, осторожно закрыл дверь. В зале работал телевизор, а батя, развалившись на диване, читал газету. Карась скинул с плеча сумку и быстро разулся. Оставляя на дорожке мокрые следы, он прокрался на кухню, откуда доносился плеск воды и звяканье посуды. Мать стояла спиной к нему и ожесточенно скребла ножом пригоревшую сковородку. Димон, тихо уселся за обеденный стол и негромко кашлянул. Мама от неожиданности резко повернулась. Не веря собственным глазам, она уставилась на сына. Нож выпал из ее руки.
   - Дима! Сынок!
   На шум явился недовольный отец.
   - Димка!
   - Мама, папа! Я вернулся!
   В эту минуту Димка почувствовал колоссальное облегчение. Как будто скинул он со своего сердца тяжелый ледяной груз убийства. Только сейчас он понял, в каком напряжении прожил весь этот год и три месяца после турбазы. Он дома. Среди самых родных и близких людей, которые всегда поймут и простят. Так они и стояли втроем посреди кухни, не в силах выпустить друг друга из объятий. И Карась почувствовал: еще немного, и он расскажет все. И будь, что будет...
   Первым нарушил молчание отец:
   - Ладно, мть, отпусти сержанта. Видишь, он же мокрый весь. Давай, Дима, включай горячую воду, и быстро в ванную!
   После горячего душа и вкуснейшего - домашнего! - обеда Димон быстро оделся в уже подзабытую "гражданку", прихватил зонтик и, сгорая от нетерпения, направился к выходу.
   - Куда ты? - забеспокоилась мать.
   - Домой, - с улыбкой ответил Димон.
   Родители переглянулись.
   - Остался бы сегодня, смотри, льет как.
   - Ма! - Димон обнял маму за плечи, прижал к себе и нежно поцеловал. - Ма, ну, я завтра приду. На целый день! Завтра воскресенье, вы дома будете, и мы с утра придем. Еще наговоримся! - и еще раз чмокнув мать в щеку, он выбежал на улицу.
   Сильный боковой ветер вырывал зонтик с рук и щедро осыпал Карася водяной пылью. Возле Юлькиного подъезда сверкала никелем и умытыми боками белая "Волга". Раскрытая пачка "Marlboro" вызывающе краснела на приборном щитке перед рулем. Вокруг чистых колес автомобиля весело играл бурунами поток дождевой воды.
   Проклиная "козла, который припарковал свою тачку в этом месте", Карась, вымочив ноги окончательно, обошел машину и заскочил в подъезд. На сухом паркетном полу подъезда отпечатались две цепочки мокрых следов - женских с точечными отпечатками каблучков, и мужских с довольно необычным узором подошв. Карась сложил зонтик и энергично стряхнул с него воду. Критически осмотрев свои мокрые кроссовки, он стал подниматься на третий этаж.
   На бетонных ступеньках лестницы мужские следы приобрели более отчетливые очертания, на них теперь можно было различить ящерицу и надпись "Salamander". "Круто!" - Карась уважительно качнул головой. Он был уже на площадке второго этажа, как вдруг наверху хлопнула дверь, и послышался быстрый топот - кто-то спускался ему навстречу. Не ясно почему, но у Димона появилась твердая уверенность, что это был владелец шикарной обуви. А, следовательно, и белой "волги" у подъезда. Стало быть, это тот самый козел! Но теперь тебе придется обходить меня. И Карась, расправив плечи и натянув "кирзовую рожу", двинулся дальше.
   Встреча произошла на площадке между вторым и третьим этажом. Прямо на него чуть не налетел молодой мужик в дорогущем джинсовом костюме. Хоть на вид ему и было лет тридцать пять, не его лоб уже плавно переходил в просторную лысину. На пальце он небрежно вертел ключи от машины. Карась и не подумал посторониться. Едва лишь дядя увидел Димку, с него тут же сошел весь лоск, и он бочком, бочком обошел угрюмого Карася. Оказавшись у Димки за спиной, джинсовый мужик боязливо оглянулся и еще быстрее заспешил вниз.
   В следующий момент у Димона внутри все похолодело. Верить собственным глазам не хотелось. Не поднимая головы и, почему-то, стараясь не наступать на эти мокрые следы на полу, он подошел к Юлькиным дверям и нажал кнопку звонка.
   Дверь открылась не сразу.
   - Боря, ну я же сказала - на сегодня хватит! - она стояла перед ним на пороге в коротенькой маечке и трусиках, и вытирала большим махровым полотенцем голову. Влажные пряди густых темных волос закрывали Юлино лицо.
   Придерживая одной рукой полотенце на голове, она потянула дверь на себя, но Карась быстро подставил ногу.
