А девочка в ожидании снова приклеивалась к дивану. И снова всё летело кувырком и не сбывалось. "Я ещё подожду. Подожду до завтра", - успокаивала она себя.
И зачем ей нужна была эта история, которую она знала наизусть? Чтобы лишний раз поплакать, уткнувшись лбом в угол, и испытать радость за другую девочку, так похожую на неё? Не важно, да и вопросов таких она себе не задавала. Слишком большие вопросы для небольшого человечка.
Иногда, редко-редко, но иногда, в передаче "Спокойной ночи, малыши!" показывали мультфильм почти про неё.
... Про то, как жила-была одна девочка совсем одна. Нет. Жила-была совсем одна одна девочка. Нет, вот так: совсем одна жила-была одна девочка. То есть жила она, конечно, с мамой. Но мама была страшно занята. Поэтому девочка жила совсем одна.
Она любила смотреть в окно. Но даже тогда, когда она смотрела в окно, ей было грустно. Потому что во дворе гуляли дети, и у каждого, у каждого была... собака. И больше всего на свете девочке хотелось иметь собаку. А маме больше всего на свете не хотелось иметь собаку. Поэтому у девочки собаки не было.
Она целыми днями сидела у окна и вздыхала. Но тут происходило чудо (оно всегда происходит, когда очень хочется): девочкина варежка вдруг превращалась в щенка! Весёлого, ласкового, верного! Щенок умел делать всё: лаять, давать лапу, гоняться за кошкой. Он быстрее всех знакомых собак мог отыскать палку и почти принести её своей хозяйке...
И это ПОЧТИ всегда доводило девочку до слёз...
Вот он мчится, мчится, такой быстрый, такой проворный! И через секунду выиграет приз...
Дальше она смотреть уже не могла, иначе бы у неё просто разорвалось сердце. Она забивалась в дальний угол комнаты, откуда не был виден телевизор, и рыдала. Но рыдать нужно было беззвучно, не то бы её услышали взрослые в соседней комнате. И она рыдала беззвучно...
Девочка знала, что сейчас щенок висит, зацепившись хвостиком за гвоздик. А вот сейчас его уже нет: он снова превратился в красную варежку с тремя квадратиками. И всё это только выдумка. А настоящего щенка и не было! Девочка сама себе его выдумала. И от этой мысли прибавлялась ещё пара горьких ручьёв. Рыдающая в углу девочка очень понимала ту, другую: она тоже часто себе кого-нибудь выдумывала - щенков, котят, попугайчиков, черепашек, рыбок.
А однажды она не удержалась и принесла в дом головастиков, лягушат и улиток, тайно поселив эту весёлую компанию в стеклянной банке под собственной кроватью. Всё было продумано до мелочей: дом устроен, быт налажен. Вода, трава, камушки, ракушки - и вся эта красота прикрыта марлечкой, а не какой-то коварной пластмассовой крышкой, под которой бы все умерли. А так все остались живы... до тех самых пор, пока мама во время очередной уборки не вытащила новосёлов из-под кровати, после чего те тихо и безропотно разбрелись по своим прежним квартиркам. И чего только не сделаешь от безысходности...
А потом слёзы понемногу высыхали, всхлипывания почти затихали. Потому что на экране снова происходило чудо: мама той девочки почему-то понимала, что каждому ребёнку нужна собака и каждой собаке нужен друг. Мама чуть всхлипывающей девочки это понимать отказывалась. И девочка это знала. И никого никогда не просила: ни сестру, ни брата, ни щенка, ни котёнка, ни попугайчика, ни черепашку, ни рыбок... Но желание прикасаться к любимому, живому и тёплому не проходило...
И снова после грозового ливня выглядывала улыбка. И было ясно и хорошо. И можно было порадоваться за свою телевизионную сестрёнку.
История вторая
СПАСАТЕЛИ
И откуда взялся этот несчастный котёнок? Но он точно был в маленькой, на ту пору, жизни девочки и её брата.
Это и котёнком-то назвать было нельзя, а, скорее, горсткой косточек, собранной в грязную шерстяную тряпочку, завязанную узелком. Кончик тряпочки был хвостиком. Тряпочка ещё немного двигалась, пошатываясь из стороны в сторону, кажется, от малейшего дуновения ветра, и издавала что-то похожее на хрип. С мяуканьем этот звук ничего общего не имел. И это странное неумение произносить самое обычное кошачье "мяу" больше всего переворачивало детские души. Грязной шерстяной хрипящей тряпочке быстро и бесповоротно был поставлен неутешительный диагноз: "блохастый".
Целыми днями это нелепое существо, перебирая слабыми лапками, как тень, преследовало детей. Куда бы они ни убегали, где бы ни оказывались, заигравшись, позабыв обо всём на свете, маленькое чудовище везде находило их, нагоняя ещё больший ужас своей настойчивостью и неотвязностью. Ходило и хрипело, хрипело и пугало - и казалось, этому не будет конца.
