- Ко? - строго спросила курица и посмотрела на меня круглым оранжевым глазом.

  Она лежала со связанными ногами на чурбаке, на каких обычно рубят мясо, и прекрасно всё понимала.

  Время от времени это порождение динозавров шевелило чешуйчатыми скрюченными лапами, приподнимало голову, пристально смотрело на меня и вопрошало: 'Ко?'

  Наверное, хотело спросить: доколе?

  Кам-шаман невозмутимо курил трубочку на своей чёрной кошме, брошенной в траву у обрыва. Внизу неспешно текла тяжёлая осенняя Катунь. Шёл третий час испытания. Нёбо моё высохло, руки ослабли. Я стоял с тесаком возле курицы и не мог отрубить ей голову. Не мог закончить обряд. Я слабак, трус!

  Но она же живая! Кудахчет, вот...

  Кам докурил, погладил по кожаному лицу лежащий рядом бубен.

  Он говорил мне, что когда побежит кровь - позовёт моего волка. На моей родине шла война. Я вернулся в горы, чтобы кам Акши научил меня убивать.

  - Ко? - безжалостно спросила курица.

  Кам встал на крепкие короткие ноги, надвинулся на меня.

  - Душа человека - нитяная, да, - выдохнул он с остатками дыма. - Видно, ты сильно много ниток порвал.

  Я молчал. Что я мог сказать в свою защиту? Что люди из городов не рубят ножами кур? Что это глупо, несолидно. И, чего кривить душой, страшно. Словно этой смертью я переступлю в себе что-то... Что?

  Кам Акши покачал головой:

  - Не держит волю душа - бей без воли, да. Подними руку да веди вниз.

  Я занёс тесак, глянул на курицу... Она моргнула - круглый глаз наполовину затянула морщинистая старушечья плёнка...

  - Не могу!

  Голова моя опустилась, колени подогнулись. Кам вынул из моих ослабевших пальцев тяжёлый охотничий нож. Смахнул с чурбака курицу.

  Кам Акши был большим другом моего деда. Наша семья покинула эти места, когда мне едва минуло пять, но я на всю жизнь запомнил вечно сморщенное лицо старого шамана, запомнил, как он просил деда не уезжать. Говорил, что далёкий город выпьет из детей живую силу земли. Но дед уехал, хоть и был родом из этих мест.

  Воспоминания придали мне сил. Я поднял голову и посмотрел в узкие глаза-лезвия кама Акши.

  - Ладно, - сказал он. - Ради семьи твоей, да. Старый обряд буду делать. Не волчий, нет. Не всякий может дикого волка в себе кормить. Нет волку еды в городе, нету степей для бега. Но пока долг свой помнишь - живёт в тебе пёс. Он встаёт, когда Эрлик напротив встаёт, когда смерть на тебя скалится. У кого - белый пёс Кама, у кого - чёрный пёс Кара. Белый - защитник, чёрный - убийца. Пёс выйдет, чтобы жизнь твою спасти. И ты тогда сильным защитником станешь. Белым словом мир будешь резать. Или чёрным ножом.

  Кам равнодушно проверил пальцем лезвие и полоснул меня по горлу.

  

  Я очнулся в траве у обрыва, и надо мной светило солнце.

  Боли не было.

  Приподнялся, оглянулся: кама Акши не увидел, а вот на чурбаке-алтаре шевельнулось что-то белое.

  'Получилось! - подумал я и обнял холодную землю в щетине колкой травы. - Как хорошо, что мой пёс - белый! Не убивать буду! Словом защитить сумею! Пресса - это же тоже сила! Четвёртая власть! Я - смогу, я...'

  Зверь на чурбаке встрепенулся, дёрнул коротким хвостом и запрыгал прочь.