   - Ну не будь ребенком! Скоро вернутся предки... - резким движением она откинула волосы с лица и распахнула свои прекрасные карие глаза.
   Карась молча смотрел, как вытягивается и сереет ее смуглое лицо, а капризная улыбка медленно, но верно превращается в жалкую гримасу. Рука с полотенцем безвольно упала вниз. Юля отпустила дверь и попятилась назад.
   - Ну, что, - криво ухмыльнулся Димон, переступая порог. - Предки, говоришь, скоро вернутся?
   Словно защищаясь, Юля коснулась виска. Смотреть Димке в глаза она избегала. Молчание затягивалось. Карась, не разуваясь и не глядя на подругу, прошел на кухню. Тяжело опустившись на табурет, он прислонился спиной к стене и закрыл глаза. Из ванной доносился слабый шум воды.
   Странно - ни отчаяния, ни обиды, ни ревности. И Карась вдруг с удивлением понял, что внутренне был готов к такому развитию событий, хотя Юлька, вроде бы, поводов не подавала. Он не ощущал себя даже преданным или кинутым, ничего этого не было. Появились лишь усталость и какое-то легкое равнодушие. Карасю вспомнились ее последние кисловатые, в неполный тетрадный лист письма с одинаковой концовкой "Ну, вот и всё. Пиши. Пока".
   Димон открыл глаза. Юля стояла спиной к нему у окна и курила, с силой выдувая дым в открытую форточку. Полотенце было обмотано вокруг ее бедер.
   - Мальборо?
   Она посмотрела на окурок в своей руке и, не оборачиваясь, кивнула. Оправдываться она, явно, не собиралась. Ну и хрен с ней! Карась хлопнул себя по коленям и энергично поднялся с табурета.
   - Как говорил наш ротный хохмач Вахтанг, когда изменила женщина, это все равно, что вам плюнули в форточку.
   Он уже был в коридоре, когда услышал тихое:
   - А если мужчина?
   - А если мужчина, - с готовностью отозвался Димон, - то это все равно, что вы плюнули из форточки! В общем, сплошная анатомия. Будь здорова!
   - Подожди.
   Карась не остановился.
   - Дима, подожди.
   Он вопросительно вскинул бровь и нехотя обернулся.
   - Дима, - девушка теребила край полотенца и озадаченно смотрела на него, - Дима, ты не... Мы... Давай поговорим. Ты не можешь просто уйти.
   - Почему? - Димон, казалось, был искренне удивлен, и, видя полное замешательство на ее лице, с усмешкой спросил: - Что меня держит?
   Юля неуверенно, с опаской подошла ближе и, робко коснувшись мокрой Димкиной рубашки, произнесла:
   - Я не хочу, чтобы ты обо мне плохо думал, но пойми, Димончик, мне было очень трудно все это время, и мне нужна была поддержка...
   - И ты ее получила, - закончил за нее Карась, и мягко попросил: - Пуговицу не оторви.
   - Что?
   - Пуговицу, говорю, не оторви.
   Юля с надеждой посмотрела ему в лицо, но, наткнувшись на холодный и презрительный взгляд, вздрогнула и отступила назад.
   - Как ты не поймешь?! - вдруг крикнула она, - Мы никогда не будем прежними после того, что случилось на этой сраной турбазе! Мы будем постоянно друг другу об этом напоминать одним своим присутствием! А я этого не хочу, понял?!
   Губы Карася тронула ухмылка и Юля стушевалась. Она нахмурилась и посмотрела в сторону кухни, где на подоконнике осталась лежать пачка сигарет. Непонятное поведение Карася начинало ее раздражать и она не знала, как себя с ним вести. Хоть бы ударил, что ли?
   - Иди, закури.
   Вернувшись в коридор, она нашла Димку на прежнем месте. Он стоял, засунув руки в карманы брюк, и задумчиво рассматривал потолок. Она успела выкурить полсигареты, прежде, чем Димон заговорил.
   - Ну, что, ты все сказала? - безразличным тоном спросил он.
   - Да. Нет! Дима, я это... Давай останемся друзьями.
   - Давай, - неожиданно легко согласился Карась.
   Улыбнувшись, он коснулся Юлькиной груди и добавил:
   - И любовниками тоже.
   - Нет, Дима. Не могу. У нас с Борей все серьезно, он предлагает выходить за него замуж. Он замечательный человек! У него...
   - Ну, хоть изредка?
   - Ну... Может быть...
   - Вот и лады! Я пошел.
   - Подожди! - она вышла за ним на лестничную площадку, - Ты и вправду не ревнуешь?
   - Нет, ну что ты?! - все с той же улыбкой ответил Карась и, не оглядываясь, заспешил прочь.
   - Дима, я позвоню!
   - Ага!
   Выходя из подъезда, он не выдержал, и коротким прямым ударом правой выбил из дверей кусок фанеры.
  
