А по вечерам она любила смотреть на звезды. Сквозь оконные стекла, они едва-едва освещали ее лицо и немного согревали. Приближались к ее губам и чуть касались их своим теплом. И так это было нежно и воздушно, что ей хотелось тут же, лучше завтра, выйти замуж сразу за все звезды.
А потом к ней спускался сон. Просто сон; без воспоминаний и обид. Как будто нырнула в глубину океана в поисках чуда, а там ничего не оказа-лось. И вот ее поглощает стремление наверх, к воздуху...
Утро всегда обычное. Серые люди, серые машины. Все это на фоне се-рых домов, немного расцвеченных туманом и небесами. Ловит себя на мысли, что точно также когда-то думали сотня книжных героев. "Чего же нового может сказать она". Только ощутить на себе взгляды коллег. Наверное, в чем-то они умные, но она считала их пустыми.
Появлялся он. Как всегда шутил. Он не мог без шутки. А она должна была улыбаться. "Всегда должен быть смех на его шутки, - так решила она. - А иначе он будет считать себя идиотом". А так обидно, когда тебя считают идиотом. Ты вроде умный, понимаешь, что творится в душах людей; си-лишься это выразить, а получается неловко и глупо, то есть по идиотски.
- Послушай, что я сочинил. Это настоящая хохма. У начальника уши должны быть, как у слона, ведь ему столько людей разом в них говорит...
Он замолчал. Она знала - ждет ее реакции. И вот он смех, выдавленный из нее, вливался в его уши благодарным бальзамом. Но все же, как им всем было тоскливо.
Она всегда была убеждена, что дом-семья-работа - это только времен-но. Она создана для чего-то другого. Осталось лишь чуточку подождать и вот оно чудо; само придет. И она ждала, ждала, ждала. Повторяла себе, что ждет, как дура...
А чудо случилось. Пришел он. Другой он - помесь гориллы с орангу-тангом и немного с мужчиной. Поймал ее в свои объятия, прижал и выдал:
- Привет, крошка.
"Как это вульгарно", - подумала она. Такие фразы сейчас говорят толь-ко герои в грязных фильмах, которые она никогда не смотрела. Ну, разве что разочек, тайком.
- Почему ты такой гладко выбритый? - спросила она его после первого поцелуя. Уж если он смог назвать ее крошкой, он должен быть с ненормаль-ной щетиной, дышать перегаром и возбужденно потирать волосатые руки. А он с виду обычный человек. В нем виделось даже что-то интеллигентное, из которого иногда выпирало нечто звериное. Но ей было все равно. Она была очарована. Он вновь коснулся ее губ, и ей захотелось тут же, лучше завтра, выйти за него замуж.
Но вскоре он должен был уезжать. Дела звали в столицу.
- Ты поедешь со мной, - уверенно сказал он.
И она была гордой. Коллеги снова смотрели на нее, но она их не виде-ла. Она уже почувствовала себя москвичкой. Называла себя "неприятным продуктом" и очень этому радовалась.
- Я смотрю на вас сверху вниз. Вот так.
И они уехали вдвоем. Бросили все дела и уехали. И вскоре жизнь оты-скала их в толпах населения.
Он. Прежний - он видел поспешный отъезд. Хотел выйти и предложить новую шутку, только зачем она ей теперь. Ее - уже не было, были - они.
"Оказывается, это она делала меня умным в глазах других". Без нее он стал обычным шутом без желания шутовства. Смеялись над его походкой, странной улыбкой, непонятными поступками. Шептались за его спиной. На-шлись те, что сообщили ему о его бесполезности. Он был не нужен.
- Ты был не нужен и ей. Ты ведь не знал об этом, шут Ее Величества.
Грязь не прилипла к нему. Она привыкла прилипать к людям, а тут сложно было разглядеть, кто он - этот шут. Может и не человек вовсе... К нему не прилипло ничего. Он остался чист. Все вокруг погрязли в семьях и делах, только он хранил первозданность. Рядом с ним кружили одиночество и куча хохм. Они вместе крепчали и дичали.
Однажды он обнаружил, что говорит сам с собой. Оказалось, он, тот с кем он говорит, неплохой собеседник. "Слушал бы тебя раньше, был бы ум-ным просто так. Без нее".
И вот очередная беседа с самим собой. Зашла далеко. Они говорили о каких-то там антимирах, когда их кто-то прервал. Он уже отвык, что к нему обращаются извне. Кто-то вторгся к нему, но по близорукости он даже не понял кто.
- Слышал, она вернулась. Не одна. С ребенком.
Он остался глух. Это фраза шла до него очень долго. Он избегал ее. Правда, иногда силился понять. Но потом снова убегал. Всегда сложно воз-вращаться от себя в реальность. Особенно, когда уже открылся порог анти-миров.
Но все же когда-то он понял, что рядом она. "Надо увидеть ее, расска-зать о чем-то, может вывалить кучу хохм. Только она умела смеяться. Только она умела слушать. Только она умела понимать".
Вернувшись в лабиринты жизни, он потянулся к ней, но не обнаружил. Повторил попытку, но она ускользала. Переворошил ворох бесполезных подруг и коллег, все было в пустую. Она не хотела его видеть. Она забыла всех.
Теперь ей нравилось - дом-семья-работа, потому что все было сломано. Дом - не дом, семья - не семья. И жизнь прошла мимо работы. Все было так, как она хотела. Правда, никогда бы не хотела выйти за все это замуж.
А по вечерам она снова смотрела на звезды. Только теперь они были прохладны, и в тоске ей казалось, что по ним прыгает ее шут. Он дико улы-бался и манил ее к себе. Но она закрывала шторы и растворялась в своем сумраке...