Мы жили в студенческом общежитии. У нас был мальчик Андрей и комната, в которой тараканы ходили просто как по Калининскому (сейчас Новый Арбат) в час пик. И еще была маленькая, беленькая собака Чоп, но мои тесть с тещей ее благополучно потеряли в Питере, и у нас теперь собачки не было. Я работал на автостоянке сторожем, сутки через трое, и на лекциях просто откровенно клевал носом. Наша семейная жизнь вдруг стала трещать по швам. Жена в какие-то моменты просто начинала зависать. Могла сидеть, уставившись в стену, в течение получаса, или заунывно распевать русские народные песни, чем приводила меня в содрогание. А однажды свинтила к родичам дня на три, оставив меня с полуторогодовалым Андрюшкой. А я... От меня было мало толку. На стоянке я, чтобы скоротать время, выпивал, с каждым разом все чаще. Приходя домой, к семейной жизни в изначальном ее понимании, был просто неспособен. Валился на кровать и спал. Или злобно тряс орущего ребенка. Или ворчал. Ох, как я ворчал. Я видел, что у жены какая-то другая жизнь, она проходит мимо меня, мы отдаляемся. Было как во сне, когда кричишь - и крика не слышно. Пытаешься догнать кого-то - а ноги, как ватные. Обстоятельства разлучали нас, медленно, но верно. Ей со мной было скучно. Мы были слишком разные. У нас, у каждого, было какое-то свое существование, отдельное от другого.
Однажды, в каком-то отчаянии, я выходил на метро Пушкинская, и увидел, как женщина продает какого-то ублюдка, отдаленно похожего на овчарку. "Берите!" - совала она мне щенка. - Это Рита, она очень хорошая. Мы не знаем, что делать, мы уезжаем жить в Хьюстон, а собаку с собой не возьмешь. Берите, недорого!
Я взял. Я принес это недоразумение в общежитие. И жена даже, кажется, обрадовалась.
Но потом оказалось, что Рита очень глупая. Ходила она исключительно под кровать (и на кровать, к моему ужасу она ходила тоже, правда по-маленькому). Тыкать носом ее было бесполезно - она только визжала и делала по-своему. Говорить ей что-либо было пустым занятием - она не понимала ничего. Вскоре у нее проснулся жуткий жор - она съела женькины краски - гуашь, и раскусила масляные тюбики и передавила их на моем спальнике. Она рвала и портила вещи, кусала Андрюшку и топтала его своими грязными лапами. Однажды Женя поставила на стол суп, принесенный с кухни (пардон, на весь этаж у нас было две кухни в каждом крыле по кухне , и два туалета, мужской и женский.) и она, обжигаясь, сожрала всю кастрюлю, взобравшись на стол. В результате, вместо потепления отношений, стало еще хуже.
Однажды, когда я был на стоянке, ко мне пришла наша общая подруга (ох уж эти подруги, не доверяйте им свои сердечные тайны, жены и мужья) и принесла хлеб. "Женя велела передать, что суп съела Рита", - сказала она.
Мы к тому времени уже дней пять друг друга избегали. А Женя излагала свои соображения относительно нашей дальнейшей жизни: живем отдельно, я даю деньги на ребенка. Так что присланную еду можно было рассматривать как знак примирения.
Еще через день подруга сказала:
"Она велела передать: или я, или эта собака. Делай с ней что хочешь".
Я взял сумку, оставшуюся от перевозки Чопа, посадил в нее Риту и поплелся на Птичий рынок. Была зима, под ногами хрустел ледок, а из сумки вырывалось облачко пара от дыхания загрустившей собаки.
На рынке я спросил, кто продает щенков. Мне показали двух Лен: одна была сухая, со строгим лицом, другая - полная, добродушная, помоложе первой. Младшей, я прикидываю, лет двадцать было с небольшим, а старшей - тридцатник. Ну, тридцать три.
Я высказал им свою просьбу, сказав, что гонорар за собаку полностью передаю на их усмотрение.
Простояли мы полдня. Младшая Лена, погмыкав, заметила, что неплохо бы погреться. Я понял намек по-своему, и сходив в магазин, купил бутылку водки. Соседи достали маленький стаканчик и яйцо, которое тут же выпили, оставив пустую скорлупку.
Я пил из скорлупки, Лены по очереди - из стаканчика. КОгда бутылка кончилась, младшая назвала меня "алкоголиком с интеллигентным лицом". Рита тихо вздыхала в сумке.
Наш покупатель пришел вечером. Лены уже успели заплатить за меня какому-то бандиту (место на рынке, сама должна знать), отбрехаться от нескольких назойливых покупателей, и выведать у меня всю мою историю.
"Мне кажется, у тебя все хорошо будет", - сказала младшая
"Почему?"
"Не знаю. Чувствую".
Молодой человек в коричневом драповом пальто и шапке-петушке обратился к Ленам с просьбой достать ему дворовую собаку (чтобы в будке жила, дом охраняла). Тут настал мой звездный час. Девушки достали Риту из сумки, и начали расхваливать товар. По всему выходило, что это восточноевропейская овчарка с прекрасной родословной, привитая (вот только одно ухо висит, какая незадача!), умная (вот бы Женя порадовалась), обученная (интересно чему) и так далее. Парень заплатил сто рублей (по нашему десять), видимо за артистизм исполнения, молча взял собаку и ушел. Сотку (они синие были такие, красивые), извернувшись, ухватил щенок кавказской овчарки. Ухватил, обмусолил и выплянул. Я оставил ее себе на память, потому что Лены на нее не претендовали.
Я вернулся с пустой сумкой в общежитие. Мне было ужасно грустно. Поднявшись на этаж, я увидел сына, увлеченно рассматривающего крысу, которая пила молоко из кошачьего блюдечка. Две кошки стояли в метре и с бессильной злобой за ней наблюдали. Крыса была лабораторная, умная, и просто цапала их за лапы при любой попытке агрессии. Сына я взял подмышку, и пошел в комнату.
Жена сидела, накрутив на мокрую голову полотенце, пила чай и читала Жан Поль Сартра.
"Ну что?" - спросила она.
"Все".
"Продал?"
"Угу".
Я сел на пол. Андрюшка привалился ко мне. За окном мела метель и светила огнями Останкинская телебашня. Уходить никуда не хотелось.
"Жень, мне сказали, я алкоголик", - поделился я.
"А то кто же ты", - засмеялась жена. - Вставай, чего в пальто уселся. Ужинать будем. Я курицу купила.