  

Глава 23. Зубья мельхиоровой вилки

  
   - А Молекула, блин, баклан натуральный, бросает карты и орет: "Ща, - говорит, - растопыр сделаю!" - на складчатом Лехином лбу выступили капли пота.
   - И что? - локоть Карася съехал со стола и он, покачнувшись, уронил вилку.
   - Да что там "что"? Набежала, блин, охрана, секюрити эти драные, и повязали нас, как фраеров последних.
   Подошедший бармен положил перед Рыбой новую вилку, забрал пустые тарелки и удалился.
   - Ну, давай! - Леха протянул рюмку. - Чтоб деньги были и... Эй, чмо! - неожиданно заорал он, повернувшись всем корпусом к бару, - Где мой лимон, кадос?! Мигом!
   Карась незаметно выплеснул водку под стол и, отдуваясь, смачно захрумтел маринованным огурчиком. Раскрутить Слона на выпивку, как всегда, оказалось легко и просто - нужно было всего лишь лихо опрокинуть в себя первые сто грамм, с аппетитом закусить и тут же налить себе снова. Тем более что Слон откровенно нервничал, время от времени "незаметно" оглядываясь на окно. Делать это было очень неудобно, так как Рыба уселся за столик первым, и Лехе пришлось занять место напротив него. К окну спиной.
   Там, за несвежими гардинами, был виден припорошенный пылью капот их джипа. Время близилось к часу дня, и движение на трассе, не смотря на полуденный зной, становилось все оживленнее.
   А на другой стороне трассы изнывали от жары двое. Карась с удовлетворением отметил, что один из них - невысокий плотный паренек, который, нервно почесываясь, несколько раз выходил из "девятки" размяться - конченый наркоман. Не смотря на жару, рубашка с длинными рукавами на нем была застегнута на все пуговицы. Изнывая от напряжения, он бросал частые злобные взгляды в сторону ресторана и, пританцовывая, демонстрировал резкие хуки и апперкоты. По-видимому, лишь резкий окрик из машины заставлял его вернуться на место.
   - Слышишь, Димон! А я? - Леха недовольно показывал ему свою полную рюмку.
   В ответ Карась, не отрываясь от салата, пожал плечами:
   - Мне лимон не нужен, - с набитым ртом промычал он.
   Леха автоматически побагровел. Не зная, как расценить последнюю реплику Карася, он сдвинул брови и в упор посмотрел на друга. Однако Рыба продолжал мирно чавкать, и Леха понемногу начал успокаиваться.
   Подбежавший бармен суетливо расчистил место на столе. Не поднимая глаз, он поставил блюдце с нарезанным лимоном, забрал пустой графин и тут же испарился.
   Карася после выпитого "Антипохмелина" алкоголь не брал. Зато мучила сильная жажда и потливость. Оторвавшись от салата, он огляделся вокруг. Его взгляд остановился на соседнем столике, где сонно дожевывала последнее пирожное Эльнара. Прямо перед ней возвышалась початая и измазанная заварным кремом полуторалитровая бутылка "кока-колы".
   Не долго думая, он забрал бутылку, и прямо из горла, запрокинув голову, одним махом выпил добрые пол-литра.
   - Ы-ы-ы, - раздался вдруг протяжный и жалобный вой.
   Слон громко заржал. Оторвавшись от питья, Карась посмотрел на девчонку. Эльнара с плаксивой физиономией тянулась к своей бутылке. Громко рыгнув, он поставил "кока-колу" на место и вернулся к своему столику, где Слон, хлопая себя по колену, умирал со смеху:
   - "Ы-ы-ы"! Ха-ха-ха-ха!! "Ы-ы-ы"!!! - громко хохоча, Леха держался за живот и утирал слезы.
   С благодушной улыбкой Карась подозвал бармена.
   - Неси еще "пузырь" там, - что еще? - ну, газ-воды... Короче, ты понял.