Должно быть, этой светлой тени нужно было немного молока. А может быть, она искала участие и сострадание, угадывая в детях существ, равных себе, таких же маленьких и беззащитных? И кому первому взбрела в голову эта чудовищная мысль?..
Они всё давно решили, эти добрые, чуткие, воспитанные дети. Они были уверены, что делают как надо и на благо всем: светлой тени, себе и миру...
В один из дней девочка и её брат тайком от всех взяли лопату и убежали подальше от дома. А жертва, как всегда, пришла сама. Правильные дети вырыли ямку. Маленькая нелепость не сопротивлялась: у неё не было сил. И спасатели мира закопали хрипящее чудовище живьём...
Всю дорогу домой девочке и её брату совсем не хотелось смотреть друг на друга. Шли молча, опустив головы. И никак, никак не приходило ожидаемое ощущение своей правоты. И мир почему-то не благодарил за своё спасение. Было стыдно и страшно, стыдно и страшно, стыдно и страшно...
И ещё долго-долго потом слышалось или чудилось неотступное хрипение из-под земли...
История третья
О БАЛЕТЕ
Девочка была балериной. Но об этом никто не знал. Это было её тайной. Она вставала на цыпочки и танцевала.
Гарнитур мебели красного дерева давно и прочно завладел небольшой комнатой, но свободный пятачок между креслом, столом, диваном и телевизором вполне устраивал девочку и даже казался ей маленькой сценой.
Когда родители были на работе, девочка включала телевизор. Чёрно-белый "Горизонт" изо дня в день вещал в мир не новые новости, перемежающиеся кислыми физиономиями дикторов, бесконечные не художественные фильмы с не героями и не героинями и ... балет.
Девочка, несомненно, была балериной. Она вставала на цыпочки и танцевала. Она кружилась на одной ноге, подпрыгивала, грациозно поворачивала голову, вскидывала руки. Ладони парили в воздухе и казались птицами. Белая пачка подрагивала в такт движениям, маленькая диадема пряталась в русых завитках, атласные ленты пуантов обвивали тоненькие ножки. Девочка кружилась в вихре какой-то неземной музыки, и всё вокруг кружилось вместе с ней. Девочка была счастлива, как только может быть счастлива балерина.
Девочка танцевала, потом выключала телевизор и садилась за уроки. Телевизор нужно было выключить не позже пяти часов, чтобы к приходу мамы он успел остыть. Металлический рычажок с полосочкой посередине возвращался на прежнее место, стрелочка на кнопочке с надписью "звук" ставилась на "троечку", чёрная вилка выдёргивалась из розетки и возлагалась на телевизор так, чтобы она немного свисала вниз. В квартире всегда было чисто, но лёгкий однодневный слой пыли тайное мог сделать явным, поэтому к телевизору нельзя было прикасаться даже случайно. Всё было вызубрено давно и прочно. Всё соблюдалось безукоризненно. Всё принималось, потому что девочка хотела быть балериной.
Но однажды телевизор не включился. Девочка вставляла и выдёргивала вилку из розетки, нажимала чёрненькую кнопочку, нажимала красненькую кнопочку, но телевизор молчал. Девочка выдернула чёрную вилку из розетки и положила её на телевизор так, чтобы она немного свисала вниз. Девочка не прикоснулась к телевизору даже случайно. Девочка села за уроки.
Когда домой пришла мама, девочке нельзя было спрашивать, почему не включается телевизор. Телевизор нельзя было смотреть. Причину "нельзя" девочка знала давно и прочно: у девочки было плохое зрение, а от телевизора не было никакой пользы, впрочем, как и от балета.
Телевизор больше не включался, потому что после вечерних просмотров мама заботливо извлекала из него какую-то маленькую прозрачную штучку, обладающую чудовищной способностью превращать полезное в бесполезное и нужное в ненужное. Например, телевизор в мебель. На своё заветное место эта штучка возвращалась только вечером следующего дня. И эту штучку девочка ненавидела больше всего на свете.
Должно быть, однажды девочка сделала что-то не так, но что именно, она не понимала.
Девочка больше не была балериной.
История четвёртая
ПОДАРОК
Комната, девочка и голос...
Комната, до потолка набитая волшебством: игрушками.
Девочка, стоящая в центре этого чуда.
И голос, где-то за спиной девочки.
- У тебя сегодня день рождения. Выбирай подарок.
Девочке ужасно хочется хоть одним глазком взглянуть на говорящую. Но нельзя. Девочка точно знает, что стоит ей обернуться, - и голос исчезнет. Так всегда бывает в снах и сказках. "Это голос феи", - думает девочка.
Она в жутком замешательстве. Глаза бегают по полкам, прыгают сверху вниз, как весёлые мячики, и разбегаются во все стороны. "Столько игрушек сразу может быть разве что в магазине, - недоумевает девочка. - Но это же не магазин!"