   Мир был восстановлен. Новый графин не заставил себя ждать, и Рыба вновь разлил по рюмкам "огненную воду".
   - Брат, скажи что-нибудь, - откидываясь с рюмкой в руке на спинку стула, серьезно произнес он.
   В легком замешательстве Слон переводил взгляд с рюмки на заливную осетрину, и, наконец, неуверенно посмотрел на Карася.
   - Ну-у, Димон, это самое, ну, короче... - Леха говорил очень медленно, с трудом подыскивая нужные слова и активно помогая себе рукой. Просто не верилось, что у него высшее образование, что пишет он без ошибок. Тем не менее, это было так, и Карась ни на минуту об этом не забывал. - В общем, мы с тобой съели не один фунт соли, вдоволь понюхали пороху. И я, короче, прекрасно понимаю, что многим обязан тебе...
   За окном, чуть правее Лехиного уха, на тонированном стекле "девятки" тускло блеснуло солнце. Застегнутый на все пуговицы наркоман снова выскочил из машины, с силой захлопнул дверцу и, подергиваясь, решительно зашагал к ресторану. Правая рука была заведена назад, как будто парень держался за поясницу. Секунду спустя, вышел и водитель. Черт! Кого же он мне напоминает?!
   - ...В общем, слышишь, нас уважали все. А когда, гы-гы, требовалось предъявить более веские аргументы, то, короче... - плавно помахивая перед собой полной рюмкой, Слон вдохновенно разглядывал потолок. А покрывшийся испариной Карась, одобрительно кивая, незаметно переложил рюмку в левую руку. Из его правого кулака теперь торчали нацеленные на Слона зубья мельхиоровой вилки. Перебирая потными пальцами прохладный металл, Димон со снисходительной улыбкой слушал откровенную лесть в свой адрес. В сведенном от напряжения затылке тяжелым молотом отдавалось сердцебиение.
   Наркоман уже подходил к обочине трассы. За ним, настороженно озираясь по сторонам, широким шагом спешил водила.
   - ...раком. Слышишь? Нам надо держаться вместе и после...
   Наркоман недовольно остановился на середине проезжей части, пропуская большой, почти двухэтажный междугородный автобус. Карась в упор посмотрел на Леху. Затем подался вперед и, упершись животом в стол, чуть слышно, одними губами произнес:
   - Бамбарбия кергуду.
   - Что? - Леха осекся на полуслове и недоуменно посмотрел на Рыбу.
   Карась подмигнул и поманил его вилкой. Заинтригованный Слон с по-детски округленными глазами придвинулся к столу.
   На трассе высокий черноволосый водила - да это же Мара!! - догнал наконец-то непослушного наркомана и в этот момент их заслонил автобус.
   Слон наклонился ближе, еще ближе. Всё! Теперь - с силой вилку в глаз, и быстро к дверям! Первому, кто войдет - ломаю шею... Нет! Графином по голове и забираю "пушку"! Ну, прощай, Слоняра!.. Стоп!!
   Стоп.
   Выпустив клуб черного дыма, автобус скрылся из виду. Все также озираясь, Мара возвращался к машине, толкая перед собой измочаленного нарика. При каждом толчке пацан пробегал заплетающимися ногами несколько метров, и останавливаясь, пытался что-то объяснить. Но Мара был неумолим. Последний толчок был настолько сильный, что наркоман, налетев на "девятку", плашмя упал на капот. Мара сгреб незадачливого киллера в охапку и буквально вкинул его в машину.
   Уф... Димон аккуратно положил вилку на стол и прикрыл глаза. В груди бешено стучало сердце.
   - Что ты говоришь? - начал раздражаться Леха. Нетрезвая улыбка уже сошла с его лица, и он подозрительно уставился на Рыбу.
  