- Смелее, - напоминает о себе голос.
Девочка медлит. Её глаза встречаются с голубыми пластмассовыми глазами в синюю полосочку. Кукла. Ещё одна. И ещё. Все куклы так похожи друг на дружку! "Если бы они были живыми, - улыбается девочка, - их бы всегда все путали!" Но разница всё же есть - в одёжке. "Те, в коричневых платьицах и белых фартучках, собираются в школу, - рассуждает девочка. - А те, в разноцветных костюмчиках, уже пришли домой".
- Ну же! - снова голос, ободряющий и нетерпеливый.
Девочку словно кто-то подталкивает к полке с книгами. Она подходит. Сказки, раскраски, рассказы о животных, стихи... Девочка берёт, пожалуй, самую неприметную и возвращается на прежнее место, откуда видно всё и сразу:
- Это...
- Умница, девочка, - одобряет голос.
С жёлто-синей обложки (жёлтый - песок, синее - море) улыбается курчавый босоногий мальчуган со смуглой кожей.
- Как его зовут? - одними губами спрашивает девочка.
- Не знаю, но он, должно быть, большой озорник.
- Когда я выучусь писать по-письменному, напишу ему, что озорничать нехорошо...
... Много лет прошло, а письмо не отправлено. Да и мальчик, верно, вырос и перестал озорничать.
История пятая
КЕКС НА НИТОЧКЕ
Солнца много-много. Оранжевое, как спелый апельсин, оно висит высоко в небе. И кажется, даже пахнет.
Зной превратил асфальт в пластилин, и на нём остаются следы каблучков. Жёлтыми тонкими струйками жар стекает по горячей стене пятиэтажки. А девочка возится где-то внизу серой бетонной коробки, возле цветочной грядки, простодушно принимая этот пыльно-зелёный пятачок душного городского двора за рай...
Сегодня во дворце большой бал. На него приглашено множество гостей. Девочке нужно нарядить двадцать юных красавиц. Пятнадцать барышень в кринолинах и роскошных кудрях уже томятся ожиданием чуда, пять - прибудут с минуты на минуту.
Барышня делается, на первый взгляд, легко и просто. Но это обманчивое впечатление. В каждом деле, как известно, нужно знание этого самого дела. Ещё необходимы навык и сноровка. И, кроме всего прочего, жёлтые крупные одуванчики на длинных стеблях.
В ловких детских пальчиках полый стебелёк делится на несколько продольных полосок, которые, весело разъезжаясь, свиваются в колечки. Локоны готовы. Чашечка цветка - кринолин. Где-нибудь под ногами обязательно найдётся вдавленная в асфальт спичка. Если вдеть её в юбочку из лепестков и аккуратно насадить кучерявую головку, получится барышня с поистине королевской осанкой.
Ладошки от одуванчиков горькие, липкие и не отмываются потом ещё долго. Но это будет после, а сейчас - бал. И надо спешить.
И вдруг что-то сладко пахнущее и шелестящее повисает над самой головой девочки. Слух и обоняние ожесточённо борются за первенство восприятия. И, надо признаться, обоняние всегда одерживает верх. Под силу ли шелесту целлофана опередить божественный аромат ванили?..
Девочка улыбается. Она поднимает глаза вверх, пытаясь разглядеть начало тонкой, струящейся с неба, ниточки. Но вверху, слегка покачиваясь от ветра, на ветке висит только апельсиновое солнце или солнечный апельсин - снизу не разобрать. А в руке у девочки - кекс с неба, тёплый, душистый, с изюмом, в сахарной пудре. Сахарной пудры столько, что, когда девочка откусывает кусочек, у неё вырастают белые усы, и можно несколько минут побыть Дедом Морозом или стариком Хоттабычем. А когда, в три приёма слопав ванильное чудо, она облизывает губы, они уже не совсем сладкие, а точнее, совсем не сладкие, а какие-то горькие и пыльные - уличные.
Кекс в пакетике на ниточке, спущенный с четвёртого этажа изнывающей от солнца пятиэтажки, был и вчера. И тот, вчерашний, был таким же ожидаемо-неожиданным, тёплым, пахучим, сладким и белым. А завтра кекса на ниточке не будет. И не потому, что кончилась сахарная пудра или ниточка. Просто завтра понедельник. И маме совсем не до кексов: она идёт на работу.
И девочка готова ждать бесконечно длинную неделю, в конце которой вдруг что-то ароматное и шуршащее повиснет над самой головой. Девочка улыбнётся. Она поднимет глаза, чтобы разглядеть что-то высоко в небе, и увидит спелый апельсин. А в руке у неё окажется ожидаемо-неожиданный, пахучий, с изюмом, в сахарной пудре, небесный кекс.
И так будет всегда. Потому что всегда будут высокое небо, апельсиновое солнце, мама и девочка.