  

Глава 24. Адаптация к гражданской жизни

  
   Адаптация к гражданской жизни заняла чуть больше недели. Непривычно было просыпаться в своей комнате под еле слышное бормотание приемника на кухне, а затем, ни куда не торопясь, просмотреть за завтраком газеты. Обилие ни чем не заполненного свободного времени порождало не совсем приятное ощущение пустоты вокруг.
   В институте знакомых практически не осталось. Попадались иногда на перемене прежние однокурсники, но мало кого из них Карасик помнил по именам. Ленка Грач институт уже закончила и работала в каком-то КБ. Два года армии не прошли бесследно, и Димон вдруг осознал, что уже не совсем понимает, например, парня с серьгой в ухе или девушку со стоящими дыбом зелеными волосами. Первую неделю Юлька очень часто сталкивалась с ним то в институтской столовой, то в коридоре, говорила ни о чем и смеялась явно невпопад. Димон выслушивал всю эту ересь с неизменной доброжелательной улыбкой, время от времени демонстративно поглядывая на часы. Ему неприятно было ловить на себе сочувственные взгляды ее подруг. Но в целом все это Диму мало заботило. Основная же проблема была вот в чем.
   Он потерял к учебе всякий интерес. Не только потому, что подзабытые за два года формулы и теоремы со скрипом возвращались в извилины. Хотя, это тоже имело место. Но, помимо всего прочего, Карасик не видел смысла в дальнейшей учебе.
   В самом деле. Покрывшись бородавками "горячих точек", грузно осела и как-то в один момент развалилась Совдепия. Экономика из застойной на глазах превращалась в агонизирующую. Директора заводов внаглую распродавали имущество предприятий, с потрясающей скоростью росло количество всевозможных сект, братств и партий. В магазинах было пусто. В повседневную речь прочно вошли такие понятия как "рэкет", "безработица" и, ассоциирующееся с журналом "Крокодил", слово "инфляция". Спрашивается: кому через четыре года будет нужен инженер-электронщик Дмитрий Карасик?
   Задумавшись над всем этим, Дима вышел из института. Спешить было некуда, и он шел по тротуару, то и дело, останавливаясь возле написанных от руки объявлений. Везде было одно и то же: "Продам... Продаю... Срочно продается...". Такими объявлениями была густо оклеены даже стекла огромной и пустой витрины универмага.
   Карасик медленно брел вдоль фасада и разглядывал пыльные манекены за стеклом. В витрине отражалось осеннее белое небо, тронутые желтизной каштаны вдоль проезжей части и кирпичная пятиэтажка на той стороне широкого проспекта. В одном направлении с Димоном по шоссе с черепашьей скоростью передвигалась новенькая "Нива".
   Карасик судорожно сглотнул и остановился. Перед глазами на листе бумаги в клеточку фиолетовые неровные буквы то расплывались, то вновь фокусировались в непонятные слова. "...резиновая...нырок...двухместная палатка...улица Ленина...", а "Нива" стояла у него за спиной.
   Поправив на плече сумку и сунув руки глубже в карманы брюк, Дима подошел к перекрестку и остановился на тротуаре, ожидая, когда мимо проедет дребезжащий мотоцикл с коляской. Заскорузлый мужик в затертом и рваном танкистском шлеме напряженно, одной рукой правил своим древним "Восходом", а другой придерживал торчащий из коляски мешок с картошкой. Мотоцикл остановился прямо перед ним, и Дима все понял. Желудок сжался и похолодел, в ногах появилась слабость. Карасик судорожно вздохнул и, запрокинув голову, посмотрел на небо. Вот и все. В голове вакуум - ни одной мысли! Впрочем, одна крутилась: "Расстрел!". А ведь я еще молодой!! Чувствуя, что сейчас заплачет, Дима закрыл глаза ладонью. Почему-то стало очень обидно, что все происходит так буднично, без перестрелок и погонь. Просто подъехали и забрали. Навсегда. За что?!
   Как сквозь вату раздался гудок клаксона.
   "Они же первые напали! Их было четверо! Нас бы..."
   Гудок повторился, а вместе с ним послышалась невнятная матерная брань. Димон опустил голову и медленно открыл глаза. Всё также матерясь, мужик на мотоцикле снова засигналил и вдруг закричал:
   - Ехай, ехай!
   Как во сне Дима медленно повернулся и с тихим стоном схватился за голову.
   Генка. Мама родная! За рулем синей "Нивы" сидел Генка!! Улыбался, скотина, своей небритой рожей, и махал рукой мотоциклисту: проезжай, мол!
   - Па-ра-зи-ит!!! - во всю глотку заорал Карасик, с силой кидая сумку на асфальт.
   Бывший танкист подпрыгнул на сидении и изумленно уставился на Димона. Затем не совсем уверенно переключил скорость и, часто оглядываясь, наконец-то уехал.
  
  

Глава 25.

  
   Пили из майонезной баночки. В ранних, по-осеннему безмолвных сумерках в чистом небе догорал багровый закат. Друзья расположились на скамейке в беседке пустующего детского садика. "Нива" стояла тут же, рядом, въехав передними колесами в песочницу. Время от времени набегающий ветерок кружил у их ног смерчики из опавших листьев. Было тихо и холодно.
   - Ну, а ты что? - Генка, щурясь от сигаретного дыма, разглядывал товарища.
   Карась не ответил. С пьяной сосредоточенностью он пытался выловить хлебной коркой кильку из консервной банки. Генка усмехнулся и щелчком откинул далеко в сторону окурок.
   - Так что же ты? - повторил он свой вопрос.
   Димон вздохнул и, оставив в покое консервную банку, принялся облизывать красные от томата пальцы. Дернувшись всем телом и мотнув головой, он с усилием сфокусировал взгляд на пустой бутылке и изрек:
   - Наливай!
   Генка молча встал, подошел к своей "Ниве" и открыл дверь. Вернувшись в беседку, он не без усилия поставил друга на ноги и проводил к машине. Уже почти возле самого своего дома Карась вдруг открыл глаза и довольно отчетливо произнес:
   - Брат, я год не бухал.
   А секунду спустя он уже крепко спал.
   Под утро ему приснился сон. Он запутался в мокрой тине и, напрягая все силы и отчаянно извиваясь, пытался выплыть на чистую воду. А сзади плавала лодка, с которой к нему молча тянула руки синяя мертвая девка. Карась прилагал нечеловеческие усилия чтобы освободиться, выпутаться, выплыть, с отчаянием осознавая, что силы покидают его. А смрадная рука с растопыренными пальцами, с которых клочьями свисала полуразложившаяся кожа, была все ближе и ближе... В центре белоснежной и стерильной кафельной залы, потолки которой невозможно было разглядеть, сидит, высунув язык, огромный ньюфаундленд. Однако это уже не ньюфаундленд, а налитая до краев ванная и посреди обильной пены торчит Генкина голова. Не успел Карась удивиться, как Генка закрыл один глаз и медленно скрылся под водой.
   Дима проснулся с тяжелой головой, мерзким привкусом во рту и со жгучим чувством стыда и отвращения к самому себе.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   68
  
  
  
   Џ Владимир Бебешко БУКЕТ
   skier@list.ru подпись автора____________________
  
   Џ Владимир Бебешко БУКЕТ
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"